Текст книги "Бракованные"

Глава 11. Ксюша

«Не опаздывайте, у меня встреча утром», – пульсирует в висках голос Евсеева. Я перекривляю его сотню раз, пока раскладываю папки в зале для совещаний, проверяю кулер и расставляю на подносе чашки. Надо же так отбрить меня ни с того ни с сего, как будто я ему какая-то мелкая сошка. Да и звонила я исключительно по важному делу, а не потому что мне вдруг захотелось рассказать, как у меня дела. В порядке ли я? Этот вопрос нужно было задавать не вчера, а сегодня. Вот сейчас я определенно не в порядке, потому что один наглый босс не соизволил явиться за двадцать минут до начала совещания. И где мне потом его выискивать, когда нужно будет улыбаться и предлагать свежесваренный кофе?

«Ну наконец-то!» – облегченно выдыхаю, когда слышу шаги за дверью, и собираю волю в кулак, чтобы не начать с претензий из-за вчерашнего недоразговора. Здороваюсь, рассказываю, где и что лежит, а после предлагаю кофе. Ничего лишнего, пока сам не спросит. Сама я шла навстречу вчера, сегодня меня придется волочь силком.

– Ксения Андреевна, вы как всегда прекрасны, – раздается знакомый, но совершенно не тот, которого я ожидаю, голос. – Доброе утро, – улыбается приветливо Самарин, оценивая меня с ног до головы. Уже не придаю значения его знакам внимания и попыткам флиртовать, заканчиваю раскладывать папки по местам и, выпрямившись, наконец отвечаю ему:

– Доброе утро, Игорь Владимирович, – киваю и смотрю ему за спину, надеясь, что за ним появится и босс. Но того все нет, и моя нервозность медленно усиливается. За все время работы я придумывала оправдания Евсееву один только раз и больше не хочу, потому что эти акулы бизнеса только и думают, как бы ввести в ступор девушку и показать, что без сильного мужчины рядом она ничтожество. – Всегда в числе первых.

– В бизнесе – да, – соглашается серьезно. – А вот в делах сердечных так и не могу занять почетное победное, – вздыхает театрально и прикрывает глаза, сочувственно качая головой. Ну надо же, на какую игру решился в пустом зале переговоров. Он ведь помнит, что тут есть камеры? – Вы все продолжаете отказываться от моих ухаживаний.

– О, вы уже перестали считать, что я сплю с начальством? – язвлю в ответ, припоминая нашу последнюю встречу.

– Не обижайтесь на мои шутки, в них ни капли злого умысла. Лучше улыбнитесь, вы красивая с улыбкой на губах.

– Не офис, а бордель какой-то! – летит хлесткое Самарину в спину, и я не успеваю даже обработать информацию, как в меня тут же впивается цепкий взгляд главы семейства Евсеевых. Яков Игнатьевич входит в кабинет вместе с Мирославом чертовски не вовремя.

– Здравствуйте, Яков Игнатьевич. Мирослав Станиславович, – голос дрожит, будто я снова в восьмом классе читаю стихи на глазах у всей школы. Старший Евсеев недоволен и преисполнен отвращением, младший удивлен и даже немного растерян. Миновав родственника, Мирослав подходит ко мне. Слишком близко, я не готова к такому тесному контакту, но когда босса интересовали мои желания. Игнорируя вопросительный взгляд Самарина, Мирослав осторожно берет мою руку в свою и ведет большим пальцем по фалангам, ожидаемо не обнаруживая там кольца. Тысяча искр устремляется от ладони по телу – прикосновение нежное, слишком интимное, и я понимаю, что Мирослав продолжает игру. От волнения дышу чаще и пару раз открываю и закрываю рот, сдерживая поток рвущихся наружу вопросов. Слышу недовольное хмыканье Якова Игнатьевича – он все еще нам не верит. Мирослав подмигивает мне и улыбается, чуть сильнее сжимает мои пальцы, подбадривая, и задумчиво еще раз проводит по безымянному в том месте, где должно быть кольцо. Зачарованно наблюдаю за простым действием, поздно осознавая, что любуюсь руками босса: длинными пальцами и широкими ладонями, горячими и немного сухими, которые держат крепко. Мирослав вздыхает и, развенчивая напряженную тишину, тихо произносит:

– Снимите, пожалуйста, украшения на время совещания, вы ведь знаете дресс-код, – голос мягкий, вкрадчивый, а во взгляде мольба. Таким босса я еще не видела, зато теперь точно понятно, что харизмы ему не занимать. Нужно спросить, какие актерские курсы он прошел, чтобы так уверенно разыгрывать спектакль.

