Текст книги "Генерал В.А. Сухомлинов. Военный министр эпохи Великой войны"

«Наибольшее счастье и вместе с тем источник моего личного несчастья…»

Именно с такой краткой, но емкой по смыслу характеристикой Владимир Александрович связал имя своей супруги – Екатерины Викторовны. В чем смысл нашего обращения к частной и сугубо интимной стороне жизни генерала? Ответ очевиден: любовь счастливая и несчастная, взаимная и безответная, наконец, ревность зачастую влияют на сферу политическую.

Мало что известно о близких рассматриваемого нами героя. В своих мемуарах Сухомлинов лишь изредка упоминает о своем младшем брате, так же как, впрочем, не распространяется и о своей личной жизни. Между тем на киевский период службы приходится его знакомство уже с третьей будущей женой. Характеристика, данная генералом своей супруге, неслучайна. Как мы увидим, она сыграет особую роль в его жизни, а события, связанные с этим союзом, еще не раз отразятся в дальнейшей судьбе Сухомлинова. Некоторые из современников были даже склонны считать, что именно эта женщина в большей степени была ответственна за его падение.

Но не будем опережать события и отметим, что первый брак Сухомлинова состоялся вскоре после окончания Русско-турецкой войны. Его невеста – овдовевшая баронесса Любовь Фердинандовна Корф (по первому мужу Данзас) – принадлежала к известной прибалтийской фамилии с прекрасными связями. Ее старшая сестра, Мария, была замужем за будущим министром юстиции Д.Н. Набоковым (дед известного писателя В.В. Набокова)²²². Союз этот, впрочем, продлился недолго. Предположительно к концу 80-х гг. XIX в. Владимир Александрович овдовел.

О своем втором браке Сухомлинов вообще не упоминает, но известно, что новой избранницей генерала стала Елизавета Николаевна Корейш, первый муж которой был гражданским инженером. Это была женщина живого, открытого характера, склонная к богемному образу жизни. Уроженка Киева, она с восторгом восприняла назначение мужа в штаб Драгомирова. В родном городе у нее оставалось множество родственников и друзей, и часто в доме Сухомлиновых проводились большие светские вечера. «Эти собрания у Сухомлинова носили непринужденный характер и посещались самыми разнообразными элементами, без различия чинов, званий и вероисповеданий. Было просто и уютно, и все были очарованы гостеприимством генерала и… его жены, Елизаветы Николаевны. Угощение было более чем скромное и заключалось в сандвичах и чае», – вспоминал П.П. Заварзин²²³.

К несчастью, супружеская идиллия внезапно оборвалась – в 1904 г. генерал овдовел. Елизавета Николаевна активно занималась благотворительностью и состояла попечительницей местного отделения Красного Креста, в котором председательствовал супруг. Однажды в городе начали циркулировать слухи о том, что Сухомлинов и его жена слишком неэкономно расходуют деньги киевского управления и будто бы из организации пропала большая сумма денег. Эта ситуация надломила моральное состояние впечатлительной натуры Елизаветы Николаевны.

В числе членов управления Красного Креста, находивших деятельность четы Сухомлиновых неправильной, был основатель «Киевской газеты» присяжный поверенный С.Я. Богданов. Поэтому к газете генерал-губернатор относился строго и пристрастно. Лишь благодаря усилиям отдельного цензора А.А. Сидорова, управляющего канцелярией губернатора Н.В. Молчановского и инспектора типографии А.А. Никольского с трудом удалось удержать генерал-губернатора, «чтобы он совсем, т. е. лишением возможности возникнуть под другим названием, не закрыл „Киевскую Газету"»²²⁴. А когда уже в двух местных правых газетах появились нападки на Сухомлинова, без упоминания его фамилии, но прозрачные и относящиеся лично к нему, он попытался возбудить судебное преследование в порядке публичного обвинения. Впоследствии один из редакторов сразу же покинул город. Другим «нападавшим» оказался видный общественный деятель, редактор газеты «Закон и порядок», а также один из руководителей правомонархического движения в Киеве – Б.М. Юзефович. «За оскорбление в печати генерала В.А. Сухомлинова» суд приговорил его к аресту на сутки и к денежному штрафу²²⁵. К слову сказать, случаи наложения штрафов на Юзефовича были нередки вследствие особого резонанса отдельных публикаций газеты.

