Текст книги "Повелитель тьмы"

– И чего же вы хотите от меня, милорд? – спросил он, заранее зная ответ.

– Того же, что и всегда. Преданности. Помощи в моих делах, в которые ты посвящен.

– Вы хотите, чтобы я убил короля.

– Как грубо! – протестующим тоном крикнул Ричард и тут же добавил совершенно спокойно:

– Одним словом – да.

– Что заставляет вас думать, будто я не намерен помогать вам в этом деле? – спросил Саймон. – Ведь ваши интересы – это и мои интересы. Согласитесь, куда почетнее быть слугой английского короля, чем какого-то ничтожного графа.

На секунду лицо Ричарда потемнело от гнева, но он тут же заставил себя рассмеяться.

– Твоя прямота, Грендель, просто очаровательна! Поверь, я нисколько не сомневаюсь в твоей преданности. Просто лишний раз хочу убедиться в том, что не нажил себе тайных врагов среди своих единомышленников.

– А я хочу узнать, будет ли леди Элис казнена за преступление, которого она не совершала.

– Вот как? – с любопытством переспросил Ричард. – Ты ОЧЕНЬ хочешь это узнать?

– Да нет, не то чтобы очень. Элис достаточно умна, но не очень красива. Главное ее сокровище – родство с вами, Ричард. Если вы объявите о разрыве родственных связей с Элис, она потеряет для меня всякую привлекательность. Я же поступлю так, как вы прикажете.

– Я почти полностью верю тебе, Грендель. Но ты должен признаться, что слишком долго тянул с приготовлением зелья, слишком долго. И вел себя при этом как-то… странно, что ли. Рассеянно. Тогда я было подумал, что сердце моего чародея лежит у ног моей сестрицы.

Саймон просто посмотрел на Ричарда, и тот расхохотался.

– Дурачил меня, – сказал он. – Но я должен был сам догадаться, что ты не подвержен этой слабости. Единственное, чего я не могу понять до сих пор, – почему ты все-таки выбрал Элис, а не ее сестру-красавицу. Вот рядом с той любой может потерять голову, это уж точно.

– Оставил ее для вас, милорд, – бархатно сказал Саймон.

– Теперь я точно уложу ее в свою постель, – самодовольно заявил Ричард. – Сразу же, как только она оправится от своей желудочной болезни. Терпеть не могу, когда женщину тошнит. Вот у покойной Хедвиги желудок был что надо. Уж как я боялся, что яд в нем не удержится, но ничего, господь оказался на моей стороне.

– В самом деле, – пробормотал Саймон. Ричард сказал, наклоняясь к нему через стол:

– А знаешь, что оказалось самым ужасным во всем этом деле? Ее вдруг обуяла похоть! – и он передернулся с явным отвращением.

– Да, это одно из проявлений действия яда, – кивнул Саймон, чей мозг в эти секунды работал необычайно быстро.

Итак, Ричард не знает о том, что Клер сбежала. На этом можно сыграть, хотя Саймон еще не представлял как.

– Я уже собирался придушить ее, но тут она, по счастью, пустила пену изо рта и умерла.

– Очень удачно, – согласился Саймон, поправляя спрятанную под плащом правую руку, пальцы которой судорожно сжались в кулак от ярости. – Когда мы едем ко двору короля, милорд?

На лице Ричарда появилась лучезарная улыбка.

– Узнаю моего Гренделя. Сейчас, как ты знаешь, я нахожусь в трауре по своей жене. Но покойная Хедвига приходилась кузиной Его Величеству, и юный король вместе со своим регентом наверняка согласятся принять мои соболезнования.

– А что будет с Элис? – спросил Саймон как можно более беззаботным тоном. – Если она вам больше не нужна, может быть, лучше будет отпустить ее на все четыре стороны?

– Как ты трогательно заботишься о своей женушке, Грендель!

– Я надеялся, что вы меня достаточно хорошо знаете, милорд. Элис не нужна мне. Это лишняя помеха. Отправьте ее назад, в монастырь, и пусть она замаливает там свои грехи. За стенами монастыря она не будет представлять для вас никакой опасности.

