Текст книги "Лживый язык"

– Ну да, понимаю. – Черты Крейса разгладились.

В конце концов, я говорил правду. Во всяком случае, чувства мои были искренни.

– Я знаю, что нарушил ваши правила, но я прошу только одно: позвольте мне достать и прочитать письмо.

– Надеюсь, вы не сообщили ей мое имя?

– Конечно. То есть, конечно, не сообщил. И не только ей. Вообще никому. Я просто сказал, что живу по этому адресу, пытаюсь писать роман и смотрю за домом, хозяин которого путешествует за границей.

Крейс прищурился, глядя на меня так, будто пытался проникнуть в мою душу.

– Что ж, ладно, – произнес он. – Но только на этот раз. – Он помолчал, доедая завтрак. – А что произошло между вами? Между вами и…

– Элайзой.

– Да, между вами и Элайзой.

Казалось, Крейс проявляет неподдельный интерес к моей судьбе, поэтому я рассказал ему немного об Элайзе, о том, как мы познакомились, как сильно она мне нравилась. Когда я закончил свой рассказ, Крейс встал со стула и велел ждать в кухне, пока он сходит за ключом. По звуку его шагов я пытался понять, куда он направился, чтобы определить местонахождение ключа, который мог мне еще не раз понадобиться. Насколько я мог судить, Крейс прошел через портего и свернул в коридор, который вел в его спальню и кабинет. Я вспомнил, что видел какие-то ключи в его письменном столе, где также хранилась прядь волос.

– Вот, пожалуйста, – сказал Крейс, возвращаясь в кухню и протягивая правую ладонь, на которой лежал ключ, совсем крошечный, будто от кукольного домика. – Ключ ко всем тайнам – только очень маленьким.

Он хохотнул над своей плоской шуткой, и я, чтобы не испортить ему настроение, рассмеялся вместе с ним.

– Что ж, давайте спустимся, посмотрим, что там, в ящике, да?

Крейс отвернулся от меня и направился к двери. Я понял, что должен придумать что-то еще.

– Гордон? Гордон, подождите, пожалуйста. Я должен еще кое-что вам сказать.

– Да, слушаю.

– Это очень деликатное дело.

Я притворился взволнованным и смущенным. Потупился, словно напроказивший мальчишка.

– Адам… да в чем дело-то? – Тихий голос Крейса исполнился нежности. – Ну-ка, давайте присядем.

Мы вновь сели за кухонный стол. Я заметил, что Крейс положил ключ рядом со своей пустой тарелкой, на край стола.

– Мне ужасно неловко. Это оч-чень лич-личное, – произнес я, нарочно запинаясь. – Даже не знаю, чем вы можете помочь. Но я больше не могу держать это в себе.

Крейс пристально смотрел на меня, буквально прожигал взглядом. Я видел, что он заинтригован.

– Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Пожалуйста, не стесняйтесь, говорите все, как есть.

Я глубоко вздохнул и начал свой рассказ.

– Сколько я себя помню, я всегда был расположен… испытывал симпатию к… к… парням.

Крейс округлил глаза, чаще задышал и склонился ко мне.

– В школе меня постоянно тянуло к ребятам, которые были чуть старше меня. Говорят, это вполне естественно, но в моем случае это было более сильное чувство. Некое влечение. Я никогда ничего не делал… вы понимаете, что я имею в виду… но это чувство всегда преследовало меня как тень.

– Понимаю.

– Помнится, однажды в пятом классе во время обеда я сидел один в школе и читал, и вдруг входит один из мальчишек, из тех, кто мне нравился. Словами не передать, что я тогда почувствовал. Он был сложен, как регбист. С важным видом вошел в класс и сел на парту передо мной. Потом, даже не глянув на меня, улегся на соседнюю парту и вытянулся во весь рост.

Крейс судорожно сглотнул и влажным языком облизнул губы. Опустил веки, будто погружаясь в транс. Я продолжал свой рассказ.

– Он поднял руки над головой, а потом ладонью провел по рубашке, обнажая живот. Я едва сдерживался. Так и хотелось протянуть руку и погладить его, но я стеснялся. Его лицо было обращено к доске, так что я не мог заглянуть ему в глаза. А может, он вообще не заметил, что я рядом, или считал меня полным ничтожеством, на которое не стоит обращать внимания. Я протянул руку и…

Будто бы показывая, как это было, я вытянул руку на столе. Ключ лежал все на том же месте – возле пустой тарелки, на краю стола. Глядя на Крейса, я схватил его левую руку.