Как выяснилось позднее, все обвинения и нападки на Сухомлиновых были безосновательны: финансовая проверка не обнаружила в деятельности киевского Красного Креста никаких нарушений. Но в отличие от своего супруга, всеми силами защищавшего честь, достоинство и репутацию семейства, Елизавета Николаевна впала в глубокую депрессию. Вскоре она внезапно и таинственно умерла²²⁶.

Впрочем, Сухомлинов быстро оправился. Осенью 1905 г., проводя, по обыкновению, отпуск на юге Франции, он встретил женщину, которая, как мы уже отмечали, стала его третьей женой, – Екатерину Викторовну Бутович. Ему было 57, ей едва исполнилось 23. Молодая и хорошо образованная для своей среды девушка буквально очаровала Сухомлинова. Потом он рассказывал своим друзьям, что это произошло из-за ее удивительного сходства с первой супругой генерала²²⁷.

К девятнадцати годам выучившись на машинистку, Екатерина начала службу в конторе мирового судьи, где и познакомилась со своим мужем Владимиром Николаевичем Бутовичем. Это был молодой аристократ и богатый землевладелец – ему принадлежало большое имение Круполь в Полтавской губернии²²⁸. В 1903 г. состоялась их свадьба, а в дальнейшем и рождение сына.

Когда Сухомлинов начал свои ухаживания, Екатерина Викторовна, по его же словам, «была на пути к разводу», но это не совсем так. Брак имел «трещину», и, скорее всего, это было связанно с большими амбициями Екатерины, которая не желала жить в роскоши, но в сельской глуши. Вскоре муж позволил ей одной отправиться в путешествие по курортам юга Франции, где и произошло знакомство с Сухомлиновым.

В 1907 г. Екатерина вернулась в Россию после длительного лечения хронического заболевания почек. Генерал-губернатор стал частым гостем в доме Бутовичей и, пользуясь всякой возможностью, ухаживал за своей пассией.

Вскоре Екатерина потребовала от мужа, чтобы он «взял на себя непременно вину в разводе, и притом безотлагательно, отдал своего единственного ребенка и давал бы деньги на его содержание в генеральском доме»²²⁹. Ее претензии были встречены категорическим отказом, а Сухомлинов получил несколько гневных и оскорбительных писем от разъяренного Бутовича с призывом драться на дуэли. Однако эпистолярная атака не имела того эффекта, на который была рассчитана.

В отчаянии Екатерина даже предприняла попытку шантажного суицида, дабы убедить непреклонного мужа в необходимости развода, но все было тщетно²³⁰.

В свою очередь Сухомлинов выдвинул землевладельцу ультиматум: либо тот добровольно соглашается на развод, либо готовится к тому, что генерал использует все имеющиеся в его распоряжении средства²³¹. Депутат IV Государственной думы монархист В.В. Шульгин был лично знаком с Бутовичем и с его слов в мемуарах отмечал, что именно этот инцидент послужил причиной категорической принципиальности Владимира Николаевича в этом вопросе: «Я бы дал развод, пусть уходит куда хочет. Но когда Владимир Александрович Сухомлинов, генерал-губернатор и командующий войсками, пробовал мне угрожать, требуя развода, я вспомнил, что мой предок Бутович подписал решение Переяславской Рады. Бу-то-ви-ча-ми не командуют, хотя бы Сухомлиновы, и им не угрожают! И я ответил отказом: не дам развода!»²³²

