Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 8. Часть 12. Диалог и столкновение цивилизаций"

Взяли машину и проехали в совсем иной, пустынный, невзрачный район к югу от улицы Мишн. Заплатили штраф за неправильную парковку у генконсульства в Зале правосудия. Заняла процедура 1 минуту. В здании разные подозрительные субъекты, грозные полицейские, металлоискатели. В туалете под просьбой сливать воду надпись: «Нет, экономьте энергию!».

Далее ул. Мишн. Общий вид тот же: пальмы, миссионерская архитектура. Но большинство латинских лавок закрылось. Вместо них азиатские магазины, рестораны, прачечные. И здесь (как и в районе Сансет) наступают представители Азии!

Но все же забегаловки латинские есть. В одной из них мы и поели по два чудесных тако с острыми приправами. Осталось и несколько лавок с религиозными сувенирами. Как и прежде, много комиссионных магазинов одежды.

В целом перемен мало: экзотика и грязь, а попрошаек стало еще больше. Проходу не дают, требуют деньги. Цены же еще ниже, чем в chinatown. Из нового (кроме азиатов) – Woolworth, McDonalds и т. п. А вот кукол в национальных одеждах и в помине нет.

Стали кататься по вечернему городу: улицы Guerera, Otis, Ashby и т. д. Выехали на Fillmore. Вот эта негритянская улица преобразилась! Великолепные новые многоэтажные здания, жилые и офисные. Рестораны и клубы. И так на всем протяжении, от улицы Fell до проспекта Geary.

Спустились на улицу Lombard, потом поднялись на Russian Hill и спустились с него по «самой извилистой улице мира». Следующий объект – Telegraph Hill. Пришлось отстоять в длинной очереди, чтобы въехать на обзорную площадку. Наверху, как обычно, дул сильный ветер.

29 марта 1994 года

Вернусь к 27 марта. Воскресенье. Обедали у Игоря Моргулова (он, жена Наташа, сын Дима). Прекрасная квартира (Geary&Gough), богатейшие угощения. Потом поехали на мост Золотые Ворота, на высшие точки. Вернулись через San Mateo Bridge. Игорь подвез нас к особняку у залива, принадлежащему Фонду М.С. Горбачева. Снялись на фоне особняка. Натуля пошутила: «Давайте оставим записку Михаилу Сергеевичу: “Были у Вас, никого не застали дома”». Потом сами поездили по городу (Русский Холм и т. д.)

В понедельник, 28 марта, весь день в С.-Фр. (звонок в Москву), the 19-th Avenue, San Bruno shopping center, красивые места и крутые горки в городе, парк Голден Гейт (все точки).

Вечером встретились с нашим соседом, Биллом Стоуном, с которым дружили в 1970-х годах, ездили с его семейством на горный курорт Скво-Вэлли, столицу зимних Олимпийских игр 1960 года. Стоуны жили в шикарном особняке рядом с Генконсульством СССР.

Теперь это все в прошлом. Особняк давно продан, жена Билла, Джейн, его покинула, вышла замуж за другого мужчину. Стоун принимал нас в своей новой квартире. Небольшой, неуютной, неблагоустроенной, расположенной в гораздо менее престижном районе Сан-Франциско. Познакомил со своей новой спутницей жизни, милой дамой из Швеции Кристиной. Выпили вина и направились в итальянский ресторан на высоком холме с видом на залив.

Билл заметно постарел, как-то поблек, стал тихим и печальным. Он сообщил, что два его сына проживают на восточном побережье США, старший увлекся бизнесом с Россией, попросил проконсультировать его. При нас позвонил в Нью-Йорк, где уже наступила ночь, разбудил сына, с которым мы тепло поговорили, условились принять парня в Москве. А еще мы говорили обо всем на свете – от перемен в России до новых религиозных течений в Америке. Билл все повторял: «А вы, друзья, не изменились, время вас не берет, словно вы прибыли на машине времени из прошлого».

Сегодня утром мы выступили в Калифорнийском университете в Беркли с лекцией о политике России в Азии. Руководил встречей профессор Бреслауэр, присутствовали студенты, тайваньские представители. Был и И. Моргулов. Встретились после длинного перерыва с моим однокашником по Наньянскому университету в Сингапуре Элланом Силверменом[2]2
  Подробно об Эллане Силвермене см. т. 1, с. 532–533.


[Закрыть]. Он абсолютно не изменился.

30 марта 1994 года

Вечером ездили к Эллану Силвермену в гости. Живет в Беркли в запущенном доме Стива Силберстайна (я и с ним познакомился в Сингапуре в конце 1960-х годов). Невеста – Жанетт, сошлись с Элланом по объявлению. Поехали в ресторан малайский. Не еда – ужас. А потратились основательно. Эллан – удивительный человек. Такие способности, а он в 53 года по-прежнему разбирает журналы в библиотеке на полставки.

Сегодня последний день в С.-Фр. Завтра едем в С.-Хосе. Настаивает Хуа Ди, да и здесь уже вроде все посмотрели. Тяжелое занятие предаваться ностальгии. Лучше смотреть вперед, не сосредоточиваясь на прошлом.

31 марта 1994 года

Вчерашнее утро провели в районах Marina и Cow Hollow. Оставили машину у нашего дома 2130 Beach street. Пошли сначала на Chestnut, прошли до Fillmore, затем свернули наверх, до Union. И по Union прошли почти до Van Ness. На Chestnut кое-что уцелело с прошлых времен – продовольственные супермаркеты, пиццерия O Sole Mio, цветочная, турагентство. Увидели в окно нашу итальянку в турагентстве, но не стали заходить. Она очень постарела.

На Union не осталось никаких хиповых баров и музыкальных салонов. Почти все магазины новые. Но модный бар Perry’s, офис зубного врача Гринхуда на месте. И общий вид улиц (Union и Chestnut) тот же. В целом ощущение такое, что сейчас по-прежнему 1970-е годы и не было последующих долгих лет. Охватывает сложная смесь эмоций: ностальгии, печали, сожаления.

Натуля разговорилась с пожилой дамой. Узнав, что мы в прошлом работали в советском генконсульстве, дама рассказала: «Мамы с отпрысками из вашего генконсульства частенько приходили на детскую площадку на Марине. Они держались особняком. Не потому, что не хотели общаться, а из-за языкового барьера. Но эта изолированность советских от остальных детей и их мамаш бросалась в глаза».

Натуля заглядывала в магазины. Я любовался женой и снимал ее. Посетив очередной магазин, Наташенька торжественно заявила: «Мне нравятся вещи, которые мне нравятся!». Забавно.

В очередной раз вернувшись в Пьедмонт к Лео Роузу, я опять снимал Наташеньку на видео, называл ее «звездой», но при этом пытался шутливо критиковать: «Тебя снимать невозможно, то говоришь, что ты не в порядке, то…» Натуля, перебивая меня: «А то в порядке!». Мы оба смеемся.

Далее я снимаю, как Наташа пробует в действии раскладное кресло, веду видеокамерой по всем закоулкам просторной квартиры. Мы обмениваемся мнениями по поводу того, что квартира Лео практически не запирается, ее держит только хлюпенькая щеколдочка. Автомобиль же профессора стоит на улице абсолютно незапертый.

Мы обедаем и рассматриваем стопку журнала «Эйша Сёрвей». Лео Роуз – редактор этого журнала, и мы – его авторы. Это один из самых престижных востоковедческих периодических изданий планеты (а можно сказать и самый престижный).

Отдохнув, во второй половине дня вновь едем в Сан-Франциско. Прием у адвоката Стрэнда в его офисе (260 California st.). Собрался полный зал, в том числе И. Моргулов с женой, еще двое сотрудников генконсульства. Мы с Натулей выступили, поделились своими впечатлениями от Сан-Франциско, каким он был и каков сейчас. Нас буквально засыпали вопросами. В частности, один джентльмен, видимо, представитель СМИ, ехидно осведомился: «Это правда, что русские как не умели управлять бизнесом при коммунистах, так и не научились при капитализме?».

Наташа дала остроумный ответ на этот хамский вопрос: «Еще как научились! Сложились даже различные типы управления, которым американцам можно было бы поучиться. Это следующие типы управления:

• «Спортивная команда» – у сотрудников есть иллюзия принятия коллегиальных решений.

• «Команда экстремалов» – резкие смены курса, авральный подход к ведению бизнеса.

• «Семья» – отношения строятся по принципу семьи, мама и папа (руководители) защищают сотрудников в любых обстоятельствах. Но жестко карают за проступки, наносящие урон не бизнесу, а межличностным отношениям в коллективе.

• «Секта» – четкие ценности, навязываемые сотрудникам и нетипичные для бизнес-среды. Фильтрация при приеме на работу по этим ценностям.

• «Волчья стая» – жесткая структура, без права на ошибку у сотрудника.

• «Соковыжималка» – компании с высокой текучестью кадров. От новых сотрудников получают максимум пользы на начальном этапе даже ценой быстрого выгорания.

• «Кузница кадров» – культура, дающая хорошую школу сотрудникам.

• «Теплица» – низкая текучесть кадров, комфортные условия работы и жизни.

• «Казачья вольница» – установка на результат. Соблюдения графика и корпоративных правил не требуется.

• «Базар» – экономический интерес в проектах всех членов команды».

После мероприятия вместе со Стрэндом, И. и Н. Моргуловыми ужинали в ресторане Enrico’s на Бродвее под аккомпанемент оглушающего джаза.

1 апреля 1994 года

31 марта к часу дня прибыли в Сан-Хосе в дом Хуа Ди. Вечером ужинали с Хуа Ди, его невестой Катей (Чжу Цзяшуй) в ресторане в местечке Milbrae. Хуа Ди свел нас за ужином с сингапурским бизнесменом и его помощником из КНР. Обсуждали диссертацию Чжу Цзяшуй (Натуля ее научный руководитель) и проект сингапурца по внедрению в России уличных световых табло. Мы услышали о них впервые. Сингапурец объяснил нам, что это очень перспективное дело, предложил найти ему подходящих российских партнеров. Идея нас увлекла.

Ну а сегодня утром мы переехали из Сан-Хосе в Монтерей.

2 апреля 1994 года

Вчера секретарь MIIS Джули Тёрнер пригласила нас в Castroville, в Central Texas Barbeque. Лавчонка с несколькими столами, завешанная фото бандитов, вырезками из старых газет, всяческой рухлядью. Берешь себе салат, подходишь к стойке, где похожий на бандита хозяин за 7–9 долларов накладывает полную тарелку мяса, поджаренного на решетке: ребрышки, курица, говядина и т. д. Не съели и половины. Дома посмотрели Франкенштейна и легли спать.

Компания была чудоковатая и примитивная: толстая дочь Джули с придурковатым мужем, а также придурковатый жених при Терезе.

3 апреля 1994 года

Два дня гуляли. Вчера: Кармел, Pacific Grove. Сегодня: Big Sur, Carmel Mission (Easter Service), Monterey. В Big Sur дорога идет частично над пропастью, извилистая, но великолепная. Красивейшие виды на океан и горы. Посетили «Феникс» («Напенте»), ресторан за Big Sur с фантастическим видом на океан. Затем спустились по Canyon Road к пляжу в Big Sur (впервые, в 1970-х годах этого не делали). Дорога очень узкая, 3 мили. Внизу желтый песок, скалы, бурный прибой, сильнейший ветер. И много народу.

Сегодня утром Натуля звонила в Москву Дворниковым. Говорила с Доворниковой-младшей, Аней. Просила передать через ее маму, Иру, Наташиной маме, Нине Антоновне, что не надо волноваться по поводу приезда в Москву из Риги Капитолины Петровны. Пусть, мол, поживет у нас на Университетском проспекте, проблемы нет. Сказала, что завтра постарается позвонить опять. Положив трубку, заметила: «Анюта так нервничала, как будто ей придется платить за этот звонок!».

Я предложил: «Надо предупреждать, что будем звонить!» Натуля: «Они же не будут сидеть и ждать звонка! Кстати, в Москве сейчас 22:15 предыдущего вечера, через час уже лягут спать».

7 апреля 1994 года

Утром 4 апреля перед отъездом из Монтерея Натуля вышла погулять около нашего дома. Была в оранжевой кофточке с коротким рукавом. Выглядела очень привлекательно. Я опять взялся за видеокамеру. Запечатлел, в частности, как чей-то котенок катается на земле у Натулиных ног, ластится к моей жене. Животные продолжают не чаять в ней души!

В это время пришла девушка, взяла наше постельное белье. Вскоре всё на той же машине Хуа Ди выехали в Сан-Хосе. По дороге выяснилось, что крышка бензобака не открывается. Едва хватило бензина. У Хуа Ди поели и направились в Стэнфорд. Затем – в гости к корейцу из Беркли. Китайский ресторан, разговоры о написании книги по Корее. На следующее утро вылетели в Солт-Лейк-Сити. При подлете к городу дивились сюрреалистическому пейзажу – озеро, покрытое толстым слоем соли, вокруг скалистые вершины в снегу, яркое солнце вверху, сумрачно внизу.

В аэропорту нас встретил представитель мормонской церкви, помог устроиться в гостинице и тут же повез на экскурсию чисто религиозного содержания. Мы осмотрели снаружи главный собор церкви, посетили Tabernacle, музей церкви, где выслушали возвышенную религиозную лекцию на русском языке. Зашли в знаменитую генеалогическую библиотеку, где собраны родословные людей со всего мира.

Вышли на воздух, стало холодать, Натуля закрыла голову капюшоном, в котором выглядела особенно привлекательно. Отправились на машине в г. Прово, Университет Бригама Янга. Сопровождающий нас профессор рассказывал о преимуществах этого мормонского университета, компактного, серьезного, квалифицированного. Мы слушали и одновременно любовались горными цепями, протянувшимися чуть вдали от шоссе. Натуля устала и спросила, можно ли ей вздремнуть в пути. Я сострил: «Конечно, спи, я ведь снимаю фильм о Юте, в Москве посмотришь, но за входной билет придется заплатить».

В Прово нам нашли старого приятеля по Сингапуру Рона Джонса[3]3
  Подробно о Роне Джонсе см. т. 1, с. 598–600.


[Закрыть]. В ресторане Park Provo состоялся ужин с участием Рона и его жены. Рон был очень взволнован встречей с нами, весьма возбудился, срывающимся голосом кричал, как давно мы не виделись! После ресторана они с женой зашли к нам в гостиничный номер и оставались там до полуночи. Рон рассказал, что познакомился с будущей женой-китаянкой в 1980 году. Она из Шанхая. Спустя семь месяцев после знакомства поженились, у них двое детей, сын и дочь. Я спросил у Рона, чем он зарабатывает на жизнь. Рон, шутя, воскликнул, что работает так мало, как это только возможно. Но тут же пояснил, что из банка, где трудился ранее, ушел и является сотрудником крупной компании по производству лазерной медтехники. Сообщил Рон и то, что в январе 1994 года ему исполнилось 50 лет. В процессе вечера я снял Рона и его жену Пэт на видео, в том числе их приветствия на кантонском диалекте китайского языка.

Утром 6 апреля за нами заехал профессор Брюс Портер, сподвижник-ученик Самюэля Хантингтона (сопровождал его в поездках в Россию), отвез нас с Натулей в университет Бригама Янга. Подписали соглашение о сотрудничестве между Дипакадемией и этим вузом. Далее мы выступили перед студентами и преподавателями университета. Присутствовавшие выслушали лекцию о российской внешней политике, поаплодировали, задали вопросы.

Вопросы звучали весьма профессионально – времена изменились, миссионеры уже внедрились в нашу страну, в самом университете появились российские студенты, так что мормоны теперь многое знали о России. И новый ректор отнюдь не трепетал от мысли, что бывший коммунист выступает в стенах мормонского храма знаний и правды (как это случилось в 1978 году, когда ректор этого университета не позволил мне прочесть лекцию в подопечном ему вузе с формулировкой: «Пока я жив, нога коммуниста в наш храм знаний и правды не ступит!»)[4]4
  О моей поездке в Юту в 1978 году см. т. 1, с. 606–608.


[Закрыть].

Вскоре мы уже выехали в аэропорт вместе с Роном Джонсом. Погода была нелетная, рейс задерживался, и мы три часа проговорили с нашим другом, в основном о религии.

Ну а в 3 ночи мы прилетели в город Бостон. Туман был такой, что ничего не было видно на расстоянии одного метра. Мы все удивлялись, как летчик сумел посадить лайнер, да еще весьма плавно. Получили вещи и на такси, по пустынному городу и тоже в тумане, добрались в город Кембридж, в Гарвардский университет. Поселились, как нам и предписывалось в приглашении, в Faculty Club, гостинице для преподавателей. Здание выполнено под английскую старину: монументальное и величественное. Номер великолепный – уютный, красивый, удобный.

На следующий день пообедали в ресторане Faculty club еще с одним сподвижником-учеником Самюэля Хантингтона Майклом Дэшем (его тоже принимали в Москве), прогулялись по шикарной, прямо музейного уровня, территории Гарвардского университета и нанесли визит самому Хантингтону. Человек очень специфический, самовлюбленность зашкаливает. Много времени он на нас не тратил (не то что мы на него в Москве). Поговорили минут пять, подписали соглашение о сотрудничестве, в частности об открытии в нашей Академии представительства Института стратегических исследований им. Джона М. Олина, возглавляемого Хантингтоном.

Сели в метро и направились в центр Бостона, на экскурсию по этому историческому городу, в котором мы никогда ранее не бывали. Было холодно, +5 °С, дул ветер, и Наташенька покрыла головку капюшоном. Сразу же отмечу, что Бостон нас разочаровал: памятные места выглядят довольно убого и отчасти запущенными. Дома – так себе, река – не впечатлила. Когда стемнело, улицы опустели. Вместе с тем надо признать, что исторических мест много. На каждом шагу памятники, мемориальные таблички, старые, аккуратные кладбища, соборы и церкви.

Натуля пребывала в хорошем расположении духа. Со всеми заговаривала. Шутила, озорничала – то спрячется за огромной связкой воздушных шариков, то вставит руку в копию римской достопримечательности «Пасть правды» – в древности посредством нее проверяли на искренность обвиняемых и свидетелей. Постоянно просила что-то запечатлеть на видео: лобстеров в аквариуме, красивое здание, экстравагантно одетого деда, взлетающий или снижающийся самолет (а это происходило чуть ли не ежеминутно, и прямо над нами). Заходила в религиозные заведения – и знаменитые, вычурные, и самые обычные.

8 апреля 1994 года

Утром позавтракали в элегантной атмосфере Faculty club и вновь на метро отправились на осмотр Бостона. Купили проездные и катались в разные районы города. Приятно удивило то, что метрополитен был почти пустым в утренние часы. Мы сидели и рассматривали в окно вагона проносящиеся мимо городские пейзажи (линия метро идет над землей). Пейзажи преобладали неприглядные: убого-индустриальные, запущенные, захламленные. Дома кирпичные, тусклые, повидавшие виды, на улицах никакой зелени. Я заметил: «Чуть-чуть лучше Черемушек!» Натуля возразила: «С точки зрения запущенности хуже!».

Выйдя из метро, направились к важной достопримечательности Бостона – USS Constitution, старейшему парусному кораблю на плаву (с 1797 года). Он все еще числится в составе флота США. Мы присоединились к экскурсии по кораблю. Увы, и сам корабль произвел на нас убогое впечатление, и чернокожий гид показался примитивным. От причала пошли пешком по «Тропе Свободы», пролегающей по историческим местам города, к Bunker Hill. Путеводитель утверждал, что по пути туда можно наслаждаться «федералистской архитектурой», но нам она не приглянулась. Район выглядел грязноватым, неопрятным, пустынным.