– Хорошо, – киваю и теперь сама хватаю Евсеева за руку, потому что с места сдвинуться не могу. Три пары глаз с любопытством меня разглядывают, будто я диковинная зверушка, а они случайно оказались в зоопарке (что таких важных персон занесло специально в зоопарк, я не верю).

– И возьмите блокнот или ноутбук, вы понадобитесь на совещании в качестве секретаря, нужно будет после оформить пост-мит.

– Конечно, все будет сделано, – соглашаюсь моментально и наконец избавляюсь от тесного контакта с Мирославом. На ладони все еще тает фантомное ощущение мужской руки, поэтому растираю ее пальцами. – Вам чай или кофе? – перевожу тему, настраивая мужчин на рабочий лад.

– Кофе.

– А вам, Яков Игнатьевич? – Поворачиваюсь к старшему Евсееву.

– Достойную невестку, – отмахивается он, не переставая возмущаться. – Я сюда не отдыхать приехал. Бутылку прохладной воды в стекле. Без газа, разумеется.

– Хорошо. – Пулей вылетаю из кабинета, надеясь, что мне удастся пережить эту встречу.

Раздраженно цыкаю, понимая, что совершенно забыла о присутствии Самарина, который слишком уж затаился, наблюдая за нами. Ладно, этот не взбесится из-за отсутствующего кофе. Вхожу на кухню и суетливо осматриваюсь, будто не знаю здесь все наизусть. Достаю пачку молотого – бороться с кофемолкой нет ни сил, ни желания, тело обмякает, и мне приходится упереться руками в стол, чтобы не оказаться на полу. Голова идет кругом – нужно выдохнуть это безумие и вернуться в зал для совещаний с гордо поднятой головой и не пролитым на салфетки кофе.

Как там говорит Иринка: «Если в голове много мыслей, надо занять руки». Пара глубоких вздохов – и принимаюсь за работу. Холдер, кофе, темпер – все действия механические, лишенные души. Никогда еще так бездумно не готовила, обычно хоть немного стараюсь. Сегодня даже про плиту забываю и пользуюсь кофемашиной.

Разной степени ужасности предположения атакуют голову, выходят на первый план и вынуждают наблюдать за всеми возможными сценариями, где старший Евсеев играет главную роль. Успеваю подумать о том, что нам с Мирославом придется притворяться перед его родственниками и всякий раз разыгрывать любовь под пристальным наблюдением Якова Игнатьевича, который в лучших традициях Станиславского кричит «Не верю!». Как наяву вижу несчастливый финал разведенной женщины, в котором глава семейства Евсеевых пускает меня под пресс своего авторитета, оставляя лишь мокрое место. Разыгрываю даже сценку, в которой мне удается сбежать из страны, чтобы только никогда не попадаться на глаза Евсеевым.

– Ксения, – голос доносится как сквозь толщу воды. – Ксения, с вами все в порядке? – Мирослав касается моего плеча и несильно сжимает. Вздрагиваю и часто моргаю, с трудом фокусируюсь на обеспокоенном лице босса. Плечо горит – торопливо высвобождаюсь из плена горячих пальцев и позорно отступаю, чувствуя ускоренный бег крови по венам.

– Было бы, если бы вы не решили поиграть в мужа, – шиплю, вспоминая, из-за кого я оказалась в состоянии, близком к неврозу. Разуму вмиг возвращается способность трезво мыслить, тело приобретает устойчивость, а сердце тонет в злости, оставшейся еще со вчерашнего вечера. – Мы договаривались на один вечер!

– Знаю, но это, – он указывает на дверь, явно намекая на деда, – вышло спонтанно. Мы встретились в холле, у меня не было времени придумать стоящий план.

– Один вечер, – цежу недовольно, – и он давно закончился.

