Текст книги "Джентльмены-мошенники (сборник)"

VI. Королевский финал

Из всех развлечений, светских и спортивных, которые украшают собой английский календарь, одно из самых грандиозных – или как минимум увлекательных – это, несомненно, Каусская неделя. Так думал Саймон Карн, сидя на палубе яхты лорда Тремордена, что стояла на якоре в устье реки Медины[25]25
  Медина – река на острове Уайт, который находится на юге Англии.


[Закрыть]. Покуривая сигарету, он нашептывал нежные пустяки в розовое ушко леди Мэйбл Мэддерли, королевы среди прочих признанных красавиц прошедшего сезона. Вечер стоял прекрасный, и будто лишь затем, чтобы наполнить чашу радости до краев, полчаса назад на своей яхте “Неизвестная величина” Карн выиграл Кубок королевы. Неудивительно, что он был доволен жизнью – и нынешним везением в частности.

Крошечная гавань полнилась судами всех сортов, форм и размеров, включая и флагманскую яхту “Гогеншраллас”, принадлежавшую его величеству императору Вестфальскому, личный флот английской королевской семьи, паровые шхуны, катера и прочие плавучие средства, принимавшие участие в крупнейшем водном празднике Англии. Туда-сюда шныряли паровые катера, юркие гички переправляли с корабля на корабль радужно одетые компании, городок на берегу пестрел флагами, и в нем почти непрерывно звучала музыка.

– Должно быть, вы считаете себя счастливцем, мистер Карн, – сказала леди Мэйбл Мэддерли, улыбнувшись, в ответ на его слова. – В июне вы выиграли Дерби, а сегодня – Кубок королевы!

– Если в этом и заключается счастье, то, полагаю, я на седьмом небе, – произнес Карн, вытаскивая из портсигара очередную сигарету и закуривая. – И все-таки я недостаточно удовлетворен и мечтаю о большем. Если цель – достичь победы, по сравнению с которой Дерби и Кубок королевы – сущие пустяки, надо думать, что я получил еще не все дары фортуны.

Должно быть, вы считаете себя счастливцем, мистер Карн.

– Боюсь, я не улавливаю смысла ваших слов, – ответила леди Мэйбл. Но, судя по ее лицу, если она и не поняла, то догадка у нее имелась. По меркам общества Карн был самой желанной в матримониальном смысле добычей, и в последние несколько недель иные сплетники зашли так далеко, что принялись утверждать, будто леди Мэйбл подцепила Карна на крючок. И впрямь, он уделял красавице много внимания.

Трудно сказать, чем Карн ответил бы на слова леди Мэйбл, поскольку на палубе появился хозяин яхты, лорд Треморден, и зашагал к ним. В руках он держал записку.

– Я только что получил письмо о том, что его императорское величество собирается почтить нас визитом, – сказал он, приблизившись. – Если не ошибаюсь, к нам уже плывет катер.

Леди Мэйбл и Саймон Карн встали и вместе с лордом Треморденом подошли к фальшборту. Красивый белый паровой катер с вестфальским флагом на корме отошел от королевской яхты и быстро направился к ним. Через несколько минут он уже достиг трапа. Лорд Треморден спустился приветствовать высочайшего гостя. Поднявшись на палубу, его величество пожал руку леди Треморден, леди Мэйбл и Саймону Карну.

– От всей души поздравляю вас с сегодняшней победой, мистер Карн, – сказал он. – К моему сожалению, вы показали высший класс в гонках. Хоть вы и обошли меня на тридцать секунд, я утешаюсь сознанием, что яхта победителя намного лучше.

– Столь великодушно принимая свое поражение, ваше величество увеличивает радость моей победы, – ответил Карн. – Но должен признать, что успехом я обязан отнюдь не собственным умениям. Яхту выбирали для меня другие люди, я даже лишен возможности сказать, что управлял ею лично.

– Тем не менее она – ваша собственность. И вы навсегда войдете в историю и в анналы яхт-клубов как призер Кубка королевы незабвенного 18** года.

