Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 8. Часть 12. Диалог и столкновение цивилизаций"

Глава 3. Меч и хризантема

Легенда о хризантемах

…В XVII веке жил в Киото один сановник. И был у него удивительный сад хризантем. Сотни, тысячи цветов разных оттенков и сортов. Как-то об этом узнал житель далекого маленького городка. И решил он отправиться в неблизкий путь, чтобы полюбоваться этими хризантемами. Добрался до Киото, встретил сановника, спросил у него разрешения посетить сад. Сановник согласился. В назначенный день полный предвкушений путник отправился любоваться цветами. Когда он вошел в сад, то просто обомлел: сад был пуст! Осталась только одна хризантема.

Была она неземной красоты, оттенок ее лепестков, форма листьев и стебля – все было совершенным! Путник стоял, затаив дыхание, и не мог оторвать от цветка глаз. Тем не менее, будучи ошеломленным пустым садом, путник спросил: «А где же остальные хризантемы, что случилось?» – «Ничего, – ответил сановник, – я срезал все хризантемы и оставил только одну.

Чтобы ничто не отвлекало Вас от любования этим цветком.

Легенда рассказана Наталией Станиславовной Бажан, ученым секретарем Дипломатической академии МИД России

Итак, из Новой Зеландии мы переместились в Японию. Япония – одно из ведущих государств мира, которое входило в сферу наших с Наташей профессиональных интересов. Изучая Китай и Корею, мы не могли обойти стороной их соседку Японию, эти три страны на протяжении всей истории были и остаются связанными друг с другом мириадами нитей.

Поэтому я решил не просто описать наш первый визит в 1994 году в Страну восходящего солнца, но и рассказать все, что мы узнали о ней и ее обитателях из различных источников и в процессе общения с японцами в СССР и за рубежом на предыдущих этапах нашей жизни.

Итак, поговорим о Японии. Все иностранцы, включая, наверняка, и Вас, читатель данных строк, считают Японию уникальной цивилизацией. Многие замечают при этом, что японцы очень противоречивый народ. С одной стороны, они – возвышенные, тонкие натуры, способные часами любоваться цветением сакуры и падением снежинок на землю, а с другой – они веками почитали физическую силу и порой беспощадно расправлялись друг с другом, творили бесчинства в отношении других народов. Не случайно национальной эмблемой Страны восходящего солнца стали одновременно меч и хризантема, символизируя сочетание в японцах двух начал: твердого и мягкого, злого и доброго. Именно по этой причине я и назвал главу о Японии «Меч и хризантема».

История Японии насчитывает около двух тысяч лет. По крайней мере, именно 20 веков назад японцы впервые начали упоминаться в исторических хрониках более древнего государства Китая. Постепенно на японские острова начинают проникать плоды китайской цивилизации – сначала через Корею, а затем непосредственно из Срединной империи. В VI–X веках японцы страстно копируют все китайское – от иероглифов и одежды до методов градостроительства и религии. В XI веке преклонение перед Китаем сходит на нет, Япония закрывается. В стране, варящейся в собственном соку, развивается феодализм, формируется правящий класс воинов-самураев. Номинально во главе государства стоит император одной, неизменной на протяжении всей японской истории династии, но он лишь символизирует власть, распоряжается же всем сёгун (верховный военачальник). Но и власть сёгуна небезгранична, у него появляются соперники. Периодически Японию сотрясают гражданские войны из-за борьбы за власть.

Начиная с 1543 года до Японии стали добираться европейцы – португальцы, голландцы, представители религиозных орденов. Японские правители не проявляли, однако, интереса к контактам с пришельцами, боялись их тлетворного воздействия на подданных и в конце концов еще плотнее отгородились от внешнего мира. Непрошенных заморских гостей бросали в тюрьмы, сжигали их суда.

Давление извне тем не менее нарастало, и в 1854 году американский адмирал Мэттью Перри с помощью мощного флота заставил Японию открыться внешнему миру. Параллельно добился диалога с местными властями русский адмирал Е.В. Путятин.