В итоге Бутович стал максимально препятствовать разводу. Оскорбленный муж забрасывал Министерство внутренних дел письмами на имя П.А. Столыпина, где Сухомлинов изобличался в аморальном поведении и злоупотреблении властью; такие же жалобы с просьбами «укротить расходившегося ловеласа» были адресованы и военному министру генералу А.Ф. Редигеру²³³. Помощник военного министра А.А. Поливанов отмечал в дневнике: «13 декабря 1907 г. По поручению военного министра говорил со Столыпиным относительно соответствия Сухомлинова своему месту, получил ответ: „на 3+“ и вместе с тем получил пачку писем относительно амурной авантюры Сухомлинова в Киеве с просьбой произвести расследование. <…> 8 марта 1908 г… являлся г. Бутович, обвиняющий Сухомлинова в связи с своей женой, жаловаться на постоянное везде и всюду преследование его какими-то агентами; говорил, что хочет бить Сухомлинова, что дать развод готов, но взять на себя вину не хочет, что хочет заявить на себя прокурору о своем вызове на дуэль Сухомлинова. Производит впечатление ненормального…»²³⁴

Генерал Поливанов даже сделал личный доклад императору о жалобах «ненормального», но Николай II решил не начинать разбирательство, заметив лишь, что «неудобно», когда столь известная личность оказывается замешана в такие неприличные истории²³⁵. Было ли здесь дело в несчастном браке, или же сыграли свою роль действительно сильные чувства, так или иначе, Екатерина даже отказалась от всех прав опеки над сыном. Не каждая мать пошла бы на такой крайний шаг. Впрочем, письма к генералу и та преданность, которую она впоследствии выказала, склоняют нас ко второму утверждению²³⁶.

Таким образом, чтобы вступить в новое супружество, Екатерине пришлось самой начинать процесс расторжения брака, что в ее случае было практически неосуществимым. Ведь в Русской православной церкви, к которой принадлежали и Сухомлинов, и супруги Бутовичи, вопросы расторжения брака подпадали под юрисдикцию Священного синода. Этот орган управления РПЦ признавал только четыре повода к разводу: заключение брака в близких степенях родства; безвестная отлучка одного из супругов в течение не менее пяти лет; добрачное сумасшествие; нарушение супружеской верности одною из сторон. Как видим, ни один из этих мотивов использовать было нельзя.

По стечению обстоятельств именно в то время в Синоде проходили заседания комиссии по расширению существовавшего перечня поводов к разводу. В числе других мотивов, признанных комиссией, было указанно и жестокое обращение мужа с женой. Екатерина Викторовна тотчас же подала прошение на высочайшее имя о жестоком обращении с нею мужа, доходящем будто бы до истязательства. Но радость ее оказалась преждевременной: постановления комиссии не прошли еще ни через Государственную думу, ни через Государственный совет и потому представляли собой только законодательные предложения, а не закон, и до надлежащего утверждения их бракоразводные дела должны были производиться по старому законодательству²³⁷.

Пытаясь использовать свой самый сильный козырь – благосклонное отношение к нему императора, Сухомлинов написал письмо в Синод с запросом, не может ли в его случае быть дано специальное разрешение на расторжение брака. Возможно, Николай II своей властью мог бы развести Бутовичей?²³⁸ Церковь, вспомним, не была отделена от государства, земным главой ее являлся император, от имени которого этим ведомством управлял обер-прокурор мирянин. Однако ответ, полученный от обер-прокурора Синода, не обнадеживал: в православной церкви не может быть развода по чьему-либо приказу. Он также сообщал «о единственном возможном поводе для развода – обвинении г-жою Бутович своего мужа в нарушении святости брака». Причем для подобного рода обвинения требовалось указать как лицо, с которым обвиняемая сторона нарушила «святость брака», так и подкрепить факт этого нарушения двумя свидетельскими показаниями.

