Текст книги "Гражданская война в Испании 1936–1939"

Глава 11. Зона республиканцев

Бунт генералов зажег в стране множество локальных гражданских войн – впрочем, не они стали главной причиной крушения республиканского государства. Сутью неспособности власти справиться с кризисом был один решающий фактор: неизбежный паралич левоцентристского правительства перед лицом восстания правых с одной стороны и левой революции – с другой.

Была и другая причина – развал государственного механизма, когда многие его функционеры, от дипломатического корпуса до полиции, не говоря о вооруженных силах, поддержали националистов.

НКТ и ВСТ, на которые легли основные тяготы боев, быстро заполнили вакуум, создав на республиканской территории революционные организации. Единственным полноценным исключением была Баскония. «Там нет революционной ситуации, – отмечали очевидцы. – Угроза для частной собственности отсутствует»[252]252
  Pierre Vilar. La guerra civil española. Barcelona, 1986. P. 104.


[Закрыть].

Численность двух союзов трудящихся резко выросло, отчасти из-за восхищения их делами, но в основном по чисто практическим соображениям: теперь они были властью. Скоро каждый из них стал насчитывать по 2 миллиона членов, что не может не удивлять, учитывая территориальные потери республики. Быстро росли также ПОУМ и Коммунистическая партия. Прирост численности коммунистов – до 250 тысяч за 8 месяцев – объяснялся привлекательностью для среднего класса их партийной дисциплины, возможностями для карьеры, боязнью перед арестами правых; точно так же левые вступали в Фалангу в зоне националистов[253]253
  Испанская коммунистическая партия в докладе Коминтерну от 15 февраля 1937 г. заявляла, что ее численность составляет 250 тыс. человек, «из которых 135 тыс. на фронте» (РГАСПИ 495/120/259. с. 3).


[Закрыть].

В первые дни восстания Мадрид выглядел революционным городом – почти на каждой улице милиция ВСТ и НКТ проверяла документы. Обычно на милиционерах были темно-синие monos (подобие комбинезонов) и значки или цветные шарфы, обозначавшие их политическую принадлежность: черно-красные у анархо-синдикалистов, красные у социалистов и коммунистов. Невозможность или нежелание регулярно бриться придавали им облик дикарей (на взгляд иностранцев). При всех обязательно были винтовки. «Праздные молодые люди, – писал Асанья в дневнике, – вместо того чтобы воевать в окопах, позерствуют с боевым оружием на улицах, таская свои винтовки на плечах»[254]254
  Manuel Azaña. La revolución abortada // Obras completas. México, 1967. Vol. III. P. 499.


[Закрыть].

Первоначальный отказ правительства раздать оружие не прошел бесследно: рабочие хорошо запомнили ощущение беспомощности перед лицом военного мятежа, а это означало, что в первые месяцы много оружия было припрятано «на всякий случай». Кроме того, деятельность националистического подполья, как в Овьедо и в Сан-Себастьяне, не позволяла отправлять слишком много мужчин на фронт, так как неприятностей можно было ждать и в тылу.

Социалистический ВСТ был самой мощной организацией в столице, хотя НКТ быстро набирала силу за его счет. Девушки из организации социалистической молодежи в красно-голубом повсюду собирали деньги для левых благотворительных организаций: их вдохновляла возможность заговаривать с кем угодно, не навлекая на себя обвинения в распущенности. Школьники, одетые как юные пионеры (попытка копировать советский оригинал), ходили парами, звонко распевая лозунги, как таблицу умножения. Иностранные журналисты делали далеко идущие выводы из того, что с улиц почти исчезли пиджаки, воротнички и галстуки среднего класса. Это, правда, объяснялось не только преследованием людей в буржуазной одежде, но и небывалой жарой и новой модой на непринужденность.

После мобилизации большей части милиции на разные фронты Мадрид стал утрачивать революционный облик. На углах улиц опять появились попрошайки, открывались дорогие магазины и рестораны – можно было подумать, что война идет где-то на дальних берегах. Казалось, только иностранные журналисты в кафе и в барах отелей на Гран-Виа все еще считают, что столица находится в центре событий. При этом ситуация в экономике безнадежно ухудшалась: из-за нехватки наличности профсоюзы начали печатать собственные «купоны», обязательные к приему городскими властями, вынужденными помогать городскому населению выживать в тяжелой обстановке.