Произнеся этот комплимент, его величество повернулся к хозяйке, предоставив своему адъютанту болтать о событиях минувшего дня с леди Мэйбл. Когда спустя полчаса император отбыл, Карн также простился с друзьями и, спустившись в шлюпку, поплыл на собственную великолепную паровую яхту, стоявшую на якоре в нескольких кабельтовых от императорского судна, где ему предстояло отужинать нынче же вечером.

На палубе его встретил камердинер Бельтон и подал телеграмму. Карн изучил послание без особого интереса. Но мгновение спустя лицо его озарилось, словно по волшебству. С телеграммой в руке он повернулся к Бельтону.

– Идемте вниз, – быстро произнес он. – Это интересные новости – придется не один час поломать голову.

Войдя в салон, украшенный лучшими образцами драпировального искусства, Карн направился в каюту, которую превратил в кабинет, и тщательно запер дверь.

– Мы достигли финала, Бельтон, – сказал он. – Комедия длилась достаточно долго, и теперь нам лишь остается произнести мораль и поскорее спустить занавес.

– Боюсь, я не вполне понимаю, – отозвался Бельтон. – Не объясните ли вы, что случилось?

– Объясню, притом в двух словах. Это телеграмма от Лиз Тринкомали, отправленная вчера из Бомбея. Прочтите сами.

Он протянул телеграмму слуге, который неторопливо прочел вслух:

– “Карну, Порчестер-хаус, Парк-лейн, Лондон. Брэдфилд уехал две недели назад. Я узнала, что он за тобой. Тринкомали”. Дело серьезное, сэр, – сказал камердинер.

– И впрямь, – ответил Карн. – Видимо, Брэдфилд думает, что наконец-то меня поймал. Но кажется, он забыл, что я ничуть не глупее его. Дайте-ка еще раз взглянуть на телеграмму. Уехал две недели назад? Значит, у нас еще есть время. Если так, то, ей-богу, я уж постараюсь успеть как можно больше.

– Право же, сэр, лучше уехать немедленно, – поспешно возразил Бельтон. – Если этот человек, который так долго за нами охотится, проделал уже больше половины пути до Англии, и притом с несомненной целью загнать вас в угол, то, разумеется, сэр, вы и сами сочтете благоразумным скрыться, пока не поздно.

Карн снисходительно улыбнулся.

– Разумеется, я скроюсь, мой дорогой Бельтон, – сказал он. – До сих пор я никогда не пренебрегал необходимыми предосторожностями. Но прежде чем уехать, я сделаю еще кое-что. Я задумал предприятие, по сравнению с которым все, что я совершил до сих пор, покажется ничтожным. Такое, чтоб у англичан глаза на лоб полезли!

Бельтон уставился на хозяина, на сей раз с неприкрытым изумлением.

– Вы хотите сказать, сэр, – сказал он с дерзостью любимого слуги, – что намерены снова рискнуть, в то время как меньше чем через две недели в Англию прибудет единственный человек, который знает о вас достаточно, чтобы призвать к ответу? Поверить не могу, что вы способны на такую глупость, сэр. Умоляю, задумайтесь!

Карн, впрочем, не обратил никакого внимания на мольбы камердинера. Он заговорил, словно размышляя вслух:

– Главная трудность в том, что именно предпринять. Я, казалось бы, исчерпал все удобные возможности. Впрочем, будет странно, если, хорошенько поразмыслив, я ничего не изобрету. А пока что, Бельтон, позаботьтесь, чтобы в следующую пятницу мы могли покинуть Англию. Велите шкиперу быть наготове. К тому времени мы закончим, и тогда здравствуй, открытое море, и прощай, светское общество! Намекните там и сям, что я уезжаю, но будьте крайне осторожны в словах. Напишите агентам касательно Порчестер-хауса и займитесь прочими необходимыми вещами. Можете идти.

Бельтон поклонился и вышел из каюты, не сказав больше ни слова. Он достаточно хорошо знал своего хозяина и не сомневался, что ни просьбы, ни увещевания не заставят Карна отклониться с избранного курса. Так что по уже выработавшейся привычке он с достоинством покорился неизбежному.