Это требование поставило Екатерину Викторовну в затруднительное положение: осенью 1908 г. ее муж с сыном проводили время в Париже, и, следовательно, свидетелей его прелюбодеяния, а равно и соучастницу нужно было искать там же. На помощь в поисках «свидетелей» пришел Сухомлинов, ведь для всесильного генерал-губернатора сделать это было не трудно.

Опираясь на полученные из-за границы свидетельства о прелюбодеянии В.Н. Бутовича с новой гувернанткой его сына – мадемуазель Лоранс, Духовная консистория очень быстро решила дело в пользу истицы, и 11 мая 1909 г. митрополит Петербургский Антоний представил уже это решение на утверждение Синода.

Сухомлинов и его невеста были уверены, что со стороны Синода никакой задержки не будет, и даже назначили день свадьбы, причем обещали священнику, что бракоразводный документ будет доставлен в церковь перед венчанием. В назначенный день храм наполнился приглашенными; приехали и брачующиеся; но вместо нужного документа пришло известие, что В.Н. Бутович опротестовал решение Консистории, прислав в Синод две апелляционные жалобы, поставившие под угрозу процесс развода²³⁹. Собравшимся гостям пришлось разъехаться по домам, а жених обратился за помощью к царю. Но, несмотря на прямое вмешательство Николая II, который ясно дал понять, что желает решения в пользу Сухомлинова, Синод отказался поддержать рекомендацию Консистории. В докладе на имя императора от 27 августа 1909 г. отмечалось: «…доказательства в прелюбодеянии. по своей сущности не могут быть признаны вполне юридически правильными, убедительными и неопровержимыми для того, чтобы на них можно было обосновать решение о разводе. Так, они являются свидетельскими показаниями по слуху, собранными частью заинтересованною стороною и судом не проверенными»²⁴⁰.

Даже когда в сентябре император фактически приказал Синоду, несмотря ни на что, дать разрешение на развод и пригрозил, что в противном случае прибегнет к своей «верховной власти», Синод остался непоколебим: «Уже и теперь настоящее дело, по некоторым сопутствующим ему обстоятельствам, сделалось предметом широкой огласки, и если ему дать движение в совершенно исключительном порядке, то это, несомненно, вызвало бы десятки и сотни подобных же ходатайств, в которых положение враждующих супругов будет не менее тягостно, но в которых Синод обязан будет, за неимением оснований в церковных и гражданских законах, отказывать»²⁴¹.

Под давлением императора Священному синоду все же пришлось вынести новое определение по делу № 7657 от 24 сентября 1909 г., в котором, помимо доработки формальной стороны дела, определялось провести дополнительную проверку всех указанных заграничных свидетелей.

Узнав об этом, Владимир Бутович обратился в Синод с прошением о допросе целого ряда новых лиц, подтверждавших его примерное семейное поведение. Неизвестно как, либо уговорами, либо подкупом, ему также удалось заставить всех свидетелей, кроме одного, отозвать свои заявления. Таким образом, из пяти человек, на показаниях которых был построен иск Екатерины Викторовны, остался один – старший официант отеля Адольф Гибодо, который к этому моменту покончил жизнь самоубийством²⁴².

Упорство Синода укрепило шансы Бутовича на прекращение или, по крайней мере, затягивание процедуры развода. Теперь, когда инициатива была в его руках, он делал все возможное, чтобы предать этот скандал гласности. Вскоре сплетни о разводе проникли в общество и вызвали глубокое возмущение, отразившееся и в печати.

Сухомлинов понимал: чем дольше будет тянуться эта история, тем вернее ею смогут воспользоваться его враги. Чтобы выправить положение дела и склонить общественное мнение на свою сторону и в пользу Екатерины, в газете «Биржевые ведомости» начали печататься статьи, посвященные бракоразводному делу, в которых Екатерина Викторовна показывалась «невинной страдалицей», а ее муж «жестоким тираном»²⁴³.

