Текст книги "Колокол смерти"

Глава 5

Самой удивительной особенностью дознания, проходившего на следующее утро, стала жаркая стычка между коронером и свидетелем-подростком Стэнли Хоупом. До появления последнего на свидетельском месте все шло гладко, как и предполагал известный своим сварливым нравом коронер. Вначале дала показания миссис Феррис. «Известно ли вам что-либо, миссис Феррис, о средствах, которыми мог располагать ваш муж?» – «У него было не более нескольких шиллингов, сэр, максимум фунт», – твердо ответила Мэй. Викарий породил немалые подозрения своим страстным панегириком в честь исчезнувшего служителя, как и тем, с какой явной неохотой он раскрыл обстоятельства, заставившие взять его на работу. Об этом говорить вообще не следовало, раздраженно подумал Крук, который никак не мог понять, отчего это священнослужители – не только дети Света, но еще и какие-то особенно неразумные дети здешнего мира. Хозяин «Синицы в руках» подтвердил, что накануне вечером Феррис заходил к нему в бар и вид у него был весьма изможденный, а местный констебль заявил, что в тот же вечер, только несколько позже, видел, как тот идет по улице с каким-то мужчиной.

– Лица этого мужчины не разглядели?

– Нет, сэр.

– И кто это мог быть, не знаете?

– В районе Эрлс-Корт живет много народа, сэр. Откуда мне знать всех?

– Как видите, несмотря на призывы полиции предоставить любую информацию, способную пролить свет на произошедшую трагедию, он так и не появился, – сентенциозно изрек коронер, и суду стало ясно, что представитель власти уже решил для себя, что этот незнакомец и человек, найденный мертвым в ризнице, – одно и то же лицо.

И тут пришла очередь Стэнли. Его показания о неизвестном, которого он видел в церкви во время службы, вызвали сначала удивление, а затем недоверие.

– Так, говоришь, этого мужчины не было в церкви, когда ты пришел?

– Нет, сэр, были только две старые дамы.

– Уверен?

– Совершенно уверен, сэр. Я всегда смотрю, кто из прихожан в церкви. По утрам это почти всегда одни и те же три-четыре человека.

– И ты не видел, как этот таинственный незнакомец входит в церковь?

– Нет, сэр. Да я и не мог видеть. Я был в ризнице, а это в противоположном углу церкви.

– Понимаешь ли, никто из дам, что были в церкви, вообще его не видели.

– А как они могли его увидеть, если обе были в часовне Святой Девы в восточном углу, а помещение для служек расположено у южного входа в церковь? Так что увидеть этого человека можно было только случайно, вот как я, например.

– И ты не слышал, как он входит в церковь?

– Нет, но у него могли быть резиновые подошвы. К тому же он был отделен от меня двумя дверями.

– Он уже был там, когда началась служба?

– Вполне возможно, но я его не видел.

– И мистер Фейн, по его словам, тоже не видел.

– Конечно, нет. Он торопился, да и не станет же он оглядываться по сторонам перед службой.

– Так когда, говоришь, тот человек ушел из церкви?

– Скорее всего, во время чтения символа веры. Во всяком случае, когда я начал собирать пожертвования, его уже не было.

– Тебе удалось разглядеть его?

– Он стоял сгорбившись, лицо закрывал ладонями, так что много я не увидел, только голову и руки. Я бы сказал, крепкий такой мужчина.

– А тебе не кажется странным, что, кроме тебя, его больше никто не запомнил? Ни молочник, который как раз в это время развозит свой товар, ни двое мальчишек – разносчиков газет, ни водитель фуры, ни кто-нибудь из случайных прохожих, никто?

– Так в семь утра на улице совсем мало народа. А кстати, кто видел входящим в церковь того, другого парня? Я имею в виду, которого нашли мертвым.

Коронер, казалось, на минуту смешался. Мистер Крук хмыкнул и сказал про себя: «Один ноль в твою пользу, малыш».

– Да и выходящим тоже, – пробурчал коронер.

Стэнли, однако, было не так-то просто сбить с толку.

