Текст книги "Диана. The Crown"

Несмотря на то, что она продолжала читать романтическую прозу таких авторов, как Даниэла Стил, которая присылала ей подписанные экземпляры своих последних книг, Диану привлекала литература, посвященная холистической философии, целительству и психическому здоровью. Часто по утрам она изучала труды болгарского философа Михаила Иванова. Это позволяло ей найти гармонию с собой в насыщенные дни. Она свято берегла экземпляр «Пророка», автором которого был ливанский философ Халиль Джебран. Это была книга в синем кожаном переплете, полученная в подарок от Адриана Уорд-Джексона, за которым она ухаживала, когда тот умирал от СПИДа.

Ее новые увлечения едва ли были связаны с влиянием ее мужа, чей интерес к холистической медицине, архитектуре и философии был широко известен. Когда он увидел, как она в отпуске читает книгу «Перед лицом смерти», то напрямую спросил ее, чем она занимается, попусту тратя время на изучение подобных проблем. Однако теперь она больше не боялась встретиться с собственными чувствами или столкнуться с неприятными и беспокоящими эмоциями окружающих, когда они приближались к смерти или пытались найти юмор и радость в состоянии сильного горя. Ее любовь к хоровой музыке, которая «затрагивает до самой глубины души», стала красноречивым свидетельством ее серьезных глубинных размышлений. Если бы ее бросили на необитаемом острове, позволив взять с собой лишь три вещи, то в первую очередь она бы выбрала Большую мессу до-минор Моцарта и реквиемы Форе и Верди.

Терапия, поддержка друзей и холистические методы лечения, к которым она прибегла в этот период, позволили вернуть свою личность, характер, задушенный некогда ее мужем, королевским окружением и ожиданиями общественности по отношению к их сказочной принцессе. Женщина за этой маской не была ни легкомысленной, ни пугливой юной девушкой, ни воплощением святого совершенства. Напротив, она была гораздо более тихим, сдержанным и замкнутым человеком, чем многим хотелось бы думать. Как отметила Кэролайн Бартоломью: «Ей никогда не нравилось внимание средств массовой информации, хотя они и были к ней благосклонны. На самом деле, она всегда их стеснялась».

По мере ее взросления стали заметны и физические изменения. Когда она попросила Сэма Макнайта[136]136
  Сэм Макнайт – парикмахер, известный своей работой со знаменитостями, включая принцессу Диану, Кейт Мосс и Леди Гагу, а также сотрудничеством с модными домами, среди которых были Chanel, Fendi и др. – Прим. пер.


[Закрыть] подстричь ее волосы короче, в спортивном стиле, это было публичным заявлением о том, как, по ее мнению, она изменилась. Ее голос тоже стал барометром ее приобретенной зрелости. Когда она говорила о своих «темных годах», тон ее голоса был бесцветным и мягким, почти опускался до шепота, словно бы она извлекала мысли из того темного уголка сердца, куда боялась заглядывать. Когда она чувствовала себя «сосредоточенной» и полностью собой владела, ее голос становился живым, выразительным и полным сдерживаемого веселья. Когда медсестра Уна Тоффоло впервые посетила Диану в Кенсингтонском дворце в сентябре 1989 года, то отметила, что принцесса была робка и никогда не смотрела ей в глаза. Она рассказывала: «За последние два года она смогла воссоединиться со своей собственной природой и обрела новый уровень уверенности в себе и чувство свободы, которую прежде никогда не испытывала». Эти наблюдения подтверждали и другие. Один из друзей Дианы вспоминает свою встречу с ней в 1989 году: «Мое первое впечатление о ней сложилось как об очень застенчивом и замкнутом человеке. Она низко опускала голову и едва смотрела на меня, пока говорила. Вся фигуры Дианы излучала такую тоску и беззащитность, что мне просто хотелось ее обнять. С того времени она невероятно повзрослела. Сейчас она обрела цель в жизни, и больше нельзя назвать ее потерянной душой, какой она была при первой встрече».

