Текст книги "Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории"

– Сжальтесь, доктор! – взмолилась гостья.

– Но взгляните на это, – сказал Проспэр, подавая ей составленный им гороскоп Бальтазара.

Надзирательница взглянула на него и воскликнула с горем:

– О, если так, я должна преклониться перед высшей властью! Бедный Циннобер!

– Согласитесь, сударыня, – улыбаясь, ответил доктор, – что дамы часто имеют странность настойчиво и неустанно преследовать случайность, порожденную минутой, невзирая на печальное совладение других отношений. Циннобер должен поплатиться за свою судьбу. Но до тех пор он испытает еще незаслуженные почести. Я воздаю должное вашей власти, доброте и добродетели!

– О, чудный, дивный человек, – воскликнула надзирательница, – будьте моим другом!

– Непременно, – ответил доктор. – Моя дружба и приязнь к вам, светлая фея, никогда не изменятся. Обращайтесь ко мне смело во всех трудных случаях жизни и… пейте у меня кофе так часто, как это может придти вам в голову.

– Прощайте, достойный волшебник, никогда не забуду я вашей милости и этого кофе! – так сказала фея и поднялась с места, охваченная волнением.

Проспэр Альпанус проводил ее до решетки парка, причем все время сладостно звучали дивные голоса леса.

У ворот стояла вместо экипажа надзирательницы хрустальная раковина доктора, запряженная единорогами, позади ее бронзовый жук раскрывал свои блестящие крылья, а впереди сидел серебряный фазан и, держа в клюве золотые вожжи, смотрел на гостью своими умными глазами. Надзирательница приюта перенеслась в лучшие времена своей дивной волшебной жизни, когда экипаж с дивным звуком покатился по душистому лесу.

Глава 7

О том, как профессор Мош Тэрпин изучал природу в княжеском винном погребе. Мицэтес Бельзебуб. – Отчаяние студента Бальтазара. – Благодетельное действие на домашнее счастье хорошо устроенного загородного дома. – О том, как Проспэр Альпанус дал Бальтазару черепаховую табакерку и уехал.

Бальтазар, удалившийся в деревню Гох-Якобсгейм, получил из Кэрепеса от референдария Пульхера письмо следующего содержания:

«Дела наши, милый друг Бальтазар, идут все хуже и хуже. Наш враг, отвратительный Циннобер, сделан министром иностранных дел и получил орден Зеленого Тигра с двадцатью пуговицами. Он любимец князя и делает все, что хочет. Профессор Мош Тэрпин просто вне себя и совсем надут своей тупой гордостью. По милости своего будущего зятя он получил место генерального директора всех дел по естественной истории в государстве, что дает ему большие деньги и еще множество других выгод. В качестве генерального директора он редактирует и проверяет все лунные и солнечные затмения и предсказания о погоде в календарях, издаваемых в государстве, и изучает природу в резиденции и ее окрестностях. По случаю этого он получает из княжеских лесов самых редких птиц и животных, которых он, ради изучения их природы, велит жарить и поедает. Точно также он пишет теперь (по крайней мере, так он рассказывает) исследование о том, почему вино имеет иной вкус, чем вода, и имеет еще другое действие, которое он желает приписать своему зятю. Циннобер устроил так, что Мош Тэрпин, для пользы своей статьи, каждый день должен производить исследования в княжеском винном погребе. Он исследовал уже полбутылки старого рейнвейна, а также несколько дюжин шампанского и приступил теперь к бочке с аликанте[24]24
  Испанское вино, которое производится в местности Аликанте.


[Закрыть]. Смотритель погреба просто ломает руки. Так посчастливилось профессору, который, как тебе известно, есть величайший лакомка в свете; жизнь его могла бы назваться прекраснейшей в мире, если бы ему не приходилось частенько отправляться в поля после градобития, чтобы объяснять княжеским арендаторам, отчего был град, для того, чтобы эти глупые ребята хоть кое-чему научились и могли бы на будущее время защититься от таких случаев, а не выпрашивать каждый раз отсрочки арендной платы за дело, в котором никто не виноват, кроме их самих.