– …и дотронулся до него.

Крейс вздрогнул, выходя из сомнамбулического состояния. Его рука подпрыгнула на столе, сбросив мою ладонь. Будто от неожиданности я специально резко дернул рукой и как бы случайно смахнул ключ со стола, так что тот упал на пол у моей ноги. Я мгновенно наступил на него. Я был уверен, что Крейс ничего не заметил, поскольку видел он плохо.

– Господи, какой я неловкий, – сказал я с досадой. – Простите. Уверен, ключ где-то здесь. Только бы в щель не провалился.

Крейс молчал.

– Даже не верится, что я рассказал вам всю эту чушь. – Я делал вид, будто ищу на полу ключ. – Простите, что нагрузил вас своими проблемами.

Крейс повернулся и посмотрел на меня. Я почувствовал, что краснею.

– Не извиняйтесь. Вам непременно нужно было облегчить свою душу, так сказать. Забудьте про ключ – потом поищите. Лучше расскажите, чем дело кончилось.

– Ну… – Я прочистил горло. – К сожалению, мы редко получаем то, что хотим, верно? Только я коснулся его, как в класс влетел еще один парень. Думаю, он понял, что у меня на уме, но промолчал. Между нами так ничего и не было – возможность не представилась. После школы он поступил в университет, с тех пор я его не видел. Но недели не проходит, чтоб я не думал о нем. Забавно, да?

– И как это отразилось на ваших отношениях с девушкой, позвольте спросить?

– Элайза всегда подозревала, что я неравнодушен к мужчинам. Я сказал, что ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня. Она проявила понимание, поддержала меня. Даже предложила, чтобы я попробовал. Заверила меня, что не будет возражать. Конечно, теперь, оглядываясь назад, мне ясно, почему она так сказала: чтобы ее меньше мучила совесть за то, что у нее есть свои собственные секреты.

– Да, понимаю. – Крейс участливо кивнул. – Ну, а теперь какие чувства вы испытываете?

– Я в замешательстве, – признался я. – Сам не знаю, чего хочу. И Элайза мне по-прежнему не безразлична.

– Не возражаете, если я дам вам один совет? – спросил Крейс, прокашлявшись.

– Нет, конечно. Прошу вас. Я буду очень благодарен. Кажется, я совсем запутался.

– Разумеется, подробности мне не известны, – проговорил Крейс, интонационно выделив последние три слова. – Но на вашем месте я бы окончательно порвал с вашей девушкой, сказав ей всю правду: что вы не уверены в своих предпочтениях и вам нужно время для того, чтобы разобраться в себе. В вашем возрасте не следует подавлять собственные порывы. Нужно все попробовать.

– Но мне страшно. Как-то неправильно все это. Непристойно… Вы ведь понимаете, о чем я?

Крейс ответил не сразу.

– В этом нет ничего грязного и непристойного, Адам, – сказал он после паузы. – На самом деле любовь между двумя мужчинами – это прекраснейшее чувство.

Несколько минут он ничего не говорил. Его глаза нервно забегали по комнате. Было видно, что он смущен собственным признанием и хотел бы вернуть разговор в безопасное русло.

– Где же ключ? Должно быть, где-то на полу, не иначе. – Крейс завертелся на стуле.

– Не волнуйтесь, я найду. – Воспользовавшись удобным случаем, я быстро нагнулся и убрал ключ в карман.

Потом поднялся и зашагал по кухне. Опустился на колени, делая вид, будто ищу ключ. Водя ладонями по полу, я зацепил обо что-то порезанным пальцем. Ранка открылась.

– Бог мой, Адам, смотрите, что вы делаете. Мажете все кровью. Сейчас же пойдите в ванную, смойте кровь.

Я прижал большой палец к губам, слизал кровь. Но едва я отнял палец ото рта, на его подушечке вновь проступила яркая красная капелька.

– Сначала вытру здесь, – сказал я, доставая тряпку из-под раковины. Однако, едва я нагнулся, чтобы вытереть пятна, кровь потекла сильнее.