Отражением ее обретенной уверенности в себе стало стремление взяться за ответственные и трудные задачи, такие как, например, проблемы СПИДа. По мере того как ее интересы обращались к сфере здравоохранения, Диана обнаружила, что у нее остается все меньше и меньше времени для выполнения ранее принятых на себя обязательств, и это иногда приводило к неловким последствиям. Например, ей пришлось пережить крайне неприятную встречу с руководителями балетной труппы, которые дали понять, что они предпочли бы, чтобы она уделяла больше времени их проблемам. Позднее она вспоминала: «В жизни есть много проблем поважнее балета. На улицах гибнут люди». Зимой 1991/1992 года она совершила семь личных визитов в ночлежки для бездомных. Нередко компанию ей составлял покойный кардинал Бэзил Хьюм, действующий тогда глава римско-католической церкви в Англии и Уэльсе, а также попечитель фонда для бездомных. В январе 1992 года во время одной из таких поездок она и кардинал Хьюм провели почти два часа с бездомными подростками в ночлежке на южном берегу Темзы. Многие подростки страдали от проблем с алкоголем и наркотиками, и некоторые из них отнеслись к ее приходу агрессивно и засыпали враждебными вопросами, другие же были просто удивлены, что она удосужилась встретиться с ними в тот холодный субботний вечер.

Пока они беседовали, в комнату, пошатываясь, ввалился пьяный шотландец. «Эй, красотка», – проговорил он заплетающимся языком, совершенно не понимая, к кому он обращается. Когда ему сказали, что перед ним принцесса, он только отмахнулся: «Плевать, кто она такая, она все равно красотка». И если кардинал Хьюм был глубоко смущен, то Диана чувствовала себя совершенно непринужденно среди этих молодых людей, сочтя этот инцидент забавным. Несмотря на недостаток манер, в подобных случаях она чувствовала себя очень комфортно, гораздо лучше, чем в окружении королевской семьи и придворных. В 1991 году, во время Королевских скачек в Аскоте она присутствовала на состязаниях всего два дня из пяти, прежде чем приступить к другим занятиям. В прошлом ей нравилось проводить время на ежегодном параде моды и лошадей в Аскоте, но позже они стали казаться ей легкомысленными. Она делилась с друзьями: «Меня больше не привлекают роскошные мероприятия. На них я чувствую себя неловко. Я бы предпочла заняться каким-нибудь полезным делом».

По иронии судьбы, именно любовь принца Чарльза к поло позволила Диане лучше понять свою значимость. В июне 1990 года принц сломал правую руку во время игры в Сайренсестере. Его доставили в местную больницу, однако после нескольких недель отдыха и реабилитации его травма не поддавалась лечению, поэтому была рекомендована повторная операция. Его друзья Чарльз и Патти Палмер-Томкинсон посоветовали обратиться в Университетскую больницу в Ноттингеме.

Несмотря на то, что больница принадлежит Национальной службе здравоохранения Великобритании, принц должным образом устроился в отдельной, недавно отремонтированной палате[137]137
  Национальная служба здравоохранения – совокупность отдельных национальных государственных организаций здравоохранения Англии, Уэльса, Шотландии и Северной Ирландии, обеспечивающая бесплатную медицинскую помощь для всего населения. То есть смысл в том, что принца фактически положили в районную больницу. – Прим. пер.


[Закрыть]. Вместе с ним из Кенсингтонского дворца прибыли его дворецкий Майкл Фосетт и личный повар. Диана во время визитов к мужу проводила много времени и с другими пациентами, в особенности с теми, кто находился в отделении интенсивной терапии. Она сидела у кровати Дина Вудворда, который находился в коме после автомобильной аварии и, когда он поправился, нанесла частный визит в дом его семьи. То был спонтанный жест, но Диана пришла в ужас, когда история об этом тайном посещении стала широко известна после того, как семья продала свою историю национальным газетам.