Bunker Hill (Холм Банкер) знаменит тем, что там в 1775 году состоялась крупная битва между колонистами Новой Англии и британской армией. В 1842 году там открыли монумент в память о битве – башню в виде белой колонны. По 299 ступеням я поднялся на башню, Натулька идти отказалась.

Назад в центр Бостона опять шли пешком. Пытались дозвониться в Москву. Не удалось. Тогда на рейсовом автобусе покатались по различным районам города и пригородам. И на сей раз не впечатлились. Вышли из автобуса и добрались до места Бостонского чаепития. Это была знаменитая акция протеста американских колонистов 16 декабря 1773 года в ответ на действия британского правительства, в результате которой в Бостонской гавани был уничтожен груз чая, принадлежавший Английской Ост-Индской компании. Это событие стало толчком в американской истории, положив начало Американской революции.

Далее – Prudential Center (в Back Bay), поднялись на секунду в ресторан наверху, оттуда – в John Hancock building, самое высокое и фантастически красивое здание. Словно висит в воздухе тонкий прямоугольник. Провели около 2 часов в Observatory. Разглядывали город и при свете, и в темноте. Смотрели шоу об истории Бостона, слушали переговоры летчиков с землей в аэропорту.

Пешком вернулись по очень красивой улице Boylston к метро на Park st, на метро – домой, на площадь Гарварда, заполненную веселящейся молодежью.

Экскурсия по Бостону закончена. Его называют самым европейским городом Нового Света. Мы увидели в нем черты Нью-Йорка и Вашингтона одновременно. Конечно, это не Сан-Франциско (с точки зрения очарования). И не Москва (по достопримечательностям). Хочу специально отметить, что снимал Натулю на видео весь день – на фоне достопримечательностей, реки, домов, парков, церквей. Натуля в пальто, отороченном мехом, меховой шапке выглядела просто сногсшибательно. Фантастическая красавица у меня женушка!

9 апреля 1994 года

Утром общались с Сергеем Григорьевым, старым знакомым по ЦК КПСС. Оказалось, что он живет в Кембридже. Рассказал много интересных вещей, в том числе и о московских демократах. Прогнозы печальные.

Показал Кембридж, где много приятных, английского типа домов. Выпили кофе. Описал, как он защищал докторскую диссертацию в университете. В диссертационной комиссии, в отличие от России, состоят научный руководитель и еще два профессора. С места в карьер один из профессоров спросил, какие из его книг Сергей читал. Диссертант признался, что ничего не читал. И получил от ворот поворот. Профессор отчеканил: «Когда прочтете, придете на защиту». Вот теперь Сергей сидит, читает труды всех трех членов его диссертационной комиссии.

Погуляли с Натулькой вдвоем. В 15:00 приехал М. Дэш, отвез в аэропорт. Долетели до Нью-Йорка за 40 мин. Встретил В. Бахуров и доставил в представительство. Поужинали в деликатесной.

Нью-Йорк – город большой, грязноватый, с неровными шоссейными дорогами, огромным количеством народа. Совсем непохожий на чистенькую, новенькую, красочную, светлую, умытую Калифорнию.

14 апреля 1994 года

10 апреля гуляли по Нью-Йорку (чайнатаун, Little Italy, Lower Manhattan). Все это происходило под непрерывным дождем. Чайнатаун забит людом, в том числе российским. Все дешево, включая продовольствие, но очень уж грязно, неопрятно. В Little Italy изобилие популярных в США итальянских ресторанов (как говорит Натуля, макароны в томатной пасте за 20 долларов). Вечером поели курицу из забегаловки Chirpick. Сделана на вертеле, вкуснее Kentucky (наше общее мнение).

15-го утром дозвонились до Кутцтауна (Пенсильвания) и отправились туда. Володя Бахуров – за рулем. Сначала несуразные, страшные промышленные окраины Нью-Йорка с невероятным количеством фривеев и машин. Потом не очень симпатичные пейзажи Нью-Джерси. Тоже промышленность. Пенсильвания – луга, рощи, аккуратные, колониальной архитектуры домики. Зелень пока не взошла, кое-где даже виднеются черные остатки снегопадов (зима была необычайно суровая, даже школы закрывали). Летом здесь, видимо, очень живописно. За 2,5 часа доехали до Кутцтауна. Это другая, после Нью-Йорка, планета: тихий, уютный, похожий на немецкий городок. Спокойные, симпатичные, приятные люди. Глушь, вроде, а до Нью-Йорка, Вашингтона, Филадельфии, Питсбурга и т. д. – рукой подать.

Поместили в оригинальной гостинице. Частный дом, живешь вместе с хозяевами. Называется Bed&breakfast («Кровать и завтрак»). Дом показался немецким – масса ковриков, статуэток, занавесочек и т. п. Но выяснилось, что это колониальный, раннеамериканский стиль. И делается сейчас такое для воссоздания традиций.

Утром завтракали с хозяйкой. Натуля рассказывала о своих впечатлениях от Пенсильвании, Кутцтауне, об обстановке в доме-гостинице. Сделала хозяйке комплимент в отношении убранства, заметила, что многое из такого убранства купила бы себе для дачи. Шутила, пыталась скатиться со второго этажа по перилам лестницы.

Вечером ужинали у президента университета профессора Macfarlen. Было хорошо и весело. На следующий день встречи в университете, переговоры, присутствие на лекции И.К. Кочетковой. Вечером выступление перед студентами. То же, что и в Юте. Но реакция не столь горячая. Студенты здесь глуповатые, и Натуля считает, что лекция для них была «слишком хороша».

13:30 – участие в ланче почетных профессоров университета. Рассказали об архивном проекте «Белые пятна дипломатической истории ХХ века». Вот здесь был успех – публика пришла в восторг. Как и от Наташиного анализа шедевров Шекспира и ее английского.

После ланча на автобусе вернулись в Нью-Йорк. Бесконечно шел дождь, даже поснимать не удалось. Кутцтаун был покрыт водой и грязью. Натуля заметила, что по этим улицам в такую погоду не пройти.

В Нью-Йорке – шум, гудки, сумрачные, разряженные люди. И невероятное нагромождение домов, кипящая жизнь. Пешком дошли до представительства, переоделись и пошли гулять. Снова попали под дождь. Зато сегодня светит солнце.

Трудно зарабатывать деньги. Из-за этого (а также из-за того, что не удалось ни о чем существенном договориться) ощущение усталости от поездки и пресыщенности ею.

…Итоги поездки, может быть, чуть лучше, чем в 1992 году, но, в принципе, близки к нулю.

16 апреля 1994 года

14-го, в четверг, большую часть времени провели в представительстве и с его сотрудниками. В первой половине дня с водителем поездили по магазинам. Купили мне пуховое пальто за 120 долларов и кое-что еще. Долго и нудно возвращались в представительство по улицам Манхэттена. Они забиты транспортом и людьми. Такого столпотворения не найдешь и в Москве. В 14:00 пошли на ланч в китайский ресторан. В.К. Грешных заплатил за четырех (+ В. Бахуров) 40 долларов. Еды столько, что не осилили и половины, но не очень вкусно.

Вечером пошли с Бахуровыми на крышу небоскреба у ООН. Выпили вино (Натулька) и пиво (я). Далее поехали к Бахуровым по улицам, похожим на помойку. Посидели в неуютной квартире в Ривердейле. Я дозвонился Фэлкаю и Уиткомбу, нашим друзьям в Кутцтаунском университете. Они накануне заверили, что возьмут сына Володи Андрея на учебу без оплаты. 25-го Володя повезет сына на смотрины.

Вчера, 15-го, Натулька позвонила в Москву. После этого нас отвезли в центр, в Sym’s. Наталька купила платья. Погуляли в Battery Park, на берегу Гудзона. Погода была великолепной: тепло (+20 °С), солнечно. На берегу масса народа. Гуляют, жуют бутерброды, курят (здесь курящих гораздо больше, чем в Калифорнии). Негры развлекают толпу: прыгают на роликах через бочки, выжимаются в стойке, поют, стучат на барабанах и т. д. И не только в парке – такое по всему городу.

После парка погуляли по Wall st. и соседним улицам. Народу там, как в Москве в метро в часы пик. Все бурлит и кипит.

Далее пошли по Бродвею. Шли на протяжении 5 часов – на каждом шагу магазины с фантастически низкими ценами. Натулька провела более часа в магазине одежды, где каждая вещь стоит 10 долларов. Накупила и всякой мелочи – батарейки, конфеты, посуду для кухни. Если знать места, то можно жить в Нью-Йорке на копейки.

Я постоянно снимал Натулю на видео. Наташенька на берегу Гудзона, на фоне Статуи Свободы, на улице Уолл-стрит, увешанной американскими флагами, на рынке, в обувном магазине, рядом с неграми-акробатами, в парке у цветущих деревьев, в церкви в полном одиночестве, в толпе зевак на уличном представлении кукольника, среди ребят и девиц, катающихся на роликовых коньках. А вот Натуля кормит белочку на детской площадке, возмущается обитателями чайнатауна, бросающими мусор под ноги, беседует с членами негритянского оркестра. Находит монетку в клумбе. И при этом как шикарно Наташенька выглядит в джинсовой куртке, как обворожительно улыбается, как искристо смеется. Прямо Богиня в Нью-Йорке! Солнечный человечек одновременно!

А вот мы гуляем с Валерой Грешных по Манхэттену. Натуля восхищается архитектурой зданий, рассматривает каждую церковь по пути. С любопытством изучает Times Square, завешанную оригинальной рекламой, забитую разношерстной публикой. И все время Наташенька улыбается! Действительно, солнечный человечек.

Я интересуюсь у Валеры, в какой гостинице размещали лидера российских коммунистов Г. Зюганова, когда он посещал Нью-Йорк. Валера: «В очень знаменитом отеле, Трамп-тауэр».

Мы дошли до 35-й улицы, полюбовались небоскребом Эмпайр-стейт-билдинг, спустились в метро. Дома передохнули и отправились в гости к генконсулу И.А. Кузнецову. У него роскошный townhouse, 3 этажа, рядом с представительством (11 тыс. долл. в год, сейчас вроде снизили до 8 тыс.). Я прожег скатерть и два раза уронил хрустальные бокалы. Пил водку с пивом. Сегодня еле встал в 10 утра. Уже звонил Хуа Ди, приходил В. Грешных. Натулька почти собралась. Теперь надо решить, что делать. Самолет в 19:00, а на улице (как здесь и обещали) ливень. Может, погода успокоится и мы погуляем.

Закругляюсь. Итоги поездки буду подводить в самолете, ну и, конечно, в Москве. Пока они не выглядят великолепными. Напротив, опять почти zero. У меня очень много амбиций, и я никак не в состоянии их удовлетворить.

В самолете завершили объемную статью о спорте в США. За океаном он в почете, является важной частью американского бытия. Привожу текст этой статьи. Для удобства изложения материала она написана только от моего лица. Хотя готовили мы ее вдвоем с Натулей.

Функции спорта

В прошлом на мировой спортивной арене доминировали две сверхдержавы – СССР и США. После распада Советского Союза Соединенные Штаты сравнительно легко выигрывают все Олимпиады, успешно выступая в большинстве видов программы. Возможно, в перспективе американцев начнут «поджимать» быстро набирающие мощь китайцы, но на данном этапе США – лидер, самая спортивная нация на земле.

Так было не всегда. На первых порах европейским колонистам в Новом Свете на спорт не оставалось времени – приходилось всецело отдавать себя борьбе за выживание. Мешали и религиозные предрассудки: физкультурные забавы английских аристократов считались «грешными», а местные развлечения спортивного характера – «языческим идолопоклонством». Действовали строгие законы, запрещавшие занятия спортом в черте городов Новой Англии. Послабления делались лишь для народных ополченцев, которых обучали навыкам стрельбы, борьбы, бега и прыжков. Их, впрочем, готовили не к спортивным соревнованиям, а к боевым операциям против индейцев.

Время, однако, шло. Материальные условия улучшались, появлялось больше свободного времени, менялись взгляды, рос спрос на развлечения. К 1970-м годам физкультура и спорт занимали уже важнейшее место в жизни американского общества. Нет, пожалуй, вида спорта, который не практиковался бы в США. Большинство из них американцы импортировали из-за рубежа, но кое-что изобрели сами. Это прежде всего те виды спорта, которые именуют за океаном «Большая тройка» – американский футбол, бейсбол и баскетбол. Почти в любой другой стране мира на вопрос, какой спорт у вас наиболее популярен, ответят: футбол (имея в виду его европейскую версию). В Соединенных Штатах этот футбол, называемый там «соккер», далеко отстает по популярности от «Большой тройки». В самой тройке первенствует американский футбол (в дальнейшем для простоты я буду называть его просто футбол).

Придумали футбол студенты, которые во второй половине XVIII столетия начали играть в английское регби, но постепенно так переиначили правила, что возникла совершенно новая игра, стремительная, хитроумная, жесткая. Жесткая настолько, что все больше превращалась в жестокую. Методы насилия возобладали до такой степени, что в 1905 году в футбольных поединках 18 игроков было забито до смерти, а 159 – серьезно травмировано. Пришлось вносить очередные, и серьезные, коррективы в правила.

Тем не менее и по сей день футбол, а заодно хоккей на льду остаются самыми грубыми игровыми видами спорта. В 1970-х годах во время игры в футбол ежегодно погибало до 40 человек, причем в основном школьники. А до 90 % игроков получали как минимум одну травму. Даже тренировки отличались свирепостью, юношей истязали, словно готовили не к игре, а к бою. В американском футболе, кстати, даже терминология используется военная: «кинуть бомбу», «играть роль полевого генерала» и т. п.

Американцы оправдывают футбол тем, что это, мол, их способ выплескивания отрицательной энергии. У испанцев такую роль играет коррида, в Мексике – петушиные бои. Но в Испании гибнет только один тореадор в четыре года, а в Мексике петушиные бои вообще обходятся без человеческих жертв. Тем не менее апологеты футбола не сдаются. Травмы, говорят они, в том числе с фатальным исходом, случаются и в более рафинированных видах спорта, например в плавании, гимнастике, теннисе. И все же именно американский футбол держит печальную пальму первенства по травмам. Зрителей это, впрочем, не смущает, более того именно элемент насилия привлекает многих из них в этом национальном американском развлечении.

Любят его американцы страстно, не в меньшей степени, чем в нашей стране увлеклись в последние пятьдесят лет европейским собратом этого вида спорта. А может быть, и в большей. По крайней мере, на футбольных матчах в США, а их проводится великое множество, пустые места – явление довольно редкое, процентов же на восемьдесят многотысячные стадионы заполнены всегда.

Интерес к футболу всеобщий и почти в равной степени распространяется на оба пола, юнцов и старичков. Имена футбольных звезд известны американцу гораздо лучше, чем личности тех, кто ими правит, и любой горожанин обладает поистине компьютерными познаниями о турнирном положении местной команды. Почти каждый школьник мечтает стать футболистом, и только если ему это не удастся, уходит в другой вид спорта или довольствуется статусом болельщика.

Будучи игрой грубой, футбол считается одновременно умным видом спорта, требующим разнообразной тактики, сложных комбинаций. Но бейсбол котируется как еще более интеллектуальная игра. Как говорят в США, если футбол сродни шашкам, то бейсбол – шахматам.

Бейсбол приобрел популярность раньше футбола и оставался национальным спортом № 1 вплоть до конца 1940-х годов. Его пионерами тоже были студенты, которые переделали английскую игру раундерз (своего рода лапту) в нечто другое. Современные правила бейсбола были выработаны в середине XIX века спортивным функционером Картрайтом. Бейсбол постоянно критикуют за монотонность и вот уже несколько десятилетий объявляют умирающим, но слухи о его смерти всякий раз оказываются сильно преувеличенными.

В бейсбол продолжают играть, и даже самые отъявленные критики продолжают посещать бейсбольные состязания. Причем на бейсбол ходят семьями, прихватив с собой массу съестных запасов. Пока в самом деле скучный для непосвященного бейсбольный поединок постепенно раскручивается в соответствии со своим неторопливым сценарием, болельщики, усевшись прямо на траве, аппетитно закусывают и весело болтают. Лишь изредка их внимание привлечет далеко отбитый в поле мяч или завершение одной из соревнующихся сторон маневра, приносящего в бейсболе победные очки.

В отличие от американского футбола и бейсбола, баскетбол считается совсем чистым продуктом Нового Света. Известно, что его изобрел в декабре 1891 года Джеймс Нейсмит, уроженец Канады, преподававший физкультуру в учебном заведении Спрингфилда, что в штате Массачусетс. Нейсмит решил чем-то занять ребятню в период зимнего «простоя» между осенним футбольным сезоном и весенним бейсбольным. Он приделал к противоположным стенам в зале по корзине для персиков и предложил студентам бросать в них круглый «соккерный» мяч.

Утверждается, что в Соединенных Штатах родились и такие спортивные забавы, как сквош, серфинг, дельтапланеризм, водные лыжи. Но на самом деле уверенности в американском «патенте» на все это, включая и баскетбол, нет. Раз за разом выясняется, что те или иные виды спорта, которые, казалось, имеют четкую «метрику» о рождении в определенном государстве и даже в определенный год, на самом деле давным-давно практиковались совсем на иных широтах, другими народами.

Возьмем футбол («соккер»). Его родоначальники вроде бы англичане. Но так думают не все. Северокорейцы утверждают, что изобрели футбол именно они, и тысячелетия назад. В китайских источниках можно прочесть, что в некое подобие современного футбола играли с незапамятных времен и в Срединной империи. Археологи отмечают, что любили пинать ногами мяч в третьем тысячелетии до нашей эры шумеры, обитавшие между Тигром и Евфратом, на территории современного Ирака. Может быть, шумеры или иные древние народы развлекались и баскетболом в придачу со сквошем?

Все это, впрочем, из области предположений, а вот то, что в современной Америке занимаются с разной степенью самозабвенности практически всеми известными человечеству видами спорта, – является непреложным фактом. Причем «Большая тройка» лидирует отнюдь не по всем параметрам. Самым посещаемым спортивным зрелищем являются лошадиные скачки. В 1970-х годах их ежегодно наблюдало воочию до 70 млн зрителей (автогонки – 45 млн, университетский футбол – 30 млн). Привлекательность скачек кроется прежде всего в тотализаторе, но ведь и другие виды спорта практикуют его (хотя многие – нелегально, например, американский футбол).

Когда мы впервые попали в США, то нам сразу бросились в глаза бегающие по улицам люди. До СССР мода бега трусцой тогда еще не дошла, да и по сей день бегунов в России немного. В нашем огромном доме на Кутузовском проспекте, с тремя тысячами жильцов, на утреннюю пробежку выходят от силы 7–8 человек. В Америке уже тогда бег трусцой (jogging) охватил значительную часть населения.

В американских городах мало пешеходов – люди предпочитают ездить на машинах, объясняя эту привычку тем, что, во-первых, так передвигаться быстрее, а во-вторых, безопаснее. Когда мы шагали по жилым кварталам Сан-Франциско, то встречали главным образом бегунов.

Первым на дистанцию выходил гражданин по имени Келли Уайт. Он вставал в два ночи и тут же бежал к берегу залива, до которого было четыре километра. Достигнув берега, К. Уайт бросался в ледяную стихию и переплывал двухкилометровый залив. Не обтираясь, взбирался на гору и по мосту Золотые Ворота прибегал назад в Сан-Франциско. «Зарядка» продолжалась около пяти часов подряд и завершалась к семи утра, когда Уайт принимал душ, завтракал и отправлялся на службу.