– Дайте сюда, – Крейс отнял у меня тряпку. – Идите и заклейте пластырем рану, пока не истекли кровью.

– Ладно, вы правы, – согласился я, зная, что это мой шанс достать письмо из почтового ящика. Главное – быстро обернуться.

Я прошел в ванную, открыл шкафчик с зеркалом над раковиной и взял жестяную коробку, в которой лежали мази, растирки и таблетки. Лекарственный запах напомнил мне школу. Стараясь не измазать коробку кровью, я выудил из нее пластырь, наклеил его на порез, потом отвернул краны и осторожно, чтобы Крейс не заметил меня, пробежал через холл на улицу. Солнечный свет ослепил меня. Я быстро спустился по лестнице и, сунув руку в карман, вынул ключ. Собрался вставить его в замочную скважину, но он заскользил в ладони, словно маленькая рыбка.

Я глянул на лестницу, проверяя, не наблюдает ли за мной Крейс, и вставил ключ в замок. Один поворот, щелчок – и ящик был открыт.

Я поднял металлическую крышку, опустил руку в ящик, нащупал шуршащую бумагу и извлек наружу доставленный авиапочтой тонкий конверт, исписанный неряшливым почерком. Письмо было от нее. Мне отчаянно хотелось разорвать конверт и ознакомиться с его содержимым, но нужно было возвращаться в дом. Я убрал письмо в карман, опустил крышку почтового ящика и закрыл замок. Потом бегом поднялся по лестнице, через портего промчался в ванную, завернул краны и вернулся на кухню. Крейс пытался подняться с колен.

– Простите, кровь никак не останавливалась, пришлось держать палец под водой, – сказал я, помогая ему встать на ноги.

– Ну-ка, дайте посмотрю. – Он схватил мою ладонь и поднес ее к лицу. – Рука теплая.

Взгляд Крейса стал подозрительным.

– И что это значит? – спросил я, пытаясь выиграть время.

– Это значит, что вы не останавливали кровотечение, иначе рука была бы холодная.

Я не знал, что сказать. Как он догадался? Неужели видел меня?

– Позвольте я объясню…

– Какой же вы бестолковый, – перебил меня Крейс. – Нужно было включить холодную воду, а не горячую. Неужели ваши родители ничему вас не учили?

Я с трудом скрыл, что у меня отлегло от сердца.

– Надеюсь, вам никогда не придется оказывать мне первую помощь.

Мы оба рассмеялись.

– Ладно, давайте найдем этот чертов ключ.

Незачем говорить, что искали мы недолго. Увидев, что Крейс смотрит в другую сторону, я просто достал ключ из кармана и тихо положил его на пол за одну из ножек обеденного стола.

– Вот он, нашел, – объявил я, показывая на ключ, кончик которого выглядывал из тени, отбрасываемой ножкой стола. Я взял ключ и с гордостью преподнес его Крейсу. Так мальчишка-ныряльщик показал бы хозяину раковину с крупной жемчужиной, которую он только что достал со дна моря.

– Молодец, Адам, молодчина. – Крейс легко потрепал меня по плечу. – Что, пойдемте посмотрим, какие сюрпризы ждут нас в почтовом ящике? Не возражаете?

Больше я не мог отмахиваться от Крейса, так как чувствовалось, что он решительно настроился пойти вместе со мной к почтовому ящику. Возможно, мой рассказ настолько пленил его, что ему теперь хотелось больше узнать об Элайзе, о том, что было между нами. Казалось, он близко к сердцу принял мои проблемы, возможно, даже как-то по-своему ощущает себя частичкой меня. Ну и что? Кому какое дело? Теперь мне нечего было бояться. Письмо я достал. Напал на след. Держал ситуацию под контролем.

Мы медленно прошли через портего. Я поддерживал Крейса, пока он, переступая со ступеньки на ступеньку, спускался по лестнице во двор. Костлявыми руками он держал меня за плечи, иногда касаясь моей шеи. В центре двора, у скульптуры купидона, Крейс на мгновение остановился и пробормотал что-то про любовь, которая выбирает не глазами, а сердцем,[19]19
  Фраза из комедии У. Шекспира «Сон в летнюю ночь» (акт I, сцена 1, слова Елены); полностью в переводе Т. Щепкиной-Куперник звучит так:
«Любовь способна низкое прощатьИ в доблести пороки превращатьИ не глазами – сердцем выбирает:За то ее слепой изображают».

