Текст книги "Волки на переломе зимы"

– Поначалу она очень нравилась мне, – негромко сказал он. – Мне было с нею приятно. Я считал ее красивой. Мне нравилась ее сообразительность. Я вообще люблю умных женщин. Мне нравилось проводить с нею время. А потом все пошло наперекосяк. Зря я молчал. Надо было сказать ей, как плохо мне было.

– Ты и сказал бы – в свое время, – ответила Лаура. – Ваши отношения неизбежно завершились бы самым естественным путем, даже если бы ты не поехал в Нидек-Пойнт. Они и кончились естественным путем. Но только сейчас у тебя есть ребенок.

Ройбен промолчал.

Ресторан постепенно заполнялся, но в углу, где они сидели, с приятным приглушенным светом, было довольно спокойно; и плотные занавески, и картины в рамах глушили шум.

– Неужели меня так трудно любить? – спросил он.

– Ты же знаешь, что нет, – улыбнувшись, ответила Лаура. – Тебя как раз легко любить, настолько легко, что тебя любят почти все, с кем ты встречаешься. Феликс тебя обожает. Тибо любит тебя. Да все они любят тебя. Даже Стюарт любит тебя! А ведь Стюарт – мальчишка, которому по возрасту положено любить прежде всего самого себя. Ройбен, ты отличный парень! Красивый и милый в обращении. Но я скажу тебе кое-что еще. В тебе имеется своеобразное смирение. А некоторые люди смирения не понимают. Ты умеешь открываться навстречу тому, что тебя привлекает, открываться навстречу людям, таким, например, как Феликс, чтобы учиться у них. Ты можешь неподвижно сидеть за столом в Нидек-Пойнте и с поразительным смирением слушать старейшин племени морфенкиндеров. Стюарт на это не способен. Стюарту обязательно нужно играть мускулами, подзуживать, провоцировать. Ну, а ты просто учишься. К сожалению, кое-кто – и таких немало – принимает это за слабость.

– Лаура, не слишком ли высоко ты меня оцениваешь? – усмехнулся Ройбен. – Впрочем, мне нравится ход твоих мыслей.

Лаура вздохнула.

– Ройбен, Селеста больше непричастна к твоей жизни. Это совершенно исключено. – Лаура вдруг нахмурилась, слегка скривила губы, как будто собиралась сказать что-то трудное и неприятное, и еще больше понизила голос. – Она проживет свою жизнь и умрет, как все прочие люди. И путь у нее всегда будет тернистым. Очень скоро она убедится, что деньги если и облегчают жизнь, то лишь в очень малой степени. Ты ведь сможешь простить ей все это, правда?

Он уставился в нежные голубые глаза Лауры.

– Подумай сам, – продолжала она. – Селеста же никогда ни сном ни духом не узнает о том, что открывается для нас с тобой.

Ройбен понимал, что эти слова обозначают в грамматическом и умозрительном смысле, но не мог понять их эмоционального значения. Зато он знал, что ему следует сделать.

Он достал телефон и набрал текстовое сообщение для Селесты. Набрал без сокращений, правильными, литературными фразами. «Я прошу прощения. Искренне и честно. Желаю тебе счастья. Хочу, чтобы, когда все это закончится, ты была счастлива».

«Какая же трусость, – подумал он, – набрать в айфоне буквами те слова, которые не решаешься сказать человеку в лицо».

Но уже через несколько секунд на экране появился ответ: «Ты всегда останешься моим Солнечным мальчиком».

Он оторопело посмотрел на экран, а потом удалил сообщение.

Из Сан-Франциско они выехали в половине четвертого, до возникновения предвечерних пробок.

Но дождь сильно замедлял движение, так что в Нидек-Пойнт Ройбен попал только в одиннадцатом часу вечера.

