Текст книги "Генерал В.А. Сухомлинов. Военный министр эпохи Великой войны"

Вчерашний день – как объяснил он, – двадцать гвардейских драгун, ускакавших со двора конака, вскоре по прибытии русского офицера явились в карагачский лагерь к начальнику оного Савфет-паше и объявили, что они хотели было убить приехавшего офицера (Сухомлинова), но чауш (урядник) решил, что если и убьешь одного, то на место его, все равно, явятся несколько других, а лучше скакать скорее в лагерь и дать знать начальству.

Сухомлинов попросил объяснить цель его приезда.

– Помилуйте, – заволновался вдруг паша, – перемирие заключено, а вы между тем занимаете наш город!

– Мы о перемирии ничего не знаем, так как уже давно идем горами, где телеграф не может за нами следовать, – отвечал Сухомлинов, – город же мы заняли в силу данных нам инструкций, а потому до получения официального извещения о перемирии и приказания Главнокомандующего об очистке Гюмурджины мы ее не очистим.

– Но. мне приказано занять этот город.

– Прекрасно. В таком случае – попробуйте; мы – к вашим услугам.

В ответ на это Скендер только выпучил большие, опасливо-недоумевающие глаза…»⁸³

Генерал Чернозубов поручил Сухомлинову составить ответное письмо соответственно по-русски – «пускай разбирают, как знают!». Однако в это же самое время прибыл Бугского уланского полка корнет Бакунин с распоряжением штаба Западного отряда о прекращении военных действий с указанием демаркационной линии. В соответствии с данными пакета № 6163 генералу Г.Ф. Чернозубову было предписано отвести отряд в долину реки Арды, расположив свой штаб в Местанлы; по условию перемирия Гюмурджин оставался за турками.

Утром 27 января отряд выступил из города, а Владимир Александрович был отослан начальником отряда для доклада обо всех обстоятельствах набега генерал-адъютанту Гурко и великому князю главнокомандующему. 19 февраля 1878 г. подполковник Сухомлинов был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом за занятие Гюмурджина.

После взятия русскими войсками Адрианополя последней боевой задачей В.А. Сухомлинова стала рекогносцировка путей на Сан-Стефано, которую он проводил с 7 по 12 февраля по указанию генерал-майора К.В. Левицкого. Именно в местечке Сан-Стефано, расположенном в 13 километрах от столицы султанской Турции, 19 февраля 1878 г. был подписан мирный прелиминарный договор⁸⁴. На карте Европы появилось новое, Болгарское государство, а Сербия и Румыния были признаны независимыми княжествами. Позднее Сан-Стефанский мирный договор был пересмотрен Берлинским конгрессом, окончившимся, к сожалению, полным фиаско российской дипломатии.

По инициативе России в Болгарии была введена всеобщая воинская повинность и образовано Земское войско. Остались служить в болгарской армии в качестве инструкторов и для занятия высших военных должностей 394 русских офицера, из них 36 болгарского происхождения, а русских нижних чинов – 2700. Во главе вооруженной силы княжества и первого болгарского министерства был поставлен русский генерал в звании министра⁸⁵.

После заключения перемирия Сухомлинов несколько раз посещал Константинополь, но уже в штатском. (Чтобы успокоить Англию насчет проливов, министр иностранных дел А.М. Горчаков объявил, что Россия не займет Константинополя и не введет своих войск на расположенный у Дарданелл полуостров Галлиполи.) Во время одной из таких поездок он заразился черной оспой и в апреле 1878 г. на санитарном пароходе «Буг» был отправлен в Россию.

Как видно, В.А. Сухомлинов достойно прошел войну молодым офицером Генерального штаба. Военный писатель генерал-майор В.Е. Борисов, характеризуя генштабистов, писал: «Офицер Генерального штаба есть специалист в стратегическом искусстве, в полководчестве и поэтому нужен только там, где требуется применение этого искусства, в котором офицер Генерального штаба должен быть исключительным специалистом, ибо он изучает это искусство теоретически, он в нем исключительно практикуется в мирное время, подготовляясь к войне»⁸⁶.

