Текст книги "Две великие победы русского флота. Наварин и Синоп"

7 ноября (26 октября) направлявшийся в Синоп отряд вице-адмирала Осман-паши у мыса Керемпе встретил оставленный там для крейсирования русский фрегат «Кагул». 4 турецких фрегата погнались за «Кагулом». Командир этого фрегата капитан-лейтенант А.П. Спицын рискнул, несмотря на сильный ветер, поставить все паруса и оторваться от турок, которые преследовали его почти двое суток.

20 (8) ноября русская эскадра подошла к Синопу, через перешеек были замечены мачты четырех больших судна, стоящие на рейде. Налетевший шторм отогнал русские корабли в море, и некоторые из них сильно повредил. В это время эскадра Осман-паши разминулась с Нахимовым и прошла в Синоп. Команды турецких кораблей были так изнурены штормом, что несколько часов не могли убрать паруса.

22 (10) ноября П.С. Нахимов отправил на ремонт в Севастополь корабли «Храбрый» и «Святослав», и фрегат «Кулевчи». С ними ушел пароход «Бессарабия» с донесениями. С оставшимися 3 кораблями («Императрица Мария», «Чесма» и «Ростислав») и бригом вице-адмирал двинулся к Синопу, чтобы уничтожить стоящий там отряд. В этот же день фрегат «Кагул» доставил сведения о турецкой эскадре Ф.М. Новосильскому, который крейсировал у Севастополя.

23 (11) ноября, приблизившись к Синопу на 2 мили, вице-адмирал обнаружил там значительно большие силы, чем ожидал – 7 фрегатов, 2 корвета, 1 шлюп 9 и 2 больших парохода, все под прикрытием береговых батарей. Из 6 существовавших в Синопе батарей было обнаружено только 5. Нахимов принял решение блокировать порт до прибытия подкреплений, так как даже 5 батарей по интенсивности огня стоили целого линейного корабля и создавали перевес сил в пользу турок.

24 (12) ноября из Севастополя на помощь Нахимову с 3 кораблями («Париж», «Три Святителя» и «Великий Князь Константин») вышел контр-адмирал Ф.М. Новосильский и 28 (16) ноября присоединился к эскадре Нахимова, усилив ее вдвое.

29 (17) ноября пришел фрегат «Кулевчи» и доставил П.С. Нахимову предписание князя А.С. Меншикова, по возможности, щадить город Синоп, чтобы не дать европейским странам повода к войне. Нахимов, опасаясь подхода к противнику подкреплений, решил на следующий день дать бой. В 10 часов утра на флагманском корабле «Императрица Мария» собрались командиры кораблей, которым вручили диспозицию и приказ на сражение. В этот же день из Севастополя отправился к Синопу Корнилов на пароходах: «Одесса», «Крым» и «Херсонес». Но они дошли до Синопа только в конце сражения.

С моря Синоп защищали 6 артиллерийских береговых батарей. Часть этих пушек устарела, но они могли стрелять калеными ядрами, вызывающими пожары и взрывы на деревянных кораблях. Положившись на них, турецкий адмирал Осман-паша не усиливал батарей орудиями с кораблей. Готовые к бою турецкие корабли стояли на 10-метровой отметке глубины полумесяцем, обеспечивающим перекрестный обстрел любой эскадры, входящей на рейд. Пароходы и транспорты стояли во второй линии.

Русская эскадра имела некоторое количественное превосходство в артиллерии, особенно в бомбических пушках, которых у противника не было. Однако турки располагали береговыми батареями, установленными на возвышенных берегах, державшими под обстрелом подходы к Синопской бухте. Это значительно усиливало их позицию.

Правильно оценив обстановку, вице-адмирал П.С. Нахимов решил атаковать и уничтожить эскадру Осман-паши в бухте. Тактический замысел его сводился к тому, чтобы как можно быстрее ввести свои корабли на Синопский рейд и с короткой дистанции атаковать противника одновременно всеми линейными кораблями. Исходя из этого замысла, Нахимов принял решение произвести сближение с противником двумя колоннами по три линейных корабля в каждой. Построение кораблей в две колонны и быстрое развертывание сил сокращали время пребывания кораблей под огнем противника в момент сближения и позволяли в кратчайший срок ввести в бой все линейные корабли. Стремясь к быстрому и решительному разгрому турецкой эскадры, адмирал Нахимов установил минимальную дистанцию боя, причем для всех кораблей заранее были назначены огневые позиции, обеспечивающие эффективное использование артиллерии всех калибров и ведение огня несколькими кораблями по одной цели. Придавая большое значение разумной инициативе командиров кораблей, Нахимов отказался от детализации плана атаки. Он верил, что хорошо подготовленные командиры, уяснив его тактический замысел, сами смогут принимать решения, исходя из конкретной обстановки. Разработав план сражения, вице-адмирал П.С. Нахимов ознакомил с ним своего младшего флагмана контр-адмирала Ф.М. Новосильского и командиров кораблей.