Как и в прошлый раз, жизнерадостные огоньки рождественских электрогирлянд сразу подняли его настроение. Все окна трехэтажного фасада были аккуратно окаймлены светящимися цепочками, терраса приведена в порядок. На стороне, выходящей к океану, были установлены сложенные сейчас навесы. А вокруг Святого семейства вырос большой, мастерски сделанный хлев; статуи установили в должном порядке, и, хотя в яслях пока не было ни соломы, ни зелени, изваяния завораживали своей красотой. Стоя в полумраке под дощатой крышей – лишь на лицах мерцал слабый отсвет от огней дома, отчего окружающая холодная тьма казалась еще гуще, – они являли собой воплощение стоического терпения и милосердия. Только сейчас Ройбен впервые явственно представил себе, насколько прекрасным обещает быть прием в честь Рождества.

Но еще сильнее он был потрясен, когда, повернув голову направо от дома, увидел мириады мерцающих огней, которые полностью преобразили близлежащую дубраву.

– Зимний карнавал! – прошептал он.

Не будь так холодно и сыро, стоило бы прогуляться туда. Лес так и манил к себе. Ройбен побрел вдоль дома по поскрипывавшему под ногами гравию подъездной дорожки и вскоре разглядел, что под деревьями густо насыпаны опилки, а развешанные на деревьях огоньки освещают дорожку, ведущую, как ему показалось, прямо в бесконечность.

Откровенно говоря, он не имел никакого представления о том, насколько далеко на восток тянется этот лес. Они с Лаурой много раз гуляли по нему, но никогда не добирались до его восточной границы. Сейчас же от осознания размаха этого предприятия, от зрелища бесчисленных лампочек, развешанных в лесу в честь самого темного дня года, у него перехватило дыхание.

Он вдруг вспомнил о том, что теперь от тех, кого он любит, его отделяет непреодолимая пропасть, и ему снова стало больно, но потом он подумал. Они приедут на наш рождественский вечер, будут вместе с нами на банкете и концерте. Даже Джим приедет. Он обещал. И Морт с Селестой приедут, об этом он позаботится сам. Так зачем же страдать, зачем допускать эту боль? Почему бы не обратиться к тому, что будет связывать его с ними, пока для этого останутся возможности. Он снова подумал о ребенке и, развернувшись, зашагал обратно вдоль дома, пока не вернулся к вертепу. Там было темно, и Младенец Христос был почти не виден. Но Ройбен все же сумел различить пухлые щеки, улыбку на лице и пальчики протянутых рук.

С океана дул леденящий ветер. Висевший над террасой густой туман внезапно сделался физически ощутимым, настолько ощутимым, что у Ройбена от него заслезились глаза. Он думал о том, что ему предстоит сделать для своего сына, о том, что следует обеспечить. Сейчас ему было ясно только одно: он ни за что не допустит, чтобы секрет Хризмы вошел в жизнь его сына, что он оградит его от этой тайны, даже если для этого придется удалить ребенка из Нидек-Пойнта, когда придет время. Но будущее было слишком обширно и запутанно, так что об окончательных решениях сейчас речи быть не могло.

Он замерз, хотел спать и к тому же не знал, будет ли Марчент ждать его в эту ночь.

Чувствует ли Марчент холод? Не может ли быть так, что холод – единственное, что она чувствует: гнетущий, ужасный эмоциональный холод, который куда хуже, чем тот холод, который сейчас пробирает его самого?

На него вдруг нахлынуло резкое возбуждение.

Он вернулся к своему «Порше» и достал из багажника непромокаемый длинный плащ «Барберри», который никак не мог собраться отдать укоротить. Он терпеть не мог холода, и чрезмерная длина плаща даже нравилась ему. Застегнув плащ на все пуговицы и подняв воротник, Ройбен направился в лес.

Не отрывая взгляда от чудесных огоньков, висящих у него над головой и вокруг, он вступил в лес, словно в просторный зал, где вместо колонн беспорядочно возвышались могучие дубы. Он шел все дальше и дальше, будто вчуже отмечая, что туман постепенно сгущается и что его лицо и руки уже сделались влажными. Лишь бездумно сунул руки в карманы.

Светящиеся бусы тянулись в глубь леса, и везде под ногами лежал толстый ровный слой опилок, приятно пружинивших под ногами. Когда он оглянулся, оказалось, что он ушел далеко от дома. Освещенные окна были почти не видны и лишь слабыми ореолами просвечивали сквозь деревья.

Он снова повернулся и пошел дальше на восток. Он намеревался дойти до самого конца этого изумительно иллюминированного леса. Но туман продолжал сгущаться и уже висел на ветвях перед и позади Ройбена.