– И мистера Ферриса тоже никто не видел уходящим, – напомнил он коронеру. – Да и как я входил в церковь, если уж на то пошло, тоже никто не видел.

Еще раньше коронер заставил Мэй признать тот факт, что у ее мужа был складной нож, похожий на тот, что торчал в спине у убитого.

– Так ведь такие ножи есть еще у сотни людей, – прорыдала она.

В конце концов жюри пришло к заключению, что таинственный незнакомец на задней скамье церкви – это всего лишь плод детского воображения. Да, Стэнли дал официальные показания, но это еще ни о чем не свидетельствует. Подросток, как минимум раз в неделю ходящий в кино, вполне мог принять тень в церковном приделе за живого человека. Больше его никто не видел, он рассеялся, как дым, и никак не укладывался в картину произошедшего, как ее нарисовало себе следствие. Пусть даже подросток сам уверовал в то, что действительно видел этого типа. Жюри признало Уильяма Ферриса виновным в умышленном убийстве, и судья немедленно выписал ордер на его арест.

Все еще не веря услышанному, Мэй поднялась и направилась к выходу, но тут же почувствовала на своей руке чью-то ладонь и, подняв голову, увидела крупного мужчину с багровым лицом, который был у нее накануне.

– Все нормально, – негромко проговорил он, – ведь именно этого мы и ожидали. Не позволяйте себе падать духом.

Выйдя на улицу, Мэй удивилась, увидев на небе яркое солнце: после перенесенного испытания ей почему-то казалось, что мир должен окраситься в траурные тона. Она обернулась и снова увидела все того же мужчину. Он открыл дверь такси, подтолкнул Мэй внутрь, нетерпеливо бросил: «Ну, где этот мальчишка?» – и повелительно махнул рукой юному Стэнли. Тот безропотно скользнул внутрь, и такси отъехало.

Мэй сидела совершенно прямо, словно аршин проглотила, ее руки в скромных нитяных перчатках сжимались и разжимались на коленях.

– Как они могли? – наконец прошептала она. – Как они могли?

– Другого вердикта и быть не могло, – заверил ее Крук. – Ваш муж исчез, а на этом малом была его сутана, он лежал в ризнице Ферриса, и из его спины торчал нож, также, возможно, принадлежащий Феррису. Любое расследование должно с чего-то начинаться. И вам нет нужды беспокоиться по этому поводу.

– Вы не понимаете. – Мэй медленно повернулась к нему: – Представьте себе на секунду, что он слышал их приговор. Что бы, по-вашему, он сделал? Это последняя соломинка, та самая, что переломила спину верблюду…

Крук задумался. Она была права. Но юный Стэнли высказал более здравую мысль.

– Ничего подобного, – заявил он. – Это означало бы признание в убийстве. Найти мистера Ферриса и узнать, почему он ушел, – вот что нам надо сделать. Знаете, – Стэнли порывисто повернулся к Круку, – у меня появилась идея. Может, он увидел тело в ризнице и испугался, что все подумают, что это он…

– Ты не в кино, – едва сдерживаясь, перебил его Крук. – Где был Феррис, когда этот тип надел его сутану? Нет, нет, позвольте мне рассказать, как мне все это представляется. – Он повернулся к Мэй: – У него были какие-то причины уйти – может, подскажете, какие?

Она помотала головой.

– И этот малый должен был заменить его в церкви, дав ему, таким образом, несколько часов свободного времени. Это объясняет наличие пяти шиллингов в кармане пальто убитого – плата за выполнение обязанностей служки. После окончания службы никто в течение долгого времени Ферриса не хватится. Как вам такая версия?

– Обычно он приходит около восьми, чтобы прибраться в церкви, – с некоторым сомнением возразил Стэнли.

– Да кто там в это время бывает? Никого, а даже если кто-то из престарелых дам задержится, что с того? Репутация у него отменная, ну, увидят его, решат, что вернулся за чем-то – приличный семейный человек, жена, ребенок, да и церковь после окончания службы не запирают. Нет-нет. Ваш викарий говорил мне, что в колокол звонят в полдень, это как-то связано с ангелами. Что ж, возможно, Феррис решил, что если один раз на удар будет меньше, ничего страшного не произойдет. Так, говорите, не знаете…

Мэй снова покачала головой.

