Текст книги "Медуза. Роман"

– Как не боремся? – раззадорился Мстиславский, и выдал историю про Милан, которую журналистам оставалось наполнить смыслом и украсить несуществующими следователями и арестами на трапе.

Как всегда получалось у Мстиславского, все остались довольны. Вышло, конечно, не сильно ловко, не надо было называть издателю фамилию Либкнехта, а вроде «кое-кто у нас порой», но газетку эту никто не читал, так что все оки-доки.

Колосов тем временем пригласил Пашу на показ мод, Паша был удивлен, но согласился. Сели на первом ряду, Паша в моде не понимал, потом пошли в бар при выставочном центре, долго болтали о ерунде.

– А кстати, что Чекин про меня говорит? – наконец поинтересовался Колосов у Паши, и Паша понял, что ради этого разговора все и было.

– Там одна была ничего, ну, моделька, – Паша неловко пытался уйти от разговора, но в конце концов вернуться к нему пришлось.

– Понимаешь, я же мало общаюсь с Чекиным. Мне по статусу положены лишь мои обязанности, а он курирует целый блок проблем.

– А… – Колосов протянул разочарованно, – А то мне показалось, что ты там Мстиславского за бороду держишь. Просто мне по разговору с Людой так показалось. Как у вас с ней?

Вопрос был совсем неуместен. Колосов не был другом семьи, да и в доме отдыха как-то сухо расстались. Тем не менее, Паша некоторое время поддерживал разговор.

– У нас нормально все. Вроде вот думаем, как быт наладить. Да я на самом деле даже не знаю, что сказать! Как все.

– Уныло, – протянул Колосов, – А Чекин, конечно, мужик. Мощный мужик, мощный…

Он вертел в руках рюмку на тонкой ножке, его лицо раскраснелось. Паша подумал, что Колосов прилично закладывает, и при Чекине, и теперь тут, и еще его волновало, зачем Колосов пригласил Пашу, что он на самом деле хочет узнать.

– Ты это… Как будешь с Чекиным говорить, ты про меня спроси, ладно?

– Ладно, а ты что, к нам задумал перейти?

– Да ты что, – Колосов замахал руками, – У меня своя поляна, у тебя своя, тут другое… Просто… Ну понимаешь… Есть такие люди, с которыми постоянно хочется быть вместе. Слушать их голос, видеть, как они двигаются, как одеты.

– Да… – Паша не понимал, к чему все клонится.

– У Чекина есть такая какая-то звериная мощь! Мощь! Ты понимаешь?

Паша не понимал, но все равно сказал, что понимал. Обратно Паша ехал в раздумьях, потом забросил их подальше, потому что все налаживалось, и размышлять о плохом не хотелось, да и где тут «плохое», словом-то не выразишь, просто после разговора с Колосовым осталось склизлое ощущение, как будто слазил в мусорный бак.

Люда была уже дома, это редкость, Люда возвращалась в последнее время довольно поздно. Люда была не в себе, а вот это как раз нормально. Люду сначала интересовало, почему Паша, когда разувается, не стоит в точности на коврике. Потом вскрылось, что Паша не ценит ее усилий по поддержанию уюта, потому что Паша усомнился в необходимости точно соблюдать границы коврика. Очень быстро оказалось, что не удалась вся жизнь, и главным образом потому, что Паша мог бы приносить больше денег.

– Я не чувствую себя отдохнувшей. Мы никуда не ездим. Мы никуда не ходим. И так-то живут жены высокопоставленных чиновников?

Люда что-то еще рассказывала про новых подруг, даже про бывшую жену Колосова, где она ее подцепила, Паша не понял, потому что потерял ориентацию в женской болтовне, и со слов Люды выходило, что Колосов тоже потерял ориентацию, и жену бросил ради какого-то стилиста.

