Текст книги "Тысяча и одна ночь"

Потом Шамс-ан-Нахар принялась его расспрашивать, как он узнал о начале всей истории и о деле Абу-аль-Хасана и почему тот уехал. И ювелир рассказал ей, что пришло Абу-аль-Хасану на ум и побудило его выехать, и Шамсан-Нахар стала вздыхать о разлуке с Абу-аль-Хасаном и сказала: «О такой-то, знай, что души людей сходны в страстях, и одни люди стоят других. Не может исполниться дело без слов, не достигается цель без старанья, и достаётся отдых только после труда…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто шестьдесят вторая ночь

Когда же настала сто шестьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Шамсан-Нахар говорила ювелиру: «Отдых достаётся лишь после труда, и успех сопутствует только благородным. Теперь я посвятила тебя в наше дело, и в твоей власти сорвать с нас покров, но нет благородства больше твоего. Ты знаешь, что эта невольница хранит мою тайну, и поэтому она занимает у меня большое место. Я избрала её для важных дел, и пусть не будет для тебя никого выше её. Осведоми её о своих делах и будь спокоен – ты в безопасности от того, чего ты боишься из-за нас, и не будешь ты заперт в таком месте, которое бы она тебе не открыла. Она станет приходить к тебе от меня с новостями для Али ибн Беккара, а ты будешь посредником при передаче вестей между нами».

Потом Шамс-ан-Нахар поднялась (а она едва могла подняться) и пошла. И ювелир шёл перед ней, пока она не достигла ворот его дома, а затем он вернулся и сел на своё место, насмотревшись на её красоту, которая его ошеломила, и услышав её слова, от которых смутился его ум, и её образованность и изящество поразили его. И он просидел, раздумывая о свойствах девушки, пока душа его не успокоилась, и тогда он потребовал пищи и поел, чтобы удержать дух в теле, а затем он переменил одежду и, выйдя из дому, направился к юноше Али ибн Беккару.

Он постучал в ворота, и слуги не замедлили встретить его и шли перед ним, пока не привели его к своему господину. И ювелир нашёл его лежащим на постели. И, увидя ювелира, Али сказал: «Ты заставил ждать себя и прибавил заботы к моей заботе». А затем он отослал слуг своих и велел запереть двери и сказал ювелиру: «Клянусь Аллахом, о брат мой, я не сомкнул глаз с того дня, как мы с тобою расстались. Невольница приходила вчера ко мне с запечатанной запиской от своей госпожи Шамс-ан-Нахар».

И Али ибн Беккар рассказал ему обо всем, что произошло у него с невольницей, и воскликнул: «Клянусь Аллахом, я растерялся и не знаю, что делать, и мало у меня терпения! Абу-аль-Хасан был мне другом, так как он знал невольницу». Услышав его слова, ювелир засмеялся, и Али ибн Беккар спросил его: «Как можешь ты смеяться моим словам, когда я обрадовался тебе и сделал тебя защитой против превратностей?»

И он принялся вздыхать и плакать и произнёс такие стихи:

 
«Над плачем смеётся он моим, увидав меня –
Стерпев, что я вытерпел, он сам бы заплакал.
Над любящим сжалится в его испытаниях
Лишь тот, кто, как он, в тоске и долго страдает,
Любовь и печаль, и стон, и мысль, и тоска моя
По милом, что в уголках души обитает.
В душе поселился он и бросить не мог её
На миг, но как ценно мне его пребыванье!
И друга иного я взамен не хочу его,
И, кроме него, никто мне не был любимым».
 

Когда ювелир услышал от него такие слова и понял эти нанизанные стихи, он заплакал из-за его плеча и рассказал ему о том, что случилось у него с невольницей и её госпожой с тех пор, как он её покинул. И Али ибн Беккар прислушивался к его словам, и при каждом слове, которое он слышал, цвет его лица переходил от бледного к алому, и тело его то становилось сильнее, то ослабевало. А когда ювелир дошёл до конца рассказа, Ибн Беккар заплакал и воскликнул: «О брат мой, я, во всяком случае, погибаю! О, если бы мой срок был близок и я избавился бы от этого! Но я прошу у тебя милости – будь мне помощником и успокоителем во всех делах, пока Аллах захочет, чего захочет – я не стану ни словом перечить тебе».

