Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 8. Часть 12. Диалог и столкновение цивилизаций"

Напомню читателю, что, находясь в конфронтации с Москвой, Пекин еще на рубеже 1960–1970-х годов совершил крутой поворот в сторону сближения с США и их союзниками. Зазвучали призывы создать «широкий международный фронт» против СССР. В т. 3 подробно рассказывалось о том, как развивалось стратегическое сотрудничество Китая с американским лагерем, включая Японию, как, приступив в 1979 году к глубинным реформам, обновленное китайское руководство постепенно пришло к выводу о необходимости корректировки внешнеполитической линии. В 1982 году Пекин отказался от блокирования с Западом и Японией против Советского Союза. Среди многочисленных причин, приведших к таким переменам, явилось и недовольство китайского руководства поведением Японии.

Летом 1982 года разгорелся спор между Пекином и Токио из-за пересмотра учебников истории, предназначенных для японских школ. Министерство просвещения Японии приняло решение исключить из них все упоминания о захватнических войнах Токио. Агрессия против Китая в исправленном варианте называлась «вводом войск»; резня, учиненная японцами в Нанкине, преподносилась в качестве вынужденной меры, реакции на сопротивление китайских вооруженных сил и т. п.

Правительство КНР потребовало отказа от пересмотра учебников, развернуло в стране антияпонскую кампанию. С осуждением Японии выступили политические и общественные деятели, жертвы японской агрессии, служащие и рабочие, студенты. Тема преступлений японской военщины захлестнула страницы газет и экраны телевизоров. Подчеркивалось, что Япония совершила «кровавые преступления, варварские жестокие действия».

Мотивы, двигавшие китайской стороной, были сходными с теми, которые вызывали в КНР недовольство Соединенными Штатами. Раскрывая их, журнал «Ляован» писал: «Подобно американской монополистической буржуазии среди крупной японской буржуазии есть люди, которые действительно придерживаются той точки зрения, что Китай нуждается в Японии и, как бы они ни поступили, покорно пойдет на ущемление своих государственных интересов. Эта точка зрения абсолютно ошибочна. Мы всегда будем твердо защищать суверенитет страны, никогда не позволим другим ущемлять его». Газета «Хэйлунцзян жибао» называла действия министерства просвещения Японии «задевающими чувства китайского народа, открытым оскорблением».

Представляется несомненным, что недовольство Японией послужило дополнительным стимулом к пересмотру в 1982 году внешнеполитического курса КНР. Вместе с тем примечательно, что подход в китайских руководящих кругах к японской проблеме не был единым. Разгорелась полемика, и довольно интенсивная.

Приверженцы одной линии не драматизировали ситуацию и искали быстрого примирения с Токио. Они указывали на то, что японская агрессия явилась лишь краткой страницей в многовековой истории дружеских отношений двух стран. Ответственность за агрессию возлагалась на «небольшую кучку» милитаристов. Проводился четкий водораздел между ними и японским народом, который сам, наравне с остальными азиатскими народами, провозглашался жертвой преступлений милитаристов. Виновником нынешних попыток переписать историю также называлась только «горстка милитаристских элементов».

Сторонники примирительной линии допускали, что упомянутые лица хотят возродить милитаризм, но характеризовали такие планы как бесперспективные, поскольку против них решительно выступает большинство японского населения. Увеличение военных расходов Токио квалифицировалось как умеренное и вызванное объективными причинами: возросшей советской военной активностью. Высказывалось убеждение, что ни общественное мнение, ни сложное финансовое положение не позволят Японии превратиться в военную державу, опасную для соседей. Подчеркивалось также, что японский милитаризм в любом случае не страшен. Китайцы сумели наголову разбить милитаристов еще в 1940-х годах, теперь же они вообще не соперники. Выражался оптимизм, что китайцы и японцы совместными усилиями одолеют противников дружбы, вернут взаимные отношения на рельсы поступательного развития.

По-иному рисовали картину приверженцы второй точки зрения на Японию. Армейская газета «Цзефанцзюнь бао» предупреждала, что «усиливается мутный поток, направленный на возрождение милитаризма». В доказательство, помимо инцидента с учебниками, приводились такие факты, как выпуск в Японии реакционного фильма «Великая японская война», вынашивание планов ревизии мирной конституции, замыслы по восстановлению официальных связей с Тайбэем, посещение руководством страны храма Ясукуни для жертвоприношений поминальным табличкам военных преступников и т. д. Все это, резюмировала газета, выглядит зловещим, требует повышения бдительности. События в Японии, писала «Цзефанцзюнь бао» несколько позднее, заслуживают самого большого внимания: там развиваются крайне опасные тенденции, которые необходимо, пока не поздно, пресечь.

Сторонники твердой линии выдвигали в печати тезис, что японский милитаризм возник в свое время не случайно, а явился естественным продуктом капитализма. Так же не случайны попытки возродить милитаризм в наши дни. Они отражают империалистическую суть японского общества. Превратившись в мощную экономическую державу, Япония стремится теперь подкрепить экономические притязания созданием крупных вооруженных сил. Делались прогнозы, что Токио скоро превысит конституционные ограничения на военные расходы.

В конечном итоге первая, примирительная, тенденция возобладала. Японское правительство пообещало учесть претензии КНР и ряда других стран по вопросу об учебниках. В ответ китайское руководство приглушило публичную критику Токио. Однако рецидивы ее случались в конце 1982 года, а также на протяжении 1983 года.

В Пекине отрицательно отреагировали на планы расширения «зоны контроля» японскими ВМФ и ВВС морских коммуникаций в Тихом океане, в целом активизации роли Токио в системе обороны США в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Впервые за многие годы была дана негативная оценка японо-американскому договору безопасности. В печати периодически повторялась мысль о том, что Китай опасается превращения Японии в военную державу и не может быть абсолютно уверен в стабильности дружеских отношений с Токио. Нарекания вызвало и то обстоятельство, что неофициальные представительства Японии в Тайбэе и Тайваня в Токио, по существу, выполняли консульские функции, высокопоставленные японские делегации посещали остров, встречались с лидерами гоминьдановского режима.