Министр не может переварить тех побоев, которые ты ему нанес. Он поклялся тебе отомстить. Тебе совсем не следует показываться в Вэренесе. Меня он также очень преследует, так как я подсмотрел его таинственный способ завивки посредством крылатой дамы. Пока Циннобер будет любимцем князя, я не получу никакого порядочного места в министерстве иностранных дел. Моя несчастная звезда постоянно сталкивает меня с этим уродцем, когда я этого никак не ожидаю, и встречи эти всегда для меня фатальны. Недавно министр был в полной форме, со шпагой, звездой и орденской лентой в зоологическом кабинете и, по своему обыкновению, поднялся на цыпочки, опираясь на палку, причем прислонился к шкафу, где стояли редчайшие американские обезьяны. Господа, осматривавшие кабинет, вошли в комнату, и один из них громко воскликнул, при виде карлика:

– Ах, какая прелестная обезьяна! Какой милый зверек! Это украшенье всего кабинета! Как называется эта хорошенькая обезьянка? Из какой она местности?

Тогда смотритель кабинета очень серьезно сказал, дотронувшись до плеча Циннобера:

– Это прекрасный экземпляр из Бразилии, так называемый Mycetes Belzebub – simian Belzebub Linnei – niger, barbarus, podiis caudaque apice brunneis – ревун.

– Милостивый государь, – фыркнул карлик хранителю кабинета, – вы, кажется, с ума сошли! Черт возьми, я совсем не Belzebub caudaque и не ревун, я Циннобер, министр Циннобер, кавалер Зеленого Тигра с двадцатью пуговицами!

Неподалеку оттуда стоял я и разразился страшным хохотом, от которого не мог бы удержаться даже, если бы от этого зависела моя жизнь.

– И вы тоже здесь, господин референдарий? – говорит он мне, и глаза его так и сверкают от ярости.

Не знаю уж, как случилось, что приезжие господа продолжали считать его за прекрасную редкую обезьяну, которую они где-то видели, и даже хотели покормить его орехами, вытащив их из кармана. Циннобер до того взбесился, что совсем задохнулся, и его ножки отказались ему служить. Призванный камердинер должен был взять его на руки и отнести в карету.

Я сам не могу объяснить, почему эта история подала мне искру надежды. Это первая неудача, случившаяся с этим заколдованным уродцем.

Но что несомненно, так это то, что на днях Циннобер пришел рано утром из сада совсем растерянный. Крылатая женщина, очевидно, не являлась, так как прекрасные кудри исчезли. Волосы его в беспорядке падают на спину, и князь Барзануф сказал ему:

– Не пренебрегайте вашим туалетом, любезный министр, я пошлю вам своего парикмахера.

На что Циннобер очень вежливо заявил, что он выбросит этого молодца в окошко, если он к нему явится.

– Великая душа, вы неприступны! – сказал тогда князь, и при этом много плакал.

Прощай, дорогой Бальтазар! Не теряй надежды и хорошенько скрывайся, чтобы они тебя не схватили!»

Бальтазар пришел в совершенное отчаяние оттого, что написал ему друг, он побежал в лес и разразился горькими жалобами.

– И я должен еще надеяться! – воскликнул он. – Когда вся надежда исчезла, все звезды померкли, и мрачная темная ночь окутывает мою безнадежную душу? Несчастная судьба! Я подчиняюсь той темной силе, которая губительно вторглась в мою жизнь. Безумно надеяться на Проспэра Альпануса, который обольстил меня своим адским искусством, увлек меня из Кэрепеса и направил на настоящего Циннобера те удары, которые я расточал на образ, явившийся в зеркале! О, Кандида, если бы мог я забыть это небесное дитя! Но искра любви горит во мне сильнее и жарче, чем прежде. Везде вижу я светлый образ возлюбленной, которая с нежной улыбкой протягивает ко мне руки. Я знаю, ты любишь меня, прелестная, нежная Кандида! И в том-то и есть моя безнадежная смертная мука, что я не могу спасти тебя от тех несокрушимых чар, которым ты подвластна. Коварный Альпанус, что я сделал тебе, что ты так жестоко меня дразнишь?

