Текст книги "Блеск шелка"

Анастасий сам принял решение.

– Травы на столе, – сказал он Зое. – Если они вам понравятся, я принесу еще. Если нет, тогда я предложу что-нибудь другое. – Он повернулся к Паломбаре. – Надеюсь, ваше преосвященство, что ваше пребывание в Константинополе будет приятным.

Евнух поклонился Зое и ушел, захватив свою сумку с травами. Он двигался стремительно, словно старался сохранить равновесие – и достоинство. Паломбара подумал: может, он страдает от боли интимного характера, может, рана еще не зажила? Разве может мужчина пережить такое унижение без горечи в душе? Анастасий был довольно женоподобен; возможно, ему удалили не только тестикулы, но и вообще все? Какая непостижимая смесь красоты, мудрости и жестокости эти евнухи! Риму следует их опасаться.

Паломбара повернулся к Зое. Он готов был выслушать все, что она захочет рассказать ему о городе, и приготовился принять эту информацию с интересом и скептицизмом.

Глава 14

Константин стоял в своей любимой комнате, рассеянно поглаживая мраморную статую. Ее голова была склонена, словно в глубокой задумчивости, обнаженные конечности были идеальными. Константин снова провел по статуе рукой, шевеля пальцами, ощупывая, и почувствовал в каменных плечах напряженные мышцы и сухожилия.

Его собственное тело было напряжено до боли.

Михаил подтвердил, что договор будет подписан. Весь Константинополь это увидит, и Рим будет удовлетворен. Епископ никак не мог этого предотвратить. Этот договор станет подтверждением фактической зависимости, подчинения, сигналом для всего мира и в первую очередь для Господа, что народ Византии отказался от своей веры. Те, кто доверился Церкви, будут уничтожены теми же людьми, которые поклялись спасать их души. Как недальновидно! Отречься от настоящего, чтобы купить себе безопасность в будущем. А как насчет вечного спасения? Разве это не важней?

Но Константин знал, что делать, и сделал.

Когда он думал об этом, все его тело покрывалось холодным пóтом, несмотря на то что в комнате было довольно прохладно. Народ Византии имел право бороться за свою жизнь!

И Константин сделал это: зажег огонь в их сердцах, и пожар вспыхнул. На улицах начались бунты. Десятки, а затем сотни недовольных кричали на площадях и рынках о том, что союз с Римом чужд их вере и противен душе.

Конечно, Константин притворялся, будто делает все, чтобы остановить смутьянов, хоть и разделяет их чувства, призывает людей к порядку и почтению, но на самом деле лишь подстрекал их к действию. Какая разница между благословением и поощрением? Всего лишь в наклоне руки, в интонации голоса, которого не слышно из-за шума.

Это было великолепно. Тысячи людей вышли на улицы, заполнив все свободное пространство. Стоя здесь, в тихой комнате, Константин до сих пор слышал их голоса. Кровь бурлила в его венах, сердце бешено колотилось в груди, пот струился по коже.

– Константин! Константин! Во имя Господа и Пресвятой Девы Марии, Константин, вперед – за нашу веру!

Он улыбнулся, отступив на шаг-другой, как будто из скромности, но люди закричали еще громче:

– Константин! Веди нас к победе во имя Пресвятой Богородицы!

Он поднял руки, благословляя толпу, и постепенно люди успокоились. Крики стихали. Византийцы стояли на площади и на прилегающих улицах, молча ожидая, что он прикажет им делать.

– Имейте веру! Власть Божия выше, чем любая земная власть! – сказал им Константин. – Мы знаем, что правда, а что ложь, что идет от Христа, а что – от дьявола. Идите домой, поститесь и молитесь. Будьте верны Церкви, и Господь пребудет с вами.

Бог спасет их от Рима только в том случае, если их вера будет непоколебимой. И задача Константина – сделать все возможное, чтобы укрепить ее.

Несколько дней спустя Михаил отомстил ему: трон патриарха Византии занял не евнух Константин, а Иоанн Векк.