Шок гражданской войны заставил испанских рабочих открыть глаза на внешний мир, откуда шла помощь для борьбы с фашизмом, но одновременно замкнуться, доверяя только соседям. В каждом городке, в каждой деревне был свой революционный комитет, которому полагалось олицетворять власть и поддерживать местный политический баланс. Он был обязан организовывать все то, чем раньше занимались центральные и местные власти. На границе в Пиренеях милиционеры-анархисты в синих monos вместе с разодетыми пограничниками проверяли паспорта: теперь не чиновник центрального ведомства, а комитет пограничного городка решал, можно ли впустить иностранца в страну.

Местные комитеты занимались всеми насущными нуждами людей. По их распоряжению гостиницы, частные дома и торговые заведения были отданы под госпитали, школы, сиротские приюты, штаб-квартиры милиции и партийные штабы. Мадридский отель «Палас», один из крупнейших в Европе, в первые дни использовался как сиротский приют, «Ритц» – как военный госпиталь.

Комитеты учредили собственные силы безопасности для прекращения самовольных расправ по личным мотивам, маскируемых под антифашистские операции. Ответственность за правосудие легла на революционные трибуналы, разбирательства которых выглядели куда более цивилизованными, чем пародии на суд в начале войны. Обвиняемым позволяли обращаться за помощью к защитникам и вызывать свидетелей – разумеется, стандарты сильно различались в той или иной области, и кое-где правосудие оставалось все той же комедией гротеска. Когда стал рассеиваться страх первых дней, уменьшилось и число смертных приговоров.

В Астурии НКТ учредила «Военный комитет Хихона». Основной силой Конфедерации были докеры, моряки и, главное, рыбаки, создавшие кооператив, решавший все их профессиональные вопросы. В Авилесе и в Хихоне моряки национализировали промысловый флот, территории доков и рыбоконсервный завод[255]255
  См.: Fernando Solano. La tragedia del Norte. Barcelona, 1938. P. 73.


[Закрыть]. ВСТ имел большее влияние на суше, среди горняков. Со временем его комитет слился с анархистами, председателем общего совета стал социалист. При этом в Сантандере в Военном комитете верх взяли социалисты, и анархисты стали нападать на их авторитарный стиль.

Совершенно иначе обстояли дела в Басконии. На место хунт обороны пришла автономная Республика Эускади, провозглашенная 1 октября. (Еще раньше республиканский триколор был заменен красно-зелено-белым баскским флагом икурринья.) Официальное учреждение баскского правительства («лехендакари») под председательством Хосе Антонио Агирре состоялось спустя неделю на собрании муниципальных делегатов, в традиционном стиле: клятвы произносились под священным Деревом Герники[256]256
  Дерево Герники – знаменитый дуб, символизирующий традиционные свободы народа Бискайи и басков в целом. Сеньоры Бискайи, включая королей Кастилии и карлистских претендентов, приносили под этим деревом клятву уважать эти свободы. Дуб, о котором идет речь, был посажен в 1860 г. и известен как «Сын» – он был заменен новым саженцем в 1986 г. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Большинство портфелей забрала консервативная Баскская националистическая партия, республиканцам и социалистам достались лишь второстепенные министерства[257]257
  Баскское правительство состояло из 4 советников PNV, 3 из PSOE, 1 из ANV, 1 из Izquierda Republicana и 1 из PCE.


[Закрыть].

Анархисты, сильные в Сан-Себастьяне и в рыболовецких общинах, не требовали для себя роли в правительстве – и ничего в итоге не получили. Баскские националисты установили суровый контроль силами своей военизированной милиции Euzko Godarostea, где не было ни левых, ни небасков. Однако позднее ВСТ и НКТ сколотили собственные батальоны, вошедшие в баскский корпус «Эускади». Смешанные чувства басков, верных республике, предоставившей им автономию, но социально и религиозно гораздо более близких националистам, не могли не порождать губительное недоверие среди союзников[258]258
  См.: Santiago de Pablo, Ludger Mees and José A. Rodríguez Ranz. El péndulo patriótico. Historia del Partido Nacionalista Vasco. II. 1936–1979. Barcelona, 2001.


[Закрыть].

Из всех регионов, стремившихся к самоуправлению, дальше всего зашла Каталония. Журналист Джон Лэнгдон-Дэвис[259]259
  Лэнгдон Дэвис Джон – корреспондент английской «Нью кроникл». (Прим. ред.)