Но к 1984 году полемика, казалось, совсем утихла. Этому способствовали политические и особенно экономические (о них ниже) акции Токио, стабилизация китайско-американских отношений, достижение определенного сдвига в отношениях КНР с СССР. Китайское руководство приняло решение еще в большей степени сконцентрироваться на проблемах модернизации, еще шире раскрыть двери во внешний мир. В этих планах Японии наряду с Соединенными Штатами отводилось приоритетное место.

В Китае перестали говорить о милитаристских тенденциях в Японии. Напротив, вновь выражалось понимание оборонных усилий Токио, сохранения японо-американского военного союза. Как заявил министр обороны КНР Чжан Айпин во время пребывания в Токио летом 1984 года, «каждое государство имеет право защищать себя, для чего ему необходим достаточный потенциал; японо-американский договор безопасности нужен Японии как раз для расширения ее оборонительных возможностей»[15]15
  Mainiti daily news. 1984. July 14.


[Закрыть].

Характерной особенностью китайско-японских отношений в 1982–1985 годах было то, что даже в самые напряженные периоды они, как и отношения КНР с США, продолжали расширяться и углубляться по многим направлениям. По масштабам и объему связи с Японией превосходили сотрудничество КНР с любой страной Запада, включая Соединенные Штаты.

Поддерживались регулярные контакты на высшем политическом уровне. В Японии побывали Генеральный секретарь ЦК КПК, премьер Госсовета КНР, два его заместителя, председатель ПК ВСНП. В Китай нанесли визиты два японских премьера и ряд других представителей высшего политического руководства.

Ежегодно десятки официальных японских делегаций посещали КНР и, наоборот, китайские миссии в большом количестве направлялись в Японию. Был создан и функционировал механизм консультаций министров и других официальных представителей правительственных органов. В 1984 году стороны учредили «Комитет китайско-японской дружбы XXI века» с целью воспитания новых поколений в духе дружбы, поиска путей к сохранению добрососедского сотрудничества, максимальному расширению контактов и т. п. Интенсивные связи были налажены между общественными, молодежными, культурными организациями, профсоюзами, политическими партиями. Десятки китайских и японских городов, префектур и провинций установили породненные отношения. Проводилось рекордно большое число симпозиумов и конференций, посвященных самым различным проблемам. Заключались разнообразные соглашения как по официальной линии, так и неправительственными организациями. В контактах между Японией и КНР ежегодно участвовало более 200 тыс. японцев и 100 тыс. китайцев.

Япония прочно закрепилась в роли главного торгово-экономического партнера КНР. С 1972 года товарооборот вырос более чем в 10 раз (19 млрд долл. в 1985 г.), и японская доля составила около 30 % импорта и 25 %, экспорта КНР. В торговле Китая с развитыми странами на Японию приходилось 40 %. Токио превратился и в основного финансового донора китайской модернизации. В 1982–1985 годах КНР получила от него в форме прямых правительственных кредитов, кредитов Экспортно-импортного банка и безвозмездной помощи более 5 млрд долл. Из размещенных Китаем за рубежом облигаций свыше 80 % было приобретено японцами. Заемные средства, полученные из японских источников, направлялись в ключевые отрасли народного хозяйства. Возрастали, хотя и медленными темпами, прямые японские инвестиции в экономику КНР. К концу 1985 года они составляли около 120 млн долл., вложенных в 70 предприятий. При этом японские компании играли заметную роль в разведке нефти на континентальном шельфе Китая.

Китайское руководство предпринимало максимум усилий по дальнейшему привлечению Японии к участию в модернизации. Этому посвящались многочисленные поездки и переговоры на всех уровнях. Пекин пытался убедить Токио в выгодности сотрудничества, в том, что Китай падежный, стабильный партнер, чей открытый экономический курс не изменится и в последующие столетия.

В 1984–1985 годах имели место контакты и по военной линии. В Токио, как упомянуто выше, побывал Чжан Айпин, Китай посетила японская военная делегация. Был принят план развития связей между оборонными ведомствами. Активизировался диалог по международной проблематике. Стороны отмечали близость подходов к Советскому Союзу. Китайское руководство заявляло о поддержке территориальных претензий Японии к СССР, выражало согласие обмениваться информацией по ракетам СС-20, размещенным в восточных районах СССР. Фиксировалось совпадение позиций по Афганистану и Кампучии. Токио использовался Пекином как канал для нажима на Вашингтон по тайваньскому и другим острым вопросам. Значительное место отводилось корейской проблематике. Выражалось совместное стремление к снижению напряженности в Корее, однако к полному взаимопониманию прийти не удавалось из-за того, что КНР поддерживала позиции Севера, а Япония – Юга.

Отношения между КНР и Японией настолько улучшились к середине 80-х годов, что зашла речь об «особом характере» их сотрудничества. Выступая в апреле 1985 году в Токио один из лидеров КНР Пэн Чжэнь заявил, что его визит проходил «в самое лучшее за последние сто с лишним лет время в китайско-японских отношениях»[16]16
  Жэньминь жибао. 1985. 21 апреля.


[Закрыть]. Аналогичные высказывания можно было услышать и из уст японских лидеров. Китай характеризовался как «добрый друг». В обеих столицах говорили, что курс на взаимное сотрудничество является незыблемым принципом их внешней политики, что оно важно для дела мира и стабильности в АТР. Представители китайского руководства неоднократно выражали благодарность за помощь, подчеркивали, что она не будет забыта, что Япония – настоящий друг, которого Китай ценит.