– Так вот оно что! – Паша заржал, как табун коней, и этим вывел Люду из состояния глубокого внешнего и внутреннего диалога, она не ожидала, что Паша так отреагирует на ее рассказ.

– Так он в Чекина влюбился! В этого мордоворота!

– Это не мордоворот. Это крючок, чтобы ты вытянул себя из своей гребаной жалкой жизни! Держись за Чекина, за Колосова, держись за ситуацию! – Люда отчеканила очередные решения ХХVI съезда КПСС, и отправилась спать, оставив Пашу за остатками ужина.

Глава 13. Анимал пленет

Поступательное движение на Олимп, к которому Пашу толкала Люда, было прервано командировкой в Хабаровск. Интересно: взлет Паши к новым горизонтам начался с командировки в Орел, но вскоре Паша понял, что дела делаются только в офисе Группы в Москве. Но сказали ехать – надо ехать, «а что у нас на Дальнем Востоке», спросил Мстиславский, Паша выказал горячее желание выяснить, имея в виду послать туда Кристину.

Но Арон Ашотович замену Паши на Кристину не одобрил.

– Кто она такая? Едва ли не стажер. И потом, будешь ей все подряд поручать. Сегодня она солирует, завтра она солирует. Сегодня ты погрел руки у костра ее юности и тщеславия, завтра погрел, а послезавтра встанет вопрос – а что это она такая незаменимая? А не поднять ли ее? Понимаешь, Паша, есть золотое правило. Если ты хочешь есть ложками красную икру, ты периодически должен той же ложкой кушать говно. Говно – это часть шоу. Свое говно есть у каждого, у Чекина, у Мстиславского тоже есть.

– У Мстиславского?

– Вот ты иногда видишь по телевизору, как Мстиславский сидит перед президентом и что-то ему рассказывает. И тебе кажется, что это страшно круто, сходить к президенту и поболтать, как мы с тобой. Но это только кажется. На самом деле записному сюжету – «Мстиславский за столиком с президентом» предшествует поедание говна в виде многочисленных визитов в администрацию, разговоров с людьми, которые мечтают тебя свалить, разруливании многочисленных косяков. И эфир с президентом оказывается не так чтобы звездным часом, а частью работы, частью говна, если уж так.

Что же, Паша полетел. Перед полетом хлопнул коньяка в аэропорту, ого-го, четыреста рублей за 50 грамм, но это часть шоу. Паша не боялся самолетов. Но он подумал, что это, наверное, часть шоу, ведь перед самолетом пили все, и Мстиславский пил, и Чекин, и Дима когда-то пил, и сейчас, наверное, пьет, знать бы, где он трудится. Столько с ним не созванивались, да после того разговора и не созванивались. Это уже мысли стали немного путаться, в меру пока путаться, без завихрений, 50 грамм на голодняк – это именно в меру и без завихрений, отрешенность и порыв, думал Паша, засыпая в кресле перед долгим полетом.

Есть анекдот, мол, житель Люксембурга сошел с ума, когда поехал поездом во Владивосток. Кто-то посмеется, не так прост житель Люксембурга, географию понимает, а главное, его страна, Европа, не заканчивается за шлагбаумом с надписью «вы покидаете Люксембург», да часто и шлагбаума-то нет. Не было в Люксембурге железного занавеса, это наша черта – мыслить территориями, резать планету на кусочки размером с носовой платок, и гордиться ими. Другие возразят – пускай, скажем, и сошел, да житель Оренбурга тоже с ума сошел, когда увидел, что можно жить в такой чистоте, в такой красоте, и, в конце концов, если русские справедливо гордятся размерами своей страны, которую, однако же, не могут обиходить как следует, то европейцы могут гордиться порядком и устроенностью.