Слуга, который сообщил Константину эту новость, был белее мела, словно принес весть о смерти. Он стоял перед епископом, опустив глаза и тяжело дыша.

Константину хотелось накричать на гонца, но этим он выдал бы свою боль – так же, как нагота явила бы его увечье, скрыть которое было невозможно. Его оскопили вторично – лишили власти, которая принадлежала ему по праву, по вере – и по решимости сражаться за веру. Иоанн Векк выступал за унию с Римом. Трус, предавший свою Церковь.

– Ступай! – просипел Константин, словно его горло сжалось от боли.

Слуга изумленно уставился на него, а затем поспешил прочь.

Когда его шаги затихли, Константин зарычал от ярости и унижения. Ненависть обжигала его душу. Он разорвал бы Иоанна Векка, если бы смог до него сейчас дотянуться. Мужчина, не скопец, он оскорблял Константина самим фактом своего существования. Как будто наличие детородных органов влияет на состояние души! Настоящего мужчину характеризуют прежде всего страсти, бушующие в сердце, мечты, желания, страхи, которые он преодолел, его жертвенность, а не его тело.

Неужели мужчина становится лучше оттого, что может излить свое семя в женщину? Любой зверь способен на это. Становится ли человек более праведным, если у него есть такая способность, но он воздерживается от ее применения?

Константин мог бы взять нож, отрезать Векку его тестикулы и смотреть, как хлещет кровь, как когда-то было с ним самим, когда он был еще мальчиком; видеть его агонию, его страх истечь кровью! А потом наблюдать за тем, как он хватается за то, что осталось от его мужского достоинства, – в ужасе от потери, последствия которой не покинут его до самой смерти. Вот тогда они будут на равных. И кто тогда сможет возглавить Церковь и спасти ее от Рима?

Но это была всего лишь мечта, сон, ночное видение. Константин не мог этого сделать. Его сила – в любви и доверии народа. Люди не должны увидеть его ненависть. Это была слабость. Грех.

Может ли Пресвятая Дева Мария заглянуть в его сердце? Константин вспыхнул от стыда. Он медленно опустился на колени. Его лицо было мокрым от слез.

Векк неправ! Лжец, приспособленец, ищущий благосклонности сильных мира сего, охотник за властью. Разве может порядочный человек притворяться, будто одобряет союз с Римом?

«А являюсь ли я достойным человеком? – спрашивал себя Константин. – Я могу, я должен стать таким».

Он поднялся на ноги, намереваясь начать прямо сейчас. Нельзя терять ни минуты. Он покажет Иоанну Векку, он всем им покажет! Люди любят его, его веру, его милосердие, его смирение и мужество, его волю к победе.

Следующие несколько дней Константин работал до изнеможения, забывая о себе. Он отзывался на любой призыв, проходил много миль, от дома к дому, выслушивал исповеди умирающих, отпускал им грехи. Члены семей плакали от благодарности. Когда Константин уходил, его покрытые мозолями ноги болели. Но дух воспарял в уверенности, что его любят и ради него все больше и больше людей остаются верными истинной Церкви.

Константин так часто служил обедни, что иногда ему казалось, будто он делает это во сне. Слова сами собой лились с его уст. Единственной наградой для него были светящиеся благоговением лица, кроткие, исполненные благодарности сердца. Когда Константин, обессилев, ложился, часто на полу, там, где его заставала ночь, он ни о чем не думал. На рассвете он вставал и ел то, чем поделились с ним малоимущие.

Однажды поздним вечером, слушая исповедь какого-то здоровяка, местного заправилы и задиры, Константин почувствовал себя плохо.

– Я избил его, – тихо сказал человек, неуверенно, со страхом заглядывая Константину в глаза. – Сломал ему несколько костей.

– Он… – начал было Константин, но тут почувствовал, что не в состоянии сделать вдох.

Сердце билось так громко, что ему казалось, будто даже человек, стоявший перед ним на коленях, слышит этот стук. У Константина закружилась голова. Он попытался снова заговорить, но не услышал ничего, кроме шума в ушах, и спустя мгновение впал в забытье, которое принял за смерть.