Келли Уайт, конечно, уникален. Основная масса бегунов стартовала в 5:30 – 6 утра. Бегали семьями – от деда до внука, дружескими компаниями, с собаками (иногда с выводками собак). Одни десять минут, другие – час, третьи – пару часов. Раз в год устраивался городской забег, в котором участвовало до 70 тыс. человек (т. е. 10 % населения Сан-Франциско), в том числе восьмидесятилетние старики и малолетние дети.

Всего в США к концу 1970-х годов бегало 10 млн человек, причем 50 тыс. из них – на марафонскую дистанцию. Увлечение бегом трусцой достигло таких гигантских масштабов, что это явление стали называть социальной революцией, под стать «революции наркотиков» в 1960-х годах и «сексуальной революции» начала 1970-х годов. Особенность «революции бега» заключалась лишь в том, что она способствовала укреплению здоровья, а не наоборот.

Появилась масса литературы, посвященной бегу: научные монографии, популярные брошюры, пособия, дневники преуспевающих бегунов, каталоги и даже целые энциклопедии. Как-то мы насчитали в сан-францисском книжном магазине средней руки 22 издания на тему бега. Многие из них из месяца в месяц фигурировали в списках самых читаемых книг. Разбирали эту литературу, словно дефицитную колбасу в советских продмагах.

Родоначальником моды на бег трусцой стал доктор Кеннет Купер, разработавший в 1960-х годах теорию аэробики. Главный принцип аэробики – тренировка собственного тела на основе потребления больших количеств кислорода в течение определенного периода времени, по меньшей мере от 20 до 45 минут трижды в неделю. Самый оптимальный способ обеспечения нормального состояния сердечно-сосудистой системы, писал доктор Купер, а за ним другие авторы, – бег. 6 миль пробежки в неделю дают такой же эффект, как 30 миль езды на велосипеде, 15 миль ходьбы и 1,5 мили плавания. Получается, что на единицу времени человек получает больше всего пользы именно от бега. 6 миль можно пробежать за 60–70 минут, а для проплытия 1,5 мили потребуется 130–140 минут. Езда на велосипеде и ходьба требуют еще больших инвестиций времени.

В литературе обосновывалось, что бег поможет нации избавиться от «убийцы № 1» – сердечных болезней, а заодно от язв, головных болей, бессонницы, запоров, ревматизма, одышки, жировых образований. Утверждалось, что даже бег на месте в течение 5 минут в день может спасти жизнь. Указывалось и на то, что jogging способствует выделению гормона, который резко улучшает настроение человека, повышает его жизненный тонус. Тем, кто был физически не в состоянии бегать, рекомендовалось ходить и еще раз ходить.

Не все, однако, испытывали восторг от новой моды. Некоторые врачи доказывали, что бегать вредно, что от монотонного, повторяющегося отталкивания от земли сотрясаются и страдают внутренние органы.

Давали и более суровые оценки бега и спорта вообще. В книге «Поведение типа «А» и ваше сердце» доктора Фридман и Розенман заявляли, например, что ежегодно десятки тысяч американцев средних лет гибнут из-за сердечных приступов, спровоцированных увлечением физкультурой. К смерти приводят якобы игра в теннис, ручной мяч и баскетбол, катание на коньках, но самым опасным «убийцей» авторы книги назвали именно бег трусцой.

«Бег, – отмечалось в книге, – превращает людей в машину. Машина пыхтит, продвигаясь вперед с единственной целью пробежать чуть быстрее, чем вчера. И единственное удовольствие, которое получает бегун-машина, это чувство облегчения оттого, что очередной забег наконец закончен. Если кто-то захотел бы придумать специальное упражнение для уничтожения людей, склонных к сердечным приступам, то бег был бы идеальным средством достижения столь антигуманной цели».

Тем не менее американцы бегали все больше и больше. Первыми почувствовали пользу от нового увлечения владельцы магазинов спортивной одежды. Продажи спортивных костюмов, трусов, маек и кроссовок взлетели до небес. Но сейчас, пару десятилетий спустя, надо признать, что пользу получила и вся нация: количество заболеваний сердечно-сосудистой системы уменьшилось за этот период на 20 %! Бег трусцой, безусловно, внес вклад в данную тенденцию.

Существует, правда, статистика, свидетельствующая о том, что обычные люди в США живут дольше, чем спортсмены, особенно футболисты, бейсболисты, баскетболисты. Сторонники физкультуры и спорта разъясняют ситуацию следующим образом: дело не в нагрузках атлетов, а в их конституции (широкие плечи, массивная фигура). Люди с такой конституцией вообще живут меньше (даже если они никогда не дружили со спортом), чем их ровесники хрупкого телосложения (высокие и худые) или коротышки-толстячки. И в любом случае, добавляют энтузиасты, физкультура, может быть, и не продлевает жизнь, но делает ее гораздо более приятной и плодотворной.

В СССР тоже начали в 1970-е годы писать о пользе бега. Известный врач Амосов выпустил трактат под названием «Бегом от инфаркта». Народ в этой связи шутил: «бегом к инфаркту», и не очень слушал полезные советы. Не до бега было. Если американцам, разъезжавшим на личных машинах, грозила гиподинамия, то советским людям досаждали физические перегрузки. Они ездили в переполненном общественном транспорте, бегали по магазинам, часами простаивали в утомительных очередях, таскали полные сумки приобретенного по случаю дефицита. И мужчины, и особенно женщины. Так что упражнений хватало без бега трусцой.

Однако дело, видимо, не только в нагрузках, но и в традициях. Когда мы приехали на работу в Китай в 1982 году, то открыли для себя, что китайцы спозаранку занимаются физкультурой, несмотря на жизнь, изобилующую физическими нагрузками. Достаточно сказать, что китайцы ежедневно по несколько часов проводили в седле велосипеда, крутя педалями. И тяжести перемещали ничуть не меньше, чем советские граждане. Приходилось порой удивляться, как тщедушная старушка тащит на собственном горбу мешок с капустой или кучу ратанговых стульев.

Тем не менее еще до восхода солнца, в темноте мириады пекинцев высыпали в парки, аллеи, переулки и начинали разминаться. Одни медленно извивались, исполняя пируэты традиционной гимнастики тайцзицюань, другие выполняли дыхательные упражнения по системе цигун, третьи размахивали красочными мячами и веерами, кто-то, словно в балетной школе, растягивал в шпагате ноги. Причем среди физкультурников, в отличие от США, преобладали пожилые люди, включая самых настоящих стариков и старух.

В нынешние времена упражняющихся по утрам в Пекине и других китайских городах стало еще больше. Наряду с прежними формами разминки практикуются новые. Граждане, прежде всего зрелого возраста, собираются на площадях, включают музыку и приглашают друг друга на танец. Некоторые пляшут сами по себе. Появилось в КНР и немало любителей бега трусцой.

Если кто перещеголял американцев и китайцев в пристрастии к утреннему моциону, так это австралийцы. Создается впечатление, что в их столице, Канберре, бегают все и все время. В административном центре города, рядом со зданиями парламента, министерств и ведомств, пик беготни приходится на обеденное время. Политики и чиновники всех рангов используют перерыв не для успокоения и насыщения организма, а для его встряски и сжигания калорий. После прибытия на научную стажировку в местную Академию вооруженных сил мы дня два не могли встретиться не только с деканом, но и с его секретаршей. Оба то бегали, то играли в теннис, то отправлялись поплавать в бассейн.

Американцы тоже не только бегают. Вблизи нашего генконсульства имелся как минимум десяток общественных спортивных комплексов. Просторных, хорошо оборудованных, с аренами на открытом воздухе и под крышей. С самого раннего утра и до поздней ночи там резвилась публика всех возрастов – играла в теннис, футбол, бейсбол, баскетбол, волейбол. Мы, советские дипломаты, тоже регулярно посещали эти комплексы.

В одном из них, расположенном на территории штаб-квартиры 6-й сухопутной армии США, мерились силами на шикарном зеленом поле в «соккер». Поле предназначалось для бейсболистов, поэтому мы занимали половину пространства. Выставляли небольшие ворота, изготовленные консульскими умельцами, и гоняли мяч до изнеможения. Иногда он залетал на бейсбольную половину, а миниатюрный мячик бейсболистов – на нашу. Особых инцидентов, однако, не возникало.

Однажды на наш матч пожаловали сотрудники банка «Уэллс Фарго». Сказали, что родом они из Германии, любят «соккер» и хотели бы бросить вызов команде генконсульства. Договорились сыграть на настоящем футбольном поле стандартных размеров. Таких полей в Сан-Франциско насчитывалось около 50, немало, но оказалось, что энтузиастов «соккера» развелось в городе еще больше. Пришлось записываться в очередь и ждать около месяца. В конце концов игра состоялась, после нее устроили совместный банкет. Там порешили соревноваться и дальше. Вскоре у нас появились новые оппоненты, команда девушек-школьниц. Играли они здорово, особенно капитан команды Франческа, которая умудрялась за счет дриблинга проходить всю нашу крупногабаритную (стокилограммовые мужики) защиту.

Несмотря на изъяны в обороне, молва о команде генконсульства разнеслась так широко, что нас пригласили играть в другой город, в Менло-Парк. На «бой» вызвала местная любительская команда, состоящая из футбольных тренеров и судей. После игры еженедельник «Соккер Америка» опубликовал статью под заголовком: «Разрядка международной напряженности сохраняется, несмотря на поражение советской команды».

В статье, в частности, говорилось: «Представитель Организации американского юношеского футбола (AYSO) Джим Мэдисон договорился с советским консулом Евгением Бажановым о товарищеском матче… Мэдисон думал про себя: “Выберемся ли мы из этой ситуации так, чтобы не разрушить отношения с СССР? Ведь эти русские, наверное, начали играть в футбол еще в своих колыбелях! Что об этом матче подумает ФБР? А как отреагирует ФИФА, с которой мы не проконсультировались?”.

Но пути назад уже не было. Назначена дата. Выбран приличный стадион «Бюргесс парк» в городе Менло-Парк, что в черте зоны, за пределы которой советские дипломаты из-за каких-то странных махинаций госдепартамента не могут выезжать. Русские будут, конечно, в красной форме, команда AYSO – в белой.

День игры стремительно приближался, а американских игроков продолжали терзать страхи. ЦСКА недавно прошел через оборону сборной США словно нож сквозь масло. Киевское «Динамо» предстало во всем блеске своего мастерства, когда несколько лет назад противостояло команде «Окленд Клипперс». Может быть, игроки генконсульства старше и опытнее нас? Моложе и в лучшей физической кондиции? Более сыгранны, чем американская команда? Неужели уже к перерыву мы будем посрамлены? Не случится ли так, что неправильный штрафной из-за мнимой игры рукой разрушит переговоры по разоружению между Москвой и Вашингтоном? Кто знает, возможно, русские задавались перед игрой подобными вопросами?

Но вот настал великий день… Мяч введен в игру. Она получилась живой, равной и очень дружественной. После игры пиво, водка… Наверное, футбол в самом деле иногда способствует международному взаимопониманию.

Ах, да, какой счет, спросите вы? 4:3 в пользу AYSO.

И пока даже не появились люди из ФБР»[5]5
  Soccer-America. 1974. April 16. Р. 5.


[Закрыть].

Чем дольше находились мы в Калифорнии, тем больше удивлялись, какое количество народа играет в европейский футбол! И это число росло из года в год. Многим импонировало, что эта игра не требует больших затрат на экипировку. И все же поклонников «соккера» оставалось на несколько порядков меньше, чем тех, кто развлекался американским футболом, бейсболом, баскетболом. От обывателя в те годы можно еще было услышать бурчание относительно того, что игра в европейский футбол отдает «снобизмом», «низкопоклонством» перед заграницей.

На спортивных общественных комплексах Сан-Франциско вовсю играли в баскетбол. Я и еще один сотрудник генконсульства частенько присоединялись к местным любителям. Молодые люди произвольно делились на команды и соревновались до достижения определенного счета. Проигравшие выбывали, их сменяла другая команда, которую подбирал человек, предварительно занявший очередь. Он мог пригласить и кого-то из только что проигравших матч.

Наш уровень мастерства не уступал среднему, но если в рядах соперников играли негры, то мы тушевались. Удивительное дело, но буквально каждый из них демонстрировал виртуозную технику и головокружительную прыгучесть.

Сражались мы и в теннис – занимали очередь на общественных кортах и разыгрывали между собой партию, после чего уступали место следующей паре. Впрочем, кортов в округе было столько, что зачастую не возникало никаких очередей: входи на пустующий корт и играй. При этом поражало то, что муниципальные власти поддерживали и корты, да и общественные спортивные комплексы в целом, в самом образцовом порядке: спозаранку, еще до восхода солнца, их чистили и скоблили служащие. Подметали, стригли траву, поливали газоны, восстанавливали разметку, натягивали сетки.

Кипела спортивная жизнь и на океанском берегу: сотни молодых людей облачались в резиновые трико и мчались на досках по бурному пенистому прибою. Рядом с высоких скал слетали люди с крыльями – дельтапланеристы.

Другие устремлялись в настоящие горы, Сьерра-Невада, где функционировали многочисленные горнолыжные базы. Однажды знакомые отвезли нас на одну из самых знаменитых баз, Скво-Вэлли. В 1960 году там прошла зимняя Олимпиада, за которой я, еще будучи подростком, с замиранием сердца следил с помощью радио и газет. С тех пор название «Скво-Вэлли» воспринималось мной как нечто легендарное, связанное с великими событиями прошлого.

В дорогу запаслись цепями для колес, так как ожидались снегопад и гололед. Но цепи не понадобились. Действительно, шел сильный снег, но соответствующие службы мгновенно очищали шоссе и растапливали лед. Ехали в высоких горах, но никаких неудобств не испытывали, машина плавно неслась на высоких скоростях, словно по треку. За все годы пребывания в США, кстати, мы так ни разу не прибегли к цепям, хотя не раз пересекали в студеную зиму Сьерра-Неваду и другие высокогорные районы.

Скво-Вэлли предстал симпатичным населенным пунктом в долине, окруженной величественными снежными вершинами. Самая высокая из них называлась «Сибирь». Поразили размах горного курорта (отели, частные виллы, рестораны, развлекательные центры) и большое количество туристов. Горнолыжная экипировка стоила приличных денег, и тем не менее Скво-Вэлли наряду с другими базами заполнялся в зимний сезон до отказа. По улицам двигался сплошной поток людей всех возрастов в разноцветных костюмах с лыжами за плечом. У подъемников выстраивались длиннющие очереди.

Наши друзья катались всю субботу напролет, а мы с Наташей лишь наблюдали за происходящим. Я не то что на горных, на равнинных лыжах не очень умел кататься. В Сочи, где прошло детство, снег выпадал пару раз за зиму и тут же таял. Воспринимался он как большая диковинка, вызывал всеобщий восторг. В момент снегопада в школах даже отменяли занятия, чтобы дать детям позабавиться. Школьники высыпали на улицу, лепили из мокрого снега снежки и швыряли в прохожих. Никто не обижался, горожане от мала до велика впадали в состояние эйфории от такого чуда природы. Позднее, уже будучи студентом в Москве, я порой пытался себе представить, что было бы, если бы москвичи начали пулять друг в друга снежками где-нибудь на улице Горького или у входа в ГУМ.

В Москве я впервые наяву увидел лыжи и вскоре вынужден был прикреплять их к своим ботинкам. Нас, студентов, повезли в парк Сокольники сдавать зачет по лыжному кроссу. Преподаватель физкультуры велел сделать круг по лесу и вернуться к исходному рубежу. Вместе с общей группой я ушел со старта, но вскоре упал. Пока поднимался, стряхивал с себя снег, товарищи по лыжне скрылись из вида за деревьями.

Возобновил бег, но упал опять. Понял, что до финиша не дотяну, и решил пересечь лес по диагонали, чтобы сразу оказаться на финишной прямой. Снял лыжи, взял их под мышку и моментально провалился в глубокий снег. Не знал, что по заснеженному лесу без лыж не пройдешь. Но выхода не было, пришлось продираться по пояс в снегу к заветной прямой.

Спустя какое-то время я потерял ориентир и уже не знал, в каком направлении продолжать движение. Но тут заметил лыжню, по которой ко мне приближались две девушки. Шли они классно, быстро и красиво. Поравнявшись, остановились. Это были однокурсницы. Помогли надеть лыжи и проводили до финиша, где нас уже минут двадцать ждали преподаватель и все остальные студенты. Одну из спасительниц звали Наташа. Она-то впоследствии и стала моей женой. Но лыж я с тех пор чурался. Наташа становилась на них лишь изредка. С гор же она никогда не спускалась.

Для занятий спортом калифорнийцам необязательно было ездить в горы или добираться до океанского берега. В большинстве домов, и личных, и многоквартирных, имелись бассейны. Некоторые граждане проводили в них дни напролет. Плавали и ныряли, а затем загорали, читали, писали рядом с водоемом. Советским людям все это было в диковинку, ибо в Москве, например, в те времена функционировали лишь два городских бассейна. О личных никто и не мечтал (за исключением, быть может, высшего начальства).

Еще одной диковинкой воспринимались нами фитнес-центры. По неопытности и наивности мы вляпались с одним из них в неприятную историю. Получаем по почте приглашение посетить фитнес-центр в качестве почетных гостей. Что скрывается за этим названием, не имеем ни малейшего представления. Вначале думали, что речь идет о закрытом клубе, где выпивают и эпикурействуют. Приготовили вечернюю выходную одежду и только буквально в последний момент узнали, что такое фитнес-центр на самом деле. Решили позвать с собой коллег из генконсульства, любящих спорт. На призыв откликнулись представители технического состава, с которыми я играл по выходным в футбол.

Наша шумная компания в количестве десяти человек ввалилась в фитнес-центр. Охранник у входа лишь разинул рот от удивления. Опомнившись, поинтересовался: «Вы члены фитнес-центра?». Спутники английского не знали, поэтому я ответил за всех, что мы – по приглашению. В этот момент навстречу вышел улыбающийся менеджер и, узнав, откуда мы, великодушно провел советских гостей по спортзалу, порекомендовал попариться в сауне.

Вначале мы упражнялись на замысловатых снарядах, которых никогда прежде не видели: дорожки для бега на месте, наклонные плоскости с эспандерами, центрифуги. Подустав, перешли в сауну, где ребята распили принесенную с собой водку и начали горланить песни.

Сотрудники центра нервничали, но шум терпели. Одновременно один из тренеров начал уговаривать меня вступить в члены фитнес-центра. Снял метрические данные: рост, вес, объем талии и пр. Объяснил, как следует тренироваться, чтобы улучшить фигуру, сбросить лишний вес, повысить функциональные показатели.

Через несколько дней получаю из центра счет на 350 долларов. В счете указано, что я должен оплатить членские взносы за год. Решил, что произошло недоразумение, счет проигнорировал. Но вскоре раздается телефонный звонок. Представитель фитнес-центра интересуется, когда долг будет погашен. Отвечаю, что не собираюсь вступать в члены. Голос по телефону возражает: «Вы уже вступили в наши ряды. Осталось только выполнить финансовые обязательства».