Лучше вернуться.

И тут все огоньки погасли.

Ройбен замер на месте. Его окружала непроглядная тьма. Он, конечно, сразу понял, что случилось. Рождественская иллюминация была подключена к системе внешнего освещения поместья, которая всегда выключалась в полдвенадцатого ночи, – и, соответственно, вместе с нею и волшебные огни рождественской Страны чудес.

Он резко повернулся и зашагал назад, но тут же наткнулся на ветку и споткнулся о корень. Он не видел ровным счетом ничего.

Вдали все еще виднелся свет в окнах библиотеки и столовой, указывавший ему направление, но проглядывал он еле-еле. К тому же в любой момент и эти лампы могли выключить – никто ведь не имел представления о том, что он бродит в ночном лесу.

Он прибавил было шагу, но тут же споткнулся и, едва успев выбросить вперед руки, упал на мокрые опилки.

Он влип в пусть забавную, но изрядную неприятность. Сейчас его не выручало даже великолепное по сравнению с любым человеком зрение.

Он поднялся на ноги и поплелся вперед медленными мелкими шажками. Свободного места, где можно было пройти между деревьями, вполне хватало, нужно было лишь угадать его. Но через несколько шагов он снова упал, а когда опять встал, то не увидел света нигде.

Что же делать?

Он не сомневался, что может трансформироваться в любой момент – раздеться и трансформироваться, – и тогда он без всякого труда отыскал бы дорогу. В облике морфенкиндера он не заблудился бы и в этом жутком лесу.

Но что, если Лиза или Хедди еще не спят? Что, если кто-то из них ходит вокруг дома и, допустим, меняет лампочки? Да и Жан-Пьер может быть в кухне, он ведь почти не выходит оттуда.

Будет очень глупо, если его обнаружат, да и смешно было бы трансформироваться по столь пустяковому поводу, а потом поспешно возвращать себе человеческий облик и, дрожа от леденящего холода, поспешно одеваться возле черного хода. Абсурд, да и только!

Нет, нужно всего лишь осторожненько идти по лесу.

Он снова сдвинулся с места, выставив перед собой руки, но тут же зацепился носком ботинка за торчавший из земли корень и потерял равновесие. Однако на сей раз что-то удержало его от падения. Что-то прикоснулось к нему, подхватило под правую руку, и он сумел устоять на ногах и выпутаться из древесного капкана.

Что это было – плети ежевики или просто кусты, проросшие из корней? Он понятия не имел. Он застыл на месте. Рядом с ним что-то двигалось. Олень забрел в дубраву? Но Ройбен не чувствовал запаха оленя. Через некоторое время он осознал, что движение происходит не в каком-то одном месте, а вокруг него. Движение беззвучное, без хруста лежащих на земле веток, без шороха листьев…

Он снова ощутил прикосновение к своей руке, а потом что-то вроде ладони, крепкой ладони, легло ему на спину. Кто-то или что-то подталкивало его вперед.

– Марчент! – прошептал он, сохраняя неподвижность и отказываясь подчиниться направлявшей его руке. – Марчент, это ты? – Ответа не последовало. Темнота была столь густа, что он не увидел даже собственной поднятой руки, но неведомое существо, или кто это был, не выпускало его и продолжало попытки сдвинуть его с места.

Трансформация началась мгновенно, он даже не успел решить, стоит ли ему преображаться. Одежда начала трескаться по швам, затрещали отрывающиеся пуговицы. Поспешно сорвав плащ, он бросил его наземь. Звучно лопнула кожа ботинок, и он выпрямился во весь свой морфенкиндский рост. Теперь он мог видеть сквозь тьму, ясно различать стволы деревьев, контуры их крон и даже крошечные лампочки, скрывающиеся в листве.

Существо, державшее его, поспешно попятилось, но, обернувшись, Ройбен разглядел его, бледную мужскую фигуру, почти сливавшуюся с плававшими вокруг клубами тумана, а вскоре заметил и другие фигуры. Мужчины, женщины и поменьше, вероятно, дети. Но кем бы они ни были, они поспешно отступали, все так же не производя ни единого звука, и через некоторое время скрылись из виду.