И все-таки, несмотря на все это, китайско-японское партнерство оставалось сложным. Его «раздражители» не были устранены полностью. В Пекине не оставались незамеченными антикитайские выходки националистических сил в Японии, испытывавших к КНР идеологическую неприязнь и зараженных духом милитаризма и реваншизма. Китай так до конца и не удовлетворили те изменения, которые были внесены в учебники истории, – агентство Синьхуа выступило с соответствующим заявлением после выхода переработанных учебников в свет летом 1984 года. Китайская печать периодически напоминала, что в КНР по-прежнему возражали против снятия конституционных ограничений на военные расходы Токио.

В середине 1985 года, после довольно длительного перерыва, противоречия вновь выплеснулись на всеобщее обозрение. В КНР с негодованием отреагировали на посещение в августе 1985 года премьер-министром Я. Накасонэ и почти всеми членами его кабинета упоминавшегося выше храма Ясукуни. «Нельзя, – подчеркивала газета «Гуанмин жибао», – симпатизировать главарям, виновным в китайско-японской конфронтации, тем более позволять горстке людей заниматься деятельностью, направленной на возрождение милитаризма. Они осложняют китайско-японские отношения». По китайским городам прокатились демонстрации протеста, демарши были предприняты правительством КНР по дипломатическим каналам.

Токио в характерной для себя манере несколько отступил перед нажимом: Я. Накасонэ воздержался от ранее намеченного повторного визита в храм Ясукуни, призвал народ своей страны «и впредь осуждать» действия японских военных в Китае в годы войны. Вновь прозвучали заверения, что Япония «ни в коем случае не допустит возрождения милитаризма и не станет военной державой».

Китайская пресса тем не менее высказывала суждения, что в будущем может установиться совместная гегемония США и Японии над миром, что Токио уже сейчас стремится утвердить доминирующее положение в Азии. Как писала «Жэньминь жибао», Япония пытается поставить государства АТР в экономическую зависимость, превратить в свои сырьевые придатки и «технологические колонии». Не снималась с повестки дня и тайваньская проблема. Япония продолжала политические контакты с Тайбэем. Остров посещали парламентарии, они же ставили вопрос о выработке специального закона о взаимоотношениях с Тайванем (по аналогии с американским). В Японии открыто действовало движение за независимость Тайваня.

Китайская сторона выражала недовольство по поводу крупного хронического дефицита в торговле с Японией (6 млрд долл. в 1985 году, что составляло 98 % общего пассивного сальдо внешней торговли КНР), сравнительно медленного роста японских инвестиций, нежелания Токио предоставлять партнеру современные технологии. Китай требовал от Японии шире открыть внутренний рынок, снизить таможенные пошлины и увеличить импортные квоты. Пекин стал напоминать о долге Японии, подчеркивая, что по доброй воле отказался от требований о выплате военных репараций.

В японских деловых кругах, в свою очередь, сохранялся негативный осадок в связи с аннулированием Китаем в предыдущие годы ряда крупных контрактов. Ощущалось определенное разочарование китайским рынком, недовольство инвестиционной и торговой политикой Китая.

В печати порой проводилась мысль, что Пекин разыгрывает «японскую карту», стремясь подтолкнуть на уступки Советский Союз, Соединенные Штаты, Тайвань. Японские политологи усматривали в подходе Китая элемент игры: разногласия умышленно не доводятся до излишнего обострения, но всегда держатся наготове, чтобы при необходимости оказать на партнера дополнительное давление.

* * *

В 1985 году, после возвращения из долгосрочной командировки в КНР, мы с Натулей продолжали следить за китайско-японскими отношениями – я по долгу службы в Международном отделе ЦК КПСС, Наташенька из научного интереса. Мы подытожили свои наблюдения по данной теме в монографии, опубликованной в 1990 году[17]17
  См.: Бажанов Е.П., Бажанова Н.Е. Китай и внешний мир. М.: Международные отношения, 1990. С. 233–247, 252–253.


[Закрыть]. Привожу выдержки из этой работы, имеющие отношение к теме данной главы о Японии:

Во второй половине 1980-х годов китайско-японские отношения продолжали носить неоднозначный и противоречивый характер. С одной стороны, налицо оставался взаимный интерес Пекина и Токио друг к другу, обогащалась материальная база их отношений, углублялось сотрудничество на многих направлениях, с другой – политические, экономические, идеологические проблемы по-прежнему лихорадили отношения между двумя странами.

Как отражение такой неоднозначной ситуации в китайских оценках состояния отношений между КНР и Японией имели место резкие перепады. То подчеркивалось, что дружеские связи с Токио значительно укрепились за 15 лет, главное течение в них является благоприятным, достигнуты «выдающиеся результаты» в сотрудничестве. То, напротив, рисовалась довольно мрачная картина неурядиц, «трудных моментов». При этом китайские руководители четко проводили мысль, что за неурядицы как в прошлом, так и в настоящее время Китай ответственности не несет, ибо они вызваны не им. Японцев предупреждали не совершать больших ошибок, чтобы не повредить делу взаимопонимания между двумя странами. Им предлагали «не чинить препятствия на пути китайско-японской дружбы, не ущемлять национальные чувства китайского народа во избежание негативных последствий, беречь выношенную многими годами, нелегко доставшуюся дружбу». Ставилась задача укрепления взаимного доверия, повышения сознательности в поддержании дружбы, недопущения воздействия исторического антагонизма на нынешнее сотрудничество. Из лексикона китайской пропаганды постепенно исчезли прежние формулировки типа того, что китайско-японские отношения являются «наилучшими за всю историю», что они – «образец для подражания» и т. п.

