Текст книги "Октавиус"

Подсадил ее на ступеньку, кинул извозчику шиллинг, и, крикнув: «В госпиталь Святой Марии!», хлопнул ладонью лошадь по крупу…

С неба моросил мелкий, холодный дождь, а я стоял как был, без шляпы и верхней одежды, глядя вслед удаляющейся повозке. С каким-то непонятным чувством недоумения я честно признался себе, что в некоторой степени даже завидовал обожженной и умирающей Дженни. Когда видишь такую необычайную, в некоторой степени даже фанатическую преданность дружбе, то поневоле и сам хочешь, чтобы и тебе передали хоть чуточку той душевной, ласковой теплоты…

Я даже не услышал, как позади возник Галлахер. Он остановился рядом со мной, и на лице его застыло озабоченное выражение.

– Проклятый шериф мне голову проест, – сказал он. – Еще убийство заподозрит. Не волнуйся, Ричи, девчонка с характером. Если что-то не захочет делать, то пиши пропало, не заставишь. Хоть башку ей руби! Главное, сейчас оставь ее в покое, а там все наладится. Видишь, даже я не трогаю ее в такие минуты…

– Как бы оно через неделю не наладилось, – буркнул я. – А то как раз вместо своих пятнадцати десять получишь…

На это он захохотал, трясясь всем телом, и, нагнувшись к самому моему уху, прошипел, обдавая меня перегаром:

– Ричард, молодчина! Ловко ты подпоил старуху! Браво! Одного друга ты уже убрал. Ну, понял, куда клоню?! То-то! Наше дело будет, наше!

И, потрепав меня по плечу, он развернулся и пошел в зал. Обещанные ему дополнительные пять процентов произвели в нем волшебную перемену, он теперь втайне старался подыграть мне.

С неимоверным отвращением посмотрел я ему вслед – его волновала только собственная шкура. Хорошо, что слово берегового братства имело значительно больший вес, чем вышеупомянутый предмет, иначе он не раздумывая отрубил бы мне голову, дай кто-то за нее более высокую цену.

Зеленое яблоко

На следующий день – вернее, это был уже вечер – я еле встал. От вчерашней попойки с Дженни голова у меня раскалывалась, и вся комната плыла перед глазами. Кое-как одевшись, я, пошатываясь, с пульсирующей болью в висках, вышел в коридор и первым делом проверил дверь Мулан. По всем признакам, китаянки не было в комнате, и, судя по всему, дома она не ночевала. Я постучал к Галлахеру и, выслушав очередную порцию проклятий, услышал, как щелкнул замок его двери. Похоже, что он пил всю ночь – во всяком случае, пьян был до сих пор и стоял, покачиваясь и схватившись за косяк.

– Умерла Дженни, – сказал он каким-то опустошенным голосом. – Сегодня в час дня умерла. Долго мучилась старуха – всю ночь, а эта у нее просидела. Доктор Флаттер недавно приезжал, рассказывал. Я дал деньги на гробовщика и могильщика, и сейчас ее, должно быть, закапывают. Пойдем, выпьем за ее путешествие к дьяволу – все мы когда-нибудь отправимся к нему в гости.

Бренди обожгло мне горло, я мотнул головой и, подойдя к окну, прислонился лбом к холодному стеклу. На улице стоял пасмурный день и накрапывал холодный мелкий дождь. Напротив окна на соседней крыше неподвижно сидела серая кошка – та самая любимица Мулан. Идея моментально созрела у меня в голове, и я, повернувшись к Галлахеру, хитро произнес:

– Ты хвастался, Роджер, что из своего пистолета с пятидесяти шагов в десятку попадешь!

– Ну?! – промычал тот, тупо уставившись на меня.

– А вот ту бестию слабо снять? Два пенса ставлю!

Галлахер, пошатываясь, встал и, подойдя к окну, криво усмехнулся:

– Шиллинг! И не целясь!

– Хорошо, – согласился я. – Давай!