Целые полгода менеджмент фитнес-центра атаковал меня требованиями «погасить задолженность». Поскольку я не поддавался, зазвучала угроза подать в суд. Парировал аргументами о своем дипломатическом иммунитете. В конечном счете меня оставили в покое. Но с тех пор я обходил все фитнес-центры стороной и немедленно выбрасывал в мусорник любое приглашение посетить бесплатно, в качестве «почетного гостя», какое-то коммерческое заведение или мероприятие. Привычка выручает и в сегодняшней Москве, где подобные «халявные» зазывания тоже стали нормой.

Сравнивая нынешнюю ситуацию в России и США, надо отметить, что за океаном фитнес-центры давно уже стали доступными самым широким слоям населения, а у нас ими пользуется лишь узкая прослойка богатых. Гораздо большее число людей вовлечено в Америке в игру в гольф и сквош, горный туризм.

Уже в 1970-е годы очень многие американцы начали считать калории: сколько потребляется и сколько расходуется. Мы, кстати, именно в Сан-Франциско впервые в жизни узнали о важности такого подсчета и сами занялись им. Я начал бегать по утрам, ограничивать себя в еде. Нельзя сказать, что мы превратились в фанатов этого дела, аскетов. Но определенную культуру регулярного занятия спортом и питания приобрели под влиянием американской среды. Такая культура позволяет гражданам США меньше болеть и дольше жить, чем россиянам.

Хотя и в Америке до идеала далеко. Достаточно вспомнить, что бывший президент Билл Клинтон, несмотря на сравнительную молодость (57 лет) и многолетнюю привычку бегать по утрам, перенес в 2004 году серьезную операцию на сердце. Врачи объясняют болезнь Клинтона тем, что он любит жирную пищу и никогда в ней себе не отказывал.

В последние годы в США бросается в глаза большое число безобразно толстых людей. В чем дело? Увлечение дешевой, «пластиковой» пищей «Макдоналдсов»? Засоренность многих продовольственных изделий некачественными пищевыми добавками? Однозначного объяснения нового феномена не дается. Некоторые специалисты считают, что ожирение детей – следствие использования матерями противозачаточных средств.

В прошлом американцы, да и многие другие иностранцы, от французов до китайцев, подхихикивали над полнотой наших женщин. Сейчас россияне смеются над пузачами-американцами. Правда, статистика свидетельствует, что и в США, и в России 2/3 населения страдает от избыточного веса.

Статистика показывает также, что, несмотря на наблюдавшееся нами в Калифорнии обилие спортплощадок и упражняющихся, большинство американцев все же, вступив в зрелую пору жизни, не жалует физкультуру вниманием. И некоторые при этом живут долго. Мы не раз слышали от знакомых из-за океана насмешливые ремарки типа: «всякий раз, когда мне хочется размяться, я ложусь на кровать и валяюсь на ней, пока безумное желание не улетучится»; «единственное упражнение, которое я делаю, – тянусь за второй порцией мартини»; «я упражняюсь лишь в тех случаях, когда на похоронах несу гроб очередного приятеля, активно занимавшегося спортом».

Почему же американцы по достижении зрелого возраста забрасывают спорт и физкультуру? Объясняется этот феномен рядом причин.

Первая – психологическая. Гражданин США с детства приучен к мысли, что достойные, «королевские» виды спорта – это футбол, бейсбол, баскетбол и хоккей. Но после тридцати лет ими по-настоящему не позанимаешься, вот люди и забрасывают физические упражнения.

Вторая причина заключается в том, что спортивные программы в учебных заведениях ориентированы на организацию зрелищных мероприятий, а не на физвоспитание подрастающего поколения. Большинство учащихся не участвует в постановке этих зрелищ (футбольных матчей и т. д.) и, как следствие, не вырабатывает вкуса и привычки заниматься физкультурой.

Те же ребята, которые достигли в университетские годы спортивных вершин, отходят от спорта, как только начинают ощущать снижение собственных кондиций. Им неприятно проигрывать.

Как это ни покажется странным, но жалуются в США и на то, что местные власти не желают тратить деньги на спортивные сооружения для населения. Средства, мол, «вбухиваются» в супердорогие стадионы для профессиональных команд, а о теннисных кортах, баскетбольных площадках никто и не вспоминает. К тому же, детям не прививают осознание важности физических упражнений, привычку к ним. В итоге, дескать, в Англии, Германии, Голландии и во многих других странах взрослое население ведет гораздо более активный образ жизни, чем в США. Американцы якобы находятся где-то в середине мирового рейтинга по этому показателю.

В сравнении с СССР и сегодняшней Россией, однако, ситуация с общественными спортивными комплексами и с числом занимающихся физкультурой выглядела и выглядит в США весьма неплохо. Более того, как я уже пытался сказать выше, эта ситуация нас, советских дипломатов, глубоко впечатляла в 1970-е годы.

Попав в США, я заинтересовался детско-юношеским спортом. Сам с ранних лет увлекался различными видами, и хотелось сравнить реальное положение дел в этой области в двух странах. Оказалось, что в чем-то оно совпадало, а в чем-то существенно расходилось. Но главное – и здесь, и там спорт принимал в свои объятия все-таки немалое число подростков.

В Сочи спорт подразделялся на «дикий» (самодеятельный, дворовой) и организованный (в общеобразовательной школе, а также в секциях детской спортивной школы – ДСШ и спортивных обществ). Для меня все началось с «дикого» футбола. Мальчишки из нашего трехэтажного дома и соседних хибар собирались в Лесном переулке и часами гоняли мяч. Вскоре появился соперник – сверстники с расположенной неподалеку Малой Приреченской улицы. Игры проводились поочередно в нашем переулке и на их улице. Оба «поля» представляли собой немощеную, всю в пыли и камнях, проезжую часть. Ворота обозначались двумя булыжниками. Мяч использовали резиновый, с пупырышками. На кожаный не хватало средств, да к тому же он быстрее стирался бы на упомянутом выше «газоне».

К играм с малоприреченцами мы относились как к принципиальным, серьезным сражениям. Накануне я, бывало, не мог заснуть, так волновался. Соперники рисовались в сознании как грозные «псы-рыцари», с которыми дружины Александра Невского сошлись в смертном бою на льду Чудского озера. Я даже не знал имен игроков чужой команды, и их лица казались мне одинаковыми.

Бились мы до полного изнеможения, возвращаясь домой в ссадинах, синяках, кровоподтеках. Когда выигрывали, почти безумели от счастья, поражения же приводили нас в глубокую депрессию, растягивавшуюся порой до следующего матча. Я по собственной инициативе вел таблицу, фиксируя не только даты и счета игр, но и состав нашей команды, авторов голов. Ребята за это дразнили меня «чернильной душой», но в таблицу порой заглядывали.

Со временем пыльные «поля» перестали всех устраивать. По ним, помимо всего прочего, иногда проносились машины, а по воскресеньям в Лесном переулке устраивалась барахолка. Мы перенесли игры на так называемый аэродром.

По другую сторону реки Сочи располагалось огромное поле. В прошлом оно использовалось для взлетов и посадок небольших самолетов, прозванных в народе «кукурузниками». В наше время самолеты появлялись там редко, и зимой поле переходило в распоряжение ведущих футбольных команд страны, проводивших предсезонный сбор на юге. Одновременно на «аэродроме» могло тренироваться сразу с десяток команд.

После отъезда мастеров «аэродром» начинал зарастать сорняками, но оставались прогалины, там мы и стали гонять мяч. Однако наслаждаться почти настоящим футбольным газоном довелось недолго. На «аэродроме» появлялись шайки подростков, которые жгли костры, пили и играли в карты. Какое-то время они на нас не обращали внимания, но однажды предложили сыграть в футбол. Мы с малоприреченцами выставили объединенную команду, которая легко переиграла соперников. Те немедленно полезли в драку, им на подмогу бросились члены других шаек. У некоторых в руках были палки, блеснули на солнце и лезвия ножей.

Больше на «аэродром» мы не ходили, тем более что вскоре в этом отпала надобность. Почти все игроки нашей команды записались в футбольную секцию ДСШ. Занятия проводились на единственном стадионе города, который был расположен в десяти минутах ходьбы от нашего дома и рядом с главным пляжем – Ривьерским.

Тренировал юных футболистов Петр Исаевич Гаврилов (будучи греком, позднее он сменил фамилию на Гаврилиади). Это был настоящий энтузиаст своего дела, жесткий, крикливый, но любивший мальчишек и футбол до беспамятства. Он пользовался непререкаемым авторитетом у подопечных и воспринимался как величайший знаток футбола. Я и сейчас вспоминаю его как тренера с большой буквы, и порой мне кажется, что, возьми Петр Исаевич футбольную сборную России в свои руки, она заиграла бы.

Петр Исаевич опытным взглядом сразу разбил новобранцев на два состава, первый – лучший, второй – похуже. Организовал двустороннюю игру, а затем стал дотошно вдалбливать в мальчишеские головы азы футбола. Учил останавливать мяч, пасовать, обводить, бить, открываться. Вскоре двум детским составам разрешили сыграть между собой укороченный (15 мин) показательный тайм перед встречей взрослых команд. Стадион был забит до отказа. Из кабинета директора, расположенного на верхнем этаже башни, за событиями на поле наблюдали и мои родители.

Я играл левого полусреднего, и лишь раз до меня дошел мяч. Ткнул его перед собой и помчался по левому флангу. Мчался недолго, мяч защитники отобрали. Отец дома подшучивал над моей невыразительной игрой. Я был очень расстроен, но на следующее утро прочел в местной газете хвалебное описание нашего поединка. «Зрители увидели на поле, – писала газета, – будущих мастеров отечественного футбола».

Я пришел в восторг. Оказывается, мы все-таки здорово играем в футбол и у нас блестящее спортивное будущее! И, действительно, кое-кто из моих ровесников впоследствии сделал неплохую карьеру. Сосед по дому и приятель Володя Морданёв, например. Он с самого начала выделялся в дворовой команде, играл технично, красиво, с этаким стрельцовским чувством превосходства. Из юношеского футбола Володю пригласили в команду мастеров. Просматривали его даже в московском «Спартаке» и наверняка оставили бы в команде, если бы не пристрастие парня к спиртному.

Другой сверстник, Джемал Силагадзе, закрепился-таки в столичном «Спартаке» и несколько лет выходил на поле за основной состав. В детстве его мастерство представлялось мне, да и не только мне, просто божественным. Отнять у Джемала мяч было невозможно, бил он точно и мягко, словно бросал рукой, в скорости ему тоже не находилось равных.

В моем сознании Джемал с сочинских времен оставался кудесником под стать лучшим бразильским игрокам, чьи имена гремели в конце 1950-х – начале 1960-х годов на весь мир: Диди, Вава, Гарринча, Пеле. Но когда я увидел Силагадзе по телевизору в рядах «Спартака», понял, что детские восторги были все-таки преувеличенными. Смотрелся он на фоне лучших мастеров СССР середнячком.

Что касается меня, то я из футбольной секции ДСШ ушел. Надоело сидеть в запасе, да и появились другие увлечения. Но в школе продолжал гонять мяч. Играли мы на баскетбольной площадке перед школой. Опоры баскетбольных щитов служили воротами. Бегали прямо в обычной одежде, пачкая ее до безобразия. Но это еще полбеды. Хуже было то, что рядом с баскетбольной площадкой шла асфальтированная дорожка в здание школы. Как только там появлялась очередная учительница, мяч по какой-то необъяснимой причине летел (словно управляемая ракета) в ее сторону и обязательно находил голову дамы. Особенно доставалось молоденькой учительнице литературы. Как минимум 5–6 попаданий в нее до сих пор стоят у меня перед глазами, причем дважды эти «мастерские» удары наносил лично я.

Разгневанное школьное начальство немедленно накладывало запрет на футбольные баталии. Тогда мы перемещались в холл на втором этаже школы, куда выходили классные комнаты. Играли теннисным мячиком, он тоже резво летал и поражал самые неподходящие цели: окна, люстру, нижнюю часть спины завуча. После очередных репрессалий перешли с теннисного мяча на яблоки, огрызки от яблок, спичечные коробки.

Кроме такого своеобразного мини-футбола практиковали и совсем уж экстремальные виды «спорта». Первым был так называемый жучок. Один из школьников становился к остальным спиной, заводил за спину руки и раскрывал прижатые друг к другу ладони. Кто-нибудь из игравших бил по ладоням и все, подняв вверх большой палец правой руки, начинали жужжать. Получивший по ладоням должен был догадаться, кто его обидчик. Если отгадывал, то уступал опознанному свое место на «эшафоте».

На первых порах, как и положено, удары по ладоням ладонями и наносились. Но постепенно стали бить ногами, портфелями и всем чем попало, при этом устраивая между собой потасовку за право нанести удар. Таким образом, «жучок» выродился в очень вольную борьбу с участием одновременно 12–15 юношей. Доигрались мы до того, что раскрошили угол стены в классной комнате. Но не испугались содеянного, а, наоборот, принялись разламывать стену дальше.

Кончилось все тем, что учителя заперли нас в школе и держали до тех пор, пока туда не потянулись обеспокоенные родители. Их и заставили ремонтировать стену. Но мы так и не угомонились, выдумали себе новое развлечение.

Как только звенел звонок на перемену и учитель покидал класс, выпроваживали оттуда девчонок и затевали игру в «ловитки». Один гонялся за остальными, чтобы дотронуться до кого-то («запятнать») и передать «запятнанному» роль ловца. Бегали не только по полу, но и по учительскому столу и партам, переворачивая их со всем содержимым. Когда перемена заканчивалась, класс выглядел как поле битвы. Пол был усыпан разорванными учебниками и тетрадями, растерзанными портфелями, раздавленными ручками. Парты лежали на боку или вообще находились в перевернутом состоянии.

Как-то учитель, войдя в класс и увидев этот омерзительный погром, заметил: «Осталось только пройтись по потолку». Уже на следующей перемене данный трюк был проделан. Товарищи подняли меня и я, надев на руки туфли, сделал отчетливые отпечатки подошв на отштукатуренном потолке.

Это явилось последней каплей, переполнившей чашу терпения администрации. Наш класс лишили комнаты. Мы стали кочевать: когда тот или иной класс отправлялся в кабинет физики, химии или ботаники, мы занимали его комнату. Такой порядок сохранялся довольно долго, но в конце концов нас простили и вернули нам постоянную классную комнату.

Выплескивали адреналин и другими выходками. Володя Сафаров, сын очень уважаемого педагога, а позднее ответственной сотрудницы сочинского Горисполкома, любил швырять предметы мебели в окно. Однажды пущенный им стул чуть не попал в проходившего внизу чертежника. В следующий раз Володя кинул чем-то в плафон над учительским столом. Плафон треснул, но продолжал висеть. А на уроке черчения взял и развалился. И опять наш чертежник лишь чудом остался невредимым. В довершение всего этот тихий и безобидный человек был однажды забрызган чернилами. Он явился на урок в белом костюме и, как только повернулся лицом к доске, кто-то стряхнул на него авторучку.

И чертежник, и остальные учителя периодически подвергались и другой пытке: класс начинал мычать и мычал до тех пор, пока педагог не выбегал вон. Самое же садистское мероприятие предназначалось завучу школы, строгому и, как нам казалось, вредному пожилому дядьке. Он имел обыкновение ставить оценки с минусом и, как следствие, заработал кличку «Минус». У завуча не было левой руки, он ходил с пустым рукавом, вставленным в карман пиджака. Так вот, когда «Минус» входил в комнату, чтобы преподать урок географии, юношеская часть класса встречала его с пустым рукавом рубашки, кофты или пиджака.

Сейчас все эти проделки вспоминаются как дикие мерзости, а тогда… Тогда мы просто веселились. И не только в школе, но и в собственном доме. В один прекрасный день мальчишки решили сыграть в чапаевцев. Накинули на манер бурок на плечи плащи, вооружились деревянными саблями, как только стемнело, высыпали во двор и принялись рубить зеленые насаждения. А насаждения были там замечательные: сливовые, персиковые, черешневые, хурмовые, гранатовые деревья, банановые пальмы, хризантемы, гладиолусы, розы.

Все порубили, а когда проснулись, то увидели, что по двору, превратившемуся в свалку веток, листьев, плодов, цветов, рыскает большая группа милиционеров и людей в штатском. Найти виновников побоища им так и не удалось.

Экстремальные забавы увлекали и наших сверстников. Как-то родители взяли меня с собой в гости к директору санатория, расположенного в районе, называвшемся Новые Сочи. Пока взрослые обедали, мы с сыном хозяина и его приятелями пошли погулять. Не успели углубиться в рощу, как оттуда в нас полетели булыжники. Мы прижались к земле, отползли в овраг и принялись оттуда «отстреливаться» такими же булыжниками. «Перестрелка» продолжалась с полчаса, к счастью, никто из нас не пострадал. Что касается противной стороны, то об их возможных потерях мы информации не имели. Мне же товарищи по «команде» потом разъяснили, что подобные «состязания» между ними и мальчишками из соседнего квартала происходят регулярно.

В общеобразовательной школе подрастающему поколению прививались более цивилизованные формы физкультуры и спорта. По утрам в школьном дворе устраивалась гимнастика. Под музыку, с инструктором и прямо в обычной одежде. Дети не столько разминались, сколько обменивались новостями, подшучивали друг над другом. Мальчишки дразнили девчонок.

Уроки физкультуры проходили серьезнее. Нас обучали навыкам различных видов спорта. Не обходилось без травм. Я, прыгая через гимнастического «козла», сломал руку. В другой раз учитель физкультуры Леонид Михайлович заставил меня боксировать с ним на глазах у всего класса. Мужчиной он был крупным и сильным, и когда я раздразнил его дерзкими наскоками, перешел в мощное контрнаступление, обрушив на меня град ударов. Я устоял, но долго потом приходил в себя.

Особое место в спортивной жизни школы занимал баскетбол. Именно в этом виде спорта учебные заведения города состязались наиболее регулярно и страстно. Правда, интересовались соревнованиями далеко не все. Из учительского состава, кроме физрука, о них почти никто и не догадывался. В стороне оставались родители. Но зато мы, ребята, отдавались баскетболу с головой. Болели же за нас одноклассницы.

В средних классах (с пятого по восьмой) мы со сверстниками еще не могли участвовать в городском первенстве. Поэтому устраивали поединки между собой – на всю площадку или одно кольцо, оттачивали мастерство с помощью специальных игр («минус пять», «усы» и т. п.). Периодически вызывали «на дуэль» сверстников из других школ. И болели за старших товарищей, защищавших честь школы на городском первенстве.

Я с удовольствием следил за действиями многих баскетболистов, видя в них больших мастеров. Особый восторг вызывала команда школы № 2. До сих пор помню все фамилии ее игроков и не могу избавиться от их восприятия детскими глазами. С тех пор я повидал в действии всех баскетбольных «звезд» планеты нескольких поколений, но все равно сборная сочинской школы № 2 начала 1960-х годов представляется мне самой классной, элегантной.

Ребята из этой команды запомнились еще как чистенькие, аккуратненькие и очень интеллигентные. Более породистые, чем все остальные в нашем городе. Но даже в такой компании выделялся паренек, поджарый, загорелый, прекрасно одевавшийся, а главное, замечательно игравший. Фамилия его была Аполлонов, и я его воспринимал как настоящего баскетбольного бога. В памяти осталось, что он бросал в корзину без промаха, виртуозно проходил под кольцо сквозь любую защиту, отдавал филигранные пасы.

Как-то в товарищеском матче со сборной школы № 2 на их площадке с потрескавшимся асфальтом и допотопными щитами я отличился: забросил соперникам чуть ли не два десятка мячей, и мы выиграли. После игры удивленный Аполлонов заметил в мой адрес: «Сильный игрок, выиграть у такого на первенстве города будет непросто!».