«Ничто не погасит в тебе этого огня, кроме встречи с той, кем ты увлёкся, – сказал ювелир, – но это произойдёт не в таком опасном месте. Нет, встреча будет у меня, в том помещении, куда приходила невольница и её госпожа. Это тот дом, который она сама себе выбрала, и я хочу свести вас друг с другом, чтобы вы могли пожаловаться на муки любви, перенесённые вами». – «О господин, – отвечал Али ибн Беккар, – делай что хочешь, награда тебе у Аллаха! Поступай же так, как найдёшь правильным, и не затягивай, чтобы я не умер от этих огорчений!»

И я провёл у него эту ночь, развлекая его рассказами, пока не взошёл день и не настало утро», – говорил ювелир…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто шестьдесят третья ночь

Когда же настала сто шестьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир говорил: «И я провёл у него эту ночь, развлекая его рассказами, пока не взошёл день, а потом я совершил утреннюю молитву, выйдя от него, направился к себе домой. И я успел просидеть лишь немного, пока пришла невольница. Она приветствовала меня, а я отвечал на её приветствие и рассказал ей о том, что произошло у меня с Али ибн Беккаром».

«Знай, – сказала невольница, – что халиф уехал от нас и в нашем доме нет никого. В нем будет лучше, и мы будем вернее скрыты». – «Твои слова правильны, но все же тот дом не таков, как этот. Мой дом больше подходит для нас и лучше нас скроет», – сказал я, и невольница отвечала: «Верное мнение – твоё мнение! Я иду к моей госпоже, чтобы передать ей твой рассказ и изложить ей то, что ты говоришь».

И она поднялась и ушла и, придя к своей госпоже, изложила ей весь разговор, а потом она воротилась в моё жилище и сказала мне: «Дело вышло так, как ты говорил; приготовь же для нас помещение и ожидай нас». Потом она вынула из-за пазухи мешок с динарами и сказала: «Моя госпожа тебя приветствует и говорит тебе: «Возьми Этот мешок и трать из него на все, что понадобится по обстоятельствам».

И я поклялся, что не возьму ничего из денег, а невольница взяла мешок и вернулась к своей госпоже, и сказала ей: «О госпожа, он не принял денег, но отдал их мне». И госпожа её ответила: «Не беда!»

А после ухода невольницы, – говорил ювелир, – я поднялся и пошёл в свой второй дом и переправил туда всю нужную утварь и роскошные ковры, и перенёс в этот дом фарфоровые, стеклянные, серебряные и золотые сосуды. Я приготовил все, что требовалось из еды и питья, и когда невольница пришла и увидела, что я сделал, это ей понравилось, и она велела мне привести Али ибн Беккара. «Его не приведёт никто, кроме тебя», – сказал я ей. И она пошла и привела его в превосходнейшем состоянии, и прелесть его была светла.

И я встретил его словами: «Добро пожаловать!» – рассказывал ювелир, – и, усадив его на подходящую скамейку, поставил перед ним немного очищенных цветов в фарфоровых и хрустальных сосудах разного цвета. А потом я разостлал перед ним скатерть со всякими кушаньями, вид которых расправляет грудь, и сел с ним разговаривать, чтобы утешить его. Невольница же ушла и отсутствовала до вечера, а после заката солнца она вернулась, и с ней была Шамс-ан-Нахар и две служанки, и больше никого. И когда она увидала Али ибн Беккара и Али ибн Беккар увидал её, он поднялся на ноги и обнял её, и она тоже его обняла, и оба упали на землю без сознания и пролежали с час времени.

А очнувшись, они принялись жаловаться друг другу на мученья разлуки и потом сидели и разговаривали, ведя ясные, мягкие и нежные речи, и взяли немного благовоний. И после того они стали благодарить меня за то, что я сделал, и я спросил их: «Не хотите ли чего-нибудь поесть?» – «Хорошо!» – отвечали они. И я принёс им кушанья, и они ели, пока не насытились, и вымыли руки.

