Текст книги "Тысяча и одна ночь"

 
«Собрал ты в себе одном прославленных восемь свойств, –
Так пусть же тебе судьба всегда их даёт как слуг:
То слава, и истина, и щедрость, и набожность,
И слово, и мысль твоя, и знатность, и ряд побед».
 

И царь аль-Гайюр посмотрел на него и усадил его с собой рядом и, обратившись к нему, сказал: «Ради Аллаха, о дитя моё, если ты не звездочёт, то не подвергай себя опасности и не входи сюда, приняв моё условие, ибо я обязался всякому, кто войдёт к моей дочери и не исцелит её от недуга, отрубить голову, а того, кто её исцелит, я женю на ней. Так пусть не обманывает тебя твоя красота и прелесть. Аллахом клянусь, если ты её не вылечишь, я непременно отрублю тебе голову!» – «Пусть так и будет! – отвечал Камар-аз-Заман. – Я согласен и Знал об этом раньше, чем пришёл к тебе».

И царь аль-Гайюр призвал судей засвидетельствовать Это и отдал Камар-аз-Замана евнуху и сказал ему: «Отведи его к Ситт Будур!» И евнух взял Камар-аз-Замана За руку и пошёл с ним по проходу, и Камар-аз-Заман опередил его, и евнух побежал, говоря ему: «Горе тебе, не ускоряй гибели своей души! Я не видел звездочёта, который бы ускорял свою гибель, кроме тебя, но ты не знаешь, какие перед тобой напасти». Но Камар-аз-Заман отвернул лицо от евнуха…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести четвёртая ночь

Когда же настала двести четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух говорил Камар-аз-Заману: «Потерпи и не торопись!» – но Камар-аз-Заман отвернул от него лицо и произнёс такие стихи:

 
«Хоть я знающий, но не знаю, как описать тебя,
И растерян я, и не ведаю, что сказать теперь.
Коль скажу я: «Солнце» – заката нет красоте твоей
Для очей моих, но закатится солнце всякое.
Совершенна так красота твоя! Описать её,
Кто речист, бессилен, – смутит она говорящего».
 

Потом евнух поставил Камар-аз-Замана за занавеской» висевшей на двери, и Камар-аз-Заман спросил его: «Какой способ тебе приятнее: чтобы я вылечил и исцелил твою госпожу отсюда или чтобы я пошёл к ней и вылечил её по ту сторону занавески?» И евнух изумился его словам и сказал: «Если ты вылечишь её отсюда, это увеличит твои достоинства».

Тогда Камар-аз-Заман сел за занавеской и, вынув чернильницу и калам, взял бумажку и написал на ней такие слова: «Это письмо от того, кого любовь истомила и страсть погубила, и печаль изнурила, кто на жизнь надежды лишился и в близкой кончине убедился. И нет для сердца его болезного помощника и друга любезного, и для ока, что ночью не спит, нет никого, кто заботу победит. И днями он в пламени сгорает, а ночами, как под пыткой, страдает, и тело его худоба изводит, но гонец от любимого не приходит».

А потом он написал такие стихи:

 
«Пишу, и душа моя тебя поминает лишь,
И веки сгоревшие не слезы, а кровь струят.
Печаль и страдания на тело надели мне
Рубаху томления, и в ней я влачу его.
Я сетовал на любовь, любовью терзаемый,
И нет для терпения местечка в душе моей.
К тебе обращаюсь я: «Будь щедрой и кроткою
И сжалься» – душа моя в любви разрывается».
 

А под стихами он написал такие созвучия: «Сердец исцеленье – любимым единенье. Кого любимый терзает, того Аллах исцеляет. Кто из нас иль из вас обманщиком будет, тот желаемого не добудет. Нет лучше, чем любящий и верный любимому, что суров безмерно».

И он написал, подписываясь: «От безумно влюблённого, любящего, смущённого, любовью и страстью возбуждённого, тоской и увлечением пленённого Камар-аз-Замана, сына Шахрамана, – единственной во все времена, что среди прекрасных гурий избрана, госпоже Будур, чей отец – царь аль-Гайюр. Знай, что ночи провожу я в бденье, а дни свои влачу в смущенье, больной, истощённый, любящий, увлечённый, многие вздохи испускающий, обильные слезы проливающий, любовью пленённый, тоской умерщвлённый, с душою, разлукой прожжённой, страсти заложник, недугов застольник. Я бодрствующий, чьё око сном не смежается, влюблённый, чьи слезы не прекращаются, и огня сердца моего не погасить, а пламени страсти не сокрыть».