– А что, если она ждет ребенка? – ласково спросил Ричард. – Или она по-прежнему девственница?

Саймон не имел ни малейшего желания отвечать на этот вопрос. Но деваться некуда.

– Она больше не девушка, – слукавил Саймон, – но что касается ребенка, то я не думаю, чтобы она успела забеременеть.

– Арабские штучки, да, Грендель? – ухмыльнулся Ричард. – Знаю, знаю, сам их не раз применял.

– Значит, вы освободите ее из подземелья? – небрежно спросил Саймон. Как же тяжело ему было делать вид, что судьба Элис его совершенно не заботит!

– Конечно, нет, Грендель. Я опасаюсь за ее жизнь. Слухи среди слуг распространяются мгновенно, и нет сомнения в том, что большинство обитателей замка ненавидят Элис. Они считают ее ведьмой и убийцей моей жены, боятся ее так же, как и тебя. Только чародея они не посмеют тронуть, а вот ее могут и на куски разорвать. – Ричард снова улыбнулся и закончил:

– Кроме того, мне нужны гарантии того, что я сам не получу от тебя нож в спину. Решено: мы возьмем Элис с собой.

– Поверьте, мне совершенно безразлична эта женщина. Разумеется, я никогда не пойду против вас, но при чем тут Элис?

– Ты что-то слишком много спрашиваешь о ней? А, Грендель?

Саймон изобразил на своем лице холодную улыбку.

– Ведь, по правде говоря, Элис ни в чем не виновата. Должна же быть в мире какая-то справедливость?

– Зачем тебе это? У тебя нет совести, Грендель. Мне думается, что и сердца у тебя тоже нет. Все, хватит. Леди Элис последует вместе с нами ко двору короля, и мы представим ее Его Величеству.

– Боюсь, что это невозможно. Она не умеет ездить верхом. – Саймон изо всех сил старался скрыть свое отчаяние, но не был уверен в том, что ему удалось обмануть на этот раз бдительность Ричарда.

– Это не проблема, приятель. Она поедет в повозке с решетками на окнах.

Клер казалось, что этой ночи не будет конца. Наконец под утро ей удалось ненадолго задремать, свернувшись клубком под стволом поваленного дерева. Платье ее промокло от дождя и от мокрой травы. Рука распухла и причиняла адскую боль при каждом движении. Кроме того, Клер была зверски голодна.

Клер отлично понимала, что в этом огромном лесу она не одна, только не знала, кого ей больше бояться – диких зверей или человека. Встреча как с тем, так и с другим грозила смертью. Клер знала, что ни зверя, ни человека уговорить не удастся, да и не умела она уговаривать.

Когда она проснулась, было раннее утро. Дождь кончился, но небо оставалось хмурым, и рассеянные лучи солнца едва проникали сквозь густые переплетения ветвей. Клер хотела осторожно высунуть голову из своего убежища, но ее волосы запутались в сучках. Она дернулась посильнее и тут же взвизгнула от боли. Немедленно напомнило о себе поврежденное запястье, и боль стала просто нестерпимой. Клер освободила застрявшие волосы здоровой рукой. На сучках остались длинные золотистые пряди. Наконец ей удалось выбраться наружу.

Лошадь бесследно исчезла. Без седла, без всадника, она, наверное, носилась сейчас где-нибудь по лесу, упиваясь свободой после долгого пребывания в конюшне. Клер мысленно пожелала ей удачи, не сердясь за вчерашнее, хотя именно из-за своей любимицы она сломала руку.

Клер чихнула три раза подряд и подумала о том, что, кроме перелома, ей теперь обеспечена еще и простуда. Она мечтала о сухой теплой одежде, о горячем завтраке. Мечтала о том, чтобы рядом с нею была старшая сестра, которая сумеет унять боль в запястье, приложив к нему травяную мазь, а потом будет ухаживать за больной…

Увы, Клер была одна и ухаживать за ней было некому.

Она подобрала юбки и побрела вперед, надеясь, что идет она на северо-запад, туда, где за стенами монастыря Святой Анны живут добрые сестры-монахини.