От похвалы кумира впал в эйфорию, которая, впрочем, продолжалась недолго. Уже следующий матч с другим, более слабым, соперником я провалил. Такие перепады в уровне игры были для меня типичны. Порой действовал на площадке столь удачно, что чужие тренеры и игроки наперебой пророчили мне большое баскетбольное будущее. Но за каждым хорошим выступлением, как правило, следовала череда бесцветных, откровенно слабых. Главная же беда заключалась в том, что сбои приходились на самые важные матчи.

В старших классах у нас сложилась неплохая команда, но мы так ни разу не сумели выиграть первенство города. Хотя очень хотели и очень старались. Однажды почти добрались до цели. В остром полуфинале уступили сильной команде школы № 7, но смогли доказать, что за соперника выступил игрок, чей возраст превосходил допустимый лимит. Чтобы выяснить истинный возраст парня сходили даже в городской ЗАГС, отыскали там запись о дате его рождения.

Нашу команду после длительных разбирательств пропустили в финал. Готовились к нему как к решающему матчу на кубок планеты. Тренировались с утра до вечера, шлифовали технику, отрабатывали тактику, повышали физические кондиции. Настраивались психологически. В частности, по совету одного знатока часами смотрели на деревья и кусты – зеленый цвет якобы способствовал расслаблению нервной системы.

Но все старания оказались напрасными. В присутствии 20 девочек из нашей школы и примерно такого же количества болельщиков со стороны соперников команде уже упоминавшейся школы № 2 мы крупно продули. Меня мяч не слушался совсем и даже из-под кольца умудрялся не попадать.

И тем не менее в баскетбол я играл все школьные годы. Какое-то время посещал баскетбольную секцию ДСШ. Пару раз выступил за сборную города. Но из секции ушел, когда тренер вознамерился с моей помощью решить квартирный вопрос. Стал просить, чтобы я повлиял на отца, в то время председателя сочинского Горисполкома, т. е. мэра.

Из баскетбольной секции перешел в легкоатлетическую, тем более что меня туда уже давно зазывали два приятеля по дому, которые самозабвенно и довольно успешно занимались этим замечательным видом спорта. Наблюдая, как один из соседей стремительно бежит стометровку, а второй элегантно прыгает тройным, я все более заражался желанием пойти по их стопам.

Помог случай. На очередном школьном первенстве города меня заявили бежать дистанцию 400 метров. Никогда ее не бегал, но раз физрук сказал надо, значит надо. В конце концов, что такое какие-то 400 метров, когда за одну игру в футбол или баскетбол я набегал с десяток километров!

И вот старт. Раздался выстрел стартера, побежали. Я сразу набрал полную мощь и резко вырвался вперед. К середине дистанции опережал соперников уже метров на двадцать. Позднее узнал, что шел с превышением графика рекорда Краснодарского края. Тренеры и немногочисленные болельщики на трибунах обомлели: никак в городе рождается новая «звезда»!

Но тут я почувствовал, что силы быстро меня оставляют. Дыхание сбилось, перед глазами поплыли темные круги. Окончательно добили крики физрука из школы № 8, нашей соперницы, Сергея Федоровича. Он начал громко скандировать своим зычным и хриплым голосом: «Он нажрался, догоняйте! Он нажрался, догоняйте!». И скандировал негодник до тех пор, пока меня, действительно, не догнали.

Раздосадованный неудачей, я решил заняться легкой атлетикой всерьез. Записался в легкоатлетическую секцию ДСШ. Тренеры (их в секции было двое) рекомендовали взять курс на десятиборье, телосложение, мол, подходило. Но я увлекся только тремя видами и почти исключительно ими занимался – прыжки в высоту, тройной, толкание ядра. Тренировок в секции не хватало, и я продолжал муштровать себя во дворе собственного дома.

Там была песочная площадка, в середине которой росла красивая ива. В детстве мы с приятелями строили на площадке песочные замки. Теперь же стали использовать «песочник» для толкания ядра. Отступали от края площадки на максимально возможное расстояние, до кустарников, и пускали снаряд в песок. Занятие это было рискованное. Между «песочником» и кустарником пролегала центральная аллея, ведущая к дому. По ней постоянно кто-то шел, рискуя получить ядром по голове. Слава богу, такого ни разу не случилось, но зато ядро, словно заколдованное, регулярно угождало в ствол ивы. Некоторые из соседей поднимали шум, требовали прекратить «хулиганство». Но мы продолжали швырять ядро и со временем так натренировались, что снаряд стал вылетать за пределы «песочника» и дробить асфальт с другой его стороны.

Там же, у «песочника», практиковались в прыжках в высоту, выполняли различные упражнения – отжимались от земли, запрыгивали на скамейки, предназначенные для сидения старушек. Нашли где-то ржавую штангу. Стали поднимать ее. Я так наловчился, что мог выжать штангу 50 раз, больше, чем взрослые дядьки, которые порой решались посостязаться с нами. Наслаждаясь своей мощью, на глазах у соседей и прохожих толкал снаряд одной рукой.

Начинал тренировки ранним утром, иногда с напарником, чаще один. Бегал, прыгал, бряцал штангой, толкал ядро. После школы продолжал тренировки уже всегда в компании. А вечером, когда наступала темнота, бежал с кем-то из приятелей на городской стадион. «Наматывали» там круги, а затем бегом же возвращались домой.

В школе тоже не забывал о легкой атлетике. Временами увлечение ею отодвигало на задний план футбол и баскетбол. На всех переменах, и особенно в дни практики на сочинской мебельной фабрике, мы с одноклассниками состязались в прыжках в длину. Помимо одинарного и тройного прыжков, выдумали двойной, четверной, пятерной и даже десятерной. Почти по всем этим видам я стабильно занимал второе место (после непобедимого долговязого Бориса Пантелеймонова). И очень гордился своими результатами.

Перед глазами у меня постоянно стоял образ мальчика-шотландца из фильма «О’Рейли». Посмотрел эту кинокартину, наверное, раз десять и до сих пор помню ее почти наизусть (удивительно, что в своей взрослой жизни я пока не встретил ни одного человека, который знал бы об этом столь мне полюбившемся фильме). Так вот о фильме. В шотландской горной деревушке растет мальчик по имени О’Рейли. Как-то ему в руки попадает рекламная брошюра, автор которой предлагает систему физической подготовки юного поколения. О’Рейли вступает в переписку с автором и на основе его инструкций начинает тренироваться: бегать, прыгать, метать камни и палки в живописных шотландских горах.

Проходят годы и О’Рейли вырастает в мощного, великолепно сложенного юношу, который начинает специализироваться на метании молота. Он едет в далекий Мельбурн на Олимпийские игры и становится там чемпионом по метанию молота. Счастливый стоит О’Рейли на пьедестале почета, а его седой учитель сидит в своем шотландском доме и по радио слушает реляцию о триумфе ученика. Слезы текут по стариковским щекам.

По примеру О’Рейли я приобретал брошюры, предлагавшие различные системы физического воспитания, и пытался следовать им. Принимался качать мышцы по программе культуристов (то, что сейчас называют бодибилдингом), старательно выполнял наставления самоучителя по самбо.

Помимо О’Рейли, меня вдохновляли, конечно, и советские чемпионы. Я слушал радиорепортажи о международных состязаниях, зачитывался газетными и журнальными статьями о них. «Советский спорт» и «Футбол» были тогда очень дефицитными изданиями, приходилось часами метаться по городу в поисках экземплярчика. Особое удовольствие доставляло мне посещение кинотеатра хроникально-документальных фильмов, где регулярно крутили ленты о победах советских спортсменов на Олимпийских играх в Риме (1958) и Токио (1962), на первенствах мира. Я со слезами на глазах наслаждался триумфом прыгуна в высоту В. Брумеля, стайеров В. Куца и П. Болотникова, прыгуна тройным В. Санеева и других корифеев отечественного спорта. По ночам, после таких просмотров, мечтал о собственных достижениях.

На землю меня вернули ребята из юношеской сборной РСФСР по легкой атлетике. Они проходили весенний сбор в г. Сочи и на это время их определили к нам в класс на учебу. В первую же перемену мы предложили новичкам посостязаться в прыжках в длину с места – одинарным, двойным и проч., по обычной нашей программе.

Сначала прыгнул одинарным я, приземлившись в районе личного рекорда. Борис Пантелеймонов тут же перекрыл мой результат сантиметров на пять. Остальные из наших прыгнули намного хуже. Но вот дошла очередь до членов сборной РСФСР. Первый же из них улетел сантиметров на сорок дальше, чем Пантелеймонов. Причем сделал это легко, без напряжения. Его коллеги по команде приземлились один за другим еще дальше.

В двойном прыжке преимущество сборников стало еще более ощутимым, а когда дело дошло до десятерного прыжка, наше отставание превратилось просто в позорное. Словно мы, лилипуты, пытались тягаться с гулливерами.

Вскоре моя гордость подверглась новому испытанию. В нашем классе учился симпатичный парень Валера Песчанко, который всерьез занимался тогда еще экзотическим для советских людей большим теннисом. Он часто ездил на сборы и соревнования, вышел на всесоюзный уровень, о нем заговорила пресса, даже центральная. На учебу у парня сил и времени хватало, а вот в спортивных забавах с одноклассниками он практически не участвовал. Но однажды все-таки согласился выступить за школу на первенстве города по легкой атлетике. И не только стал чемпионом, но и с ходу установил городской рекорд. Я и коллеги-прыгуны были посрамлены человеком, который первый раз в жизни участвовал в соревнованиях по нашему виду спорта и плохо владел техникой прыжков. Именно тогда я понял, что чемпионом в легкой атлетике мне стать просто не дано.

Были в моем окружении и другие по-настоящему талантливые ребята. Особенно выделялся Володя Дутов, который почти наравне с Валерием Песчанко играл в большой теннис, а заодно был одним из лучших в городе юных футболистов и баскетболистов. Кажется, он еще прекрасно плавал, играл в волейбол, настольный теннис.

В какой-то момент парень перевелся к нам в школу, и наша баскетбольная дружина моментально превратилась в грозу авторитетов. Мы уже было всерьез нацелились на городское чемпионство, но Володя опять поменял школу. Встретил его много лет спустя во время отдыха в элитном санатории «Сочи». Я уже был дипломатом со стажем и ответственным сотрудником ЦК КПСС, но чувство преклонения перед Дутовым, даже комплекса неполноценности в отношении его, у меня оставалось.

Как оказалось, Володя работал инструктором санатория по теннису. Каково же было мое удивление, когда я почувствовал, что он стесняется меня, робеет в моем присутствии. Пытался расслабить его, говорил ему комплименты, воздавал хвалу его спортивным достижениям юношеской поры. Но Дутов только еще больше тушевался. Мне стало обидно за этого невероятно одаренного человека, который и по сей день воспринимается в моем сознании как своего рода сочинский Всеволод Бобров, спортивный самородок.

И это несмотря на то, что Володя Дутов нанес мне в детстве психологическую травму. Однажды утром спускаюсь в «песочник» и не нахожу там ржавую штангу. Украли. Остаюсь без снаряда, нарушается программа тренировок. Вместе с соседскими ребятами ведем лихорадочный поиск. Проходит месяц – безрезультатно. Отчаявшись, решаем позаимствовать 32-килограммовую гирю из спорт-склада в школе. Залезаем туда вечером, утаскиваем гирю, а заодно стол для игры в настольный теннис. Оборудуем спортзал в подвале нашего дома и начинаем там упражняться. Упражняемся недолго, ибо уже два дня спустя завхоз школы без обиняков предлагает похищенное вернуть.

А мы возобновляем поиск любимой штанги. Наконец кто-то сообщает, что видел ее во дворе хибары у железнодорожного вокзала. В нескольких кварталах от нас. Идем по наводке и видим – с нашей штангой разминается Володя Дутов.

С окончанием школы спортивные страсти как-то сразу отодвинулись в моей жизни на задний план, а затем и вовсе сошли на нет. Учеба, и особенно изучение китайского языка, неустроенность быта в общежитии, непривычно холодный московский климат – эти и другие причины привели к тому, что на физкультуру и спорт не оставалось ни времени, ни сил, ни здоровья. Подавляющее большинство соседей по общежитию тоже не очень дружили со спортом. Разве что иногда мы гоняли футбольный мяч на небольшом пятачке под общежитскими окнами.

В нашем институте (МГИМО) спорт не очень и культивировался. На первом курсе периодически проводились занятия по физкультуре. Нас заставляли бегать, прыгать и, как уже упоминалось выше, ходить на лыжах. После первого курса занятия прекратились. В институте вроде бы работали какие-то секции, в том числе баскетбола. Но я никуда записываться так и не стал.

О том, чтобы институт участвовал в городских соревнованиях, я не слышал (хотя не исключаю, что такое участие имело место, но в любом случае ни преподавательский состав, ни студенты эту тему даже не обсуждали).

Конечно, не все советские вузы были столь безразличны к спорту. В некоторых имелись сильные команды по баскетболу, волейболу, водному поло, ручному мячу и другим видам спорта. Они сражались между собой за различные кубки и призы. Начальство в таких институтах стремилось привлечь в студенческие ряды способных спортсменов. Их порой принимали без вступительных экзаменов, платили им повышенные стипендии, позволяли пропускать занятия, завышали оценки на экзаменационных сессиях.

Но масштабы спортивной активности были все-таки ограниченными, привилегии спортсменам достаточно скромными, и общество в целом мало интересовалось перипетиями студенческого спорта. Руководители всех рангов, средства массовой информации, болельщики концентрировали внимание на деятельности спортивных обществ – «Спартак», «Динамо», «ЦСКА», «Торпедо» и др. Официально они объединяли любителей, а на самом деле это были профессиональные организации, которые участвовали в популярных во всем народе первенствах страны, защищали спортивную честь страны за рубежом. Если какие-то студенческие команды и попадали в число участников таких соревнований, то редко и по не самым популярным видам спорта. В футболе и хоккее, скажем, такого не было.

Совсем другая картина предстала перед нами в США. Спорт в средних школах и вузах Америки – это одна из важнейших составляющих их жизнедеятельности, это колоссальная индустрия развлечения, в которую вовлечены не только все когда-либо учившиеся и работавшие в данном заведении, но большинство граждан округа, города, а то и целого штата (от высших должностных лиц до последнего безработного).

Однако, прежде чем вдаваться в нюансы юношеского спорта, я хотел бы попытаться определить роль и функции спорта в жизни всего американского общества. Спорт за океаном – великая сила. На него тратятся огромные средства и уйма времени, он занимает львиную долю телепрограмм, газетных и журнальных полос. И можно согласиться с теми, кто считает, что в США спорт ценится больше, чем творчество. Многие молодые люди предпочитают карьеру футболиста музыке, пению, литературе.

Как справедливо отмечал один обозреватель, Европа в XVIII–XIX веках ценила культуру, в результате чего там блистали Моцарт и Верди, Чайковский и Шуберт, Толстой и Гюго. В современной Америке боготворят спортсменов, и спрос рождает «звезд» именно в этой области человеческой деятельности. Мы встречали немало людей в Соединенных Штатах, которые мечтали, чтобы их сыновья преуспели в спорте, а не превращались «в волосатых музыкантов, сдвинутых на наркотиках». Дочерям желали выбиться в чирлидеры и выйти замуж за «честного, богобоязненного футболиста, а не за извращенца из мира богемы».

Не случайно каждый политик в США неизменно бравирует своими истинными или мнимыми спортивными достижениями в молодые годы. Любой уважающий себя населенный пункт стремится обзавестись суперстадионом. Как размышлял в беседе с нами мэр одного калифорнийского города, Америка переживает эпоху стадионов. Человечество начало-де цивилизованную жизнь с эпохи пирамид в Египте, ее сменила греческая эпоха храмов (Парфенон и пр.). Затем наступила римская эпоха стадионов. В Римской империи без «колизеев» не обходилось ни одно место человеческого обитания. После распада империи люди последовательно переходили к эпохам соборов, мостов, железнодорожных станций, небоскребов, аэропортов, торговых центров. Ну а теперь, в конце концов, вернулись к привычке римлян строить гигантские спортивно-развлекательные арены.

Сан-Франциско и расположенный по другую сторону залива Окленд вели в 1970-е годы ожесточенное соперничество под девизом «кто построит больший стадион». Оклендцы отгрохали красавец-стадион на 54 300 мест и стали выигрывать национальные чемпионаты по футболу и бейсболу. Сан-францисские команды тем временем регулярно проигрывали на морально устаревшей арене вместимостью 43 400 зрителей. Когда мэрия знаменитого города уже не в состоянии была терпеть позор, она модернизировала арену, увеличив число посадочных мест до 51 100. Окленд немедленно ответил расширением своего комплекса до 63 тыс. мест.

Возводят такие стадионы, как правило, на деньги налогоплательщиков, но только с их согласия, полученного на всеобщем референдуме. Если средств не хватает, помогают меценаты-патриоты. На трибунах стадионов создаются шикарные апартаменты для богатых болельщиков. Но даже аренда этих апартаментов не позволяет окупать расходы. Поэтому используются спортивные сооружения для концертов, религиозных церемоний, музыкальных конкурсов.

Но какие все-таки функции выполняет спорт в США?

Во-первых, там распространена философия, согласно которой дети, подобно маленьким животным, нуждаются в играх и в соперничестве для своего развития и превращения в полноценных взрослых. И надо поощрять такие инстинкты как полезные для здоровья нации.

Считается также, что спорт укрепляет характер, что человек, добившийся высоких результатов в спорте, будет преуспевать и в других делах. Всякий раз, когда выясняется, что знаменитый генерал или сенатор в юности хорошо играл в футбол, этому факту придается максимальная огласка – как доказательство пользы спорта. Хотя, конечно, в США, как и в других странах, многие военные и политические лидеры никогда не занимались спортом, а многие выдающиеся спортсмены, закончив карьеру, оказывались не в состоянии приспособиться к новой жизни.

И это тоже кое-кто в Америке подмечает, а заодно и то, что спорт подчас способствует разрушению характера. В 1970-х годах нашумела, в частности, книга Питера Гента «40 из Северного Далласа», нарисовавшая неприглядную картину жизни футболистов – насилие, наркотики, секс, эксплуатация. Но обо всех этих проблемах мы подробнее поговорим позднее.

Сейчас же отметим, что, по разумению фанатов спорта, чрезмерное увлечение зубрежкой наук и малоподвижный образ жизни наносят людям больший вред. И, вообще, как писал журнал выпускников Йельского университета, «даже смерть на футбольном поле не такая уж высокая цена в деле воспитания в ребятах качеств, которые сделали англосаксонскую расу ведущей в истории человечества». Из Белого дома тоже не раз раздавались реплики типа того, что «жесткий спорт воспитывает смелых людей, а значит, хороших граждан». Звучат и напоминания о том, что Америка была освоена физически мощными людьми, что Авраам Линкольн слыл силачом и поэтому победил. Короче говоря, сила важнее всего остального.

Спорт вовсю используется политическими партиями, военным истеблишментом и государством в целом для доказательства превосходства Америки и ее образа жизни. Любое спортивное соревнование начинается с исполнения национального гимна. В годы вьетнамской войны церемония открытия важного матча подчас включала в себя и чествование солдат. На глазах у болельщиков раненым бойцам вручали медали за храбрость, священники молились «за победу над коммунистами», под торжественные звуки маршей мимо трибун проносили боевые знамена. Спорт, как любят повторять в США, является инструментом сплочения нации, ее государственной религией.