Стало очевидным, что для продолжения процесса требовался хотя бы один свидетель или свидетельница «прелюбодеяний». Ей стала Анна Гошкевич – жена двоюродного брата Екатерины, которая под присягой показала, что в 1906 г. во время пребывания в Круполе В.Н. Бутович пытался ее изнасиловать²⁴⁴. Выступление «потерпевшей» перед духовными властями произвело нужное воздействие на Консисторию. 9 ноября 1909 г. частное совещание членов Священного синода, обсуждавшее обстоятельства бракоразводного процесса супругов Бутовичей, пятью голосами против одного постановило: утвердить решение о расторжении брака Бутовичей, по вине прелюбодеяния ответчика. С дозволением истице вступить в новое супружество, с разрешением такового и ответчику по выполнении им церковной епитимьи. Протокол был прочитан синодальным обер-прокурором и пропущен к исполнению, о чем и послан был митрополиту Антонию указ за № 12265245. Бракоразводное дело супругов Бутовичей, таким образом, закончилось, и В.А. Сухомлинов через несколько дней смог вступить в брак со своей молодой избранницей.

Подводя итог этой запутанной истории, необходимо отметить, что весь процесс развода продолжался 28 месяцев. За это время генерал Сухомлинов стремительно продвинулся по служебной лестнице: 2 декабря 1908 г. он был назначен начальником Генерального штаба, а уже 11 марта 1909 г. – военным министром Российской империи. Так малоизвестная Екатерина, урожденная Гошкевич, сменила задворки империи на элегантный столичный двухэтажный особняк и перевоплотилась в ее высокопревосходительство Екатерину Викторовну Сухомлинову²⁴⁶.

В этом плане аналогичен брак другого министра – С.Ю. Витте. Он решил уговорить Матильду Ивановну Лисаневич, еврейку, урожденную Хотимскую, разойтись с мужем, на которой вскоре женился, несмотря на то что, по его словам, на такие браки «в то время… смотрели как на нечто исключительное, [и] вообще это не допускалось»²⁴⁷. И хотя Витте решил уйти в отставку с поста министра путей сообщения, император Александр III его не отпустил. Говоря же о значительной разнице в возрасте супругов, следует отметить, что такие браки не были чем-то сверхъестественным, вспомнить хотя бы военного министра А.Ф. Редигера – его вторая супруга была моложе своего мужа на 27 лет).

К дальнейшей трагической судьбе Екатерины Викторовны, этой во многих смыслах неординарной женщины, мы еще вернемся. Сейчас же следует заключить, что секретный²⁴⁸ бракоразводный процесс навсегда запятнал имя генерала Сухомлинова. Несмотря на то что технически развод, как и второй брак Екатерины Викторовны, был законным, вокруг военного министра и его жены неотступно витал запах скандала. Тот же Шульгин заключил: «.апофеоз этого скандала наступил, когда мадемуазель Лоранс, гувернантка, обвиненная в связи с Бутовичем, потребовала ни более ни менее, как медицинского освидетельствования. Врачи удостоверили, что она не могла совершить прелюбодеяния, ибо она девица. Все это в высшей степени волновало Государственную думу, но пока мы воздерживались от выступления с кафедры. Однако произошло еще нечто, переполнившее чашу терпения. Стало известно, что дело о B.A. Сухомлинове выкрадено из министерства юстиции. Компрометирующие документы исчезли бесследно»²⁴⁹.

Дело в том, что Владимир Бутович параллельно возбудил гражданский иск против Анны Гошкевич и Екатерины Сухомлиновой, обвиняя их в клевете. Его адвокаты представили суду документы, включая и заключение, полученное у французского врача, который производил медицинский осмотр Веры Лоранс. Возможно, что это заключение о целомудрии гувернантки полностью соответствовало действительности, однако также допустимо, что оно было добыто посредством подкупа доктора²⁵⁰. Со стороны Бутовича это был хитрый ход, который ставил под сомнение всю легитимность сухомлиновского брака. Но так как копий пропавших справок и документов, представленных Бутовичем, сделано не было, 23 июня 1912 г. выездная сессия Петербургского окружного суда отклонила иск о клевете за отсутствием доказательств.