Настали полные сумерки, все краски леса потонули в вечерней мгле. Тогда точно будто вспыхнул в кустах и деревьях какой-то особый блеск, точно свет вечерних огней, и тысячи насекомых поднялись в воздух, жужжа и шумя крылами. Блестящие бронзовые жуки носились туда и сюда, а пестро разукрашенные бабочки порхали, стряхивая с себя ароматную цветочную пыль. И это жужжание и трепетание крыл слагалось в нежную, сладко журчащую музыку, которая снизошла утешением в истерзанную грудь Бальтазара. Сильней заблистал перед ним сияющий свет. Он взглянул и с удивлением увидел Проспэра Альпануса, который летел на диковинном насекомом, напоминавшем стрекозу, сверкавшую дивными красками.

Проспэр Апьпанус опустился к юноше и сел рядом с ним в то время, как стрекоза улетела на куст и присоединилась к пению, которое неслось по всему лесу.

Он дотронулся до лба юноши дивно сверкающими цветами, которые были у него в руках, и в душе Бальтазара сейчас же повеяло свежим дыханием жизни.

– Ты очень несправедлив ко мне, дорогой Бальтазар, – кротко сказал Проспэр Апьпанус, – называя меня коварным и жестоким в ту минуту, когда мне удалось побороть те чары, которые вредят твоей жизни. И сам я, желая скорее тебя найти и утешить, вскочил на свою любимую пеструю кобылку и поехал сюда, чтобы позаботиться обо всем, что может служить к твоему благу. Но нет ничего острее муки любви, ничто не сравнится с нетерпением души, томимой отчаяньем и тоскою любви. Я прощаю тебе, потому что со мной самим было не лучше, когда я около двух тысяч лет тому назад любил индейскую принцессу Бальзамину и в порыве отчаяния оторвал бороду моему лучшему другу, волшебнику Лотосу, почему сам я, как видишь, не ношу бороды, чтобы и со мной не случилось того же. Но это было бы слишком долго рассказывать и притом совершенно некстати, потому что всякий любящий хочет слышать только о своей любви, которую одну считает он достойной разговоров, точно так же, как поэт охотно слушает только свои стихи. Итак, к делу! Узнай, что Циннобер – обиженный судьбою сын крестьянки, и его настоящее имя – маленький Цахес. Только из тщеславия принял он громкое имя Циннобер. Надзирательница приюта фон-Розеншён, то есть по-настоящему знаменитая фея Розабельвэрде (эта дама и есть она), нашла на дороге маленького уродца. Она хотела вознаградить его за все то, чего лишила его мачеха-природа, наградив его дивным таинственным даром, посредством которого все то прекрасное, что в его присутствии кто-либо думает, говорит или делает, приписывают ему. Так что в обществе благовоспитанных, умных и способных людей он тоже будет считаться благовоспитанным, умным и способным и даже в еще сильнейшей степени, чем то, с чем ему приходится сталкиваться.

Эти необычайные чары заключены в трех огненно-красных, блестящих волосках, которые растут на макушке у карлика. Всякое прикосновение к этим волосам и вообще к голове болезненно и даже пагубно для карлика. Поэтому фея завила его от природы густые всклокоченные волосы в прекрасные кудри, которые защищают его голову, в тоже время скрывая его красную прядь и усиливая чары. Каждые девять дней фея сама завивала карлика волшебным золотым гребнем, и эта завивка уничтожала все, что могло разрушить чары. Но в этом гребне есть сильный талисман, который я уничтожил, разбив у доброй феи гребень, когда она меня посетила.

Теперь все дело в том, чтобы вырвать у него три красных волоска, тогда он обратится в прежнее ничтожество. Это разрушение чар поручаю я тебе, дорогой Бальтазар. У тебя есть мужество, сила и ловкость, и ты сделаешь это как следует. Возьми это отшлифованное стеклышко, подойди к маленькому Цинноберу там, где ты его встретишь, направь твой острый взор через это стекло на его голову, и три красных волоска ясно будут тебе видны поверх головы. Тогда схвати их крепко и, не обращая внимания на пронзительный кошачий крик, который поднимет карлик, вырви их разом и сейчас же сожги. Необходимо, чтобы три волоска были вырваны разом и сейчас же сожжены, иначе они могут оказать разные пагубные влияния. Поэтому напряги твое прекраснейшее зрение с тем, чтобы крепко и ловко схватиться за волоски и напасть на карлика в то время, когда поблизости будет какой-нибудь огонь или свет.