Японское правительство предпочитало (так же, как и американцы) изображать состояние своих связей с Пекином в более розовых тонах. О трудностях чаще упоминалось как бы мимоходом, как о чем-то второстепенном. В Токио акцент делался на том, что развитие благополучных и стабильных отношений с КНР является одной из главных целей японской политики, что Япония «будет уважать совместное японо-китайское заявление, договор о мире и дружбе, четыре принципа развития отношений с Китаем». Японское правительство подчеркивало, что хотело бы углубления сотрудничества с КНР «на основе соединения технологий и финансового потенциала Японии с китайскими рабочей силой и природными ресурсами». Из Токио регулярно следовали заверения, что «японский народ глубоко осознает ответственность за большой ущерб, нанесенный китайскому народу во время войны», что Япония придерживается принципа «одного Китая». Предпринимались попытки убедить Пекин, что две страны объединяют интересы борьбы с «гегемонизмом», что в Японии подходят к КНР как к «доброму другу свободного мира».

Что касается политических контактов между Пекином и Токио, то по их интенсивности и уровню Япония по-прежнему выделялась среди всех стран Запада. В 1988 году был автоматически продлен Договор о мире и дружбе 1978 года. Еще больше выросли встречные потоки делегаций и туристов;

107 провинций, уездов и городов КНР и Японии установили породненные отношения. В японских учебных заведениях обучалось несколько тысяч китайцев. Свыше 100 вузов в двух странах обменивались учебными программами. Проводились мероприятия по линии «Комитета китайско-японской дружбы XXI века», в том числе массовые митинги, крупные конференции. Япония изъявила готовность помочь в сохранении некоторых культурных ценностей Китая, в частности в древнем городе Дуньхуан, расположенном на Шелковом пути.

Имели место контакты по военной линии. Так, в 1986 году в Японии побывали начальник генштаба Народно-освободительной армии Китая (НОАК) Ян Дэчжи, а затем его заместитель Сюй Синь. В 1987 году Китай посетил начальник управления национальной обороны Японии Ю. Курихара. Военачальники осматривали оборонные объекты, делились опытом военного строительства. Контакты носили, однако, спорадический характер. Ни та ни другая сторона не стремилась их форсировать. В ходе диалога проявлялось порой не столько то, что объединяло Пекин и Токио в стратегической области, сколько, напротив, то, что их разъединяло.

Масштабы же делового сотрудничества расширялись. Товарооборот, правда, в 1986–1987 годах был несколько меньшим, чем в рекордном 1985 году, но в 1988 году он достиг новых вершин – около 19,5 млрд долл. При этом Китаю удалось резко сократить дефицит в торговле с Японией, а в 1988 году вообще его ликвидировать.

Токио по-прежнему значительно опережал все развитые государства в торговле с КНР, чему способствовала умелая и энергичная деятельность японских компаний на китайском рынке. Более 300 японских торговых фирм учредили свои представительства на китайской территории, создали там отлаженную торговую сеть. Служащих японских фирм отличали лучшее знание особенностей Китая, более высокая работоспособность и готовность терпеть бытовые неудобства. Значительная часть служащих владела китайским языком, работала больше, чем другие иностранцы, проживала в спартанских условиях в дешевых гостиницах, часто без семей (остающихся в Японии) и т. п. Немаловажно и то, что сделки совершались на весьма выгодных для китайских контрагентов финансовых условиях.

Во второй половине 80-х годов Япония продолжала удерживать пальму первенства и в качестве главного внешнего источника финансирования программ развития КНР. В 1986–1988 годах она предоставила Китаю кредитов на сумму около 3 млрд долл. в различных формах. Ряд займов имел особенно льготные условия (2,5 % годовых) и направлялся на модернизацию ключевых отраслей экономики: строительство сталелитейных предприятий, железнодорожных веток, портов, шоссейных дорог. Были даны обещания новых займов на период с 1990 по 1995 год на сумму более 6 млрд долл.

Выросли прямые японские инвестиции в народное хозяйство КНР – со 120 млн долл. в 70 предприятий в 1985 году до 2,1 млрд долл. в более чем 400 предприятий в 1988 году. Был учрежден специальный орган для изучения возможностей дальнейшего увеличения капвложений.

Осенью 1988 года японское правительство объявило о снятии ограничений на экспорт в КНР некоторых видов высокосложного оборудования. Продолжали при этом действовать правила, согласно которым в Китай, в порядке исключения, был разрешен вывоз продукции по 36 товарным позициям из 178, включенных в список Координационального комитета по экономическому контролю (КОКОМ). Токио давал обещания, что процесс открытия Пекину доступа к японскому рынку технологий будет ускоряться.

Китайско-японские отношения продолжали, однако, быть ярким примером того, что тесное экономическое сотрудничество не является полной гарантией преодоления разногласий. Среди проблем, мешавших установлению благожелательной атмосферы в отношениях между Пекином и Токио, преобладали, как и прежде, политические. «Если их правильно не урегулировать, – говорил Генеральный секретарь ЦК КПК Чжао Цзыян, – то это может нанести большой ущерб экономическим делам; экономическое сотрудничество не может отодвинуть политические проблемы»[18]18
  Жэньминь жибао. 1987. 28 июня.


[Закрыть]. Тем самым японцам давалось понять, что их уступчивость в экономической области не заставит Китай терпеть обиды. А причины для недовольства у Пекина были.

Вновь, уже в который раз, в 1986 году обострился вопрос об учебниках истории. Группа консервативных специалистов подготовила очередное пособие для школ, которое Министерство просвещения Японии решило одобрить. Реакция Китая оказалась мгновенной: было заявлено, что в учебнике затушевывалась ответственность Токио за развязывание войны, содержалось множество формулировок, противоречащих историческим фактам.

Под давлением со стороны не только Китая, но и ряда других азиатских государств японцы внесли поправки в пособие. Новый вариант был передан китайским властям, страсти поутихли, хотя КНР не удовлетворилась полностью, предложив составителям учебника приложить дополнительные усилия по «устранению явных ошибок в тексте». Одновременно японскому правительству напомнили, что в 1982 году оно взяло на себя ответственность за исправление соответствующих мест в учебниках. Токио неизменно отвечал: школьное образование и составление учебных материалов основано в Японии на стремлении к укреплению дружбы и добрососедства с соседними государствами.