А потом Камар-аз-Заман написал на полях письма вот какой превосходный стих:

 
«Привет мой из сокровищ благ господних
«Тому, кто держит и мой дух и сердце».
 

И ещё он написал:

 
«Хоть слово в подарок мне вы дайте и, может быть,
Меня пожалеете, и дух мой смирится.
И правда, от страсти к вам, влюблённый, считаю я
Пустым то, что пережил – моё униженье.
Аллах, сохрани же тех, к кому отдалён мой путь!
Я скрыл свои чувства к ним в достойнейшем месте.
Но вот свои милости послала ко мне судьба,
И ныне закинут я к порогу любимой.
Я видел Буду со мной на ложе лежащею
Светила луна моя в лучах её солнца».
 

А потом Камар-аз-Заман, запечатав это письмо, написал на месте адреса такие стихи:

 
«Письмо ты спроси о том, что пишет перо моё, –
Поведают письмена любовь и тоску мою.
Вот пишет рука моя, а слезы текут из глаз,
И жалуется любовь бумаге из-под пера.
Пусть вечно течёт слеза из глаз на бумаги лист,
Коль слезы окончатся, польётся за ними кровь».
 

А заканчивая письмо, он, наконец, написал ещё:

 
«Я перстень послал тебе, что в день единения
Я взял своему взамен, – пришли же мне перстень мой».
 

Потом Камар-аз-Заман положил перстень Ситт Будур в свёрнутую бумажку и отдал её евнуху, а тот взял её и вошёл с нею к своей госпоже…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести пятая ночь

Когда же настала двести пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман положил перстень в бумажку и отдал её евнуху, а тот взял её и вошёл к Ситт Будур. И царевна взяла бумажку из рук евнуха и, развернув её, увидала, что в ней её перстень, – он самый, и прочитала бумажку, а когда она поняла её смысл, то узнала, что письмо от её возлюбленного и что это он стоит за занавеской. И её ум улетел от счастья, и грудь её расправилась и расширилась, и от избытка радости она произнесла такие стихи:

 
«Горевала я, как пришлось с тобой разлучиться нам,
И пролили веки потоки слез в печали.
И поклялась я, что когда бы время свело нас вновь,
О разлуке бы поминать не стал язык мой.
Налетела радость, но бурно так, что казалось мне,
Что от силы счастья меня повергла в слезы.
О глаза мои, ныне слезы лить уж привычно вам,
И вы плачете и от радости и с горя».
 

А когда Ситт Будур окончила свои стихи, она тотчас поднялась и, упёршись ногами в стену, с силой налегла на железный ошейник и сорвала его с своей шеи, а потом она порвала цепи и, выйдя из-за занавески, бросилась к Камар-аз-Заману и поцеловала его в рот, как клюются голуби, и, обняв его от сильной любви и страсти, воскликнула: «О господин мой, явь это или сон? Неужели Аллах послал нам близость после разлуки? Слава же Аллаху за то, что мы встретились после того, как потеряли надежду!»

И когда евнух увидал, что она в таком состоянии, он выбежал бегом и, придя к царю аль-Гайюру, поцеловал землю меж его рук и сказал: «Знай, о мой владыка, что этот звездочёт – шейх звездочётов и ученее их всех. Он вылечил твою дочку, стоя за занавеской и не входя к ней». – «Посмотри хорошенько, верная ли это весть!» – сказал царь. И евнух ответил: «О господин, встань и взгляни на неё, она нашла в себе столько сил, что порвала железные цепи и вышла к звездочёту и принялась его целовать и обнимать».

И тогда царь аль-Гайюр поднялся и вошёл к своей дочери, а та, увидав его, встала на ноги, закрыла себе голову и произнесла такое двустишие:

 
«Не люблю зубочистку я, потому что,
Её вспомнив, скажу всегда: «Без тебя я!»
А арак, тот любезен мне, потому что,
Его вспомнив, скажу всегда: «Тебя вижу!»[237]237
  В подлиннике игра слов, основанная на созвучии: «сивак» – зубочистка, и «сивака» – «другой», «не ты». Второе созвучие; «арак» – название растения и «арака» – «я тебя вижу.


