Текст книги "Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди"

Глава 7

В декабре 1973 года я занималась самыми разными писательскими проектами. Получила много поручений от помощника шерифа. Они поступили мне из нескольких округов со всего штата Вашингтон в рамках связей с общественностью, делая меня скорее «полковником Кентукки»[11]11
  Символическое звание за заслуги в штате Кентукки.


[Закрыть], чем настоящей сотрудницей правоохранительных органов. Признаюсь, я получала удовольствие от значка, но реальной правоохранительной работы не вела. В четверг 13 декабря меня попросили помочь в расследовании в округе Терстон, в 60 милях к югу от Сиэтла.

Мне позвонил шериф Дон Редмонд и спросил, смогу ли я принять участие в брифинге по делу об убийстве, расследование которого вел его округ.

– Энн, нам нужно, – начал он, – чтобы ты ознакомилась с обстоятельствами и делом Девайн и составила свое впечатление. Потом нам нужно полное описание всего, что у нас есть на данный момент. Возможно, тебе придется поторопиться, но нам хотелось бы получить около тридцати страниц, освещающих дело, которое мы утром в понедельник могли бы передать прокурору. Ты сможешь это сделать?

На следующий день я поехала в Олимпию на встречу с шерифом Редмондом, его помощником, Дуайтом Кароном, начальником отдела уголовных расследований и детективом, сержантом Полом Барклифтом. Весь день мы занимались разбором отчетов, просмотром слайдов и чтением составленного судмедэкспертом протокола вскрытия по делу об убийстве 15-летней Кэтрин Мерри Девайн.

Кэти Девайн пропала с улицы на северной окраине Сиэтла 25 октября. Красивая девушка-подросток, выглядела она не на пятнадцать, а скорее на восемнадцать лет. Живой ее в последний раз видели, когда она ловила попутку. Подругам она сказала, что собирается сбежать в Орегон. Более того, они видели, как она села в пикап к мужчине. Она помахала им на прощание и исчезла. До Орегона она не доехала.

6 декабря тело Кэти нашла пара, нанятая для уборки мусора в парке Маккинни в окрестностях Олимпии. Лежала она в мокром лесу лицом вниз. Она была полностью одета, джинсы разрезаны сзади острым инструментом от талии до шагового шва. Из-за необычно теплой зимы тело довольно сильно разложилось, а дикие звери утащили ее сердце, печень и легкие.

В предварительном заключении патологоанатома говорилось, что ее задушили или, возможно, перерезали горло: прижизненные ранения на шее. Состояние одежды позволяло предположить, что Кэти изнасиловали анально. Она была убита вскоре после того, как ее видели в последний раз.

Помимо тела девушки шериф Редмонд и его следователи нашли пальто из искусственной замши с меховой отделкой, синие джинсы, белую блузку в крестьянском стиле, тяжелые туристические ботинки и несколько дешевых ювелирных украшений. Промежуток времени между исчезновением и обнаружением тела сделал почти невозможным найти ее убийцу.

– Это чертов новый закон об автостопе, – сказал Редмонд. – Детки могут махнуть рукой и залезть в машину к кому угодно.

Информации было мало, но я сделала много заметок и все выходные восстанавливала хронологию дела Девайн, перечисляя все, что нам известно, и пришла к выводу, что Кэти Девайн, скорее всего, убил шофер попутки. Случай казался единичным. Уже несколько лет мне писать о подобных убийствах не доводилось.

Все выходные, кроме субботнего вечера, когда я поехала на вечеринку центра психологической поддержки, я писала тридцатистраничный отчет. Два помощника шерифа из Олимпии приехали за отчетом в воскресенье вечером. Как временный помощник шерифа я получила сто долларов из фонда отдела расследований.

Тем не менее о деле Девайн я не забыла. Несколько месяцев спустя я написала о нем в журнале «Настоящий детектив» и просила тех, кому что-то известно, связаться с управлением шерифа округа Терстон. Таковых не нашлось, и дело осталось нераскрытым.