Как это было, увлекательно описал великий русский прозаик Иван Александрович Гончаров в своем классическом произведении «Фрегат “Паллада”». Писатель участвовал в вояже фрегата и еще трех кораблей к японским островам в 1853–1854 годах. В своей первой записи по прибытии фрегата на нагасакский рейд И.А. Гончаров отмечает:

«Вот достигается наконец цель десятимесячного плавания, трудов. Вот этот запертый ларец, с потерянным ключом, страна, в которую заглядывали до сих пор с тщетными усилиями склонить, и золотом, и оружием, и хитрой политикой, на знакомство. Вот многочисленная кучка человеческого семейства, которая ловко убегает от ферулы цивилизации, осмеливаясь жить своим умом, своими уставами, которая упрямо отвергает дружбу, религию и торговлю чужеземцев, смеется над нашими попытками просветить ее, и внутренние, произвольные законы своего муравейника противоставляет и естественному, и народному, и всяким европейским правам, и всякой неправде»[6]6
  Гончаров И.А. Фрегат «Паллада». М.: Дрофа, 2009. С. 217–218.


[Закрыть].

Не успели русские моряки отойти от утомительного перехода, как на фрегат стали прибывать одни за другими представители местных властей. Они вручали различные бумаги с предостережениями: не съезжать на берег, не обижать японцев, оставаться на первом рейде (до получения разрешения от губернатора на второй и третий рейды). Русские моряки и не собирались нарушать тамошние запреты. Они уже были наслышаны разных страшных историй.

Ранее командир английского судна отказался принимать подарки, присланные через нагасакского губернатора от японского двора. В итоге губернатор, как пишет И. А. Гончаров, «распорол себе брюхо» (т. е. совершил харакири, ныне известную всему миру японскую традицию лишать себя жизни, чтобы избежать публичного позора или казни). Прекрасно знали наши моряки и о том, что правительство Японии еще с 30-х годов XVII века проводило «политику закрытия страны». Доступ в Японию иностранцам был категорически запрещен. Исключение было сделано только для китайцев и голландцев. Последним разрешалось присылать для торговли в Нагасаки (и только туда) не более чем по одному кораблю в год. Японцам выезд за пределы страны тоже запрещался. Нарушившие этот запрет подвергались строгим наказаниям, вплоть до смертной казни. Поскольку иностранцы тем не менее продолжали проникать в Страну восходящего солнца и ее обитатели так или иначе вступали в контакты с «заморскими чертями», местные власти запретили подданным обучать иностранцев своему языку, брать у них без разрешения сверху подарки, показывать им географические карты японских островов, да и вообще что-то рассказывать о своей стране.

Не отвечая на вопросы русских моряков, японские представители сами интересовались всем – и откуда корабли пришли, давно ли вышли, сколько людей и пушек на каждом корабле. На сообщение, что у адмирала есть письмо к губернатору, японцы прежде всего пожелали узнать, зачем письмо привезли сразу четыре корабля, а потом заявили, что на принятие письма требуется разрешение от губернатора. Если губернатор письмо примет, то отошлет его сёгуну в столицу Эдо, тот передаст «Сыну Неба» (императору), а что будет дальше – неизвестно.

Зашла речь о провизии. Японские переговорщики объяснили, что могут прислать небольшое количество продовольствия в подарок. Но поставлять за плату не положено, необходимо доложить о просьбе сёгуну, тот доложит императору, и ответ придет нескоро. На просьбу предоставить русским морякам место на берегу последовал аналогичный ответ. Провизию местные власти в конце концов разрешили русским покупать у голландцев, которые имели право получать ее у японцев. Правда, выяснилось, что быков там бить запрещено, в стране мяса не едят, поэтому русским мореплавателям придется обходиться рыбой и птицей.

Долгие, тягучие переговоры шли по поводу приема моряков из России у губернатора Нагасаки. И.А. Гончаров отмечает: «…мы целые дни бились над вопросами: сидеть или не сидеть, стоять или не стоять, потом, как и на чем сидеть и т. п. Японцы предложили сидеть по-своему, на полу, на пятках. Станьте на колени и потом сядьте на пятки – вот это и значит сидеть по-японски. Попробуйте, увидите, как ловко: пяти минут не просидите, а японцы сидят по нескольку часов. Мы объявили, что не умеем так сидеть; а вот не хочет ли губернатор сидеть по-нашему, на креслах? Но японцы тоже не умеют сидеть по-нашему, а кажется, чего проще? С непривычки у них затекают ноги. Припомните, как угощали друг друга Журавль и Лисица – это буквально одно и то же»[7]7
  Гончаров И.А. Указ. соч. С. 243.


[Закрыть].

Вроде бы уже договорились, что русские моряки привезут на берег свои кресла и стулья и сядут на них, но на следующее утро на фрегат прибывает очередная группа дипломатов с устным посланием от губернатора: «Нельзя ли русским на полу посидеть?».