– Точно?

– Совершенно точно. Он мне ни слова не сказал.

– Удивительно, – вмешался в разговор Стэнли, – с чего этот старый воробей решил, будто я все выдумал про того малого в церкви? Зачем ему это понадобилось?

– Все переворачивается с ног на голову, – пояснил Крук. – Путь наименьшего сопротивления – вот как называют это ученые люди. То есть если бы тот тип существовал, он был бы как-то связан с этим делом, а если нет – тогда все ясно, виноват Феррис. Тем более что ему трудновато будет доказать обратное, – задумчиво добавил он.

– Так затем вы нам и нужны, – бесхитростно сказала Мэй, заставив его улыбнуться.

– Но вы ведь верите, что я видел этого человека, – настойчиво сказал Стэнли, и в его голубых глазах – голубых глазах мальчика из церковного хора, как позднее напишет один начинающий журналист, – мелькнула тревога и надежда. – Был он там, говорю вам, был.

– Да я верю, верю, – кивнул Крук. – Но даже если бы его не было, мы бы его придумали. И не смотри на меня так, малыш. Как ты думаешь, за что платят адвокатам? – А про себя добавил: «И чего его сюда понесло? Ведь сколько лет прошло».

Билл Парсонс находился в кабинете мистера Крука, «изготавливая» кое-какие свидетельства, когда туда вошел его работодатель. Крук всегда с иронией думал о том, что на службе у него находится человек, который большую часть своей жизни только тем и занимался, что нарушал закон и извлекал из этого немалую выгоду. Репутация Билла была известна полициям трех стран, но засадить его не удалось ни одной, и вовсе не из-за недостаточного старания. Несколько лет назад ему пришлось с немалым сожалением отказаться от продолжения карьеры после того, как пуля полицейского угодила ему в пятку. Отныне, стоило ему хоть немного ускорить шаг, как он начинал хромать. Хромота профессионального жулика бросается в глаза не меньше, чем Каинова печать, а неудобств создает даже больше. В случае необходимости можно низко надвинуть шляпу на лоб, но как скрыть хромую ногу?

– Ну? – спросил Билл, откладывая бумаги в сторону.

– Обвинительный вердикт.

– То, чего мы и ожидали. Господи, до чего же предсказуема наша полиция. И что дальше?

– Вопрос, какого черта он это сделал?

– Всадил нож в спину этому малому?

– Какого черта смылся? И ведь возвращаться не собирается. Он снял со счета восемьдесят фунтов и все, за вычетом одного-двух, оставил жене. На новую работу он рассчитывать не может: вся полиция стоит на ушах, не говоря о публике, которую хлебом не корми, дай бесплатно позабавиться. Следовательно…

Билл провел указательным пальцем по горлу:

– Осталось одно?

– Если полиция права, ножа у него больше нет.

– А новый купить не на что?

– Его фотография напечатана во всех газетах, а он не из тех, кто ищет популярности. К тому же чем плоха река?

– Да, но если он выбрал именно этот пункт назначения, зачем ему даже эти несколько фунтов из восьмидесяти?

– Начнем сначала. Почему Феррис уволился из «Нью-Риджент»? Почему заговорил об уходе из Эрлс-Корт? Почему взял с собой так мало денег, если собирался вернуться? А если нет, если решил сам с собой разобраться, то, повторю твой вопрос: зачем они вообще ему понадобились? Какого черта он так заинтересовался убийством в Кэмден-тауне?

– Парни вроде него любят читать про убийства. Это для них главная строка в сводке новостей.

– Для него – нет. Он ненавидел такие вещи. Однажды встал на сторону убийцы. Интересно, что он сказал, когда взяли молодого Филлипса? Надо бы спросить у его жены.

– Думаете, он знал о таких делах больше, чем ему хотелось бы?

– Вполне может быть, Билл, вполне может быть. Интересно, однако, что мистер Феррис делал в ту ночь.