С наступлением нового 1974 года я поняла, что мне, чтобы поднять четверых детей, необходимо увеличить писательские доходы. Хотя у их отца, казалось, наступила ремиссия, я не забыла слова первого хирурга о том, что Биллу осталось жить от полугода до пяти лет.

Большинство дел я получала от отделов убийств городской полиции Сиэтла и полиции округа Кинг. Тамошние следователи были ко мне исключительно добры и давали интервью, когда уровень преступности в Сиэтле падал. Они мало походили на суровых детективов, какими их изображают в телесериалах и книгах, – наоборот, я обнаружила, что это очень сочувствующие мужчины, понимавшие, что, не окажись у меня достаточно дел, о которых можно написать, моим детям будет нечего есть.

И я тоже никогда их не «подставляла» – не описывала в рассказах не подлежащие оглашению подробности дел. Всегда дожидалась окончания расследования или признания обвиняемого виновным, чтобы мои рассказы не повлияли на решение жюри.

Они доверяли мне, а я доверяла им. Они знали, а я пыталась узнавать все детали расследований убийств. Поэтому эксперты-правоохранители часто приглашали меня на семинары, а однажды я даже прослушала двухнедельный курс по исследованию места совершения убийства, входивший в базовую программу обучения в полицейской школе округа Кинг. Я выезжала на патрулирование с полицейскими штата Вашингтон, кинологическими подразделениями, полицейскими Сиэтла, подразделениями округа Кинг и бригадами скорой помощи. Я провела 250 часов вместе с командой следователей-пожарных пожарного управления Сиэтла.

Не самая обычная работа для женщины, но она мне нравилась. С утра я была погружена в материнские заботы. А во второй половине дня занималась изучением методов расследования убийств и способов определения мест поджога.

Мой дед и дядя были шерифами в Мичигане, а мой опыт службы в полиции лишь упрочил уверенность, что стражи закона – «хорошие парни». И ничто из виденного мною в качестве репортера уголовной хроники их не скомпрометировало, при том, что в начале 1970-х годов нередко всех полицейских поголовно считали свиньями.

Поскольку в известном смысле я снова стала одной из них, меня посвящали в расследуемые дела – такие как дело об убийстве Девайн. Ни с кем, кроме полицейских, я эту информацию не обсуждала, но была в курсе происходящего в 1974 году.

Год начался с ужасного нападения на молодую женщину, жившую в комнате в подвале большого старого дома 4325 по 8-й Норд-Ист-стрит неподалеку от Вашингтонского университета. Произошло оно ночью 4 января и было настолько из ряда вон выходящим, что мне о нем рассказала следователь Джойс Джонсон. В полиции Джойс проработала двадцать два года, ежедневно сталкиваясь с преступлениями, которые шокировали бы большинство стражей закона. Но это нападение сильно потрясло даже ее.

Восемнадцатилетняя Джони Ленц, как обычно, отправилась вечером спать в свою комнату в подвале, черный ход из которого вел на улицу, но дверь обычно была заперта. Когда утром Джони не вышла к завтраку, соседки подумали, что она еще спит. Однако днем они решили к ней спуститься. Через дверь Джони не откликалась. Когда они подошли к кровати, им открылось страшное зрелище – все лицо и волосы Джони Ленц покрывала запекшаяся кровь. Девушка была без сознания. Ее избили оторванным от рамы кровати металлическим прутом, а откинув одеяло, они оцепенели от ужаса, увидев, что прут злодей затолкал ей во влагалище, жестоко повредив внутренние органы.

– Она все еще не пришла в сознание, – неделю спустя сказала мне Джойс. – У меня сердце разрывается, когда я смотрю на ее родителей, сидящих у ее кровати и молящихся, чтобы она очнулась. Но врачи считают, что даже если она очнется, у нее наступили необратимые повреждения мозга.