По пути Клер срывала попадавшиеся ей ягоды, напилась воды из родника. Солнце поднялось выше, но так и не смогло подсушить грязь, оставшуюся после дождя. Клер приходилось тащиться по лужам, ступая по скользкой глине в своих безнадежно промокших туфлях. Дорогой она с тревогой думала об Элис. Сестра теперь в руках бессердечного злого колдуна. Оставалось лишь молиться за Элис.

Еще Клер молилась за себя, прося небеса послать ей спасение и указать верный путь к нему.

Она молилась и за своего сводного брата, хотя и подозревала, что эта молитва вряд ли будет услышана, разве только милосердие господне в самом деле безгранично.

Клер молилась даже за пропавшую лошадь, прося для нее надежного укрытия, и не в конюшне брата, но где-нибудь в другом месте, там, где ее будут любить и холить.

Как ей хотелось найти такое же убежище и для себя самой!

И была еще одна душа, о спасении которой она молилась, перебираясь через лужи и корневища деревьев, торчащие из грязи, – душа сэра Томаса де Реймера – стойкого, преданного рыцаря, уехавшего, чтобы оплакать свою жену.

Клер зацепилась ногой за торчащий корень, поскользнулась, упала на раненую руку и от боли у нее потемнело в глазах. На какое-то мгновение она увидела себя со стороны – несчастную, голодную, валяющуюся в грязи, и ей стало нестерпимо жаль саму себя. Клер заплакала навзрыд от боли, от страха и от раскаяния. Она плакала и звала сквозь слезы Томаса – единственного человека, который мог бы ее спасти.

Она лежала в грязи и отчаянно рыдала, сердито колотя по земле ногами. Томас услышал ее издалека.

С характером леди Клер Томас был уже знаком. Он знал, что она всегда добивалась своего, потому что умела очаровывать людей, и умело пользовалась этим. Со стороны она казалась капризной и упрямой, знающей себе цену красавицей, но немногие были способны понять, что у этой красавицы есть сердце.

Теперь Томас чувствовал себя свободным – так, словно вместе с Гвинет он похоронил свою вечную печаль, так, словно поставил на ее могилу тот камень, что столько лет висел у него на шее. Да, теперь он свободен и спешит навстречу своей любимой, что плачет, лежа посреди лужи, и гневно колотит грязь своими маленькими ножками.

«Сегодня прекрасный день», – подумал вдруг Томас и улыбнулся.

Она не слышала приближения Томаса. Он тихонько соскочил с коня по кличке Паладин и привязал поводья к ближайшему дереву. Разумеется, Паладин никуда бы не делся, просто Томас оставался осторожным и предусмотрительным в любых ситуациях.

Он остановился над лежащей Клер, заслонив своим телом солнце. Девушка притихла, почувствовав упавшую на нее тень, и уткнулась лицом в грязь, боясь поднять глаза.

– Скажите спасибо, что это всего лишь я, а не дикий кабан, иначе вам не осталось бы времени оплакивать себя, – обычным спокойным тоном произнес Томас.

Дальше произошло то, чего он никак не ожидал. Клер поползла навстречу ему прямо через грязь. Томас подхватил ее на руки и прижал к своей груди.

Лицо Клер было в слезах, в грязи, из носа у нее текло, в волосах застряли сучки и сухие сосновые иглы, а от прекрасного некогда платья остались одни лишь лохмотья, но Томасу показалось, что никогда она не была такой красивой, такой желанной, как в эту минуту.

– Томас, – всхлипнула Клер, – Томас.

Она обхватила его за шею одной рукой, пряча под себя вторую, поврежденную.

Томас понимал, что должен соблюдать дистанцию между собой и этой очаровательной, но такой молоденькой и глупенькой девчонкой. Она еще ничего не знает о жизни, и он, Томас, давал клятву защищать ее от опасностей и от мужчин. Таких, как он сам.

– Томас, – еще раз выдохнула Клер, на этот раз совсем тихо, любовно произнося его имя. Он мягко взял в ладонь подбородок Клер, поднял ее заплаканное, испачканное грязью лицо и всмотрелся в глаза Клер, желая успокоить ее своим взглядом. В ответ она посмотрела на него с такой любовью, что отпустить ее у Томаса не хватило сил. Он наклонил голову и нежно поцеловал Клер в губы, и она раскрыла их навстречу ему.