[Закрыть]
 

И тогда отец её до того обрадовался её благополучию, что едва не улетел, и он поцеловал дочь меж глаз, так как любил её великой любовью. И царь аль-Гайюр обратился к Камар-аз-Заману и спросил его, кто он, и сказал: «Из каких ты земель?» И Камар-аз-Заман рассказал царю о своём происхождении и сане и осведомил его о том, что его отец – царь Шахраман. А затем Камар-аз-Заман рассказал ему всю историю, с начала и до конца, и поведал ему обо всем, что приключилось у него с Ситт Будур и как он взял у неё с пальца её перстень и надел ей свой перстень. И царь аль-Гайюр изумился и воскликнул: «Поистине, вашу историю надлежит записать в книгах, чтобы её читали после вас поколения за поколениями!»

И потом царь аль-Гайюр призвал судей и свидетелей и написал брачную запись госпожи Будур с Камар-аз-Заманом и велел украсить город на семь дней. А после этого разложили скатерти с кушаньями и устроили празднества я украсили город, и все воины надели самые роскошные платья, и забили в литавры и застучали в барабаны, и Камар-аз-Заман вошёл к Ситт Будур, и её отец обрадовался её исцелению и выходу её замуж и прославил Аллаха, пославшего ей любовь к красивому юноше из царских сыновей.

И царевну раскрывали перед Камар-аз-Заманом, и оба они были похожи друг на друга красотой, прелестью, изяществом и изнеженностью. И Камар-аз-Заман проспал подле неё эту ночь и достиг того, чего желал от неё, а она удовлетворила своё стремление к нему и насладилась его красотой и прелестью, и они обнимались до утра. А на другой день царь устроил званый пир и собрал на него всех жителей внутренних островов и внешних, и разостлал для них скатерти с роскошными кушаньями, и столы были расставлены в течение целого месяца.

А после того, как сердце Камар-аз-Замана успокоилось, и он достиг желаемого и провёл таким образом с Ситт Будур некоторое время, ему вспомнился его отец, царь Шахраман. И он увидел во сне, что отец говорит ему: «О дитя моё, так ли ты поступаешь со мною и делаешь такие дела?» И произносит ему, во сне, такое двустишие:

 
«Луна во мраке страшит меня отдалением,
Поручила векам стеречь она стадо звёзд своих»
Дай срок, душа! Ведь, может быть, и придёт она.
Потерпи же, сердце, когда прижгли, как клеймом, тебя».
 

И Камар-аз-Заман, увидав во сне своего отца, который упрекал его, был наутро озабочен и печален, и Ситт Будур спросила его, и он рассказал ей о том, что видел…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести шестая ночь

Когда же настала двести шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Камар-аз-Заман рассказал Ситт Будур о том, что видел во сне, она вошла с ним к своему отцу, и они рассказали ему об этом и попросили позволения уехать. И царь позволил Камар-аз-Заману уехать, но Ситт Будур сказала: «О батюшка, я не вытерплю разлуки с ним». И тогда её отец отвечал: «Поезжай с ним!» – и позволил ей оставаться с Камар-аз-Заманом целый год, с тем чтобы после этого она приезжала навещать отца ежегодно.

И царевна поцеловала отцу руку, и Камар-аз-Заман также, а потом царь аль-Гайюр принялся снаряжать свою дочь и её мужа, и приготовил им припасы и все нужное для путешествия, и вывел им меченных коней и одногорбых верблюдов, а для своей дочери он велел вынести носилки, и он нагрузил для них мулов и верблюдов и дал им для услуг чёрных рабов и людей, и извлёк для них все то, что им было нужно в путешествии. А в день отъезда царь аль-Гайюр попрощался с Камар-аз-Заманом и одарил его десятью роскошными золотыми платьями, шитыми жемчугом, и предоставил ему десять коней и десять верблюдиц и мешок денег и поручил ему свою дочь Ситт Будур, и выехал проводить их до самого дальнего острова.

Потом он простился с Камар-аз-Заманом и вошёл к своей дочери Ситт Будур, которая была на носилках, и прижал её к груди и поцеловал, плача и говоря:

 
«К разлуке стремящийся, потише:
Услада влюблённого – объятья.
Потише: судьба всегда обманет,
И дружбы конец – всегда разлука».
 