И я перевёл их после того в другое помещение и принёс им вина, и они выпили и опьянели и наклонились друг к другу. И Шамс-ан-Нахар сказала: «О господин, доверши свою милость – принеси нам лютню или какой-нибудь музыкальный инструмент, чтобы наша радость стала в этот час полной». – «На голове и на глазах!» – ответил я и, поднявшись, принёс лютню. И Шамс-ан-Нахар взяла её и настроила, а потом положила лютню на колени и искусно ударила по ней, поднимая в душе огорчения и увеселяя печального. А затем она произнесла такие два стиха:

 
«Не спал я, как будто бы люблю я бессонницу,
И таю, как будто бы недуг для меня рождён.
Бежит по щеке слеза и жжёт, как огнём, её.
О, если бы знать я мог, расставшись, сойдёмся ль мы!»
 

И затем она принялась петь стихи, так что смутила разум. Пела она восхитительные стихотворения на разные голоса, и дом едва не плясал от великого восторга – такие она проявила чудеса в своём пении. И у нас не осталось ни разума, ни мыслей, и когда мы хорошо уселись и чаши Заходили между нами, невольница затянула напев и произнесла такие стихи:

 
«Обещал любимый свиданье мне, и исполнил он
В такую ночь, что за ряд ночей сочту я»
О ночь дивная! – даровал нам рок ей подобную,
А доносчики и хулители не знали,
И любимый спал, мой сжимая стан рукой правою,
И от радости обняла его я левой,
И, обняв его, упивалась я его уст вином,
И достался мне и медовый сок и улей!»
 

И когда мы утопали в море радости, – говорил ювелир, – вдруг вошла к нам, вся дрожа, маленькая служанка, и сказала: «О госпожа, подумай, как тебе уйти: люди окружили нас и настигли, и мы не знаем, какая Этому причина».

Услышав это, я встал испуганный, и вдруг слышу, одна невольница кричит: «Пришла беда!» И стада земля для меня тесна, при всем своём просторе. И я взглянул на ворота, но не нашёл там пути. Я подскочил к воротам соседа и спрятался и увидел, что люди вошли в мой дом, и поднялся великий шум.

Я подумал тогда, что весть о нас дошла до халифа и он послал начальника стражи, чтобы схватить нас и привести к нему. И я растерялся и просидел за воротами соседа до полуночи, не имея возможности выйти оттуда, где я был. И поднялся хозяин дома, и, увидев меня, испугался и почувствовал из-за меня великий страх. Он вышел из дома и подошёл ко мне, держа в руке обнажённый меч, и спросил: «Кто это У нас?» А я ответил ему: «Я твой сосед, ювелир».

И он узнал меня и повернул назад, а потом принёс свет и, подойдя ко мне, сказал: «О брат мой, нелегко было мне то, что случилось с тобою сегодня вечером!» «О брат мой, – спросил я его, – осведоми меня, кто был в моем доме и вошёл туда и сломал ворота? Я убежал к тебе и не знаю, как было дело». И сосед мой ответил: «Воры, которые забрались вчера к нашим соседям и убили такого-то и забрали его деньги, видели, как ты переносил свои вещи и принёс их в этот дом. Они пришли к тебе, взяли то, что у тебя было, и убили твоих гостей».

И мы с моим соседом встали и пошли в мой дом, – говорил ювелир, – и увидели, что дом пуст и в нем ничего не осталось. И я расстроился и воскликнул: «Что до вещей, то я не беспокоюсь об их пропаже, даже если это вещи, которые я одолжил у моих друзей! Не беда: друзья узнают, что я не виноват, так как моё имущество пропало и дом и разграблен. А вот что касается Али ибн Беккара и любимицы повелителя правоверных – я боюсь, что их дело станет известно, и это будет причиной гибели моей души».

И я обернулся к соседу и сказал ему: «Ты мой брат и сосед и покрываешь мой срам – что же ты мне посоветуешь сделать?» – «Вот что я тебе посоветую: выжидай! – сказал этот человек. – Те, что вошли в твой дом и взяли твои деньги, перебили лучший отряд из дворца халифа и отряд людей от начальника стражи, и правительственные стражники ищут их по всем дорогам. Может быть, они их повстречают, и тогда то, что ты хочешь, достанется тебе без труда».