Вечером того же дня – новая делегация. Тема уже иная. Оказывается, губернатор хочет после официальных переговоров угостить россиян завтраком, но сам он участвовать в завтраке не будет. Вас, мол, отведут в другую комнату. Там и позавтракаете. Русские возмутились, а японцы их успокаивали: «По-японски это весьма употребительно, мы так всегда…».

Торги по данному поводу все продолжались, а тут возник еще один скользкий вопрос: на чьих шлюпках моряки высадятся на берег. Японцы упорно настаивали, чтобы на их, русские отвечали категорическим отказом. По словам И.А. Гончарова, «почти до слез» пришлось спорить обо всем – о свите, о числе людей, о карауле, о носилках.

После того как все вопросы были урегулированы, японцы объявили, что на фрегат явится второй по рангу чиновник в Нагасаки и сообщит, когда его начальник, губернатор, примет наконец русских моряков во главе с адмиралом. Посыльные стали интересоваться, как будет организована встреча на фрегате упомянутого чиновника и двух его секретарей. В частности, где их посадят. Моряки отвечали: «Пусть сядут как хотят, направо, налево, пусть влезут хоть на стол». Посыльные все-таки попросили нарисовать, кто и как будет сидеть на встрече.

Наконец высокий чиновник с двумя секретарями прибыл и в ходе короткой беседы попросил тотчас следовать на берег за ним, губернатор ждет гостей. Но плыть не спеша, ибо японские лодки медленнее русских. И вот ровно месяц спустя появления русской экспедиции на рейде Нагасаки, 9 сентября 1853 года, адмиральский катер двинулся к берегу. Около 500 японцев на шлюпках сопровождали гостей.

И.А. Гончаров по пути поинтересовался у местных, находившихся на нашем катере, сколько жителей в Нагасаки. Японцы долго молчали, наконец, один из них сказал: «Иногда бывает меньше, а в другой раз больше». И.А. Гончаров уже привык к скрытности местных чиновников. Ранее он пытался выяснить у них, как зовут главного военачальника и де-факто руководителя Страны восходящего солнца. Всякий раз звучало: «Не знаем».

Но вот адмирала и его свиту вводят в губернаторский дворец. Гости продвигаются из комнаты в комнату, заполненные людьми в богатых одеждах, сидящих на полу на собственных пятках. Сидят, как «фарфоровые куклы», все уставили глаза в стену или в пол, не шевелятся и вроде не замечают чужеземцев.

Наконец встреча с самим губернатором. Взаимные поклоны. Губернатор предлагает положить письмо россиян в стоящий на столике маленький лакированный ящик. Адмирал хочет прокомментировать содержание письма, но губернатор просит прежде отдохнуть и тут же скрывается из виду. Гостей отводят в комнату отдыха, потчевают чаем, табаком в трубках, сладостями. Когда моряки уже совсем устали от праздности, их приглашают на переговоры с губернатором. Японцы-переводчики ложатся на пол около стульев наших моряков и готовятся к работе. Губернатор вынимает из лакированного ящика бумагу и зачитывает ее еле слышным голосом. Далее бумагу, стоя на коленях, принимает чиновник и опять же, опустившись на колени, передает еще одному чиновнику. Тот по-голландски передает ее содержание. Содержание небогатое: губернатор дает согласие принять письмо. Есть еще одна бумага. Те же церемонии, и из перевода следует, что в этой бумаге сказано: скорого ответа на русское письмо быть не может.

С одной стороны, такое поведение японцев приводило посланцев России в отчаяние. Но с другой – И.А. Гончаров дает очень здравый анализ причин того, почему эти обитатели «крайнего Востока» «медлят, высматривают, выжидают, хитрят»: «От европейцев добра видели они пока мало, а зла много: оттого и самое отчуждение их логично. Португальские миссионеры привезли им религию, которую многие японцы доверчиво приняли и исповедовали. Но ученики Лойолы привезли туда и свои страстишки: гордость, любовь к власти, к золоту, к серебру, даже к превосходной японской меди, которую вывозили в невероятных количествах, и вообще всякую любовь, кроме христианской. Вам известно, что было следствием этого: варфоломеевские ночи и отчуждение от света.

Но если вспомнить, что делалось в эпоху младенчества наших старых государств, как встречали всякую новизну, которой не понимали, всякое открытие, как жгли лекарей, преследовали физиков и астрономов, то едва ли японцы не более своих просветителей заслуживают снисхождения в упрямом желании отделаться от иноземцев»[8]8
  Гончаров И.А. Указ. соч. С. 257–258.


[Закрыть].