Томас понял, что он пропал, погиб, но сейчас это больше не пугало его, и у него не было ни малейшего желания уклониться от своей погибели.

Глава 22

Они медленно, трудно продвигались к северу. Двор нового короля, Генриха Третьего, располагался в одном из замков неподалеку от Йорка, и путь туда от Соммерседжа казался бесконечным.

Впрочем, Саймон Наваррский вовсе и не торопился попасть в резиденцию английского короля. Он продолжал лихорадочно искать пути к освобождению Элис, но не находил их, и с каждым днем его надежды таяли.

Ричард все время присматривал за Саймоном, и у мага не было ни малейшей возможности переговорить с Элис с глазу на глаз. Весь путь она проделала в специальной повозке, напоминавшей клетку на колесах. Удобную, конечно, с мягкими подушками и хорошей едой, но все же клетку. Нужно отдать Ричарду должное: он все очень точно рассчитал. Ричард знал, что, казнив Элис или оставив ее в подземелье Соммерседж-Кип, он рискует нажить себе врага в лице Саймона. Отпустив ее на свободу, он лишится крючка, на котором крепко держал своего чародея.

Саймон выглядел совершенно спокойным. Он смотрел вперед, на бесконечную дорогу, уже запорошенную первым снегом. С каждым днем становилось все холодней. Уже не спасал тонкий шерстяной плащ, подбитый мехом.

Как давно он не был здесь!

Саймону было восемнадцать, когда он покинул Северную Англию, уйдя восторженным юношей в свой первый Крестовый поход. Тогда он искренне был убежден в том, что добро должно восторжествовать на этой земле, и нести его в мир следует таким же, как он сам, рыцарям, посвятившим себя служению свету и справедливости. Тогда Саймон думал, что сумеет вернуть христианские святыни, находящиеся в руках неверных, и тем заслужит себе место в раю. А до тех пор, как его душа вознесется в сверкающие небеса, он будет жить в покое и достатке, пользуясь уважением соседей и любовью своих родных. За свои рыцарские подвиги он получит поместье и земли, отобранные у его родителей королем Джоном для того, чтобы передать их своему фавориту.

Мирная, тихая, уютная жизнь – вот о чем мечтал он тогда.

Господи, как же он был тогда молод и глуп! Его ничему не научила ни смерть матери, умершей от холеры, ни последовавшая за нею смерть отца – считалось, тот погиб в пьяной драке во время поездки по стране, но на самом деле это было скорее продуманное самоубийство. Должно было пройти еще немало лет для того, чтобы Саймон понял, какими химерами на самом деле являются совесть, доброта, закон и вера в бога.

Все люди на свете живут лишь одним – собственным интересом, и цель они преследуют только одну – свою собственную. Этот суровый урок жизни он получил во время Крестовых походов, и убедить его в том, что личная выгода не самое главное в жизни, не смог с тех пор никто – ни монахи из монастыря Святого Ансельма, ни арабские врачи, ни цыгане с ломбардских холмов, ни ученые аскеты из Швейцарии. Задача, которую решал теперь Саймон, был простая: скопить в своих руках столько денег и столько власти, сколько возможно, причем в самое короткое время. А затем можно будет забыть про все человечество с его страстями и замкнуться в собственном мирке, который он выстроит по своему желанию.

Появление в его жизни Элис из Соммерседжа спутало все планы Саймона. За это он должен был бы возненавидеть ее, и отчасти так оно и было. Саймон не мог ей простить того, что перестал быть той единственной осью, вокруг которой вращается его собственный мир. Да, с появлением Элис вся его жизнь сильно усложнилась.

Что касается убийства ребенка, сидящего на королевском троне, то здесь Саймон не должен был бы испытывать никаких угрызений совести. Ведь это сын короля Джона, того самого короля, который лишил семью Саймона всего, что у нее было. Король Джон погубил родителей Саймона. Что ж, это серьезный повод отомстить, взяв взамен жизнь его сына. Но что-то с самого начала пошло не так, еще до появления Элис в Соммерседже. Так что вины ее тут, пожалуй, не было.