Оставшись наедине с собой, Карн провел около часа в серьезных раздумьях. Затем велел подать шлюпку и отправился на берег. Прибыв в телеграфную контору, он отправил телеграмму, которая в иное, менее суматошное, время могла бы удивить телеграфиста. Она была адресована в Бомбей, некому магометанину – торговцу драгоценными камнями, и, не считая подписи, содержала лишь два слова: “Выезжаю – приходи”.

Карн знал, что телеграмма дойдет до той, кому предназначалась, и что адресат поймет ее смысл и будет действовать соответственно.

Ужин на борту королевской яхты “Гогеншраллас” был роскошен во всех отношениях. Присутствовали владельцы самых богатых яхт; в завершение банкета император лично произнес тост за здоровье Карна, победителя главной гонки регаты, и выпил под гром аплодисментов. Победитель гордился собой, но нес свои лавры со спокойным достоинством, которое не раз служило ему хорошую службу в подобных обстоятельствах. В ответной речи Карн упомянул о близком отъезде из Англии, словно громом поразив слушателей.

Когда гости вскоре после полуночи покинули салон его величества и стояли на палубе, ожидая, пока шлюпки подойдут к трапу, лорд Орпингтон приблизился к Саймону Карну.

– Вы действительно намерены так скоро нас покинуть? – спросил он.

– К сожалению, да, – ответил Карн. – Я надеялся пробыть в Англии дольше, но обстоятельства, над которыми я не властен, требуют безотлагательного возвращения в Индию. Меня призывают дела, от которых прямым образом зависит мое состояние. Я обязан выехать в следующую пятницу, и не позже. Сегодня я уже отдал соответствующие распоряжения.

Император лично произнес тост за здоровье Карна.

– Мне очень жаль это слышать, вот что я могу сказать, – произнес лорд Эмберли, который также подошел к ним. – Уверяю, нам будет очень не хватать вас.

– Все вы были так добры, – сказал Карн, – и моя благодарность за приятное времяпрепровождение не знает границ. Давайте как можно дольше не будем думать о грустном! Кажется, моя шлюпка. Не позволите ли подвезти вас до вашей яхты?

– Спасибо, но, пожалуйста, не утруждайтесь, – ответил лорд Орпингтон. – Моя шлюпка идет прямо за вашей.

– В таком случае спокойной ночи, – сказал Карн. – Увидимся завтра, как договорились.

– В одиннадцать, – подтвердил лорд Эмберли. – Мы заедем за вами и отправимся на берег вместе. Спокойной ночи.

Когда Карн достиг своей яхты, он уже решился. Смелость плана, сложившегося у него в голове, испугала его самого. Если только удастся осуществить этот замысел, получится достойное завершение всего, что он сделал, с тех пор как приехал в Англию. Зайдя в каюту, он почти без единого слова ждал, пока Бельтон помогал ему переодеться на ночь. Лишь когда камердинер шагнул к двери, Карн заговорил о том, что не покидало его мыслей.

– Бельтон, – произнес он, – я придумал величайшую комбинацию из тех, что когда-либо приходили мне в голову. Если Саймон Карн намерен проститься с англичанами в следующую пятницу – и если ему это удастся, – им будет о чем поразмыслить, когда он уедет.

– Неужели вы что-то затеяли, сэр? – обеспокоенно поинтересовался Бельтон. – Я так надеялся, что вы прислушаетесь к моим уговорам!

– Исключено, – ответил Карн. – Боюсь, Бельтон, вам недостает честолюбия. Я заметил, что в последних трех случаях вы старательно отговаривали меня от попыток подарить английским читателям здоровое развлечение. Но и на сей раз уступать я не намерен. Завтра утром вы начнете готовиться к самому крупному делу, к какому я когда-либо прикладывал руку.

– Если вы твердо решились, сэр, я знаю, что возражать бесполезно, – покорно отозвался Бельтон. – Могу ли я поинтересоваться, что это такое будет?

Карн помедлил, прежде чем ответить.

– На борту яхты вестфальского императора, которого я имею честь называть своим другом, находится роскошная коллекция золотой посуды. Я надеюсь, если посчастливится, заполучить ее.

– Но это совершенно невозможно, сэр, – сказал Бельтон. – Хоть, несомненно, вы ловко устраиваете такие штуки, я просто не понимаю, что тут можно сделать. На корабле даже в самое спокойное время очень людно, и, разумеется, коллекцию тщательно охраняют.