И при этом писатель отмечает перемены в поведении японцев. «Прежде, – пишет он, – с иностранцами обходились очень строго: их держали в неволе». «Но, – продолжает И.А. Гончаров, – время взяло свое, и японцы уже не те, что были сорок, пятьдесят и более лет назад. С нами они были очень любезны…»[9]9
  Там же. С. 231.


[Закрыть].

Ну а адмирал Е.В. Путятин попробовал уточнить, почему ответ из Эдо надо ждать неопределенно долго, может быть, русским кораблям самостоятельно пойти в японскую столицу морем, это бы значительно ускорило дело? Губернатора очень смутила данная реплика, и он «с умильной улыбкой, мягким, вкрадчивым голосом» произнес долгую речь, суть которой свелась к тому, что «японскому глазу больно видеть чужие суда в других портах Японии, кроме Нагасаки; что ответа мы тем не ускорим, когда пойдем сами».

Оставалось стоять на рейде и ждать ответа из Эдо. Прошел еще месяц, и вдруг новая напасть: японские чиновники с прискорбием сообщают, что умер сёгун! И добавляют со смешком, что «по этому печальному случаю… получить скоро ответ – невозможно». Только две недели спустя японцы с большой помпой сообщили радостную весть: наконец получен ответ из Эдо. «Что за ответ?» – с надеждой спросили наши. Сообщено, что русские письма прибыли в Эдо благополучно. И все, точка. «Это не ответ!» – запротестовали моряки. Местные чиновники оправдывались, что они не виноваты. Адмирал Е.В. Путятин поинтересовался насчет места для наших на берегу, в Нагасаки. Ему сказали: «Из Эдо ответа не получено».

Адмирал стал грозиться, что наши самовольно пойдут морем в Эдо. Японцы испуганно отговаривали, а когда уже минуло три месяца нахождения российских кораблей у Нагасаки, на фрегат «Паллада» была доставлена бумага из Эдо. В ней говорилось только о том, что четверо уполномоченных, важных сановников едут из столицы в Нагасаки для свидания и переговоров с адмиралом. Выехали ли они уже, когда прибудут – неизвестно. Вскоре пришло и разрешение от губернатора о месте базирования российских моряков на берегу. Наши место осмотрели и признали его абсолютно негодным: голое, песок, камни.

Терпение мореплавателей кончилось. Адмирал информировал губернатора, что россияне отправляются в плавание, но скоро вернутся в Нагасаки. И если там не будет ни полномочных, ни ответа на наши предложения, то немедленно проследуют в Эдо. 11 ноября корабли вышли в море.

Месяц спустя они вернулись в Нагасаки. Возобновились изнурительные переговоры по всем вопросам – и серьезным, и самым пустяшным. На Рождество русские передали партнерам подарки. Те признались, что список подарков отправлен в Эдо, и только если оттуда придет высочайшее разрешение от императора, подарки будут розданы чиновникам. Когда моряки вслед передали дополнительный подарок (серебряные часы), им сообщили, что запрос на принятие этого подарка отправится в столицу Японии отдельной почтой.

Но русских волновала иная тема: когда наконец доберутся до Нагасаки полномочные от центральной власти из Эдо. 28 декабря японская сторона передала, что полномочные прибыли, но они устали с дороги, после отдыха просят к себе. Стали готовиться к свиданию, споры разгорались даже по совсем пустячным вопросам. Опять пришлось требовать, чтобы хозяева присутствовали на официальном завтраке для гостей. Моряки возмущались тем, что власти держат наши корабли на первом рейде. Путь до берега занимает три четверти часа. Японцы снуют туда-сюда по несколько раз в день, теряя массу времени. Почему бы не пригласить эскадру стать у берега? Ответ: нельзя без высочайшего разрешения! Действовать надо по обычной схеме: верховный совет спросит у сёгуна, тот у императора.

Но вот историческая встреча реализуется. Опять комнаты, заполненные «мумиями» с поникшими головами и полуопущенными веками в длинных, широких халатах, вновь ползающие по полу помощники и переводчики. Встреча началась с обеда, пышного и изобиловавшего необычными для русских церемониями. Когда обед кончился, адмирал заявил, что хотел бы поставить перед полномочными два вопроса по делу, которое его привело сюда. Главный полномочный, вельможа в летах, кротко возразил: по японским обычаям, при первом знакомстве разговоры о делах откладываются, этого требуют приличие и законы гостеприимства.