Но все это не то, не то, думал Паша, уже перед приземлением поглядывая в иллюминатор на затянутые туманом сопки, нет таких в Европе, а у нас есть. Размеры нашей страны Бог нам дал, это с Его промысла все так сложилось. Ведь не случайно ушли англичане из Индии, и нет голландцев в Юго-Восточной Азии, а русские не только из Сибири не ушли, а просто – Сибирь Россией стала. Индия же не была частью Британии никогда. Но кому много далось, с того большой и спрос, вот и нам, в России, многое приходится по живому, по людям. Мы гордимся своими людьми, но всегда готовы принести их в жертву ради территории, посланной свыше. И пусть от этого многие по отдельности несчастны, зато вместе мы счастливы.

Пашу в аэропорту, конечно, ждали, Люда, тоже Люда, как жена. В Москве имя «Люда» уже казалось несовременным, что ли, а тут сплошные Лены и Люды, еще Любы, Люба – фу, но тут нормально. Люде было лет сорок, Люда села на заднее сиденье машины, Паша с нею рядом.

Вот ведь парадокс командировки, рассуждал Паша про себя. Ты вырываешься в открытый космос, для тебя наступает свобода. И ты видишь перед собой эту вот Люду, с ухоженными тонкими руками, изящным профилем утомленного возрастом лица, и ты уже представляешь, как эти губы будут стонать, эти холодные по-деловому глаза закатываться. Но она-то не на территории свободы, она на территории несвободы. Ее дома ждет муж, ей надо забирать из сада детей. Паша решил, что или в следующий раз возьмет с собой Кристину, или вызовет Люду в командировку в Москву. Последнее хуже – придется врать жене, что в командировку послали тебя, а самому обхаживать гостью в гостинице. Соврать несложно, но врать в принципе не хочется. Так что первый вариант лучше. А потом Кристину уволить. Паша вспомнил, что говорил Арон Ашотович. Ведь ее нельзя убить? Значит, придется уволить. Паша был еще немного пьян, потому что в самолете еще немного принял. Но ведь это нормально, когда московский гость из центрального офиса дышит благородными миазмами на местных рабов? Свобода лучше, чем несвобода.

Люда что-то рассказывала, край тихий, проблем много, но все вне зоны компетенций Группы, так что громких дел практически нет. «Вот и въезжаем в город», сказала она вдруг, хотя Паша перемены не заметил в пейзаже: как летели вдоль дороги избы, напоминающие казачьи, словно в Ростове-на-Дону, так и летели. Билборд с рекламой какой-то водки мелькнул, Паша зачем-то принялся вспоминать, что сказано в законе о рекламе, «реклама алкогольной продукции не должна размещаться с использованием технических средств стабильного территориального размещения (рекламных конструкций)» – я все-таки я молодец, подумал Паша, хоть ночью разбуди, закон наизусть процитирую.

Паша решил, что напьется, пожалуй, в номере. Один. Вот зря говорят, что в одиночку пьют только алкоголики. Алкоголь без общества пробуждает внутренний диалог. Лучше всего говорить самому с собой, если пьешь сам с собой.

– Кстати, у нас отличное пиво местное, – Люда как будто поймала мысли Паши, – Причем берем именно тут, вон в той палатке, сюда привозят с небольшого завода, прямо оттуда, не бадяжат, хотите взять в номер? В отеле вам такого не нальют.

Паша выказал согласие, заодно подумав – какие придурки, какие неотесанные придурки, нет чтобы меня в номере ждал ледяной жбан этого пива. Но ладно.

Подошли к окошку, и тут Паша увидел рекламу этого самого пива на стекле будки. Он жестом подозвал Любу.

– Вы мне что-то тут говорили, край тихий, нарушений мало. Посмотрите на это!

– Что там?

– Реклама пива. Вот этого самого пива, которое вы мне еще и рекомендовали.

– Что с ней не так?

– Смотрите внимательно, – и, обращаясь к окошку, – Девушка, а можете нам дать эту рекламу с собой?

– С какой стати! – грубовато ответили из-за стекла.

– Людмила, сделайте что-нибудь.