[Закрыть], описывая противоречия в Барселоне, назвал ее «самым странным городом в сегодняшнем мире, где анархо-синдикализм поддерживает демократию, анархисты поддерживают порядок, а философы, находящиеся вне политики, поддерживают власть»[260]260
  John Langdon-Davies. Behind Spanish Barricades. London, 1937. P. 63.


[Закрыть].

Вечером 20 июля Хуан Гарсиа Оливер, Буэнавентура Дуррути и Диего Абад де Сантильян[261]261
  Диего Абад де Сантильян – псевдоним Синесио Ваудилио Гарсия Фернандеса – писателя, историка и экономиста, одного из ведущих анархистов Испании и Аргентины. (Прим. ред.)


[Закрыть] встретились во дворце Женералитата с президентом Компанисом. При них было оружие, с которым они еще утром штурмовали казармы Атарасанас. Днем они побывали на спешно собранной конференции более 2 тысячи представителей местных федераций НКТ. Там выявилось коренное противоречие между сторонниками немедленного провозглашения либертарного общества и теми, кто предлагал подождать разгрома генералов.

Компанис еще в бытность молодым адвокатом защищал за символические гонорары анархистов. Его симпатия к ним была необычной для каталонских националистов, часто отзывавшихся о них почти по-расистски, как о «мурсианцах» – поскольку основой движения анархистов были приезжие из-за пределов Каталонии. Хотя некоторые каталонские политики позднее отрицали эти его слова, но Компанис якобы так приветствовал делегатов-анархистов[262]262
  Например, Josep Tarradellas. Цит. по Walther L. Bernecker. Colectividades y revolución social. Barcelona, 1983. P. 386.


[Закрыть]: «Во-первых, я должен сказать, что к НКТ и ФАИ еще никогда не относились так, как они заслуживают. Вас всегда сурово преследовали, я тоже в силу политической необходимости выступал против вас, хотя раньше был с вами. Ныне вы – хозяева города и Каталонии, потому что одни вы возобладали над фашистской военщиной… и я надеюсь, что вы не забудете, что верные члены моей партии оказали вам помощь… Но вы победили, и теперь все в вашей власти. Если я не нужен вам как президент Каталонии, скажите прямо сейчас – и я стану простым солдатом в борьбе против фашизма. Если же вы, напротив, верите, что я, моя партия, мое имя, мой престиж могут быть полезны, то положитесь на меня, на мою верность, на мое убеждение, что все позорное прошлое мертво».

Независимо от того, действительно ли Компанис произнес эти слова, Асанья позднее назвал их частью заговора против Испанского государства. Но каталонский президент был реалистом: официальные республиканские силы в Барселоне насчитывали 5 тысяч человек военизированных формирований, а как показали события в других местах, полагаться только на них было очень опасно. Регулярной армии в Барселоне больше не существовало, потому что большинство мятежных офицеров были перебиты, а солдаты разбежались по домам или вступили в рабочую милицию. Винтовки из казарм Сант-Андреу и из других арсеналов попали к анархистам, имевшим теперь 40 тысяч стволов, розданных 400 тысячам их единомышленников в Барселоне и окрестностях. Со стороны Компаниса было бы безумием напасть на них в момент их наибольшей силы и популярности. Анархисты также были его лучшими союзниками в противодействии возвращения власти к мадридскому правительству. Компанис описывал положение сухо: «Преданные обыкновенными стражами законности и порядка, мы обратились за защитой к пролетариату».

Каталонский президент поставил анархистов перед принципиальной дилеммой, которую сформулировал Гарсиа Оливер[263]263
  Гарсиа, Оливер Хуан (1901–1980) – анархо-синдикалистский революционер, лидер ФАИ, в начале испанской гражданской войны 1936–1939 гг. руководитель антифашистской милиции Каталонии (июль – сентябрь 1936). Когда НКТ неохотно вступила в правительство Народного фронта, Гарсиа Оливер занял пост министра юстиции в кабинете Франсиско Ларго Кабальеро (ноябрь 1936 – май 1937).


[Закрыть]: «Либертарный коммунизм, равносильный анархистской диктатуре, или демократия, означающая коллаборационизм»[264]264
  Solidaridad Obrera. 18 July 1937.


[Закрыть]. Навязывание анархистского социального и экономического самоуправления остальному населению выглядело скорее предательством либертарных идеалов, чем сотрудничеством с политическими партиями. Абад де Сантильян говорил, что они не верят в любую форму диктатуры, включая собственную[265]265
  См.: Diego Abad de Santillán. Por qué perdimos la guerra. Buenos Aires, 1940. P. 169.