Переждав ночь в 10,5 милях к северо-востоку от Синопского перешейка, русская эскадра в 7 часов 15 минут утра построилась в две колонны: правую повел Нахимов на флагмане «Императрица Мария», за которым следовали «Великий Князь Константин», «Чесма» и фрегат «Кагул». Левую колонну («Париж», «Три Святителя», «Ростислав» и фрегат «Кулевчи») вел Новосильский. Был туман, моросил дождь, который в 16 часов перешел в сильный ливень.

В 9 часов 45 минут после сигнала «Приготовиться к бою» команды пообедали. В 10 часов 30 минут пробили тревогу, каждое орудие зарядили 3 ядрами. На рейд вступили около 12 часов. Первый выстрел дал турецкий флагман «Ауни-Аллах» в 12 часов 28 минут. Турецкие батареи № 1 и № 2 оказались слишком далеко от русских кораблей, а батареи № 3 и № 4 запоздали, поэтому русским кораблям мешали становиться на шпринг[1]1
  Шпринг – трос, заведенный в скобу станового якоря или взятый за якорь-цепь, другим концом проведенный на корму, для удержания корабля (судна) в заданном положении. В парусном флоте заводился для наиболее эффективного использования бортовой артиллерии на якоре.


[Закрыть] только батареи № 5 и № 6.

Корабли П.С. Нахимова несли ущерб от обстрела со стороны фрегатов и батарей, но открыли огонь только после того, как передовые – «Императрица Мария» и «Париж» – стали на шпринги. Турецкие артиллеристы сначала били по такелажу и снастям, русские – сразу по корпусам кораблей.

Флагман вице-адмирала П.С. Нахимова, 84-пушечный корабль «Императрица Мария», под командованием капитана 2-го ранга П.И. Барановского, в первые же минуты сражения подвергся обстрелу турецкого флагмана, 44-пушечного фрегата «Ауни-Аллах», потеряв большую часть рангоута и стоячего такелажа. «Императрица Мария» двигалась вперед по инерции, имея ветер в корму и ведя батальный огонь по судам, которые проходила. Встав на шпринг напротив «Ауни-Аллаха», сосредоточила весь огонь на нем. Через полчаса «Ауни-Аллах» расклепал цепь и вышел из боя, дрейфуя к батарее № 6. При этом он попал под огонь соседнего русского корабля «Париж». Экипаж фрегата впал в панику, и корабль выбросился на берег у батареи. Затем русский флагман сосредоточил огонь на 44-пушечном фрегате «Фазли-Аллах». Тот загорелся и выбросился на берег. «Императрица Мария» потеряла в бою 16 человек убитыми и 59 ранеными. Среди них – раненный в обе ноги П.И. Барановский.

120-пушечный корабль «Великий князь Константин», под командованием капитана 1-го ранга Л.А. Ергомышева, следовал за «Императрицей Марией» и закрыл ее от огня батарей № 3 и № 4. От выпущенных «Константином» бомб загорелся и взорвался фрегат «Навек-Бахри», его пылающие обломки обрушились на батарею № 4 и на время заставили ее замолчать. Тогда «Великий князь Константин» сосредоточил огонь на фрегате «Несими-Зефер» и корвете «Неджми-Фешан». Около 13 часов фрегат отнесло к молу у греческого предместья, а разбитый корвет оказался у батареи № 5. В 14 часов 30 минут корабль прекратил огонь. Потери: 8 убитых и 26 раненых.

84-пушечный корабль «Чесма» под командованием капитана 2-го ранга В.М. Микрюкова вел огонь по фрегату «Навек-Бахри», пока тот не взорвался, а затем подавил батареи № 3 и № 4. Получил 20 настолько серьезных пробоин, что на ремонт понадобилось полтора месяца. Потери: 4 раненых.