Людмила замялась. Павел не был ей начальником, но он был из центрального аппарата. Людмила не считала правильным трясти удостоверениями, и вообще, не думала, что отдавать рекламу, за которую платили деньги типографии, по первому капризу чиновника – это хорошо. К тому же она не могла взять в толк, что не так с рекламой.

– Ладно! – Паша завелся так, как не заводился никогда ранее на работе, – Я это сфотографирую.

– Да что же там не так? – спросила Люда уже в машине.

В багажнике бултыхалось пиво. Пиво дали бесплатно. Ну как бесплатно. Паша за него не платил. Люда шепнула продавцам, что завезет деньги потом.

– Образы жи-вот-ных! – отчеканил Паша, демонстрируя фото на гаджете.

На рекламе красовались креветки.

– Это креветки, – констатировала Люда.

– Креветки – животные, – сказал Паша.

– Ну, они такие, ну как бы сказать… Не вполне.

– Что? Мы будем заниматься биологией и брать на себя функции Академии наук? Кажется, я понимаю, почему у вас тут и край тихий, и нарушений нет.

Разнос в офисе Хабаровского управления Группы был страшен еще и потому, что от Паши как-то несоизмеримо с количеством выпитого несло перегаром. Сотрудники испытали смесь страха и отвращения. А это термоядерная смесь.

Паша распорядился разобраться и с производителем пива, и с торговцами предельно жестко. Мнения экспертов. Официальное заключение. Судебный иск.

Весь следующий день он бродил по набережной Амура недалеко от гостиницы, периодически возвращаясь в отель, чтобы выпить пива из жбана. Контора работала. Паша погрузился в нирвану самосозерцания, соединенного с осознанием собственного величия. Он ничего не ел. Он снова курил до глубокой ночи, облокотившись на подоконник. Он выхолодил комнату. Он спускался в холл, где сидели в скованных позах местные шлюхи, но нашел, что у всех нехороши зубы. На самом деле, он, как всегда, опасался, что у него не встанет в пьяном состоянии. В последнее время и в трезвом-то стояло не так чтобы хорошо.

– А ради чего ему и стоять? – говорил он себе в зеркало, покачиваясь и перебирая правой рукой складки трусов, – Ради жены? Да нужна она мне. Ради других баб, с гнилыми зубами, с толстыми ляжками, воняющих потом? И я понимаю Колосова, да, я понимаю Колосова!

Утром он заслушал доклад Люды. Ему было плохо. Он не мог смотреть на резкий свет от Амура, от близкого китайского неба, он чувствовал физически холод с той стороны, от Срединной империи, хотя на самом деле его просто знобило с похмела. Он выказал желание лететь немедленно в Москву. Он хотел лечь у себя дома на широкую кровать, и восстановиться. Главная забота – чтобы не стошнило в самолете.

В Москву однако же Паша прибыл заметно посвежевшим. И сразу поехал на работу. Там уже были в курсе его амурских подвигов. И даже прозвали его Амурским-Таврическим, таврическим уже так, для красоты.

– Мои уроки идут на пользу! – заметил Арон Ашотович.

Это замечание Паше не слишком понравилось. Ему не хотелось, чтобы кто-то считал себя его гуру, и на этом основании им манипулировал. Дима мог себя им считать, но его нет, и хорошо.

На планерке Паша доложил, что так называемая тишина великая на Дальнем Востоке – это только от недоработки тамошних. Люду уволили. Она звонила и плакала. Он представил, как она приходит домой, падает на кровать, рыдает, муж, наверное, не Бог весть сколько зарабатывает, ну Паше показалось, что там не лабазы каменные с алмазами пламенными.

– И поделом, – мстительно думал он, – Могла бы мне дать!