Джони, вопреки всему, выкарабкалась. Она выжила, но после выхода из комы не помнила ни одного события за десять дней до нападения. Травма мозга осталась с ней до конца жизни.

Она не была изнасилована, не считая символического изнасилования прутом от кровати. Кто-то, обуреваемый маниакальной яростью, увидел ее спящей и сорвал на ней злобу. Следователи не находили никакого мотива. Потерпевшая – дружелюбная, застенчивая девушка, врагов у нее не было. Жертвой она стала случайно, просто потому, что кто-то знал, что она спала одна в подвальной комнате, или, возможно, увидел ее через окно и обнаружил, что дверь подвала не заперта.

Джони Ленц повезло. Она выжила, одна из немногих.

«Привет, это Линда с вашим прогнозом погоды на горнолыжных курортах. На перевале Сноквалми температура минус 1,6 градуса, на дороге снег и гололед. Стивенс Пасс – минус 8 градусов, пасмурно, на дороге снег…»

Голос двадцатиоднолетней Линды Энн Хили знали тысячи слушателей радио западного Вашингтона, не имея представления, кто она. Голос у нее был такой же милый и сексуальный, каким обычно вещают ведущие музыкальных программ и которым наслаждаются спешащие в семь утра на работу. Фамилии читающих прогнозы погоды девушек никогда не называют, сколько бы заинтересованных мужчин ни позвонили. Они – анонимная голосовая персонификация типичной американской девушки.

Красота Линды не уступала сладкозвучию голоса: высокая, стройная, с длинными, почти до талии темно-русыми волосами, ясными голубыми глазами и густыми темными ресницами. Она училась на последнем курсе психологического факультета Вашингтонского университета. И на паях с еще четырьмя студентками – Марти Сэндс, Джилл Ходжес, Лорной Мосс и Барбарой Литтл снимала старый, зеленого цвета каркасный дом 5517 по 12-й Норд-Ист-стрит.

Родители Линды принадлежали к верхушке среднего класса, выросла она в Ньюпорт-Хиллс, на восточном побережье озера Вашингтон. Музыкально одаренная, она играла Фиону в школьной постановке мюзикла «Бригадун»[12]12
  Бродвейский мюзикл, экранизированный в 1954 году.


[Закрыть] и была солисткой хора Конгрегационалистской церкви[13]13
  Радикальная ветвь английского кальвинизма, утверждавшая автономию поместной общины (конгрегации). Появилась около 1580 года в результате раскола с пресвитерианами.


[Закрыть]. Но больше всего ее интересовала психология, в особенности работа с умственно отсталыми подростками. В Вашингтонском университете у нее было море возможностей изучить мышление психически ненормальных. Изучить, но не узнать.

Ни одна из пяти соседок по большому старому дому не отличалась особой наивностью – все они были осторожными молодыми женщинами. Отец Джилл был прокурором восточного округа штата Вашингтон, и как дочь криминалиста она знала о насильственных преступлениях, хоть и лично ни одна из пяти девушек никогда насилию не подвергалась. О нападении 4 января они читали в газетах, до них доходили слухи о появившемся поблизости маньяке. Они приняли надлежащие меры предосторожности: запирали двери, не выходили вечерами поодиночке, отшивали мужчин, казавшихся подозрительными.

И, живя в одном доме впятером, чувствовали себя в безопасности.

На работу на радио Линде приходилось вставать в полшестого утра и несколько кварталов ехать на велосипеде. Поэтому заполночь она засиживалась редко. Четверг, 31 января, начался для нее вполне обыденно: она записала на радио прогноз погоды, сходила на занятия в университет, а придя домой, села писать письмо. Никаких проблем у нее не было, разве что ее парень подолгу пропадал на работе, времени вместе они проводили мало и порой ее беспокоили неясные боли в области живота. Она писала другу ставшее последним в жизни письмо:

«Решила черкнуть пару строк, просто сказать «привет». На улице снег, и я пишу, завернувшись в синий плед. Не поверишь, как в нем приятно учить уроки или дремать. У меня дома все в порядке. Я пригласила на ужин маму и папу, Боба и Лору. Думаю, что приготовлю бефстроганов. Я часто катаюсь на лыжах, работаю и учусь… не обязательно именно в таком порядке».