– Хе! – сказал он, одним рывком поднял раму, другой рукой вскинул пистолет и выстрелил, даже не целясь. Кошка судорожно подскочила – и плавно полетела вниз, со шлепком распластавшись на камнях внутреннего двора. Сидевшая, как обычно, внизу прислуга с удивлением вскочила, глядя на окно Галлахера. Тот, криво улыбаясь, помахал им разряженным пистолетом и, повернувшись ко мне, протянул ручищу ладонью вверх. Теперь у меня осталось всего два шиллинга и пять пенсов.

Быстро спустился я вниз во внутренний двор и подошел к убитому животному, вокруг которого уже растекалась лужа крови. Да, меткости Галлахера можно было и впрямь позавидовать.

– Он чего, совсем рехнулся? – подбежал ко мне давнишний мальчишка с кухни, испуганно поглядывая наверх.

– Пьяный, скотина, – ответил я. – Еще, гляди, всех перестреляет… Прибрать надо, а то Мулан огорчится очень – и так Дженни…

– Так ей и надо, корове! – процедил сквозь зубы мальчишка и быстро исчез, после того как я хорошенько наддал ему сапогом пониже спины. Стараясь не испачкаться, взял я в руки еще теплое тельце и брезгливо понес к ступеням, где временно и похоронил, тороплив закидав палыми листьями и другим мусором. Такой сюрприз должен быть подан вовремя, иначе эффект от обилия потрясений, следующих одно за другим, мог напрочь выбить девчонку из колеи, и неизвестно, чем бы это все могло еще обернуться…

Мулан появилась в «Летучей рыбе» лишь поздно вечером – ее привез на своей повозке доктор Флаттер, и я еле узнал китаянку: сгорбленная, словно из нее вытащили все кости, бледная, постаревшая лет на десять, она вошла через парадный вход и, еле держась на ногах, поднялась наверх, словно бы ничего не видя перед собой. Потрясение ее было настолько сильным, что я даже не рискнул окликнуть ее, как первоначально планировал, и вообще решил не показываться ей на глаза.

Однако вечером она вновь вышла танцевать, словно ничего и не случилось. Только напряженное, словно неживое лицо ее и плотно сжатые губы говорили о внутреннем состоянии. Она не обмолвилась словом ни с кем, только сделала какой-то жест музыканту, и тот, поняв без слов, заиграл длинную, раскатистую мелодию. Танец ее был, как всегда, безупречен, только сегодня он был особо вдохновенным и необычайно длительным. Публика как завороженная следила за каждым ее движением… Смотрел во все глаза и я, будто видел это все в первый раз. Она ни разу не улыбнулась за время танца и, вопреки всеобщим ожиданиям, так и не спустилась со сцены, молча уйдя за кулисы.

Я поспешил покинуть зал и, поднявшись на второй этаж, встал у открытого окна, куря трубку. Мулан появилась с обычной своей неслышностью. Я не смотрел на нее, но спиной почувствовал: она остановилась, с недоумением глядя на полную миску своей кошки.

– Виктор, – подошла она ко мне, и я повернулся к ней с довольно равнодушным видом, хотя внутри у меня все так и затрепетало. Похоже, она явно знала, что меня зовут не так, как я ей назвался, но специально скрыла это.

– Виктор, – повторила она, пристально глядя на меня, словно подозревая в чём-то. – А вы не видели моей кошки?

– Да, видел совсем недавно, – ответил я. – Вот там на заборе сидела еще час назад. А что случилось?

– Она даже не притронулась к еде, – сказала Мулан, и голос ее запнулся. – А вдруг с ней тоже что-то случилось? Как с Дженни… – она осеклась, и губы ее задрожали.

– Ну, может, накормили ее где, – ответил я. – Давай поищем ее, и ты увидишь, что с ней все в порядке.

На удивление быстро Мулан согласилась, и я сразу же приступил к поискам с неимоверным рвением. Мы вдвоем обшарили все, я лазал по всем труднодоступным для человека углам этого дома и двора, извалялся с ног до головы в грязи и пыли и этим заслужил ее немую, но горячую благодарность. Под конец мы присели на крыльцо, и я устало закурил трубку. Мулан нервно сжала руки в замок и играла пальцами.

– Она всегда откликалась на мой зов, – с ужасом произнесла девушка. – Где она? А вдруг она убежала и никогда не найдет дороги обратно?!