Спорт в Соединенных Штатах – это и путь к успеху. Он стал идеей фикс, фетишем для всего негритянского населения как фактически единственный способ вызволения из гетто и нищеты, как опиум, отвлекающий от забот и тревог. Исследователи утверждают, что подавляющее большинство спортсменов происходит из отсталых районов США и из бедных семей, прежде всего негритянских.

Наряду с материальными преимуществами спорт способен принести и моральное удовлетворение. Каждому ребенку хочется признания, он нуждается в одобрении и поощрении. Одни ждут этого от собственных родителей, другим хочется еще похвалы со стороны. Спорт стал способом удовлетворения такой потребности у подрастающего поколения.

Наш знакомый американец по имени Билл вырос в маленьком городе на Среднем Западе, где спорт значил всё и даже больше, чем всё. Он играл в футбольной команде единственной в городе средней школы. И чувствовал себя героем. Если местные школьники выигрывали у соперников из соседнего населенного пункта, победителей носили на руках, осыпали их подарками, призами и комплиментами.

«На следующее после победы утро, – рассказывал Билл, – я выходил на улицу, и ко мне со всех сторон бросались взрослые дядьки и тётки, целовали меня, горячо благодарили за забитые голы и кричали, что весь город гордится мной. Я рос, испытывая чувство удовлетворения собой, уверенным в своих силах и полным оптимизма».

Спорт за океаном – это еще и целая индустрия развлечений, может быть, самых важных. В Денвере (шт. Колорадо) ввели налог на посещение оперы, драмы и симфонических концертов, пустив полученные средства на модернизацию местного стадиона. Так решил городской референдум!

Следующая функция спорта – приносить прибыль. На нем стремятся заработать и университеты, и муниципальные власти, ну и, конечно, бизнесмены. Правда, в 1974 году из 24 профессиональных бейсбольных клубов половина не сводила концы с концами. В баскетболе 22 команды из 27 теряли деньги. В футболе дело обстояло получше. Но и там не все клубы приносили доход. Тем не менее находились желающие покупать клубы, ибо обладание такой собственностью давало общественное признание. Приобретали клубы и чистые энтузиасты, готовые раскошелиться ради процветания любимой команды.

И хотя заработать на соревнованиях было не так уж просто, спортивных боссов постоянно обвиняли в непристойном ограничении заработной платы атлетов, присвоении себе львиной части доходов.

Конечно, спорт выполнял и выполняет перечисленные выше функции не только в США. Все или некоторые из этих функций были свойственны во все времена и во всех обществах. Достаточно почитать Библию, где различные спортивные игры упоминаются многие десятки раз. Или вспомнить древнегреческие Олимпиады и древнеримские утехи в Колизее. И в сегодняшнем мире Америка отнюдь не является исключением.

В США нет столь неистовых болельщиков и интенсивного спортивного тотализатора, такого вмешательства государства в спортивную жизнь, как во многих других странах. Сами американцы в 1970-х годах неизменно ставили Восточную Германию, СССР, Южную Африку и Бразилию гораздо выше себя в пристрастии к спорту. Выше Америки котировались также Япония, Австралия, Италия, Венгрия, Великобритания. Тамошние власти в расчете на душу населения тратили больше денег на спорт. Причем, по мнению некоторых американских обозревателей, часто в ущерб иным общественным нуждам. Например, строился стадион вместо того, чтобы пустить деньги на остро необходимые больницу или колледж.

Тем не менее первое же посещение средней школы в Калифорнии произвело на нас с Натулей глубокое впечатление именно спортивной жизнью. Над центральным входом в школу висел красочный плакат со словами «Медвежий дух». Директор пояснил: «Медведи» – это название нашей футбольной команды. Поэтому девизом школы стал «Медвежий дух».

Главный холл школьного здания был завешан портретами футболистов, в стеклянных шкафах красовались кубки и вымпелы за победы в футбольных сражениях. Мы заметили директору, что в советских школах принято вывешивать портреты отличников учебы. Педагог ответил так: «Отличники интересны только им самим и их родным, футболисты – всем. Футбол – это то, что объединяет детей, родителей, учителей, округ в единое целое. Он способствует преодолению расово-этнических барьеров. Поляк и вьетнамец через футбол становятся стопроцентными американцами».

Позднее мы наблюдали, как чествовали футболистов по случаю их победы в региональном чемпионате. Двенадцатилетних ребят доставили в открытых белых лимузинах на центральную улицу родного города. Мэр вручил им городские ключи, в их честь устроили пышный банкет, где юным героям преподнесли ценные подарки: телевизоры, часы, мотоциклы, костюмы. Чемпионы раздавали интервью местным газетам, их показали по телевидению, кто-то посвятил им стихи.

Такие победы помнят долго, они становятся частью народного эпоса. В штате Нью-Джерси в невзрачном населенном пункте есть школа, знаменитая тем, что в 1919–1925 годах ее баскетбольная команда выиграла 159 игр подряд. Горожане до сих пор купаются в лучах этой славы и готовы часами пересказывать легенды о «величайшей школьной баскетбольной команде в истории Америки».

В университетах спортивный ажиотаж еще выше. В данном смысле Соединенные Штаты как раз уникальны. Это, наверное, единственное государство в мире, где на ведущие университеты возложена миссия развлекать публику спортивными баталиями. Трудно себе представить, чтобы Оксфорд или Сорбонна зачисляли в свои ряды неграмотных футболистов. А именно такое имеет место в США.

Как только в поле зрения футбольных менеджеров попадает способный парень, они буквально атакуют его предложениями – одно выгоднее другого. В прессе приводился случай. Скаутам университета приглянулся способный школьник-футболист из соседнего города. Они явились в бедное жилище в негритянском гетто и уговорили родителей мальчика согласиться на следующие условия: семью в составе шести человек перевезли в университетский город, подарили ей дом, отцу нашли высокооплачиваемую работу. А сам парень был принят в университет, получил машину, солидную стипендию, дополнительные деньги на карманные расходы.

Особенно удивительно то, что таким же образом заманивают спортсменов-футболистов даже на уровне средних школ. Перетягивают из других городов, устраивают райское бытие родственникам, назначают футболисту стипендию. При надобности подделают ему метрику о рождении, чтобы парень мог играть в футбол подольше. Преподавателей просят ставить спортивному дарованию отличные и хорошие оценки. Оканчивая школу, футболист порой толком не в состоянии читать и писать, но скауты наперебой уговаривают его поучиться на юриста или врача в лучших университетах страны.

Там парень тоже не учится, а лишь играет в футбол на радость окружающим. Его все обожают, а он, оканчивая вуз, не владеет даже таблицей умножения и не в состоянии найти США на карте мира. Но в анналах университета именно он, а не какой-нибудь выпускник-отличник и впоследствии прекрасный юрист или врач, останется героем.

А пока герои еще «учились» в университете, их баловали под стать королевским особам. В одном университете мы ознакомились с общежитием для футболистов, превосходившим по комфорту и роскоши пятизвездочные отели. Это общежитие так и прозвали «Хилтон», а завистники из числа обычных студентов окрестили его еще и «замком приматов», с намеком на то, что футболисты тупы и примитивны.

Те же обычные студенты жаловались, что в университете действует система оценок А-В–С. «А» – для athletes (спортсменов), «В» – для boys (мальчиков), «С» – для coeds (девочек). Уточним при этом, что американские оценки А-В–С равнозначны нашим 5–4–3. Если кто-то из профессоров восставал против несправедливой системы, то с ним быстро разбирались и заставляли перестроиться. В противном случае его просто выдавливали из университета.

Забота проявлялась и о других нуждах футболистов: с полицией договаривались об аннулировании штрафов за лихачество на дорогах и драки в ночных дискотеках; местных автодилеров вынуждали дарить юнцам шикарные лимузины; их родителей, где бы они ни работали, продвигали по службе. На тренировки футболисты ездили с полицейским эскортом, в общежитии их охраняли частные агенты и обслуживали персональные няньки. Из-за талантливых спортсменов постоянно возникали тяжбы, суды были завалены делами, связанными с рекрутированием юных игроков, их переманиванием в другие школы и колледжи.

К середине 1990-х годов мало что в этом смысле изменилось. Американцы признают, что данная ситуация деформирует систему ценностей в образовательном процессе, превращая в героев спортсменов-неучей и девальвируя значимость ума и знаний.

Но так сложилось исторически. В конце XIX века Йельский, Гарвардский и ряд других университетов на восточном побережье США яростно бились друг против друга на футбольных полях. Поскольку тогда не существовало еще футбольных профессионалов, да и вообще особых развлечений, публика влюбилась в студенческий футбол. Ну и закрепилась традиция, от которой никто и не помышляет избавляться. Спорт стал важнейшей частью жизни нации, поддерживать и развивать его – одна из основополагающих функций учебных заведений.

Университеты вовсю используют спорт для рекламы и получения доходов. Даже если расходы на содержание команды прямо не окупаются, тем не менее выпускники, законодатели, налогоплательщики готовы способствовать финансовой подпитке учебного заведения, которое хорошо играет в футбол, бейсбол или баскетбол.

И все – тренеры, педагоги, родители, общественность – жаждут побед, подчас больше, чем сами юные спортсмены. Болеют за студенческие команды действительно страстно. В Небраске чуть ли не весь штат одевался в футбольный сезон в красное – цвет местной университетской команды. Фермеры, их жены и дети, облачившись в красные одеяния, мчали на красных автомобилях за триста миль на очередной матч. Вдоль шоссе мелькали бесчисленные дома, выкрашенные в красный цвет. Житель Небраски как-то похвастался, что вся его семья признает только красный цвет. Даже пуговицы, браслеты, перчатки, носки, часы у них выкрашены в красное. «А недавно, – добавил этот господин, – я купил красный унитаз в комплекте с красной туалетной бумагой, снабженной призывами поддержать родную футбольную команду».

На наш вопрос, почему в Небраске так сходят с ума от футбола, последовал ответ местного политического деятеля: «Дело в том, что в штате больше ничего нет, ни оперы, ни драматического театра, ни симфонии; нет здесь и профессиональной футбольной команды. Поэтому университетский футбол является главным содержанием и главным смыслом нашего существования».

Небраска была не одинока в «помешательстве» на университетском футболе. В Техасе ректор университета уволил менеджера футбольной команды только за то, что тот не приглашал на гостевую трибуну нужных людей. Некоторые законодатели оставались без билетов и очень злились. В Алабаме тренера футболистов превозносили, словно былинного героя даже после того, как команда пять сезонов подряд терпела сокрушительные поражения. В Оклахоме супружеская пара продала собственную кровь, чтобы оплатить билеты на игру местной университетской команды с техасцами. А тренер этой команды устроил дикий разгон питомцам за «плохую» игру против Орегона (которую оклахомцы выиграли с разгромным счетом 62:7).

Вся элита Вайоминга ездила на открытие университетского футбольного сезона на специальном поезде. Не было гражданина, который не мечтал бы попасть на этот поезд. Если университетская команда выходила в финал одного из престижных кубков, половина жителей штата летела за тысячу миль к месту встречи.

В Калифорнии тоже «сходили с ума» от студенческого футбола. Как-то мы попали в компанию выпускников Стэнфордского университета. Это были солидные люди с положением в обществе: бизнесмены, ученые, врачи, юристы. Они сразу же затеяли оживленный спор в отношении, как нам показалось, некой исторической личности. Речь шла о ее великом стратегическом мышлении, изощренной тактике, громких военных победах.

– О ком вы спорите? – не выдержав, поинтересовался я, – о Юлии Цезаре?

Спорящие рассмеялись и предложили погадать еще. Я вспомнил имена Александра Македонского, Наполеона. Снова не то. В конце концов совсем развеселившиеся из-за моей недогадливости стэнфордцы признались, что обсуждали подвиги тренера футбольной команды родного университета. Именно он представал в их глазах гением стратегии и тактики.

Далее выпускники рассказали, как сами помогают футболистам Стэнфорда, как болеют за них. Наши знакомые, а равно многие другие выпускники, регулярно отчисляли деньги в спортивный фонд университета, собирали средства на реконструкцию стадиона и «королевские» стипендии способным футболистам. Они же по всей стране подыскивали перспективных кандидатов в стэнфордскую футбольную команду, публиковали в прессе статьи с хвалой в адрес любимых «звезд». Выпускники слетались в Стэнфорд на игры футболистов со всех концов Америки и сопровождали их на ключевые выездные матчи.

Для многих из этих людей стэнфордский футбол не просто был важнее любых форм духовной и культурной жизни. Он составлял всю их духовную и культурную жизнь, порой отодвигая на второй план собственные семьи.

В глубинке даже самый лучший по академическим показателям университет не пользовался уважением общественности, если не был в состоянии сколотить сильную футбольную дружину. В местных законодательных органах депутаты зачастую отводили больше времени дебатам на футбольную тему, чем обсуждению животрепещущих социально-экономических проблем. А стареющие выпускники, возвращаясь в свои университеты, вспоминали прежде всего давно скончавшихся тренеров и только потом некоторых из наиболее заслуженных профессоров. Почти любой профессиональный спортсмен подчеркивал в интервью, что решающее влияние на его жизнь и карьеру оказал юношеский тренер.

Некоторые тренеры в самом деле напоминали полководцев. Под командованием одного такого тренера находилось, в частности, пять самолетов, семнадцать помощников, два врача, три менеджера-хозяйственника, четыре технических секретаря. Получал этот тренер в два раза больше, чем президент университета. Мог бы получать еще раз в пять больше, но скромничал, не хотел выделяться. Беседуя с нами, он разъяснял:

– Ребята рвутся в вузы, потому что мечтают поиграть здесь в футбол. Мы устанавливаем моральные стандарты для Америки, и любая попытка принизить роль футбола обернется национальной катастрофой, ибо именно на футбольных полях куется характер нации. Нет ничего более значительного и достойного уважения, чем честная игра в футбол.

В США принято считать, что успеха добиваются тренеры, отличающиеся крутым нравом, властолюбием, упрямством, негибкостью, наплевательским отношением к чужому мнению, консерватизмом. Университетские тренеры всегда находятся в оппозиции к профессорам-интеллектуалам. Как признавался футбольный тренер из Стэнфордского университета, «все эти хиппари, болтающие на лекциях о правах человека, вызывают чувство отвращения».

«Благодаря мне, – продолжал тренер, – люди приходят на стадионы, университет зарабатывает деньги и репутацию победителя. А хиппари лишь отпугивают от университета выпускников и студентов». Он же не уставал повторять, что все спортивные тренеры – республиканцы, поскольку спорт требует «консервативных качеств – патриотизма, трудолюбия, упорства, самопожертвования». Кроме того, «среди выпускников-демократов мало богатых людей, жертвуют средства на спорт в основном республиканцы, и, естественно, к ним нас и тянет».

И поныне многие тренеры продолжают следовать традиционным постулатам и держать спортсменов в ежовых рукавицах, причем в командах всех уровней. Стоит мальчику отказаться играть в футбол за школу, как тренеры, а затем и все окружающие предают его анафеме как предателя, слабака, труса. А те, что остаются в команде, терпят тренерский диктат.

Сезон в университетском футболе весьма насыщенный. Его кульминация наступает в январе, когда в разных городах проводятся финальные игры претендентов на всевозможные кубки. Финалы напоминают по своему размаху, красочности, стечению народа и драматизму главные матчи чемпионатов мира по футболу и даже, пусть в миниатюре, Олимпийские игры. Так, в Пасадене, что в Южной Калифорнии, ежегодно в первый день Нового года происходит битва за Кубок Роз. Миллионы американцев наблюдают за ней по телевидению.

При этом упомянутые кубки часто ругают как «грандиозную глупость» спектакли, «лишенные спортивного смысла». Дело в том, что система соревнований в студенческом футболе многослойная, и часто по итогам сезона сразу несколько университетских команд трубят о том, что именно они – национальные чемпионы. Кубки, в финалы которых зачастую попадают не самые отличившиеся в сезоне команды, запутывают ситуацию еще больше.

Бывает, что систему юношеского спорта подправляют, не выдерживая мощной конкуренции из-за рубежа. Так, в начале 1970-х годов тайваньские школьники стали крушить американских сверстников на открытых чемпионатах США по бейсболу. Американцы пришли в состояние шока, пытались уличить тайваньцев в подлогах, изобретали всевозможные способы победить их команду. Но ничего не помогало. В конце концов иностранцам закрыли путь на эти чемпионаты.

При всем размахе студенческого спорта профессиональный спорт, безусловно, теснил его. В больших городах, где обосновывались клубы профессионалов, университетские команды теряли болельщиков, внимание со стороны СМИ, деньги и, наконец, кадры. Футбольные и баскетбольные дарования спешили перебежать в профи, чьи гонорары достигали заоблачных высот. В большинстве других видов спорта (включая бейсбол) университеты даже и не помышляли конкурировать с профессиональными клубами. Исключение составляли, пожалуй, легкоатлеты и пловцы, которым комфортнее было оставаться при университетах.

Отдельная тема – темнокожие атлеты. Долгое время негров не пускали в большой спорт, но их таланты были настолько ярки, что спортивные функционеры оказались в первых рядах борцов с расовой дискриминацией. В 1947 году в профессиональном бейсболе имелся в наличии лишь один негр (Джеки Робинсон), а к 1970 году на негров приходилось уже 25 % бейсболистов-профессионалов. Питтсбург в начале 1970-х годов вообще стал выставлять чисто темнокожую команду. Негры раз за разом выбирались лучшими игроками сезона, они возобладали в символических сборных США.

В американском футболе негры составляли половину профессионалов, именно им принадлежало большинство индивидуальных рекордов в этом виде спорта – по забитым голам, выполненным передачам, рывкам с мячом и т. д.

Наиболее же впечатляющий всплеск афроамериканских талантов произошел в баскетболе. В 1950-х годах в профессиональных командах насчитывалось 5 % негров. Действовало неписаное правило: в домашних играх использовать не более двух черных, в играх на выезде – три, а пять только в случае, если команда отстала от соперника на восемнадцать очков.

В пору нашего пребывания в Соединенных Штатах негры доминировали в баскетболе, теперь уже белые спортсмены стали редкими гостями на площадке. Афроамериканский атлет избирался лучшим баскетболистом страны в двенадцати сезонах из тринадцати, негры составляли около 60 % всех профессиональных баскетболистов и до 70 % лучших игроков, «звезд» и «суперзвезд».

Распространено мнение, что негры преуспевают в спорте благодаря расовым особенностям, лучшим природным данным. Но не все согласны с такой трактовкой. Великий американский легкоатлет, трехкратный олимпийский чемпион Джесси Оуэнс говорил: «Если черный спортсмен превосходит белого оппонента, то потому, что он более голодный, ему больше нужна победа». Почти исключительно через спорт дети из обездоленных негритянских семей получают шанс выбиться в люди, и их возрастающее число стремится воспользоваться «лазейкой».

В подтверждение упомянутого вывода приводят примеры из жизни евреев. Традиционно они считались в западном мире плохими солдатами и спортсменами. Действительно, иудаизм учил, что войны и спорт – занятия низкого пошиба, и мало кто из еврейской среды выбивался в знаменитые полководцы и спортивные «звезды». Но стоило появиться государству, как выяснилось, что евреи в Израиле, превратившись из второсортных граждан в подлинных хозяев своей судьбы, и воевать умеют, и спортивных талантов у них предостаточно. Так что все дело, мол, в социальных условиях, а не в расовых особенностях.

