Текст книги "Покойник с площади Бедфорд"

– Ах вот, значит, как… Но ведь вы знали Корнуоллиса? – настойчиво повторил свой вопрос Томас, отрываясь от вида клиппера.

– Ну конечно, ведь я плавал под его командованием, – согласился медик. – Правда, капитаны кораблей – обычно не самые разговорчивые люди на свете. Если вы никогда не выходили в море, то, наверное, не можете представить себе всю полноту власти, которой обладает капитан. Результатом этого бывает, как правило, некоторая отдаленность от остальной команды. – Врач машинально вытер руки о штаны, оставив на них новые кровавые следы. – Невозможно быть хорошим командиром и при этом не сохранять дистанцию между собой и командой, даже офицерами. – Роулинсон повернулся и прошел через стеклянную галерею к двери, которая открывалась на поросший травою обрыв. Река предстала перед ними во всем своем великолепии.

Питт шел за ним и внимательно слушал.

– Вся команда держится на жесткой иерархии, – говорил хирург, постоянно жестикулируя. – Допусти капитан хоть чуточку фамильярности, и команда перестанет его уважать. – Он взглянул на суперинтенданта. – Любой хороший капитан это знает, а Корнуоллис был хорошим капитаном. Думаю, что это у него в крови. Он был спокойным человеком, одиночкой по своей натуре. И очень серьезно относился к службе.

– И он преуспевал? – спросил Томас.

Роулинсон улыбнулся, шагая по траве в лучах солнца. Ветер с реки доносил до них запах соли. Прилив быстро набирал силу, и чайки с громкими криками носились у них над головами.

– Да, – ответил хирург. – Он был одним из лучших.

– Тогда почему он списался на берег? Ведь ему было не так много лет!

Медик остановился, и на его лице, впервые за весь разговор, появилось настороженное выражение.

– Простите меня, мистер Питт, но почему это должно вас волновать?

Суперинтендант попытался придумать ответ. Сейчас можно было выдать только часть тайны.

– Некто намеревается причинить ему зло, – ответил полицейский, наблюдая за лицом собеседника. – Нанести вред его репутации. Мне необходимо знать правду, чтобы защитить его.

– Вы, по-видимому, хотите узнать худшее из того, что они смогут поставить ему в вину?

– Да.

– А почему я должен верить, что вы сами не являетесь этим таинственным врагом? – усмехнулся врач.

– Спросите самого Корнуоллиса, – не задумываясь, ответил Питт.

– Но почему в таком случае вы сами не спросите его самого, что было лучшим и худшим в его карьере?

Это было сказано с некоторой долей удивления и совсем без задних мыслей. Хирург, улыбаясь, стоял в лучах солнца, сложив на груди свои испачканные в крови руки.

– Потому что мы часто не можем сами оценить себя так, как это можно сделать со стороны, мистер Роулинсон, – ответил суперинтендант. – Это понятно, или надо объяснить поподробнее?

– Нет, не надо. – Медик расслабился и двинулся дальше, взмахом руки пригласив Томаса следовать за собой. – Корнуоллис был смелым человеком. И морально, и физически. Правда, иногда ему не хватало воображения, – стал он рассказывать на ходу. – У него было неплохое чувство юмора, однако он не так часто его демонстрировал. Он предпочитал наслаждаться жизнью в одиночестве. Любил читать… без всякой системы, все, что попадалось под руку. На удивление здорово рисовал акварелью. Выписывал блики света на воде с утонченностью, которая меня поражала. В эти моменты он раскрывался совсем с другой стороны. В такие минуты начинаешь думать, что гениальность – это не то, что у тебя на холсте, а то, что ты оставил за скобками. Ему удавалось передать… – Хирург сделал круг руками. – Свет и воздух! – Он рассмеялся. – Никогда бы не подумал, что у него могло хватить на это… дерзости, что ли!

– У него были амбиции? – Питт постарался поставить вопрос так, чтобы получить на него откровенный ответ, а не тот, который будет определяться уровнем лояльности врача по отношению к своему капитану.