[Закрыть] потом повернулся ко мне и улыбнулся.

– Пойдемте, Адам, проверим, что там есть. – Он жестом показал на почтовый ящик.

Вставляя ключ в замок, я увидел на крышке кровавый отпечаток пальца, глядевший на меня немигающим темно-красным глазом.

– Нашли что-нибудь? – поинтересовался Крейс.

Я поднял крышку, одновременно пытаясь стереть отпечаток, сунул руку в ящик.

– Здесь ничего нет, – ответил я.

– Хм, странно.

Теперь я хотел только одного – удалиться в свою комнату, где я мог бы прочитать письмо. Но когда я стал усаживать Крейса в кресло в гостиной, он похлопал по соседнему креслу, предлагая мне устроиться рядом. Глядя на меня с серьезным, озабоченным выражением на лице, он сказал:

– Думаю, нам следует поговорить еще немного о том, что мы обсуждали недавно.

Я не мог пренебречь приглашением Крейса и потому сел, чувствуя, как мое лицо начинает пылать.

– Но прежде чем мы продолжим наш разговор, я расскажу вам немного о себе. Это будет только справедливо. – Крейс провел языком по своим тонким сухим губам. – Я намеренно был с вами скрытен, почти ничего не сообщая о своей жизни. И пожалуйста, не думайте, будто дело в вас… вы тут ни при чем. Просто я должен быть осторожен. По крайней мере, я так считаю. Боже мой, что за вздор я несу?! – Его лицо сморщилось, собралось в складки, словно лист старой бумаги. – Представляю, что вы думаете обо мне. Дряхлый старик, живет затворником, не переступает за порог своего дома…

Я пытался заговорить, сказать из вежливости, что он ошибается, но он поднял руку, запрещая перебивать его.

– Я уверен, что в глазах внешнего мира я – эксцентрик, скучный человек, который ни с кем не общается, никуда не ходит. Сидит в своем маленьком мирке, в окружении своих книг и произведений искусства – пережитков старины. Но я счастлив, что бы ни означало это слово. Счастлив как никогда, я в этом уверен.

Крейс помолчал, сделал глубокий вдох, поменял положение в кресле.

– Послушайте… Господи, как всегда, хожу вокруг да около. Простите, Адам. Просто я давно ни с кем вот так не разговаривал. Вы уж не обессудьте, если по ходу своего рассказа я буду сбиваться на разговор, который, как вам покажется, ни к чему не ведет. Но я решился на это только по одной-единственной причине – лишь потому, что, на мой взгляд, это как-то поможет вам. В моей жизни было время, когда я тоже был растерян и несчастлив… не знал, что я хочу, кто мне нужен.

Я ждал, когда он продолжит свой рассказ.

– Я был молод, как вы. После Оксфорда стал работать учителем английского языка в одной из школ Дорсета. Это было мое первое место работы. Как и вы, я хотел написать роман. У меня была идея, над которой я работал в свободные от преподавания часы. Теперь кажется, что все это было очень давно. В каком-то смысле мне даже не верится, что это я о себе рассказываю. В общем, вскоре после того, как я пришел в ту школу, я сдружился там со своей коллегой Рут Чанинг. Она преподавала изобразительное искусство, работала на полставки. Ей было примерно столько же лет, сколько и мне, двадцать один – двадцать два, и поскольку я и она были новичками в школе, почти никого не знали в округе, то вполне естественно, что мы проводили вместе много времени. Я все ждал подходящего момента, чтобы сказать ей, что… что женщины меня не привлекают. Но однажды вечером, когда мы возвращались из местного паба, она притянула меня к себе и поцеловала, и я понял, что теперь признаваться поздно. Подходящий момент был упущен. Не то чтобы мне было жаль ее, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что поступил как незрелый юнец, не сказав ей ничего.

Крейс встрепенулся, будто пробудился ото сна.

– Извините… я слишком разболтался. Вам не нужно все это знать. Сам не понимаю, зачем я откровенничаю с вами. Я просто хотел сказать, что мне знакомо ваше состояние.

Впервые я слышал, чтобы Крейс рассказывал что-то о своей личной жизни. И я постарался запомнить каждое слово.