И ювелир, услышав это, вернулся в свой другой дом, где он жил…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто шестьдесят четвёртая ночь

Когда же настала сто шестьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир, услышав эти слова, вернулся в свой другой дом, где он жил, и говорил себе: «Со мной случилось то, чего убоялся Абу-аль-Хасан. Он вот уехал в Басру, а я попался».

И весть эта распространилась среди людей, и люди стали приходить к нему со всех сторон, и некоторые злорадствовали, а другие оправдывали его и разделяли его горе. И ювелир жаловался им и не ел и не пил, так ему было тяжело.

И вот однажды он сидел и горевал, и вдруг вошёл к нему один из его слуг и сказал: «У ворот человек, который Зовёт тебя, и я его не знаю».

И ювелир вышел и поздоровался с пришедшим, и оказалось, что этот человек ему незнаком. «У меня с тобой будет разговор», – сказал этот человек. И ювелир ввёл его в дом и спросил: «Что у тебя за разговор?» А человек ответил: «Пойдём со мной в твой другой дом». – «А разве ты знаешь мой другой дом?» – спросил ювелир. «Все, что с тобой случилось, мне известно, – отвечал пришедший, – и ещё я знаю нечто такое, чем Аллах облегчит твою заботу». И я подумал про себя: «Пойду с ним, куда он хочет».

И мы отправились и пришли к дому, но человек, увидев Этот дом, сказал: «У него нет ни ворот, ни привратника, и в нем нельзя сидеть. Пойдём в другое место». И этот человек ходил с места на место, и я за ним, пока не пришла ночь, и я ни о чем его не спрашивал. И он все шёл, и я шёл с ним, пока мы не вышли на равнину, и человек говорил мне: «Следуй за мной!» – и ускорил шаги, а я торопился за ним и укреплял своё сердце, чтобы идти.

И мы пришли к реке и сели в лодку, и матрос стал грести и переправил нас на другой берег. И тогда этот человек вышел из лодки, и я вышел за ним. Он взял меня за руку и повёл по улице, на которую я в жизни не заходил, и не знал я, в какой она стороне. А затем человек остановился у ворот одного дома, открыл их и, войдя, ввёл меня с собою и запер ворота на железный замок. И он провёл меня по проходу, и мы вошли к десяти человекам, которые все были, как один, и это были братья.

И мы приветствовали их, – рассказал ювелир, – и они ответили на наш привет и велели нам сесть, и мы сели, а я уже погиб от сильной усталости. Мне принесли розовой воды и обрызгали мне лицо и дали мне выпить вина, а потом мне принесли пищу, и некоторые из этих людей поели со мной вместе, и я подумал: «Если бы в пище было что-нибудь вредное, они не ели бы со мной». А когда мы вымыли руки, каждый вернулся на своё место.

И эти люди спросили меня: «Знаешь ли ты нас?» – «Нет, – ответил я, – я в жизни вас не видел, и даже не видел того, кто привёл меня к вам, и никогда не видывал я этого места». – «Расскажи нам, что с тобою было, и не лги ни в чем», – сказали они, и я ответил: «Знайте, что мои обстоятельства дивны и дело моё удивительно. Знаете ли вы обо мне что-нибудь?»

«Да, мы те, что взяли прошлой ночью твои вещи, и мы забрали твоего друга и ту, что пела с ним», – сказали они. И я воскликнул: «Да опустит Аллах на вас свой покров! Где мой друг и та, что с ним пела?» И они показали мне рукою в сторону и сказали: «Там, но клянёмся Аллахом, о брат наш, их тайна неизвестна никому из нас, кроме тебя, и с тех пор, как мы привели их, мы их не видели до сего времени, и мы не спрашивали их, кто они, так как видели их величие и достоинство. А вот тот человек, который помешал нам их убить. Расскажи же нам о них истину и можешь не опасаться за себя и за них».