Я словно невзначай легким движением положил ей руку на колено и сжал – она никак не отреагировала на этот успокаивающий жест.

– Дорогая, – сказал я с легкой усмешкой. – Ты разве не знаешь, что кошки находят дорогу и за тысячу миль от дома. Чутье у них такое, что человеку только завидовать и остается.

Она устало улыбнулась в ответ:

– Спасибо, Виктор. Вы и в самом деле добрый человек…

– Вернется твоя кошка, вот увидишь, – я обхватил ее обеими руками и на секунду прижался к ней головой. – Не переживай, вот увидишь – завтра она придет и тогда поймёшь, что я был прав!

Я поднялся и шутливо отсалютовал ей:

– Если что – моя дверь всегда открыта для тебя!

Она, продолжая сидеть, с улыбкой посмотрела на меня:

– Благодарю вас, Виктор!

– Что ты, – ответил я. – Всегда к твоим услугам…

И, не оборачиваясь, поспешил к себе. Интуиция подсказывала, что сейчас пропажа должна обнаружиться, и я занял выжидательную позицию. Чутье не подвело меня – скоро в коридоре раздались торопливые, срывающиеся шаги. Мулан стремительно пробежала по коридору в свою комнату и хлопнула дверью. Выждав минут с пять, я вновь вышел в коридор: дверь в комнату Мулан была приоткрыта, чего никогда не было раньше. Осторожно я заглянул в щель – Мулан сидела возле стола, опустив голову на сложенные руки, и плечи ее содрогались от рыданий.

Я тихонько прошел вовнутрь и, подойдя к столу негромко сказал:

– О боже! Я сам только что увидел! Бедное животное!

И ласковым, успокаивающим движением погладил Мулан по голове, ощутив жесткость ее волос. В ответ она, подняв ко мне раскрасневшееся от слез лицо с распухшими глазами, вдруг что-то быстро и жалобно заговорила по-китайски и, обхватив меня руками, прижалась ко мне лицом. Я обнял ее в ответ, чувствуя, как рубашка моментально промокла от ее слез – она крепко сжимала меня, всхлипывая и вздрагивая всем телом, я шептал ей успокаивающие слова, время от времени целуя ее волосы…

Весь следующий день она не выходила из своей комнаты, но вечером, по обыкновению, вышла танцевать, только в этот раз лицо ее было напудрено куда более густо, дабы скрыть следы недавних переживаний. Во время танца она, поймав мой взгляд, улыбнулась мне в ответ усталой, но уже совершенно искренней и доверчивой улыбкой. После танца я стремглав ринулся за кулисы и успел поймать ее, до того как она вышла. Я проводил ее до дверей комнаты, где пожелал спокойной ночи.

– Спасибо вам, Виктор, – сказала она, смущенно потупясь. – Вы сегодня очень помогли мне. Не знаю, что бы я делала без вас… Спокойной ночи, сэр.

С этими словами она закрыла дверь своей комнаты. Ожидаемого поцелуя не последовало, и я, досадливо тряхнув головой, удалился к себе. Ничего, главное, дело тронулось. Теперь я знал, как нужно действовать, и оставалось применить лишь чуточку терпения…

Глубокие звуки органа торжественными волнами наполняли собой все помещение церкви, мягко отражаясь от высоких стен, сладким волнением проникая в самые отдаленные уголки души. От запаха ладана сознание возносилось высоко над всеми нашими существами – казалось, под самый купол, словно стремясь отринуть все обыденное, земное, оставшееся за этими стенами. Я перекрестился, и бросил осторожный взгляд на Мулан. Она с непокрытой головой стояла возле меня, и огоньки свечей отражались в ее глазах, а губы неслышно шевелились, будто она произносила молитву. На самом деле она просто нервничала, так как впервые пришла в христианскую церковь и терялась, не зная, как себя вести.

«Да упокоит Господь грешную душу Дженни Беккетс. Аминь!» – вздохнул я и перекрестился вновь.

В глубоком молчании мы вышли из церкви и двинулись по мощеной дорожке, ведущей к ограде. Было тепло, и солнце ласково пригревало, как в немногие дни этого уходящего холодного лета. Молчание нарушила Мулан, шедшая рядом со мной и державшая меня под руку (ради этого жеста мне пришлось наврать, что таков обязательный обычай в христианских храмах).