[Закрыть].

На своей конференции в Сарагосе всего за несколько недель до этого анархисты подтвердили, что любой политической философии нужно позволить развить наиболее подходящую для нее форму общественного сосуществования. Это означало работу бок о бок с другими политическими организациями при уважении различия во взглядах друг друга. Этот подход при всей своей искренности был упрощением, так как сама идея рабочего контроля и самоуправления была совершенно неприемлема как для либеральных республиканцев, так и для коммунистов. Обе эти группы в свое время будут одерживать верх, сначала принудив анархистов отказаться от многих их принципов, а потом оттеснив их от властных постов[266]266
  См.: Bernecker. Colectividades y revolución social. P. 437–448.


[Закрыть].

Даже если бы анархистам, сидевшим в богатом кабинете каталонского президента, предложили ключи от королевства и заодно спросили их, как они видят будущее, они все равно оказались бы перед очень непростым выбором. В их силах было одним махом превратить Каталонию и Арагон в независимое псевдогосударство, но это создавало опасность страшного столкновения в критический момент с социалистами и коммунистами. К тому же правительство в Мадриде контролировало золотой запас, и бойкот со стороны остального населения Испании и иностранных компаний мог в кратчайший срок погубить каталонскую экономику.

И все же больше всего на решение анархистов повлияла необходимость единства в борьбе с военным мятежом и забота о своих товарищах в остальной Испании. Требования солидарности пересилили прочие соображения. Нельзя было оставлять товарищей в меньшинстве – их раздавили бы марксисты.

Поэтому либертарные вожаки предложили другим партиям разделить с ними контроль над Каталонией. По их рекомендации 21 июля был создан Центральный комитет антифашистской милиции, большинство в котором осталось за либертарианцами – однако они обещали признавать права меньшинств и заняли только пять должностей из пятнадцати. При этом они наивно надеялись, что в других областях республиканской Испании, где они были в меньшинстве, с ними поступят так же[267]267
  Комитет получил каталанское название Comitè Central de Milícies Antifeixistes. Из пяти постов либертарианцы отдали пять представителям НКТ (Дуррути, Гарсия Оливеру и Асенсу) и два – ФАИ (Абад де Сантильяну и Аурелио Фернандесу). 23 июля Дуррути и другие вожаки либертарианцев ушли на фронт, еще больше ослабив их влияние (см.: John Brademas. Anarcosindicalismo y revolución en España, 1930–1937. Barcelona, 1974. P. 175).


[Закрыть].

Центральный комитет антифашистской милиции контролировал буквально все, от безопасности и основных служб до социального обеспечения; Женералитат был низведен до роли теневого или «ждущего» правительства, стал «чисто формальной структурой»[268]268
  Ossorio. Vida y Sacrificio de Companys. P. 172.


[Закрыть]. Его советники могли строить планы и чертить графики, но практически не имели доступа к реальной власти и не могли контролировать ситуацию.

Важнейший процесс перевода промышленности на военные рельсы был начат Хуаном Гарсиа Оливером и Эухенио Вальехо еще в первые дни боев. Женералитат создал военно-промышленную комиссию только в августе, и она долго не имела влияния[269]269
  Об отношениях между Женералитатом и анархистами в области финансов и промышленности см.: Francesc Bonamusa. La Guerra civil a Catalunya. Vol. II. P. 54 f.


[Закрыть] – в отличие от каталонской администрации, утратившей политическую инициативу, но не всю власть. НКТ оказалась не способна контролировать ни экономику, остававшуюся в руках Женералитата, ни банковскую систему, попавшую в руки социалистов из ВСТ.

Противоречия политической власти подстерегали анархистов на каждом шагу. В их манифесте 1917 года, например, осуждались все развлекательные мероприятия, приучающие людей к жестокости и безнравственности, – такие как коррида и непристойные кабаре. Но роль цензоров-диктаторов была еще худшим плевком в сторону их убеждений.

Между тем 30-тысячное анархо-феминистское движение «Mujeres Libres» («Свободные женщины»)[270]270
  См.: Fraser. Recuérdalo tú… P. 393.


[Закрыть] заклеивало плакатами квартал красных фонарей, убеждая проституток отказаться от их образа жизни. Они предлагали им свои учебные курсы, где помогали осваивать производственные профессии; но другим анархистам для этого не хватало терпения. Симпатизировавший анархистам француз Камински писал, что сутенеров и наркоторговцев они убивали на месте.