– Должен признаться, что на данном этапе и я не до конца понимаю, как все провернуть, но у меня есть план, который, надеюсь, поможет нам достичь цели. В любом случае завтра я расскажу больше. А для начала давайте устроим небольшой эксперимент.

С этими словами Карн уселся за туалетный столик и велел Бельтону принести шкатулку, стоявшую в углу, – прелестную кедровую вещицу с множеством маленьких отделений, в каждом из которых лежали волосы определенного цвета. Взяв щепотку из одного ящичка, Карн принялся раскладывать волоски, пока не получил полоску нужной длины, после чего своими ловкими пальцами сделал усы и приклеил их гримировальным лаком к верхней губе. Два или три вращательных движения придали им необходимую форму. Затем, взяв со столика пару щеток слоновой кости, Карн особым образом зачесал волосы назад, надел шляпу необычного фасона, достал из ближайшего шкафа тяжелый плащ, набросил его на плечи и вызывающе взглянул на Бельтона. На вопрос, на кого он похож, камердинер, хоть и знакомый с уникальным талантом подражания и удивительным умением принимать чужое обличье, присущими Карну, не удержал изумленного возгласа.

– На его величество императора Вестфалии! – воскликнул он. – Сходство просто потрясающее!

– Прекрасно, – отозвался Карн. – Из этого вы почерпнете некоторое представление о моем плане. Завтра вечером, как вы знаете, я приглашен к его величеству, который собирается отобедать на берегу в обществе своего адъютанта, графа фон Вальцбурга. Вот фотография. Как вам известно, он человек весьма решительный, что сыграет нам на руку. Изучите фотографию самым тщательным образом.

Он вынул из ящика фотографию и положил под увеличительное стекло на туалетном столике. На снимке был высокий мужчина с военной выправкой – обладатель щетинистых бровей, огромного носа, густых седых усов и шевелюры того же цвета. Бельтон внимательно рассматривал его.

– Насколько я понимаю, сэр, – сказал он, – вы рассказываете мне это потому, что вам угодно, чтобы я сыграл роль графа фон Вальцбурга.

– Вот именно, – ответил Карн. – Мои намерения именно таковы. Ничего особенно сложного. Граф как раз вашего роста и сложения. Достаточно только усов, бровей, седого парика и огромного носа, чтобы выглядеть неотличимо. Завтра обещают безлунную ночь; если только я не упущу контроля над обстоятельствами, разоблачить нас – во всяком случае, в первой части нашего замысла – будет весьма нелегко, а то и вовсе невозможно.

– Надеюсь, вы простите мою дерзость, сэр, – сказал Бельтон, – но, по-моему, очень рискованно вступать в эту игру, памятуя, сколь многого мы добились до сих пор.

– Признайте, друг мой, если мы преуспеем, наша слава возрастет.

– Но, сэр, как я уже сказал, коллекцию держат в безопасном месте и тщательно охраняют.

– Можете не сомневаться, я досконально все разведал. Коллекция хранится в сейфе, в каюте главного стюарда; пока она на борту, у дверей всегда стоит караульный. И да, я не буду спорить, коллекция хорошо защищена.

– В таком случае, сэр, не понимаю, каким образом вы намерены ею завладеть.

Карн снисходительно улыбнулся. Ему приятно было видеть замешательство слуги.

– Самым простым образом, – ответил он. – Лишь бы удалось подняться на борт королевской яхты, избежав вопроса, кто я такой. Покинем судно путем более опасным, но не настолько, чтобы причинить нам серьезные неудобства. Я знаю, что вы хороший пловец, так что сотня ярдов не составит для вас труда. Приготовьте несколько прочных парусиновых мешков – штук шесть – и надежно привяжите к каждому крепкую веревку пятидесяти саженей длины, а к концу каждой веревки – прочный вертлюжный крюк. Остальное – мелочи. Скажите, вы уладили дела в городе?