– По-своему, думаю, да. Но в нем это было не так заметно, как в некоторых других людях, – ответил Роулинсон после небольших раздумий. – Он не хотел казаться лучшим, он хотел стать им. В нем была гордость и жажда не слыть, а быть. – Хирург быстро взглянул на полицейского, чтобы убедиться, что тот следит за разговором. – Иногда из-за этого… – Врач замялся, пытаясь найти правильные слова. – Он казался отчужденным. Некоторые считали его очень хитрым, но я думаю, что он был просто сложной натурой, непохожей на других. Он сам был своим самым беспощадным критиком. Корнуоллис был захвачен делом, которому он служил, а не желанием кому-то угодить или произвести на кого-нибудь приятное впечатление.

Какое-то время Питт шел рядом с врачом в молчании, надеясь, что его спутник продолжит говорить. Так оно и произошло.

– Понимаете, он потерял отца, будучи еще ребенком, лет одиннадцати-двенадцати. Это тот возраст, когда мальчик уже помнит отца, но еще не успел в нем разочароваться, – сказал хирург.

– Его отец тоже был моряком?

– Нет-нет! – быстро помотал головой Роулинсон. – Он был священником-сектантом, человеком глубоко верующим и имеющим мужество проповедовать и молиться.

– А вы знаете о Корнуоллисе гораздо больше, чем можно было подумать с первого раза.

– Возможно, – хирург пожал плечами. – Знаете, мы провели вместе всего одну ночь. Была очень тяжелая стычка с работорговцами. Нам удалось взять их корабль на абордаж, но он был сделан из тика и горел. – Врач взглянул на Питта. – Вижу, что вам это ничего не говорит. Да и откуда вам знать?.. Горящие тиковые щепки очень коварны, не то что дубовые. Несколько человек были ранены, а один из них, первый офицер – хороший человек, к которому мистер Корнуоллис испытывал теплые чувства, – был в очень плохом состоянии. Капитан помог мне извлечь щепки из его тела и как-то облегчить страдания бедняги. Но у офицера началась лихорадка, и мы вдвоем с капитаном провели у койки этого несчастного почти двое суток.

Они дошли до галечной дорожки и повернули вверх по склону. Питт старался не отставать.

– Вы можете сказать, что капитан не должен ухаживать за ранеными, и будете абсолютно правы. Но мы шли далеко в открытом море, а с кораблем работорговцев было покончено. Корнуоллис проводил одну вахту на палубе, а следующую – рядом со мною. – Хирург крепко сжал губы. – Одному Богу известно, когда он спал. Но Лансфилда мы вытащили. Он отделался ампутацией всего одного пальца. Вот тогда-то мы и разговорились. Такое случается во время ночных вахт, когда людей накрывает отчаяние от того, что они ничем не могут помочь своему товарищу. А после этого я видел капитана, только когда это было необходимо по службе. Думаю, что навсегда запомнил Корнуоллиса таким, каким он был в ту ночь. Желтое от света фонаря лицо, изможденное беспокойством за Лансфилда, злое и беспомощное, – он был таким усталым, что с трудом держал голову прямо.

Суперинтендант не стал спрашивать, мог бы Джон приписать себе подвиг другого человека – в этом не было никакого смысла. Он поблагодарил Роулинсона, и тот отправился к своим пациентам. Томас же начал спускаться к причалу, намереваясь сесть на паром, который шел в Блэкфрайерз через Дептфорд, Лаймхаус и Уоппинг, мимо Тауэра и под Лондонским и Южным мостами.

Теперь полицейский знал о своем шефе гораздо больше и укрепился в своем желании помочь ему, чего бы это ни стоило. Однако он все еще не мог понять, кто мог написать то письмо. Одно было ясно – ни один человек, служивший под началом Корнуоллиса, в написанное никогда бы не поверил.

Питт вспомнил, как было составлено письмо – его грамматическую безукоризненность, не говоря уже о правописании и выборе слов. Его сочинил явно не простой моряк или кто-нибудь из его близких, таких как, например, сестра или жена. Если же это был сын простого моряка, то, несомненно, он должен был очень многого достичь и значительно изменить свое социальное положение.