120-пушечный линейный корабль «Париж», под командованием капитана 1-го ранга В.И. Истомина, во главе левой колонны открыл огонь еще на ходу. Встав на шпринг всего за 4,5 минуты, «Париж» дал по батарее № 5 залп, в результате которого большая часть батареи рухнула в море. Обезвредив эту опасную батарею, «Париж» сосредоточил огонь на 22-пушечном корвете «Гюли-Сефид» и 56-пушечном фрегате «Дамиад». В 13 часов 5 минут корвет взорвался. Мимо дрейфовал «Ауни-Аллах», и «Париж» поразил его продольными выстрелами. «Дамиад» выбросился на берег. Тогда «Париж» повернулся на шпринге и обрушил огонь на 64-пушечный фрегат «Низамие». В 14 часов две его мачты были сбиты, фрегат выбросился на берег, и «Париж» занялся добиванием батареи № 5. Нахимов отметил, что «нельзя было налюбоваться прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля». Вице-адмирал хотел изъявить В.И. Истомину благодарность, но сигнал было не на чем поднять: все фалы оказались перебиты. Тогда Нахимов, несмотря на обстрел, послал на шлюпке своего флаг-офицера (старшего адъютанта при штабе) Ф.Х. Острено, и тот поздравил командира «Парижа» с отличной стрельбой. «Париж» выпустил больше бомб, чем любой другой корабль – 70 из 188. Потери – 1 убитый и 18 раненых. Повреждения значительные, но корабль вернулся в Севастополь не на буксире, а под своими парусами.

На 120-пушечном корабле «Три Святителя», под командованием капитана 1-го ранга К.С. Кутрова, держал свой флаг контр-адмирал Ф.М. Новосильский. Встав на якорь в 300 м от неприятеля, «Три Святителя» дал два залпа по 54-пушечному фрегату «Каиди-Зефер», фрегату «Низамие» и батарее № 6. Через 15 минут после начала боя турецкое ядро перебило шпринг и корабль развернуло кормой к батарее. Здесь он подвергся продольному обстрелу и сильно пострадал. Чтобы развернуть корабль, мичман П.Н. Варницкий на баркасе в течение 15 минут под огнем завел новый верп (якорь), и «Три Святителя» повел нормальный огонь, заставив фрегат «Каиди-Зефер» выброситься на берег. Стоявшие за ними транспорт и шлюп затонули, брошенный командой фрегат в 14 часов взорвался. Для корабля «Три Святителя» бой закончился в 15 часов 30 минут. Потери: 8 убитых и 18 раненых.

84-пушечный корабль «Ростислав», под командованием капитана 1-го ранга А.Д. Кузнецова, замыкал левую колонну. Встав против батареи № 6 и 24-пушечного корвета «Фейзи-Меабуд», заставил корвет выброситься на берег. Вредившую кораблю «Три Святителя» батарею «Ростислав» подавил к 16 часам. Многие орудия корабля заряжались двумя ядрами, что привело к разрывам и большим потерям: 5 убитых, 105 раненых и обожженных, из которых половина от разрывов орудий. Попадание каленого ядра или гранаты с батареи едва не привело к взрыву корабля. Горящие куски занавеси попали в люки крюйт-камеры; назначенные туда люди бросились к дверям, но мичман Н.А. Колокольцев закрыл двери и организовал тушение пожара.

В разгар сражения, понимая, что поражение уже неизбежно, на прорыв из бухты двинулся турецкий пароход «Таиф» под командой английского капитана А. Слейда. Посланные на его перехват фрегаты «Кагул» и «Кулевчи» не смогли его догнать. В данном случае капитану А. Слейду помогла паровая машина, против которой парус оказался бессильным.

В 13 часов 30 минут из-за мыса показалась еще одна русская эскадра, состоявшая из трех пароходов, под командованием вице-адмирала В.А. Корнилова. Впереди под флагом самого В.А. Корнилова шел 6-пушечный пароход «Одесса» (командир капитан-лейтенант Ф.С. Керн). Следом спешили «Херсонес» (командир капитан-лейтенант К.К. Штофреген) и «Крым» под флагом контр-адмирала А.И. Панфилова. В.А. Корнилов отдал приказ «взять неприятеля в два огня» и направил свой пароход на турецкий пароход «Таиф» в надежде взять его на абордаж. «Таиф» сначала сблизился с «Одессой», полагаясь на свое превосходство в артиллерии и скорости, и вступил с русским пароходом в перестрелку. Но в планы А. Слейда не входило задерживаться в районе Синопа, а турецкие артиллеристы стреляли посредственно. Единственное попадание, которого они добились в 14.50, имело результатом ранение унтер-офицера и повреждение стойки штурвала. «Одесса» на время потеряла управление, чем воспользовался «Таиф», чтоб оторваться от преследования. Ядра с парохода «Крым» не долетали, а «Одесса» вела огонь, пока турецкий пароход не скрылся за пеленой дождя. Из Константинополя, куда он пришел, позже сообщали, что на «Таифе» погибло много людей. Действия капитана «Таифа» отвлекли от боя и фрегаты «Кагул» и «Кулевчи», и эскадру из трех пароходов.