– Ваши инструкции выполнены в точности, сэр, – ответил Бельтон. – Я связался с агентами, которые действуют от имени владельца Порчестер-хауса. В завтрашних газетах с утра появится объявление, гласящее, что известный детектив Климо не сможет принимать клиентов как минимум в течение месяца, поскольку он получил срочный вызов на континент и пробудет там в течение упомянутого срока. Я договорился о продаже лошадей из вашей скаковой конюшни, а также экипажей и упряжек, которыми вы пользуетесь в Лондоне. Рам Гафур и прочие туземные слуги из Порчестер-хауса приедут сюда завтра в полдень, а до тех пор, как велено, замуруют отверстие в стене между домами. Кажется, все, сэр.

– Вы превосходно справились, мой дорогой Бельтон, – сказал Карн, – и я очень доволен. Завтра позаботьтесь, чтобы в газетах появилось извещение о моем намерении немедленно отбыть в Индию по важному личному делу. Думаю, пока этого хватит.

Бельтон прибрал в каюте, после чего пожелал хозяину спокойной ночи. Он явно сомневался в успехе предстоящего предприятия, которое Карн описал с таким непоколебимым спокойствием. Карн в свою очередь лег спать – и спал безмятежно, как будто ему не о чем было ни думать, ни беспокоиться.

На следующее утро он встал на рассвете; пока лорд Орпингтон и лорд Эмберли еще подумывали о завтраке, он окончательно отшлифовал план, которому предстояло столь блистательным образом завершить его приключения в Англии. Друзья, как было условлено накануне, явились к нему в одиннадцать часов, и компания отправилась на берег. Стояло чудесное утро, и Карн пребывал в наилучшем расположении духа. Они осмотрели замок, сделали кое-какие покупки в городе, а затем отправились обедать на яхту к лорду Орпингтону. Около трех Карн простился с Орпингтонами и спустился по трапу, намереваясь вернуться к себе. По морю шла ощутимая зыбь, поэтому шагнуть в шлюпку было делом непростым и даже опасным. То ли Карн неверно рассчитал расстояние, то ли не вовремя прыгнул – так или иначе, он оступился и всей тяжестью рухнул на дно шлюпки. Впрочем, не прошло и нескольких секунд, как рулевой бросился к нему на помощь, поднял и усадил на скамейку на корме. Оказалось, что Карн по несчастливой случайности сильно подвернул ту самую лодыжку, которая так подвела его во время пребывания в Гринторп-парке по случаю знаменитой свадьбы.

– Друг мой, мне страшно жаль, – сказал лорд Орпингтон, оказавшийся свидетелем этого неприятного события. – Может быть, подниметесь обратно? Если вы не в силах лезть по трапу, мы запросто втащим вас на борт.

– Благодарю, – ответил Карн, – но я вполне в состоянии вернуться на свою яхту. Поверьте, так будет лучше. Мой слуга умеет обращаться с разными зельями и прекрасно знает, что нужно делать в подобных обстоятельствах; но все-таки это чертовски неприятно. Боюсь, я не смогу появиться сегодня вечером за ужином у его королевского величества, а я так надеялся!..

– Ваше отсутствие не останется незамеченным, – сказал лорд Эмберли. – Я загляну днем проведать вас.

– Вы очень любезны, – произнес Карн. – Я буду чрезвычайно рад, если вы уделите мне немного времени.

И он велел отчаливать.

Когда Карн добрался до своей яхты, боль в ноге сделалась такой нестерпимой, что его пришлось поднять на борт, и это обстоятельство не ускользнуло от тех, кто стоял на палубах соседних яхт, – зрители поднесли лорнеты к глазам, чтобы лучше видеть. Пострадавшего перенесли в салон, усадили в удобное кресло и предоставили попечению Бельтона.

– Надеюсь, вы не слишком сильно расшиблись, сэр, – произнес верный слуга, который, впрочем, не мог скрыть удовлетворения. Бельтон не так уж сильно разочаровался оттого, что хозяин все-таки лишился возможности осуществить опасный план, изложенный накануне вечером.

Вместо ответа Карн вскочил на ноги, не выказывая никаких признаков хромоты.