Вот чем был вызван «переполох» в Государственной думе, причем не только со стороны октябристов и кадетов, но со стороны правых политических партий, считавших, что история с потерянными документами подрывает престиж России. Многие были склонны считать, что в споре с Бутовичем были применены сомнительные и бесчестные средства.

Согласно уже позднейшим историческим исследованиям, в деле осуществления этого развода помогали такие лица, как предприниматель А. Альтшиллер, подполковник Н.Н. Кулябко, подполковник С.Н. Мясоедов и другие лица, ставшие посредниками между мужем Бутовичем и Сухомлиновым. Впоследствии их имена прогремели по всей России и поэтому мало чем помогли «делу» генерала Сухомлинова.

Итоги киевского периода

В течение трех лет В.А. Сухомлинов занимал должность губернатора Юго-Западного края, совершенствуя навыки административной деятельности. Большой опыт, умение и распорядительность позволили ему удержать порядок в крае в период крупных революционных выступлений.

По характеристике С.Ю. Витте – Сухомлинов как генерал-губернатор зарекомендовал себя с положительной стороны, проявив «в том числе уравновешенность и спокойствие» в дни революционного хаоса²⁵¹. Политика, проводимая генерал-губернатором по отношению к местному населению, способствовала восстановлению правопорядка в регионе. В годы его администрации еврейских погромов не было.

За Сухомлиновым прочно закрепилась репутация юдофила и в своем роде либерала. По поводу последнего Владимир Апушкин писал: «Киевляне правых партий упрекали Сухомлинова… в излишнем тяготении влево; среди киевских националистов за ним установилась репутация „кадета“. Но едва Сухомлинов из Киева переместился в Петербург, – он стал ярым монархистом, противником всех левых партий и ненавистником народного представительства»²⁵². Следует понимать, что генерал-губернатор всегда оставался приверженцем сильной и авторитетной царской власти. В то же время он стремился учитывать своеобразие геополитического положения и сложную внутриполитическую обстановку в крае, допуская в известной степени децентрализацию власти и местное самоуправление для развития внутренней жизни в губерниях. Эти взгляды, конечно, не соответствовали тем понятиям о либерализме, которые понимались в бюрократическом аппарате, где слово «либерал» было почти равносильно революционеру.

Насколько соответствовал Сухомлинов занимаемому должностному положению, можно судить также и по чисто формальному признаку. На окраинах Российской империи объединение полномочий военных и гражданских властей под началом генерал-губернатора было обычным явлением. Киевский военный округ не стал в этом плане исключением. Несмотря на то что Николай II выступал за такого рода единоначалие, фактически до самой Первой мировой войны этот вопрос так и не был четко регламентирован и разрешался в зависимости от личности командующего войсками. Если его фигура была значительная и властная – все полномочия объединялись в одних руках (в нашем случае: А.Р. фон Дрентельн, М.И. Драгомиров, В.А. Сухомлинов); если слабая и менее характерная – был отдельно командующий войсками и отдельно генерал-губернатор (после Сухомлинова: Н.И. Иванов – командующий войсками, а Ф.Ф. Трепов – генерал-губернатор). Это назначение показало, что Сухомлинов входил в круг доверенных лиц императора, который лично назначал генералов для подавления революционных выступлений.

Так какая же это была личность – генерал-губернатор, командующий военным округом Владимир Александрович Сухомлинов? Мемуарное наследие современников позволяет нам составить определенный словесный портрет этого человека. Генерал обладал далеко не презентабельной внешностью – низкорослый, но коренастого телосложения, лысый, с открытым простым лицом, украшенным аккуратно подстриженной бородкой. Он производил впечатление любезного, жизнерадостного и добросердечного господина, культивирующего изысканные манеры.