Билл Парсонс, являвший собой энциклопедию современной криминалистики, подвинул к себе гроссбух, который держал специально для Крука, и начал перечислять детали:

– Уркхарт, Генри. Возраст – пятьдесят два года. Ювелир, работал в Кэмден-тауне. Прочно принадлежал к среднему классу. Особый интерес проявлял к изготовлению на заказ оправ к роскошным драгоценностям. Перед смертью занимался изумрудным ожерельем для некоего Макнила – выгодный заказ, тянул на три-четыре тысячи фунтов. Работа ему заменяла жену и детей, другой семьи у него не было. Место, где он работал, закрывалось в шесть тридцать, но Уркхарт часто задерживался там до восьми или даже позднее – в таких случаях он ужинал в ближайшей столовой. По словам напарника, если у него появлялась какая-то особенно тонкая работа, он мог засиживаться до ночи. В Кенсингтоне у Уркхарта была двухкомнатная квартирка, и, кроме работы, единственным его отдохновением были французские фильмы. Никаким порокам он не предавался. Владел языками и много путешествовал, но думал всегда только о работе. В Европе его ценили как знатока своего дела. Вероятно, будь он посостоятельнее, мог бы сделать себе имя в своей области, но начинал с самых низов, подручным, и годами работал за копейки, чтобы освоить профессию во всех ее тонкостях, так что как следует развернуться возможности не имел. Но изумрудное ожерелье – это была, судя по всему, работа незаурядная, и, конечно, такого рода новости быстро расходятся в определенных кругах. Вечером девятого он решил задержаться и поработать подольше в мастерской, которую оборудовал себе там же, в Кэмден-тауне. По словам напарника, последнего из тех, если не считать убийцы, кто видел Уркхарта живым, он был в хорошем настроении и сообщил, что задержится надолго, потому что Макнил позвонил и сказал, что ожерелье ему нужно раньше, чем предполагалось.

– Подарок очередной подружке? – спросил Крук с достойной сожаления развязностью.

– Парень собрался жениться, это был свадебный подарок.

– Ну, а я о чем? – ничуть не смутился Крук.

– Горинг ушел с работы незадолго до семи – сначала поужинать, потом поиграть в бридж. Уходил он последним, на месте больше никого не оставалось. Следующий важный свидетель – юный Филлипс.

– Это тот парнишка, которого взяла полиция?

– Он самый. Он стоял за прилавком и был весьма многообещающим, по оценке Горинга, молодым человеком, хотя и не фанатиком вроде Уркхарта. Звездочка, короче говоря. По словам Филлипса, он попал в неприятную историю и должен был срочно найти где-то сто фунтов. Написал дяде, объяснил ситуацию – малопонятную, надо сказать, хотя на дознании этот момент постарались обойти, – и как раз в тот вечер ожидал ответа. Письмо пришло, но в нем содержался категорический отказ. Юный Филлипс впал в отчаяние. Единственным, по его соображению, человеком, кто мог бы его выручить, был его работодатель. Он позвонил ему домой – это было примерно в половине девятого, – но ему сказали, что тот еще не вернулся. Тогда он позвонил в мастерскую – подтвердить это, естественно, было некому, – Уркхарт взял трубку и сказал, что ждет его. Филлипс утверждает, что зашел, как и велел ему Уркхарт, через боковую дверь. Было это в девять или около того. Уркхарт усадил его, выслушал и пообещал дать сотню. У него всегда были под рукой какие-то деньги – приторговывал серебром на стороне, главным образом изделиями в георгианском стиле и эпохи королевы Анны. Кое-какие серебряные изделия полиция обнаружила при обыске помещения. Иные представляли немалую ценность, но, конечно, не для вора – при продаже его бы сразу застукали. Таковы показания Филлипса, чего бы они там ни стоили. На следующее утро по дороге на работу он вернул долг – пятерками и десятками – своему заимодавцу.

– Полагаю, доказать, что первоначально деньги были уплачены Уркхарту, труда не составило? – осведомился Крук.