Когда Томас подошел к реке, запах соли и мокрой древесины, плеск волн, влажный воздух и чайки, легко кружащиеся высоко в воздухе, сказали ему о том, что впереди ему предстоит еще очень длинный путь.

В то утро Шарлотта обнаружила в первой утренней почте письмо, написанное почерком, который мгновенно заставил ее забыть о прожитых годах. Даже еще не открыв его, она знала, что оно от генерала Балантайна.

Само письмо было очень коротким:

Дорогая миссис Питт,

С Вашей стороны было очень благородно высказать озабоченность тем, что происходит сейчас со мной, а также еще раз предложить мне Вашу дружбу в эти малоприятные времена.

Сегодня утром я планирую прогуляться по Британскому музею. Я буду находиться в залах Египетской экспозиции около половины двенадцатого. Если у Вас будет свободное время и появится желание прогуляться в этом направлении, то я буду счастлив увидеться с Вами.

Остаюсь Вашим покорным слугой,

Брэндон Балантайн.

Это был чопорный и крайне формальный способ сказать, что генералу очень нужна ее дружба. А то, что письмо вообще было написано, не оставляло в этом никаких сомнений.

Шарлотта быстро встала из-за стола, сложила письмо и бросила его в печку. Языки пламени немедленно охватили бумагу, и генеральское послание исчезло.

– Сегодня утром я, пожалуй, прогуляюсь, – сказала она Грейси. – Хочется посмотреть Египетскую коллекцию в Британском музее. Когда вернусь – не знаю.

Служанка бросила на нее взгляд, полный любопытства, но от вопросов воздержалась.

– Конечно, мэм, – сказала она, широко раскрыв глаза. – Я с усем управлюсь.

Миссис Питт поднялась в спальню и достала свое второе лучшее платье для утренних визитов – не бледно-желтое, которое было самым лучшим и которое она уже надевала для встречи с Балантайном, – а бело-розовое, из муслина, которое ей подарила Эмили.

До Британского музея можно было без труда дойти пешком, и именно поэтому генерал, по-видимому, выбрал его. Шарлота вышла в 11:10, чтобы быть в музее в половине двенадцатого. Это была дружеская встреча, а не любовное свидание или протокольный визит, где опоздание выглядело бы или стильной деталью, или завуалированным способом высказать свое неудовольствие.

В музее она появилась в 11:25 и сразу же увидела генерала: тот стоял прямо, со сложенными за спиной руками, и солнечные лучи освещали его начавшие седеть светлые волосы. Балантайн выглядел невыносимо одиноким, как будто все проходившие мимо него принадлежали к обществу, которое исторгло его из себя. Может быть, это было связано с его неподвижностью? Было очевидно, что этот мужчина кого-то ждет, потому что его взгляд не двигался так, как должен был бы двигаться, если б генерал рассматривал мумии на стендах или изучал резьбу и золото саркофагов.

Шарлотта подошла к нему, но поначалу он ее не заметил.

– Генерал Балантайн… – тихо позвала женщина.

Старый военный быстро повернулся, и на лице его сначала появилась улыбка, а затем замешательство – эмоции явно переполняли его.

– Миссис Питт… как мило, что вы смогли прийти, – пробормотал он неуверенно. – Надеюсь, что я не позволил себе… Я…

– Ну конечно же, нет, – успокоила его Шарлотта. – Я всегда мечтала посмотреть Египетскую коллекцию, но никто из моих знакомых этим совсем не интересуется. А ведь вы согласитесь, что если б я пришла смотреть на эту коллекцию в одиночестве, то привлекла бы к себе совсем ненужное внимание.

– Ах, вот как! – Скорее всего, генералу не пришло в голову такое объяснение. Будучи мужчиной, он пользовался большей свободой, которую воспринимал как нечто естественное. – Да, конечно… Ну что же, тогда давайте смотреть.

Несомненно, миссис Питт могла спокойно посмотреть на эту коллекцию с Эмили, тетушкой Веспасией или, на худой конец, с Грейси. Но сейчас она просто пыталась отвлечь генерала от грустных мыслей, превратив все в шутку.