– О, Проспэр Альпанус, – воскликнул Бальтазар, – как мало заслужил я твою доброту и благородство своим недоверием! Как чувствую я в глубине души, что теперь кончаются мои муки и все небесные радости скрываются за золотыми вратами!

– Я люблю таких юношей, как ты, мой Бальтазар, – сказал Проспэр Альпанус, – которые носят в сердце любовь и стремление, и в душах которых еще звучат те дивные аккорды, что принадлежат далекой стране, полной божественных чудес, откуда я родом. Счастливые люди, одаренные этой внутренней музыкой, одни только могут назваться поэтами, хотя многих из них бранят за то, что они берут в руки первый попавшийся дрянной инструмент, ударяют по нему и принимают беспорядочное дребезжанье струн, звенящих под их кулаком, за ту дивную музыку, которая звучит в их душе. Я знаю, мой дорогой Бальтазар, что тебе часто кажется, что ты понимаешь журчанье ручьев, шум деревьев и даже пламень вечерней зари как будто говорит с тобой внятными словами! Да, Бальтазар, в эти минуты ты действительно понимаешь дивные голоса природы, потому что из души твоей летит божественный звук, который отражает чудесную гармонию самого существа природы. О, поэт, когда ты играешь на фортепиано, ты знаешь, что у взятой тобою ноты есть отзвуки. Этот закон природы служит не только для сухого равенства. Да, поэт, ты гораздо лучше, чем думают многие, которым ты читал твои попытки перенести свою внутреннюю музыку пером и чернилами на бумагу. Ты еще недалеко пошел в этой попытке, но ты сделал хороший очерк в историческом стиле, описав с прагматической широтой и искусством историю любви соловья к пурпуровой розе, которая произошла на моих глазах. Это очень хорошая работа…

Проспэр Апьпанус остановился, а Бальтазар смотрел на него большими удивленными глазами, не понимая, что хотел сказать Проспэр тем, что назвал историческим очерком те стихи, которые он сам считал самыми фантастическими из всех, которые он когда-либо написал.

– Тебя, вероятно, удивляют мои слова? – сказал Проспэр Альпанус, причем лицо его осветилось приятнейшей улыбкой. – Да и вообще, многое во мне должно тебе казаться странным. Но вспомни, что, по мнению всех разумных людей, я такое лицо, которое может встретиться только в сказке, а ведь ты знаешь, мой милый, что такие лица странно движутся и болтают столько безумных вещей, сколько могут. Но в этом всегда есть что-нибудь, чем не следует пренебрегать. Слушай же дальше! Если фея Розабельвэрде так горячо вступилась за уродливого Циннобера, то ты – мой настоящий и любимейший из моих питомцев. Послушай же, что я придумал! Вчера меня посетил волшебник Дотос. Он принес мне тысячу поклонов, но также и тысячу жалоб от принцессы Бальзамины, которая проснулась от сна и в сладостных звуках Карта Бады, той чудной поэмы, в которую заключена наша первая любовь, протягивает ко мне тоскующие руки. Мой старый друг министр Фуки тоже приветливо кивает мне с Полярной звезды. Я должен ехать в далекую Индию. Мое имение, которое я покидаю, не хочу я оставлять никому другому, кроме тебя. Завтра я отправлюсь в Кэрепес и велю составить форменную дарственную запись, в которой назовусь твоим дядей. Как только чары Циннобера будут разрушены, ты явишься к профессору Мошу Тэрпину как владелец прекрасного имения значительной ценности и, если ты попросишь руку прекрасной Кандиды, он с радостью на все согласится. Но слушай дальше. Когда ты войдешь в мой дом, вместе с Кандидой, счастье твоего брака будет упрочено. За прекрасными деревьями растет все, что нужно для дома. Кроме чудных фруктов, там есть прекрасная капуста и самая лучшая и вкусная зелень, какая только бывает. У твоей жены всегда будет ранний салат и ранняя спаржа. Кухня так устроена, что ничто никогда не перекипает через край, и блюда никогда не портятся, даже если ты опоздаешь на целый час против времени, назначенного для еды. Ковры и покрышка на мебель сделаны из такого материала, что при величайшей неловкости слуг невозможно сделать ни одной дыры, фарфор и стекло тоже не бьется даже в том случае, если слуги будут очень об этом стараться и бросать посуду на самые жесткие полы. И, наконец, всякий раз, когда у твоей жены будут стирать, на большом лугу за домом будет самая лучшая веселая погода, даже если вокруг будет дождь, гром и молния. Словом, мой Бальтазар, я позаботился о том, чтобы ты спокойно и беззаботно наслаждался домашним счастьем вместе с твоей прелестной Кандидой. Но теперь мне пора возвращаться и вместе с другом Лотосом заняться приготовлениями к моему скорому отъезду. Прощай, Бальтазар!