Люда, по мысли Паши, должна была лежать в кровати в кружевном белье, вроде как тот жбан с ледяным пивом. Но она там не лежала. Она, может, и согласилась бы, предложи Паша. Но Паша не знал, как предложить. Так что она сама виновата. Не предвидела. Не догадалась. Не схватила пашины мысли, как собака ловит брошенную палку.

Вялые должны уйти. Иначе, если у руля страны будут вялые, мы потеряем Дальний Восток. Мы потеряем Россию.

Глава 14. Дранг нах

В государственных учреждениях уже мало что напоминает Советский Союз, но есть кое-что, от него оставшееся. Это особое значение заграничной командировки. Ими премируют. Если хотят наказать, отбирают. И вокруг этого процесса идет мощная подковерная борьба. Колосов немного рассказал о том, как это выглядит в экономическом ведомстве.

– Были переговоры о том, чтобы Россия стала членом ВТО.

– ВТО – это…

– Всемирная торговая организация.

– А, мировое правительство, Ротари-клуб.

– Сам ты Ротари клуб. Короче, чтобы вести переговоры, нужно было сидеть безвылазно в Женеве. Переговоры тянулись больше десяти лет. Десять лет нормальной жизни, че! Конечно, раз в месяц примерно туда-сюда. То есть для внешнего наблюдателя это выглядело как командировка длительная. А для самих участников процесса – как поездка туда на несколько лет с редкими и не слишком приятными возвращениями в Москву. Изучили там все. Куда на выходные, какие где шале. Некоторые купили себе шале. Где на лыжах. Сложился клуб любителей лыж. На шопинг во Францию. Один даже любовницу себе завел.

Понятно, что попасть в синекуру, рассказал Колосов, было непросто. Подкопы вели даже под руководителя делегации, хотя его заменить было некем по тактико-техническим данным. Он был замминистра, его сделали директором департамента. Внешнему миру это преподносилось как козни «патриотов», мол, американцы не захотят вести переговоры с директором департамента, а кроме него вести их некому, вот и не вступит Россия в ВТО. На самом деле затея была намного проще – чтобы он туда не ездил, а ездил другой, потому что смотри пункт первый, американцы не захотят вести переговоры со всего лишь директором департамента. Но они захотели. Не задалась интрига.

С рядовыми не церемонились. Стучали друг на друга, кто напился, кто к проституткам ходил. Кто по дипломатическому паспорту без разрешения начальства перемещался. Клубок змей. Говорили, что, мол, девочки на многое шли, чтобы туда попасть, но на самом деле у нас мало кто по девочкам специалист, мальчики больше в цене, так что это враки. Многие девочки и рады бы дать, да непонятно кому. Ну в общем остальное ты представляешь.

В Группе у Паши было немного не так, во главе угла – официально по крайней мере – стояли деловые качества человека, а также принадлежность к старой команде, которая когда-то пришла в Группу с Мстиславским. Последнее не сочетается с первым, то есть можно быть старожилом Группы, и не иметь деловых качеств, но это по крайней мере какие-то критерии, а не вольница интриг. Или ты старожил, или не старожил. Если ты не старожил, тебе все дается не так просто.

Но все-таки и Группу не обошла практика «премирования» загранами, и Пашу премировали за креветки и за хлеб, потому что в голове Мстиславского креветки и хлеб слились в одну восхитительную историю, в ходе которой россиян защитили от тлетворного влияния, не так уж и важно, какого. Паша стал почти своим, дальним таким своим, но, по крайней мере, заметным, самым высоким лебедем в танце лебедей. Поэтому по весне его решили послать в Берлин, в составе группы Минсельхоза. Это нормально, когда одно министерство приглашает представителей других министерств. Сегодня ты пригласишь, завтра тебя пригласят. Как ни банально, у всех есть жены, которые или едут с вами, или ждут покупок по списку. В мире интернет-торговли чиновники выглядят мастодонтами, которые продолжают летать лично через полмира за колготками. Не за свой счет, конечно.