В той же больнице произошел инцидент, который очень много значил для Дианы, вдали от камер, улыбающихся вельмож и пристального внимания публики. Трагедия случилась тремя днями раннее в деревне Болдертон, неподалеку от Ньюарка. Домохозяйка Фреда Хиклинг потеряла сознание на заднем дворе из-за кровоизлияния в мозг. Когда Диана впервые увидела ее в отделении интенсивной терапии, Фреда находилась на системе жизнеобеспечения. Ее муж Питер сидел подле своей жены, держа ее за руку. Один из специалистов поделился с Дианой, которая продолжала навещать пациентов больницы, что не питает больших надежд на восстановление. Она тихо спросила Питера, может ли она побыть с ним у постели. Следующие два часа она просидела, держа за руки Питера и Фреду Хиклинг, пока врач не сообщил Питеру, что его жена скончалась. Позже Диана присоединилась к Питеру, к его приемному сыну Нилу и Сью – подруге Нила, которые были в отдельной комнате. Сью была настолько шокирована, увидев Фреду Хиклинг, подключенную к аппарату жизнеобеспечения, что сначала не узнала Диану, смутно предположив, что это кто-то с телевидения. «Зовите меня просто Диана», – сказала принцесса. Она болтала о повседневных делах, о размерах больницы, о руке принца Чарльза, спросила о лесном бизнесе Нила. В конечном итоге Диана решила, что Питеру не помешает хорошая порция джина, на поиски которого отправила своего телохранителя. Когда тот так и не вернулся, принцесса успешно нашла джин сама.

Питер, пятидесятитрехлетний бывший сотрудник совета деревни, вспоминает: «Она помогала нам не упасть духом. Для человека, который не знал о нас ничего, она вела себя как настоящий профессионал в обращении с людьми и без колебаний принимала решения. Диана проделала огромную работу, утешая Нила. К тому моменту, когда мы собирались уходить, он болтал с Дианой так, словно знал ее всю свою жизнь, и даже поцеловал ее в щеку, когда мы спустились по ступенькам».

Его впечатление поддержал и приемный сын Нил, который отметил: «Она была очень заботлива и внимательна. Человек, на которого можно положиться. Она понимала, что такое смерть и горе».

Пока Нил и Питер занимались приготовлениями к похоронам, их удивило и растрогало полученное письмо, отправленное принцессой 4 сентября 1990 года на официальном бланке Кенсингтонского дворца (продемонстрировано на обороте).

То событие стало очередным переломным моментом для женщины, которая так долго считала себя никчемной, мало что способной предложить миру, кроме своего чувства стиля. Непосредственной причиной возникновения такого заблуждения была ее жизнь в королевской семье.

Как вспоминал Джеймс Гилби: «В прошлом году во время визита в Пакистан она была поражена тем, что пять миллионов человек собрались просто, чтобы увидеть ее. В сознании Дианы происходит невероятная борьба: „Неужели все эти люди хотят меня увидеть? А затем я вернусь домой вечером, чтобы продолжить существовать тихо, как мышка. Никто не скажет: „Молодец!“ Ее сознание переживало невероятное раздвоение. Она получает обожание за пределами дома и невероятно одинокую жизнь в его стенах. Там нет никого и ничего в том смысле, что никто не говорит ей хороших слов – кроме детей, конечно. Она чувствует себя так, словно живет в чуждом мире».