Тут Проспэр два раза свистнул свою стрекозу, которая сейчас же, жужжа, прилетела к нему. Он вскочил на нее и помчался. Но, уже улетая, он вдруг остановился и вернулся к Бальтазару.

– Я чуть не забыл твоего друга Фабиана, – сказал он. – В припадке шаловливого настроения я слишком сурово наказал его за выходку. В этой табакерке заключается то, что его утешит.

Тут Проспэр протянул Бальтазару маленькую, гладкую черепаховую табакерку, которую тот положил в карман вместе с той лорнеткой, которую он получил от Проспэра для разрушения чар Циннобера.

Проспэр Альпанус понесся через кусты, причем голоса леса звучали сильней и приятнее.

Бальтазар же вернулся в Кэрепес, полный блаженства, восторга и самых сладостных сердечных надежд.

Глава 8

О том, как Фабиана считали сектантом и бунтовщиком по причине его длинного сюртука. – Как Барзануф вышел из-за каминного экрана и остановил генерального директора естественных наук. – Бегство Циннобера из дома Моша Тэрпина. – Как Мош Тэрпин хотел сесть на большую птицу и сделаться королем, а потом лег в постель.

Ранним утром, когда дороги и улицы еще были пустынны, Бальтазар проскользнул в Кэрепес и сейчас же отправился к своему другу Фабиану. Когда он постучался в дверь, больной и слабый голос сказал: «Войдите!»

Бледный, расстроенный, с лицом, полным безнадежной скорби, лежал Фабиан на постели.

– Ради самого Бога! – воскликнул Бальтазар. – Говори, друг, что с тобой случилось?

– Ах, друг, – заговорил Фабиан разбитым голосом, с трудом приподнимаясь на постели, – со мной плохо, совсем плохо! Проклятое колдовство, которым, я знаю, опутал меня мстительный Проспэр Альпанус, влечет меня к погибели!

– Что я слышу! – сказал Бальтазар. – Волшебство, колдовство, ты прежде ведь в это не верил.

– Ах, – ответил Фабиан плаксивым голосом, – я теперь во все верю: в колдовство, в ведьм, духов земли и воды, в свекольного короля и в приворотный корень, – во все, что ты хочешь! Кому наступят на горло, как было со мной, тот легко сдается! Ты помнишь адский скандал, который вышел с моим сюртуком, когда мы шли от Проспэра Альпануса! Если бы дело кончилось только этим!.. Ты посмотри, что у меня в комнате, Бальтазар!

Бальтазар осмотрелся и увидел на стенах бесчисленное множество фраков, сюртуков, курток, всевозможнейших покроев и всех цветов.

– Да ты не хочешь ли открыть магазин готового платья? – воскликнул он.