Продолжали приводить к дипломатическим протестам и кампаниям в китайской прессе официальные посещения храма Ясукуни членами японского кабинета. Так было в 1986 и 1987 годах. Пекин разъяснял, что визиты в храм оскорбляют чувства китайского народа. Токио отвечал, что храм используется для почтения памяти погибших и необходимо отделять «естественные чувства японского народа» от развития японо-китайских отношений. Взаимопонимания по этому вопросу между КНР и Японией так и не получалось. Японская печать сетовала, что возможностей для окончательного урегулирования «проблемы Ясукуни» не существует и у Токио не остается иного выхода, как добиваться от Пекина принятия своей позиции.

В апреле 1988 года во время посещения храма Ясукуни начальник управления по вопросам государственных земель С. Окуно заявил, что Япония «не была агрессором» в годы Второй мировой войны, а «защищала свою безопасность» в условиях, когда «Азия была превращена в колонию белой расы». Представитель МИД Китая выразил «удивление и глубокое сожаление» по поводу высказывания Окуно, назвав его «противоречащим дипломатическим нормам и фактам истории». На пресс-брифинге в Пекине было заявлено, что высказывания Окуно «не только ущемляют чувства китайского народа и народов других азиатских стран, подвергавшихся агрессии, но и наносят ущерб образу Японии на международной арене». Агентство Синьхуа откликнулось на событие еще более жестко, обвинив японского чиновника в «открытых и наглых» попытках оправдать агрессивную войну Японии.

Не потеряли остроты исторические разногласия и после прихода к власти в Японии премьера Н. Такэситы (на которого в КНР надеялись, полагая, что он более гибок, чем Я. Накасонэ). Вспышку недовольства вызвали высказывания Н. Такэситы в парламенте Японии в феврале 1989 года. По этому поводу агентство Синьхуа заявило, что японский премьер «вновь отрицал факт развязывания Японией агрессивной войны» и что «позиция Такэситы по историческим проблемам значительно отступает от подхода его предшественников». Интенсивность возмущения нарастала до тех пор, пока Токио не дал разъяснения. Через японского посла до властей КНР была доведена следующая точка зрения Такэситы о прошедшей войне: 1) является фактом, что Япония причинила серьезный ущерб соседним странам, и эти ее действия расцениваются международной общественностью как агрессия, подвергаются суровой критике; 2) нельзя отрицать факта агрессии (Японии) против Китая; 3) Япония будет стараться не допускать повторения подобных действий.

Китайский представитель положительно расценил разъяснение, отметив, что «премьер Такэсита высказал такое же мнение, как и бывший премьер Накасонэ, и не отрицает факта агрессии». Вместе с тем Пекин подверг резкой критике заявление Такэситы в парламенте о том, что трудно дать определение Второй мировой войне как агрессивной. В Китае отмечали, что премьер «не только не признал факта агрессии, но выразил намерение поручить выработку оценки минувшей войны историкам последующего поколения, что нелогично».

Демонстрируя твердость убеждений по вопросам истории, Китай ограничился сравнительно низким уровнем представительства на церемонии похорон императора Хирохито в феврале 1989 года. Японцам без обиняков объяснили: поступить иначе китайское правительство не может, так как покойник был виновником агрессии.

Не забывала пропаганда КНР, особенно внутренняя, и тему национально-освободительной войны китайского народа против японского милитаризма. Рефреном звучал тезис: только осознав горькое прошлое, можно не допустить возобновления бедствий. Периодически вспоминали в КНР о проблеме послевоенных репараций. Пекин от них отказался, но давал понять, что Япония больше, чем какая-либо другая страна, в долгу перед Китаем, у нее остается моральная задолженность перед китайским народом.

Из-за постоянных трений по историческим (да и другим) проблемам переговоры между Пекином и Токио на высоком политическом уровне зачастую целиком посвящались улаживанию инцидентов или по крайней мере их приглушению.

Вопрос об угрозе возрождения японского милитаризма также продолжал осложнять двусторонние отношения. Случались, правда, моменты, когда китайские руководители по разным причинам предпочитали не драматизировать ситуацию, выражали уверенность, что подавляющее большинство японского народа не допустит реализации планов «небольшой кучки» милитаристов.

И все же тенденция к усилению беспокойства в Китае по этому поводу была налицо. Есть мнение, что со стороны Пекина это была больше игра, чем истинный настрой, что он лишь использовал тему милитаризма как средство давления на Японию с целью получения от нее займов и технологий. Думается, что такая точка зрения ошибочна и основывается на непонимании национальных чувств китайцев, игнорировании реалий японской политической жизни. Не случайно же не только КНР, но и другие азиатские страны внимательно следили за деятельностью милитаристских элементов и военного ведомства в Японии.

Слова китайских руководителей в адрес Японии надо понимать буквально. А их было произнесено немало. «Меня тревожит, – говорил Дэн Сяопин летом 1987 года председателю ЦИК партии Комэйто, – что в послевоенной Японии постоянно проявляется тенденция к возрождению милитаризма; людей, которые стремятся к этому, немного, но они обладают большой энергией». Дэн Сяопин отметил, что военные затраты Токио уже превзошли по объему соответствующие ассигнования Франции и ФРГ[19]19
  Асахи симбун. 1987. 6 июня.


[Закрыть]. Министр обороны КНР Чжан Айпин говорил начальнику управления национальной обороны Японии Ю. Курихаре весной 1987 года: «Учитывая трагические уроки истории, связанные с наращиванием японских сил обороны, должно существовать определенное ограничение, не вызывающее тревогу и беспокойство соседних стран»[20]20
  Жэньминь жибао. 1987. 30 мая.


[Закрыть].