– А вы когда-нибудь были в Египте? – спросила Шарлотта, рассматривая саркофаг.

– Нет. Один раз, проездом… – Балантайн заколебался, а затем, приняв, видимо, окончательное решение, продолжил: – Я был в Абиссинии.

– Правда? А зачем? Я хочу сказать, вас интересовала сама страна или вас туда послали по службе? – взглянула на него миссис Питт. – Я не знала, что мы воевали в Абиссинии.

– Моя дорогая, мы воевали практически везде. Вам будет трудно назвать место на земле, где бы мы не защищали свои интересы, – улыбнулся генерал.

– Ну, и что же нам надо было в Абиссинии? – спросила его собеседница. Ей действительно стало интересно, а кроме того, она хотела заставить Балантайна говорить о чем-то, что по-настоящему интересовало его самого.

– Это довольно нелепая история, – ответил генерал, все еще улыбаясь.

– Отлично! Обожаю нелепые истории, и чем нелепей, тем лучше. Расскажите, пожалуйста! – попросила женщина.

Балантайн предложил ей руку, миссис Питт оперлась на нее, и они медленно двинулись вдоль музейных экспонатов, не обращая на них никакого внимания.

– В шестьдесят четвертом году ситуация в Абиссинии сильно обострилась, – стал рассказывать генерал, – хотя началось все гораздо раньше. Император Абиссинии Теодор…

– Теодор! – воскликнула Шарлотта с недоумением. – Ведь это же совсем не абиссинское имя! У него обязательно должно быть… ну, я не знаю… африканское имя! Или, на худой конец, оно должно быть иностранным… Но, простите меня, продолжайте!

– Император родился в очень простой семье. По профессии он был писцом, но заработки в этом деле были очень низкими, и он стал бандитом. В этом он преуспел настолько, что, когда ему исполнилось тридцать семь лет, его короновали как императора Абиссинии, Короля Королей и Избранника Богов, – сообщил Брэндон.

– Очевидно, я всегда недооценивала бандитов, – хихикнула его спутница. – Не только в социальном аспекте, но и с точки зрения их религиозной значимости.

– К сожалению, император был совершенно сумасшедшим, – теперь генерал широко улыбался, – и он написал письмо королеве.

– Нашей или своей собственной?

– Нашей королеве! Королеве Виктории. Император желал прислать в Лондон делегацию, чтобы рассказать Ее Величеству, как его мусульманские соседи угнетают его и других добрых христиан в Абиссинии. Он предложил Виктории вступить с ним в союз и разобраться с неверными.

– И что же ответила королева? – полюбопытствовала Шарлотта. В этот момент они остановились перед камнем, покрытым великолепными иероглифами.

– Этого мы никогда не узнаем, – ответил генерал. – Письмо пришло в Лондон в шестьдесят третьем году, и кто-то в Министерстве иностранных дел положил его не в тот ящик. Или тот человек просто не знал, что на него ответить. Поэтому Теодор сильно разозлился и посадил в тюрьму британского консула в Абиссинии, капитана Чарльза Кэмерона. Там его привязали к козлам и отхлестали кнутом из кожи гиппопотама.

Шарлотта уставилась на генерала. Она никак не могла понять, серьезно он это говорит или шутит. Наконец по его глазам она поняла, что старый солдат абсолютно серьезен.

– И что же произошло потом? – охнула она. – Мы послали армию, чтобы освободить несчастного?

– Нет. В Форин-офис[18]18
  Министерство иностранных дел и по делам Содружества – внешнеполитическое ведомство Великобритании, один из департаментов британского правительства.


[Закрыть] стали судорожно разыскивать письмо и наконец нашли его, – продолжил рассказ военный. – Они написали ответ с требованием немедленно отпустить Кэмерона и передали его турецкому ассириологу по имени Рассам с просьбой передать письмо адресату. Письмо было написано в мае шестьдесят четвертого года, но император получил его только почти через два года, в январе. Тогда Теодор сначала тепло поприветствовал Рассама, а затем бросил его в ту же тюрьму, где томился Кэмерон.