Полтретьего дня Джилл Ходжес отвезла Линду из университета на занятие в хоре и в пять часов вечера вернулась за ней и Лорной Мосс. Они поужинали, после чего Линда взяла у Марти Сэндс машину съездить в гастроном. Полдевятого она вернулась.

Затем Линда, Лорна и Марти вместе с приятелем пошли в популярную среди студентов таверну «Данте», на углу 53-й стрит и Рузвельт-вэй. Выпили два кувшина пива на четверых, девушки ни с кем не разговаривали, хотя позже Лорна и Марти вспомнили, что их друг Пит на короткое время подходил к игравшим в кости за соседним столом.

Час спустя они были дома, и Линде позвонил из Олимпии бывший парень. Соседки вспомнили, что проговорила она с ним около часа. Перед сном девушки смотрели по телевизору «Автобиографию мисс Джейн Питтмен».

Когда Линда отправилась в свою подвальную комнату, на ней были синие джинсы, белая блузка и ботинки.

Барбара Литтл в четверг вечером была в библиотеке. Без четверти час она зашла в свою подвальную комнату, отделенную фанерной перегородкой от комнаты Линды. В комнате Линды света не было.

Полшестого утра Барбара, как обычно, услышала звонок будильника Линды и снова заснула. В шесть часов утра ее разбудил собственный будильник. Ее удивило, что будильник Линды продолжал звонить.

Зазвонил телефон. Начальник Линды с радиостанции спрашивал, почему Линда не вышла на работу. Барбара зашла в комнату Линды и включила свет. Комната была в идеальном порядке, постель убрана. Это было немного странно, обычно постель Линда заправляла по возвращении из университета, но Барбару это не встревожило. Она выключила будильник, решив, что Линда, скорее всего, уже едет на работу.

Но Линда Энн Хили не приехала ни на работу, ни на учебу. Она пропала без следа.

Зеленый десятискоростной велосипед Линды стоял в подвале, но соседки заметили тревожный знак: дверь из подвала на улицу не была заперта. Они никогда не оставляли дверь незапертой. И дверь сложно – практически невозможно – открыть с улицы, потому, когда требовалось вывести велосипеды, дверь открывали изнутри и запирали снова тоже изнутри, обойдя вокруг дома. Единственное окно с прозрачной занавеской у бетонной внутренней лестницы давно уже наглухо закрасили.

Днем соседки встретились в кампусе и переговорили. Каждая надеялась, что другая увидит Линду на занятиях, но тщетно. Испугались они, когда к назначенному на вечер того дня ужину приехали родители. Линда была не из тех, кто мог запросто бросить работу, учебу, а главное, не явиться на ею же назначенный ужин.

Они позвонили в полицию Сиэтла и заявили об ее исчезновении.

Поговорить со встревоженными родителями и соседками приехали следователи отдела убийств Уэйн Дорман и Тед Фонис. Их проводили в опрятную комнату Линды в подвале. Радостная комната с солнечно-желтыми стенами и постерами и фото, где Линда с друзьями катается на лыжах. Там же снимки подростков с задержкой развития из экспериментальной школы Камелот-Хаус, где пропавшая девушка служила волонтером. Фанерная перегородка разделяла кровати Линды и Барбары.

Детективы откинули покрывало. Бурые пятна запекшейся крови на подушке без наволочки, сквозь простыню большое кровавое пятно просочилось на матрац. Кому бы ни принадлежала кровь, ее количество могло свидетельствовать о серьезном ранении, бессознательном состоянии жертвы, но не смерти от кровопотери.

Лорна и Марти сказали детективам, что кровать стелила не Линда.

– Она всегда клала простыню поверх подушки, а не под нее, как сейчас.