Е.В. Путятин согласился прислать два вопроса в письменном виде на другой день, но ожидает ответа в тот же вечер. Японцы изобразили удивление: как можно обещать быстрый ответ, когда неизвестно, в чем состоят вопросы. Адмирал заверил, что на его вопросы легко ответить без промедления.

Русские офицеры вернулись на фрегат, философски рассуждая. Вроде бы опять японцы поиздевались, но в то же время прогресс налицо. Ведь еще недавно они считали европейцев хуже собак, не хотели с иноземцами знаться, дичились, чуждались. А теперь ведут переговоры, и на высоком уровне!

Через некоторое время привезли ответ полномочных на два вопроса адмирала. В бумаге было сказано, что ответить на вопросы нельзя, ибо прибыло послание от верховной власти в Эдо, по ее прочтении ответы на вопросы адмиралу, может быть, и не понадобятся.

5 января 1854 года наконец была назначена торжественная церемония передачи на берегу этого послания. Собрали большое количество местных сановников, пригласили многочисленную делегацию русских моряков. В комнату внесли объемный, окованный железом белый сундук и шелковый с кистями ящик. Открыли сундук, в нем обнаружили сундук поменьше, потом третий, четвертый еще меньше. В самый маленький сундук вставлен шелковый ящик. Открыли и его, на свет извлекли очередной ящик из белого лакированного дерева. В этом ящике и лежала грамота из Эдо на золоченой толстой бумаге, завернутая в несколько шелковых чехлов.

Что гласил ответ, я так и не понял из книги Гончарова. Он лишь пишет о том, что в последующие дни имели место интенсивные переговоры, на которых русские объясняли японцам преимущества международной торговли и настаивали на своем визите в Эдо. А японские сановники отвечали, что торговля для Страны восходящего солнца дело новое, не созрели. Один из них заметил: «Девицу отдают замуж, когда она вырастет: торговля у нас не выросла еще». Кроме того, японские переговорщики делали все, чтобы отговорить русских моряков от визита в Эдо, не допустить их туда.

И 24 января 1854 года русская эскадра, после почти шестимесячных попыток добиться установления отношений с японскими властями, покинула рейд Нагасаки и ушла на юг – в Китай и далее в Манилу.

Тем не менее уже в 1855 году Россия, вслед за США, все-таки добилась подписания договора о торговле и дружбе с Японией. Сделал это все тот же Евфимий Васильевич Путятин, в очередной раз вернувшийся с эскадрой в Японию. Подписание состоялось в городе Симода, и документ получил название «Симодский трактат».

Вскоре последовали другие договоры с иностранными державами, которые были восприняты в Японии как неравноправные и спровоцировали политико-экономический кризис в стране и гражданскую войну. Сёгун был обвинен в бедах Японии, и его противники выступили под лозунгом «Восстановим власть императора, прогоним варваров». В 1869 году сёгунат был упразднен, управление централизованным государством перешло к императору Мэйдзи. Этот процесс получил название «Реставрация Мэйдзи» и привел не к «изгнанию иностранных варваров», а к ускоренной модернизации Страны восходящего солнца по западным образцам и при самом активном участии иностранных государств и капитала. Лозунгом японцев стал: «Уйдем из Азии, придем к Западу».

Перенимать японцам приходилось очень многое. И.А. Гончаров в произведении «Фрегат “Паллада”» отмечает, что у японцев в помещениях не было стекол, использовалась бумага, отсутствовали зеркала, они не умели строить современные корабли, почти не имели огнестрельного оружия и т. д.

Японцы организовали сухопутную армию по прусскому образцу, военно-морской флот был создан с помощью Великобритании. Из Конституции США был позаимствован принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную, у французов скопировали систему образования, у англичан – левостороннее движение автотранспорта, и еще тысячи нововведений в области права, управления, политики, экономики, культуры, быта были осуществлены под влиянием и при участии Запада.

Кое-что переняли японцы у России. Тот же Путятин во время посещения Нагасаки продемонстрировал японцам действие парового двигателя, что помогло им впоследствии создать первый японский паровоз. В 1871 году японское посольство, изучавшее иностранный опыт, посетило Санкт-Петербург. Глава посольства Ивакура Томоми приобрел там портреты Петра I, которого называл своим кумиром, великим реформатором. И тем не менее недавно я услышал от одного крупного японского бизнесмена, увлекающегося философией, страноведением и международными отношениями, следующее утверждение. В период реставрации Мэйдзи японские власти направили делегации во все передовые страны земли с целью усвоения полезного опыта. Всюду нашли что-то полезное, и только делегация, вернувшаяся из поездки в Россию, заявила, что ничего заслуживающего внимания замечено не было. Неприятный вывод.