– Да, кое-какие банкноты были опознаны, но какое это имеет значение? Ведь парень так или иначе стоял на том, что получил деньги от Уркхарта.

– Никаких расписок или чего-нибудь в этом роде?

– Ничего.

– Странно как-то для делового человека.

– Коронер тоже так посчитал. Дальше – вся эта история с ожерельем. Филлипс утверждал, что, когда он пришел к Уркхарту в мастерскую, ожерелье лежало на столе. Уркхарт сказал, что уйдет еще не скоро. Филлипс же, по его словам, оставался там совсем недолго – Уркхарт был не из тех, что попусту теряли время. Парень припомнил, что, когда он вышел на улицу, часы на церкви пробили четверть. На обратном пути он зашел в какой-то дешевый кинотеатр, их полно в том районе. Сказал, делать ему в тот вечер было нечего, а просто сидеть дома не хотелось.

– Корешок от билета сохранился?

– Его спрашивали об этом, но он сказал, что всегда выбрасывает этот мусор.

– И коронерский суд отверг его показания in toto[4]4
  В целом (лат.).


[Закрыть]?

– И судей можно понять, – дипломатично заметил Билл. – Просто так, без всяких гарантий возврата, дать сотню, – нет, на старину Уркхарта это было не похоже. А ко всему прочему исчезло ожерелье.

– А парень, будучи в деле, знал, как от него избавиться.

– Вполне возможно, его разделили на части. Слишком много шума вокруг этой штуковины, продавать целиком было рискованно. Полиция обнаружила в бумагах Уркхарта кое-какие эскизы и обнародовала их и здесь, и на континенте. Даже в наши времена к убийству относятся всерьез, особенно если в нем, ко всему прочему, не замешана женщина.

– А не замешана женщина бывает едва ли не в том единственном случае, когда мужчина убивает из-за нее, – сухо заметил Крук. – Публика, конечно, любит в убийствах всякого рода романтические оттенки.

– Изумруды в последнее время нигде не всплывали, ну да оно и не удивительно. Кому бы в руки они ни попали, явно уже той же ночью были на континенте.

– Уркхарта вроде нашли с проломленной головой, так?

– Ну да, поработали нашим старым приятелем – тупым предметом. Скорее всего, палкой.

– И ее следов тоже не нашли?

– Пока нет. Но это должно быть нам на пользу. Медики утверждают, что ударов было нанесено несколько. Жуткое зрелище.

– Удивительно, как это полиции с такой регулярностью не удается найти эти самые тупые предметы. А палка, конечно, должна была сгореть.

– Костров на улицах Кэмден-тауна замечено не было.

– Когда, по словам Филлипса, он вернулся домой?

– Говорит, около половины одиннадцатого, но подтвердить это некому. Домохозяйка ушла в кино, другого жильца тоже не было дома. Постоянной служанки там нет, а из соседей никто не видел его входящим или выходящим. Домохозяйка вернулась около половины двенадцатого, света в его окне не заметила и, поскольку он ночная птаха, решила, что дома его нет.

– Что, как говорят военные, доказательством не является.

– Попробуй убедить в этом присяжных, – огрызнулся Билл. – В любом случае звонить он никому не звонил, писем не писал и вообще не делал ничего, что могло бы свидетельствовать в его пользу. И уж, конечно, пары часов было вполне достаточно для того, чтобы спрятать окровавленную палку. Хотя бы даже где-нибудь в укромном углу Ричмонд-парка.

– Ладно, – прервал его Крук, – в конце концов, оправдывать или обвинять Филлипса – не наше дело. Вопрос в том, каким боком в этом деле замешан Феррис. Не забывай, когда он в последний раз угодил примерно в такую же историю, там тоже фигурировало пропавшее ожерелье.

– Он знал больше, чем был готов сказать – вот вполне безопасное предположение. Но, как бы то ни было, в полицию он не обратился.

– Интересно все же, помнит ли миссис Феррис, где он был в тот вечер. – Крук немного помолчал, потом неожиданно оживился. – Забавная штука память, – протянул он. – Пробуждается, когда этого ждешь меньше всего. Я тут подумал кое о чем. Автобусный билет.