– У меня на родине говорили, что душа умершего человека может стать вечно голодным духом… – сказала она, кусая губы. – И все зависит от того, как ты провел свою жизнь…

– Души праведных попадают на небо, – ответил я, – в прекрасные сады Эдема. Сомневаюсь, правда, что Дженни попала в Эдем. Однако я помолился о ней, ее душа упокоилась с миром, и ее больше не посетит страдание. В отличие от того, кто забавы ради пристрелил тварь божью, – тому суждено вечно мучиться в адском пламени. Ибо Господь не терпит убийства невинных…

Мулан еле заметно улыбнулась, не смог сдержать улыбки и я (поскольку был готов заплатить даже сто фунтов, только бы воочию увидеть, как Галлахер низвергается в преисподнюю).

– Дженни смотрит на тебя сейчас и гордится тобой, – сказал. – Потому что единственными людьми, которые помянули ее, были мы… А ты не хотела идти…

– Спасибо, Виктор, – прошептала Мулан. – Не знаю, что бы я делала без вас…

Я аккуратно высвободил свою руку и обхватил ее тонкую, точеную талию. Китаянка сперва слабо подалась в сторону, но я притянул ее к себе, и она покорилась, плотно прижавшись ко мне.

– О, дьявол! – у меня аж перехватило дыхание. Навстречу нам через церковные ворота важно шествовал Рональд Блейк в сопровождении сэра Гуго. Они шли в церковь не в обычный для них день, и лишь по счастливому стечению обстоятельств я не столкнулся с ними нос к носу. Стиснув зубы, я ловко провел Мулан мимо и, резко повернув направо, ускорил темп шагов. К счастью, увлеченные разговором, они не заметили меня, а Элизабет, идущая на некотором расстоянии позади них с двумя пожилыми дамами, попросту не узнала. Чуть ли не бегом зашагал я вниз по мостовой – на счастье, Мулан вполне успевала за мной, и приостановился, лишь когда церковь скрылась за деревьями. Ноги у меня подкашивались, и по спине все еще бегали морозные мурашки, но я заставил себя с улыбкой обратиться к танцовщице.

– Ну мы и припустили, как будто за нами злые духи погнались, – сказал я со смехом.

– Правда… – на этот раз засмеялась и Мулан и уже сама обхватила меня за талию. Возле кладбищенских ворот я, несмотря на ее горячие возражения, купил целый букет белоснежных роз, который она возложила на свежую могилу Дженни – мы были единственными, кто пришел ее помянуть за все четыре дня, прошедшие с момента её смерти. И пока Мулан неподвижно стояла возле ее простого надгробия, я, отойдя в сторону, курил трубку, изредка бросая в ее сторону взгляды. Девчонка, без сомнения, была уже морально готова, и сейчас надо было действовать решительно, но очень осторожно, дабы не вспугнуть ее.

Домой мы около мили шли пешком – я развлекал ее всякими небылицами, якобы случившимися со мной, и в итоге последняя грань недоверия стерлась между нами.

У порога ее комнаты я вновь сделал попытку поцеловать ее в шею, но она проворно втянула голову и, отпрянув, погрозила мне пальцем:

– Виктор…

– Мулан… – с умоляющей обидой, но шутливым тоном произнес я, протягивая к ней руки.

– Это мой маленький каприз, – сказала она и, засмеявшись, закрыла дверь.

Я спустился вниз и подошел к стойке. Галлахер, облокотившись обеими руками на стойку, сжимал в зубах трубку и с удивлением смотрел на меня – он видел, как мы пришли.

– Да, – сказал он после секундного молчания. – Чувствую, что приятно разочаровался в тебе!

С этими словами он протянул мне целый графин рома:

– Пей, черт бы тебя подрал! Клянусь щупальцами самого Кракена, ты заслужил это! Я смотрю в оба!

– Не забудь свои глаза сегодня, – сказал я. – Кстати, мои будущие должники не забудут сегодня явиться?

– Будь спокоен, как риф, – ответил Галлахер. – Додсон заявится как раз к началу ее танца – сегодня его очередь пополнять мой карман. Он и увидит все что нужно.