В Берлине была какая-то аграрная выставка. Служебный паспорт Паше сделали быстро. В кабинете, где пахло чем-то затхлым и стояли мощные электрические пишущие машинки, выдали документ, предупредив, что его придется сдать после поездки. Паша уже знал, что это не слишком строгое требование, хотя пока не видел смысла его нарушать. Чиновники держатся за служебные паспорта, которые не дают никаких привилегий, скорее по инерции, как будто все еще живут в стране, откуда можно выехать не каждому, а только по особому разрешению.

Внуково-3, особый аэропорт, отсюда летают или частные самолеты, или чиновники второго эшелона, которым не по статусу Внуково-2. Впрочем, аппарат аграрного министра был настолько колоритен, что вряд ли имел шансы пройти фейс-контроль во Внуково-2 – ну разве что на рейсе в Хургаду из Домодедово, где и не таких видали. Во Внуково-3 фейс-контроля нет вообще, что предельно приятно.

Кирять начали уже в зале бизнес-класса, впрочем, в этом аэропорту нет не-бизнес-класса. Как водится, когда начинают, все культурно, и процесс идет не слишком быстро. Так что до самолета, небольшого Боинга, зафрахтованного Минсельхозом у какой-то оффшорной компании за деньги бюджета, все дошли своими ногами. Во Внуково-3 самолеты подаются прямо к терминалу, крошечному и уютному, так что к самолетам идут пешком, хотя министра, конечно, эти сто метров все-таки везли на машине.

Отель в центре Западного Берлина, прием в русском посольстве на Унтер-ден-Линден. Прием в восемь вечера, до него еще вагон времени, Паша нашел Виталия, из минприроды, и это министерство гостило в аграрном туре. Виталий пил умеренно, держался немного особняком, видимо, подсмеивался над «колхозниками», поскольку временами в самолете глаза Паши и Виталия пересекались, и Виталий округлял очи, иронично прищуриваясь. Чиновники отправились в «типичный немецкий ресторан» – по счастливому стечению обстоятельств, он находился внизу гостиницы. Есть типично немецкие сосиски и запивать немецким пивом из литровых кружек. От отеля тела чиновников должны были доставить в русское посольство на арендованных машинах. В посольстве их должны были ждать коллеги, немцы из аграрного министерства.

– Куда пойдем? – спросил Паша Виталия после того, как сосиски были съедены.

– На Музейный остров, конечно, куда тут еще.

Паша раньше не так чтобы много был за границей. Если бы он попал в ту волну, что ехала из СССР сразу после его развала, а то и раньше, он бы, конечно, испытал массу культурных шоков и нес бы потом это ощущение новизны и свежести через всю жизнь. Но Паша лишь отмечал некоторые отличия – почище, больше порядка, но рожи на улицах те еще, а что до архитектуры, так Восточный Берлин те же Новые Черемушки, а Западный – безликая «старая добрая Европа». Он ничего особого не ждал от Европы, и ничего от нее не получил. Люда также ничего не просила привезти. Люда была странной женщиной все-таки. Обычно в женщинах страсть к красивой жизни выражается в массе мелких бессмысленных поступков вроде заказа платьев по почте, изнуряющем шопинге, мелочной экономии и в столь же мелочном транжирстве. Люде нужен был весь мир, Люда считала, что играет по-крупному. Люда рассчитывала, что Паша станет действительно большим чиновником, и тогда у нее будет все. Пока ничего, будет все, а на промежуточные варианты она не согласна. Короче – списка покупок у Паши не было. А Виталий и вовсе был холостым. Так что – на Музейный остров.

Паша раньше не был в Петербурге, так что Эрмитажа не видел, и музеи Берлина произвели на него некоторое впечатление. Бродя по экспозиции, Паша слушал болтовню Виталия:

– В мире ценно только искусство. Мы стремимся стать богатыми, знаменитыми, ну не знаменитыми, а хорошие посты занять. Но такой пены, как мы, в истории человечества всегда было в избытке. После нас остается лишь то, что приникнуто духом творчества. Вот этот чувак, который сто пицот лет назад взял в руки резец, и высек это, был не самым богатым, наверное. Однако мы с тобой заплатили деньги и через сто пицот лет пришли посмотреть, что он сделал.