Генерал Н.Н. Обручев как-то справедливо заметил, что во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. генерал, отдавая приказ офицеру со значком Николаевской академии, имел больше оснований надеяться на то, что приказ будет успешно выполнен⁸⁷. Можно утверждать, что успехи и неудачи российской армии во многом зависели от качества работы генштабистов, являвшихся элитой российского офицерского корпуса. На них возлагалась одна из важнейших функций – военное руководство и планирование. И здесь подполковник Сухомлинов выступает как пример деятельности офицеров Генерального штаба низшего звена (то есть состоявших при штабах частей или возглавлявших их).

Чего только стоит впечатляющий боевой тысячекилометровый маршрут, пройденный Сухомлиновым с 20 декабря 1877 г. по 30 января 1878 г.: из Богота в Ловчу, Траян, Шипково на Рахманлы; обратно в Траян, Княжевецкие Колибы (хутора), Текию, Карнаре, Карлово, Калофер, Казанлык; обратно в Карлово, Филиппополь, Караагадж, Паща-Магала, Кетенлык, Караджиляр, Станимак; обратно в Филиппополь, Германлы, Адрианополь, Хаской, Габрово, Местанлы, Гюмурджин, Деде-Агач, Суфлу, Демотику, Адрианополь. За это время он успел поучаствовать: 26 декабря в штурме Троянского перевала, 5 января в боях под Караагаджем, 7 и 8 под Караджиляром, и около 120 километров прошел в партизанском отряде с боем, горами. Причем из этого сложного пути только 100 километров Сухомлинов преодолел по железной дороге, а все остальные – верхом.

В военную кампанию проходит новый этап его самообразования, где военная теория оказалась максимально сопряжена с практикой. За усердие в выполнении поставленных задач и грамотное использование военных знаний его ценили, и он был востребован.

Командир 30-го Казачьего полка М.И. Греков, встретивший Сухомлинова 26 декабря 1877 г. у подножия Троянского перевала, впоследствии так охарактеризовал молодого офицера: «Здесь в первый раз я познакомился с Владимиром Александровичем, с которым после не расставался, и даже одно время жили мы вместе. Отличный офицер, смелый в делах и неутомимый наездник, но самое главное в нем то, что, несмотря на свои теоретические познания, он всегда принимал к сведению и соображению советы и мнения других, познания которых основаны на практике, мы все его очень любили и уважали»⁸⁸.

Схожую оценку давал и бывший начальник Ловче-Сельвин-ского и Троянского отрядов генерал П.П. Карцов: «При первом свидании с этим штаб-офицером я понял, с кем имею дело, и не ошибся: в течение 3-х месяцев, которые он оставался при мне, я мог только удивляться его такту и усердию. В продолжение всей моей многолетней службы я не встречал офицера Генерального штаба более способного, полезного и приятного для войск и их начальников»⁸⁹.

В воспоминаниях генерала Карцова есть еще один штрих, касающийся способностей Сухомлинова. Он описывает случай, когда в один из дней в отряд заехал командир Гренадерского корпуса. Тому срочно понадобилось послать депешу, и он стал диктовать ее содержание одному из адъютантов. Генерал, однако, никак не мог ясно сформулировать мысль и ругался на адъютанта. «Раза три, – рассказывает Карцов, – писалась и переписывалась депеша, наконец, находившийся при мне подполковник Сухомлинов, под видом желания дать писавшему время напиться чаю, предложил заменить его и умел сразу угодить корпусному командиру»⁹⁰. По мнению В.А. Апушкина, этот эпизод якобы дает читателю ключ к пониманию Сухомлинова в будущем. Что уже в ту пору, в начале своей карьеры, он проявил способность угодить, быть приятным для войск и их начальников⁹¹. Автор, впрочем, совершенно не берет в расчет то, что Сухомлинов к тому времени был высокообразованным офицером Генерального штаба, окончившим академию по 1-му разряду, а также обладал писательскими способностями, о чем более подробно будет сказано далее. Поэтому такая формальность, как составление депеши, не вызвала для него абсолютно никаких затруднений.