В ходе пребывания Такэситы в КНР в августе 1988 года председатель китайско-японского совместного «Комитета дружбы XXI века» Чжан Саншань в интервью заявил: «Китайский народ внимательно следит за тем, по какому пути пойдет Япония, не превратится ли она вновь в мощное военное государство. Опираясь на экономическую мощь, Япония становится крупной державой и в политическом отношении. Мы не возражаем против повышения ее влияния в мире, однако вопрос заключается в том, какую роль она собирается играть. КНР будет только приветствовать, если Япония будет вносить вклад в дело мира и развития»[21]21
  Жэньминь жибао. 1988. 27 авг.


[Закрыть].

Если же обратиться к исследованиям китайских историков и военных специалистов, материалам журналистов, то мы увидим, что их беспокойство по поводу перспектив политического развития Японии основывалось не только на эмоциях, но подкреплялось конкретными аргументами. В печати КНР обращалось, в частности, внимание на качественное совершенствование вооруженных сил Японии, расширение «зоны ответственности» их ВМС по охране тихоокеанской акватории, способность страны в кратчайшие сроки начать производство ядерного оружия. В Китае критиковали решения Токио подключиться к программе СОИ, поездки японских военных в страны Юго-Восточной Азии. В Китае указывали: Япония продолжает вести двойственную линию; с одной стороны, она подходит к Китаю как к партнеру по сотрудничеству с США и противодействию СССР, с другой – считает КНР своим будущим политическим и экономическим соперником, источником угрозы. Под влиянием экономических успехов растет японский шовинизм. Рано или поздно Япония пожелает военного могущества. Уже сейчас под предлогом американского давления она энергично вооружается и вышла по военным расходам на второе место среди стран капитализма. В течение короткого отрезка времени Япония может стать источником реальной опасности для Китая и Азии в целом.

В 1986 и начале 1987 года китайские представители в приватных беседах все еще с пониманием отзывались о японо-американском договоре безопасности. Однако, как писала японская пресса, делалось это исходя из того, что договор позволяет держать военную машину Токио под контролем. В дальнейшем в Пекине полностью перестали высказываться в пользу договора, а также поднимать тему «советской угрозы» Японии. В ряде научных работ был сделан вывод об «агрессивном характере альянса Токио с Вашингтоном», «осложняющем ситуацию в АТР». В ноябре 1987 года Генеральный секретарь ЦК КПК, касаясь упомянутого договора, заявил, что Китай «принципиально не согласен с положениями, в силу которых одно государство имеет военные базы на территории другого и размещает там войска»[22]22
  Асахи. 1987. 14 нояб.


[Закрыть].

В Японии с беспокойством реагировали на китайскую критику, принимали ее как фактор, дестабилизирующий двусторонние отношения. Японские представители разъясняли, что оборонные усилия страны обусловлены исключительно вопросами безопасности и военная доктрина Токио строится в полном соответствии с мирной конституцией. Пекин призывали не обращать внимания на милитаристские высказывания «отдельных лиц в Японии». Но укреплению взаимного доверия подобные высказывания мало способствовали. Не случайно в 1988 году замедлилось функционирование механизма китайско-японских политических консультаций, разладились, еще не успев как следует сформироваться, военные связи.

В конце 1985 года в Японии было учреждено «общество по изучению добродетелей Чан Кайши». Оно объявило, что берет на себя инициативу по проведению (в 1987 г.) широкого круга мероприятий в ознаменование 100-летия со дня рождения покойного руководителя гоминьдановского режима. Руководители общества развернули бурную деятельность, призывая соотечественников и всех «свободолюбивых» людей планеты «достойно отметить» упомянутую дату.

Пекин пытался сбить обороты этой кампании, требовал от Токио прекратить «акции, направленные на признание двух Китаев и ранящие чувства китайского народа». Японское правительство, однако, оставалось глухим. В лучшем случае китайцам отвечали, что власти не имеют права вмешиваться в дела частной организации. Торжества в результате состоялись.

На этом фоне возник еще один очаг обоюдного недовольства, связанный с тайваньской проблемой. Японский суд вынес решение о принадлежности общежития китайских студентов («Гуанхуаляо») в г. Киото тайбэйским властям. При этом суд подчеркнул, что гоминьдановский режим является юридическим лицом для любых других судебных процессов. В Пекине отреагировали с негодованием. «Жэньминь жибао» писала: «Политически ошибочное и юридически необоснованное решение является прямым посягательством на законные права и интересы китайского правительства, ущемляет чувства китайского народа, вызывает резкое недовольство в КНР. Решение японского суда – это открытое признание «двух Китаев» или «одного Китая и одного Тайваня»; оно противоречит духу и букве основных китайско-японских документов, в которых определены принципы двусторонних отношений».

Тяжба затянулась, приняла хронический характер. Пекин вынес ее на высший политический уровень, требуя отмены судебного решения. Японское руководство и в этом вопросе слагало с себя какую-либо ответственность за деятельность судебных органов.

В конце концов проблему с общежитием удалось приглушить, но оставались другие раздражители. В научно-политических кругах КНР подмечали, что японское руководство избегало заявлений о признании Тайваня неотъемлемой частью Китая, держалось в стороне от процесса налаживания диалога между материком и островом; что в Японии открыто действовали приверженцы провозглашения Тайваня отдельным государством.

Не нравилось Пекину, конечно, и то, что Япония продолжала наращивать политические связи с Тайбэем. Достаточно сказать, что в японском парламенте функционировала протайваньская ассоциация, объединяющая 230 из 304 депутатов от правящей Либерально-демократической партии. Ее члены регулярно посещали Тайвань, а в самой Японии устраивали антикитайские митинги и заседания, покровительствовали выполняющим функции посольства и торгпредства «неофициальным» тайваньским миссиям.