Билл промолчал. Его недоброе, тонко очерченное и, наверное, некогда привлекательное лицо сейчас было напряжено, и в его бесстрастном выражении даже таилась некоторая угроза.

– Том Гомера, который миссис Феррис продемонстрировала мне как одну из двух книг, которыми ограничиваются читательские интересы ее мужа, был заложен автобусным билетом. Тогда я не обратил на это внимания, а сейчас вспомнил маршрут – тридцать первый. А тридцать первый ходит из Эрлс-Корт в Кэмден-таун. Вопрос, Билл, заключается в том, когда был куплен этот билет.

Глава 6

Увидев в этот ранний утренний час на ступеньках лестницы, ведущей к двери ее квартиры, мистера Крука, который сегодня походил на букмекера даже больше, чем обычно, Мэй ничуть не удивилась. «Мне хотелось бы еще раз взглянуть на этот том Гомера», – даже эти слова ее почти не задели. Билет был на месте, и Крик убедился, что память его не подвела. Тридцать первый маршрут, до Кэмден-тауна.

Только теперь Мэй посмотрела на него с некоторым любопытством.

– Зачем это вам?

– Что заинтересовало вашего мужа в Кэмден-тауне? – вопросом на вопрос ответил Крук.

– Понятия не имею. – Ее глаза расширились от страха. – Вы ведь не хотите…

– А он вообще упоминал когда-нибудь про Кэмден-таун?

– Конечно. Относительно недавно им понадобилось съездить туда с викарием. Мистер Фейн должен был прочитать там проповедь, а Вилли всегда ездил с ним в его машине, чтобы убедиться, что его преподобие ничего не забыл…

– И в тот день они тоже ездили на машине?

– Да. Помню, Вилли вернулся немного позднее обычного и я еще сказала, что в мире, должно быть, немало чудаков, которым нравится петь гимны в такой час. Казался сильно уставшим. Да, сказал еще, что ездить с мистером Феном гораздо опаснее, чем лежать в окопах во Франции.

– Охотно верю, – согласился Крук. – Так, говорите, он выглядел измотанным, когда вернулся?

– Да. Конечно, в его обязанности не входит разъезжать ночами на машине, но мистер Фейн такой забывчивый.

– Когда, говорите, он в тот вечер вернулся домой?

– Где-то около половины одиннадцатого.

– Сильно усталым?

– Не то чтобы усталым… Скорее – как бы это поточнее сказать… ну, словом, выглядел так, будто из него все соки выжали, как будто часы вдруг перестали ходить. Долго не ложился, несколько часов сидел, ничего не делая, просто смотрел на огонь.

– И читал? – вопросительно добавил Крук.

– Нет, все то время, что мы были вместе, а просидела я с ним до полуночи, он даже не прикоснулся к книге.

– А потом?

– Может быть, не знаю. Но когда я вернулась в гостиную в три ночи – к тому времени он так еще и не лег, – Вилли сидел спящий у погасшего камина, и книги рядом с ним не было. Я разбудила его, и он сразу поднялся и пошел со мной, и так больно было на него смотреть.

– А вы уверены, что он в тот день уезжал с викарием?

– Да. Он сказал, что без него мистер Фейн всегда сбивается с пути. Отправились они рано, потому что ни тот, ни другой не знали Кэмден-тауна.

– Какого это было числа?

Мэй заколебалась: трудно сказать точно. Да это, собственно, и не имеет значения, успокоил ее Крук.

– Скажите, а перед этой поездкой Вилли ничего не говорил про убийство?

– Нет. По-моему, никакого убийства еще и не было. Но в любом случае – нет, ничего не говорил. Помню, я еще подумала: вот Вилли прислуживает в церкви, а в это время кто-то убивает человека. Знаете, так странно иногда в голове совершенно разные вещи связываются, – извиняющимся тоном сказала она.

– Бывает, – согласился Крук. – А с этим юным Филлипсом ваш муж случайно знаком не был?

– Не думаю. Просто то убийство сильно подействовало на него.

– И вы по-прежнему не имеете от него никаких известий?