Услышав эти слова, – говорил ювелир, – я едва не погиб от страха и ужаса и сказал им: «О братья, знайте, что когда великодушие пропадёт, оно найдётся только у вас, и если у меня будет тайна, распространения которой я буду бояться, её скроет ваша грудь!» И я стал прибавлять им в этом смысле, а потом я нашёл, что поспешить с рассказом будет полезнее и лучше, чем скрывать его, и стал им рассказывать обо всем, что мне выпало, пока не дошёл до конца рассказа. И, услышав мою повесть, они спросили: «А тот юноша – Али ибн Беккар, а та девушка – Шамс-ан-Нахар? И я ответил им: «Да».

И им стало тяжело, и они встали и извинились перед нами обоими, а потом они сказали мне: «Часть того, что мы взяли из твоего дома, пропала, а это остаток». И мне отдали большую часть вещей и обязались возвратить их на место, ко мне домой, и вернуть мне остальное, и моё сердце успокоилось, но только воры разделились надвое; часть их была за меня, а часть против меня. Потом мы вышли из Этого дома, и вот что было со мною.

Что же касается Али ибн Беккара и Шамс-ан-Нахар, то они были близки к гибели от сильного страха. А затем я пошёл к Али ибн Беккару и Шамс-ан-Нахар и поздоровался с ними и сказал им: «Если бы узнать, что случилось с невольницей и двумя прислужницами и куда они ушли!» И оба ответили: «Мы о них ничего не знаем».

И мы продолжали идти, пока не достигли того места, где была лодка, и нас посадили в неё, и вдруг оказывается, это та лодка, в которой мы переехали. И матрос грёб до тех пор, пока не доставил нас на другой берег, и нас спустили на сушу, но не успели мы усесться на берегу и отдохнуть, как отовсюду и со всех сторон нас окружили всадники, точно орлы. И тогда те, что были с нами, поспешно вскочили, подобно орлам, и лодка вернулась за ними, и они сошли в неё, и матрос двинулся с ними, и они оказались посреди реки и уехали, а мы остались на суше, на берегу реки, и не могли ни двинуться, ни стоять спокойно. «Откуда вы?» – спросили нас конные, и мы не Знали, что ответить, и тогда, – говорил ювелир, – я сказал им: «Те, кого вы видели с нами, – разбойники. Мы их не знаем, мы – певцы. Они хотели нас схватить, чтобы мы им пели, и мы освободились от них только благодаря обходительности и мягким речам. Они сейчас нас отпустили, и с ними было то, что вы видели».

И всадники посмотрели на Шамс-ан-Нахар и Али ибн Беккара и сказали мне: «Ты не правдив в своих речах, а если ты говоришь правду – расскажи нам, кто вы, откуда, где ваше место и в каком квартале вы живёте».

И я не знал, что сказать им, – говорил ювелир, – и тогда Шамс-ан-Нахар вскочила и, подойдя к начальнику конных, потихоньку заговорила с ним, и он сошёл со своего коня и, посадив на него девушку, взял коня за узду и повёл, а другой сделал то же самое с юношей Али ибн Беккаром и со мною также. И предводитель всадников провёл нас до одного места на берегу реки, и тут он закричал на каком-то наречии, и к нему вышла из пустыря толпа людей, и с ними были две лодки.

И предводитель посадил нас в одну из них и сам сел с нами, а его люди сели в другую лодку, и нас везли до тех пор, пока не достигли дворца халифа (а мы боролись со смертью от сильного ужаса). И мы поехали, не останавливаясь, и приехали в одно место, откуда могли попасть к себе, и тогда мы вышли на сушу и пошли, и вместе с нами было несколько конных, которые развлекали нас, пока мы не пришли домой. А когда мы вошли в дом, всадники, бывшие с нами, простились и уехали своей дорогой, а что до нас, то мы вошли к себе и не могли двинуться из дома, и не отличали утра от вечера, и мы были в таком состоянии, пока не настало утро.