– Дорогой Бельтон, как вы сегодня несообразительны! – с улыбкой воскликнул он, заметив изумление на лице камердинера. – Неужели вы не видите, что я делаю именно то, о чем вы просили утром, а именно – принимаю меры предосторожности? Разумеется, вы понимаете: раз я лежу у себя в каюте с растянутой лодыжкой, общество полагает, что я никоим образом не в состоянии набедокурить где-нибудь в другом месте. А теперь скажите, все ли приготовлено к сегодняшнему вечеру?

– Да, сэр, – ответил Бельтон. – Одежда и парики готовы. Парусиновые мешки, к которым привязаны веревки с вертлюжными крюками, лежат в вашей каюте и ждут осмотра. Я ничего не упустил, насколько могу судить, и, надеюсь, вы останетесь довольны.

– Не сомневаюсь, так и будет, если вы проявили обычную аккуратность, – сказал Карн. – Принесите бинты и замотайте мне ногу как можно правдоподобнее, потом помогите выйти на палубу и усадите в кресло. Как только о моем падении станет известно, на борту отбоя не будет от визитеров, и я должен безупречно сыграть свою роль.

Все случилось, как и предсказал Карн. С половины четвертого до шести к трапу одна за другой подплывали шлюпки, и сидевший на палубе страдалец купался в лучах внимания, которого было достаточно, чтобы польстить самому тщеславному человеку. Он не забыл послать письмо с извинениями высокой особе, надеявшейся принять Карна у себя, и выразил глубочайшее сожаление по поводу несчастного случая, который столь прискорбным образом лишил его возможности присутствовать за ужином, назначенным на сегодняшний вечер.

День подходил к концу, и небо окутали тяжелые облака. К восьми часам начался сильнейший дождь; услышав стук капель по палубе над потолком каюты и подумав, что ночь, скорее всего, будет темной, Карн убедился, что его счастливая звезда в зените.

В половине девятого он удалился к себе вместе с Бельтоном, чтобы подготовиться. Никогда прежде он не уделял столь тщательного внимания своему внешнему виду. Карн знал, что сегодня малейшая беспечность способна привести к разоблачению, и ему отнюдь не хотелось, чтобы последний и самый великий подвиг обернулся крахом. Пробило половину десятого, когда Карн и Бельтон наконец оделись и решили отправляться. Скрыв лица широкополыми шляпами и прихватив саквояж с плащами и париками, которые им предстояло надеть впоследствии, они вышли на палубу и спустились в ожидавший у борта ялик. Меньше чем через четверть часа их высадили на берег в уединенном месте; там они переоделись и не таясь зашагали вдоль кромки воды к причалу, у которого стоял императорский баркас. Команда слонялась по пристани, перебрасываясь шуточками и смеясь; морячки ничуть не сомневались, что понадобятся королю не раньше чем через несколько часов. Нетрудно представить, как они удивились, увидев двух человек, которых лишь полчаса назад высадили на берег. Шагнув под навес и опустившись на сиденье, его величество приказал как можно скорее возвращаться на яхту. Акцент и голос были неотличимы – никому и на мгновение не пришло в голову, какую шутку с ними сыграли. Карн, впрочем, не забывал, что это лишь первая часть плана; предстояло самое опасное.

Добравшись до яхты, “император” взобрался по трапу на палубу, сопровождаемый адъютантом, фон Вальцбургом. Маскарад, видимо, и впрямь был безупречен, поскольку на палубе Карн оказался лицом к лицу со старшим лейтенантом, который, увидев императора, немедленно отсалютовал. На мгновение Карна чуть не покинуло присутствие духа; затем, убедившись, что его не разоблачили, он решился рискнуть. Ответив на приветствие офицера в той самой манере, в какой это проделывал император, он дал понять, что столь неожиданное возвращение вызвано важными причинами. Подкрепляя свои слова, Карн велел прислать к нему в каюту главного стюарда и переставить часового от двери каюты в конец главного салона с наказом никого не пускать и не выпускать, пока не будет отдан соответствующий приказ. Офицер отсалютовал и отправился выполнять поручение, а Карн, жестом велев Бельтону следовать за ним, спустился по трапу в императорскую каюту. Обоим минуты казались часами. Добравшись до императорской каюты, они вошли и заперли за собой дверь. Поскольку у часового не было причин ослушаться приказа, а настоящий император должен был вернуться не раньше, чем они оба благополучно покинут корабль, удачное осуществление плана казалось делом решенным.