На выступление я не пошел, а тайно наблюдал из-за стойки: за время танца Мулан явно искала меня и была очень взволнована моим отсутствием. Затаив дыхание, все смотрели на ее номер, и, когда она закончила, вся таверна взорвалась ревом неимоверного восторга и громом аплодисментов. Невозмутимая и холодная, она молча поклонилась и быстро покинула сцену… Весь следующий день я так же не попадался ей на глаза. Но уже на следующее утро стоял на лестнице, держа в руках большое зеленое и чрезвычайно ароматное яблоко, прихваченное со стойки. Ага, вот и она. Подобрав юбки, Мулан, глядя под ноги, поднималась по крутой лестнице.

– Виктор, – сказала она с удивлением. – Что вы тут делаете?

– Я раздобыл кое-что, – сказал я, воровато оглядываясь по сторонам. – Смотри! Это волшебное яблоко – и если его съесть, то оно исполнит твое самое сокровенное желание. Честное слово – сегодня я встретил на базаре одного чудного старика-араба, и тот продал мне его.

Мулан так и прыснула, замотала головой и даже немного склонилась вперед, опершись руками о колени.

– О, Виктор! – сказал она, продолжая смеяться. – Право, вы шутник… Ой, не могу…

– А ты попробуй его, – сказал я, протягивая плод. – И ты сама все увидишь.

– Какой сладкий, необычный вкус, – сказала она. – Право, это чудесное яблоко. Я еще никогда не пробовала такое. Даже на родине. И такое ароматное…

– Да ну?

Тут она попалась на мой прием – самый простой из всех, которые я только знал. Наклонил голову к ней, якобы самому понюхать плод, и внезапно впился в ее губы страстным и сильным поцелуем. Сначала она отшатнулась и сделала попытку оттолкнуть меня, но потом робко ответила, после – смелее, а потом сама с силой обхватила меня обеими руками. Надкушенное яблоко со стуком упало и покатилось по полу…

Развязка

Через минуту мы расцепили объятья. По-видимому, девчонке еще никогда не приходилось быть в подобных переделках. Тяжело дыша, она прислонилась к стене, видимо, все еще не осознав происходящего, но через пару секунд лицо ее стало красным, как обожженная глина, узкие глаза потемнели и метнули молнии.

– Мерзавец! – Она влепила мне хлесткую пощечину справа. – Негодяй! Как ты посмел сделать это?! Вот для чего ты затеял всю эту игру – в постель затащить меня хочешь?! Так не выйдет! Ты знаешь, кто я такая?! Ты знаешь, что тебя ждет после этого?!

Пощечина слева вновь ослепила меня – била она очень жестко, и я успел поразиться, сколько силы было в ее тонком торсе, который, казалось бы, ничего не весил…

– Знаю! – крикнул я на весь коридор. – И я сниму с вас ваше проклятье, ваше величество! И пусть это будет последним, что я сделаю в этой жизни! Я знаю все! Потому что я люблю тебя, и чистая любовь снимет всякое колдовство! Ты будешь моей – это было твое желание, и оно исполнилось!

Последние слова я выкрикнул чисто ради эффекта, и этот самый эффект внезапно превзошел все мои ожидания. Она внезапно побледнела, и я едва успел подхватить ее, чтобы она не упала на пол…

Я принес китаянку к ней в комнату и, уложив на кровать, начал было расстегивать ее платье, но она быстро пришла в себя и, отстранив мои руки, села, с каким-то благоговейным ужасом посмотрев на меня.

– Значит, ваше яблоко и в самом деле волшебное, – сказала она шепотом. – Простите меня, но я в самом деле полюбила вас – и очень испугалась за вас… Однако неужели вы согласны жениться на мне – нелепой азиатской девчонке, без денег, без связей и к тому же с таким зловещим приданым? Зачем вам это нужно, что вам это даст в жизни?