Это не спасло турецкую эскадру от полного разгрома. К 15 часам стрельба с турецких фрегатов прекратилась, к 16 часам были полностью подавлены береговые батареи и добиты не потерявшие плавучести суда. При осмотре турецких судов было взято 180 пленных, в том числе Осман-паша, раненый и ограбленный своими же матросами, которые сняли с него верхнюю одежду и отобрали ключ от каюты. Свой палаш турецкий вице-адмирал вручил П.С. Нахимову.

Таким образом, Синопское сражение закончилось полной победой русского флота. Турки потеряли 15 судов из 16 и около 3 тысяч убитыми и ранеными. В плен были взяты командующий турецкой эскадрой адмирал Осман-паша, три командира корабля и около 200 матросов. Русская эскадра не имела потерь в кораблях, но многие из них получили серьезные повреждения, особенно в рангоуте и парусах. Потери в личном составе составляли 37 убитыми и 233 ранеными. За время боя русская эскадра выпустила по противнику 18 тысяч снарядов.

Подводя итоги, Нахимов писал в приказе: «Истребление турецкого флота в Синопе эскадрою, состоящею под начальством моим, не может не оставить славной страницы в истории Черноморского флота. Изъявляю душевную мою признательность второму флагману, как главному моему помощнику, и который, идя передовым в своей колонне, так неустрашимо вел ее в бой. Господам командирам кораблей и фрегатов за хладнокровное и точное постановление своих судов по данной диспозиции во время сильного неприятельского огня, равно и за непоколебимую их храбростью продолжение самого дела, обращаюсь с признательностью к офицерам за неустрашимое и точное исполнение их своего долга, благодарю команды, которые дрались как львы».

Выдающаяся победа русского флота в Синопском сражении оказала большое влияние на последующий ход войны. Уничтожение неприятельской эскадры – основного ядра турецкого флота – сорвало подготовляющийся турками десант на кавказское побережье и лишило Турцию возможности вести боевые действия на Черном море.

Русский флот обеспечил себе победу при Синопе благодаря смелости и решительности тактического замысла сражения, искусному развертыванию сил и быстрому занятию кораблями назначенных огневых позиций, правильному выбору дистанции боя, с которой эффективно действовала артиллерия всех калибров. В этом сражении впервые широко использовалась бомбическая артиллерия, сыгравшая решающую роль в быстром уничтожении деревянных кораблей противника. Важнейшей причиной победы являлась грамотное управление эскадрой в бою выдающимся российским флотоводцем вице-адмиралом П.С. Нахимовым, высокая боевая подготовка личного состава русской эскадры, особенно командиров кораблей и комендоров, от которых непосредственно зависели искусство маневрирования и точность ведения артиллерийского огня. Во многом способствовала успеху русской эскадры и взаимная поддержка кораблей. Синопское сражение было последним крупным сражением парусных флотов, и в этом сражении по праву победили русские моряки.

Участникам Синопского сражения император Николай I прислал по четыре Георгиевских креста на десять матросов (всего 250 крестов) и всем участникам сражения определил «годовое жалованье не в зачет». По старой русской традиции вице-адмирал П.С. Нахимов приказал матросам самим избрать достойных для награждения матросскими Георгиевскими крестами. Однако их оказалось больше, чем крестов. Пришлось бросить жребий. На церемонии вручения Георгиев 20 декабря список достойных был оглашен полностью – с указанием тех, кто остался без наград за их недостатком. После этого П.С. Нахимов дал обед новым георгиевским кавалерам на своей квартире. К сожалению, история сохранила нам не много имен матросов – героев Синопа, а ведь их были тысячи! Данила Беликов, Дмитрий Семенов, Герасим Мельников, Иван Ильин, Михаил Гончаров, Никита Бондарцов, Егор Бажов вот лишь некоторые из длинного перечня тех, кто своим потом и кровью добыл синопскую победу.

За победу при Синопе Николай I удостоил вице-адмирала П.С. Нахимова ордена Святого Георгия 2-й степени, написав в именном рескрипте: «Истреблением турецкой эскадры вы украсили летопись русского флота новою победою, которая навсегда останется памятной в морской истории».