Когда же пришёл конец дня, Али ибн Беккар упал без памяти, и женщины и мужчины стали плакать по нем, а он лежал неподвижно. И кто-то из его родных пришёл ко мне, и меня разбудили и сказали: «Расскажи нам, что с нашим сыном и что значит то состояние, в котором он сейчас!» – «О люди, сказал я им, – выслушайте мои слова…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто шестьдесят пятая ночь

Когда же настала сто шестьдесят пятая ночь» она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ювелир сказал им: «О люди, выслушайте мои слова и не делайте со мною дурного! Подождите, он очнётся и сам расскажет вам свою историю». И я заговорил с ними сурово и стал их пугать, что осрамлю их. Я когда мы так разговаривали, Али ибн Беккар вдруг зашевелился на постели. И его родные обрадовались, и народ ушёл от него (а мне его близкие не дали уйти), и затем ему обрызгали лицо розовой водой, и, когда он очнулся и вдохнул воздух, его принялись спрашивать, что с ним, а он стал рассказывать, но его язык не мог быстро отвечать.

А затем он показал знаком, чтобы меня отпустили домой. И меня отпустили, и я вышел, не веря спасению. Я шёл до дому, идя между двух человек, и пришёл к своим родным. И, увидав меня в таком виде, они подняли вопли и стали бить себя по лицу, но я сделал им рукой знак: «Молчите!» – и они замолчали. А те два человека ушли своей дорогой. И я опрокинулся на постель и проспал остаток ночи, и очнулся лишь ко времени зари, и тогда я увидел, что родные собрались вокруг меня.

«Что с тобой случилось и поразило тебя злом?» – спросили они. А я сказал: «Принесите мне чего-нибудь выпить!» И они принесли мне вина, и я пил его, пока не напился вдоволь, а затем я сказал: «То, что было – было!» И они ушли своей дорогой. А я извинился перед моими друзьями и спросил их, вернулось ли что-нибудь из того, что пропало из моего дома. И они сказали: «Часть возвращена, и случилось это так: пришёл какой-то человек и бросил вещи в ворота дома, и мы его не видели».

И я стал утешать свою душу и провёл у себя два дня, будучи не в силах выйти из дому, а затем я ободрился и пошёл и пришёл в баню, чувствуя сильную усталость, и сердце моё было занято мыслями об Али ибн Беккаре и Шамс-ан-Нахар. А я не слышал о них ничего все это время и не мог пробраться в дом Али ибн Беккара, а у себя дома я не имел покоя, так как боялся за самого себя.

Затем я покаялся Аллаху великому в том, что совершил, и прославил его за своё спасение, а спустя некоторое время душа подговорила меня отправиться в ту сторону и через часок вернуться.

И когда я хотел идти, я увидел женщину, которая стояла, и вдруг оказывается, – это невольница Шамс-анНахар! Узнав её, я пошёл и торопился, идя, но она последовала за мною, и меня охватил из-за неё страх. И всякий раз, как я вглядывался в неё, меня брал – испуг, а невольница говорила мне: «Постой, я тебе что-то расскажу!» Но я не обращал на неё внимания. И я дошёл до мечети, стоявшей в одном месте, где не было людей, и тогда девушка сказала мне: «Войди в эту мечеть, – я скажу тебе словечко, и не бойся ничего!»

И она стала заклинать меня, и я вошёл в мечеть, а она вошла сзади. Я совершил молитву в два раката, а потом подошёл к девушке, испуская вздохи, и спросил её: «Что тебе?» А она спросила, что со мною. Я рассказал, что мне выпало, и передал ей, что случилось с Али ибн Беккаром, а потом я спросил её: «Какие у тебя вести?»

И она сказала: «Знай, что, когда я увидела, как люди сломали ворота твоего дома и вошли, я испугалась их и побоялась, что они от халифа и заберут нас с моей госпожой и мы сейчас же погибнем. И я убежала по крышам вместе с двумя прислужницами, и мы бросились и оказались у каких-то людей. Мы убежали к ним, и они доставили нас во дворец халифа в самом скверном состоянии, а там мы скрыли наше дело и ворочались весь вечер на угольях нашего беспокойства, пока не спустилась ночь.

И тогда я открыла дверь к реке и, позвав матроса, который увёз нас той ночью, сказала ему: «Мы не знаем, что с нашей госпожой, свези меня в лодке, – я поеду и поищу её на реке – может быть, я услышу что-нибудь о ней».