Эти мелочи многое значили для Дианы. Она не искала похвалы, но если люди благодарят ее за помощь во время публичных мероприятий, это превращается для нее из рутинных обязанностей в значимый момент. В первые годы она никогда не верила рукоплесканиям, которые получала, но позже ей стало куда легче принимать доброе слово и дружеский жест. День был прожит не зря, если она чувствовала, что ее присутствие что-то изменит. Она обсуждала с религиозными лидерами, среди которых были архиепископ Кентерберийский и несколько ведущих епископов, то, как расцветает в ее душе глубоко укоренившаяся потребность помогать больным и умирающим. «Где бы я ни видела страдания людей, я хочу там находиться, помогая всем, чем смогу», – говорила она. Посещение специализированных больниц, таких как Сток-Мандевилл или госпиталь Грейт-Ормонд-стрит для тяжелобольных детей, не было для нее тяжким крестом, но приносило глубокое удовлетворение. В июле 1991 года Барбара Буш, на тот момент первая леди США, присоединилась к принцессе во время посещения отделения по борьбе по СПИДом в больнице Мидлсекса. Она обратила внимание на то, что в отношении Дианы к больным не было ничего сентиментального. Когда прикованный к постели пациент разразился слезами во время разговора с принцессой, Диана в порыве чувств обняла его и крепко прижала. Этот душещипательный момент растрогал не только первую леди, но и всех присутствующих. Для Дианы стало моментом личного достижения, когда она позднее говорила о необходимости дарить больным СПИДом человеческое тепло. Пока она прижимала больного к себе, она не играла свою роль принцессы, а была сама собой.

Ее участие в просвещении по вопросам СПИДа изначально встретили с долей враждебности, которая регулярно выплескивалась в полных ненависти анонимных письмах. Несмотря на такую реакцию, это было ее желание – помогать жертвам, отвергнутым обществом. Ее борьба с проказой, наркоманией, проблемой бездомных и детей, подвергшихся сексуальному насилию, позволила столкнуться с вопросами, которые не имеют простого решения. Как отмечала ее подруга Анджела Серота: «Она занялась проблемой СПИДа, потому что видела, что для помощи этой категории людей ничего не предпринимается. Ошибочно полагать, что ее интересует только СПИД и вопросы, связанные с ним. Ее заботят люди, что страдают от болезни и недуга».

Диана восприняла личностные и социальные проблемы, порожденные СПИДом, с искренностью и состраданием. Как отметил ее брат Чарльз: «Ей пошло на пользу, когда она взялась за действительно сложное дело. Любой может заниматься обычной благотворительностью, требуется немало искренней заботы и способности отдать всего себя, чтобы взяться за то, о чем другие люди не могут даже подумать». Он на собственном опыте увидел эти качества, когда пригласил на крестины своей дочери Китти друга-американца, умирающего от СПИДа, и попросил его стать ее крестным отцом. Перелет из Нью-Йорка страшно утомил его, и он по понятным причинам очень нервничал в присутствии членов королевской семьи. «Диана сразу же поняла, в чем дело, – вспоминает Чарльз, – она подошла к нему и завела разговор с истинным христианским милосердием. Она хотела быть уверенной, что с ним все в порядке и что он справится с предстоящими событиями. Ее забота имела для него невероятное значение».

В 1991 году именно ее беспокойство и верность другу вовлекли ее в то, что стало для нее, возможно, самым эмоциональным периодом в жизни до того момента. В течение пяти месяцев она тайно помогала заботиться об Адриане Уорде-Джексоне, у которого обнаружили СПИД. То было время смеха, радости и невероятного горя, так как Адриан, выдающаяся фигура в мире искусства, балета и оперы, из-за своей болезни постепенно угасал. Человек с невероятной харизмой и энергетикой, Адриан поначалу с трудом мог смириться с судьбой, когда в середине 1980-х у него диагностировали положительный ВИЧ-статус. Работа в качестве заместителя председателя Фонда по борьбе со СПИДом, где он познакомился с принцессой, позволила ему в полной мере осознать реальность его состояния. В конце концов в 1987 году он сообщил о болезни своей близкой подруге Анджеле Сероте, которая была танцовщицей Королевского балета до травмы ноги, оборвавшей ее карьеру, а сейчас играет ведущую роль в развитии искусства танца и балета. Анджела, женщина спокойная, практичная и безмятежная, взяла на себя заботу об Адриане, при этом ее всегда поддерживали две ее дочери-подростки.