Мне хотелось знать больше. Я собрался с духом и спросил:

– Вам нравился еще кто-то из ваших коллег… кроме нее, кроме этой Рут?

– Да. Только он… они… были не из преподавательского состава, – ответил Крейс.

– Кто-то из тех, кто работал в городке? С кем вы познакомились вне стен школы?

Мой вопрос взбесил Крейса. Будто разговора, который мы вели, никогда не было.

– Мне казалось, я предупреждал, чтобы вы не смели лезть в мою жизнь, в мою личную жизнь. Это был один из главных пунктов нашего соглашения, который в ходе собеседования мы обговаривали десятки раз. И вы пообещали, что будете подчиняться моим правилам…

Мне пришлось перебить его, воззвать к его здравомыслию.

– Но Гордон… это же была ваша инициатива. Я не просил вас рассказывать о прошлом. Вспомните, вы же сами начали этот разговор. Сказали, что хотите помочь мне… разрешить мою дилемму. Относительно моего влечения к парням.

Я пристально смотрел на Крейса. Его губы беззвучно шевелились, словно он пытался связать воедино несуществующие слова, которые произнес бы, если бы продолжал отчитывать меня.

– Простите… Я не хотел повышать голос, – сказал я, разводя руки. – Просто вы ведь сами начали… этот разговор.

Крейс нахмурился, его веки затрепетали. Вид у него был напряженно сосредоточенный, будто он пытался распутать нить воспоминаний, связавшуюся в узел у него в голове.

– Ну да, конечно… глупость какая-то.

– Разумеется, я не стал бы вас ни о чем спрашивать, но мне показалось, что вы ждете моих вопросов. Я подумал, что вы хотите помочь мне… разобраться в себе.

Попытка не пытка. В конце концов, разве жалость не располагает к откровенности?

– Вы правы. Вы совершенно правы, – проговорил Крейс. – Наверно, пришла пора облегчить душу. А собственно, чего мне бояться?

Он помолчал.

– Даже не знаю, с чего начать.

Морщинки на его лице разгладились, и на мгновение он стал похож на потерянного мальчика.

– Начните со школы, – предложил я. – С того периода вашей жизни.

– Ах, ну да. Школа… Уинтерборн-Эбби. Чудесное место. Волшебное. Она стояла в укромной долине, в окружении леса. Свое название получила от располагавшейся рядом средневековой монастырской церкви, которая служила школьной часовней. В аббатстве было много замечательных скульптур и красивых вещей – реликвии и все такое.

Крейс говорил не по существу, но я не смел его прерывать, потому что сейчас каждое его слово имело значение.

– Знаете, на протяжении многих лет Уинтерборн был частным домом. А еще раньше на той земле находилось целое селение. Настоящий городок – с тремя трактирами, главной улицей, общинными угодьями. Но потом, примерно в тысяча семьсот восьмидесятом году, один человек – думаю, из нуворишей – купил эту землю и все на ней разровнял, решив, что ему не нравится ни вид, на запах, ни люди, которые там жили. Селение он отодвинул на милю, заново отстроив его для тех, кто работал в его поместье. Потом пригласил Брауна, прозванного Большие Возможности,[20]20
  Браун, Ланселот (1715–1783) – английский ландшафтный архитектор и инженер по землеустройству.


[Закрыть] чтобы тот благоустроил долину, и построил для себя дом. В общем, потрудился на славу, так сказать.

– Значит, там вы были счастливы?

– Да, несомненно. Учить мальчиков было одно удовольствие. Они были такие любознательные, занимались с большой охотой, не стеснялись выражать свои мысли. Информацию впитывали как губка.

– Наверно, среди них у вас были свои любимчики?

– Вы правы, Адам. Были, да.

– Так вы говорите, что оказались в том же положении, что и я? Значит, у вас с той коллегой, женщиной, ничего не вышло?

– Нет, не сложилось как-то. А потом я влюбился. – Когда Крейс произносил последнюю фразу, мышцы его лица будто судорогой свело. – Ну же, Гордон, хватит мямлить… – подзадорил он сам себя. – Это всего лишь Адам. Только Адам. Он ничего не скажет. Верно, Адам?

Крейс посмотрел на меня.