И матрос повёз меня в челноке и поехал со мною, и я все время ездила по реке, пока не наступила полночь. И я увидала лодку, направлявшуюся к той двери, и в ней был человек, который грёб, и с ним другой человек, стоявший на ногах, а между ними лежала женщина. И тот человек грёб, пока они не достигли берега, и когда женщина вышла, я всмотрелась в неё и вдруг вижу – это Шамс-ан-Нахар. И я подошла к ней, оторопев от радости, когда увидела её, после того как пресеклись мои надежды…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто шестьдесят шестая ночь

Когда же настала сто шестьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольница говорила ювелиру: «И я оторопела от радости после того, как пресеклись мои надежды. А когда я подошла к ней, она велела мне дать тысячу динаров человеку, который её привёз. И затем я с двумя прислужницами понесла её, и мы бросили её на постель. И она провела эту ночь в расстроенном состоянии, а когда наступило утро, я не давала невольницам и евнухам войти к ней и до неё добраться в течение всего дня.

А на другой день она оправилась от того, что с нею было, и я увидела, что она словно вышла из могилы. Я обрызгала ей лицо розовой водой, переменила одежду и вымыла руки и ноги. Я ухаживала за ней, и заставила её съесть немного пищи и выпить немного вина, так как у неё не было ни к чему охоты.

Когда же она подышала воздухом и здоровье вернулось к ней, я стала упрекать её и сказала: «О госпожа, посмотри и сжалься над собою! Ты видела, что с нами случилось, и тебе достались затруднения, которых достаточно! Ты ведь была близка к гибели!»

«Клянусь Аллахом, добрая девушка, – сказала она мне, – смерть, по-моему, легче, чем то, что со мною случилось! Я была бы убита, без сомнения. Ведь когда воры вывели нас из дома ювелира, они спросили меня: «Кто ты будешь?» – а я ответила: «Я невольница из певиц», – и они мне поверили. Потом спросили Али ибн Беккара, кто он такой, и он отвечал: «Я из простых людей». И они нас взяли, и мы шли с ними, пока они не привели нас в своё жилище, и мы торопились, идя с ними, так как очень боялись. И приведя нас в своё жилище, они осмотрели меня и увидели, какие на мне одежды, ожерелья и драгоценности, и, заподозрив меня, сказали: «Поистине, таких ожерелий не бывает у какой-нибудь певицы! Будь правдива и скажи нам истину: каково твоё ремесло?»

И я ничего им не ответила и сказала в душе: «Теперь они меня убьют из-за моих украшений и драгоценностей!» И я не произнесла ни слова, а разбойники обернулись к Али ибн Беккару и спросили его: «А ты кто будешь и откуда ты – твой вид не таков, как у простых людей». Но он промолчал, и мы скрыли наше положение и стали плакать.

И Аллах смягчил сердца воров, и они спросили нас: «Кто владелец дома, в котором вы были?» – «Его владелец – такой-то ювелир», – сказали мы. И один из воров воскликнул: «Я хорошо знаю его и его дом – он живёт во втором своём доме, и я берусь тотчас привести его к вам».

И они сговорились, что поместят меня в одно место, одну, а Али ибн Беккара поместят в другое место, тоже одного, и сказали нам: «Отдыхайте и не бойтесь, что ваше дело раскроется, вы в безопасности».

А потом их товарищ отправился к ювелиру и привёл его, и ювелир разъяснил им наше дело, и мы с ним свиделись. И один из воров пригнал для нас лодку, и нас посадили в неё и переправились с нами на другой берег и выбросили нас на сушу и уехали. И приехали конные из ночной стражи и спросили нас: «Кто вы такие?» И я поговорила с начальником конных и сказала ему: «Я Шамс-ан-Нахар, любимица халифа. Я выпила вина и пошла к одной моей знакомой, жене везиря, и пришли разбойники и взяли меня и привели в это место, а увидав вас, они бросились бежать. И я могу наградить вас».