– Не смейся, не смейся, мой друг, – ответил Фабиан, – все это платье я заказал у лучших портных, все в надежде снять, наконец, то проклятие, которое тяготеет па моих сюртуках, но напрасно. Стоит мне побыть несколько минут в прекраснейшем сюртуке, который сидит на мне, как влепленный, как рукава мои заворачиваются на плечи, а полы вытягиваются и болтаются на шесть футов вниз. В отчаянии заказал я себе платье с бесконечно длинными рукавами а Іа Пьерро. «Заворачивайтесь сколько угодно, – подумал я, – выйдет то же на то же. Но в несколько минут случилось тоже самое, что со всеми другими сюртуками! Все усилия, все искусство лучших портных не могли побороть проклятого волшебства! Само собой разумеется, что я был осмеян везде, где я только показывался. Но вскоре мое безвинное упорство, состоявшее в том, чтобы вечно являться в этих дьявольских сюртуках, привело к другим последствиям. Меньшее из зол было то, что женщины сочли меня безмерно тщеславным и безвкусным за то, что я, в противность всем обычаям, показывался с голыми руками, очевидно, считая их очень красивыми. Богословы ославили меня вскоре сектантом и только спорили о том, принадлежу ли я к секте рукавников или половников, но согласились на том, что обе секты очень опасны, так как обе признают полную свободу воли и дерзают думать все, что хотят. Дипломаты сочли меня за гнусного бунтовщика. Они уверяют, что я хочу моими длинными полами возбудить в народе неудовольствие и возмутить его против правительства, сам же принадлежу к тайному обществу, которое избрало своим знаком короткий рукав. Давно уже появляются там и сям следы коротко-рукавников, которые так же опасны, как иезуиты, и даже опаснее, потому что они стараются вводить вредную для всякого государства поэзию и сомневаются в непогрешимости князя. Словом, дело становилось все хуже и хуже, и, наконец, меня вызвал ректор. Я знал заранее, что будет, если я надену сюртук, и потому явился в жилете. Ректор рассердился, подумал, что я хочу над ним посмеяться, и сказал, что через восемь дней я должен явиться перед ним в приличном и обыкновенном сюртуке, в противном же случае он без сожаления меня иключит. Сегодня истекает срок. О, я несчастный, о, проклятый Проспэр Альпанус!

– Стой, друг Фабиан! – воскликнул Бальтазар. – Не брани моего дорогого милого дядю, который подарил мне именье. Против тебя он тоже ничего не имеет, хотя я должен сознаться, что он, пожалуй, слишком строго наказал тебя за упрек, который ты ему сделал. Но я принес тебе помощь. Он посылает тебе вот эту табакерку, которая должна прекратить все твои горести.

Тут Бальтазар вынул из кармана черепаховую табакерку, которую он получил от Проспэра Альпануса и передал ее неутешному другу.

– Чем же поможет мне эта глупая штука? – сказал Фабиан. – Какое влияние может оказать черепаховая табакерка на покрой моего платья?

– Этого я не знаю, – сказал Бальтазар, – но мой милый дядя не обманет меня, я имею к нему полное доверие, поэтому открой табакерку, мой милый; мы посмотрим, что там такое.

Фабиан исполнил эту просьбу, и из табакерки выскочил великолепный черный фрак из самого тонкого сукна. Фабиан и Бальтазар не могли сдержать громкого восклицания удивления.

– Да, я понимаю тебя, – воскликнул Бальтазар вне себя от восторга, – я понимаю тебя, мой Проспэр, мой дражайший дядя! Этот фрак будет впору и снимет все чары.

Фабиан без рассуждений надел фрак, и случилось действительно то, что подозревал Бальтазар. Прекрасное платье это сидело на Фабиане так, как никогда еще ни одно не сидело, а о заворачивании рукавов или вырастании фалд не было никакого подозрения.

Вне себя от радости, Фабиан решил сейчас же бежать к ректору в своем новом сюртуке и уладить все дело.

Бальтазар подробно рассказал другу, как было дело с Проспэром Альпанусом, и как тот дал ему в руки средство положить конец вредным действиям уродливого карлика. Фабиан, который совершенно изменился с тех пор, как его оставил дух сомненья, хвалил выше всякой меры благородство Проспэра Альпануса и обещал приложить руку в деле разрушения чар Циннобера. В эту минуту Бальтазар увидел в окно своего друга референдария Пульхера, который с печальным видом заворачивал за угол дома.