* * *

В Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. армия России принесла освобождение Болгарии, став гарантом государственности Сербии и Черногории, Греции и Румынии. Дань тому – народная память о «воинах-братушках» и особое отношение к памятникам русским солдатам, офицерам и генералам, участвовавшим в боях за освобождение этой страны от турецкого господства. Дорога из Трояна до местности Беклемето, где находился сторожевой пункт, усеяна памятниками и мемориальными плитами героям, преодолевшим Троянский перевал.

На мемориальной плите в городе Трояне написано: «Отсюда начал свой поход сформированный 20.XII.1877 года Троянский отряд генерала П.П. Карцова».

На обелиске, возвышающемся на «Орлином гнезде», которое некогда называлось Курт-Хисар (Волчья крепость), есть такая надпись: «На этом месте с 3 по 7 января 1878 года освободительные русские войска под командованием генерала Павла Петровича Карцова в составе 6 тысяч пехотинцев, артиллеристов и казаков в суровых зимних условиях с боем взяли сильно укрепленную турецкую позицию. Ценой больших потерь – 146 человек убитых, замерзших и раненых – они открыли путь к освобождению Подбалканской долины»⁹².

Военно-педагогическая деятельность

В Петербурге Сухомлинов принял участие в торжественном приеме, организованном Александром II для георгиевских кавалеров. Переход от войны к службе в мирных условиях прошел у Сухомлинова при тяжелейшем заболевании сыпным тифом, который он подхватил уже прибыв в Петербург и от которого едва не умер.

После выздоровления он вернулся к исполнению обязанностей штаб-офицера для особых поручений при штабе 1-го армейского корпуса. Однако уже 6 мая 1878 г., по предложению нового начальника Николаевской академии Генерального штаба, Владимира Александровича определили правителем дел академии. Новым начальником оказался не кто иной, как Михаил Иванович Драгомиров. Оправившись после тяжелого ранения⁹³, он был пожалован свитским званием генерал-адъютанта и возглавил этот крупный центр военной науки. Современники справедливо связывали расцвет этого учебного заведения с именем Драгомирова, занимавшего должность начальника с 1878 по 1889 г. Для работы в Императорской военной академии он привлек цвет русской военной интеллигенции, вследствие чего ее популярность в армии сильно возросла. В должности управляющего делами Сухомлинов находился с 6 мая 1878 г. по 25 ноября 1884 г. и был ближайшим сподвижником начальника академии. Судя по тематике исследований и публикациям Сухомлинова, именно он являлся одним из активных помощников в процессе создания Драгомировым его главного труда – «Учебника тактики», который более двадцати лет служил основным пособием для обучения офицеров русской армии.

В академии Сухомлинов руководил практическими занятиями по тактике и занятиями дополнительного курса. Одновременно он читал лекции (дополнительный курс) по тактике в Николаевском кавалерийском училище и старшем классе Пажеского корпуса, руководил занятиями по тактике в Михайловском артиллерийском училище. В это же время он проводил практические занятия по тактике с великим князем Павлом Александровичем, занимался тактикой и военной историей с великими князьями Петром Николаевичем и Сергеем Михайловичем.

В своих воспоминаниях В.А. Сухомлинов пишет, что Драгомиров однажды предложил ему заменить генерала Г.Г. Даниловича, тогда сильно постаревшего воспитателя будущего наследника престола Николая Александровича. Сухомлинов отказался от назначения, отметив, что «браться за подобный опыт было бы рискованно и легкомысленно»⁹⁴. Следует отметить, что на тот момент ему исполнилось 30 лет, военного опыта и знаний для воспитания цесаревича было, конечно же, недостаточно.

Одновременно Сухомлинов пробует себя на литературном поприще, выступая в печати с рядом статей и брошюр по учебным, административным и бытовым вопросам армии, подписанных псевдонимами Шпора и Остап Бондаренко.