– Я влюбился… в ученика, в одного из моих мальчиков… Его звали Крис. Кристофер Дэвидсон. Он был не из малышей, так что не думайте, будто я извращенец.

– Какой он был?

Крейс прищурился, словно пытаясь вызвать в воображении образ юноши.

– Белокурый. Волосы у него были восхитительные – как спелая пшеница.

– Как вы познакомились? То есть… как вы… ну, вы понимаете…

– Сблизились?

– Да.

– Крис учился бесплатно. Его взяли в школу только потому, что его отец получил место школьного органиста. Его родители были бедны как церковные мыши. А сам он был большим умницей, от природы одаренным. Прекрасно знал поэзию и язык. Можно сказать, на уровне интуиции постигал скрытое значение слов, если вы понимаете, что я имею в виду. Я посоветовал ему вплотную заняться английским, чтобы потом пытаться поступить в Оксфорд или Кембридж. Мы регулярно встречались после уроков, и я занимался с ним дополнительно. В доме его родителей книг вообще не было, а они произвели на свет такого вот ангела.

– Так что же произошло?

– Мне и теперь трудно об этом говорить, Адам. Я не уверен…

– Послушайте… Своим рассказом вы уже на многое открыли мне глаза. Может, даже…

– Хорошо, я попытаюсь, но заранее предупреждаю…

– Не беспокойтесь. Возможно, вы тем самым и себе поможете…

– Может, вы и правы.

Крейс опять глубоко вздохнул.

– Мы все больше и больше времени проводили вместе – просто общались, больше ничего. Мне с ним было интересно, и, думаю, он глубоко меня почитал. Потом приключилась беда с его отцом, он его потерял, бедняга.

– А потом?

– Неужели не ясно? Ради бога, Адам… что вы хотите? Крови? Не иначе как сейчас достанете магнитофон или возьмете с меня показания под присягой.

Не красней, сказал я себе. Не смейся смущенно. Сохраняй самообладание.

– Потом у нас началась любовь. Ясно, да? Вы это ожидали услышать, Адам? Как только Крису исполнилось восемнадцать, мы с ним покинули школу. Переехали в Лондон. Крис записался на курс английской литературы. Но с моей подачи – ну и сволочь же я был – бросил учебу после первого семестра. А учился он блестяще, имел огромный потенциал. Но я, подумав, убедил и себя, и Криса, что ему, с его талантом, пора творить самому. Оглядываясь назад, я понимаю, что просто завидовал его молодости, его красоте. Боялся, что он найдет себе сверстника, если останется в университете…

– И я стал удерживать его, – продолжал Крейс после короткой паузы. – Держал при себе, старался, чтоб он всегда был у меня на глазах. Мы оба писали, каждый день… по крайней мере, пытались писать. Крис все чаще хандрил, терял веру в собственные силы. Начал пить, да и я тоже. Бокальчик спиртного, чтобы настроиться на творческий лад – активизировать свое подсознание и все такое. Виски с содовой после завтрака, чтобы оседлать музу… Сущий вздор! Я пытался помочь… просматривал его работу, но у меня складывалось впечатление, что он… что ему особо нечего сказать. Конечно, что он мог сказать? Он ведь только жить начал.

Крейс фыркнул, выражая так ненависть к самому себе.

– И о чем только я думал? Крис, мой прекрасный мальчик… я должен был отпустить его. Прогнать от себя. Такая жизнь была ему не во благо, он был несчастлив. Я не выпускал его из дому. Хотел, чтобы он все время был со мной. Вы понимаете?

Крейс посмотрел на меня с мольбой во взгляде, словно заклиная сказать хоть что-нибудь. Мне даже стало жаль его. Рассказ Крейса я запомнил слово в слово, чтобы записать сразу же, как только доберусь до своей комнаты. По мере того как я собирал материал для своей книги, постепенно заполнялся и мой блокнот. И в нем вырисовывался портрет Крейса, описанный его собственными словами – жалкими, ничтожными, мерзкими словами.

После этого выплеска эмоций Крейс не произнес ни слова. Голова его упала на грудь; он вновь принял символизировавшее усталую обреченность привычное положение, в котором я наблюдал его множество раз. Казалось, все жизненные соки вытекли из него, тело превратилось в пустую оболочку. Я встал, собираясь уйти. Крейс махнул костлявой рукой, отсылая меня.