Он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы лично получить степень командора ордена Британской империи[138]138
  Превосходнейший орден Британской империи – рыцарский орден, учрежденный британским королем Георгом V 4 июня 1917 года. Девиз ордена – «За бога и империю». Это самый младший орден в британской наградной системе, в нем состоит наибольшее число членов. – Прим. пер.


[Закрыть] в Букингемском дворце в марте 1991 года за деятельность в сфере искусства – он возглавлял Королевский балет, был председателем Общества современного искусства и директором Театрально-музейной ассоциации. Именно на праздничном банкете, проходившем в галерее Тейт, Анджела впервые встретила принцессу. В апреле 1991 года состояние Адриана ухудшилось, и он уже не покидал своей квартиры в Мейфэре[139]139
  Престижный район в лондонском Вест-Энде. – Прим. пер.


[Закрыть]. Анджела находилась при нем практически неотлучно. Именно с того времени Диана часто навещала их, однажды даже взяла с собой детей, принцев Уильяма и Гарри. Ухаживая за общим другом, Анджела и принцесса прониклись взаимной симпатией и старались поддерживать друг друга. Анджела вспоминает: «Одухотворенная красота Дианы произвела на меня большое впечатление. Она обладает внутренней духовностью, которая освещает ее лицо, но этот образ омрачен чувством безысходной печали. Помню, она всегда хотела, чтобы я обращалась к ней без формальностей, – меня это очень тронуло».

Когда Диана привела с собой сыновей, это было проявлением ее твердой убежденности в том, что ее роль матери состоит в воспитании детей таким образом, чтобы те были готовы ко всем аспектам жизни и смерти. Уильям показался Анджеле не по годам развитым и чутким ребенком. Она вспоминала: «Он смотрел на болезнь по-взрослому. Уже тогда были видны задатки доброты и самоотверженности, которые получат развитие в будущем».

Поначалу Анджела держалась в тени, стараясь не мешать, уходила из комнаты, чтобы Диана и Адриан могли поболтать об общих друзьях и последних новостях. Диана часто приносила Анджеле, которую она называла «дама А», подарок: букет цветов или подобную мелочь. Анджела позже вспомнит: «Адриан обожал слушать рассказы о ее повседневных делах и событиях общественной жизни. Она заставляла его смеяться, тем не менее в их общении была невероятная доля понимания, помощи и заботы. Суть в том, что она не просто разряженная кукла, проплывающая мимо в облаке духóв». В доме на Маунт-стрит царила неизменная атмосфера радости и счастья, которое можно понять лишь тому, кто знает, что такое боль. Как отметила Анджела: «Смерть не кажется мне печальной или угнетающей. Она как великое путешествие, в которое он отправился. Принцесса очень хорошо меня понимает. Она была рада открыть что-то новое для себя, то были острые переживания. В то же время Адриан оживлялся в ее присутствии, которое словно бы исцеляло». Анджела читала ему несколько сочинений Франциска Ассизского[140]140
  Франциск Ассизский – католический святой, учредитель названного его именем нищенствующего ордена – ордена францисканцев. – Прим. пер.


[Закрыть], Халиля Джебрана, а также Библию; нередко проводила для Адриана процедуры ароматерапии. Невероятное счастье принес телефонный звонок из Калькутты от матери Терезы, которая также отправила ему через друзей из Индии медальон. Во время его похорон Диане передали письмо от матери Терезы, в котором говорилось о том, что она с нетерпением ждет встречи с ней, когда та посетит Индию. К сожалению, мать Тереза в то время была серьезно больна и уехала на лечение в Рим. Туда же специально отправилась и принцесса, чтобы с ней повидаться. Тем не менее это нежное письмо в то время очень много значило для принцессы.