Все эти занятия – около 23 лекций в неделю, а также литературная деятельность – занимали почти все свободное время офицера. 30 августа 1880 г. ему был присвоен чин полковника, а 15 мая 1883 г. последовало награждение орденом Святого Владимира 3-й степени⁹⁵. Научно-педагогическая работа в военно-учебных заведениях способствовала развитию специальных знаний, расширяла военный и общий кругозор молодого Сухомлинова. К тому же преподавательская практика приносила существенную прибавку к собственному бюджету, что было немаловажно для большинства офицеров, живущих на сравнительно небольшую зарплату.

Если говорить о социально-политической атмосфере, в которой жил и проходил службу Владимир Александрович в столице, то следует отметить так называемый «расцвет» народничества, достигший своего пика к концу 70-х гг. XIX в. «Философия» народников отличалась фанатической ненавистью к общественному устройству в России и, в конечном счете, скатилась к террору.

В воскресенье 1 марта 1881 г. на Александра II было совершено покушение. В этот день, проезжая по Невскому проспекту Казанский мост, Сухомлинов услышал сильный взрыв на Екатерининском канале и затем второй такой же через несколько минут: «На Дворцовой площади после того промчались передо мной сани полицмейстера Дворжицкого, бежавшая публика повторяла, что государя убили. У подъезда дворца я узнал, что у государя перебиты ноги и он кончается от потери крови»⁹⁶.

Это было шестым по счету покушением. Как оказалось, от первого взрыва царь не пострадал, однако через несколько минут другой злоумышленник, находившийся рядом, бросил новую бомбу, теперь уже прямо под ноги самодержца. В 3 часа 35 минут пополудни штандарт над Зимним дворцом опустился до половины флагштока – лейб-медик С.П. Боткин констатировал смерть императора⁹⁷.

Вступление на престол Александра III (1881–1894) ознаменовало новую эпоху в истории русской армии. Генерал-лейтенант Грулев в воспоминаниях язвительно подчеркивает, что «с воцарением Александра III у нас изо всех щелей подуло реакцией»⁹⁸. Цесаревич стал императором при весьма печальных обстоятельствах. Его предшественник погиб насильственной смертью, система государственного управления находилась в параличе, финансы страны были расстроены. Недовольство явно ощущалось в различных кругах общества. Либерально настроенные люди считали, что «нестроения» проистекают из непоследовательности и половинчатости общественных реформ, начавшихся в 60-х гг. Некоторые даже полагали, что курс преобразований должен касаться не только отдельных сторон жизни страны, но и затронуть политическую систему в целом. Представители же консервативных кругов видели источник социального брожения в скороспелых и непродуманных решениях, направленных на быстрое реформирование «всего и всех».

В рескрипте на имя нового военного министра генерала П.С. Ванновского император писал: «Отечеству Нашему, несомненно, нужна армия сильная и благоустроенная, стоящая на высоте современного развития военного дела, но не для агрессивных целей, а единственно для ограждения целостности и государственной чести России»⁹⁹. Это было началом проведения непопулярных в войсках реформ, которые впоследствии отрицательно сказались на общей подготовке и боеспособности войск. Сухомлинову пришлось непосредственно столкнуться с ними, поскольку 25 ноября 1884 г. он был назначен командиром 6-го лейб-драгунского Павлоградского его величества полка – некогда знаменитых павлоградских гусар.