Ройбен направился домой. Оставшиеся от одежды лохмотья он перекинул через плечо и легко бежал по лесу.

Остановившись возле темного окна пустой кухни, он отчаянным напряжением попытался вернуться в человеческий облик, но у него ничего не вышло. Закрыл глаза, собрал всю силу воли для обратного превращения, но волчья шкура не желала сходить. Пригнувшись за валуном, он снова всмотрелся в лес и опять увидел те же фигуры и очень медленно направился к ближайшей из них, к мужчине, который, судя по всему, наблюдал за ним. Худощавый, большеглазый мужчина с очень длинными темными волосами смотрел на него с легкой улыбкой. Одет он был просто и легко – в какую-то очень старомодную рубашку с рукавами-буфами, – но его силуэт уже начал бледнеть.

– Ну ладно… вы ведь не желали мне ничего плохого, верно? – полуутвердительно произнес Ройбен.

Со стороны леса донесся негромкий шелестящий звук, но это был не шорох листьев на кустах или ветках. Так смеялись эти странные существа. Ройбен успел разглядеть бледный профиль, длинные волосы. И они снова скрылись.

Он тяжело вздохнул.

Внезапно раздался негромкий, но резкий звук. Кто-то чиркнул спичкой. Только бы не Лиза или кто-то еще из слуг!

За северной стороной дома вспыхнул свет, который, похоже, пронзал туман, отчего тот сделался похожим на густой рой золотых пылинок. В этом свете Ройбен вновь увидел их: мужчин, женщин и фигурки поменьше, но все они тут же исчезли.

Скрипя от напряжения зубами, он торопил превращение. Свет между тем становился все ярче, и в конце концов его источник появился из-за угла слева. О боже, только не это! К нему, держа над головой керосиновую лампу, приближалась Лиза.

– Входите в дом, мистер Ройбен, – сказала она, похоже, не только не испугавшись, но даже ничуть не удивившись его волчьему облику. Напротив, она даже сделала движение, будто собиралась подать ему руку, и добавила: – Пойдемте!

Глядя на нее, Ройбен испытывал очень странные эмоции – нечто вроде стыда или что-то очень близкое к стыду, причем острому, как никогда в жизни, оттого, что стоит перед нею голый, в образе чудовища, а она знает его имя, знает, кто он такой, и может глядеть на него со своей обычной бесстрастностью, несмотря на то, что он не хочет, чтобы она его видела таким, и не давал на это разрешения. Он с болезненной ясностью ощущал и свою величину, и то, каким выглядит его лицо, покрытое шерстью, с безгубой пастью вместо рта.

– Пожалуйста, идите в дом, господин Ройбен, – сказал он.

– Я приду, когда буду готов.

– Отлично, – ответила она. – А их бояться не нужно. Тем более что они уже ушли. – Она поставила лампу на землю и удалилась.

Ужас! Стыд и срам!

Для обратной трансформации ему потребовалось не менее пятнадцати минут. По мере того как с него опадала густая волчья шерсть, ему становилось все холоднее – до дрожи. Он поспешно натянул рваную рубашку и то, что осталось от брюк. Ботинки и плащ валялись где-то в лесу.

Вбежав в дом, он устремился было к лестнице, чтобы поскорее попасть в свою комнату, но вдруг заметил Маргона, который в одиночестве сидел за столом в пустой кухне. Он сгорбился, уронив на руки голову с собранными на затылке в пучок волосами.

Ройбен остановился, ему хотелось заговорить с Маргоном, отчаянно хотелось рассказать о том, что он видел в лесу, но Маргон демонстративно отвернулся. Движение не было враждебным, он лишь чуть заметно повернул туловище и еще ниже склонил голову, словно говорил: «Давай притворимся, будто ты меня не видишь. Не лезь ко мне с разговорами, прошу тебя».

Ройбен вздохнул и покачал головой.

Поднявшись наверх, он обнаружил, что в его комнате горит камин. На разобранной постели лежала пижама. На столике стоял фарфоровый кувшинчик с горячим шоколадом, а рядом фарфоровая чашка.