Когда Диане не удавалось приехать, она звонила по телефону, чтобы узнать о состоянии своего друга. На свое тридцатилетие она надела золотой браслет, подаренный Адрианом, как символ дружеской привязанности. Тем не менее негласное и давнее обещание Дианы быть с Адрианом до самой смерти чуть не оказалось нарушено. В августе его состояние ухудшилось, и врачи настаивали на переводе в частную палату в больнице Святой Марии в Паддингтоне, где ему могли бы обеспечить более эффективное лечение. Однако Диане пришлось покинуть Лондон и отправиться вместе с семьей в круиз по Средиземному морю на борту яхты, принадлежавшей греческому миллионеру Яннису Лацису. Предварительно был составлен план переправить ее на вертолете с корабля на аэродром, откуда Диана смогла бы вылететь на частном самолете, чтобы быть со своим другом до последнего вздоха. «Я дождусь тебя», – сказал Адриан, когда Диана заехала к нему попрощаться перед отъездом из Лондона. Эти слова врезались глубоко в сердце, и она улетела в Италию, отсчитывая часы до своего возвращения.

Вернувшись из отпуска, она прямо из аэропорта отправилась в больницу Святой Марии. Анджела вспоминает: «Неожиданно в дверь постучали. Это была Диана. Я обняла ее и провела в палату к Адриану. Она была загоревшая и все еще в футболке. Он был счастлив видеть ее такой».

В конце концов она отправилась домой в Кенсингтонский дворец, но вернулась уже на следующий день со всевозможными лакомствами. Ее шеф-повар Мервин Уичерли собрал целую корзину для пикника для Анджелы, а принц Уильям зашел в палату, сгибаясь под тяжестью своего подарка – жасминового деревца из оранжереи Хайгроува. Решение Дианы взять с собой Уильяма было тщательно обдумано. К тому времени Адриан уже не принимал никаких лекарств и держался мужественно и спокойно. «Диана не привела бы с собой сына, если бы вид больного мог расстроить мальчика», – рассказывает Анджела. По пути домой Уильям попросил мать: «Если я буду в школе, когда Адриан начнет умирать, пожалуйста, сообщи мне, чтобы я мог быть там».

И вновь ее призвал королевский регламент: королевское семейство во главе с самой королевой, как всегда, переезжало на лето в Балморал. Диана уехала, заручившись обещанием, что ее вызовут в тот же момент, когда состояние Адриана ухудшится; предварительно она рассчитала, что на дорогу из Шотландии до Лондона понадобится семь часов езды.

В понедельник, 19 августа стало ясно, что со дня на день Адриана не станет. Каноник Роджер Гринакр провел последнее причастие, и тем же вечером медсестры были так встревожены состоянием Адриана, что разбудили задремавшую Анджелу и сказали, что пора позвонить Диане. Последний регулярный вечерний рейс до Лондона уже вылетел, так что Диана попыталась нанять частный самолет. Но ни одного свободного не нашлось. Тогда она решила ехать из Балморала до Лондона на автомобиле в сопровождении своего телохранителя все 600 миль[141]141
  Примерно 965,6 км. – Прим. пер.


[Закрыть]. Проведя всю ночь в дороге, принцесса прибыла в больницу к четырем утра. Она часами не смыкала глаз, держа руку Адриана и поглаживая его по голове.

Так они несли вахту весь вторник и среду. «Мы разделили это бремя, – вспоминает Анджела. – Он уходил долго и трудно». Неудивительно, что к утру среды Диана чувствовала себя опустошенной. Она сидела в коридоре, надеясь немного вздремнуть, когда из палаты через четыре двери от нее раздался сигнал тревоги. У одной из женщин, которая только что перенесла очередную операцию на сердце, случился еще один, смертельный, приступ. К несчастью, в тот момент дети и семья этой женщины пришли ее навестить и находились в палате. Пока доктора и медсестры пытались спасти пациентку, Диана утешала обезумевших от горя родственников. Они были в шоке, не в силах поверить в происходящее. Только что их мать разговаривала с ними, и в следующее мгновение она мертва. Диана оставалась с этой семьей до тех пор, пока они не покинули больницу. Во время прощания старший сын обратился к принцессе: «Господь забрал к себе нашу мать, но послал нам на ее место ангела».