Мирослав делает шаг ко мне, нас разделяет ничтожно крохотное расстояние, в носу щекочет хвойно-цитрусовый запах его парфюма, а в горле застревает возмущение. Евсеев наклоняется, давит морально, пользуясь преимуществом в росте. Теряюсь на его фоне и отклоняюсь как можно дальше, когда он змеем шипит:

– Считай это компенсацией за несоблюдение условий контракта. – Сжимает челюсти и гневно поджимает губы.

И надо бы по-настоящему на Евсеева обидеться, отказаться от всего и сбежать. Отправить резюме в пару других компаний, куда меня примут с распростертыми объятиями, а после закинуть в черный список номер Мирослава и всех сотрудников. Надо бы поступить по-женски, но вместо этого я звонко смеюсь, хватаюсь за живот – согнулась бы пополам, если бы меня не подпирал Евсеев. Босс застывает изумленно, не понимает моего поведения, а я все не могу успокоиться, слезы скапливаются в уголках глаз, промокаю их салфеткой, на которую собиралась поставить чашку кофе.

– Теперь понятно. – Наклоняюсь вбок, отправляя липнущую к влажным рукам бумажку в урну, и краем глаза замечаю любопытную макушку, заглядывающую на кухню. И, судя по количеству седых волос, это не Самарин, хотя ему только и дай нос в очередную сплетню сунуть. – Заботливая сестра уже донесла, – говорю тихо и, проклиная свою сговорчивость на чем свет стоит, решаюсь подыграть и потешить немолодое сердце Якова Евсеева. А с босса позже благодарность стребую, когда перестанет на меня так ошалело смотреть, будто я его раздевать прямо здесь собралась.

Опускаю ладони на плечи Мирослава, поднимаюсь выше, с видом ценителя отмечая крепость мышц, и поправляю и без того идеальный ворот рубашки. Улыбаюсь шоку Евсеева – только ради этого стоило затеять подобное безумство. Биг босса можно завести в тупик. Каким же нужно быть обделенным заботой, чтобы банальные движения вызывали такую реакцию: Мирослав тяжело сглатывает, хмурит брови и ни на секунду не сводит взгляда с моего лица. Поправляю галстук, затягивая ровнее, чтобы у идеального Евсеева все было в совершенстве. Он перехватывает мои руки, вынуждая остановиться, сжимает крепко – просто так не выбраться.

– Объясни, – рычит, точно хищный зверь, пугающий мелкую сошку, чтобы не мешала. Лениво, тихо, но пугливые крупные мурашки ползут по позвонкам.

– Вчера я была с братом, поэтому и звонила, чтобы предупредить. Но тут и без меня хватает желающих. – Если раньше я забавлялась, то теперь могу сполна насладиться триумфом. Мирослав выглядит побежденным. Гениальный Евсеев, акула бизнеса, раскусывающая конкурентов в два счета, просчитался. Поддался эмоциям и поверил сестре, а теперь загнал себя в ловушку, из которой ой как сложно выбраться, не растеряв достоинство, потому что извиняться босс не привык. Я тоже отступать не собираюсь, поэтому намеренно громко произношу, кивая за спину Мирославу: – Твоей семье очень интересна наша личная жизнь.

Босс оборачивается, так и не отпустив меня. Яков Игнатьевич же ни капли не смущается, выпрямляется и прокашливается:

– Все отвратительно непунктуальны. – Смотрит на наручные часы, а я перевожу взгляд на настенные. Черт, уже две минуты как все началось. И что мы тут так долго делали? Не галстук же поправляли? – Ждать их я больше не намерен. Сам все расскажешь. Через две недели у Нины юбилей, – черты сурового лица смягчаются при упоминании жены, – вы оба должны быть там. Очень уж понравилась ей твоя избранница, – а вот когда доходит до меня, возвращается прежний Яков Игнатьевич.

– Ладно, – соглашается Мирослав и, дождавшись, когда дед уйдет, закатывает глаза и тихо смеется.

– Я видела его, поэтому и устроила спектакль, – признаюсь, чувствуя необходимость сознаться. – Спасибо скажете как-нибудь потом, а пока отпустите, нужно доделать кофе.

– Ладно. Потом возьмите перерыв, на совещании я справлюсь сам, – сдавленно произносит и выходит из кухни чересчур быстро.