С подушки пропала розовая сатиновая наволочка. Ее пару нашли в ящике тумбочки. В глубине шкафа обнаружили ночную рубашку Линды с засохшей у воротника кровью.

Логично было предположить, что кто-то пробрался в комнату спящей Линды, избил ее до потери сознания, прежде чем она успела закричать, и унес.

Соседки осмотрели ее шкаф и выяснили, что пропала только та одежда, которая была на ней накануне вечером: синие джинсы, белая блузка и ботинки.

– А еще пропал ее рюкзак, – сказал Марти. – Красный с серыми лямками. Обычно она носила в нем книги и, может быть, желтую лыжную шапку и перчатки… Ах да, еще в нем была целая куча билетов на концерты молодежного симфонического оркестра и несколько билетных корешков.

Ночная рубашка Линды была в крови, значит, в момент нападения она была на ней. Детективы пришли к единственно возможному выводу, что похититель ее переодел, прежде чем унести. Тем не менее вся ее верхняя одежда осталась в комнате. Пальто ей не потребовалось, потому что она уже была мертва? А зачем тогда понадобился рюкзак? А наволочка?

Владелец дома сказал детективам Дорману и Фонису, что перед сдачей новым арендаторам он, как обычно, сменил замки на всех наружных дверях. Разумная мера предосторожности, вот только запасной ключ девушки прятали в почтовом ящике перед парадным входом. Кроме того, Линда и Марти ключи потеряли и пользовались дубликатами.

Любой мужчина, знавший, что в доме живут пять девушек, понаблюдав и подождав, непременно увидел бы, как одна из них доставала из почтового ящика запасной ключ.

Теперь четыре оставшихся девушки в страхе из этого зеленого дома съехали, а на их место, проследить за подозрительными происшествиями, вселились их приятели. Но то, что случилось, уже случилось. Из последних подозрительных эпизодов сами девушки смогли вспомнить только три телефонных звонка во второй половине дня после исчезновения Линды. Сняв трубку, они каждый раз слышали на другом конце провода только дыхание, а потом связь обрывалась.

По соседству обыскали каждый дюйм: и люди, и кинологи с собаками прочесали все укрытые листвой овраги в ближайшем парке Равенна. Но Линда Энн Хили пропала, не нашли и следов похитителя. Никаких. Ни волоска, ни капли крови или спермы. Или он неимоверно умен, или просто невероятно удачлив. Именно таких дел следователи отдела убийств больше всего боятся.

4 февраля в полицию по телефону экстренного вызова 911 дозвонился мужчина:

– Слушайте. И слушайте внимательно. Напавший на девушку восьмого числа прошлого месяца и похититель Линды Хили – одно и то же лицо. Он был рядом с обоими домами. Его видели.

– Кто говорит? – спросил оператор.

– Вам никогда не узнать моего имени, – ответил мужчина и повесил трубку.

И бывший, и нынешний парень Линды добровольно и успешно прошли проверку на детекторе лжи.

Миновали дни, потом недели, и пришло болезненное осознание, что Линда Энн Хили мертва. Ее тело сокрыто настолько умело, что только убийце да Господу Богу известно, где оно. Криминалистической лаборатории полиции Сиэтла было практически не с чем работать. «Одна белая простыня (с пятнами крови – II группы, резус-фактор положительный), одна желтая подушка (с пятнами крови – II группы, резус-фактор положительный), одна короткая ночная рубашка кремового цвета в коричневый и синий цветочек (с пятнами крови – II группы, резус-фактор положительный). Пятно крови на простыне имеет отчетливую «ребристость» по краям». Это все, что осталось от полной жизни девушки, 31 января пожелавшей подругам спокойной ночи и унесшейся в небытие.

Для раскрытия убийства – а исчезновение Линды Хили явно было убийством – следователям требовалось отыскать связующие нити, то, что объединяет убийцу и жертву, схожий способ действий в ряде преступлений, вещественные доказательства; или обнаружить связи между самими жертвами.