Ну а Япония, набрав в результате реставрации (реформ) Мэйдзи военную и экономическую мощь, как всегда бывало в таких случаях в истории человечества, стала наполняться желанием расширять свое присутствие на мировых рынках, укреплять свою роль в международных отношениях. Комбинация экономических потребностей и политических амбиций способствовала нарастанию экспансионистских аппетитов, жажды установления контроля над чужими землями. И тоже, как непременно происходило в человеческой истории, экспансионистские аппетиты постепенно начали оправдываться тем, что лидерство Японии нужно и полезно не только ей самой, но и объектам экспансии.

Первым таким объектом стала Корея. В XVI веке японцы уже пытались завоевать Корейский полуостров. Но потерпели неудачу, их отбросили объединенные китайско-корейские войска. И вот в конце XIX столетия, в 1894 году, усилившаяся и осмелевшая Япония объявляет войну самой Срединной империи. Предлог – «защита свободы и независимости» Кореи перед лицом китайской агрессии. В декрете японского императора об объявлении войны говорилось: «…Корея является независимым государством. Она впервые вошла в семью наций, пользуясь советами и руководством со стороны Японии. Но у Китая выработалась привычка рассматривать Корею как зависимую территорию и как открыто, так и тайно вмешиваться во внутренние дела Кореи. В период недавнего восстания в Корее Китай послал туда войска, полагая, что имеет право назначить правителя в зависимом государстве».

Далее в указе утверждалось, что «политика Китая не только направлена на лишение Кореи свободы, но и представляет собой угрозу миру и спокойствию на всем Востоке. Тем самым обосновывалась императивность для Японии дать отпор агрессии Китая на Корейском полуострове.

Легко победив Срединную империю, которая в отличие от Страны восходящего солнца так и не встала на путь реформ и безнадежно отстала, японцы подогрели собственные аппетиты. В 1904 году Япония нападает уже на великую европейскую державу Россию: из-за жажды командовать все в той же Корее, а заодно добиться преобладания в китайской Маньчжурии. Незадолго до начала войны, в 1897 году, некий японский эксперт, посетивший ряд учебных военных заведений в нашей стране, докладывал властям в Токио: “Русские курсанты плохо учатся, думают только о девушках и гулянках; офицеры пренебрежительно относятся к солдатам, черная, мол, кость”. Японский наблюдатель пришел к выводу: “Если случится война, русских можно будет без труда победить!”».

В ходе войны выяснилось, что японцы в самом деле по ряду параметров уже оставили Россию позади.

Еще совсем недавно, полстолетия назад, И. А. Гончаров в «Фрегате “Паллада”» с сарказмом отзывался об архаичном состоянии японских вооруженных сил, непрезентабельности японских солдат. А вот, что пишет о противнике участник русско-японской войны 1904–1905 годов писатель Н.Г. Гарин-Михайловский:

«…Ищешь глазами солдатика, который хотѣл бы поговорить. Многiе читаютъ, большинство загадочно смотритъ, и какъ угадать, что у него тамъ подъ черепомъ, когда такъ смотрятъ на васъ эти глаза на темномъ загорѣлом лицѣ.

– Японцы хорошо дерутся?

– Ловко!.. Какъ из земли вырастаютъ.

…А это отдѣленiе уже не раненыхъ – у этого ревматизмъ, у того легкiя, лихорадка. Ну, этихъ и спрашивать не о чемъ. Но такъ внимательно смотрятъ на меня маленькiе голубые глазки тщедушнаго солдатика, скрючен-наго ревматизмомъ.

– Видѣли бой?

– Нѣтъ за горой стояли, – послѣ видѣли. 18 лошадей отобрали. Вмѣсто потника два одѣяла, – одно, значитъ, спать ляжетъ, разстелетъ, а другимъ укроется. Три перемѣны бѣлья, консервы. Двѣ тарелочки свинченныя, между ними – рисъ вареный. Пальто длинное, теплое: имъ шутя воевать. Опять всѣ грамотные: у всѣх карты, записныя книжки. У наших офицеровъ и половины нѣтъ противъ ихняго солдата: теперь вотъ только, которые запаслись изъ того, что подобрали послѣ нихъ. Кричатъ нашим казакамъ, – многiе у нихъ по-русски говорятъ: «Вы что съ оглоблями, какъ при Ермакѣ, – у насъ и палачи уже бросили, – у насъ, видите, какiя пули?» Ну, точно – совѣстливыя пули. Которому непремѣнно умереть бы – живетъ. Только кому въ лоб да въ сердце, – ну, сразу, безъ мученiя»[10]10
  Гарин-Михайловский Н.Г. Дневник во время войны // Полное собрание сочинений. Том шестой. Петроград: Издание т-ва А.Ф. Марксъ, 1916. С. 46–47.