– И вот тогда мы послали армию, – предположила Шарлотта.

– Нет. Теодор опять написал королеве, на этот раз попросив прислать ему рабочих, станки и специалиста по производству зарядов, – уголки рта генерала дрожали от еле сдерживаемого смеха.

– Ну уж после этого мы точно послали солдат! – заключила миссис Питт.

– Нет, мы послали инженера и шестерых рабочих, – ответил Балантайн, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– Невероятно! – воскликнула женщина с недоверием, хотя и старалась держать себя в руках.

– Да, они добрались до Массавы, просидели там полгода, а затем их отправили назад, домой. – Лицо генерала опять приняло серьезное выражение. – В июле того же, шестьдесят седьмого года министр по делам Индии послал телеграмму губернатору Бомбея с вопросом, сколько времени понадобится, чтобы снарядить военную экспедицию в Африку, а в августе Кабинет министров принял решение начать военные действия. В сентябре Теодору направили ультиматум. После этого мы выступили. Я прибыл из Индии и присоединился к силам под командованием генерала Нейпира: бенгальской кавалерии, мадрасским саперам, бомбейской индийской пехоте и отряду кавалеристов из Синда[19]19
  Одна из четырех провинций Пакистана.


[Закрыть]. К нам также присоединился Тридцать третий Британский пехотный полк – правда, половина личного состава там составляли ирландцы вместе с сотней немцев – а когда мы высадились в Зуле, то там нас уже ждали турки, арабы и другие африканцы. Помню, как об этом писал молодой военный корреспондент Генри Стэнли[20]20
  Генри Мортон Стэнли (наст. Джон Роулендс, 1841–1904) – известный путешественник и исследователь Африки, рыцарь Большого Креста ордена Бани.


[Закрыть]. Он любил Африку, обожал ее, – добавил Брэндон и замолчал. Теперь он смотрел на один из экспонатов перед ними – фигурку кошки, вырезанную из алебастра. Работа была изумительной, но на лице отставного военного читались только боль и смятение.

– Вы участвовали в тамошних боевых действиях? – негромко спросила миссис Питт.

– Да.

– Было очень тяжело?

– Не тяжелее, чем в других местах. – Ее собеседник сделал отрицающий жест. – Война – это прежде всего страх, увечья, смерть… Ты смотришь на людей и видишь, как они поднимаются до самых высот героизма или падают в пропасть самого низкого предательства: ужас и отвага, эгоизм и благородство, голод, жажда, боль… невероятная боль. – Генерал отвернулся от Шарлотты, как будто если бы он посмотрел ей в глаза, то не смог бы продолжать. – В войне мгновенно слетает все притворство… и с других, и с тебя самого.

Шарлотта не знала, прервать генерала или нет. Она слегка сжала его руку, и он замолчал.

Женщина ждала. Мимо проходили люди, некоторые оглядывались на них. Мимолетно Шарлотта спросила себя, что они могут подумать, и отмела этот вопрос как неважный.

Балантайн глубоко вздохнул:

– Простите, но я не могу говорить о самой битве.

– А о чем вы хотите поговорить? – мягко спросила его женщина.

– Я… может быть … – Генерал опять остановился.

– Если хотите, я все забуду сразу же после того, как вы выскажетесь, – пообещала Шарлотта.

Старый солдат через силу улыбнулся, но остался стоять, глядя прямо перед собой.

– В ту кампанию мы однажды попали в засаду. Тридцать человек были ранены. Среди них и мой заместитель. Это был полный провал. Меня тоже ранило в руку, но не сильно.

Миссис Питт спокойно ждала, когда он будет готов продолжать.

– Я получил письмо, – генерал произнес эти слова с большим трудом; казалось, что ему приходилось выталкивать их из себя. – Меня обвиняют в том, что я был причиной того провала… обвиняют… обвиняют в трусости перед лицом врага, в том, что я несу ответственность за ранения моих людей. В письме говорится, что я ударился в панику и что меня спас рядовой, но что этот факт скрыли, чтобы спасти честь отряда и сохранить его боевой дух.