Саймон не решался повернуть голову назад, чтобы взглянуть на коляску, в которой ехала пленница Ричарда. Саймон избегал встречаться с Элис взглядом с той самой минуты, когда ее вывели из подземелья. Он боялся утратить свое главное оружие – ледяное безразличие, которое демонстрировал по отношению к своей жене. Саймон не знал, что о нем сейчас думает Элис и понимает ли она вообще, что произошло. Впрочем, в том, что она мысленно проклинает его, Саймон нисколько не сомневался. Вопрос в другом: как она поведет себя, когда он освободит ее. Да и сумеет ли он в конце концов освободить ее – это тоже вопрос.

Саймон плотнее закутался в плащ. В коляске, в которой едет Элис, есть, слава богу, и подушки, и меховые одеяла, и плотные занавески на окнах, защищающие пленницу от ветра и от любопытных глаз. Ну что ж, в ближайшее время ей, кажется, ничто не грозит. Если же Элис приговорят к сожжению заживо, он убьет ее прежде, чем она взойдет на костер. Во всяком случае, умереть мучительной смертью он ей не даст.

Элис знала, что ее везут на казнь. Путешествие оказалось таким тяжелым, а дни тянулись так невыносимо медленно, что иногда казнь начинала казаться чуть ли не благом.

Иногда.

Она решила, как будет вести себя на суде. Следует отвергать все обвинения в колдовстве и предумышленном убийстве леди Хедвиги. Ричард, конечно, убеждал ее в обратном. «Если ты сознаешься во всем, – говорил он ей, – это смягчит твою участь».

Нет, Элис не верила брату и не собиралась следовать его советам. С ними ехал и Саймон, но и ему она не решалась верить.

А дорога все тянулась и тянулась, и постепенно в голове Элис возникали другие мысли.

Неужели они сожгут ее заживо? Как ей хотелось бы избежать такой участи! Смерть на костре – одна из самых мучительных. Пусть уж лучше ей отрубят голову.

А может быть, ее утопят? Плавать она, разумеется, не умеет, и потому сразу же пойдет ко дну. Говорят, что это не самая худшая смерть.

Или они выберут для нее самую страшную, самую жестокую казнь и дадут выпить того самого яда, которым была отравлена леди Хедвига?

Будет ли Саймон Наваррский настолько великодушен, чтобы избавить ее хотя бы от этого? Подарит ли он ей смерть легкую и неростыдную? Элис устала от этих мыслей. Ей хотелось поскорее достичь конца пути, неизвестность становилась невыносимой. Элис откинулась на подушки, плотнее укуталась в меховое одеяло и прикрыла глаза. Почему он так поступил? Почему назвал ее убийцей? Убил леди Хедвигу Саймон, в этом Элис не сомневалась. Дело в другом: для чего, черт побери, ему вообще нужно было убивать эту старую безобидную женщину?

И Элис нашла для себя ответ на этот вопрос. Он сделал это для того, чтобы испытать действие яда. Ричард приказал – Саймон выполнил приказ своего господина.

А может быть, они ее повесят? И где сейчас Клер? Элис никак не удавалось думать о Клер с обычной озабоченностью. Собственное положение волновало ее сейчас гораздо больше. Что же касается Клер, то о ней есть кому позаботиться и без старшей сестры. Сэр Томас де Реймер не оставит ее.

Вскоре они остановились на ночлег. Элис отодвинула занавески. Вооруженные охранники спешивались. Вскоре в поле ее зрения появились и Ричард с Саймоном. Чародей был одет в черный плащ с меховым подбоем и выглядел веселым, хотя и озябшим. Элис слышала, как брат сказал что-то мужу, и они оба рассмеялись.

«Саймон принял сторону Ричарда», – решила Элис.

Ей хотелось, чтобы Саймон бросил хотя бы взгляд в ее сторону. Пусть видит, что он натворил! Но он избегал смотреть в сторону Элис. Лицо Саймона по-прежнему оставалось непроницаемым.

Ричард шел рядом, обхватив своего чародея за плечи.

– Нам бы сейчас крепкого эля да девку погорячей, – сказал он. – Черт, будь проклята эта погода!