– То, что дают вам ваши танцы, – ответил я. – Это для вас не средство для заработка. Это ваша душа, это ваша жизнь. Что бы вы были без танцев, что я был бы без моего внезапного чувства? Волей судьбы мы оказались в схожей жизненной ситуации: меня злобные люди вышвырнули без пенса в кармане из отчего дома в Новом Свете, повесив на меня кучу долгов. И если бы не твое вмешательство, то меня бы убили тогда. Я проигрался в карты и не имел силы сказать вам этого! Я ирландец, и зовут меня на самом деле не Виктор Стоун, а Ричард О’Нилл – я сделал роковую ошибку, увлекшись азартными играми! Судьба сначала страшно наказала меня, но потом осчастливила, послав вас. И я так боялся, что, узнав об этом, вы оттолкнете меня! Но я ошибся! О, как я ошибся в вашем благородном сердце! Вас выгнали с собственной родины без всякой надежды на будущее. Этим наши судьбы схожи, и провидение не случайно свело нас. Мы поможем друг другу вырваться из этой ямы, куда нас выбросили как ненужный мусор, и мы объединимся для этого. Пускай ты дворянского происхождения, а я простой торговец, дела которого сейчас находятся в плачевном состоянии, это не имеет никакого значения…

– Да, – сказала она, поднимаясь с кровати и поправляя платье. – Я из благородной семьи, и настоящее мое имя Шень Мун, что означает «душа луны». Я не помню своих родителей. Они за что-то попали в немилость ее императорского величества, и она приказала казнить их, когда мне было меньше года. Меня в провинции Хейлунцзян воспитывал мой дедушка Мо – придворный астролог и математик, по своим годам удалившийся из Запретного Города в Пекине на пенсию. Но злая госпожа возненавидела меня, вероятно, помня моих родителей, и пожелала моей гибели. Тот самый человек, слуги которого пытались покалечить тебя, помог мне бежать из Китая, но только потому, что дедушка Мо хорошо заплатил ему за это. Я ненавижу этого жадного и бесчестного человека, но он больше не посмеет тронуть тебя…

Увидев, что я собираюсь задать ей вопрос, она вскрикнула:

– Все, довольно об этом! Я оставила свое прошлое вместе со своим именем и не желаю больше возвращаться к нему… Но я продолжаю писать своему дедушке, так как он единственный родной мне человек на этом свете, а я единственная оставшаяся в живых его родственница. Дедушка Мо очень скучает по мне, но по старости лет – ему уже больше ста – не может приехать ко мне. Я напишу ему письмо – он очень обрадуется за меня. Ведь только смерть или искренняя любовь может избавить меня от ненависти злой госпожи. Ты полюбил меня, а я тебя – и мне теперь не придется умирать… Прости меня, Ричард, за то что я ударила тебя! – Она схватила мою руку и прижала ее к сердцу. – Но поверь, я очень полюбила тебя и перепугалась, думая, что ты просто хотел подурачиться. Я помню всех тех четверых и не хотела для тебя их судьбы…

Слепая вера в собственную глупую сказку полностью овладела ее разумом, и даже появись перед ней сам Будда, утверждавший прямо противоположное, она и то не поверила бы ему. Целая гора свалилась у меня с плеч – нет, она не раскрыла меня. А если даже у нее и родились вначале какие-то подозрения, то, оглушенная своими чувствами, она попросту подавила их.

– Так значит, ты согласен взять меня, – с каким-то даже испугом спросила она.

– Подари мне свое сердце, – сказал я. – Я вложу это бесценное, хрустальное и хрупкое творение в свою грудь, туда, где бьется мое сердце, чтобы они слились воедино и ничто не смогло разбить его…

– Оно твое… И это было мое желание, ты правильно назвал его… – прошептала китаянка и, взяв мою руку, засунула ее в разрез своего платья, прижав к телу. Она была без корсета, и я почувствовал, как у меня екнуло сердце. Я хотел продвинуть кисть дальше, но она проворно вытащила ее назад, произнеся:

– Еще не время… Старая императрица наложила на меня проклятье, чтобы я никогда не смогла узнать счастья любви, но, ослепленная своей злобой, упустила одну мелочь, которую разглядел мудрый дедушка Мо. И хотя он не был в силах снять, но все же сумел переиначить ее проклятье, наперекор всем замыслам злобной старухи. Оно будет действовать до тех пор, пока кто-то по-настоящему не полюбит меня как свою единственную, а не просто захочет воспользоваться мной для своих плотских или душевных утех. Тогда злые чары падут и я навсегда избавлюсь от них, – продолжала шептать Мулан, обхватив меня руками и прижавшись лицом к моим волосам. – Ричард, ты мой избавитель. А я… Я сначала не поняла этого…