– Нет, сэр.

Мистер Фейн был раздражен и раздосадован. Начальство, и гражданское и церковное, целую историю раздули вокруг смерти человека, которого при жизни благополучно не замечали. Ни церковь, ни государство даже не задумывались о его здравии, и если дух отбывшего в мир иной сохранил хоть какое-то чувство черного юмора, которое делает жизнь терпимой для девяти десятых занятого своими делами человечества, то поднявшаяся из-за него суета должна была бы его позабавить. Начать с того – а для мистера Фейна это было во всем деле главным, – что церковь, оскверненная святотатством, должна быть освящена заново и такое дело потребует немалых усилий. Трудно ожидать, что епископу может понравиться убийство в церкви, хотя, надо отдать ему должное, он ни словом, ни намеком не упрекнул в этом лично мистера Фейна. Но если епископ оказался справедлив, то о большей части прихожан того же не скажешь. Любой викарий подтвердит, что среди верующих всегда найдется некоторое количество тех, кому не нравятся либо его методы управления приходом, либо характер, либо религиозные воззрения, и в настоящий момент это самое количество было готово – хотя и не в открытую – заявить, что, будь у них другой духовный наставник, столь печальное событие никогда бы не случилось в их церкви.

Далее, повторное освящение с неизбежностью потребовало времени, на протяжении которого церковь пришлось закрыть, и верной пастве пришлось искать приюта в сени других алтарей. Ну а викарий и мистер Бертон тоже были вынуждены выполнять свои обязанности – крещения, отпевания, наставления заблудших душ – под чужими сводами, и хотя, на вкус мистера Бертона, который с легкостью отслужит обедню даже в баре, все церкви на одно лицо, мистер Фейн принадлежал к другому, старшему, менее либеральному поколению. Церковь была для него домом, и он мучительно страдал от его утраты, даже временной.

Вдобавок к этому викарию доставляла большие переживания неустанная деятельность полиция и прессы. Он вздрагивал от каждого телефонного звонка, и в конце концов ему пришлось попросить брать трубку домохозяина. Даже если звонил кто-то из прихожан, невозможно угадать, когда она – а это всегда была она – начнет задавать неудобные вопросы. Бертон, этот добрый малый, справлялся с такого рода неприятностями гораздо более эффективно, нежели его коллега.

– Вы что, хотите, чтобы меня засадили на шесть месяцев за неуважение к суду? – рычал он в трубку, и эта простая юридическая формулировка почти всегда заставляла собеседника замолчать.

Тем временем охота на Ферриса продолжалась. Власти придумывали все новые и новые вопросы и бомбардировали ими бедного мистера Фейна, которого, будь он подозреваемым, судья давно бы приговорил к высшей мере, настолько невнятными и противоречивыми были его ответы. Помимо того, он просто боялся появляться на улице, где его поджидали любопытствующие прихожане. Заходя на почту или в аптеку, он неизменно чувствовал себя центром всеобщего внимания, не говоря уж о том, что его забрасывали письмами мужчины – и даже одна женщина, – жаждущие занять место Ферриса.

Поэтому когда на пороге его дома появился мистер Крук, викарий встретил его таким измученным взглядом, что даже адвокат, при всем своем красноречии, не нашел что сказать.

– Кажется, это вы остановили меня на улице, а потом пришли на дознание, представляя интересы Ферриса? – требовательно заговорил викарий голосом таким хриплым, что он напоминал скорее карканье ворона.

– Не могу отрицать. – Крук был тронут таким вниманием к своей особе.

– Ну и что, нашли вы его?

– Ферриса? Еще нет. Скажите, какого числа вы ездили на проповедь в Кэмден-таун?

Викарий с удивлением воззрился на Крука.

– А какое это, собственно, имеет отношение к исчезновению моего помощника?

– Именно это я и стараюсь понять. Он ведь ездил с вами, верно?

– Да.

– На машине?

– Да.

– И вернулись вы тоже вместе?

Мистер Фейн как будто немного смутился.

– Н-нет… нет. Я никогда не задерживаю этого бедного малого, когда мы куда-нибудь ездим, ему и так приходится выслушивать массу моих проповедей дома.