И потом он вышел от своей дочери и пришёл к её мужу, Камар-аз-Заману, и стал с ним прощаться и целовать его, а затем он расстался с ним и возвратился с войском в свой город, после того как приказал им трогаться.

И Камар-аз-Заман со своей женой Ситт Будур и теми, кто с ними был из сопровождающих, ехали первый день, и второй, и третий, и четвёртый, и двигались, не переставая, целый месяц. И остановились они как-то на лугу, обширно раскинувшемся, изобиловавшем травою, и разбили там палатки, и поели и попили и отдохнули. И Ситт Будур заснула и Камар-аз-Заман вошёл к ней и увидел, что она спит, а на теле её шёлковая рубашка абрикосового цвета, из-под которой все видно, а на голове у неё платок из золотой парчи, шитый жемчугом и драгоценными камнями. И ветер поднял её рубашку, которая задралась выше пупка, и стали видны её груди и показался живот, белее снега, и каждая впадина в его складках вмещала унцию орехового масла, И любовь и страсть Камар-аз-Замана увеличилась, и он произнёс:

 
«Когда бы сказали мне (а знойный бы ветер жёг,
И в сердце и в теле всем огонь бы и жар пылал):
«Что хочешь и жаждешь ты: увидеть влюблённых
Иль выпить глоток воды?» – в ответ я сказал бы: «Их!»
 

И Камар-аз-Заман положил руку на перевязь одежды Будур и, потянув перевязь, развязал её, так как сердце его пожелало царевну. И он увидел красный камень, как драконова кровь, привязанный к перевязи, и, отвязав камень, посмотрел на него и заметил на нем имена, вырезанные в две строчки письменами нечитаемыми. И Камар-аз-Заман удивился и сказал про себя: «Если бы камень не был для неё великою вещью, она бы не привязала его таким образом на перевязи своей одежды и не сохранила бы его в самом дорогом для себя месте, чтобы не расставаться с ним. Посмотреть бы, что она с этим камнем делает и какова тайна, скрывающаяся в нем!»

Потом Камар-аз-Заман взял камень и вышел из шатра, чтобы посмотреть на него при свете…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести седьмая ночь

Когда же настала двести седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман взял камень, чтобы посмотреть на него при свете, и стал его разглядывать, держа его в руке. И вдруг низринулась на Камар-аз-Замана откуда-то птица и выхватила камень у него из рук, и полетела, и опустилась с камнем на землю. И Камар-аз-Заман испугался за камень и побежал вслед за птицей, а птица побежала так же быстро, как бежал Камар-аз-Заман. И Камар-аз-Заман все время следовал за нею с одного места в другое, и с холма на холм, пока не пришла ночь и в воздухе не стемнело. И птица заснула на высоком дереве, а Камар-аз-Заман остановился под ним и был в замешательстве. А душа его растаяла от голода и утомления, и он почувствовал, что погибает, и хотел вернуться, но не знал, где то место, откуда он пришёл, и мрак налетел на него.

И Камар-аз-Заман воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» – а затем он лёг и проспал до утра под деревом, на котором была птица. И пробудился он ото сна и увидел, что птица проснулась и улетела с дерева. И Камар-аз-Заман пошёл за Этой птицей, а она отлетала понемногу, вровень с шагами Камар-аз-Замана. И юноша улыбнулся и воскликнул: «О диво Аллаха! Эта птица вчера отлетела на столько, сколько я пробежал, а сегодня она поняла, что я утомился и не могу бежать, и стала лететь вровень с моими шагами! Клянусь Аллахом, это, поистине, удивительно, но я непременно последую за этой птицей! Она приведёт меня либо к жизни, либо к смерти, и я последую за ней, куда бы она ни направилась, так как она во всяком случае остановится только в населённых местах».

И Камар-аз-Заман пошёл за птицей (а птица каждую ночь ночевала на дереве) и следовал за нею в течёт» десяти дней, и питался он плодами земли, пил из ручьёв. А на десятый день он приблизился к населённому городу. И птица вдруг мотнулась, быстро как взор, и влетела в этот город и скрылась из глаз Камар-аз-Замана, и тот не знал, что с нею, и не понимал, куда она пропала.