* * *

Свободное время решаюсь провести с пользой – позавтракать, потому что из-за ранних сборов этого удовольствия я себя лишила. Иду в любимое кафе неподалеку, а компанию мне составляет Иринка, с ней мы не виделись с того самого дня, когда Евсеев чуть ли не силком выволок меня из отеля и вынудил выйти за него замуж. Очень активно, кстати, вынуждал, отказаться было нереально.

С подругой мы пару раз списались, но она все порывалась меня расспросить о начальнике, а я уклончиво отвечала. На том и замолчали. Ира до ужаса не любит, когда у меня от нее появляются секреты, а я связана по рукам и ногам условиями договора, поэтому все то время, пока жду ее, придумываю оправдания.

Подруга приходит в отличном настроении, видимо, на горизонте наклевываются отношения. Она благодарит меня за заказ и начинает щебетать:

– Ксеня-я-я, я тут с таким парнем познакомилась, – она снимает пальто, бросает его на соседнее кресло, отправляет следом шарф, – ты не представляешь, какой он крутой.

– С парнем? – удивленно переспрашиваю. Не похоже это на мою расчетливую подругу.

– Да, он младше, учится на четвертом курсе, но он тако-о-ой классный, – мечтательно тянет подруга.

Давлюсь салатом, захожусь кашлем. Это же… он старше моего Тёмы всего на год. Дурак дураком, как мой брат, только мой хотя бы добрый. А этот… даже думать страшно о том, какой он.

– Ир, ты уверена? – осторожно подступаюсь к ней. – Любви, конечно, все возрасты покорны, но парень младше…

– Ой, я же вот не спрашиваю, что у тебя там с твоим Мирославчиком, – прерывает меня она, и теперь понимаю, что ни черта тема Евсеева не закрыта. Ира такое не прощает и никогда не забывает. Иногда мне даже кажется, что у нее есть блокнот, куда она записывает все обиды, но я демократично закрываю глаза на странность подруги.

– Так у меня ничего и нет, кроме рабочих отношений, – нагло вру, но мне не привыкать. Обманываю всех вокруг: маму, говоря, что внимательно слежу за Тёмой, коллег, от провокационных вопросов которых периодически отбиваюсь, и теперь еще подругу, утаивая свое замужество.

– Правда? – Глаза ее сверкают в теплом свете ламп. Иринка прячет подозрения за глотком кофе, ерзает в кресле и принимается за еду: активно перемешивает салат вилкой.

– Правда. Босс у меня, конечно, красавчик, но сама себе цветы заказывать я не хочу. Да и с начальством спать – отвратительно. – Вздрагиваю, потому что второй раз за день бегут противные мурашки по спине. Мерзость. Никогда больше не буду думать о Евсееве, как о мужчине, с которым можно встречаться.

– Поэтому выбирай помоложе. В сексе огонь, готов на все, не то что эти старперы, для которых куннилингус – унижение. Ну и сам кайфует оттого, что встречается с красивой взрослой женщиной, тянется к ее уровню, зарабатывает, подарки от всей души дарит, а не высчитывая, сколько надо потратить, чтобы жена не спалила.

– Говоришь так, будто у тебя кто-то для меня на примете есть, – смеюсь, а вот подруга подается вперед. Я рада, что у нее все в личной жизни хорошо и она счастлива с новым мужчиной, даже если он, прости господи, младше.

– Может быть. – Загадочно играет бровями и выпрямляется, хлопая ладонями по столу и привлекая внимание редких посетителей. – У Ника есть друг, тоже шикарный, Кир зовут. На руках тебя носить будет. Спортсмен, высоченный красавчик, тебе точно зайдет.

– О, нет, только не сводничай! – Качаю головой и возвращаюсь к еде. Завтраки здесь божественные. – Я еще помню огненного Максима. – Из огня в нем была только татушка в виде пламени на икре, поэтому вкусу Иры я больше не доверяю. Она находит удивительно хороших мужиков себе и сводит меня с самыми отвратительными, хоть каждый раз божится, что нашла мне идеал.

– Не буду, если пойдешь с нами в клуб в пятницу. Там будет кто-то выступать, рэп-звезда, а после потанцуем. У Ника билеты в ВИП, посидим, выпьем несколько коктейлей.