– То есть вы хотите сказать, что, приехав в церковь, отпустили его?

– Да, сразу, как началась проповедь.

Крук кивнул. Картинка начала более или менее складываться. Миссис Феррис сказала, что муж вернулся домой поздно, в подавленном состоянии. Далее – автобусный билет. Он был куплен в Эрлс-Корт до конечного пункта в Кэмден-тауне, из чего следует, что Феррис сел в омнибус либо до, либо после того фатального вечера. Здравый смысл подсказывал Круку, что скорее всего после. Говорят, убийцы находят извращенное удовольствие в том, что возвращаются на место преступления, но это, конечно, бред, усмехнулся про себя Крук. Какое там удовольствие, просто страх неведения, жгучая потребность узнать о поминутном развитии событий. Знай Феррис об убийстве Уркхарта больше, чем то, чем в настоящее время располагает следствие, не сидел бы на месте в ожидании результатов – не такой он человек.

Крук возвращался на работу с надеждой, что там его ждут новые сведения о загадочном билете. И Билл его не разочаровал.

Оставив мистера Фейна в еще большем недоумении, чем прежде, Крук вернулся в лабиринты, как он любил их называть, Блумсбери.

– Куплен утром десятого, – объявил Билл, как только его патрон захлопнул за собой дверь. – И что из этого следует?

– Именно то, что я и ожидал. Он знает – или знал – больше, чем говорил. Если это его самого – я имею в виду Ферриса – рук дело, у меня к нему нет никаких претензий: любой имеет право защищать свои интересы. Но если ему что-то известно и он это утаивает, то тогда он – собака на сене. Ненавижу эгоистов, Билл.

Билл недовольно откашлялся.

– Да, да, можешь бурчать сколько тебе угодно, но это так. Он ничем, ну, абсолютно ничем не хочет нам помочь, хоть как-то направить. А из этого следует, что мне придется начинать с самого начала – покопаться в раннем детстве нашего друга. – Он ухмыльнулся.

Билл ухмыльнулся в ответ. Он знал, как любит Крук именно такие дела.

Хоть напарника – если не считать Билла – у него не было, и не было почти никакого штата, Круку всегда удавалось выкроить время на собственное расследование. Он испытывал глубочайшее недоверие к обычным детективным агентствам, о которых без обиняков говорил, что две трети из них погрязли в коррупции, а оставшаяся треть чиста только потому, что работают там такие тупицы, платить которым мошенники считают бесполезным.

В Сомерсет-Хаусе[5]5
  Крупное общественное здание в Лондоне, где расположены художественные музеи и государственные учреждения.


[Закрыть] Крук выяснил, что бракосочетание Уильяма Ферриса и Мэй Уайт состоялось в первую неделю октября 1925 года. В биографической справке самого Ферриса значилось, что он сын Генри Уильяма Ферриса, священнослужителя, ныне покойного. По церковному справочнику Крокфорда Крук проследил путь упомянутого Генри Уильяма в приход Маунтфорд, графство Хантс. Из записей явствовало, что он умер в 1921 году. Семнадцать лет прошло. Верно, срок солидный, и все же должны были остаться те, кто его помнит. А может, вдова жива.

Маунтфорд хоть и провинциальный, но почтенный городок с большим собором, аккуратными, ухоженными домами, выходящими на плавно уходящую вниз главную улицу, бесчисленными скверами и переулками, сбегающимися к собору. Сам собор, если смотреть на него снаружи, особого впечатления не производит – вытянутое в длину здание с приплюснутой квадратной башней посредине. В здешних краях бытует легенда, будто изначально башня венчалась шпилем, но, преследуемый неким злым духом, он уже через несколько лет после возведения рухнул, и тогдашний епископ, усмотревший в этом волю высших сил, у которых шпиль вызвал неудовольствие, не предпринял никаких мер к его восстановлению. В результате здание и приобрело свой как бы стесанный вид, к большому разочарованию сотен и тысяч фотографов-любителей, ежегодно наезжающих в эти края.