Старший лейтенант, увидев императора, немедленно отсалютовал.

– Положите мешки под стол, а веревки размотайте и свесьте крючья в иллюминатор. Их там не увидят, – велел Карн Бельтону, который наблюдал за хозяином, стоя на пороге. – Будьте наготове: через несколько минут придет главный стюард. Как только он появится, постарайтесь встать между ним и дверью, а когда я завяжу разговор, бросайтесь на него, хватайте за горло и держите, пока я не заткну ему рот кляпом. После этого мы некоторое время будем в безопасности, потому что никто сюда не пойдет, пока на борту не обнаружат ошибку. Думаю, мы должны возблагодарить судьбу за столь благоприятное стечение обстоятельств. Но тише, стюард идет. Хватайте его за шиворот, как только я подниму руку. Если он издаст хотя бы звук, мы пропали.

Карн едва успел договорить, когда в дверь постучали. Главный стюард вошел в кабину и закрыл дверь за собой.

– Шмидт, – сказал его величество, стоявший в дальнем конце каюты, – я послал за вами, чтобы задать вопрос чрезвычайной важности. Подойдите ближе.

Стюард повиновался, но, посмотрев императору прямо в лицо, увидел нечто такое, что его удивило. Стюард взглянул еще раз и немедленно убедился в правильности своей догадки.

– Вы не император! – возопил он.

– Вы не император! – возопил он. – Измена! Я позову на помощь!

Он обернулся, но не успел поднять тревогу: Карн вскинул руку, и Бельтон, который незаметно подкрался сзади, прыгнул на стюарда и схватил за горло, прежде чем тот успел закричать. Мнимый император немедленно достал хитроумный кляп и сунул в рот перепуганному стюарду. В следующее мгновение бедняга уже лежал на полу, связанный по рукам и ногам.

– Так-то, друг мой, – негромко сказал Карн, поднимаясь. – Теперь ты не причинишь нам неприятностей. Сейчас я проверю, достаточно ли надежна веревка, а потом мы положим тебя на кушетку и поскорее примемся за работу.

Проверив веревку, он подал знак Бельтону, и вместе они перенесли пленника на кушетку.

– Если я правильно помню, ключи от сейфа ты носишь в кармане.

С этими словами Карн вывернул карманы стюарда и извлек оттуда связку ключей. Выбрав один, он напоследок окинул взглядом веревки, стягивавшие неподвижного пленника, и повернулся к Бельтону.

– Думаю, он не поднимет шума. За работу. Берите мешки и идите за мной.

Убедившись, что поблизости нет ни души, он зашагал по коридору, устланному роскошным ковром, к двери каюты, в которой помещался главный стюард. Именно там находился сейф, содержавший великолепную золотую посуду, которая и привела Карна сюда. К его удивлению и досаде, дверь оказалась заперта. Строя планы, он упустил из виду это возможное обстоятельство. Скорее всего, ключ также лежал в кармане стюарда; повернувшись к Бельтону, Карн велел ему вернуться в императорскую каюту и принести ключи, которые он бросил на стол. Бельтон ушел, и Карн остался в коридоре один. Он ждал, прислушиваясь к разнообразным звукам в недрах огромного корабля. Над головой, на палубе, послышались тяжелые шаги, на несколько секунд наступила тишина, а затем донесся шум ливня. Невзирая на множество поводов для беспокойства, Карн не сдержал улыбки при мысли о своем странном положении. Он задумался: что скажут его аристократические друзья, если он попадется и вся история выйдет на свет? В прошлом Карн действовал под многими личинами, но до сих пор ему никогда еще не выпадала честь присваивать столь высокое имя. Его последнему предприятию суждено было стать и самым дерзким.

Шли минуты, а Бельтон не возвращался. Карн начал нервничать. Что такое случилось? Карн уже собирался отправиться на поиски, когда камердинер наконец появился с ключами в руках. Карн немедленно их схватил.

– Почему так долго? – прошептал он. – Я думал, с вами что-то стряслось.