К четвергу новости просочились за порог больницы, и группа фотографов караулила ее возле больницы. «Люди полагали, что Диана приехала только в самый последний момент, – рассказывает Анджела. – Разумеется, все было совершенно иначе. Мы разделили это бремя поровну». Ранним утром в четверг, 23 августа все закончилось. Когда Адриан скончался, Анджела вышла в соседнюю палату, чтобы позвонить Диане. Прежде чем она успела заговорить, Диана произнесла: «Уже еду». Вскоре после ее приезда они вместе помолились Господу, после чего Диана оставила своих друзей, чтобы те могли побыть наедине в последний раз. «Я не знаю никого, кроме нее, кто бы тогда подумал сначала обо мне», – поделилась Анджела. Стремление Дианы заботиться о близких взяло верх. Она подготовила постель для своей подруги, укрыла ее одеялом и поцеловала на ночь.

Пока подруга спала, Диана поняла, что лучше всего для Анджелы будет, если она отдохнет со своей семьей во Франции. Она упаковала чемодан для подруги, позвонила ее мужу в Монпелье и сообщила ему, что Анджела вылетает первым же рейсом, как только проснется. После этого Диана поднялась в детское отделение, осмотрела палаты малышей, те самые, где родились ее собственные сыновья. Она чувствовала необходимость увидеть не только смерть, но и жизнь – это было попыткой уравновесить глубокое чувство потери с чувством возрождения: символом продолжения жизни. Последние несколько месяцев Диана узнала о себе многое, и это стало началом изменений в ее жизни.

Самое приятное во всем это было то, что на этот раз она не поддалась давлению со стороны королевской семьи. Она знала, что покинула Балморал, не спросив предварительного разрешения у королевы, более того, позднее она не подчинилась требованию незамедлительно вернуться. Королевский двор считал, что символичного визита к умирающему было бы достаточно. Казалось, все обеспокоены проявлением преданности и самоотверженности Дианы, которые явно выходили далеко за рамки традиционных общественных обязанностей. Ее супруг никогда не принимал всерьез ее интересы, поэтому он, мягко говоря, не приветствовал то, сколько времени она тратила на заботу о своем друге. Никто из венценосной родни не смог оценить то, что она дала слово Адриану Уорду-Джексону, обязательство, которое она намеревалась выполнить, несмотря ни на что. Не имело значения, умирал ли он от СПИДа, рака или какого-либо иного заболевания, – она дала слово быть с ним до самого конца. Она не собиралась предавать его доверие. В этот критический момент Диана почувствовала, что ее верность друзьям столь же важна, как и ее долг перед королевской семьей. Анджела вспоминала слова принцессы: «Вы оба нуждаетесь во мне. Так странно чувствовать, что кому-то нужна я, я сама. Почему именно я?»

Во время похорон Адриана принцесса была ангелом-хранителем Анджелы, держа ее за руку на протяжении всей церемонии. Но на поминальной службе в соборе Святого Павла в Найтсбридже, когда ее подруге действительно нужно было поплакать на плече Дианы, этой возможности их лишили. Они очень хотели сесть вместе, но придворные Букингемского дворца этого не допустили. Поскольку богослужение в соборе Святого Павла, главном храме страны, являлось формальным мероприятием, членам королевского семейства полагалось сидеть справа от алтаря, а семье и друзьям покойного – слева. Как уже не раз случалось в жизни Дианы, тяжелая длань королевского протокола равнодушно вмешивалась в ее горе, не позволив принцессе пережить этот очень личный момент так, как ей хотелось бы. Во время службы многие заметили, как горько Диана оплакивала ушедшего друга, чей путь к смерти подарил ей веру в себя.

Принцесса больше не желала скрывать свои истинные чувства от мира. Она могла быть собой, а не прятаться за маской. Те месяцы заботы об Адриане заставили пересмотреть жизненные приоритеты. Вскоре после этих событий она писала Анджеле: «Я проникла в такие глубины собственной души, о которых даже не догадывалась. Мой взгляд на жизнь изменился. Он стал более позитивным и уравновешенным».