Для того чтобы лучше понять характер рассматриваемой персоналии, обратимся к конкретным мнениям и суждениям сослуживцев. «Сухомлинов, – вспоминал служивший под его началом с 1900 по 1907 г. А.С. Лукомский, – бесспорно, был чрезвычайно способным и даже талантливым офицером Генерального штаба»²⁵³. Но командующий Киевским военным округом, по свидетельству другого офицера его штаба, обладал и весьма опасными для генерала в его положении привычками: «Генерал Сухомлинов обладал склонностью и способностью подмечать странные или смешные поступки и привычки сослуживцев; подметив что-либо такое, он остроумно вышучивал того, к кому это относилось; часто делал это весьма неосторожно. Затронутые шутками Сухомлинова, при случае, сочиняли в его адрес явно нелепые обвинения. Сухомлинову была свойственна некоторая злопамятность… Будучи умным, развитым, тактичным, быстро схватывающим происходящее, В.А. Сухомлинов не переваривал, как он говорил, „дураков", то есть людей бестактных, делающих грубые ошибки в оценке окружающей обстановки и совершивших какие-нибудь явно нелепые поступки. Получить у Сухомлинова звание „дурака" – означало раз и навсегда лишиться его доверия. Правда, в „дураках" состояли у Сухомлинова не многие, но к ним со стороны Сухомлинова было ровное, неизменное во всем отрицательное, я бы сказал, пристрастное отношение. В „дураки" попадали люди всяких рангов: от полного генерала – до младшего офицера»²⁵⁴. Так, например, он, не скрывая своего недовольства генералом Н.В. Рузским, в разговоре даже с молодыми офицерами штаба называл его «доктором». Это прозвище он дал за очки, не всегда опрятную одежду и за то, что Рузский часто не носил аксельбантов.

Интересную личностную характеристику командующего дает его обер-офицер для поручений: «Г. Сухомлинова резко отличали от других – его жизнерадостность, бодрость духа, приветливость, уравновешенность, – только в редких случаях он принимал суровый вид и резко выговаривал кому-либо из ряда вон выходящее. Правда, бывали и такие случаи, когда г. Сухомлинов, заочно навинтившись против кого-нибудь, разносил прибывшего; но, если прибывший был прав и сумел это доказать, то г. Сухомлинов сбавлял тон, успокаивался и вскоре становилось ясным, что отношения к прибывшему оставались по-прежнему – хорошими. Вообще, вспылив по какому-либо отдельному случаю, г. Сухомлинов быстро овладевал собой и принимал вскоре свой обычно-уравновешенный тон»²⁵⁵.

О негативных качествах характера генерала вспоминал Николай Епанчин, командовавший 42-й пехотной дивизией с 1907 г. в Киевском военном округе: «Характерной отрицательной чертой генерала Сухомлинова было поразительное легкомыслие, ко всему он относился слегка, несерьезно, не вникая в суть дела. Рядом с приветливостью и добротой была мстительность; он не забывал не только обиды, но даже правдивого слова, если оно „кололо в глаза“»²⁵⁶. По словам Н.А. Епанчина, Сухомлинов в 1907–1908 гг. не часто посещал войска, а когда проводил смотры – отличался странным поведением. В одном случае он «провел смотр» 167-му пехотному Острожскому полку, не покидая борта своего парохода; в другом – заявил, что впервые увидел пулемет. Из всего этого у начальника дивизии сложилось не очень благоприятное впечатление о командующем: «Ведь тут уже не легкомыслие, а полная беспечность; и это в пограничном округе…»²⁵⁷

Про «легкомыслие» генерала упоминает и А.С. Лукомский: «Сухомлинов от работы не уклонялся, но ею и не увлекался. Он любил показную сторону, ему надо было, чтобы все шло гладко, было „благополучно“. Он оказался чрезвычайно легкомысленным человеком, ставя на первый план спокойствие и приятное течение жизни»²⁵⁸. Кстати говоря, историк А.Г. Тарсаидзе связывает стандартную характеристику Сухомлинова современниками, как «легкомысленный», именно с его тремя браками²⁵⁹. Об этом же свидетельствует и бывший сенатор С.В. Завадский: «Легкомысленным называли Сухомлинова часто, но примеры приводили исключительно из области его романтических увлечений и расстройства денежных его дел. О служебном легкомыслии его я тогда не слыхал ни от кого»²⁶⁰.