Со своим упорством она вполне могла притащить меня сначала к свадебному алтарю, а это никак не входило в мои планы. Посей я малейшую тень сомнения в ее душе – и моментально оказался бы за дверью. Тогда я и впрямь смог бы убедиться в силе ее «проклятья»…

Все оставшиеся дни я проводил в стенах «Летучей рыбы»– баловать китаянку у меня уже не было средств, да и болтаться с ней по городу было отнюдь не безопасно. Так что я днём пропадал из её поля зрения, якобы уезжая по каким-то делам но каждый вечер сразу после завершения её выступления, я стучался к ней в комнату, и она беспрекословно впускала меня. Мы подолгу сидели, болтая обо всяких пустяках. За этими разговорами я не терял времени даром, но она, отвечая на поцелуи, игриво отпихивала меня словно невзначай, с ловкостью бывалой куртизанки уворачиваясь от моей более чем решительности. Девчонка просто боялась и никак не могла решиться на этот шаг – все мое искусство обольщения разбилось о камни ее упрямого страха.

Возможно, что в тот вечер я проявил излишнюю инициативность, так как в итоге она заявила, что уже поздно и пора спать, после чего мне пришлось убраться восвояси. Скрипя от досады зубами, я возвратился к себе и с досадой рухнул на кровать. Воображаю только, как корчились Додсон и Галлахер по ту сторону стенки, наблюдая в потайное окошко за моими стараниями. Эти свиньи наверняка надорвали животы от хохота. Я спиной чувствовал их взгляды и истово мечтал запустить в них чем-нибудь…

У меня остался только один день. Завтра я буду либо богатым счастливчиком, либо…

С должниками здесь поступали быстро и жестко – предварительно они предадут огласке наше пари, после чего, когда растопчут меня морально, уже никто не станет мешать им растоптать меня физически…

За окнами шел дождь, ветер завывал в трубе, словно заранее напевая мне похоронную песню, я лежал, вцепившись в жесткую подушку, и с надеждой слушал, что вот-вот в коридоре раздадутся шаги китаянки и она чудесным образом постучится ко мне в дверь.

Вероятно, я забылся тревожным сном, но вскоре проснулся со страшной мыслью: «Мне не успеть до срока – девчонка откажет мне и завтра…»

Бежать – пронеслось у меня в голове. Срочно бежать отсюда прямо сейчас в ненастную ночь, не откладывая ни секунды. Утром я сяду на любой корабль и надолго, может быть, навсегда, покину Англию. Куда я отправлюсь – это уже было вторым вопросом, сейчас главным было бежать. Я неслышно встал, накинул плащ и, взяв лампу, вышел во мрак коридора. Все вокруг безмолвствовало, только непогода праздновала свой бал за стенами дома. Дверь Мулан была закрыта, и я аккуратно пошел по коридору…

– Не спишь… – раздался сзади тихий голос, я в ужасе обернулся и оледенел.

Передо мной с ласковой улыбкой стоял Галлахер, сжимая в руках обнаженный кортик.

– А, это ты, сэр Ричард, я уж думал, вор залез, – усмехнулся он. – Смотри, я гляжу в оба… Даже когда пьян.

– Ты о чем это, Роджер… – пробормотал я, попятившись назад, он не ответил, продолжая с той же улыбкой смотреть на меня, но глаза его так и уперлись в меня, словно черточки зрачков пантеры.