Саймон повернул голову, и Элис захотелось крикнуть, что она убьет его, если он не выпустит ее на свободу.

– От эля я не отказался бы, – спокойно ответил Саймон.

Элис беспомощно откинулась на подушки. Еще одну ночь придется провести в своей комфортабельной тюрьме, глядя до утра на толстые решетки, которыми забраны окна повозки. Элис всегда побаивалась темноты и замкнутого пространства, и потому каждый час, проведенный в заключении, давался ей с большим трудом.

Итак, они направляются к королю – это Элис знала со слов охранников и бледной, испуганной Мадлен, которая была отдана ей в услужение. Мальчик, занимающий английский трон, должен будет разобраться в ее преступлениях и вынести свой приговор.

Все, что ей осталось, – это терпеть муки до тех пор, пока она сможет их вынести. После смерти она станет являться к Саймону Наваррскому. Призраком она будет приходить к нему по ночам, чтобы лишить его рассудка.

Она презирала не только его. Она презирала и себя – за свою слабость, за готовность простить Саймону его предательство. Такое не прощается никогда.

Но самое страшное поджидало Элис впереди – ночь с ее кошмарами. Она знала, что ей опять будет сниться: что она лежит в объятиях Саймона, и он целует ее губы, ласкает своими тонкими умелыми пальцами. Ей будет сниться, что он любит ее, но даже во сне она будет знать, что это не правда, и опять проснется в зарешеченной повозке от собственного крика.

Томас был близок к тому, чтобы окончательно потерять голову, но Клер вдруг вскрикнула, и он немедленно отрезвел. Ее влажные губы, ее упругое, прижавшееся к его груди тело сводили Томаса с ума, и он в порыве страсти мог, наверное, овладеть ею прямо здесь, на грязной палой листве. Клер наверняка не оказала бы ему никакого сопротивления.

Но раздался ее крик, и Томас разжал объятия, и к нему вернулся рассудок. Клер выпрямилась, бережно уложила руку на колени, и только теперь Томас увидел ее распухшее запястье,

– Вы сломали руку? – севшим голосом спросил он.

– Наверное, – ответила Клер, продолжая сидеть неподвижно, с напряженным от боли лицом. – Я упала на нее, когда свалилась с лошади.

– Ваша лошадь сбросила вас? – удивился Томас.

– Она испугалась молнии, – пояснила Клер, и по ее тону чувствовалось, что она вовсе не склонна осуждать за это свою любимую кобылку.

– Я думал, что вы более искусны в верховой езде, – покачал головой Томас. Он знал, что Клер обидится, но сказал так намеренно, потому что боялся снова прикоснуться к девушке.

– А я думала, что вы более надежный сторож, – моментально парировала Клер. Глаза ее быстро наполнились слезами.

– Я виноват, – согласился Томас, осторожно беря ее раненую руку. Клер прикусила губу от боли, но руки не отняла и терпеливо ждала, пока Томас рассматривал ее запястье. – Я никогда не прощу себе этого.

– Не говорите глупостей, – возразила Клер. – У вас были более чем веские основания оставить меня без своего присмотра. Вы должны были исполнить свой долг.

– Перед женщиной, которой я был безразличен при жизни и, уж конечно, после смерти, – сказал Томас. Он отпустил руку Клер. – Я не думаю, что кость сломана.

– Больно, – жалобно сказала Клер.

– Пройдет с божьей помощью.

– Почему вы так решили?

– Верю, – коротко и просто ответил он. Клер подняла на него свои глаза, и Томас подумал, что надо бы спрятаться от их чудного света, но он не мог двинуться с места. Он знал, что смотрит на Клер с любовью и обожанием, и надеялся лишь на то, что она по своей неопытности не сумеет прочитать этого по его лицу.

Напрасная надежда Клер наклонилась вперед и поцеловала Томаса в губы.

– Ты женишься на мне, Томас де Реймер? – спросила вдруг она.

От неожиданности Томас отпрянул назад и растерянно переспросил:

– Что?

– Я спрашиваю, женишься ли ты на мне, Томас де Реймер? – повторила Клер. – Я поняла, что мне никто не нужен, кроме тебя, а я всегда привыкла получать то, чего желаю.