Командование 6-м лейб-драгунским Павлоградским полком

Академические друзья и сослуживцы скептически отнеслись к желанию Сухомлинова получить полк. И в первую очередь это было связано с тяжелыми и неприглядными условиями, в которых находились строевые офицеры. Дело в том, что военный министр П.С. Ванновский стремился к повышению строевого состава войск, и с начала 1880-х гг. армия планомерно увеличивалась в размерах. В чисто количественном отношении ее состав мирного времени возрос с 30 768 офицеров и 844 396 нижних чинов в 1881 г. до 41 079 офицеров и 1 066 894 нижних чинов в 1904 г.¹⁰⁰

В то же время ничего не предпринималось для улучшения службы в строю, строевые офицеры по справедливости могли считать себя «пасынками армии». Многие из них годами могли ждать повышения в чине, притом что попасть на высшие должности становилось все труднее. Старшие строевые офицеры могли провести всю жизнь на скучных гарнизонных должностях, «где находили утешение в вине и тихо старели, все более замыкаясь в себе и оставаясь глухими к изменениям в технологии и структуре, неотъемлемым от медленного разворота армии к модернизации военного дела». При этом практически все офицеры, не располагавшие собственными денежными средствами, с трудом сводили концы с концами, а престижность их профессии непрерывно снижалась¹⁰¹.

Обоснованные нападки строевых офицеров на Генеральный штаб, чины которого ограничивались «наблюдением строя издали», стали обычным явлением. Но именно как преподаватель и военный писатель, Сухомлинов чувствовал необходимость ближе познакомиться с жизнью провинциального гарнизона, его особенными порядками и законами, со всем тем, чем жили строевые труженики, ковавшие мощь русской армии.

При представлении у военного министра Сухомлинову заранее пришлось выслушать суровое предупреждение относительно своего назначения: «Имейте в виду, что вы получили полк, который позволил себе демонстрацию, устроив парадные похороны гусарского ментика¹⁰². Потрудитесь взять драгунский полк в руки!»¹⁰³

Следует пояснить, что подобного рода «похороны» были связаны с общим преобразованием кавалерии. В соответствии с приказом № 260 от 13 июля 1882 г. все армейские уланские и гусарские полки кавалерии были обращены в драгунские (гвардейской кавалерии реформа не коснулась)¹⁰⁴. 31 октября того же года была установлена для всех армейских драгунских полков однообразная форма обмундирования (приказ по военному ведомству № 325): мундир свободного покроя без пуговиц (полукафтаны, цветные кушаки, широкие шаровары), барашковая шапка с цветным донышком и темно-зеленая фуражка с цветным околышем; сабли были заменены шашками на плечевой портупее, пики отменены, и всем полкам даны винтовки Бердана.

Сухомлинов, однако, пишет, что военный министр был полностью введен в заблуждение и о какой-либо демонстрации павлоградцев не могло быть и речи. Но скорее всего, несведущим оказался сам Владимир Александрович. В «Историческом вестнике» историк Е.С. Шумигорский приводит воспоминания об этом курьезном случае: «Командиром павлоградских гусар тогда был Владимир Иванович Ершов¹⁰⁵ – человек неординарный, тип старого николаевского служаки и взбалмошного „бурбона“. Когда, по докладу военного министра Ванновского были уничтожены гусарские и уланские полки, Ершов собрал своих офицеров и сказал им приблизительно следующее:

– Господа! Умерли теперь заветы наших славных предков. Нет „гусаров коренных, председателей бесед, собутыльников лихих“. Проводим с честью в место вечного покоя и мундир наш боевой. Похороним его!

И действительно, похоронили честь честью. Сделали гроб, обили глазетом с лентами и кистями и положили внутрь его, как быть должно, венгерку с чакчирами, ментик, шапку, сапоги гусарские и саблю. В назначенный день был выстроен весь полк в конном строю со всеми жалованными регалиями. Гроб поставили на катафалк и, под звуки похоронного марша полкового хора, проводили его до кладбища, где с установленным из ружей салютом опустили в недра сырой земли. За эти „кощунственные похороны“ Ершова уволили в запас армии, но московское дворянство избрало его в свои губернские предводители. Новые выходки Ершова в этом звании побудили правительство назначить его оренбургским губернатором, и на этой должности он также оставил по себе неувядаемую славу»¹⁰⁶.