И Камар-аз-Заман удивился и воскликнул: «Хвала Аллаху, который охранил меня, и я достиг этого города!» Потом он сел возле канала и вымыл руки, ноги и лицо и немного отдохнул, и вспомнилось ему, в каком он был покое и блаженстве, вместе с любимой, и посмотрел он на то, как теперь утомлён и озабочен и голоден, в отдалении и разлуке, и слезы его полились, и он произнёс:

 
«Хоть таил я то, что пришлось снести мне, но явно все,
И сон глаз моих заменила ныне бессонница.
И воскликнул я, когда дум чреда утомила дух:
«О судьба моя, не щадишь меня и не милуешь,
И душа моя меж мучением и опасностью!
Если б царь любви справедливым был, относясь ко мне,
От очей моих навсегда мой сон не прогнал бы он,
Господа мои, пожалейте же изнурённого
И помилуйте прежде славного, что унизился
На путях любви, и богатого, нынче бедного.
Я хулителей, за тебя коривших, не слушался,
И глухим я сделал мой слух совсем и закрыл его».
Они молвили: «Ты влюблён в красавца», – а я в ответ:
«Я избрал его средь других людей и оставил их».
Перестаньте же! Коль судьба постигнет, не видит взор».
 

Потом Камар-аз-Заман, окончив говорить стихи и отдохнув, поднялся и шёл понемногу, пока не вступил в город…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восьмая ночь

Когда же настала двести восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Камар-аз-Заман окончил говорить стихи и отдохнул, он вошёл в городские ворота, не зная, куда направиться. Он прошёл город насквозь, с начала до конца (а вошёл он в ворота, ведшие из пустыни), и шёл до тех пор, пока не вышел из морских ворот, и никто его не встретил из жителей города (а город был на берегу моря). И Камар-аз-Заман вышел из морских ворот и все шёл, пока не дошёл до городских садов и рощ. Он вошёл под деревья и пошёл дальше и, придя к одному саду, остановился у ворот.

И к нему вышел садовник и поздоровался с ним, и Камар-аз-Заман ответил на его приветствие, а садовник сказал ему «Добро пожаловать! – и воскликнул! – Слава Аллаху за то, что ты пришёл нетронутый жителями этого города! Войди же скорее в сад, пока тебя не увидал никто из его обитателей!»

И тогда Камар-аз-Заман вошёл в этот сад, потеряв разум, и спросил садовника: «Что за история с жителями этого города и в чем дело?» И садовник ответил: «Знай, что здешние жители все маги[238]238
  Магами (маджус) мусульмане называют огнепоклонников, последователей древнеиранской религии зороастризма.


[Закрыть]. Ради Аллаха, расскажи мне, как ты пришёл в это место и какова причина твоего прихода в нашу страну».

И Камар-аз-Заман рассказал садовнику обо всем, что с ним случилось, с начала до конца, и садовник до крайности изумился и сказал: «Знай, о дитя моё, что страны ислама далеко отсюда, и от них до нас четыре месяца пути по морю, а по суше так целый год. У нас есть корабль, который снимается раз в год и уезжает с товарами к берегам земель ислама, и отсюда он едет в море Эбеновых островов, а оттуда к островам Халидан, где царствует царь Шахраман».

Тут Камар-аз-Заман немного подумал и понял, что самое подходящее для него жить в саду, у садовника, и работать у него в помощниках. «Возьмёшь ли ты меня к себе помощником в этот сад?» – спросил он садовника, и тот сказал: «Слушаю и повинуюсь!» И садовник научил его, как отводить воду к грядкам и к деревьям, и Камар-аз-Заман принялся отводить воду и обрезать траву косою. И садовник одел его в короткий голубой кафтан до колен, и Камар-аз-Заман остался у него, поливая кусты и плача обильными слезами. И не имел он покоя ни ночью, ни днём, так как был на чужбине, и о возлюбленной своей говорил он стихотворения. И среди того, что он сказал, были такие стихи:

 
Обет вы давали нам – исполните ли его?
И слово сказали вы – поступите ли вы так?
Не спали мы – так велит нам страсть, – когда спали вы,
А спящие не равны с неспящими никогда.
Мы знали и раньше, – страсть свою вы таить могли,
Но сплетник вас подстрекнул, сказав, и сказали вы.
Возлюбленные души – ив гневе и в милости,
Что с вами бы ни было, вы цель моя, только вы!
Есть люди, кому вручил я дух мой измученный,
О, если бы сжалились и милость явили мне.
Не всякое око ведь, как око моё, горит,
И любит не всякая душа, как моя душа.
Жестоки вы были и сказали: «Любовь ведь зла!»
Вы правы, так сказано и было, да правы вы.
Спросите влюблённого – вовек не нарушит он
Обета, хотя б огонь в душе и пылал его,
И если противник мой в любви меня судит сам –
Кому я посетую, кому я пожалуюсь?
И если бы не был я любовью разорён,
То сердце моё в любви безумным бы не было.
 