Очнулся Константин в собственном доме. Голова раскалывалась, тошнота и боль скручивали внутренности. Слуга Мануэль стоял у его постели.

– Позвольте послать за лекарем! – воскликнул он. – Мы молились за вас, но этого недостаточно.

– Нет, – тут же сказал Константин, но его голос был слаб.

Живот снова скрутило от боли, и он испугался, что его сейчас стошнит.

Константин попытался встать, чтобы опорожниться, но боль заставила его сложиться пополам. Он позвал Мануэля и попросил помочь ему. Двадцать минут спустя, обливаясь пóтом от слабости, Константин понял, что не в состоянии стоять без посторонней помощи. Он рухнул на постель и позволил Мануэлю укрыть его. Внезапно епископа бросило в холод, но, по крайней мере, теперь он мог неподвижно лежать.

Мануэль снова попросил разрешения послать за лекарем, и снова Константин отказался. Сон исцелит его.

Епископ лежал неподвижно. Боль в животе стихла, но страх сковал его сердце, словно железный хомут. Константин боялся оставаться в темноте: когда свечу уносили, его кожа покрывалась пóтом, а конечности становились холодными как лед.

– Мануэль! – закричал Константин пронзительно, почти истерически.

Появился слуга со свечой в руке. Его лицо было испуганным.

– Позови Анастасия, – уступил наконец Константин. – Скажи, что дело срочное. – Боль снова пронзила его живот. – Но сначала помоги мне.

Ему срочно нужно было еще раз опорожниться, а он не мог сделать это без посторонней помощи. И еще Константин чувствовал, что его сейчас стошнит. Анастасий тоже был евнухом, и увечье пациента не вызовет у него ни жалости, ни отвращения. Когда-то Константина пользовал мужчина-лекарь, и епископ увидел в его глазах любопытство и брезгливость. Такого больше не повторится. Никогда. Константин скорее готов был умереть.

Анастасий его поймет: он тоже растерян, не уверен в себе и скрывает в глубине души какое-то слишком тяжелое бремя. Константин видел это по его лицу, когда лекарь думал, будто за ним никто не наблюдает. Когда-нибудь он узнает, что это за тайное бремя.

Да, пусть позовут Анастасия. И как можно быстрее.

Глава 15

По поведению слуги и по истеричным интонациям в его голосе Анна поняла, что он встревожен. Кроме того, она знала, что Константин, гордый и скрытный человек, не послал бы за ней, если бы речь не шла о жизни и смерти.

– Каковы симптомы? – спросила она. – Где болит?

– Не знаю. Пожалуйста, пойдемте.

– Я должна решить, что с собой взять, – объяснила Анна. – Будет гораздо лучше, если мне не придется возвращаться.

– А! – Теперь слуга понял. – Его беспокоит боль в животе. Хозяин не ест и не пьет, часто опорожняется, но боль не проходит.

Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Анна как можно быстрей собрала свою сумку, положив туда травы, которые, скорее всего, могли ей понадобиться. Она также взяла некоторые восточные травы, купленные у Шахара и аль-Кадира, но решила не называть этих имен при Константине.

Сообщив Симонис, куда направляется, Анна последовала за Мануэлем. Они вышли на улицу и быстро зашагали вниз по склону холма.

Оказавшись на месте, Анна поспешила прямо в спальню, где лежал Константин. Его промокшая от пота ночная рубаха задралась. Кожа была серовато-бледной.

– Мне жаль, что вам так плохо, – тихо сказала Анна. – Когда это началось?

Она была поражена, увидев в его запавших глазах откровенный, неконтролируемый страх.

– Вчера вечером, – ответил Константин. – Я слушал исповедь, и вдруг у меня в глазах потемнело.

Анна коснулась его лба рукой. Он был холодным и липким. Она почувствовала резкий, застарелый запах пота и кислый – рвоты. Потом нащупала пульс. Удары были сильными и частыми.

– Сейчас вы чувствуете боль? – спросила она.

– Нет.