Здесь детективы оказались в тупике. Никакой связи между Линдой Хили и Джони Ленц не было, не считая того, что на обеих напали во время сна в подвальных комнатах коллективно арендованных домов, стоящих меньше чем в миле друг от друга. Джони били по голове, а следы крови на подушке и ночной рубашке Линды позволяли сделать вывод, что ей тоже нанесли травму черепа. Но никто из жительниц одного дома не знал никого из другого. Даже учились они на разных факультетах.

За февралем пришел март, а Линда домой так и не вернулась, не нашли и ее пропавшие вещи: рюкзак, блузку в крестьянском стиле, поношенные джинсы с забавной треугольной заплаткой сзади. Не всплыло ни одно из двух колец с бирюзой – круглых с плоской печаткой и маленькими самородками бирюзы, «плавающими» поверх серебряных кругов.

Еще полгода, и Линда окончила бы университет, устроилась на работу, стала бы бесконечной поддержкой умственно отсталым детям, тем, кому повезло в жизни меньше, чем ей – одаренной умом, красотой, окруженной любящей и заботливой семьей.

Пока следователи полиции Сиэтла бились над загадкой исчезновения Линды Энн Хили, у шерифа Дона Редмонда и детективов округа Терстон возникли свои проблемы. Пропала студентка колледжа Эвергрин, кампус которого расположен на юго-западе Олимпии.

Эвергрин – сравнительно новый вашингтонский колледж, чьи огромные сборного железобетона корпуса неестественно торчат посреди густого елового леса. Это учебное заведение жестко критикуют педагоги-традиционалисты за отказ от обязательных курсов, принятой шкалы оценок и поощрения философии «делай что хочешь». Студенты сами выбирают, что хотят изучать: от мультипликации до экологии, сами выбирают предметы на зачет в каждом семестре. Недоброжелатели утверждают, что выпускники Эвергрин не получают никакого настоящего багажа знаний и практических навыков, которые можно предложить работодателям. Они называют Эвергрин «игрушечным колледжем». Тем не менее туда стремятся многие из самых лучших и талантливых.

Девятнадцатилетняя Донна Гэйл Мэнсон была типичной эвергриновской студенткой, высокоинтеллектуальной девушкой, делающей все по-своему. Ее отец преподавал музыку в средних школах Сиэтла, и от него Донна унаследовала талант и тягу к музыке. Она была флейтисткой, достаточно профессиональной, чтобы играть в симфоническом оркестре.

Узнав, что в округе Терстон пропала еще одна девушка, я снова поехала в Олимпию встретиться с шерифом Редмондом и сержантом Полом Барклифтом. Барклифт разъяснил обстоятельства исчезновения Донны.

В дождливый четверг 22 марта 1974 года Донна собиралась пойти на джазовый концерт в кампусе. Соседки по комнате вспоминали, что она несколько раз переодевалась, разглядывая себя в зеркале, пока не выбрала блузку в красно-оранжево-зеленую полоску, синие брюки и длинное ворсистое черное пальто. На ней также были кольцо с овальным коричневым агатом и наручные часы «Булова».

Затем она – в одиночку – отправилась на концерт, начавшийся чуть позже семи вечера.

– На концерте ее никто не видел, – сказал Редмонд. – Скорее всего, она до него не дошла.

Линда Энн Хили и Кэтрин Мерри Девайн были высокими и стройными. Донна Мэнсон была ростом 152 сантиметра и весила около 45 килограммов.

Детективы округа Терстон и Род Марем, начальник службы охраны Эвергрин узнали о пропаже Донны только шесть дней спустя. Донна нередко пропадала, а потом объявлялась с новым рассказом о путешествии автостопом, иногда добираясь даже до Орегона. Когда от другой студентки пришло сообщение о ее отсутствии, это была всего лишь просьба: «Пожалуйста, попытайтесь с ней связаться». Но дни шли, а вестей от Донны не поступало, и исчезновение начинало приобретать зловещий оттенок.