– Даже не знаю. – Хмурюсь, вспоминая, есть ли в моем контракте пункт о клубах. Хотя я ведь не на свидание пойду, да и сестры Мирослава там точно не будет. Разве что брат нагрянет, он завсегдатай подобных мероприятий, по крайней мере, пару лет назад таким был. – Нужно проверить расписание, у Евсеева могут быть встречи, – деликатно съезжаю.

– Знаешь. И пойдешь. Если что, заберем тебя прямо из офиса, даже из лап Евсеева вытащим. – Ира смотрит на телефон и торопливо собирается, запихивает в рот остатки еды, бросает купюры на стол. – Все, кис, я побежала, Ник подъезжает. До пятницы! Отказы не принимаются. – Она целует меня в щеку и убегает.

Спокойно заканчиваю с едой и через небольшой сквер возвращаюсь в офис. Погода портится, превращаясь из отвратительной в мерзопакостную, тучи сгущаются, темно-серое пятно оседает над зданием, будто намекает, что в скором времени ожидается буря. Но я в подобные совпадения не верю, поэтому поднимаюсь на свой этаж, с каждым шагом чувствуя необъяснимую тяжесть в теле.

Дверь в кабинет Мирослава открыта – он всегда так делает, когда ждет меня, никогда не дергает с обеда (или позднего завтрака), дает спокойно поесть, а потом заваливает таким количеством задач, что и до ужина не разгрестись. Снимаю намокшее пальто, вешаю его на плечики. Поправляю волосы, осматриваю макияж в небольшом зеркальце на дверце шкафа, которое я сама же и повесила, испортив саморезом идеальное дерево.

– Ксения, зайдите ко мне, – слышу требовательное. Меняю сапоги на туфли и иду будто на казнь: все хочу повернуть назад, сбежать и позвонить Евсееву, чтобы не видеть пристального взгляда, прожигающего насквозь, и не робеть перед потоком вопросов, которые всегда вводят меня пусть и не в долгий, но ступор, потому что слова босса почти всегда звучат как обвинения.

– Что-то нужно распечатать или найти? – вкрадчиво спрашиваю. Евсеев восседает в кресле генерального, только вид у него совершенно нерадостный. Брови сведены к переносице, на лбу залегла складка, портящая мужественное лицо. Плечи напряжены, а рука выстукивает дробь ручкой по столу.

– Нет, смотри. – Он кладет на край стола с моей стороны документ.

– Что это? – Бегло просматриваю бумагу. Суд, оспаривание договора дарения, признать ничтожной в связи с незаконностью соглашения. Чего? Взгляд наконец возвращается к имени. Это же… – Ваша сестра?..

– Там же все написано, – бросает раздраженно. Вот и яблоко раздора в крепкой семье Евсеевых. Мирослав опускает голову на сжатые на столе кулаки и обессиленно мычит. – Я только не понимаю, зачем ей это.

– Вы не звонили ей? – спрашиваю вкрадчиво. Босс подавлен, и теперь я отчетливо вижу, как его морально размазало. С предательством всегда тяжело справиться, а когда оно из семьи, то почти невозможно. Неосознанно тянусь рукой, чтобы утешить, пригладить волосы и просто по-человечески поддержать, но останавливаюсь на полпути и прячу ладонь за спину. Нельзя, он же начальник. «Но еще и человек», – эхом стучит сердце, которое я бесцеремонно затыкаю, отказываясь слушать.

– Говорит, что настроена выиграть дело, – бурчит сдавленно. Евсееву нужна пара секунд, чтобы прийти в себя. Он резко выпрямляется, оценивает меня, думая, насколько сильно раскис передо мной, и, убедившись, кивает согласно. – Позвал я вас не за тем, чтобы душу изливать. В общем, чтобы выиграть дело, нужно слишком сильно стараться. И простым штампом уже не отделаешься, нужно будет доказать, что у нас настоящие чувства, а не просто прихоть деда и договорной брак. На это я не могу просить вас согласиться. В конце концов, процесс может затянуться на годы, так что…

– Вы откажетесь от компании? – Не верю тому, что слышу. Он ведь был готов на все, чтобы сохранить собственное детище, которым успешно управляет.