Вот что было и случилось с Камар-аз-Заманом, сыном царя Шахрамана. Что же касается его жены Ситт Будур, дочери царя аль-Гайюра, то она, пробудившись от сна, стала искать своего мужа, Камар-аз-Замана, и не нашла его. И она увидала, что её шальвары развязаны, и, посмотрев на узелок, к которому был прикреплён камень, увидела, что он развязан, а камень исчез. «О диво Аллаха, – подумала она, – где мой муж? Он, кажется, взял камень и ушёл, не зная, какая в камне тайна. Узнать бы, куда это он ушёл! Но, наверное, случилось диковинное дело, которое заставило его уйти, – иначе он не мог бы расстаться со мною ни на минуту. Прокляни Аллах этот камень и прокляни час его создания!»

Потом Ситт Будур подумала и сказала про себя: «Если я выйду к людям и осведомлю их об исчезновении моего мужа, они позарятся на меня. Здесь непременно нужна хитрость». И она поднялась и надела одежду своего мужа, Камар-аз-Замана, и надела такой же тюрбан, как его тюрбан, и обулась в сапоги, и накрыла лицо покрывалом, а потом она посадила в свои носилки невольницу и, выйдя из шатра, кликнула слуг. И ей подвели коня, и она села верхом и велела погрузить тяжести и, когда они были погружены, приказала трогаться, и они выступили. Так Будур скрыла это дело, и никто не усомнился, что это Камар-аз-Заман, так как она походила на него и станом и лицом.

И Будур со своими людьми ехала, не переставая, в течение дней и ночей, пока они не приблизились к городу, выходившему к солёному морю. И тогда она остановилась в окрестностях города и велела разбить палатки в этом месте, для отдыха, а затем расспросила об этом городе, и ей сказали:

«Это Эбеновый город, владеет им царь Арманус, а у него есть дочь по имени Хаят-ан-Нуфус…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести девятая ночь

Когда же настала двести девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Ситт Будур остановилась в окрестностях Эбенового города, чтобы отдохнуть, царь Арманус послал от себя посланца, чтобы выяснить, что это за царь остановился за стенами его города. И когда посланец прибыл к путникам, он спросил их, и ему сказали, что это царский сын, который сбился с дороги, а направлялся он к островам Халидан, принадлежащим царю Шахраману.

И посланный вернулся к царю Арманусу и рассказал ему, в чем дело. И, услышав это, царь Арманус вышел с избранными своего царства навстречу прибывшему. А когда он подъехал к шатрам, Ситт Будур спешилась, и царь Арманус тоже спешился, и они приветствовали друг друга. И царь ввёл Ситт Будур в свой город и поднялся с нею во дворец и приказал разложить скатерти и расставить столы с кушаньями и яствами и велел перевести воинов Ситт Будур в Дом гостей, и они провели там три дня.

После этого царь вошёл к Ситт Будур (а она в этот день сходила в баню и открыла лицо, подобное луне в полнолуние, так что люди впали из-за неё в соблазн я народ потерял стыд, увидав её) и подошёл к ней (а она была одета в шёлковую одежду, вышитую золотом, унизанным драгоценными камнями) и сказал: «О дитя моё, знай, что я стал совсем дряхлым старцем, а мне в жизни не досталось ребёнка, кроме дочери, которая походит на тебя прелестью и красотой. Я теперь не в силах управлять царством, и оно принадлежит тебе, о дитя моё, и если эта моя земля тебе нравится и ты останешься здесь и будешь жить в моих землях, я женю тебя на моей дочери и отдам тебе моё царство, а сам отдохну».