В своей комнате я достал блокнот из рюкзака, который прятал под кроватью, и быстро записал наш разговор, стараясь воспроизвести слово в слово все, что рассказал Крейс. Потом извлек из кармана письмо, вскрыл конверт. Все тот же корявый почерк. Бумага тонкая, дешевая, вся в похожих на раздавленных мух пятнах от черной шариковой ручки. В правом верхнем углу – грязный отпечаток пальца.

DT11 OGF

Дорсет

Уинтерборн

Черч-Вью, 23

Дорогой мистер Вудс!

Спасибо за ваше письмоо. Я вам глубоко презнательна. Пожалуйста, позвоните мне по номеру 01258 893489, и мы все обсудим. Увиряю вас, мистеру Крейсу будет любопытно узнать новые подробности. Видите ли, теперь нам известно, как умер Крис.

У меня также есть сюрпризы и для вас.

С уважением,

миссис М. Шоу.

Отдельные фрагменты начинали складываться в цельную картину. Теперь я знал, что для Крейса Крис был не просто «квартирантом». И эта миссис М. Шоу намекала, что умер он при странных обстоятельствах. Неудивительно, что Крейса снедало чувство вины. Неудивительно, что он не мог писать.

Я был уверен, что от Крейса прямых ответов я не добьюсь. Он и так уже рассказал мне больше, чем хотел. Если я стану допытываться – даже под тем предлогом, что его слова помогают мне разобраться со своими сексуальными предпочтениями, – мне все равно вряд ли удастся еще раз вызвать его на откровенность. По сути, его скрытность говорила сама за себя. Если было что-то подозрительное в том, как умер Крис, разве Крейс захочет это обсуждать?

Так каков должен быть мой следующий шаг? Естественно, мне следует позвонить миссис Шоу.

Я сунул письмо в карман, нашел в бумажнике телефонную карту – по мобильному телефону я звонить не хотел, миссис Шоу могла записать мой номер – и вышел в портего. Заглянув в гостиную, я увидел, что Крейс смотрит рассеянным взором куда-то перед собой, не замечая ничего вокруг.

– Выбегу на минутку, куплю бутылку вина к ужину, – сказал я. – Думаю, нам обоим выпить не помешает.

Крейс кивнул.

– Хорошо. – Голос у него был тихий, печальный, будто доносился откуда-то из далекого прошлого. – Только не задерживайтесь.

Выйдя на улицу, я еще раз перечитал письмо. Меня переполняло возбуждение. Этот последний поворот – мечта любого биографа, ликовал я. Герой моей книги – потенциальный убийца. Лучше не придумаешь. Петляя по извилистым улочкам, я воображал свое будущее. От Джейка я знал, что некоторые британские газеты платят баснословные деньги за приобретение прав на издание по частям скандальных книг. Интересно, сколько заплатят мне? Безусловно, достаточно, так что я смогу спокойно, не заботясь о хлебе насущном, дописывать свой роман. Я прославлюсь, может, даже заключу с издателем договор на две книги: на биографию и роман. И докажу отцу, чего я стою. Докажу всем, кто не верил в меня. Элайзе и Керкби. Лучше месть, чем сломанная рука.

Я остановился у таксофона возле одного из баров и набрал номер, указанный в письме. Несколько секунд, пока устанавливалось соединение, в трубке было тихо, потом пошли гудки вызова, но никто не отвечал. Я уже хотел положить трубку и вдруг услышал щелчок на линии.

– Алло? – Голос, старческий и скрипучий, принадлежал мужчине.

– Пригласите, пожалуйста, миссис Шоу.

Мужчина прокашлялся.

– Здесь нет никакой миссис Шоу, – резко сказал он.

– О, простите. Это номер 01258 893489?

– Кто говорит?

– Адам Вудс. Миссис Шоу написала мне письмо… относительно писателя Гордона Крейса. Сказала, чтобы я позвонил по этому номеру.

– Ах да. – Мужчина мгновенно перешел на заискивающий, вкрадчивый тон. – Да, конечно, конечно, мистер Вудс. Очень хорошо, что вы позвонили.

– Так могу я поговорить с миссис Шоу?

– Боюсь, мне придется вас огорчить. Миссис Шоу с нами больше нет.