– Ваш… Твой брат ни за что не согласится на это.

– К черту брата. Сбежим от него. Уедем куда-нибудь, во Францию, например. Поселимся в тихой деревушке. Ты поступишь на службу – такой храбрый рыцарь, как ты, всегда сможет найти себе богатого и могущественного покровителя. А я… Я буду готовить тебе еду, – решительно заявила Клер.

Он удивленно посмотрел на нее и спросил:

– А ты умеешь готовить?

– Нет, – честно призналась Клер. – Но я научусь.

– В этом нет необходимости, миледи, – ответил Томас, обретя уверенность. – Как нет необходимости искать нового господина. У меня есть свое поместье, и дом, и лошади. Моя мать будет рада принять тебя.

– Значит, ты женишься на мне? – настойчиво повторила она.

Томас огорченно покачал головой.

– Тебе нужен муж богаче и родовитее, чем я, Тебе нужен человек с легким сердцем и веселой душой.

– Я смогу снять груз с твоей души, Томас.

Если бы она только знала, как разрывается от этих слов его бедное сердце!

Томас еще раз отрицательно покачал головой и твердо ответил:

– Нет. Я не женюсь на тебе.

Он ожидал, что теперь Клер либо расплачется, либо рассердится, но он ошибся. Она просто кивнула головой и сказала:

– Хорошо. Тогда я стану твоей любовницей.

И она бросилась на грудь Томасу.

Он откинулся назад, уткнувшись спиной в торчащие позади него ветки. Клер осыпала его поцелуями. Бедный рыцарь вновь потерял голову и очнулся только тогда, когда его руки уже обнимали Клер, а губы отвечали на ее поцелуи.

Она обнимала его крепко, и наконец Томас перестал сдерживать собственную страсть и принялся отвечать Клер со всем жаром своей нерастраченной любви.

Ладони Томаса нашли и обхватили грудь Клер – маленькую, восхитительно упругую, торчащую под платьем. Клер буквально оседлала его, и тогда Томас сказал самому себе, что нужно остановиться, пока не произошло непоправимое.

Клер еще раз пылко поцеловала его, откинула назад голову и сказала со смехом:

– Еще не поздно передумать, славный рыцарь. Не захочешь взять меня в жены, и я соблазню тебя. Тогда уж наверняка ты погубишь свою бессмертную душу.

– Миледи… – беспомощно запротестовал Томас.

Глаза Клер стали вдруг светлыми, сияющими, и она спросила негромко и просто:

– Ты хочешь меня, Томас?

Глаза у нее повлажнели, и Томас ответил, осторожно подбирая слова:

– Клер, мужчина должен быть сумасшедшим, чтобы не хотеть тебя. Да, я хочу тебя каждой каплей своей крови. Я хочу тебя так, что готов умереть ради этого.

– Тогда возьми меня.

Томас знал, что готов овладеть Клер, не думая о том, к каким последствиям это может привести. Еще он знал, что не способен жить без этой девушки.

Он медленно поднялся на ноги, поднимая вместе с собой Клер, и сказал, глядя ей прямо в глаза:

– Только после того, как нас благословит священник.

– Значит, ты все-таки женишься на мне? – спросила Клер, боясь поверить собственным ушам. – Потому, что я тебе вынудила?

Томас был в восторге оттого, что рассуждения его будущей жены отличались той же непредсказуемостью, что и у большинства женщин. Она только что добилась своего и сама же боится поверить в это.

– Нет, миледи, – торжественно сказал Томас, осторожно вынимая из волос Клер застрявший в них сухой дубовый листок. – Я женюсь на вас потому, что люблю.

– Скажи, ты любишь меня за красоту?

Ответ, который был очевиден, Томас оставил про себя. Он был уверен, что его невесте гораздо важнее услышать нечто иное, чем просто очередной комплимент.