– И какой ему прок? – спросил Паша, – Он давно умер, и ему ни жарко, ни холодно. А если он жил бедняком, так это значит, что жил он плохо.

– Я слышал, у Мстиславского дух патриотизма насаждается?

– А я слышал, что в минприроде одни бандиты?

– Счет один-один, – засмеялся Виталий.

– У нас не насаждается дух патриотизма, – заметил Паша, – Мы просто патриоты. Только я не понимаю, какое это отношение имеет к нашему разговору.

– Да никакого. Просто так пришлось.

В музейном магазине Виталий решил купить какой-то буклет. Он сносно говорил по-немецки, с акцентом, конечно, и продавец, любезный сухой дед, очень высокий, с жилистыми руками и длинными пальцами, поинтересовался, откуда вы, мол, ребята – из Бельгии?

– Из России, – ответил Виталий.

Дед сразу как-то вжался в прилавок, стал неразговорчив, почти кинул копеечную сдачу на тарелочку.

– Восточный фронт, – подмигнул Виталий.

– Для ветерана выглядит неплохо, – возразил Паша.

– Так бывает, что побежденные живут счастливее победителей, – заметил Виталий.

До русского посольства решили добираться пешком. Было неуютно, Унтер-ден-Линден была пуста. Вдруг они увидели девушку из Минсельхоза.

– Ой, ребята, я немного заблудилась!

– В посольство уже идешь?

– Да.

– Тогда с нами давай.

– А вы на такси?

– Нет, мы пешком, тут полчаса от силы.

– Ой нет. Я не могу пешком. Ну вы что. Я на такси! Вот только куда ехать, как, ребята, помогите!

Паше эта девчонка понравилась, но Виталий был резко против на такси ехать. Решили тормознуть для нее машину и объяснить водиле дорогу. Причем Виталий предупредил, что рукой – дороже будет, чем на стоянке, но девица повела плечиками:

– Деньги есть!

Таксист оказался мрачным иранцем, кивнул, машина тронулась. Когда ребята подошли к посольству, девицы там еще не было. Она появилась только через несколько минут, хотя ехать тут было намного меньше, чем идти.

– Ой, мальчики, он меня возил-возил, возил-возил огородами, 50 евро! Он воспользовался, что я не бельмес!

– Деньги же есть у тебя.

– Да все командировочные спустила!

Посмеялись, прошли внутрь. Здание посольства России снаружи, наверное, самое заметное на берлинской «Тверской», Унтер ден Линден, оно должно было подчеркивать особую роль Советов в те времена, когда СССР курировал треть Германии. Но внутри все уже слегка обшарпилось. Диспозиция сразу стала понятна: министр мелькнул лишь раз, понять по нему, в каком он состоянии, было невозможно, потому что он и так был чудаковат. А черни отвели продолговатый зал с пошлыми колоннами, уставленный столами. Немецкие официанты шныряли с подносами, так что русские гости быстро усугубили свое состояние. Вино на пиво – это диво, приговаривал мужчина с широким лицом в светло-сером пиджаке, налегая на красное рейнское.

Через некоторое время все потонуло в сигаретном дыму, из которого, как из адского облака серы в сочинении Данте, шел непрерывный визг, гогот, топот. Немцы тоже оказались не дураки выпить, но почему-то, даже пошатываясь, не производили впечатления невменяемых. Уже кто-то запел по-чувашски. Уже визжащие жены не прочь станцевать на столе, хотя на стол в итоге никто не полез (вдруг увидят что из-под юбки), да и лень, да и вообще, на столах еще снедь, лучше есть, чем танцевать.