Он не стал объяснять Шарлотте, что подобные обвинения, если они станут известны широкой публике, уничтожат его доброе имя. Это было и так очевидно.

Именно так миссис Питт его и поняла. Это произошло бы в любом случае, но сейчас, с делом Транби-Крофт у всех на устах и во всех газетах, это было опасно вдвойне. Даже те, кто в обычной жизни уделял мало внимания высшему обществу, сейчас вовсю обсуждали его и злорадно ждали новых подробностей, надеясь на катастрофу.

Шарлотта понимала, как много зависит от ее ответа. Выразить симпатию было прекрасно, но бесполезно, а генерал нуждался в реальной помощи.

– И что они у вас потребовали? – спросила она с кажущимся спокойствием.

– Табакерку, – ответил Балантайн. – Как знак согласия на сотрудничество.

– Табакерку? А что, она такая ценная? – Его собеседница была искренне удивлена.

– Да нет… Всего-то несколько гиней. – Генерал рассмеялся смехом, больше похожим на лай, и полным отчаяния. – Это подделка, но очень красивая. Единственная в своем роде. Все сразу скажут, что она принадлежит мне. Это знак того, что я готов заплатить. Но можно сказать, и что это знак признания вины. – Он сжал руки, и Шарлотта почувствовала, как напряглись мускулы под ее рукой. – Хотя это просто свидетельство того, что я запаниковал… именно того, в чем шантажист меня обвиняет. – Горечь его тона была больше похожа на отчаяние. – Но я никогда не отступал перед врагом, а вот сейчас отступил перед угрозами… Странно, никогда не думал, что у меня не хватит моральной храбрости…

– Неправда, – возразила миссис Питт, не колеблясь ни минуты. – Это просто тактика затягивания, пока мы не узнаем, кто же наш враг и что у него есть против вас. Шантаж – удел трусов… пожалуй, самых больших трусов. – Она была настолько разозлена, что не заметила, как стала употреблять множественное число, соединяя себя с генералом в одно целое.

Балантайн поднял другую руку и всего на секунду, очень нежно, дотронулся до ее пальцев, лежавших у него на предплечье, после чего перешел к другому экспонату – нескольким кускам древнего стекла, выложенным на витрине.

– Вам нельзя вмешиваться во все это, – сказал он, когда Шарлотта быстро встала рядом с ним. – Я ведь рассказал вам все только потому… потому что мне надо было кому-то это рассказать. А я знаю, что могу вам верить.

– Вот именно! – с чувством воскликнула женщина. – Но я не собираюсь стоять рядом и смотреть, как вас мучают за что-то, чего вы не совершали. И не стану этого делать, даже если все то, в чем вас обвиняют, – правда. Мы все совершаем ошибки – иногда от слабости, иногда от испуга, иногда по глупости. И осознание этих ошибок – уже достаточное наказание. – Шарлотта снова стояла рядом с Балантайном, но на этот раз не стала брать его за руку, а сам он смотрел не на нее, а куда-то в сторону. – Мы будем бороться!

– Как? Я не представляю, кто это может быть, – произнес старый солдат, поворачиваясь к своей собеседнице.

– Тогда нам необходимо это узнать, – возразила та. – Или нам надо связаться с кем-то, кто тоже был там, в Абиссинии, и сможет опровергнуть эти обвинения. Сделайте список всех людей, которые могут об этом знать.

– Это целая армия, – произнес Брэндон с тенью улыбки на губах.

– Бросьте! – Миссис Питт была настроена очень решительно. – Это была всего лишь стычка в Абиссинии… совсем не битва при Ватерлоо! И произошло это двадцать три года назад. Многие из участников могли уже умереть.

– Двадцать пять лет, – поправил ее Балантайн, и глаза его потеплели. – Может быть, сделаем это за ланчем? А то здесь не очень удобно писать.

– Ну конечно, – согласилась Шарлотта. – Благодарю вас! – И она опять взяла генерала под руку. – Для начала это будет просто великолепно.

Они вместе пообедали в очаровательном маленьком ресторане, и если б ее мысли не были так заняты насущной проблемой, Шарлотта оценила бы по достоинству великолепные блюда, в приготовлении которых ей не пришлось принимать никакого участия.