По просьбе Бальтазара, Фабиан высунул голову из окна, кивнул референдарию и закричал ему, чтобы тот приходил.

Едва тот вошел, как воскликнул:

– Что за чудный у тебя фрак, мой милый Фабиан!

Тот сказал ему, что ему все объяснит Бальтазар, и отправился к ректору.

Когда Бальтазар подробно рассказал референдарию все, что случилось, тот сказал ему:

– Теперь как раз время убить этого отвратительного карлика. Узнай, что сегодня он торжественно празднует свое обручение с Кандидой, и что тщеславный Мош Тэрпин дает большой праздник, на который он пригласил самого князя. Во время этого праздника мы проникнем в дом профессора и нападем на карлика. Конечно, в зале будет достаточно огней для того, чтобы сейчас же сжечь вредоносные волосы.

О многом еще говорили друзья и о многом между собой условились к тому времени, когда вошел Фабиан, весь сияя от радости.

– Сила того платья, которое вышло из черепаховой табакерки, – сказал он, – выказалось блестящим образом. Как только я вошел к ректору, он улыбнулся с довольным видом. «Ага, – сказал он мне, – я вижу, мой милый Фабиан, что вы оставили ваше странное заблуждение. Такие горячие головы, как вы, легко впадают в крайности! Я никогда не замечал в вас религиозной мечтательности, скорее ложно понятый патриотизм, склонность к необычайному, основанная на примере героев древности. Да, это я понимаю, такое прекрасное, хорошо сидящее платье! Благо тому государству, благо всему миру, когда великодушные юноши носят такое платье, с такими рукавами и фалдами. Оставайтесь верны этой добродетели, этому доброму духу, Фабиан, отсюда исходит истинное величие героев». Тут ректор меня обнял со слезами на глазах. Я сам не знаю, как случилось, что я протянул ему черепаховую табакерку, из которой явилось платье, и которую я положил в карман. «Позвольте», – сказал ректор, сложив большой и указательный палец. Сам не зная, есть ли там табак, я раскрыл табакерку. Ректор запустил в нее пальцы, понюхал, схватил мою руку и крепко пожал ее; по лицу его струились слезы, он сказал в глубоком волнении. «Благородный юноша, какой прекрасный табак! Все забыто! Приходите ко мне сегодня обедать». Вы видите, друзья, что все мои горести кончены, и если вам удастся разрушить чары Циннобера, что конечно, случится, то вы тоже будете счастливы.

В зале, освещенном сотней свечей, стоял маленький Циннобер в ярко-красном расшитом платье, в большом ордене Зеленого Тигра, прикрепленном двадцатью пуговицами, со шпагой на боку и со шляпой с плюмажем под мышкой. Рядом с ним в венчальном наряде стояла прелестная Кандида во всем блеске молодости и красоты. Циннобер взял ее руку и время от времени прижимал ее к губам, причем очень противно визжал и улыбался. И каждый раз при этом щеки Кандиды вспыхивали ярче, и она смотрела на карлика с выражением глубочайшей любви. На это было просто срамно смотреть, и только всеобщее ослепление, которое производили чары Циннобера, было причиной того, что никто не пришел в негодование при виде ужасного заблуждения Кандиды, не схватил за шиворот маленького уродца и не бросил его в топящийся камин.

Общество гостей составило круг в почтительном отдалении от жениха и невесты. Один только князь Барзануф стоял близко от Кандиды и старался бросать вокруг значительные и милостивые взгляды, на которые, однако, никто не обращал внимания. Все только и смотрели, что на молодую пару и следили за губами Циннобера, который произносил время от времени несколько непонятных слов, за которыми каждый раз следовало тихое восклицание величайшего удивления, издаваемое всем обществом.