Из ванной с видом человека, обремененного множеством неотложных дел, появилась Лиза и положила на кровать его белый махровый халат.

– Наполнить вам ванну, молодой господин?

– Спасибо, – сказал Ройбен, – но я моюсь под душем.

– Как пожелаете, господин. Может быть, ужин?

– Нет, мэм, – ответил он. Присутствие Лизы в его комнате обрадовало его. Он стоял посреди комнаты в своей драной мокрой одежде и, чуть ли не прикусив язык, ждал подходящего момента.

Лиза обошла его и направилась к двери.

– Что это за создания были в лесу? – спросил он. – Лесные джентри, да? Это ведь они?

Лиза остановилась. В черном шерстяном платье она выглядела необыкновенно элегантно; рядом с манжетами черных рукавов ее руки казались очень белыми. Задумавшись на мгновение, она сказала:

– Думаю, молодой сэр, что об этом вам следует спросить господина, но не этой ночью. – Она выразительно, словно монахиня, воздела руку с поднятым указательным пальцем. – Господин сегодня не в настроении, так что сейчас не лучшее время, чтобы расспрашивать его о Лесных джентри.

– Значит, я видел именно их? – уточнил Ройбен. – Но все же, черт побери, кто же они такие, эти Лесные джентри?

Она уставилась в пол, явно размышляя, что сказать, а потом снова взглянула на него, вздернув брови.

– А как вы сами думаете, молодой господин?

– Это не духи леса! – решительно сказал он.

Она ответила сухим кивком и снова потупила взор. Потом вздохнула. Ройбен впервые заметил на ее шее большую камею из слоновой кости, рельефное изображение на которой почти в точности повторяло жест, каким она сложила перед грудью тонкие руки, словно призывая к вниманию. Было в ней что-то такое, от чего у Ройбена стыла в жилах кровь. Она всегда производила на него такое впечатление.

– Название «духи леса» очень хорошо им подходит, – неохотно сказала она. – Именно в лесу они бывают по-настоящему счастливы. Так с ними было всегда.

– Но почему Маргон так недоволен их появлением? Чем они рассердили его?

Она снова вздохнула, немного замялась и, понизив голос до шепота, сообщила:

– Он просто не любит их и поэтому раздражен. Но… они всегда появляются перед зимним солнцестоянием. И я нисколько не удивлена тому, что они пришли так рано. Они любят туман и дождь. Любят воду. Поэтому они пришли сюда. Они всегда появляются на зимний солнцеворот, если здесь живут морфенкиндеры.

– А вы уже были в этом доме?

– Очень давно, – ответила Лиза после продолжительной паузы с тонкой ледяной улыбкой.

Он судорожно сглотнул. Да, в ее присутствии у него кровь холодела в жилах. Однако он не боялся ее и чувствовал, что не должен бояться. Но все же в ее манерах явственно проглядывала гордость и какое-то закоренелое упрямство, что ли?

– А-а, – сказал он. – Понятно.

– В самом деле? – осведомилась она, вдруг помрачнев лицом. – Лично я в этом сомневаюсь. Вы же, молодой сэр, конечно, не думаете, что под этим небом нет других Нестареющих, кроме морфенкиндеров? Вы, несомненно, знаете, что на земле обитает много других рас Нестареющих, у каждой из которых есть своя тайная судьба.

В комнате воцарилось молчание, но Лиза не уходила. Она смотрела на него словно из глубины своих собственных раздумий – выжидательно, терпеливо.

– Я не знаю, кто вы такая, – сказал он, стараясь говорить уверенным тоном, но как можно вежливее. – Честно говорю: не знаю, кто они такие. Но вам вовсе не следует так старательно опекать меня. Я этого не заслужил, да и не привык к такому обхождению.

– Но, господин, это же мое предназначение, – ответила она. – Вся моя жизнь посвящена этой работе. Мой народ всегда заботится о вашем народе и других Нестареющих, таких как вы. Так заведено от века. Вы – наши защитники и покровители, а мы – ваши слуги, так всегда был устроен мир. Впрочем, хватит об этом. Вы устали, и ваша одежда испорчена.

Она повернулась к столику и налила в чашку шоколад из кувшина.