Однако проблема генерала была слишком серьезной и занимала все ее мысли.

Балантайн попытался вспомнить имена людей, которые принимали участие в той операции в Абиссинии. Ему легко удалось назвать имена почти всех офицеров, но когда дело дошло до рядовых, пришлось ограничиться только половиной состава.

– Должны быть официальные архивные данные, – мрачно заметил генерал. – Хотя боюсь, что помощи от них будет немного. Слишком уж давно это было.

– Но ведь кто-то помнит те события, – заметила Шарлотта. – Ведь тот, кто прислал письмо, откуда-то об этом знает! И мы обязательно найдем этих людей. – Она взглянула на листок из маленькой записной книжки, которую ее спутник купил, прежде чем они вошли в ресторан. На нем было пятнадцать имен. – В архиве можно будет выяснить, где они живут, правда?

– После стольких лет они могли несколько раз поменять место жительства, и теперь их можно найти в любой точке мира, – генерал выглядел очень несчастным. – Или, как вы сами уже сказали, кто-то из них мог умереть.

Миссис Питт чувствовала его страдания и понимала, чего он боится. Она сама испытывала нечто подобное несколько раз – не острый страх физической боли, а холодный ползучий ужас потери, который давит на сердце и голову, ужас одиночества, стыда, вины, отсутствия любви… Но сейчас ей не угрожало ничто подобное, и поэтому она должна была быть сильной и за себя, и за своего друга.

– Я думаю, что человек, которого мы ищем, несомненно, жив, и живет, скорее всего, где-то в Лондоне, – твердо сказала она. – Куда вы послали табакерку?

– За нею приехал посыльный, мальчик на велосипеде. Я с ним разговаривал, – глаза Балантайна расширились. – Он ничего не знал, кроме того, что ему заплатил джентльмен, который встретит его в парке, когда стемнеет. Описать этого человека посыльный не смог. Сказал только, что тот был одет в клетчатое пальто и клетчатую кепку. Скорее всего, это была маскировка. В противном случае человек так одеваться не будет. Был ли это сам шантажист или нет, – я не знаю. Может быть, это был еще один посредник. – Балантайн глубоко вздохнул. – Но вы абсолютно правы. Этот человек в Лондоне. Я вам еще не все сказал… У мужчины, труп которого нашли на моем крыльце, в кармане была моя табакерка.

– Боже… – Шарлотта вдруг абсолютно ясно поняла, как этот факт может быть истолкован полицией, да и Питтом тоже. – Я понимаю. – Теперь ей была ясна причина страхов военного.

Генерал наблюдал за ней, боясь увидеть на ее лице гнев, осуждение или еще какие-нибудь признаки того, что ее отношение к нему изменилось.

– А вы знаете убитого? – спросила женщина, глядя ему прямо в глаза.

– Нет. У меня были кое-какие предположения, но когда я приехал в морг, чтобы взглянуть на труп по просьбе мистера Питта, я понял, что никогда не видел этого человека.

– Мог он быть солдатом?

– Конечно.

– А шантажистом?

– Не знаю. Мне бы хотелось, чтобы так и было, ведь это бы означало, что шантажист мертв… – Пальцы старого солдата, лежащие на скатерти, были напряжены. Казалось, он прилагает усилия, чтобы не сцепить их: Шарлотта поняла это по непроизвольным движениям его руки. – Но я его не убивал… да и кто бы это мог сделать… прямо на моем крыльце? Только настоящий шантажист, чтобы привлечь ко мне внимание. – Балантайн начал легко дрожать. – Теперь я жду нового письма с каждой почтой. Ведь должен же негодяй сообщить мне свои требования. Разумеется, я не соглашусь на них, и после этого все это дело станет достоянием газет и, возможно, полиции.

– И, значит, опять-таки, мы должны найти кого-нибудь, кто сможет развенчать эту ложь! – В голосе Шарлотты было больше гнева и надежды, чем убежденности. – У вас должны быть друзья, связи, через которые вы можете найти адреса этих людей. – Она указала на список. – Так давайте начнем!