– У меня нет другого выбора. Но сейчас не обо мне. Точнее, не только обо мне. – Снова не дает мне задавать вопросы. – Я обо всем договорился: завтра нас разведут. Я выплачу все, что должен был, и мы продолжим работать, как и раньше. Утром заеду за вами.

Слова дробью летят в грудь. Я ведь ждала развода. Очень сильно. Еще до того, как в паспорте появился штамп. А теперь не испытываю блаженной радости от того, что скоро перекочую в статус счастливых разведенок.

Глава 12. Ксюша

Два дня. Евсеев откладывает наш развод на чертовых два дня. Освобождает меня от работы, разрешает не приходить в офис, потому что сам вдруг улетает в какую-то внезапную командировку. И отчего-то мне кажется, что никуда он не поехал, а засел в квартире и придумал сотню выгодных выходов из ситуации. Либо просто напился, что еще хуже.

Указы начальства я не нарушаю, поэтому сижу дома, покусываю наманикюренный ноготь и жду, когда объявится Евсеев, чтобы мы вновь стали чужими людьми и пересекались исключительно по рабочим вопросам.

Ночью не могу уснуть от потока мыслей: в голове снова Евсеев, которого затягивает в болото семейных дрязг, даже отчетливо вижу протянувшуюся к горлу Мирослава ладонь Якова Игнатьевича. Просыпаюсь в холодном поту. Открываю глаза и тупо пялюсь в ночную темноту, переводя дыхание. В животе урчит, желудок требует еды, чтобы успокоить разыгравшуюся фантазию, поэтому под покровом тьмы крадусь на кухню, надеясь не разбудить Тёму, который дрыхнет на диване в гостиной.

Душа требует сладкого. И соленого. И мучного. И с шоколадом. Хмуро осматриваю забитый едой холодильник, потому что порывом бессознательного накануне вечером я скупила половину супермаркета. И пока думаю, что все же хочу: омлет или яблочные оладьи, руки принимаются готовить совершенно другое, заставляя мозг сосредотачиваться на рецепте.

Не замечаю, как темнота за окном сменяется густыми сумерками, а затем и вовсе солнечным светом, от которого пищевые блестки на кексах сияют, превращая еду в произведение кондитерского искусства. Даже не чувствую усталости, колдуя над еще одним шедевром.

– Тебя уволили, что ли? – Утром Артем вваливается в кухню и удивленно осматривается, потирая сонные глаза. На лице складка от подушки, а спина сгорбилась от прохлады без теплого одеяла под боком. – На хрена столько кексов и тортов?

Вопрос выдергивает меня из состояния глубокой задумчивости, и я наконец оцениваю результат бессонной ночи и измученного утра: столы действительно ломятся от количества сладостей, и это еще Тёма не смотрел в холодильник, где застывает суфле.

Устало плюхаюсь на стул и закрываю лицо руками. Что я натворила? Последний такой порыв с готовкой меня настигал в двадцать один, когда жених решил, что нам больше не по пути, и бросил меня за месяц до свадьбы. Дальше никаких спонтанных приступов и гор еды, потому что все в жизни мне худо-бедно удавалось контролировать.

И теперь снова.

– Мне надо было подумать, – мычу и сдерживаюсь, чтобы не выть.

– Ну так и думала бы с бокалом вина, че кухню-то забивать хренью? – Тёма подхватывает еще теплый кекс, к которому уже отсажен сырный крем для украшения, и кусает его. – Ладно, пойдет, – ставит суровую оценку моим кулинарным способностям родной брат и, кажется, отправляется собирать вещи. Посылаю ему угрожающе-испепеляющий взгляд, и Артем, запихнув остаток кекса в рот, поднимает руки в извиняющемся жесте. – Осознал ошибку, кексы – топ, ты супер.

– То-то же. – Распрямляю плечи и горделиво вздергиваю подбородок.

– Лучше расскажи, что у тебя случилось. – Включает кофемашину и достает две кружки, удивительным образом размещая их на столе между кексами. Наблюдаю за его уверенными движениями и понимаю, что брат очень быстро повзрослел. Теперь передо мной не бесящийся в переходном возрасте мальчишка-сопляк, а парень, собранный и достаточно серьезный для своих лет. Капитан команды, значит, ответственный и в целом добрый. Такому и тайну доверить не страшно.