– Я задержался, чтобы связать нашего приятеля, – ответил Бельтон. – Он почти высвободил одну руку. Если бы ему это удалось, он вытащил бы кляп и поднял тревогу. И тогда мы бы попались, как крысы в мышеловке.

– Вы уверены, что теперь он связан надежно? – с тревогой спросил Карн.

– О да. Я постарался.

– В таком случае займемся сейфом без дальнейших проволочек. Мы и так уже потратили слишком много времени, и с каждой минутой опасность возрастает.

Без промедления Карн вставил подходящий ключ в замок и повернул. Замок открылся, и сокровищница оказалась в их распоряжении. Каюта была небольшая, но не приходилось сомневаться, что здесь приняты все меры безопасности. Огромный сейф, в котором лежала драгоценная посуда и который Карн намеревался взломать, занимал целую стену. Он был новейшего образца; увидев его, Карн признался себе, что при всем его опыте взломщика потребовалось бы немало времени и усилий, чтобы открыть этот сейф.

Однако при наличии ключа дело заняло лишь несколько секунд. Карн повернул ключ, надавил на рукоятку, слегка нажал – и тяжелая дверь открылась. Сейф был полон доверху. Внутри аккуратными рядами лежала золотая и серебряная посуда – самая разная, в чехлах из замши и зеленого сукна. Ничего подобного прежде не попадало в руки к Карну; и теперь, завладев драгоценной добычей, он намеревался извлечь максимум пользы.

– Ну, Бельтон, – сказал он, – побыстрее вынимайте содержимое и кладите на пол. Мы сможем унести только часть, поэтому давайте позаботимся, чтобы эта часть была лучшей.

Вскоре вся каюта была заставлена подносами, кубками, мисками, вазами, золотыми и серебряными тарелками, блюдами, чашками, ножами, вилками и прочими произведениями ювелирного искусства. В своем выборе Карн руководствовался не красотой, не формой и не тонкостью работы. Его интересовал только вес. Серебро он отверг решительно, поскольку оно ничего не стоило. Меньше чем через десять минут он отобрал то, что хотел, и они под завязку набили прочные парусиновые мешки, которые принесли с собой.

– Больше не унесем, – сказал Карн верному камердинеру, когда они надежно завязали последний мешок. – Забирайте половину, и вернемся в императорскую спальню.

Вся каюта была заставлена подносами, кубками…

Заперев дверь каюты, они отправились туда, откуда начали. Несчастный стюард лежал на кушетке, точь-в-точь как его оставили. Положив мешки на пол, Карн подошел к пленнику и в первую очередь тщательно проверил веревки, которыми тот был связан.

Затем он повернулся к иллюминаторам на корме и, открыв один из них, выбрался на прогулочную палубу. Благоприятствуя его намерениям, лил сильный дождь, и стоял такой мрак, о каком только мог мечтать ловкий преступник. Вернувшись в каюту, Карн велел Бельтону перетащить добычу на палубу; там он прикрепил вертлюжные крюки к кольцам в устье каждого мешка.

– Берите мешки и как можно тише опускайте один за другим в воду, только смотрите, чтобы они не намотались на винт. Когда закончите, пропустите ваш пояс через кольца на другом конце веревок и крепко его застегните.

Бельтон выполнил приказ, и вскоре все шесть мешков лежали на морском дне.

– Теперь избавимся от париков и прочего. Скажите, когда будете готовы плыть.

Избавившись от лишних вещей и швырнув их за борт, Карн и Бельтон перебрались через поручни прогулочной палубы. Коснувшись воды, они разжали руки и поплыли в сторону яхты Карна. Темнота им действительно помогла. Полдюжины гребков – и лишь обладатель очень острого взора различил бы пловцов на фоне увенчанных пеной волн. Но если буря оказала Карну и Бельтону услугу, скрыв от посторонних глаз, в другом отношении она едва не сослужила дурную службу. Хотя оба были отличными пловцами и, к полному обоюдному удовлетворению, доказали это в самых разных морях земного шара, вскоре они обнаружили, что продвигаться вперед удается, лишь прикладывая все силы. Они совершенно измучились, пока добрались до яхты. Как заявил впоследствии Бельтон, он не смог бы сделать еще двадцать гребков, даже если бы от этого зависела его жизнь.