Я начал подозревать, что это какая-то ловушка. Хитрый ход. Что происходит?

– Это я написал вам то письмо. Я являюсь… вернее, являлся… можно сказать, почти что отчимом Криса. Миссис Шоу… Морин… умерла в феврале. Рак ее съел. В конце от нее остались только кожа да кости. Она так ослабела…

– Жаль это слышать, мистер… мистер…

– Уильям, Уильям Шоу. После смерти мужа Морин взяла мою фамилию, но женаты мы не были, понимаете?

– У вас есть что-то, что могло бы заинтересовать мистера Крейса?

– Да, пожалуй, есть. Есть. – Астматический голос Уильяма Шоу просвистел в трубке.

– Прежде позвольте спросить, почему вы не подписались собственным именем?

– Одно время Морин и мистер Крейс были знакомы. Не очень хорошо, конечно. Но она уважала его. Уважала, пока не узнала, что происходит. Я решил написать от имени Морин, чтобы привлечь внимание мистера Крейса. Именем из прошлого, если угодно. И похоже, уловка сработала, верно? Полагаю, он здорово переполошился.

– Мистер Крейс заверил меня, что он хочет решить этот вопрос. Разобраться по справедливости. Но, разумеется, я не могу ничего обещать, если вы не изложите мне суть дела. Я должен сообщить ему подробности. Вам ясно?

– Да, конечно, – ответил мужчина. – Морин с самого начала знала, что там что-то нечисто. Она ни на минуту не верила, что ее сын мог решиться на это… ну, вы понимаете… покончить с собой. Когда я спросил почему… почему она так уверена… она сказала, что просто знает и все. Она не хотела ничего объяснять, но сказала, что это наверняка убийство. Я спросил, почему в таком случае она не обратилась в полицию. Но эта мысль была ей ненавистна. Позор это, только и сказала она. Естественно, после той трагедии Морин стала не та, что прежде. Но теперь, когда она умерла, все изменилось. Обстоятельства стали другими. Кое-что выползло на свет, мистер Вудс.

Слова его последней фразы слились в протяжный хрип. Я представил себе старика с пожелтевшей от курения кожей, коричневыми пятнами на пальцах и пораженными легкими.

– Можно узнать, что конкретно вы обнаружили?

– Тетрадь… толстую тетрадь. Нашел, когда разбирал вещи Морин. Она прятала ее все это время, никогда мне не показывала. Из нее она и узнала, что Крис не кончал самоубийством. В той тетради все это написано черным по белому… это и многое другое, да простит нас Бог.

– Что это за тетрадь, мистер Шоу?

– Его дневник… кажется, это так называется.

Я сразу понял, что должен увидеть этот дневник. Это был ключ к Крейсу. Единственный способ его разгадать, если сам он больше не пожелает рассказывать о себе, на что после его недавней исповеди, скорее всего, и не стоило надеяться. Я был уверен, что наконец начну лучше понимать Крейса, когда узнаю чуть больше о смерти Криса.

Уильяму Шоу я сказал, что перезвоню ему, как только переговорю с Крейсом. Я не хотел, чтобы все сводилось к тривиальному вымогательству, стремился придать шантажу благородный лоск. Сказал, что, по всей вероятности, писатель пожелает получить этот дневник, чтобы хранить его у себя. Разумеется, Крейс будет настаивать на полюбовной сделке, не захочет, чтобы мистер Шоу остался без вознаграждения. На какую сумму рассчитывает мистер Шоу? Тот задумался.

– Тысяча фунтов? – предложил я.

– Меня это устраивает, мистер Вудс, – ответил Шоу.

Теперь нужно было придумать, как выбраться из палаццо Крейса и где достать деньги. Инстинкт подсказывал, что с последней задачей справиться легче, чем вырваться из тисков Крейса. Я откладывал большую часть своего месячного жалованья, но ведь мне также придется покупать билет в Великобританию, платить за переезд до Дорсета и проживание. И что я скажу Крейсу?

Пока я шел от таксофона к винному магазину и покупал две бутылки вина, у меня созрел план. За время моего отсутствия Крейс не поменял своего положения в кресле. Я откупорил бутылку ароматного белого вина, наполнил один бокал и протянул его старику. Тот молча взял бокал.