Еще одно укоренившееся в США мнение: спорт не просто дает «путевку в жизнь» отдельным индивидуумам из негритянской среды, но в целом спасет чернокожее население, постепенно подтянет его до материального и образовательного уровня белых, позволит, наконец, решить расовую проблему.

На самом деле этого не происходит. Спортивные «звезды», вознесясь вверх по социальной лестнице, как правило, не возвращаются в общину, ничего хорошего для нее не делают и после их ухода община еще больше хиреет. Очевидно и то, что «помешательство» на спортивной карьере отвлекает негритянскую молодежь от других достойных дел. Все стремятся преуспеть в спорте, но большинству это не удается. В итоге молодые люди упускают шанс приобрести специальность и остаются у «разбитого корыта». Получив спортивную стипендию в школе или университете, негритянский парень подчас вообще забрасывает учебу.

Один такой спортсмен-футболист в момент окончания средней школы получил приглашение от восьмидесяти семи вузов. Наперебой парню предлагались высокие стипендии, прекрасные жилищные условия, машины, премиальные и прочие привилегии. При этом выпускник средней школы не знал таблицы умножения и удивлялся, когда ему объясняли, что умножение 7 на 8 дает результат, аналогичный умножению 8 на 7. Футболист не прочел ни одной книги, не имел ни малейшего представления об истории, никогда не заходил в физический или химический кабинет, не ведал о существовании стихов. Он с трудом читал, и то только спортивные страницы газет, посвященные возвеличиванию его подвигов на футбольных полях.

В университете, где парень согласился «учиться», он вообще не посещал занятий, но ему регулярно ставили отличные отметки. В результате футболист удостоился диплома о высшем образовании. В то же время известны случаи, когда негритянских талантов набирали в университет на один-два спортивных сезона, после чего отчисляли за ненадобностью. А еще потому, что сами спортсмены не испытывали ни малейшего желания учиться.

Футболисты, окончившие университет, всегда нацелены на продолжение карьеры в профессиональном спорте. Но только несколько процентов наиболее талантливых из них попадают туда. Остальные (это сотни тысяч парней) должны искать другую работу. А как ее найти, не имея никаких знаний? В результате несостоявшиеся «звезды» стремительно опускаются на дно общества.

Но даже те, кто стал настоящей «звездой», поиграв несколько сезонов в профессиональных командах за крупные гонорары, затем сталкиваются с аналогичной проблемой: чем заняться после окончания спортивной карьеры? Многие работу не находят и быстро проедают заработанные в спорте деньги. В итоге в материальном плане в выигрыше оказываются те молодые люди, которые добросовестно учились в университете и с самого начала выбрали карьеру инженеров, врачей или юристов: их заработок неуклонно возрастает на протяжении всей жизни. У спортсменов же доходы после кратковременного «зашкаливания» до рекордных высот обрушиваются подчас до нуля.

В 1970-е годы негры постоянно жаловались, что их используют в качестве «гладиаторов», «спортивных рабов» для развлечения белой публики. Еще в 1968 году доктор Эдвардс, черный профессор университета Сан-Хосе в Калифорнии, развернул кампанию бойкота афроамериканцами Олимпиады в Мексике. Профессора угрожали убить и одновременно предлагали ему огромные взятки, чтобы он прекратил призывы. Бойкот не удался, но ряд негритянских спортсменов, победив на Олимпиаде, публично продемонстрировал свое презрение к американскому флагу. В США такое поведение вызвало взрыв негодования.

Дискриминация же черных в спорте продолжалась, хотя и принимала все более завуалированные и ограниченные формы. Так, негритянским футболистам, выступавшим за университет в преимущественно белом штате Вайоминг, запрещали крутить амуры с девушками другого цвета кожи. Расисты предупреждали черных спортсменов: притронешься к белой – останешься без головы.

В самом футболе за белыми резервировались амплуа, требовавшие, как считалось, особого интеллекта: разыгрывающего (quarterback) и линейного защитника (linebacker). На этих позициях в девяти случаях из десяти играли белые. В бейсболе тоже существовали амплуа для белых. Случалось, что способных негров держали в запасе, дабы не злить выпускников, финансировавших университетскую команду.

Когда негры стали в больших количествах появляться в составе профессиональных баскетбольных команд, запротестовал и рядовой болельщик. На какое-то время стадионы заметно опустели. Как жаловались некоторые граждане, «страшно бывать в баскетбольном зале, когда все вокруг черное – игроки на площадке, зрители, продавцы мороженого и налетчики, поджидающие вас на улице». В Филадельфии в 1972–1973 годах на играх великолепной баскетбольной дружины присутствовало не более полутора тысяч зрителей. На состязаниях в том же зале в гораздо менее популярный хоккей с шайбой заполнялись все 17 тысяч мест. Болельщики объясняли: «На площадке и в аудитории только белые лица! Это же подлинное удовольствие!». К 1990-м годам такая де-факто сегрегация уже стала достоянием истории.

И в любом случае негритянские «звезды» в спорте пользовались и пользуются в Америке бешеной популярностью. Самые знаменитые представители чернокожего населения – именно спортсмены, котируются они выше негритянских «звезд» из других областей жизни: от джаза до политики. На Олимпийских играх в Берлине в 1936 году Гитлер оскорбил великого негра Джесси Оуэнса. Американцы, хотя сами в ту пору бесстыдно дискриминировали черных, очень обиделись на немецкого диктатора. Как пишут аналитики, «это была роковая ошибка Гитлера, в результате которой Америка потеряла к нему доверие». Урок для всех: американских спортивных «звезд» обижать не следует, даже если они черные.

Дискриминировались же внутри американского спорта не только негры, но и женщины. На них тратилось менее 1 % спортивных фондов по той простой причине, что девичьи соревнования не воспринимались как очень серьезные. В футбол и бейсбол они вообще не играли, а их баскетбольные поединки мало кого привлекали.

Но ситуация постепенно менялась. Летом 1972 года конгресс США запретил какую-либо дискриминацию по признаку пола при финансировании федеральных спортивных программ. В декабре 1974 года конгресс предоставил девушкам право играть в Малой лиге (бейсбольной). Если раньше целью лиги провозглашалось воспитание настоящих мужчин, то теперь лига должна была способствовать формированию образцовых граждан и спортсменов.

Развернулись национальные дебаты, в ходе которых предлагались самые радикальные перемены. В частности, запрет на однополые спортивные команды, переход на смешанные команды по всем видам спорта. В ряде учебных заведений стали проводить соревнования между мужскими и женскими командами. При этом имели место настоящие сенсации: девушки побеждали сверстников в плавании, теннисе, боулинге, некоторых других видах. Но, конечно, в целом слабому полу было далеко до мужских достижений. На Олимпийских играх 1972 года в Мюнхене чемпионские результаты легкоатлеток не дотягивали до результатов ребят, занявших 9–10 места в школьном чемпионате США того же года.

Матери со своей стороны не очень поощряли дочерей тягаться с мужчинами, наращивать бицепсы и превращаться в «циклопов». Они предпочитали, чтобы девочки, как и прежде, нарядно одевались и поддерживали чемпионов-мальчиков танцами и кричалками, боролись за звание мисс школы, университета, города. А сами матери с удовольствием собирали деньги на спортивные нужды, торговали в киосках на стадионах, участвовали в обеспечении там порядка.

На систему спорта, сложившуюся в США, продолжали между тем обрушиваться потоки критики. Звучали обвинения, что детей с малого возраста вовлекают в сверхорганизованные, фактически полупрофессиональные формы занятия спортом, что юнцов излишне программируют на достижение победы любой ценой. Высказывалось недовольство тем, что учебные заведения транжирят на популярные виды спорта массу денег в ущерб общему физическому воспитанию молодежи, образованию в целом. Осуждению подвергались методы формирования детских и юношеских команд, расходование местными властями гигантских сумм на строительство и содержание супер-стадионов, возвеличивание спортсменов в СМИ, пропаганда насилия в спорте.

Спортивные программы в учебных заведениях действительно не были ориентированы на среднего (или массового) студента (школьника), на укрепление его здоровья. Все подчинялось задаче создать мощную команду по футболу или баскетболу и с ее помощью выигрывать и еще раз выигрывать. Подавляющее же большинство школьников и студентов (до 90 %) получали лишь крохи теоретических знаний в области физкультуры и спорта, только эпизодически тренировали собственное тело и вступали во взрослую жизнь, не имея ни навыков, ни привычки следить за своим здоровьем. Что касается самих спортсменов, то и они заботились не об укреплении здоровья, а об очках и кубках, подчас в ущерб здоровью.

Тесты, которые проводились в начале 1960-х годов (да, кстати, и ранее), показывали, что американские дети в возрастной категории от 6 до 16 лет значительно уступали в физподготовке западноевропейским сверстникам. От итальянцев, в частности, заокеанские подростки отставали в соотношении 1:6. Американцы проигрывали европейцам по таким параметрам, как сила рук, развитость мускулатуры, ширина плеч, подвижность, выносливость.

В 1970-х годах, благодаря принятым мерам, американские школьники несколько улучшили свое физическое состояние. Результаты тестов по приседаниям, подтягиванию на перекладине, бегу на 50 м улучшились процентов на 50–70, но от европейцев в Новом Свете все еще отставали. Скажем, из 100 двенадцатилетних американских девочек только 50 могли присесть более 30 раз. В Дании же 86 девочек из 100 делали это.

Американцы стали также задумываться о негативных последствиях перманентной ориентированности их общества на конкуренцию, соперничество. В детских садах у малышей стремились гасить природную агрессивность и приучать к совместным действиям и дружбе со сверстниками. В школах учеников поощряли концентрироваться не на оценках, а на самосовершенствовании. В колледжах переключали внимание студентов со спортивных баталий, провоцирующих вражду, на развлечения, способствующие укреплению взаимопонимания. На предприятиях менеджеров призывали не зацикливаться на повержении конкурентов, а рабочих – не соревноваться друг с другом, ограничиваться выполнением необходимого минимума производственных заданий.

Под огонь критики попали психологические установки, типичные для американского спорта, такие, например, как:

«Победа – это единственное, что имеет смысл»;

«Футбол – не контактный спорт, он спорт столкновений. Контактный спорт – танцы»;

«Чтобы играть в футбол, надо иметь в себе огонь, и ничто так не раздувает его, как ненависть»;

«Жизнь – это достижение превосходства и победы»;

«Футбол означает насилие, и именно оно привлекает к футболу болельщиков»;

«Никому не жалуйтесь на свои травмы, даже жене. Держите язык за зубами»;

«Всякий раз, когда вы выигрываете, то рождаетесь заново. А когда проигрываете, немного умираете»;

«По-настоящему живет тот, кто побеждает»;

«100 % мало. Мир принадлежит тому, кто замахивается на 110 %»;

«Только футбол может сплотить в единое целое черных и белых, демократов и республиканцев»;

«Поражение хуже смерти, потому что с ним приходится жить»;

«Когда вы финишируете вторым, становитесь неинтересным окружающим»;

«Покладистые ребята финишируют последними».

Тем не менее насилие продолжало процветать. На соревнованиях студенческих футбольных команд можно было купить значки с призывами «прибить», «сокрушить», «уничтожить», «искромсать», «раздавить», «затоптать», «испепелить», «покалечить» соперника, снять с него «скальп», «оторвать» ему голову. Именно в таком духе тренеры настраивали спортсменов. «Убейте соперников, уничтожьте их!» – звучали напутствия в раздевалке.

Болельщикам насилие нравилось. «Насилие в нашей культуре, – не уставали повторять аналитики, – люди жаждут его и ради этого валом валят на стадионы». Бобби Кларк, «звезда» НХЛ того периода, отличившийся в 1972 году сверхгрубой, прямо-таки зверской игрой против гения советского хоккея Валерия Харламова, заявлял: «Если мы перестанем драться в хоккее, люди не будут ходить на матчи. В нашем обществе господствует культ насилия. Болельщики жаждут его».

Даже чинный и благородный гольф не был застрахован от вспышек насилия. Как-то здорово повздорили гольфисты в Мэриленде. Сначала они дрались клюшками для гольфа, а затем впрыгнули в коляски для перевозки спортснаряжения и атаковали друг друга словно кавалеристы.

Акцент на насилие привел к вырождению некоторых видов спорта в фарс. Это, в частности, касается профессиональной борьбы (wrestling), которая когда-то была настоящим спортом, но к 1970-м годам уже представляла собой цирковое представление с борцами, одетыми в звериные шкуры и прочую мишуру и играющими роль злобных дикарей. Описывать эти представления нет смысла – теперь они появились и в России. А тогда трезвомыслящие люди в США беспокоились, как бы футбол и хоккей не пошли по стопам борьбы и не превратились в шоу, эксплуатирующее низменные инстинкты публики.

Насилие распространялось в Америке, как и в других странах, и на трибуны. В июне 1974 года возбужденные пивом болельщики Кливленда сначала закидали пустыми банками и горящими факелами запасных бейсбольной команды гостей из Техаса, а затем вырвались на площадку и стали избивать играющих спортсменов. Только вмешательство кливлендских бейсболистов спасло жизни их техасских оппонентов.

Массовые драки происходили на баскетбольных матчах, во время боксерских поединков, на ипподромах, в ходе празднования побед. Случалось, что болельщики так хулиганили на футбольных матчах школьных команд, что игры переносились на секретное нейтральное поле и проводились при пустых трибунах. Хотя в целом на футболе и хоккее болельщики вели себя сравнительно дисциплинировано. Эксперты объясняли это тем, что болельщик, наблюдая столько агрессии на площадке, выплескивает адреналин и ему самому уже не хочется драться.

Еще одна проблема американского спорта – адаптация атлетов к жизни после окончания спортивной карьеры. В 1970-х годах на Бродвее в Нью-Йорке с успехом шла душещипательная пьеса «Чемпионский сезон», рассказывавшая о моральном и физическом разложении бывших игроков школьной баскетбольной команды. Люди, познавшие громкие победы и выкупавшиеся в лучах славы в раннем возрасте, страдали и мучались в новой жизни, всеми забытые, никому не нужные и теряющие былые физические кондиции.

Действие происходит одним вечером в Пенсильвании, в доме школьного тренера по баскетболу. Там собрались его бывшие подопечные, которые 25 лет назад выиграли первенство штата. Очень скоро выясняется, что все они по существу глубоко несчастные люди, неудачники, живущие лишь воспоминаниями о детских мгновениях триумфа.

Один стал мэром маленького города и, чтобы удержаться на этом посту, готов на любое преступление. Другой спился и горько смеется над своей сломанной жизнью. Третий подвизается на ниве бизнеса, пытаясь нажиться на обмане окружающих. Четвертый – бездарный, неквалифицированный учитель, «подсиживающий» коллег ради незначительного продвижения по службе.

Ну и сам тренер, который за последние четверть века не только не знал больше побед, но и был уволен с работы за издевательство над игроками. О баскетболе он говорит, что потерял к нему интерес, поскольку «это уже не игра белых».

Похожие мотивы мучительного приспособления бывших атлетов к реалиям взрослого мира можно встретить в произведениях выдающихся прозаиков, таких как Ирвин Шоу («The Eighty – Yard Run»), Скот Фицджеральд («The Great Gatsby»), Эрнест Хемингуэй («The Short and Happy Life of Francis Macomber»), Джон Апдайк («Rabbit, Run»).

Публиковалась и статистика, которая свидетельствовала, что большинство после короткой карьеры оказывалось на дне общества. «Звезды» прошлого оставались без работы или подвизались в роли дворников, грузчиков, рассыльных, служащих бензоколонок. Им не хватало образования, навыков и силы воли, чтобы начать жить с чистого листа, с азов и вновь двигаться вверх.

Вместе с тем были и есть такие, которые смогли устроиться в после-спортивной жизни и остаться счастливыми, успешными людьми. Оптимисты приводят даже данные, призванные опровергнуть вышеупомянутую печальную статистику о судьбе атлетов. Высказывается мнение, что книги и пьесы, описывающие их страдания, сочиняются интеллектуалами-хлюпиками, которые в юности отчаянно завидовали «звездам», а теперь пытаются отомстить им.

Апологеты утверждают, что спортсмены в среднем по интеллекту превосходят сверстников и поэтому лучше устраиваются в последующей жизни. Они чувствуют себя комфортнее, ибо их уважают, им доверяют и подражают. У среднего спортсмена, заявляет известный американский социолог, в три раза больше друзей.

Как представляется, делать те или иные однозначные обобщения о судьбе чемпионов было бы неправильно. И в Соединенных Штатах, и в России, и вообще повсюду спортсмены, как и прочие люди, устраиваются по-разному. Одни процветают, другие опускаются, третьи просто нормально живут. Все зависит от талантов, характера, наклонностей, везения, семейных обстоятельств, генов, состояния здоровья и тысячи иных факторов.

Заканчивая тему проблем в американском спорте, отмечу, что в нем процветало использование стимуляторов. Причем раз за разом выяснялось, что менеджеры и тренеры фактически заставляли подопечных принимать препараты, способствовавшие наращиванию мышечной массы, увеличению выносливости, энергетической потенции, физических возможностей.

Имели место случаи подкупа игроков. Самый крупный скандал разразился вокруг бейсбольной команды «Чикаго Блэк Сокс». Возникали подобные инциденты в студенческом баскетболе, в профессиональном боксе. При этом власти категорически отказывались легализовать спортивный тотализатор, столь распространенный в Европе. Аргумент – это приведет к разгулу коррупции в спорте, что, мол, и имеет место на Европейском континенте.

Велика роль в определении судеб спорта за океаном средств массовой информации. В начале ХХ столетия расцвел бейсбол, получая бесплатную рекламу в виде восторженных статей в прессе. Футбол превратился в пристрастие американцев № 1 благодаря телевидению. Народ влюбился по уши в этот спорт, сочетающий в себе кроме мощи, скорости, насилия, разнообразия тактических ходов еще и частые остановки, столь необходимые для рекламы. Гольф из развлечения узкой группки богатых индивидуумов вырос в зрелище для миллионов только при помощи телевидения.

СМИ диктуют порой регламент соревнований. Финалы, игра в добавочное время до первого гола (sudden death), начало матчей в неудобное для спортсменов время (ранним утром или поздним вечером) – все это вошло в практику за океаном исключительно по инициативе телевидения. А его нельзя не слушать, ибо уже в 1970-х годах футбол и другие популярные виды спорта жили в основном за счет продажи прав на телетрансляцию.

По настоянию телевизионщиков в футболе был добавлен боковой судья, обозначавший поднятием флага место, где мяч должен быть передан от одной команды другой. По сигналу представителя телекомпании судья может искусственно прервать игру, чтобы дать возможность одарить телезрителей очередной порцией рекламы. Бывали даже случаи, когда, следуя капризу хозяев голубого экрана, сокращалась или увеличивалась продолжительность таймов (периодов) в спортивных матчах.

Они же, телевизионщики, добились того, чтобы финалы кубков по футболу, традиционно разыгрывавшиеся днем 1 января, были разведены по времени: Сахарный кубок был перенесен на новогоднюю ночь, Хлопковый – на обеденное время 1 января. По его завершении разыгрывался Кубок Роз, а затем – Апельсиновый кубок. Телевизионная футбольная аудитория возросла в итоге в четыре раза.

Баскетбол терял приверженцев, пока под влиянием телевидения в правила игры не внесли изменения, оживившие ход поединков. Ведь в прошлом все штрафные выполнял один игрок, броски одной рукой и с прыжка не одобрялись, а крюком – вызывали скандал. Игры заканчивались со счетом 16:14, 17:15.