Анна решила, что он говорит неправду.

– Когда вы последний раз ели?

Константин выглядел озадаченным.

– Раз вы не помните, значит, это было слишком давно.

Анна уставилась на его руку, лежащую на груди. Нельзя показывать ему, что она заметила его страх. Он ей этого не простит. Нужно осмотреть его внимательнее – по крайней мере живот, чтобы проверить, нет ли вздутия и непроходимости кишечника. Епископ может не простить ей и этого, ведь операция по кастрации оставила на его теле шрамы. Анна слышала, что иногда они бывают просто ужасными. У некоторых евнухов удалены все половые органы, и для мочеиспускания им приходится вставлять трубку.

Анна заколебалась, понимая, что рискует. Это нарушение чужих прав, которому нет прощения. Но долг лекаря требовал использовать все средства, которые могут принести пользу. У нее не было выбора.

Анна осторожно оттянула кожу на руке Константина. Она была дряблой.

– Принеси мне воды, – велела Анна слуге, топтавшемуся у двери. – И выдави сок из гранатов. Желательно незрелых. Принеси его в кувшине. Для начала будет достаточно одного кувшина.

Она дала слуге мед и аралию и объяснила, в каких пропорциях их нужно смешать. Тело Константина было обезвожено.

– Вас стошнило? – спросила Анна больного.

– Да, всего один раз, – поморщился он.

По состоянию его кожи, по впалым глазам она поняла, что не ошиблась: он потерял слишком много жидкости.

– Может, и не нарочно, но вы морили себя голодом и пили слишком мало воды.

– Я помогал беднякам, – ответил Константин слабым голосом.

Он избегал смотреть на лекаря, но не потому, что обманывал. Скорее всего, ему было неприятно, что кто-то видит его в столь жалком состоянии.

– Что со мной не так? – спросил он. – Это наказание за грехи?

Анна была потрясена: он откровенно продемонстрировал свои глубинные страхи. Но разве она могла ответить ему откровенностью, не предав при этом веру и свою профессию?

– Не только вина причиняет боль, – мягко сказала Анна, – но и гнев и иногда скорбь. Вы отдаете слишком много сил служению другим и пренебрегаете собственными нуждами. Да, наверно, это – грех. Господь дал вам тело, чтобы вы могли Ему служить, а вы так скверно о нем заботитесь. Это проявление неблагодарности. Может, вам следует в этом покаяться?

Константин уставился на нее, пытаясь осознать сказанное, прокручивал ее слова в уме, взвешивал. Постепенно страх отпускал его, словно Анна сказала вовсе не то, чего он больше всего боялся. Рука, сжимавшая простыню, немного расслабилась.

Анна улыбнулась.

– Вам следует лучше о себе заботиться. В таком состоянии вы не сможете служить ни Богу, ни людям.

Константин сделал глубокий вдох.

– И еще вам нужно больше пить, – сказала ему Анна. – Я принесла травы, которые очистят и укрепят ваше тело. И ешьте, но с осторожностью. Хорошо пропеченный хлеб, яйца всмятку, куриные, а не гусиные и не утиные. Отваренное мясо куропаток или турача, молодого козленка. Немного тушеных яблок с медом, но не орехи. Затем, через два-три дня, можно съесть немного рыбы, подойдет кефаль. Пейте воду, смешанную с соком. Пусть ваш слуга обмоет вас и принесет свежие простыни. И пусть поддерживает вас, чтобы вы не упали. Вы сейчас слишком слабы. Я дам ему список продуктов.

По лицу Константина Анна видела, что он хочет еще о чем-то спросить. Опасаясь, что это будут вопросы, на которые она не сможет ответить, не смутив или не расстроив его, Анна торопливо попрощалась и ушла, пообещав вскоре вернуться.

На следующий день рано утром она пришла посмотреть, как он себя чувствует. При свете дня Константин выглядел изможденным: впалые щеки, тонкая бесцветная кожа. Он походил на крупную старуху. Бледные руки на простыне казались огромными, предплечья – мясистыми. Анна испытала острую жалость к этому несчастному старику, но поспешила отвести глаза, чтобы он ничего не заметил.