Заметным явлением войны был стихийный рост женского движения после выборов 1936 года. Оно произрастало не из литературы или теории, занесенной из-за рубежа (не считая, возможно, нескольких переводов Эммы Гольдман[271]271
  Гóльдман Эмма (известная также как Красная Эмма, 1869–1940) – американская анархистка (родом из Российской империи). Выступала против института брака и призывала женщин к раскрепощенности, то есть «свободной любви». (Прим. ред.)


[Закрыть]), а из инстинктивного убеждения женщин в том, что свержение классовой системы должно означать конец любой патриархальности. Анархисты всегда провозглашали равенство всех людей, но, как подчеркивали «Mujeres Libres», отношения между полами по-прежнему оставались феодальными. Самым вопиющим несоответствием между проповедуемыми идеалами анархистов и реальностью была разная оплата труда мужчин и женщин на большинстве предприятий НКТ. Еще одним центром приложения усилий феминисток служила организация социалистической молодежи.

За пределами крупных городов прогресс был невелик: самой наглядной демонстрацией «политики равенства» было участие женщин из милиции в боях на фронте. Статистика на этот счет отсутствует, но таких вряд ли было намного больше тысячи. Правда, много тысяч женщин находились под ружьем в тылу, в обороне Мадрида принимал участие женский батальон. (Германский посол был шокирован, когда Франко однажды отдал приказ казнить нескольких пленных женщин из милиции, после чего спокойно продолжил обед.) Мода на равное участие полов в войне пошла на спад с усилением авторитарного командования военными действиями, а также по мере ухудшения положения на фронтах. К 1938 году роль женщины вернулась к строго вспомогательной службе[272]272
  См.: Mary Nash. Mujeres libres: España, 1936–1939. Barcelona, 1975.


[Закрыть].

Также очевидцы обращали внимание на специфическое отношение к зданиям в Барселоне: один из них писал, что народ охотно уничтожает символы, но с наивной и порой чрезмерной бережливостью относится к тому, что кажется полезным. Религиозные сооружения, патриотические монументы и женская тюрьма были снесены или сожжены дотла, зато к больницам и школам относились с огромным уважением, почти как националисты к церквам.

Важнейшими достижениями республиканского правительства 1931–1933 годов были успехи в образовании и сокращение неграмотности. Меры по ограничению влияния Церкви первоначально создали огромную брешь в образовательной системе, зато школьное строительство и программы подготовки учителей поражали своим размахом. Республика утверждала, что построила 7 тысяч школ, тогда как за 22 предыдущих года их появилось только тысяча. 50-процентная неграмотность в большинстве областей при монархии теперь резко сократилась, многие новаторские проекты, вроде странствующих театров Гарсиа Лорки, были частью энергичной попытки помочь крестьянской массе освободиться от невежества и связанной с ним социальной уязвимости. В этом же направлении неустанно действовали «народные дома» ВСТ и анархистские ateneos libertarios («либертарные клубы»)[273]273
  Sandie Holguín. República de ciudadanos. Barcelona, 2003. P. 209 f.


[Закрыть]. Больше всего иностранных визитеров, вроде Сент-Экзюпери, восхищала во время войны упорная учеба неграмотных милиционеров в окопах.

Атрибуты власти рабочего класса были видны в Барселоне повсюду – над общественными зданиями развевались партийные флаги, особенно диагональный черно-красный флаг НКТ. Анархисты разместили свою штаб-квартиру в бывшем здании Федерации промышленников, ОСПК Хоана Комореры, находившаяся под контролем коммунистов, – в отеле «Колумб». ПОУМ завладела отелем «Фалкон», хотя его опорой была не Барселона, а скорее Лерида. Эта партия росла потому, что предлагала электорату нечто среднее между программами анархистов и коммунистов. Но поскольку ее предводитель Андреу Нин в свое время поддерживал Троцкого, сталинисты ненавидели ПОУМ даже сильнее, чем анархистов: для них не имело значения, что Троцкий и его Четвертый интернационал часто подвергали ПОУМ нападкам.