А вот этюд из мемуарного наследия еще одного киевского подчиненного Сухомлинова – офицера императорской разведки А.А. Самойло. Впоследствии, став советским генералом, он дает не очень лестные отзывы бывшему шефу, но это больше конъюнктурные записи, к которым следует относиться с осторожностью: «Сухомлинов отличался внешней представительностью, светскими манерами и редкой приветливостью. Хорошо он владел иностранными языками, особенно немецким, быстро схватывал суть дела, однако избегал труда глубоко вникать в него; жил барином, предпочитая блестящий гусарский мундир сравнительно скромной форме Генерального штаба, не скрывал своего германофильства. <…> Будучи генерал-губернатором Киева, он всегда отсутствовал в городе, когда там происходили какие-нибудь „беспорядки" (крупные студенческие демонстрации, противоправительственные манифестации и т. п.). О его ловкости перекладывать административную ответственность на своих заместителей много и откровенно рассказывал мне генерал Карасс, замещавший Сухомлинова в дни народных демонстраций 1905 года в Киеве и в дни еврейских погромов»²⁶¹.

Действительно, существует множество свидетельств того, что Сухомлинов, особенно после отставки Драгомирова, не слишком усердствовал в исполнении своих служебных обязанностей. Киевские сослуживцы замечали, что большую часть своей рутинной работы по военному округу он передал генералу А.А. Маврину, своему начальнику штаба, а повседневные генерал-губернаторские административные заботы начальнику канцелярии А.Н. Неверову. Учитывая, что в личной жизни генерала появилась Екатерина Викторовна (и связанный с этим скандальный бракоразводный процесс), отстранение от дел Сухомлинова более чем очевидно.

Однако характеристика Сухомлинова далеко не сводится к тому, что можно представить на основании приведенных оценок. Прежде всего, никто, даже самые непримиримые его оппоненты, не ставили под сомнение исключительный ум генерала. Не входя в мелочи и оставляя их подчиненным, он быстро схватывал суть дела. Кроме того, Сухомлинов был от природы наделен способностью к иностранным языкам – безукоризненно читал, говорил и писал по-немецки. И наконец, все годы военной службы он продолжал заниматься литературным творчеством.

По мнению В.А. Апушкина, Сухомлинов завоевал своеобразную популярность в армии благодаря своим работам, выпущенным в период с 1892 по 1898 г. И с этим нельзя не согласиться. Говоря от имени Остапа Бондаренко – отставного казацкого офицера, поклонника старых традиций, предпочитавшего здравый смысл бесплодным умствованиям и с сомнением воспринимающего новое ради одной новизны, – Сухомлинов имел возможность сказать свое слово в спорах о будущем русской армии, а также критиковать решения высшей военной власти, не рискуя навлечь на себя обвинение в нарушении субординации. Как пример вспомним неприятие «драгунской реформы» в кавалерии. Именно Сухомлинову – высококлассному специалисту в этой области – Драгомиров поручил отвечать в печати идеологу и самому ярому проповеднику этой идеи – профессору Академии Генерального штаба Н.Н. Сухотину²⁶². «Но, несмотря на блестящий разбор Сухомлиновым дикого проекта Сухотина, – отмечал генерал Лукомский, – к общему удивлению, этот проект стал привлекать на свою сторону все большее число сторонников»²⁶³.