Торжественные «похороны» мундиров были не единичными случаями в армии и вызывали болезненную реакцию военного руководства. Ведь преобразование гусар в драгуны было волей императора, который вступил на престол под девизом «Самодержавие, православие и народность», и именно «народность» вошла во внешний вид всей армии. По личному указанию Александра III армия одевалась в более практичную и удобную в носке форму, покрой которой приближался к русскому национальному костюму¹⁰⁷.

Из Петербурга Сухомлинов направляется в Сувалки, где находился штаб полка, и 11 декабря 1884 г. принимает должность. С первых дней новому командиру довелось ощутить последствия недавних изменений в кавалерии. Новые дикие наименования – бугские драгуны, павлоградские драгуны, ахтырские драгуны – резали ухо кавалеристам и щемили их сердце. Гусары неохотно расставались со своими красивыми мундирами, не желая носить «мужицкую» одежду. Действительно, упрощение формы для достижения почти полного однообразия, удобства массовой подгонки при мобилизации, а главное, дешевизны, не удовлетворяло даже минимальным требованиям эстетики. Армейское офицерство свою форму не любило, а солдаты перед уходом в запас шили себе фантастическое обмундирование, представлявшее обыкновенно смесь форм эпохи Александра II¹⁰⁸.

Многие офицеры покинули ряды конницы, особенно когда подрагуненные полки были двинуты на западную окраину империи, откуда стала чувствоваться угроза. Военный историк А.А. Керсновский отмечал, что, например, в Киевском гусарском полку все офицеры подали в отставку, когда их полк, существовавший более двухсот лет, был переименован в драгунский 27-й. Только что назначенный тогда командиром Павлоградского полка – шенграбенских гусар¹⁰⁹ – Сухомлинов с горечью вспоминал об этом вандализме: «Рационализм у нас в течение долгих лет только разрушал и, не пользуясь содействием современной техники, не давал взамен ничего нового, лучшего. Так, вверенная мне часть из блестящего гусарского полка стала армейским драгунским номера 6-го полком, с традициями которого можно было познакомиться только в архивах, а не по форме одежды и гордому виду людей, ее носящих»¹¹⁰.

Более того, жесткая экономия военного бюджета обязывала донашивать старую форму, а все, что можно было считать излишками, сдавалось в интендантство. «Печальный вид имел эскадрон в строю: в рядах стояли люди в отмененной гусарской форме, а перед ними – офицеры в не вполне законченном драгунском обмундировании. Гусарские сабли висели на драгунской портупее через плечо, так как транспорт с драгунскими шашками затонул где-то на Волге. <…> Когда я в день приема полка ложился спать, – писал Сухомлинов, – слезы потекли у меня из глаз. Я так и не смог заснуть. Было все гораздо хуже, чем я думал и мог ожидать»¹¹¹.

Идеологом реформы кавалерии выступал профессор Николаевской академии Генерального штаба Н.Н. Сухотин, сам драгун, написавший диссертацию о рейдах американской конницы во время Гражданской войны между Севером и Югом¹¹². Исследуя опыт «ездящей пехоты» в различных государствах, этот генерал пришел к выводу о необходимости преобразования всей русской кавалерии на драгунский лад. Предписано было усиленно заниматься пешим строем и стрельбой, что выполнялось формально, но «заметно снижало кавалерийский дух».

Мода на «американских ковбоев» привела к упразднению пики, оставленной лишь в казачьих частях. Сухотин утверждал, что при кратком – всего шесть лет – сроке службы невозможно научить кавалериста владеть этим тяжелым и неудобным оружием – пережитком старины, неуместным в век прогресса техники. На лошадь стали смотреть не как на первое и главное оружие кавалериста, а только как на средство передвижения. Отсутствие истинно кавалерийского руководства привело к рутине, отлично ужившейся с поверхностным новаторством на американский образец¹¹³. В итоге русская кавалерия как боеспособный род войск была «разгромлена», а вместо многочисленной дешевой конницы армия получила ездящую пехоту. В кавалерийском уставе для спешенного строя 1884 г. содержалась целая глава, посвященная «индивидуальному обучению действиям в разомкнутом строю»¹¹⁴.