– О твоей безопасности все пекусь. Даже ночью, – ответил он. – Если завтра тебе не удастся справиться со своей задачей, то своих приятелей можешь не бояться. Я сам выкуплю тебя у них, поверь мне – я смогу с ними договориться. Поэтому сейчас за твоим покоем смотрят во все глаза. Спокойной ночи, сэр О’Нилл…

Я захлопнул дверь своей комнаты и сел на кровать. Не скажу, что я был вне себя от ужаса, но только что мне пришлось пережить пренеприятнейшую минуту. Сколько несчастных видело эту же картину, прежде чем холодный клинок разрезал им горло…

Я закурил трубку, но руки мои подрагивали. По всей вероятности, подозрительный Галлахер, пронаблюдав за моими отношениями с китаянкой, решил, что мое дело кончено, и теперь, четко следуя уговору, отрезал мне все попытки к возможному бегству. Глупец – почему я не решился на это раньше, когда у меня было еще на это время… Что же будет со мной, когда я попаду в его руки? Видимо, этот мерзавец и в самом деле потащит меня на невольничий рынок, зная, что за меня там сможет выручить хорошую цену. Похоже, что этот вариант устроит всю компанию гораздо больше, чем просто прикончить меня…

Утром я тихонько постучался в комнату Мулан, и она, через несколько минут открыв, впустила меня. Она была уже одета в свое традиционное желтое платье.

– Доброе утро. – Я мгновенно чмокнул ее в губы. – Как спалось?

Она обхватила меня руками и плотно приникла. Волна неимоверного облегчения прошлась по всему моему телу…

– Вчера я написала письмо дедушке, – сказала она счастливо. – Наконец-то исполнилась его мечта…

Я погладил ее по спине и, опустив руки ниже, стиснул ее ягодицы. Пальцы ее в ответ с силой вцепились в мою спину, и надежда всколыхнулась во мне с новой силой.

Но она отстранила меня и произнесла:

– Ричард, мне нужно привести себя в порядок, так что…

И ласково, но самым настойчивым образом выпроводила меня из комнаты. Мрачнее тучи вышел я от нее – и словно невзначай подошел к лестнице и посмотрел вниз. Там возле черного входа на громадном деревянном чурбане, который повара использовали для рубки мяса, сидел, развалившись, один из черных невольников. Он сжимал в зубах короткую трубку и, смеясь, точил лясы, по всей вероятности, с кем-то из поварих. Понятное дело, что сидел он тут не просто так, и вздумай я даже вылезти в окно, обязательно попал бы в его поле зрения. Я и не сомневался, что второй торчит на своем обычном месте – возле парадного входа.

Я спустился вниз и поймал насмешливый взгляд Галлахера из-за стойки, которым тот провожал меня. Я, не смущаясь, дошел до парадных дверей, и тут же словно из ниоткуда передо мной возник второй невольник.

– Нельзя, сэр, – с сильным акцентом сказал он извиняющимся тоном, но вместе с тем в нем отчетливо звучало железо. – Вам нельзя туда.

– Отпусти, – сказал я с угрозой. – Как смеешь ты командовать здесь…

– Приказ хозяина, сэр, – ответил тот. – К нему все вопросы.

– Роджер, – сказал я нарочито обиженным тоном, подходя к стойке. Ты это брось. Мы так не договаривались.

Галлахер в ответ равнодушно склонил голову набок:

– Сэр О’Нилл. Сегодня в десять вечера конец вашего срока. И если, не приведи господь, с вами что-то случится на улице, то ребята оторвут мне голову (это звучало так же, как если бы они всей компанией решили голыми руками задушить медведя). Так что вам лучше будет до завтра посидеть здесь. Уверяю вас, что в этих стенах с вами ничего не приключится.

– А если мне что понадобится в городе? – спросил я.

– Мои слуги с удовольствием выполнят любое ваше поручение, – заверил меня Галлахер и вновь занялся протиранием чистых пивных кружек.

– Тогда виски мне, – попросил я. – Целую бутылку.

– Многовато будет для вашей персоны, – сказал Галлахер двусмысленно. – Но стаканчик – с удовольствием. Желание гостя для меня закон…

Даже напиться не даст, вот мерзавец. Похоже, что он мысленно уже сделал меня своей собственностью. Я негнущейся рукой взял стакан и сел за один из столиков, с завистью наблюдая за веселой компанией, расположившейся за соседним столиком. Раскрасневшиеся от выпивки, они громко беседовали, по всей видимости, обсуждая какие-то свои похождения, время от времени разражаясь взрывами хохота. Счастливчики – они могли в любую секунду выйти отсюда. Залпом я опустошил стакан и решительно двинулся наверх.