Телевидение стало даже диктовать, где должны базироваться спортивные клубы. Футбольные, баскетбольные и бейсбольные дружины переводят в города с большим количеством телестанций, телезрителей и населения в целом. В других случаях команды убираются из районов, перегруженных спортом. Так, выяснилось, что в зоне залива Сан-Франциско, несмотря на высокий уровень жизни, не хватает зрителей сразу на две футбольные и две бейсбольные команды. В результате одну бейсбольную ликвидировали.

Европейский футбол («соккер») тоже пришелся по вкусу большому телевизионному бизнесу – частые остановки состязания из-за нарушений правил, выхода мяча за пределы поля и травм спортсменов позволяют прогнать за трансляцию матча километры рекламных роликов. Но «соккер» так пока и не смог стать в США спортом № 1, как это имеет место в большинстве стран. Местная публика воспринимает эту игру как более медленную, монотонную, с меньшим количеством голевых моментов и голов, чем американский футбол.

Но все же число поклонников «соккера» растет. Во-первых, в него дешево играть, этот спорт не требует, как американский футбол, больших расходов на форму. Во-вторых, влияет заграница, особенно чемпионаты мира, не уступающие по размаху, драматизму, ажиотажу Олимпийским играм. В-третьих, интерес к «соккеру» подогревают все новые волны эмигрантов, как спортсменов, так и болельщиков.

Не все виды спорта удобны для показа. Долгое время не мог прижиться на телевидении хоккей. Американцы жаловались, что за трансляцией хоккейных матчей трудно следить. Телевизионщики подняли даже вопрос об использовании светящихся шайб, чтобы их лучше было видно. В 1976 году главные американские каналы отказались от трансляции игр чемпионата НХЛ. Но хоккей все-таки пустил глубокие корни на американской почве и ныне процветает там, как это прекрасно известно российским любителям спорта. Почему? Игра уж больно захватывающая и с насилием. То, что надо болельщику!

Чтобы заработать на спорте, телевидение и пресса уделяют ему максимум внимания. В выходные дни многие телевизионные станции отводили спорту 1/3 программ. Чего они только не показывали! Все, от футбола до гольфа, от легкой атлетики до прыжков на мотоцикле через обрыв. А в понедельник газеты посвящали спорту по 7–8 страниц, описывая в деталях, что произошло накануне на полях спортивных сражений.

Большую роль в привлечении к телеэкранам болельщиков играли комментаторы. В 1970-е годы блистал американский Вадим Синявский – Говард Коселл. У него был скрипучий голос, наглый тон, очень субъективный взгляд на вещи и страсть жалить словами всех и вся. И при этом его обожали. Болельщики, чьи места располагались поблизости от комментаторской кабины, смотрели не на игроков, а на Коселла. Многие через наушники слушали его репортаж для телевидения и радио, больше другого желая знать, что думал Коселл о происходящем на поле или площадке. Болельщик возмущался каким-то действием судьи, затем слышал одобрительный возглас Коселла в адрес рефери и тут же затихал.

Для команды важно, чтобы о ней не только говорили, но много и хорошо писали в прессе. Болельщику недостаточно посмотреть матч на телеэкране, он хочет прочесть комментарии об увиденном, ознакомиться со статистикой. Поэтому пишущие журналисты пользуются повышенным вниманием у спортивных боссов и часто получают от них взятки в денежной или натуральной (подарками) форме.

Особая тема в разговоре об американском спорте – международные состязания. Мировые первенства по отдельным видам спорта не очень интересуют публику. О выступлениях соотечественников на такого рода соревнованиях мало что сообщается. Исключение – теннис, гольф, мотогонки и фигурное катание. В целом же внутренние первенства увлекают болельщика гораздо больше, чем многие турниры международного ранга. Первенства по футболу, бейсболу, баскетболу и другим играм официально именуются мировыми, и победителям турниров присваивается титул чемпионов мира. Так их и воспринимают. Раз чемпионы США – значит лучшие в мире.

Олимпиады, однако, воспринимались и воспринимаются как событие огромной важности, где на кон ставятся честь и престиж нации. В 1970-е годы американцы переживали из-за того, что сложившаяся система организации спорта в стране мешала направлению на Олимпийские игры лучших атлетов. Олимпийский спорт традиционно находился под контролем Любительского атлетического союза (AAU), а все лучшие спортивные кадры сосредоточивались в учебных заведениях и управлялись Национальной атлетической ассоциацией колледжей (NCAA). Члены NCAA воспитывали «звезд», тратя на них уйму времени и денег, но когда дело доходило до отбора и подготовки сборной к очередной Олимпиаде, то власть переходила в руки AAU.

В NCAA в данной связи испытывали в высшей степени отрицательные эмоции, тем более что AAU представлялась там «сборищем беспомощных, непрофессиональных тупиц». И NCAA всякий раз делала все, чтобы не отпускать лучших в олимпийскую сборную. В ответ в AAU называли NCAA «картелем, состоящим из университетов, помешанных на коммерции и на извлечении максимальной прибыли из студенческого спорта».

Две антагонистические организации ожесточенно противоборствовали, обливали друг друга грязью, ставили друг другу «рогатки», а в результате Соединенные Штаты раз за разом посылали на Олимпиады ослабленные команды. NCAA, конечно, стремилась оттеснить AAU от олимпийских дел, но МОК признавал ее единственным представителем олимпийского спорта в США и без одобрения AAU ни один американец не имел права участвовать в Олимпиадах.

На фоне такой неразберихи, наша система подготовки олимпийцев выглядела образцовой. Американцы сетовали, что за советским Олимпийским комитетом стоят власти, вся государственная машина. И Международный олимпийский комитет (МОК) мирится, мол, с этим. Любые же попытки поставить AAU под контроль государства оборачиваются угрозами со стороны МОК исключить Америку из олимпийского движения.

Несмотря, впрочем, на междоусобные дрязги, Олимпиады разогревали в США нешуточные националистические страсти. Когда мы с Наташей приехали на работу в Сан-Франциско, американцы все еще отходили от потрясений мюнхенской Олимпиады. Они смертельно обиделись, что болгарский судья «украл» у них победу в финальном матче по баскетболу против сборной СССР. Так обиделись, что, например, жители Колорадо на референдуме высказались против проведения в их штате зимних Олимпийских игр 1976 года (причем в соотношении почти 1:2).

Нам же знакомые американцы раз за разом эмоционально выговаривали: «Это безобразие, мы никогда вам и вашим болгарам не простим подобного обмана!». Точно так же не могли за океаном примириться с тем, что советский спринтер Валерий Борзов выиграл в Мюнхене коронные американские дистанции – бег на 100 и 200 метров.

Вместе с тем вся Америка буквально влюбилась в нашу миниатюрную гимнастку Ольгу Корбут, которая, с одной стороны, выступила на Олимпиаде 1972 года с блеском, а с другой – расплакалась там из-за неудачно выполненного упражнения.

– Мы сентиментальны и любим слабых, – объясняли свой роман с О. Корбут американцы, – тем более что гимнастика не наш вид спорта.

Тогда за океаном, действительно, еще не появились собственные сильные гимнасты, и американцы болели за «крохотную» Корбут.

Весной 1975 года команда советских «звезд» гимнастики прибыла на показательные выступления. Кроме О. Корбут в ней были такие выдающиеся мастера, как Николай Андрианов, Нелли Ким, Эльвира Саади, Виктор Клименко и другие. Но их американцы не замечали – им нужна была О. Корбут и никто больше.

Я встречал делегацию в сан-францисском аэропорту. Там собралось несколько тысяч поклонников советской «суперзвезды», от стариков до малышей дошкольного возраста. Преобладали же школьники, вооруженные плакатами, знаменами, вымпелами с надписями: «Ольга, мы любим тебя!», «Ольга – ты в наших сердцах!», «Ольга – ты лучшая в мире!». Когда спортсмены появились в зале ожидания, толпа с ревом ринулась в направлении О. Корбут. Мощные полицейские кордоны с трудом сдержали напор фанатов. Ольгу удалось отстоять и переправить в помещение аэропорта, где состоялась пресс-конференция.

В президиум посадили только О. Корбут и меня как представителя генконсульства СССР. Я попросил пригласить туда всех остальных «звезд». Американцы решительно воспротивились, но главному тренеру команды место в президиуме все-таки выделили. Впрочем, вопросы (и много вопросов) адресовались исключительно Ольге. Каждый ее ответ, даже самый незамысловатый и стандартный, вызывал бурю восторгов в зале.

На протяжении всего пребывания в Сан-Франциско от Ольги ни на шаг не отходил личный телохранитель, он даже ночевал в ее гостиничном номере. Но вот наступил главный день – выступление советских гимнастов. Билеты давно были распроданы, спекулянты предлагали их с рук по астрономическим ценам. Главная концертно-спортивная арена «Кау Палас» заполнилась до отказа, как говорится, яблоку негде было упасть.

Сначала выступали товарищи Ольги по команде. Их тепло приветствовали, но аудитория ждала ее, любимую королеву гимнастики. Выступала она, конечно, последней. Предварительно погасили свет, и в полной темноте, под волнительные звуки марша, диктор громовым голосом прокричал: «А сейчас, дамы и господа, несравненная Ольга Корбут, собственной персоной!». Зал залился светом и на арену, купаясь в лучах прожекторов, выбежала миниатюрная Ольга. Ее встретил восторженный рев вскочившей на ноги публики. Пока гимнастка выступала, рев не утихал, сменившись после ее ухода продолжительными овациями.

Всю следующую неделю пресса в деталях, с многочисленными фотоиллюстрациями смаковала выступление О. Корбут и весь ее визит в Сан-Франциско. Так любили советскую спортсменку в США.

Но вот наступил год очередных Олимпиад, 1976. И появились новые кумиры (и новые «враги»), оттеснив прежних на задний план.

Сначала прошли зимние игры в Инсбруке. Нас очень удивило, как освещали их местные СМИ. Телевидение превратило Олимпиаду в грандиозное шоу, призванное привлечь как можно больше зрителей и «одарить» их максимально возможным количеством рекламных роликов. Соревнования почти не показывали, вместо них было много волнующей музыки, громких возгласов дикторов, смакования сенсаций – кто-то из горнолыжников упал и расшибся, хоккеисты устроили грандиозную потасовку, одна «звезда» попалась на допинге, другая – опоздала на старт.

Бросалось в глаза явное увлечение горными лыжами и бобслеем. Равнинные лыжные гонки, скоростной бег на коньках и многие другие виды попадали на телеэкран, только если американцы имели в них успех. Причем речь велась в основном об их выступлениях. Соперники, даже если именно они выигрывали золото, оставались в тени.

Хоккейный финал между СССР и Чехословакией показали. Но комментировали его весьма странным образом. Происходящее на ледовой площадке мало волновало ведущих. Вместо этого они, словно заведенные, раз за разом напоминали телезрителем о том, что в 1960 году на Олимпиаде в Скво-Вэлли любительская американская команда обыграла хоккейных асов из СССР. «Представляете, – кричал директор, – какая сенсация! Это все равно, как если бы студенты побили лучшую профессиональную футбольную команду».

Сравнение некорректное, учитывая, что американские любители в те годы на деле не просто являлись такими же профессионалами, как советские спортсмены, но жили и тренировались в гораздо более комфортабельных условиях и намного лучше оплачивались, чем наши. Тем не менее тезис о том, что Америку представляют на Олимпиадах всамделишные любители, юные и обездоленные, а СССР под видом любителей выставляет махровых профессионалов, повторялся в те годы постоянно – по телевидению, в прессе, в разговорах обывателей.

Болели в США не только за своих, но и против нас. Исключение составляли лишь советские фигуристы, которыми восхищались, почти как Ольгой Корбут. Юную Водорезову так и окрестили: «Новая Корбут!». Зато в других видах, и особенно в тех, где традиционно доминировали американские атлеты, любая наша победа вызывала озлобление, любое поражение – восторг.

Успехи Советского Союза в хоккее не оставляли американскую публику в покое на протяжении всех 1970 годов. На Западе США хоккей, правда, не был тогда популярным. Но и там победа СССР над канадскими профессионалами в 1972 году вызвала бурю негативных эмоций. Большинство игроков канадской сборной играли в американских профессиональных клубах, поэтому считались в США своими. И, конечно, лучшими в мире. А тут вдруг какие-то русские, официально – любители, приезжают в Северную Америку и в первом же поединке громят 7:3 суперменов из Национальной хоккейной лиги! Что тут началось! Рекой полились оправдания профессионалов и обвинения в наш адрес.

Во-первых, «Москва настояла на самом неудобном для североамериканских профессионалов времени проведения встреч» (в сентябре, в межсезонье, когда те не в форме). Во-вторых, «русские не только играют, но спят, едят, гуляют вместе, поэтому они невероятно сыграны»; североамериканцы же из разных клубов НХЛ, они впервые оказались в одной команде. В-третьих, советские хоккеисты – «машины, не имеющие эмоций, они ведут спартанский образ жизни, который не под силу цивилизованным людям». В-четвертых, «русские застали профессионалов врасплох, ибо притворялись до этого слабыми». В-пятых, североамериканские мастера клюшки «живут на зарплату и вынуждены постоянно думать о хлебе насущном, а русские находятся на полном государственном обеспечении и могут всецело отдаваться хоккею».

В перечисленные выше аргументы верил практически каждый американец, с кем довелось беседовать в то время о хоккее. Но вот в конце 1975 года в Северную Америку прибывают два советских клуба: ЦСКА и «Крылья Советов». Они встречаются с восемью клубами НХЛ. Время теперь удобное для местных профессионалов, команды сыграны. Элемент неопределенности снят. И тем не менее североамериканцы проигрывают. Немедленно следуют оправдания: ЦСКА был усилен игроками из других команд, это все равно, как если бы «Филадельфия Флайерз» добавила в свой состав «звезд» из «Бостон Брюинз» или «Нью-Йорк Рейнджерс». О факторе несыгранности хоккеистов из разных команд уже никто не вспоминает, зато русских обвиняют в «хитростях», «коварстве», «нечестности».

Хотя бывали и исключения. Некоторые газеты объективно оценили наши успехи и даже привели в пример дисциплинированность советских игроков. Комментируя поражение ЦСКА от «Филадельфия Флайерз», газета «Крисчен Сайенс Монитор» писала: «ЦСКА имел такие же шансы против «Флайерз», какие имели бы артисты Большого театра в драке с бандитами».

В июле 1976 года все внимание Америки было приковано уже к следующей Олимпиаде – летней, в Монреале. Телекомпания АВС, получившая эксклюзивные права на трансляцию игр, смогла «замкнуть» на себя 45 % всех телезрителей США! К экранам прильнули многие из тех, кто никогда к спорту не питал ни малейшего интереса. А вот истинные любители опять, как и накануне зимой, остались в накладе. Соревнований мы почти не увидели.

Вместо них телеаудиторию пичкали бесчисленными интервью, репортажами о вечеринках молодежи, монреальском метро, тамошних ресторанах, ну и, естественно, сенсациями. Кто-то из восточноевропейских атлетов попросил в Канаде политическое убежище, английская королева прибыла на игры, чтобы поболеть за дочь-наездницу, африканские сборные, обидевшись на Новую Зеландию, покинули Олимпиаду и пр.

Сами соревнования телевидение, как и в зимнюю Олимпиаду, тоже подавало в сенсационном ключе. Выбирались драматические моменты и вовсю обыгрывались. Прежде всего воспевали достижения американских атлетов. Вот представитель США Дженнер выигрывает престижное легкоатлетическое десятиборье. Сначала показывают его бег с американским флагом в ознаменование победы. Крупный, средний и мелкий планы под бравурный марш. Затем зритель видит Дженнера на пьедестале почета. Ему вручают олимпийское золото, медленно ползет вверх по флагштоку стяг Соединенных Штатов. Опять Дженнер. Улыбается и машет миниатюрным национальным флагом. Трибуны с возбужденными болельщиками. Реклама, после нее повтор уже прокрученных кадров, и «на десерт» – калейдоскоп победных бросков, прыжков и рывков Дженнера. Соревнования, их ход, выступления других участников десятиборья – все остается за кадром.

Телетрансляция состязаний гимнастов свелась к дуэли Ольги Корбут с новой «звездой», румынкой Надей Команечи. Их лица, напряжение, смех, слезы, эффектные элементы из их программы, сопровождаемые истерическими комментариями. Других гимнастов телезрители так и не увидели. А к концу Олимпиады им уже внушили, что новый кумир – это Надя Команечи. Ольгу американцы вскоре забыли. Знакомый фотограф, до этого успешно торговавший снимками О. Корбут, после Олимпиады стал выдавать их за изображения Н. Команечи. Иначе товар не брали.

Из Монреаля показали еще советского штангиста – супертяжеловеса Алексеева. Три дня телевидение твердило, что вот-вот на экране появится этот чудо-богатырь. На четвертый день он появился, толкающий штангу. Повторили эпизод десяток раз. И точка. Больше ничего о тяжелой атлетике телезритель не узнал.

В газетах тоже трудно было разобрать, как идут соревнования. Их описывали мало и бессистемно. Зато критика в адрес тех, кто опережал американцев, лилась рекой. Советский союз выиграл Олимпиаду, поэтому ругали прежде всего наших. Главный тезис: «русские – профессионалы, поэтому им не место на Олимпиаде среди любителей». Спортсменов Восточной Германии, тоже блестяще проявивших себя на играх, обзывали «лошадьми», девушек оттуда называли «мужеподобными существами». Заявлялось, что восточногерманские власти превратили спорт «в производство машин», что дети в ГДР «лишены детства, их словно роботов готовят к побитию рекордов». Какая-то газета с пафосом комментировала: «Нельзя иметь свободу и одновременно такой спорт, как в СССР и ГДР. Америка выбрала первое и не в состоянии тягаться с дрессированными рабами!».

СССР и их союзников постоянно обвиняли в «подрыве олимпийского духа, подлогах, подкупах судей, происках против американских спортсменов». Раздавались жалобы по поводу «тяжелого удела» олимпийцев США, лишенных государственной поддержки и достаточных средств на подготовку.

Очень переживали американские болельщики по поводу того, что сборная СССР не смогла пробиться в финал олимпийского баскетбольного турнира. Им так хотелось реванша за Мюнхен! Но в финале сборной США противостояли югославы, и встреча не вызвала особых эмоций (хотя американцы и выиграли золото).

Теперь времена изменились: Америка выигрывает Олимпиады, мы же все больше отстаем. Как следствие, стороны поменялись ролями. Жалуемся мы – на подлоги, подкупы судей, попрание олимпийских идеалов американцами. Они лишь лениво огрызаются.

Но чему удивляться? Спорт возбуждает националистические страсти повсюду. В Лондоне накануне финального матча Великобритания – Западная Германия на первенство мира по футболу 1966 года вышла газета с таким призывом: «Если завтра немцы победят в нашей национальной игре, давайте утешимся тем, что мы дважды победили в их национальной игре». Под немецкой национальной игрой подразумевалась, конечно, война, две мировые войны XX столетия.

Перед Олимпийскими играми 1952 года японские спортивные комментаторы умоляли соотечественников в случае неудачи лучшего пловца страны Фурухаши «не выбегать на улицы и не совершать харакири, потому что это было бы некультурно». Но Фурухаши проиграл, и японцы выбегали на улицы и совершали харакири.

Подобных примеров можно приводить сотни и практически по каждой стране, имеющей хоть какие-то спортивные амбиции.

* * *

В Москве в личном дневнике мы подвели итоги очередной поездки за океан.