Сомнения гложут. С одной стороны, контракт, а с другой – мое моральное состояние, от которого портится и физическое: после кухонного марш-броска дико болят шея и плечи. Это Евсееву просто – мужчины не переживают столько эмоций, не занимаются выстраиванием миллионов догадок и вообще решают все в два счета. Я и так уже приняла сотню решений самостоятельно, куда мне такое важное одной тащить.

– Только обещай не ржать, ладно? – Переступаю с ноги на ногу. Была не была. – И лучше сядь.

Артем смотрит с сомнением, явно жалея, что предложил свободные уши для моих бед, но все же садится, прихватив кофейник. Разливает напиток по кружкам и бросает в свою три ложки сахара.

– Давай уже, а то я на пары раньше уйду, чем ты решишься.

– Ну, в общем, так получилось, что мы с моим боссом поженились. – Выставляю указательные пальцы, призывая брата молчать и не перебивать, хотя тот и не сможет: занят подбиранием челюсти с пола. – Это нужно было для дела, не смотри так. Ну и в общем, дело труба, там появились сложности, и теперь он предлагает развестись.

– А ты в него влюбилась, что ли? – Туго соображает брат и трет кулаком подбородок.

– Фу, нет, конечно! – возмущаюсь и вздрагиваю: пусть этот красивый тиран достается кому-нибудь другому, мне бы кого поспокойнее. – Мне просто кажется, что так от нашего соглашения выиграю только я. А ведь оно задумывалось как взаимовыгодное.

– Ну так и в чем проблема? – Выгибает брови и сверлит меня взглядом. – В соглашении же есть результаты, к которым вы должны прийти?

– Ага, – киваю. – Только есть еще одно но: я не знаю, смогу ли вынести все, что произойдет, если предложу ему не разводиться. Его семейство меня со свету сживет.

– Не вижу в этом минусов: квартира мне достанется. Ты ж аренду наперед платишь, – гогочет Артем, запихивая в себя четвертый по счету кекс. – Слушай, если серьезно, то ты ведь согласилась, зная, что там за семейка. А раз уж ввязалась в дело, то нужно доводить его до конца и нести ответственность, – поражает мудростью брат, и теперь удивляюсь я.

– Откуда в тебе ума столько? – спрашиваю из любопытства.

– Да там девчонку одну на лед выкатил, чтобы побесить, а в нее жиробас въехал, так она руку ушибла, теперь ходит скулит по универу, а я ей таблетки вожу. В общем, несу ответственность.

– Понравилась тебе?

– Пойдет, – отмахивается Артем, и тут я обхожусь без дополнительных вопросов. Надо будет – расскажет. Да и у самой пока есть куда более важное дело.

* * *

Евсеев звонит сообщить, что приедет через пятнадцать минут. Я уже стою в коридоре и слушаю хихиканья сонного брата. Стучу пальцами по тумбочке и гипнотизирую дверь, думая, что пятнадцать минут будут невозможно долгими. Решимость тает с каждой секундой. Инициатива наказуема, и какая кара будет ждать меня – не угадать. И так не самое приятное семейство получу в подарок, еще и сотня подводных камней. Голова раскалывается – закрываю глаза и глубоко дышу. Отставить сомнения. Решение принято, значит, нужно действовать.

– Может, еще успеешь испечь кексы для развода? – Тёма выглядывает из ванной со щеткой в руках. – Есть же рецепты для микроволновок.

– Может, мне тебя все же выселить? – шутливо угрожаю в ответ, но по стремительно меняющемуся лицу брата понимаю, что перегнула. Так себе из меня старшая сестра. – Расслабься, бро, не выгоню кровинушку из дома.

– Бро? – Тут же возвращается к привычному состоянию засранца. – Ты из какого века вылезла?

– О, я вообще из прошлого тысячелетия, – ржем на пару, и напряжение уходит. Все же мне очень нужно было отвлечься. И перепалка идеально для этого подходит. – Ладно, не скучай, я подожду на улице Мирослава. – Надеваю пальто, застегиваю на все пуговицы нарочно медленно, но время будто специально тормозит, вынуждая меня за десять минут отморозить зад. – И кексы не забудь.