И Ситт Будур опустила голову, и лоб её вспотел от стыда, и она про себя сказала: «Как теперь поступить, раз я женщина? Если я не соглашусь и уеду от него, это не безопасно – он, может быть, пошлёт за мною войско, которое убьёт меня. А если я соглашусь, то, может быть, буду опозорена. К тому же я потеряла моего любимого, Камар-аз-Замана, и не знаю, что с ним. Одно мне спасение – промолчать и согласиться, и оставаться у него, пока Аллах не совершит дело, которое решено».

И после этого Ситт Будур подняла голову и выразила царю Арманусу внимание и повиновение. И царь обрадовался этому и велел глашатаю кричать по Эбеновым островам о торжестве и украшении, и собрал придворных, наместников, эмиров, везирей, вельмож своего царства и судей города и отказался от власти и сделал султаном Ситт Будур. Он одел её в царскую одежду, и эмиры все вошли к Ситт Будур, не сомневаясь, что это юноша и мужчина, и каждый, кто смотрел на неё, замочил себе шальвары из-за её чрезмерной красоты и прелести.

И когда Ситт Будур стала султаном, из-за неё пробили в литавры от радости, и она села на свой престол, царь Арманус принялся обряжать свою дочь Хаят-ан-Иуфус. А через немного дней Ситт Будур ввели к Хаят-ан-Нуфус, и они были точно две луны, взошедшие в одно время, или два встретившиеся солнца. И заперли двери и опустили занавески после того, как им зажгли свечи и постлали постель.

И тогда госпожа Будур села с госпожой Хаят-ан-Нуфус и вспомнила своего возлюбленного, Камар-аз-Замана, и усилилась её печаль. И она заплакала от разлуки с ним и его отсутствия и произнесла:

 
«О вы, кто отсутствует, тревожна душа моя!
Ушли вы, и в теле нет дыхания, чтоб вздохнуть.
Ведь прежде зрачки мои томились бессонницей,
Разлились они в слезах – уж лучше бессонница!
Когда вы уехали, остался влюблённый в вас,
Спросите же вы о нем – в разлуке что вынес он?
Когда б не глаза мои (их слезы лились струёй),
Равнины земли мой пыл зажёг бы наверное.
Аллаху я жалуюсь на милых, утратив их,
И страсть и волненье в них не вызвали жалости.
Пред ними мой грех один – лишь то, что люблю я их:
В любви есть счастливые, но есть и несчастные».
 

А окончив говорить, Ситт Будур села рядом с госпожой Хаят-ан-Нусуф и поцеловала её в уста, и затем, в тот же час и минуту, она поднялась, совершила омовение и до тех пор молилась, пока Ситт Хаят-ан-Нуфус не заснула, и тогда Ситт Будур легла в её постель и повернула к ней спину и лежала так до утра. Когда же настал день, царь и его жена вошли к своей дочери и спросили её, каково ей, и она рассказала им о том, что видела и какие слышала стихи.

Вот что было с Хаят-ан-Нуфус и её родителями. Что же касается царицы Будур, то она вышла и села на престол своего царства. И поднялись к ней эмиры и все предводители и вельможи царства, и поздравляли её с воцарением, и поцеловали землю меж её рук и пожелали ей счастья. А Ситт Будур улыбнулась и проявила приветливость и наградила их, и оказала эмирам и вельможам царства уважение, увеличив их поместьями и свиту. Так все люди полюбили её и пожелали ей вечной власти, и они думали, что она мужчина.

И стала она приказывать и запрещать, и творила суд и выпустила тех, кто был в тюрьмах, и отменила пошлины, и она до тех пор сидела в месте суда, пока не настала ночь. И тогда она вошла в помещение, для неё приготовленное, и нашла Ситт Хаят-ан-Нуфус сидящей, и, сев рядом с нею, потрепала её по спине, и приласкала и поцеловала её меж глаз, и произнесла такие стихи:

 
«Мои слезы все ль объявили то, что таил я, –
Изнурением обессилена моя плоть в любви.
Я любовь скрывал, но в разлуки день говорит о ней
Всем доносчикам облик жалкий мой, и не скрыть её.
О ушедшие, свей покинув стан, поклянусь я вам –
Тело все моё изнурили вы, и погиб мой дух.
Поселились вы в глубине души, и глаза мои
Слезы льют струёй, и кровь капает из очей моих.
Кого нет со мной, тех душой своей я купить готов,
Да, наверное, и любовь моя улетает к ним.
Вот глаза мои: из любви к любимым отверг зрачок
Сладкий отдых сна, и струит слезу непрерывно он.
Враги думали, что суров я буду в любви к нему, –
Не бывать тому, и ушами я не внимаю им!
Обманулись все в том, что думали, и с одним я лишь
Камар-аз-Заманом желанного достичь могу.
Он собрал в себе все достоинства; не собрал никто
Из царей минувших достоинств всех, ему свойственных.
Так он щедр и добр, что забыли все, каким щедрым был
Ман ибн Заида[239]239
  Ман ибн Заида – арабский государственный деятель и полководец, умерший во второй половине VIII века. В арабской литературе сохранилось много преданий о безграничной щедрости Мана.


[Закрыть] и как кроток был сам Муавия[240]240
  Муавия ибн абу-Суфьян – первый халиф из династии Омейядов (661–680).


[Закрыть].
Затянул я речь, и бессилен стих вашим прелестям
Описанье дать, а не то бы рифм не оставил я».
 

Затем царица Будур поднялась на ноги и, вытерев слезы, совершила омовение и стала молиться, и молилась до тех пор, пока Ситт Хаят-ан-Нуфус не одолел сон и она не заснула. И тогда Ситт Будур подошла и легла рядом с нею и пролежала до утра, а потом она поднялась, совершила утреннюю молитву и, сев на престол своего царства, стала приказывать и запрещать и творила справедливый суд.

Вот что было с нею. Что же касается до царя Армануса, то он вошёл к своей дочери и спросил её, каково ей, и она рассказала ему обо всем, что с ней случилось, и сказала те стихи, которые говорила царица Будур. «О батюшка, – сказала она, – я не видела никого умнее и стыдливее моего мужа, но только он плачет и вздыхает». – «О дочь моя, – отвечал ей царь, – потерпи с ним – осталась только эта третья ночь, и, если он не познает тебя и не уничтожит твою девственность, у нас найдётся для него план и способ, и я сниму с него власть и изгоню его из нашей страны».

И он сговорился так со своей дочерью и задумал такой план…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести десятая ночь

Когда же настала двести десятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Арманус сговорился так со своей дочерью и задумал такой план. И подошла ночь, и царица Будур перешла с престола царства во дворец и вошла в то помещение, которое было ей приготовлено, и увидала она, что свечи зажжены и что госпожа Хаят-ан-Нуфус сидит там. И ей вспомнился её муж, и то, что с ним произошло со времени их разлуки за этот небольшой срок, и она заплакала, испуская непрерывные вздохи, и произнесла такие стихи:

 
«Я клянусь, что весть о беде моей наполняет мир,
Точно солнца луч, восходящего ночью мрачною.
Его знак вещает, но трудно нам понять его,
Потому тоска перестать не может расти моя.
Ненавижу я прелесть стойкости, полюбив его,
Но видал ли ты среди любящих ненавистников?
Взгляды томные поражают нас остриём своим
(А сильнее всех поражают нас взгляды томные).
Распустил он кудри и снял покров, и увидел я
Красоту его и чёрною и белою.
И болезнь моя и лечение – все в руке его,
Ведь недуг любви только тот излечит, кто хворь нагнал.
Поясок его полюбил за нежность бока его,
И из зависти бедра грузные отказались встать.
Его локоны на блестящем лбу уподобим мы
Ночи сумрачной, что задержана засиявшим днём».
 

А окончив говорить, она хотела встать на молитву, но вдруг Хаят-ан-Нуфус схватила её за подол и, уцепившись за неё, воскликнула: «О господин, не стыдно ли тебе перед моим отцом – он сделал тебе столько добра, а ты пренебрегаешь мною до этого времени».

И, услышав это, Ситт Будур села на своём месте прямо и сказала: «О моя любимая, что это ты говоришь?» – и Хаят-ан-Нуфус ответила: «Я говорю, что никогда не видела такого чванного, как ты. Разве все, кто красивы, так чванятся? Но я сказала это не для того, чтобы ты пожелал меня, а потому, что боюсь для тебя зла от царя Армануса: он задумал, если ты не познаешь меня сегодня ночью и не уничтожишь мою девственность, отнять у тебя утром власть и прогнать тебя из нашей страны. А может быть, его гнев увеличится, и он убьёт тебя. И я, о господин мой, пожалела тебя и предупредила, а решение принадлежит тебе».