– Вам нужно выпить это. И подойти поближе к огню.

Он взял у нее из рук чашку, одним глотком выпил шоколад и похвалил:

– Замечательно! – Как ни странно, теперь она вызывала у него меньше тревоги, но больше любопытства. К тому же, после того как он узнал, что она осведомлена об истинной природе живущих в этом доме, у него словно камень с души свалился. Исчезло бремя необходимости хранить тайну от нее и прочих слуг, но теперь он не мог отделаться от размышлений о том, почему Маргон не избавил его от этого бремени гораздо раньше.

– Вам, господин, здесь совершенно нечего бояться, – сказала Лиза. – Ни меня и моих сородичей – ведь мы всегда служим вам, – ни Лесных джентри: они совершенно безвредны.

– Они волшебный народец? – спросил Ройбен. – Древесные эльфы?

– О, вот так я их называть не стала бы, – ответила она; при этом в ее речи то ли случайно, то ли намеренно прозвучал немецкий акцент. – Предупреждаю вас – такие слова им не нравятся. К тому же никогда вы не увидите, чтобы были на них остроконечные шапочки и остроносые туфли, – добавила она с негромким смешком. – Они также не есть крохотные создания с полупрозрачными крылышками за спиной. Нет, лично я предпочла бы забыть слова «волшебный народец». А теперь, позвольте, я помогу вам избавиться от грязной одежды.

– Что ж, это нетрудно понять, – сказал Ройбен, игнорируя последние слова Лизы. – У меня даже немного на душе полегчало. Может быть, вы мне скажете еще, существуют ли в этих краях гномы и тролли?

На это Лиза ничего не ответила.

Ройбен со своей стороны настолько отвратительно чувствовал себя в рваных и мокрых брюках и рубашке, что и впрямь позволил Лизе помочь ему раздеться, естественно, вспомнив, что на нем нет нижнего белья, когда уже было поздно что-либо предпринимать. Но она мгновенно набросила на него махровый халат – ему осталось только продеть руки в рукава – и туго завязала пояс, как будто имела дело с ребенком.

Она была почти одного с ним роста. И ее уверенные движения снова удивили Ройбена, хотя теперь он имел некоторое представление о том, кто она такая.

– Ну, а когда господин вернется в обычное расположение духа, он, вероятно, объяснит вам все должным образом, – заявила она необычно мягким для себя тоном и, понизив голос, добавила со смехом: – Если они не появятся на сочельник Рождеста, он будет разочарован. Откровенно говоря, это было бы просто ужасно. Но ему совсем не нравится, что они болтаются здесь сейчас, и то, что их пригласили, тоже не нравится. Когда их приглашают, они делаются нахальными. А это его чрезвычайно раздражает.

– Вы имеете в виду, что их пригласил господин Феликс? – осведомился Ройбен. – Так вот что это было… Феликс выл…

– Да, их пригласил господин Феликс, и объяснить вам, зачем он это сделал, его прерогатива, а вовсе не моя.

Она собрала испачканную рваную одежду и свернула в тугой узел. Скорее всего, она намеревалась выбросить это тряпье.

– Но позвольте мне, пока августейшие господа не решат, что и как объяснить вам и вашему юному товарищу Стюарту, заверить вас, что Лесные джентри не в состоянии причинить вам ни малейшего вреда. А вам не следует позволять им тревожить… будоражить вашу кровь, как случилось, вероятно, этой ночью.

– Понимаю, – ответил Ройбен. – Они застали меня совершенно врасплох. И, честно говоря, вывели меня из себя.

– Если вам захочется вывести из себя их самих – что, кстати, я не рекомендую вам делать ни при каких обстоятельствах, – просто назовите их «волшебным народцем», или «эльфами», или «гномами», или «троллями». Ничего по-настоящему плохого они вам сделать не смогут, зато вполне способны устроить кучу мелких неприятностей!

Громко, резко рассмеявшись, она повернулась к двери, но снова остановилась.

– Ваш плащ… Вы забыли его в лесу. Я позабочусь, чтобы он был вычищен как следует. А теперь ложитесь спать.

И она вышла, плотно закрыв за собой дверь и оставив Ройбена с множеством незаданных вопросов.