– Люди молятся за вас, – сказала она пациенту. – Филиппос, Мария и Ангелос остановили меня, узнав, что я направляюсь к вам. Они очень обеспокоены.

Константин улыбнулся. В его глазах снова вспыхнул интерес.

– В самом деле?

Неужели он думает, что она говорит это только для того, чтобы сделать ему приятное?

– Да, некоторые константинопольцы даже постились и всю ночь провели в молитвах. Они любят вас и, думаю, очень боятся потерять.

– Скажи им, что мне необходима их поддержка, Анастасий. Поблагодари их от моего имени.

– Хорошо, – пообещала Анна, смущенная тем, что Константин нуждается в утешении.

Поправившись, не возненавидит ли он ее за то, что ей слишком многое известно?

На следующий день Мануэль вновь открыл дверь Анне и тотчас увидел корзину, которую она держала в руках. Там были блюда, подготовленные Симонис для Константина.

– Угощение для епископа, – пояснила Анна. – Как он?

– Гораздо лучше, – ответил Мануэль. – Боль утихла. Но он все еще очень слаб.

– Через некоторое время он поправится.

Она передала слуге суп, велев подогреть его, и оставила хлеб на столе.

Анна подошла к спальне Константина, постучалась в дверь и, дождавшись ответа, вошла.

Епископ уже сидел на кровати. Его кожа все еще была бледной, глаза ввалились. Лицо обычного мужчины уже покрывала бы щетина, но лицо Константина оставалось гладким.

– Как вы? – спросила Анна.

– Лучше, – ответил он, но она видела, что он по-прежнему чувствует слабость.

Анна потрогала его лоб, потом нащупала пульс и слегка ущипнула кожу на предплечье. Она по-прежнему была липкой и вялой, но пульс стал более стабильным. Анна задала епископу несколько вопросов о характере боли. В это время вошел Мануэль, неся суп и хлеб.

Пока Константин ел, Анна сидела рядом с ним, поддерживая его и аккуратно помогая. Она собиралась с духом, чтобы задать вопросы.

– Пожалуйста, ешьте, – приговаривала она. – Вам нужно быть сильным. Я не хочу, чтобы нами управлял Рим, иначе ценности, которые я считаю непреходящими, будут уничтожены. Настоящая трагедия, что Виссариона Комненоса убили. – Анна заколебалась. – Как вы думаете, это могли подстроить римляне?

Глаза Константина расширились, рука, в которой он держал ложку, замерла в воздухе. Похоже, эта мысль не приходила ему в голову. Анна видела, что он подыскивает ответ.

– Я об этом не думал, – наконец признался Константин. – А возможно, следовало бы.

– Разве не в их интересах его устранить? – продолжала расспрашивать Анна. – Виссарион был ярым противником унии. В его жилах текла императорская кровь. Мог ли он способствовать возрождению веры в народе? Это сделало бы заключение союза с Римом невозможным…

Константин продолжал смотреть на нее, на время позабыв о супе.

– Ты слышал, чтобы кто-то об этом говорил? – спросил он тихим голосом, в котором прозвучал страх.

– Если бы я был католиком и хотел поспособствовать заключению унии – в религиозных ли целях или ради личных амбиций, – я бы не допустил, чтобы такой лидер, как Виссарион, жил и здравствовал, – с нажимом произнесла Анна.

Странное выражение промелькнуло на лице Константина – смесь удивления и настороженности.

Она продолжила:

– Как вы думаете, могли ли римляне подкупить Юстиниана Ласкариса?

– Никогда, – мгновенно откликнулся он. Затем помолчал, словно коря себя за поспешность. – По крайней мере, он – последний человек, на которого я бы подумал.

Анна не могла упустить такую возможность.

– А какая, по-вашему, еще могла быть причина, по которой Юстиниан решился бы на убийство Виссариона? Он его ненавидел? Было ли между ними соперничество? А может, все дело в деньгах?