– Забудешь тут, как ты мою команду решила превратить в тюленей на льду, – фыркает обиженно и губы в зубной пасте дует. Все, как в детстве, только теперь Тёма выше меня на целую голову, и эти трюки выглядят неубедительно.

– Ой, вам, лосям, ничего с кекса не будет. На льду все сбросите, а потом углеводное окно как раз, вот и залетят на ура. Все, удачи. – Отправляю воздушный поцелуй и позорно сбегаю из квартиры, не давая себе шанса передумать.

Холод отрезвляет и выгоняет теплолюбивые сомнения, которым только и дай благостную почву для разрастания. Переступаю с ноги на ногу, прячу руки в карманы и смотрю на причудливые облака пара, вьющиеся вокруг. Прокручиваю еще раз речь: перед Евсеевым пасовать нельзя. Он, если увидит сомнение, тут же настоит на своем решении. А я ведь женщина: мы всегда сомневаемся, как такое спрячешь?

«Я не хочу с вами разводиться, Мирослав Станиславович», – смешно от формулировки. Губы растягиваются в улыбке. Как же нелепо выйдет: выкаю и брак сохранить хочу.

«Мирослав, мы не должны разводиться», – так прибьет за панибратство. Зыркнет – и все мои «должны, не должны» сгорят синим пламенем, встретившись с простым мужским «я так решил».

«Я думаю, нам не стоит разводиться», – вот, без имен, еще и с собственной оценкой. Придраться не к чему. Я подумала, а ты решай. Нет, нельзя, снова бразды правления ему отдаю. А он и так галопом по семейной жизни несется.

«Еще два месяца, Мирослав Станиславович, может, повременим?» – просто, но совершенно неубедительно. Нужно действовать радикально: сразу все карты на стол.

«Мы не будем разводиться, а будем спасать вашу компанию, Мирослав Станиславович!» – для убедительности даже топаю ногой, будто все это не в моих мыслях происходит.

Машина плавно тормозит у шлагбаума, иду навстречу – Евсеев в это время выходит и открывает дверь. Поражаюсь галантности этого мужчины: даже с подчиненной не забывает о вежливости. Начинаю завидовать его избраннице: таких мужиков точно больше не найдешь. Цокаю и отнекиваюсь от мыслей – слишком часто думаю о боссе вне работы. Обещала же себе больше этого не делать и продержалась… ни черта не продержалась.

– Доброе утро, Мирослав Станиславович. – Улыбаюсь приветливо, но Евсеев не разделяет моей радости, он серьезен и собран, как всегда, хоть на щеках красуется отросшая щетина, а во взгляде бесконечная тоска. Но от решения не отступает: намерен освободить меня от уз брака и лишить себя всего, к чему долго и упорно шел.

– Доброе, Ксения. – Кивает и, дождавшись, пока я пристегнусь, трогается в направлении суда.

Молчание давит, даже радио, похрипев для приличия, затихает под мрачным настроением Евсеева, и мы едем в суровой тишине, в которой даже дышать страшно. Рассматриваю приборную панель, подсвеченные кнопки и переключатели, лишь бы отвлечься и не думать о том, что собираюсь сделать. В тишине едем недолго: боссу кто-то трезвонит, он раздает указания, и я расслабленно прикрываю глаза, радуясь, что гнев обрушивается не на меня. Как мало, оказывается, в жизни надо: чтобы начальник не зудел над ухом и не указывал, что и как делать.

Едва не засыпаю под бубнеж Евсеева и дергаюсь, когда машина паркуется у нужного здания. В душу закрадывается тоска: нужно было раньше сказать, а не тянуть до последнего.

– Мирослав… – Поворачиваюсь, но в ответ лишь хлопает дверца машины. Евсеев уже идет по сугробам ко мне. Подает руку, помогая выбраться и не застрять в куче, на которую уже налипла дорожная грязь. – Может…

– Давайте потом, ладно? Сейчас есть более важный вопрос. – Улыбается сдержанно, но я слишком хорошо его знаю: складка между бровей и отстраненный взгляд выдают задумчивость. Наверняка он придумал уже тысячу и один способ уговорить меня отказаться от развода, но из благородства и уважения не предлагает, потому что не сможет отступить, станет давить, и я все равно соглашусь. Уже согласилась, только решение не озвучила.