– Любовь моя, – сказал он, снимая с волос Клер сухой прутик, – твои волосы сейчас похожи на воронье гнездо. Твои глаза опухли от слез, а нос покраснел от холода. Твое платье похоже на половую тряпку, а лицо перепачкано грязью. Нет, одной твоей красоты недостаточно, чтобы навеки погубить мою бессмертную душу, – он смахнул кончиком пальца комочек грязи, прилипший к щеке Клер, и закончил:

– Я люблю тебя за твое горячее верное сердце, за отважную чистую душу, за нежность и доброту. Да, я люблю тебя такой, какая ты есть, а значит, и за твою красоту тоже, хотя она для меня – не единственное и не самое главное твое достоинство. Красота? Я буду любить тебя, даже когда ты станешь морщинистой старухой.

– Я никогда не стану морщинистой старухой, – заверила его Клер. – Я останусь красавицей всегда, даже когда мне стукнет пятьдесят.

– Охотно верю, – согласился Томас. – А теперь позволь и мне спросить: почему ты полюбила меня? Только за мою силу?

– Конечно, нет, – ответила Клер, снимая травинки, прилипшие к ее платью. – Я долго думала об этом. Я люблю тебя за то, что ты умеешь держать меня в руках, независимо от того, нравится мне это или нет. Я люблю тебя за то, что ты не боишься моего брата, не боишься его колдуна, не боишься моих капризов. Но больше всего я люблю тебя за то, что у тебя такое красивое лицо.

Томас запрокинул голову и весело расхохотался, и его смех далеко раскатился по лесу, эхом отражаясь в стволах деревьев. Клер с интересом посмотрела на него и заметила:

– Я никогда не слышала, как ты смеешься. Теперь ты должен смеяться как можно чаще.

– А теперь садись вместе со мной на моего жеребца, – сказал Томас, вытирая заслезившиеся от смеха глаза. – Мой Паладин легко выдержит нас обоих. Не будем же мы до самого вечера дожидаться, соизволит вернуться твоя чертова кобыла или нет.

– Ты считаешь, что нам нужно спешить?

– Разумеется, миледи. Ведь нам надо срочно найти священника. Не знаю, как ты, но я забочусь о своей бессмертной душе. Мне не терпится получить благословение церкви на наш брак.

Клер посмотрела на Томаса своими зелеными глазами, в которых горел огонь чистого желания.

– Поедем искать священника, – согласилась она и первой направилась к лошади.

Они схватили ее прямо среди ночи – грубо, быстро. Элис слышала протестующие возгласы Мадлен, но на них никто не обращал внимания. «Меня ведут убивать? – растерянно подумала Элис. – Вот так, безо всякого суда, без приговора?»

Но она чувствовала себя слишком разбитой и уставшей, чтобы сопротивляться.

Они приволокли ее к роскошной походной палатке Ричарда, и один из рыцарей, лица которого Элис не успела рассмотреть, грубо втолкнул ее внутрь. Она влетела и растянулась на толстом ковре, устилавшем пол палатки, но тут же вскочила на ноги, не поднимая пылающих гневом глаз.

– А вот и моя маленькая сестренка! – раздался притворно-ласковый голос Ричарда.

Теперь она справилась со своими чувствами и могла поднять голову. Ричард сидел прямо напротив нее, откинувшись на мягких подушках. Его борода лоснилась от жира, потное лицо раскраснелось от выпитого вина. Воспаленные глаза с красными прожилками на белках смотрели злобно. Элис даже не взглянула на человека, сидевшего за спиной Ричарда. Должно быть, Саймон смотрел на нее равнодушно и холодно, словно на диковинное насекомое.

Элис вдруг захотела обжечь чародея разгневанным взглядом, но в этот момент стоявший позади нее охранник грубо толкнул ее, и Элис едва устояла на ногах.

Саймон резко вскочил на ноги, и охранник отпрянул назад, издав странный сдавленный стон.

– Тронешь ее еще раз, – спокойно и даже ласково сказал Саймон, – и я велю зажарить себе на ужин твою печень.

Ричард расхохотался, а охранник стрелой вылетел из палатки, спеша спрятаться от взгляда золотистых, опасных глаз чародея.

– Как трогательно ты заботишься о ней, Грендель, – сказал Ричард, отдуваясь. – Хотелось бы знать, почему.

Саймон уселся на прежнее место, и лицо его сделалось таким же безразличным, как и прежде.

– Не люблю, когда при мне бьют тех, кто не может дать сдачи, – спокойно ответил он.