Китайское руководство выражало недовольство по поводу заметной активизации после 1985 года японо-тайваньских экономических связей. Товарооборот превысил в 1988 году 20 млрд долл., а японские капвложения на острове – 10 млрд долл. Эти показатели были выше, чем соответствующие показатели экономического сотрудничества Токио с Пекином. К тому же поражали темпы роста – за три года объем японо-тайваньской торговли почти удвоился. Примечательны и такие данные: число деловых и туристических поездок японцев на Тайвань в 10 раз превышало японо-китайские обмены; города Японии и остров связывали 38 авиарейсов в неделю, тогда как между Японией и КНР выполнялось только 6 рейсов.

Япония явно не хотела расставаться со столь выгодным экономическим партнером, как Тайвань, и без какого-либо энтузиазма взирала на перспективу воссоединения острова с КНР.

Разногласия между КНР и Японией распространялись и на сферу международных отношений. По ряду ключевых вопросов их позиции оставались, правда, близки, в первую очередь по Кампучии и Афганистану. Осуществлялся заинтересованный диалог по корейскому конфликтному узлу. Однако в условиях, когда в Китае росло беспокойство по поводу великодержавных амбиций и милитаристских тенденций в Японии, трудно было вести речь о согласовании курса двух стран. Если раньше из-за конфронтации с СССР руководители КНР в основном закрывали глаза на неблагоприятные, с их точки зрения, тенденции в японской политике, то по мере улучшения советско-китайских отношений «порог терпимости» Пекина снижался.

Китай стал отмежевываться от японских оценок советской политики, снизил активность в поддержке позиции Токио по «северным территориям». Как указывали некоторые ученые КНР, руководство страны пришло к выводу о «вреде для национальных интересов» вмешательства в споры между другими государствами. (Вместе с тем в отдельных случаях на конфиденциальных переговорах китайские лидеры продолжали выражать понимание позиции Японии.) В китайских научных кругах заостряли внимание на том, что Япония использует советский фактор как предлог для военных приготовлений. Эти тезисы усилились после выступления руководства СССР с владивостокскими и красноярскими инициативами, подписания Договора по РСМД, женевских соглашений по Афганистану и т. п.

В Японии, в свою очередь, ослабевало «стратегическое доверие» к КНР по мере улучшения советско-китайских отношений. Тревога скрывалась, примирение между Советским Союзом и Китаем на словах приветствовалось. Подспудно, однако, происходил пересмотр взглядов японских политических и экономических кругов на ситуацию в Азии, китайский фактор.

Сохранялись застарелые «болевые точки» в китайско-японских экономических контактах. Хотя с громадным дефицитом в торговле, как отмечалось выше, Пекину в конце концов справиться удалось, но ситуация с передачей технологий и инвестициями по-прежнему никак не могла удовлетворить КНР.

Основными поставщиками технологий в Китай являлись США (до 35 % китайского импорта), ФРГ (18 %), Англия и Франция (по 15 %). Из Японии вытекал лишь тоненький ручеек технологий (менее 10 % импорта), и это в условиях, когда китайско-японская торговля била все рекорды. Выше говорилось, что Токио постепенно смягчал режим экспорта технологий в Китай, однако этот процесс продвигался черепашьими шажками. Более того, периодически японцы давали даже задний ход. Так было в 1987 году из-за дела компании «Тосиба кикай», обвиненной в незаконной поставке в СССР передовых видов технологий, имеющих оборонное применение. Правительство запретило компании в течение года осуществлять деловые контакты с социалистическими странами, ужесточило наказания за нарушение правил КОКОМ, в целом усилило контроль за сделками с государствами социалистической системы. Все это больно ударило и по Китаю – были заморожены крупные контракты «Тосиба кикай» с китайскими контрагентами, увеличилось число придирок и проволочек при оформлении сделок других фирм с КНР, многие потенциальные партнеры китайцев заняли выжидательную позицию и т. п.

Пекину стоило больших трудов, чтобы заставить Токио вывести КНР из-под действия дополнительных ограничений. Прерванный процесс либерализации экспорта технологий в Китай возобновился. И тем не менее даже в 1989 году он был более жестким, чем тот, который практиковала в отношениях с КНР Западная Европа.

Отставал от других капиталистических стран и рост японских инвестиций в китайскую экономику. На долю Японии приходилась четверть внешней торговли КНР с капиталистическим миром и только 5 % капвложений (по количеству предприятий – 6,6 %). Причем японские инвестиции по-прежнему направлялись в основном в малые предприятия с низким технологическим уровнем. Как подчеркивал в этой связи Дэн Сяопин на встрече с японским премьером Такэситой в августе 1988 года, расширение масштабов инвестиций, передачи Китаю передовых технологий гораздо более важно, чем предоставление займов.

Другие китайские руководители обвиняли японские деловые круги в том, что они стремятся к получению прибыли более быстрым и легким путем, сбывая товары в Китае, вместо того чтобы строить заводы и фабрики. В Китае жаловались на закрытость японского рынка, нежелание японцев приобретать китайские товары.

Возникали инциденты, связанные со случаями действительного и мнимого шпионажа. Японские власти обвиняли китайских представителей в попытках похитить передовые технологии. Пекин выслал из страны японского корреспондента за «незаконное приобретение секретных документов».

Согласно опросам общественного мнения, Китай оставался одной из самых популярных в Японии стран. Более 70 % японцев заявляли о симпатиях к КНР и ее гражданам. Примерно так же относилось население Страны восходящего солнца к американцам. Для сравнения: популярность Советского Союза не превышала в Японии 25 % (в отдельных опросах она была ниже 20 %). Помимо симпатий, часть японцев испытывала перед китайцами комплекс вины за нанесенный в ходе Второй мировой войны ущерб их стране. Лишь около 20 % японцев испытывали неприязнь по отношению к Китаю, но среди них были «активисты», которые вносили заметную лепту в отравление атмосферы японо-китайских отношений.