Генерал не стал спорить, однако отчаяние в его глазах и вся его поза показывали, что он не верит в успех. Балантайн согласился с миссис Питт просто потому, что не в его правилах было отступать, даже когда он проигрывал.

Телман был уверен, что рядовой Альберт Коул каким-то образом связан с Балантайном. Ему просто надо было найти эту связь. Изучив всю, какую мог, информацию, связанную с генералом, он решил вернуться к военной карьере Коула. Это казалось Сэмюэлю наиболее перспективным.

И именно изучая историю 33-го пехотного, полицейский обнаружил, что этот полк воевал в Абиссинии в кампанию 1867–1868 годов. Именно там Альберт пересекся с индийской карьерой Балантайна, которого на короткое время тоже перебросили в Африку. Ну, наконец-то! Внезапно все встало на свои места. Эти двое вместе служили. Что-то случилось в ту кампанию, что привело Коула на Бедфорд-сквер и закончилось его убийством.

Телман почувствовал, как часто забилось его сердце, а в груди зашевелилась слабая надежда. Необходимо было срочно бежать на Кеппель-стрит и рассказать Питту об этой очень важной информации. Сэмюэль доехал на омнибусе до Тоттенхэм-Корт-роуд, а оттуда было уже рукой подать до дома его начальника.

Инспектор дернул за звонок и отступил от двери. Конечно, дверь откроет Грейси. Бессознательно гость оттянул воротничок, как будто тот был слишком тесен, а затем поправил свою прическу, в чем не было никакой необходимости. Во рту у него пересохло.

Дверь открылась. На лице появившейся на пороге юной горничной было написано удивление. Она разгладила передник на бедрах, не отрывая взгляда от лица полицейского.

– Я пришел по делу, переговорить с мистером Питтом, – произнес тот довольно резко.

– Думаю, вам лутче взойти, – сказала Грейси и отошла в сторону, пропуская его в дом.

Сэмюэль не стал спорить. Его шаги по линолеуму были хорошо слышны во всем доме. По сравнению с ними шаги мисс Фиппс были почти бесшумными – она была крохотной, как ребенок. Наконец оба они пришли на кухню.

Полицейский надеялся, что увидит за столом Питта, но понял, что ошибся. Ну конечно, хозяин наверняка в гостиной! Сейчас Грейси приведет его – ведь Телман пришел не в гости…

Он неловко остановился посередине кухни, вдыхая аромат выпечки и чистого белья, а также ощущая легкий запах угля. Вечернее солнце светило сквозь оконные стекла на бело-голубой фарфор, стоявший в буфере. У огня лежали две кошки – одна бело-рыжая, а другая черная, как уголь.

– Не стойте же ж вы, как фонарный столб! – резко сказала Грейси. – Присаживайтесь. – И она указала на один из деревянных стульев, стоящих в кухне. – Не хочете ли чаю?

– Я пришел, чтобы доложить мистеру Питту очень важную информацию, – напряженно произнес полицейский. – А не для того, чтобы рассиживаться на вашей кухне, распивая чаи. Лучше пойдите и доложите обо мне. – Он так и не присел.

– А их нету, – сказала девушка, подвигая чайник на середину конфорки. – Ежели это так уж и важно, то оставьте им записку, а я ее сразу же передам, токмо они появится.

Инспектор заколебался. Сведения были действительно важными, а чайник так уютно посвистывал… Он уже очень долго был на ногах, и столько же времени не ел и не пил. Его ноги горели и болели.

Черная кошка потянулась, зевнула, но так и не открыла глаз.

– Ежели хочете, я могу угостить вас тортом, – предложила служанка, быстро двигаясь по кухне.

Она поставила на стол заварной чайник и теперь пыталась достать задвинутую глубоко в глубь буфета коробочку с заваркой. Вытянулась изо всех сил, а потом попробовала подпрыгнуть. Она действительно была очень маленькой.

Телман подошел, легко достал коробку и передал ее горничной.

– Я и сама могу, – язвительно сказала та, беря заварку. – Как вы думаете, как я справляюсь, когда вас нет поблизости?