– Нет, – быстро ответил Константин, отодвинув в сторону поднос с едой. – Не было никакого соперничества или ненависти, по крайней мере, со стороны Юстиниана. И финансовых проблем тоже. Юстиниан был человеком состоятельным, и с каждым годом его дела шли все лучше. То, что я о нем знаю, свидетельствует о том, что он не мог желать смерти Виссариону. Юстиниан был категорически против унии и поддерживал Виссариона в борьбе против такого союза. Иногда мне казалось, что из них двоих Юстиниан делал гораздо больше.

– Против союза с Римом?

– Конечно. – Константин покачал головой. – Я не могу поверить, что Юстиниан стал бы действовать на стороне католиков. Он благородный, честный человек, и, думаю, смелости и решительности в нем больше, чем в Виссарионе. Вот почему я попросил императора заменить казнь ссылкой. Конечно, лодка, которую использовали, чтобы избавиться от тела, несомненно, принадлежала Юстиниану. Но ее могли взять без его ведома. Антонин признался в содеянном, но ничего не сказал о Юстиниане.

– Что же, по-вашему, произошло на самом деле? – Анна не могла не затронуть этот больной для себя вопрос. – А может быть, тут что-то личное? Не связано ли это с Еленой?

– Не думаю, что Юстиниан испытывал к Елене нежные чувства.

– Но она красива, – заметила Анна.

Константин выглядел слегка удивленным.

– Да, наверное. Однако в ней нет ни скромности, ни смирения.

– Правда, – согласилась Анна. – Но это не всегда те качества, которые ищут мужчины.

Константин поерзал на постели, словно ему было неудобно.

– Юстиниан рассказывал мне, что Елена когда-то совершенно открыто заявила, что хотела бы, чтобы он разделил с ней ложе, но он отказался. Он признался мне, что до сих пор любит свою покойную жену и не может думать о других женщинах, и менее всего – о Елене. – Константин разгладил руками смятую простыню. – Юстиниан показывал мне портрет своей жены, очень маленький, всего пара квадратных дюймов, такой, который можно носить с собой. Она была очень красива – нежное, умное лицо. Ее звали Каталина. То, как Юстиниан говорил о ней, убедило меня в том, что его слова правдивы.

Анна взяла с кровати поднос и поднялась, чтобы поставить его на стол в дальнем углу комнаты. Это дало ей время на то, чтобы справиться с собой. Слова Константина – история Юстиниана, портрет Каталины – вызвали у нее такие яркие воспоминания о близких ей людях, что она почувствовала невыносимую боль.

Поставив поднос, Анна повернулась к Константину.

– Значит, Юстиниан хотел, чтобы Виссарион был жив, не так ли? – уточнила она. – И для того, чтобы продолжать борьбу против воссоединения с Римом, и для того, чтобы обосновать отказ Елене?

– Это еще одна причина, по которой я молил императора смягчить наказание, – печально признался Константин.

– Тогда кто же на самом деле помогал убивать Виссариона? Не можем ли мы доказать невиновность Юстиниана и добиться его освобождения? – Анна вновь увидела на лице Константина удивление. – Это ли не наш священный долг? – быстро добавила она. – Вернувшись, Юстиниан мог бы продолжить борьбу против союза с Римом.

– Мне неизвестно, кто помог убить Виссариона, – сказал старик, беспомощно разводя руками. – Если бы я это знал, то уже давно рассказал бы императору.

Его тон изменился. Анна была убеждена, что епископ лжет, но не могла бросить ему вызов. Нужно отступить, чтобы не настроить Константина против себя и не вызвать у него подозрений своим чрезмерным любопытством.

– Полагаю, это сделал какой-нибудь другой друг Антонина, – сказала она как можно беспечнее. – А по какой причине его вообще убили?

– Этого я тоже не знаю, – вздохнул Константин.

И снова Анна не сомневалась, что он лжет.

– Рад, что вам понравился суп, – сказала она с легкой улыбкой.

– Спасибо. – Константин улыбнулся в ответ. – А теперь я немного посплю.