В ряде своих критических очерков Сухомлинов остроумно и беспощадно высмеивал таких кабинетных или, как он называл, «табуретных» ученых и реформаторов:

«Чтобы заручиться большим доверием, они рекомендуют себя и каталог своих трудов приложат, а уж как любят при этом конницу ученые авторы только стихами, кажется, и выразить можно. Коня они обожают, – понятно доброго, страшно любят поле и костят перед строевыми на чем свет стоит кабинет, т. е. то, что у нас в коннице называется „табурет"».

«Они – не в меру передовые кавалеристы: когда лошадь идет шагом – они бегут уже рысью, лошадь пошла рысью – они галопом, лошадь галопом – они в карьер, а когда лошадь скачет – они летят с седла».

«Они – фундамент учено-лихой службы, которая может быть обрисована так: от коня к перу, от пера к коню, или с табурета на доброго коня и с коня на исправный табурет».

«Их дело вступать в пререкания с Карлом XII, Петром Первым и Фридрихом II о том, что дела конного они не понимали»¹¹⁵.

Перевод гвардейских кавалерийских полков из центральных районов в пограничную полосу был малоприятным для офицеров, хотя и оправданным в стратегических целях. Но вот реорганизация легкой кавалерии на драгунский манер, как видно, не нашла понимания среди офицеров. И хотя численный состав кавалерии был увеличен в полтора раза, ее боеспособность резко снизилась. И Сухомлинов открыто выражал свое недовольство. Конница, по его мнению, должна была служить своему прямому назначению и быть подготовленной к кавалерийскому строю, а не к пешему. В конном строю кавалерия должна была действовать холодным оружием, а не вредной и деморализующей «пальбой с коня»¹¹⁶. Лишение же прославленных гусарских и уланских полков их названий и формы, тесно связанных с боевыми традициями этих частей, негативно влияло на состояние морального духа личного состава¹¹⁷.

Этому вопросу военная печать также уделяла особое внимание, указывая на его психологическое значение. Генерал А.И. Деникин приводит в пример остроумный парадокс одного фельетониста, который, полемизируя с собратьями по перу, вышучивавшими «культ погончиков петличек», предлагал довести упрощение формы до логического конца: «одеть воинство в мешки (удобство пригонки)… Причем для отличия – обер-офицерам на спине ставить один восклицательный знак (на страх врагам), а штаб-офицерам – два (на страх врагам и. своим)»¹¹⁸.

Несмотря на неприятие сущности реформы, В.А. Сухомлинов зарекомендовал себя в должности командира полка с лучшей стороны. Главными направлениями по службе в новой должности стали: восстановление дисциплины среди офицерского состава, работа с молодыми офицерами, борьба с «пьянством и спаньем». Командир лично знакомился со своими офицерами в служебной работе, сам ездил в манеже, постоянно присутствовал на конных и пеших занятиях. Регулярно занимался с личным составом, как в офицерском собрании, так и на дальних конных пробегах, охотах по искусственному следу, испытаниях по манежной выездке лошадей и т. д.

Кавалерийские соединения и части вследствие значительно большей сложности обучения личного состава по сравнению с пехотой содержались в мирное время почти в полной мобилизационной готовности. За короткий срок Сухомлинову удалось подготовить из павлоградцев боеспособное соединение, все практические занятия которого были направлены на отработку действий по разрушению железнодорожного сообщения на территории Германии с целью срыва мобилизации предполагаемого противника. Уже в течение второго года командования, на пробной мобилизации, ограниченной суточным сроком, можно было убедиться, что в назначенное время полк был готов к выполнению рейда. Таким образом, тема, разрабатываемая поручиком Сухомлиновым еще в стенах академии Генерального штаба, нашла свое практическое применение.

Однако вне Петербурга В.А. Сухомлинов оставался недолго, 10 января 1886 г. он был назначен начальником Офицерской кавалерийской школы (ОКШ), располагавшейся в столице.