Барселона всегда была оживленным городом и после Июльской революции осталась прежней. Экспроприированные машины носились по улицам на большой скорости, часто происходили аварии, но скоро этому пришел конец: бензин стал отпускаться только для необходимых поездок. Из репродукторов, висевших на деревьях вдоль проспектов, раздавалась музыка и чрезмерно оптимистические выпуски новостей. Вокруг репродукторов тут же собирались группы, обсуждавшие такие события, как наступление на Сарагосу, падение которой ожидалось со дня на день. Дружеские связи завязывались мгновенно, формальные обращения ушли в прошлое. Иностранцы были дорогими гостями, и каждый стремился разъяснить им суть конфликта в стране, упирая на необходимость борьбы с фашизмом. Рабочие были тверды в уверенности, что достаточно просто объяснения, чтобы соседние демократии «проснулись» и помогли им в борьбе против Франко, Гитлера и Муссолини. Атмосфера была горячей, везде царил оптимизм: Джеральд Бренан[274]274
  Бренан Джеральд – британский эссеист, офицер в отставке, писатель и критик. Большую часть жизни провел в Испании. (Прим. ред.)


[Закрыть] говорил, что гости Барселоны 1936 года никогда не забудут этого волнующего и вдохновляющего опыта. Иностранцам вежливо возвращали чаевые с объяснением, что такие подачки развращают и дающего, и берущего.

Наибольший контраст между Мадридом и Барселоной проявлялся в судьбе гостиниц. В столице коммунистическая партия забрала отель «Гейлордс» для постоя своих главных функционеров и русских советников; в Барселоне «Ритц» использовался НКТ и ВСТ как «Учреждение питания номер 1» – общественная столовая для всех нуждающихся.

Самыми убежденными сторонниками частной собственности оказались, вопреки ожиданиям, вовсе не либеральные республиканцы, а компартия и ее каталонский филиал ОСПК – обе эти организации следовали линии Коминтерна на маскировку революции. Пассионария и другие члены ЦК страстно доказывали, что в Испании не происходит никакой революции, и отважно защищали предпринимателей и мелких землевладельцев. В это время в ГУЛАГе умирали богатые крестьяне-кулаки. Коминтерн, никак не реагируя на это вопиющее противоречие, рекомендовал развешивать в деревнях вокруг Валенсии лозунги вроде: «Мы уважаем и тех, кто хочет коллективно обрабатывать свою землю, и тех, кто хочет заниматься этим индивидуально» или «Вредить интересам мелких фермеров – значит, вредить отцам наших солдат»[275]275
  РГАСПИ 495/120/259.


[Закрыть].

Эта продиктованная Москвой антиреволюционная установка толкала средний класс в ряды сторонников компартии. Даже традиционные газеты каталонского делового сообщества «La Vanguardia» и «Noticiero» восхваляли дисциплину по-советски – одновременно анархистская модель уже ощущалась по всей республиканской зоне, и прежде всего в средиземноморском поясе.

Это небывалое массовое движение рабочего самоуправления порождало множество противоречий и споров. Либеральное правительство и компартия видели в нем крупнейшее препятствие своим усилиям организовать военное сопротивление. Они были убеждены, что такой стране, как Испания, с ее сильным местным патриотизмом и нежеланием реагировать на угрозу, пока она не окажется под самым носом, необходим централизованный контроль. Например, анархисты Каталонии считали, что главное для победы в войне – отбить Сарагосу. Наступление Африканской армии на юго-западе воспринималось ими как событие в чужой стране.

Поборники самоуправления настаивали, что продолжение социальной революции – главный побудительный мотив для борьбы. После июльских боев, когда правительство отказалось вооружить анархистов, те подозревали его в намерении отнять у них все плоды победы.

Это принципиальное столкновение позиций подрывало единство республиканского альянса. Сторонникам централизованного государства суждено было победить в борьбе 1937 года, но боевой дух населения был безнадежно подорван стремлением компартии монополизировать власть.

Коллективы в республиканской Испании отличались от колхозов в Советском Союзе: они основывались на совместном владении и распоряжении землей или производством. Одновременно существовала как государственная социалистическая промышленность, прошедшая реструктуризацию и управляемая НКТ и ВСТ, так и частные компании, совместно управляемые трудящимися и собственниками. Кроме того, была популярна сбытовая кооперация мелких арендаторов земли и ремесленников – она давно укоренилась во многих частях страны, особенно у рыбаков. В одной Каталонии перед войной кооперацией было объединено примерно 100 тысяч человек. Больше всего этой тенденции способствовала, конечно, НКТ, однако она не была чужда и членам ВСТ[276]276
  ВСТ и ВСТ-НКТ объединяли 15 % коллективов в Новой Кастилии и Ла-Манче, большинство в Эстремадуре, очень мало в Андалусии, около 20 % в Арагоне и 12 % в Каталонии.