Враждебно настроенные к КНР (прежде всего по идеологическим мотивам) японские экстремисты неоднократно оскверняли монументы дружбы между двумя странами, устраивали бесчинства у китайских дипломатических представительств. Так, в 1987 году было совершено несколько надругательств над монументом дружбы между Японией и Китаем, возведенным в 1963 году в городе Митараи (о. Хонсю). Весной 1988 года члены правой группировки осадили генеральное консульство КНР в Осаке. Экстремисты направили консульству письмо с угрозой устроить новые акции, если Пекин не предпримет «серьезное расследование» обстоятельств происшедшей 24 марта железнодорожной катастрофы в Китае, среди жертв которой были и японцы. Эти угрозы раздавались, несмотря на ясные заявления Пекина о том, что обстоятельства катастрофы будут изучены компетентными органами двух стран, а родственникам погибших будет выплачена компенсация. Тогда же члены ультраправой группы «Хотару» обстреляли генеральное консульство КНР в г. Фукуока с целью, как они заявили, разрушить его.

Японские власти оправдывались. «У нас, – объясняли они, – сложилось плюралистическое общество, где любая группировка, включая шовинистически настроенных правых, может говорить и писать все что вздумается (как правило, не оказывая существенного влияния), и где укоренились правопорядок и принцип разделения власти».

Но бациллоносителями антикитайских настроений выступали не только ультра. В 1987 году заместитель министра иностранных дел Японии К. Янагия публично оскорбил Дэн Сяопина. Другие представители японского внешнеполитического ведомства открыто возмущались тем, что Пекин не отдает должного Японии за ее добрую волю и усилия в области сотрудничества, что китайцы требуют от японцев большего, чем от других иностранцев, а к себе относятся слишком самовлюбленно. Японская печать, в течение многих лет чуть ли не лебезившая перед Китаем, заговорила о том, что не следует излишне потакать настояниям Пекина, что китайцы не понимают и не желают понять внутриполитического устройства Японии.

В правящих кругах ЛДП высказывались сомнения по поводу неизменности и стабильности программных установок китайского руководства, утверждалось, что в нем усиливаются консервативные элементы и это влечет за собой ужесточение политики КНР. Пекин обвинялся в разыгрывании «японской карты», стремлении подтолкнуть таким образом на уступки США, СССР, Тайвань.

Что касается настроений китайского населения в отношении Японии, то, как показали опросы общественного мнения, проведенные в 1988–1989 годах, японцев позитивно воспринимало около 55 % китайцев, отрицательно – до 40 % (для сравнения: в СССР подход к японцам был гораздо лучше – им симпатизировали 77 % советских граждан и только 10 % – нет). Выражением отрицательных эмоций явились крупные антияпонские демонстрации молодежи, прокатившиеся по китайским городам в 1986 году. Японцев обвиняли в экономической агрессии, попытках подготовить новое вторжение в КНР и т. п.

Несмотря, однако, на явные трудности в китайско-японских отношениях, растущее расхождение интересов в азиатской политике, отсутствие достаточного доверия, Пекин и Токио продолжали удерживать разногласия в определенных рамках. Велик был интерес обеих стран к поддержанию нормальных политических и тесных экономических отношений. И в Пекине, и в Токио они рассматривались в качестве одного из самых приоритетных направлений внешней политики. Стороны были готовы к уступкам и в критические моменты шли на них.

При оценке китайско-японских разногласий надо также иметь в виду, что в подходе Китая присутствовал все же и элемент игры. Разногласия сознательно не доводились до излишнего обострения, но всегда держались наготове для оказания при необходимости дополнительного давления на партнера.

Вместе с тем очевидно и то, что китайско-японские отношения продолжали эволюционировать под воздействием общего изменения ситуации на Дальнем Востоке, улучшения советско-китайских отношений, сохранения и в ряде случаев обострения двусторонних противоречий между КНР и Японией.

После трагических событий 4 июня 1989 года на центральной площади Пекина Тяньаньмэнь японское правительство ограничилось «решительным выражением скорби, сожаления, разочарования и надежды, что КНР прислушается к международному общественному мнению». Как и другие члены западного сообщества и в значительной степени под давлением партнеров, Токио приостановил контакты с Пекином на высоком политическом уровне, заморозил финансирование китайской модернизации. Но при этом в японской столице всячески подчеркивали временный характер предпринятых мер.

И действительно, уже с 25 сентября 1989 года Токио снял ограничения на частные поездки в КНР, вновь оживились деловые связи. В декабре 1989 года состоялись китайско-японские консультации по культурным обменам, в январе 1990 года в Японии с большими почестями приняли председателя Госплана КНР, обещали возобновить крупный заем Китаю (5,6 млрд долл.).

В Пекине ценили сговорчивость Токио, давали японской политике лестные оценки. Но в отношениях между КНР и Японией сохранялось немало подводных камней (тайваньская проблема, попытки Токио обелить японскую агрессию в Азии 1930–1940-х годах и т. д.). Разногласия вновь могли выплеснуться наружу, тем более что в Японии сохранялась тревога по поводу перспектив китайских реформ.

* * *

После моего перехода на работу в Дипломатическую академию мы с Натулей продолжали следить и за китайско-японскими отношениями, и за японской тематикой в целом. Общались с японцами – учеными, дипломатами, журналистами, бизнесменами. Почти все они отличались от китайцев, в меньшей степени от южнокорейцев, отсутствием азиатчины в поведении и манерах, европеизированностью. Их логику и действия легче было понимать. И они, как казалось, лучше понимают нас. Но все они были зациклены на вопросе «возвращения» южнокурильских островов (Итуруп, Кунашир, Шикотан, Хабомаи) Японии. Когда распался СССР, и при этом Москва чуть ли не инициировала предоставление независимости бывшим республикам единого государства, у японцев вспыхнули надежды на «возврат» упомянутых островов. В дискуссиях с нами они удивлялись: «Россия даже с абсолютно своим Крымом рассталась без звука. Неужели вы не вернете нам острова, которые всегда были японскими?!».