Барклифт опрашивал знакомых Донны, хватаясь за все возможные ниточки. Он беседовал с ее лучшей подругой Терезой Олсен, с бывшей соседкой по комнате Селией Драйден и еще некоторыми девушками, живавшими с ней в студенческом общежитии.

Несмотря на высокий интеллектуальный коэффициент, примерной студенткой Донна Мэнсон не была. До поступления в Эвергрин она училась в колледже Грин Ривер в Оберне, штат Алабама, где средним баллом у нее была тройка с плюсом.

Учебный план Донна выбрала довольно обширный. Но даже в Эвергрин начала отставать, пропадая целыми ночами и возвращаясь в общежитие под утро. Она просила Селию прикрыть ее на занятиях, а сама отсыпалась. Селию это раздражало, как и одержимость Донны смертью, колдовством и алхимией. Казалось, Донну одолевала депрессия. Донна вечно что-то писала об алхимии, и соседок это тоже раздражало.

Незадолго до исчезновения Донны Силия попросила ее переехать в другую комнату. Алхимия – это древняя лженаука: «…приготовление эликсира бессмертия и кажущееся магической сила процесса трансмутации». Изобретенная в Древнем Египте, это была не та учебная программа, которая могла быть предложена в более традиционном колледже.

– Мы подумали, что она могла покончить с собой, – сказал Барклифт. – Однако психиатр, изучив ее записи, сказал, что в них нет ничего особенного для девушки ее возраста. Он считает, если она испытывала страх перед чем-то необычным, то написала бы об этом. Но в ее записях мы ничего подобного не нашли.

В комнате Донны следователи нашли несколько листов бумаги. На одном из них была надпись «Корпорация “Сила Мысли”». Проверка показала, что это название лицензированного предприятия в Олимпии, расположенного в опрятном старинном доме. Там проходили семинары по позитивному мышлению и дисциплине ума. Незадолго до исчезновения Донны владельцы сменили название на «Институт экстрасенсорного восприятия».

Почти каждый день Донна курила марихуану, и ее друзья полагали, что она могла употреблять и другие наркотики. Она встречалась с четырьмя мужчинами. Все они были проверены и все оказались чисты.

В ноябре Донна ездила автостопом до Орегона, но в основном она ездила к друзьям в Селлек – небольшой шахтерский поселок, растянувшейся вдоль дороги, ведущей в Иссакуа и Норт-Бенд и затем соединяющейся с федеральной автострадой, огибающей Сноквалми Пасс.

– Мы встречались с этими людьми – они не видели ее с 10 февраля, – сказал Барклифт.

Когда Донна обрела то, что искала, называя это «другим миром, который нельзя объяснить», она стала ближе к родителям. Она провела с ними выходные 23 и 24 февраля, звонила им 9 марта, а на следующий день написала письмо. Она была в приподнятом настроении и собиралась съездить с матерью на пляж.

Барклифт повез меня вокруг кампуса. Указал на ночные фонари вдоль дорожек, однако в остальном в кампусе, казалось, во многом сохранилась первозданная девственная природа. Над петляющими тропинками часто нависали густые еловые ветви.

– С наступлением темноты девушки в основном выходят парами или группами, – комментировал Барклифт.

Кампус заливали весенние дожди. Поисковики с собаками тщательно прочесывали его вдоль и поперек. Будь ее тело спрятано в зарослях салалы, орегонского винограда, папоротника или в буреломе, его бы нашли. Донна пропала так же бесследно, как Линда Хили. Ее вещи – рюкзак, флейту, чемодан и фотоаппарат, который она почти всегда носила с собой, – передали родителям.

У следователей округа Кинг остались записи Донны о смерти и колдовстве и полученные от ее врача рентгеновские снимки позвоночника, левой лодыжки и левого запястья. Детективы опасались, что лишь по ним, в случае обнаружения, удастся опознать ее тело.