Драматург Нестор Кукольник, получив извести о победе Черноморского флота, в несколько ночей написал пьесу «Синоп», которую тут же начали ставить по всем театрам России. Пьеса имела потрясающий успех. В конце ее публика вставала с кресел и кричала «ура»! Балтийские моряки, смотря на сцене подвиги своих товарищей, плакали от волнения.

Синопской победе посвятили свои картины классики русской маринистики. А.П. Боголюбов написал две картины: «Синопская битва» и «Синопский бой 18 ноября 1853 года». И.К. Айвазовский в том же 1853 году также написал два больших полотна: «Синопский бой» и «Синоп. Ночь после боя 18 ноября 1853 года». Кроме этого, он написал еще картину «Возвращение в Севастополь эскадры Черноморского флота после Синопского боя». Любопытно, что картины Айвазовского, посвященные Синопу, выставлялись в осажденном Севастополе и ободряли его защитников. Художник-маринист А.В. Ганзен посвятил Синопскому сражению картину «Линейный корабль «Императрица Мария», известны картины художников Н.П. Медовикова «Императрица Мария», Р.К. Жуковского «Синопский бой в 1853 г.» и Н.П. Красовского «Возвращение в Севастополь эскадры Черноморского флота после Синопского боя».

В честь синопской победы в Санкт-Петербурге была названа Синопская набережная (левобережная набережная Невы от проспекта Обуховской Обороны до Смольного проспекта). Синопская улица существует и в Нахимовском районе Севастополя, на западном склоне Килен-балки, названная так уже после Великой Отечественной войны.

В 1889 году в состав Черноморского флота вступил броненосец «Синоп». С 1910 года «Синоп» являлся учебным кораблем. Броненосец участвовал в Первой мировой войне. Он нес брандвахтенную службу у Севастопольской бухты, использовался в качестве штабного корабля отряда судов на Дунае. Во время Гражданской войны корабль несколько раз переходил из рук в руки. В январе 1918 года «Синоп» принял участие в восстании против власти Украинской Рады и в установлении в Одессе советской власти. В январе 1918 года он вошел в состав красного Черноморского флота. С апреля 1918 года находился в Севастопольском военном порту на хранении, где в мае 1918 года был захвачен немецкими войсками, затем, в ноябре 1918 года, перешел к британским союзникам и передан ими белому флоту. В феврале 1919 года старый броненосец был разоружен, а в апреле 1919 года по приказу эвакуировавшихся из Крыма союзников взорван. После захвата в ноябре 1920 года Севастополя Красной армией «Синоп» в строй не вводился, в 1923 году «Синоп» был сдан для разделки на металл.

Как это ни странно, но главные памятники Синопскому сражению установлены в турецком Синопе. Основной памятник расположен у городского археологического музея. Он выполнен в виде пирамидального обелиска и окружен четырьмя пушками времен Крымской войны. Текст таблички повествует о сражении и об огромных потерях турок. Другой памятник представлен в виде облицованного мрамором фонтана, созданного еще в 1858 году. Табличка у Синопского фонтана гласит, что он возведен на деньги, найденные в карманах погибших в Синопском сражении турок…

Самым же величественным литературным памятником синопской победе стал классический труд Е.В. Богдановича «Синоп», который вот уже более полутора столетий является источником вдохновения для многих поколений писателей-историков.

Капитан 1-го ранга, секретарь

Союза писателей России В. Шигин

Наварин
1827–1877

Его императорское высочество генерал-адмирал[2]2
  Имеется в виду великий князь Константин Николаевич (1827–1892). (Примеч. ред.)


[Закрыть] благоволил напомнить России о предстоявшей полувековой годовщине Наваринского сражения. Эта славная для русского флота годовщина совпадает с новыми бессмертными подвигами русских против турок. Взрывы турецких броненосцев служат ей как бы приветственными салютами потомков наваринских героев…

Русская литература до сих пор не имеет полного исторического исследования о великом побоище, обессмертившем наше оружие. Нет такого исследования и в заграничной литературе. Едва ли могло оно и явиться в ней. Относительно Наварина у заграничной литературы недостает именно основного достоинства историка: ясного сознания и беспристрастной оценки фактов. Ее ослепляют зависть к России, ненависть к православию. Но не помрачить ей своими клеветами славных страниц нашего прошлого! Голос событий заглушает ложь. Рано или поздно истина всплывет наружу, как бы ни забрасывали ее грязью своекорыстные, узкорасчетливые недоброжелатели России.