И когда начальник конных услышал мои слова, он узнал меня, и, сойдя со своего коня, посадил меня, и то же самое сделал с Али ибн Беккаром и ювелиром. И в сердце моем теперь пылает огонь беспокойства, в особенности из-за ювелира, товарища Али ибн Беккара. Сходи же к нему, передай ему от меня привет и расспроси его про Али ибн Беккара».

И я заговорила с нею и стала её укорять за то, что она совершила, и предостерегала её и сказала: «О госпожа, бойся за себя». Но она закричала на меня и рассердилась из-за моих слов. А потом я ушла от неё и пришла к тебе, но не нашла тебя. Я боялась пойти к ибн Беккару и осталась стоять, подстерегая тебя, чтобы спросить о нем, узнать, каково ему. Прошу тебя по твоей милости – возьми у меня сколько-нибудь денег – ты ведь, наверное, Занял у твоих друзей вещи, а они у тебя погибли, так что тебе нужно возместить людям за их утварь, которая у тебя пропала».

И я ответил ей: «Слушаю и повинуюсь, ступай!» – рассказывал ювелир, – и мы с нею шли, пока не подошли к моему дому. «Постой здесь, пока я не вернусь к тебе», – сказала девушка…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто шестьдесят седьмая ночь

Когда же настала сто шестьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала ювелиру: «Постой здесь, пока я не вернусь к тебе», – и ушла, а потом возвратилась с деньгами – продолжал ювелир, – и спросила: «О господин, где мы с тобою встретимся?» А я отвечал ей: «Я пойду и сейчас же отправлюсь к себе домой, и ради тебя я придумаю что-нибудь, как тебе свидеться с Али ибн Беккаром, – к нему ведь теперь затруднительно добраться». – «Скажи, в какое место мне прийти?» – спросила девушка. И я ответил ей: «Ко мне домой».

И потом она попрощалась со мною и ушла, а я понёс деньги и, принеся их домой, сосчитал их, и оказалось, что денег пять тысяч динаров. Я отдал своим родным из них немного и тем, чьи вещи были за мною, я дал, взамен их, денег.

А потом я поднялся и, взяв с собою моих слуг, отправился к тому дому, из которого пропали вещи. Я привёл каменщиков и плотников и строителей, и они сделали дом снова таким же, каким он был, и я поселил там свою невольницу и забыл, что со мною случилось. И затем я пошёл и пришёл к дому Али ибн Беккара.

И когда я достиг его, ко мне подошли слуги ибн Беккара и сказали: «Наш господин ищет тебя ночью и днём, и он обещал нам, что всякого, кто тебя приведёт к нему, он отпустит на волю. И они ходят и разыскивают тебя, но не знают, в каком ты месте. К нашему господину вернулось здоровье, и он то приходит в себя, то впадает в беспамятство, а когда он приходит в сознание, то вспоминает тебя и говорит: «Пусть его непременно приведут ко мне на один миг!» – и опять падает без чувств.

И я отправился к нему со слугой, – говорил ювелир, – и оказалось, что он не в состоянии говорить. И, увидав его, я сел у его изголовья, а он открыл глаза и при виде меня заплакал и воскликнул: «Привет тебе! Добро пожаловать!» Я поддержал его и посадил и прижал к своей груди, а он сказал мне: «Знай, о брат мой, с тех пор как я слёг, я не садился. Слава же Аллаху за то, что я увидал тебя!»

И я до тех пор поддерживал его, – говорил ювелир, – пока не поставил на ноги и не заставил пройти несколько шагов.

И он переменил одежду и выпил питьё, и все это для того, чтобы успокоилось его сердце. А когда я увидел на нем признаки здоровья, я рассказал ему, что было с невольницей (а меня никто не слышал), и потом я сказал: «Укрепи свой дух и силу, я знаю, что с тобою». И он улыбнулся, а я сказал ему: «Ты найдёшь лишь то, что тебя обрадует и исцелит». Затем Али ибн Беккар приказал подать кушанье и, когда его подали, сделал знак своим слугам, и те разошлись, а он сказал мне: «О брат мой, видел ли ты, что меня поразило?» И он извинился передо мною и спросил меня, каково мне было это время. И я рассказал ему о том, что со мною случилось, с начала до конца.