– За Россию стоя до дна!

– За женщин стоя до дна!

– Ну что, как тебе? – спросил Виталий Пашу, они сидели на ступеньках лестницы, чуть вдалеке от зала, чтобы можно было разговаривать, курили и стряхивали пепел в полуоткрытую пачку от сигарет.

– Да кабы можно, я бы свалил, – признался Паша.

– Так свалим.

– Автобусы подадут через час.

– Зачем автобусы? На метро поедем.

– Заблудимся, я даже станцию не помню, какая у нас, и где метро, и как билеты купить, и как платить.

– Да все я знаю, пошли.

Немного прогулялись до Бранденбургских ворот, дальше сразу начинался парк, в нем прогуливались трансвеститы. Трансы у Рейхстага – а что делать, это их место еще с тех времен, когда у окраины парка проходила Стена. Метро было пустым, ехали молча, пошли спать, бегло попрощавшись.

Чиновники среднего уровня спали по двое в комнате. Паша сначала ждал своего сожителя, потом таки уснул. Через сон слышал, как он ввалился, предварительно выматерив тех, кто «сделал этот дурацкий ключ».

С утра Паша рассмотрел человека, который спал на соседней постели в ботинках и с полуспущенными штанами, изо рта спящего вытекла на подушку тонкая струйка красного вина, перемешанного со слюной и слизью. Несмотря на включенный кондиционер, в комнате воняло.

– У нас это целое искусство, с утра восстанавливаться! – говорил через час этот человек, которого звали Игорь, и, как понял Паша, он в число министерских не входил, но был из фирмы, которая министерство обслуживала.

Игорь рассказал, что у них в сельском деле «без выпивки никак», «как в колхоз приезжаешь, так тут тебе и пир, и мир», а демонстрировать последствия попоек не принято, поэтому особые таблетки, поэтому нехитрые приемы вроде утренней чистки желудка:

– Берешь два пальца вот так…

Паша просил избавить его от подробностей. Через стенку вдруг послышалось, как кто-то натужно блюет в соседнем номере.

– Вот! – поднял палец Игорь, и пошел исполнять в ванную то же упражнение.

Заседание в Мессе – здании выставки – прошло быстро, вечером уже вылетали. Очередь на посадку двигалась медленно, хотя самолет был невелик, и делегация небольшая. Сотрудница авиакомпании придиралась к каждому, и было за что, у всех перевес, платить никто не желал.

– У меня всего-то, – показала три бумажных пакета вчерашняя девица, которую ободрал таксист.

– Что взяла? – интересовался Виталий.

– Купальник Прадо. Дешево!

– Сколько?

– Триста евро всего.

– Ни фига ж себе.

– В Москве такой минимум 500.

Очередь ругалась, добром поминала сотрудников московских залов официальных делегаций, которые не задают лишних вопросов, «а эти фашисты»… Полет прошел незаметно, под песни и рассказы, кто что везет. Паспортист по Внуково-3 старался действовать споро, но товарищи периодически забывали, куда дели паспорта, и вообще всячески чудили.

– Семен Петрович, я тут, давай сюда! – гремел мужчина с южнорусским акцентом, призывая широкими жестами товарища.

Товарищ пошел к звавшему, несмотря на то, что тот уже минул паспортный контроль, а этот еще нет. Прямо через ленту-загородку. Был остановлен за локоть.

– Ты кого лапаешь? Я депутат! Ты не работаешь тут больше!

Сотрудник аэропорта ухом не повел, такие угрозы он слышал несколько раз за день.

– И в чем тут особая честь, в такой командировке? – думал Паша, пока заказанное заранее такси везло его до дома, – И что особого в этой Европе смотреть?

Тем не менее Паша понимал, что теперь найдутся те, кто будет ему в тайне завидовать. Это и щекотало самолюбие, и создавало ощущение скрытой угрозы.