[Закрыть].

Сильнее всего кооперация была развита в Каталонии и Арагоне, где в нее было вовлечено более 70 процентов рабочей силы. Всего на республиканской территории это затрагивало около 800 тысяч человек в сельском хозяйстве и более миллиона – в промышленности. В Барселоне рабочие комитеты контролировали всю сферу услуг, нефтяную монополию, судовые и крупные сборочные компании, такие как «Вулкано» и «Форд», текстильную промышленность, а также мелкое производство.

Предположения иностранных журналистов, что кооперация представляет собой всего лишь возврат к сельским коммунам Средневековья, были ошибочными. Модернизация уже не вызывала страха, потому что ее последствия находились под рабочим контролем. В деревнях и на заводах стали возможны прогресс и рационализация, которые раньше приводили бы к упорным забастовкам. Союз деревообработчиков НКТ закрыл сотни неэффективных мастерских для сосредоточения производства на крупных предприятиях.

Вся промышленность была перестроена по вертикали, от лесоповала до конечного продукта. Схожие структурные перемены происходили в таких разных отраслях, как кожевенная, мелкая металлообработка, текстильная и хлебопекарная отрасли. Возникали, конечно, серьезные проблемы с приобретением нового оборудования для перепрофилирования таких уже ненужных отраслей, как производство предметов роскоши, или недогруженных из-за дефицита сырья, как текстильная. Их главной причиной была попытка мадридского правительства укрепить свой контроль путем запрета на валютный обмен для коллективных предприятий.

Вскоре социальная революция в промышленности Каталонии столкнулась с рядом проблем. Из-за восстания ощутимая доля внутреннего рынка была потеряна, а во время войны резко упала стоимость песеты: меньше чем за пять месяцев импортное сырье подорожало почти на 50 процентов. Это сопровождалось неофициальным торговым эмбарго, которого потребовало пронационалистическое руководство Банка Испании от мирового бизнес-сообщества. Центральное правительство усиливало свой контроль, проводя жесткую кредитную политику и регулируя доступ к валютному рынку. Ларго Кабальеро, главный соперник анархистов, даже выступил за подписание правительственного контракта на пошив военной формы с иностранными компаниями, категорически отказав текстильщикам НКТ[277]277
  Утрата рынков и нехватка сырья привели к 40-процентному падению производства текстиля, но продукция машиностроения выросла за следующие 9 месяцев на 60 %.


[Закрыть]. Последние исследования доказывают, что падение промышленного производства за время войны объяснялось не одним только «революционным беспорядком»[278]278
  Josep Maria Bricall. Les collectivitzacions // Anna Salles (ed.). Documents 1931–1939.


[Закрыть].

В рабочих комитетах подолгу дискутировали, но после принятия решения проволочек с его реализацией не было. Уже через несколько часов после взятия казарм Атарасанас под надзором комитетов заработал водопровод, наладилась подача света и газа. Переход, согласно выработанной на конференции в Сарагосе системе, соответствующих фабрик на военное производство позволил к 22 июля начать сборку бронемашин. Не очень совершенные, они все же не были грубыми поделками: рабочие Каталонии были самыми квалифицированными во всей Испании. Австрийский социолог Франц Боркенау указывал, насколько улучшило ситуацию то, что технические специалисты могли работать без помех (чего не случилось в Советской России)[279]279
  См.: Franz Borkenau. The Spanish Cockpit. Michigan, 1963. P. 90.


[Закрыть].

После разгрома попытки переворота в Барселоне и быстрой перестройки промышленности анархисты восстали против попыток мадридского правительства вернуть себе контроль, угрожая отказом в кредитах. Рассматривался даже план захвата части испанского золотого запаса для обхода правительственного запрета на валютные операции – однако он был отвергнут региональным комитетом НКТ. Помимо финансов слабым звеном было отсутствие координации деятельности кооперативов внутри отраслей, но правительство было настолько некомпетентно в вопросах промышленности, что вряд ли у мадридских министров получилось бы справиться с этой проблемой.

Наряду с переменами в промышленности в южной части республиканской территории как грибы росли сельскохозяйственные кооперативы. Их организовывали члены НКТ – либо самостоятельно, либо совместно с ВСТ. Участие ВСТ объяснялось его согласием с тем, что наиболее практичным методом сельского хозяйства в наименее плодородных латифундиях является коллективизация. Правильно будет, видимо, сказать, что во многих местах социалисты шли этим путем, чтобы не позволить анархистам заниматься делом, которое те считали своей исключительной прерогативой.