[Закрыть].

Еще одна характеристика противника из той же книги Н.Г. Гарина-Михайловского:

«… Въ плѣнъ никто из японцев не сдался. Были увѣрены, что одного … офицера удастся захватить. …Настигли его казаки, когда онъ, уткнувъ в землю свою саблю, бросился на нее. Сабля прошла через горло, но онъ еще былъ живъ. Тогда, выхвативъ книжалъ, онъ успѣлъ перерезать себѣ горло, когда казакъ бросился къ нему. На этотъ разъ казакамъ досталась богатая нажива. Эскадронъ былъ съ иголочки, – очевидно, гвардейскiй, – на отличныхъ лошадяхъ. Между ними австралiйскiя невысокiя, но сильныя лошади считаются лучшими.

…Как практичны всѣ приспособленiя къ сѣдлу! Съ виду обыкновенно черно-коричневое, въ родѣ англiйскаго сѣдла, почти ничѣмъ не нагроможденное, но въ тонкихъ, плотно-плотно скрученныхъ жгутахъ чего-чего нѣтъ: и аптека, и бинты, и три перемѣны белья, приспособленныя для бани, вплоть до зубной щеточки. Извѣстно, что японцы большiе любители чистоты и дома моются во нѣскольку разъ на день»[11]11
  Гарин-Михайловский Н.Г. Указ. соч. С. 34.


[Закрыть].

И очередная выдержка из Гарина-Михайловского. Автор книги беседует с русским офицером:

«…А правда, что въ атаку японцы идутъ въ двѣ шеренги – передняя падаетъ и работает ножами снизу, въ то время, какъ вторая шеренга колетъ штыкомъ? Такъ что такимъ образомъ на каждого нашего солдата приходится два: одинъ сверху, другой снизу?

– Нѣтъ, ничего подобнаго! У нихъ прекрасно организованы резервы, у нихъ, какъ въ шаматахъ: самая маленькая фигурка защищена слѣдующей. Они, напримѣръ, саженей на сорокъ подойдутъ: значтъ, въ штыки. А бросишься – они назадъ, а резервы въ это время разстрѣливаютъ. Назад – не потому, что боятся, а потому, что пакетами больше переложишь народу, чѣмъ каошъ бы то ни было штыкомъ.

– Ну, а нравственное впечатлѣнiе у нашего солдата какое осталось: можно справиться съ такими врагами?

– Несомнѣнно, что да. …Это говорю при всемъ уваженiи къ ихъ храбрости и прекрасной тактикѣ.

– Можно вамъ задать одинъ нескромный вопросъ: до войны лично вы какъ относились къ японцамъ?

Все тотъ же острый, напряженный взглядъ.

– Считалъ ихъ макаками»[12]12
  Там же. С. 20.


[Закрыть].

В книге обращают на себя внимание и его утверждения, что в русско-японской войне, проходящей на территории Поднебесной, китайцы намного больше симпатизируют японцам. Типичен, в частности, такой отрывок из произведения Гарина-Михайловского:

«…Вотъ какая картина взаимныхъ отношенiй мнѣ вырисовывалась на основанiи моихъ разговоровъ и всего моего предыдущаго знакомства съ китайцами.

…Чиновники и купцы – интеллигенцiя. Оба эти класса въ общемъ враждебны русскимъ. Они шокированы, они оскорблены невѣжливостью русскихъ, ихъ глумленiемъ, ихъ непониманiемъ и нежеланiемъ понять людей, имѣющихъ на то право, какъ физически болѣе сильныхъ. При такихъ условiяхъ эти два элемента – русская и китайская интеллигенцiя – масло и вода. Они соединяются только до тѣхъ поръ, пока взбалтывается посуда, только временно, подъ давленiемъ и чисто-механически. Отсюда упреки русскихъ въ неискренности, – неискренности человѣка, надъ которымъ занесенъ уже мечъ!