Жениху и невесте оставалось только обменяться кольцами. Мош Тэрпин вошел в круг гостей с подносом, на котором сверкали кольца. Он нагнулся, Циннобер поднялся на цыпочки как только мог выше и достал почти до локтя невесты. Все стояли в напряженном ожидании. Вдруг послышались какие-то голоса, дверь в зал растворилась и ворвался Бальтазар, а с ним Пульхер и Фабиан. Они протиснулись через круг.

– Что это такое?! Чего хотят эти господа?! – восклицают гости.

Князь Барзануф в ужасе кричит: «Вторжение, бунт!» и прячется за каминный экран. Мош Тэрпин узнает Бальтазара, подошедшего близко к Цинноберу, и восклицает:

– Господин студент, вы с ума сошли! В уме ли вы? Как осмелились вы ворваться во время обрученья? Эй, люди, гости, слуги, выбросьте за дверь этого грубияна!

Но Бальтазар, ни мало не смущаясь, достал уже стекло Проспэра Альпануса и пристально смотрит через него на голову Циннобера. Как бы сраженный электрическим ударом, Циннобер испускает пронзительный кошачий крик, раздавшийся по всему залу, Кандида падает без чувств на стул, тесный круг гостей рассеивается. Перед глазами Бальтазара ясно обозначается огненно-красная прядь волос, он бросается к Цинноберу, хватает его, тот топает ногами, царапается и кусается.

– Держите его, держите! – восклицает Бальтазар.

Тогда Фабиан и Пульхер схватили карлика и держат его так, что он не может двинуться, а Бальтазар уверенно и осторожно хватает красные волосы, одним движением вырывает их из головы, бежит к камину, бросает их в огонь, они загораются, раздается оглушительный удар, и все точно будто просыпаются от сна. Тогда маленький Циннобер с трудом поднимается с пола и кричит, и требует, чтобы сейчас же схватили и бросили в тюрьму дерзкого нарушителя тишины, который покусился на священную особу первого министра. Но все спрашивают друг у друга:

– Откуда взялся этот коротконожка? Чего хочет этот уродец?

А так как карлик продолжает шуметь, колотить об пол своими ножками и кричать при этом: «Я министр Циннобер, я министр Циннобер! Зеленый Тигр с двадцатью пуговицами!» – то все разражаются отчаянным хохотом. Карлика окружили, мужчины поднимали его и перебрасывали друг другу, как мячик; одна орденская пуговица за другой летит с его тела, он теряет шляпу, шпагу, башмаки. Князь Барзануф выходит из-за экрана и является среди общего шума. Тогда карлик пищит:

– Князь Барзануф! Ваша светлость, спасите вашего министра, вашего любимца! Помогите, помогите, государство в опасности, Зеленый Тигр… Горе, несчастье!

Князь бросает сердитый взор на карлика и быстро направляется к двери. Мош Тэрпин загораживает ему дорогу. Князь хватает его, ведет в угол и говорит ему, гневно сверкая глазами:

– Вы осмелились разыграть глупую комедию перед вашим князем, отцом вашего отечества? Вы приглашаете меня па обручение вашей дочери с моим достойным министром Циннобером, и вместо министра нахожу я здесь безобразного урода, которого вы разодели в блестящее платье! Знаете ли вы, сударь, что эта шутка есть государственная измена, которую я бы строго преследовал, если бы вы не были совсем глупым человеком, достойным сумасшедшего дома. Я отставляю вас от должности генерального директора естественных наук и запрещаю вам всякое дальнейшее изучение в моем погребе! Прощайте!

И он бросился вон из комнаты.

Мош Тэрпин, дрожа от ярости, бросился на карлика, схватил его за длинные всклокоченные волосы и побежал с ним к окну.

– Вон отсюда, – кричал он, – презренный ужасный урод, покрывший меня таким позором и похитивший все мое счастье!

Он хотел выбросить карлика в открытое окошко, но смотритель зоологического кабинета, который тоже был здесь, с быстротой молнии подскочил к нему, схватил карлика и вырвал его из рук Моша Тэрпина.

– Остановитесь, господин профессор, – сказал смотритель, – не посягайте на собственность князя, это не урод, а Mycetes Belzebub, Symia Belzebub, убежавший из музея.