В Арагоне анархистская милиция, особенно колонна Дуррути, насильно организовала несколько коллективных хозяйств. Их нетерпеливое стремление любой ценой получить урожай для пропитания городов, а также непоколебимая убежденность в своей правоте порой приводили к насилию. Арагонские крестьяне сопротивлялись диктату чересчур воодушевившихся промышленных рабочих Каталонии, многие боялись колхозов на русский манер.

В одном из приводимых Боркенау примеров показана гораздо большая эффективность других подходов. Анархистское звено добилось «значительного улучшения для крестьян, но ему хватило ума не проводить насильственной коллективизации остальной деревни, а дождаться, пока на нее подействует хороший пример»[280]280
  Franz Borkenau. Op. cit. P. 103.


[Закрыть]. Неудивительно, что коллектив, начинавший таким образом, работал отлично. В целом, как показывают работы по изучению коллективизации, «эксперимент был успешным для бедных крестьян Арагона»[281]281
  Brademas. Anarcosindicalismo. P. 204–209.


[Закрыть].

В Арагоне возникло примерно 600 коллективных хозяйств, хотя коллективизация распространилась далеко не на все деревни[282]282
  См.: José Borrás. Aragón en la revolución española, Viguera. Barcelona, 1983. P. 74 f.


[Закрыть]. Индивидуальным хозяевам – в основном мелким собственникам, боявшимся лишиться того малого, что у них было, – разрешалось сохранить столько земли, сколько можно было обработать без привлечения наемной рабочей силы. Там, где всегда существовала традиция мелких земельных владений, почти ничего не менялось. Тяга к совместной обработке земли была гораздо сильнее у безземельных крестьян, особенно в менее плодородных районах, где мелкие участки были убыточны[283]283
  В пользу коллективов было экспроприировано 65 % сельскохозяйственных земель в провинции Хаен, 56,9 % в Сьюдад-Реаль, 33 % в Альбасете и только 13,18 % во всей провинции Валенсия. См.: Aurora Bosch. Ugetistas libertarios. Guerra Civil y revolución en el País Valenciano. Valencia, 1983.


[Закрыть].

Альтернативой свободным коллективам как источникам продовольствия для республиканской зоны были государственные коллективы и раздача земель мелким владельцам. Эквивалентом государственного коллектива служила муниципальная ферма. Например, в провинции Хаэн, где НКТ практически отсутствовала, а ВСТ был слаб, муниципалитет забрал землю и организовал на ней производство.

Как пишет Боркенау, он нанял тех же braceros, батраков, которые трудились на прежних землевладельцев, на тех же наделах, при том же бесконечном рабочем дне и нищенской оплате. «Как не было перемен в условиях жизни, так не произошло их и в настроениях. Поскольку ими помыкают, как раньше, и так же мало платят, они начинают бороться с новой администрацией хозяйств точно так же, как боролись с прежней»[284]284
  Borkenau. Op. cit. P. 155–156.


[Закрыть]. Из описаний Боркенау следует вывод, что самоуправляемые коллективы были гораздо больше довольны жизнью, чем раньше, даже несмотря на отсутствие улучшений в материальном плане. Для них было важно самостоятельное управление коллективами – огромный контраст с катастрофой государственной коллективизации в Советском Союзе, которой крестьяне сопротивлялись, забивая скот и саботируя уборку урожая.

Анархисты были против reparto, дележа земли, так как считали, что частная собственность на землю – источник буржуазной психологии, «расчетливой и эгоистичной», которую они стремились навечно искоренить. Но, невзирая на идеологию, самоуправляемый кооператив был, вероятно, наилучшим решением проблемы продовольственного обеспечения. Коммунисты противились самоуправляемым коллективным хозяйствам как неэффективным, но в Арагоне сельскохозяйственное производство выросло на 20 процентов[285]285
  См.: G. Helsey. Anarcosindicalismo y estado en Aragón, 1930–1938. Madrid, 1994.


[Закрыть]. Производительность индивидуального труда была ниже, а кроме того, единоличники проявляли худшие черты мелкого хозяина: близорукость и подозрительность. При дефиците продовольствия они припрятывали его, подпитывая тем самым черный рынок, что подрывало поставки и боевой дух в республиканской зоне. Гражданский губернатор Куэнки, коммунист, впоследствии признавал, что преобладавшие в его провинции мелкие собственники земли придерживали зерно, когда города голодали.