Въ матерiальномъ отношенiи для этихъ двухъ классовъ китайской интеллагенцiи русскiе тоже не представляютъ никакого интереса; для чиновниковъ – русскiе только подрывъ ихъ авторитета. Безъ возмещенiя притомъ чѣмъ-либо болѣе существеннымъ, въ видѣ денегъ, взятокъ, и безъ награды за это умаленiе ихъ среди населенiя. Для купцовъ … торговое значенiе русскихъ сводится почти къ нулю. Русскiе даютъ большой заработокъ земледѣельцу, рабочему, всякому производителю, но роль посредниковъ между производителемъ и потребителемъ, т.-е. роль купца у русскихъ, за ничтожнымъ исключенiемъ, занимаютъ свои. Для китайскаго же купца прямой выгоды отъ этого никакой. Его прямые интересы тѣсно связываютъ его не съ нами, а съ японцами. Которые покупаютъ у нихъ большими партiями всякаго рода хлѣба, жмыхи, удобренiя, и съ американцами, которые продаютъ имъ разные товары.

Тѣснѣе связаны эти два класса съ японцами и родствомъ культуръ, обоюднымъ пониманiемъ той же, обязательной для цивилизованныхъ классовъ обоихъ народовъ, вѣжливостью.

Все это вмѣстѣ дѣлаетъ то, что и чиновники и купцы, … выбирая изъ двухъ золъ, несомнѣвно предпочтутъ меньшее для нихъ: влiянiе японцевъ, а не русскихъ. Не забудемъ при этомъ, что японцы, какъ и англичане, умѣютъ щедро оплачивать оказываемыя имъ услуги. При такихъ условiяхъ китайскiй чиновникъ энергично соглашается съ купцомъ, когда тотъ говоритъ, что съ приходомъ японцевъ сразу оживится торговля, хотя бы тѣмъ, что откроются опять моря, безъ которыхъ нѣтъ товаровъ.

…Что касается земледѣельческаго класса, то, какъ и вездѣ, онъ и здѣсь наиболѣе инертенъ. Русскiй или японецъ, но хлѣбъ надо убрать, а потому худой миръ лучше доброй ссоры. Хлѣбъ надо продать, и несомнѣнно, что русскiй заплатитъ за него дороже, чѣмъ японецъ, при всѣхъ его открытыхъ моряхъ. Да, пожалуй, съ точки зреѣнiя этого, по своему существу крайне консервативнаго, реакцiоннаго класса, а моря, кромѣ зла, дорогихъ новинокъ, порчи нравовъ – ничего другого не приносятъ. А пожалуй, русскiе въ этом отношенiи, со своей чуждой цивилинцiеи, не имѣющiе влiянiя на ихъ нравы и бытъ – лучше даже японцевъ. Только бы женщинъ не трогали да платили бы. А русскiе платятъ хорошо за продукты и притомъ русскими, но настоящими рублями. А японцы платятъ, хотя и русскими, но не настоящими. И этотъ фактъ уже учитывается.

…Остается бродячiй элементъ съ хунхузами во главѣ. Тутъ, по-моему, весь вопросъ сводится къ тому, кто дороже заплатитъ, причемъ, вслѣдствiе испорченныхъ предыдущимъ поведенiемъ отношенiй, русскимъ придется платить дороже и быть, какъ и со всѣми аборигенами, очень вѣжливыми, хотя бы вслѣдствiе большой конкуренцiи въ этомъ отношенiи со стороны врага нашего, японцевъ. А то и деньги не помогутъ. И какой-нибудь начальникъ отдѣльной части, хвалящiйся, что поркой онъ получаетъ все, тогда какъ сосѣднiя части голодаютъ, – преступникъ предъ родиной, предъ общимъ громаднымъ дѣломъ. И неуспѣхъ будетъ созданъ такими. Я уже писалъ, что такъ же смотритъ на дѣло и вся высшая администрацiя, да и громадное большинство въ армiии»[13]13
  Гарин-Михайловский Н.Г. Указ. соч. С. 42–43.


[Закрыть].

Подобными рассуждениями изобилует монография Гарина-Михайловского. И его собственными, авторскими, и со ссылками на других русских. Поэтому не стоит, видимо, удивляться, что вождь китайских коммунистов, основатель КНР Мао Цзэдун позднее вспоминал: «В то время я явственно осознавал и чувствовал красоту Японии, а в песне о военной победе над Россией слышал ее гордость и мощь»[14]14
  Цит. по: Шорт Ф. Мао Цзэдун. М.: АСТ, 2001. С. 42.


[Закрыть]. Добавлю от себя, что непреложным фактом является то, что для многих китайцев-реформаторов и интеллектуалов Япония стала примером для подражания. Ее победа вселила в них убежденность в том, что Азия ничуть не уступает Европе. Желтая раса в состоянии одерживать верх над белой.