По мере сил своих содействовать восстановлению исторической правды, сбросить с нее хотя бы часть искажающих ее напраслин – такова задача настоящего труда.

Приступая к работе, я не имел в виду писать «истории» наваринской эпохи. Хотя полстолетия протекло уже со дня разгрома, – едва ли и теперь наступила пора составлять подробное, всестороннее историческое исследование того времени. До сих пор много драгоценного материала, характеризующего сражение 8 октября 1827 года, лежит под спудом в архивах казенных и семейных; до сих еще пор живы многие современники разгрома; еще не вполне улеглись возбужденные страсти, и наваринская правда до сих пор еще многим колет глаза… Тем желательнее скорейшее обнародование документов, относящихся к названной эпохе и дающих почву для научных исследований будущего историка.

Именно этими соображениями и руководился я, решаясь представить публике настоящую книгу. Сын и сподвижник покойного героя Наварина, бывший лейтенант на фрегате «Константин» граф Л.Л. Гейден[3]3
  Лейтенант на фрегате «Константин» граф Гейден (ныне адмирал) получил за участие в Наваринском сражении орден Св. Владимира 4-й степени с бантом. Старейший из оставшихся в живых наваринцев – бывший мичман на корабле «Азов», ныне адмирал и член Государственного совета, граф Е.В. Путятин, следующее за ним место принадлежит адмиралу графу Л.Л. Гейдену.


[Закрыть] доверил мне драгоценные исторические документы, оставшиеся по смерти главного начальника русской эскадры под Наварином и до сих пор нигде не появлявшиеся в печати: управляющий Морским министерством, С.С. Лесовский, разрешил мне пользоваться архивом министерства для собирания фактов, относящихся к ныне чествуемому юбилею; в то же время мне доставили недавно вышедшую в Англии и напечатанную лишь для интимных кружков подробную биографию покойного адмирала Кодрингтона, бывшего начальника английской эскадры, и его переписку. Было бы излишне распространяться об исторической важности всех этих материалов; что же касается книги о Кодрингтоне и его переписки, то в них заключается много любопытного не только по Наваринскому делу, но и относительно дальнейших политических и военных событий. Адмирал был в дружеских сношениях со многими знаменитыми в то время историческими личностями, был осчастливлен письмами покойного императора Николая Павловича и представлением ныне благополучно царствующему государю. Оставшаяся после Кодрингтона переписка может быть названа живою, беспристрастною картиною многих совершившихся на глазах его знаменательных исторических событий, и любитель старины, вероятно, найдет в «Приложениях» к этой книге материал, далеко не безынтересный.

В заключение позволю себе сказать два слова о том, чему я обязан счастливым случаем располагать столь ценными историческими материалами, как переписка покойного начальника русской эскадры. Нашим адмиральским кораблем во время битвы был, как известно, «Азов». Вследствие вынесенных им жестоких повреждений, вскоре было приказано списать его со списков флота, но, чтобы увековечить воспоминание о нем – на поучение потомству, был сооружен корабль «Память Азова», под Георгиевским флагом знаменитого адмиральского корабля. Службу мою я имел честь начать мичманом на корабле «Память Азова»; тогда же, находясь в составе Ревельской эскадры, я постоянно пользовался благосклонным вниманием графа Логина Петровича Гейдена, занимавшого пост главного командира Ревельского порта. В беседах с друзьями и сослуживцами высокочтимый адмирал с оживлением рассказывал не раз потрясающие подробности Наваинской битвы…

Е. Богданович

Москва

1 октября 1877 года

Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий

поступлено будет с неприятелем по-русски.

Слова императора Николая Павловича на корабле

«Азов» при прощании с русскою эскадрою,

выходившею в море к Наварину

Не силою слепого рока, а устроением всемудрого Промысла проливается ныне русская кровь в долинах Дуная и Аракса. Не силою слепого рока, а устроением всемудрого Промысла проливалась и полвека назад русская кровь на водах Эллады. Россия призвана смыть со страниц истории позор Европы, допустившей на своей христианской почве порабощение христиан агарянской ордой. На расстоянии полувека от него, по следам незабвенного родителя, царь-Освободитель своего народа подвизается ныне на освобождение своих братьев по честному Кресту.

И вот настала достославная полувековая годовщина.

Наварин – таково грозное для османов имя, поминаемое 8 (20) октября сего года… Да помянут же его по достоинству новыми победами над нечестивыми борющиеся ныне с ними наши балканские и кавказские богатыри!

Как и ныне, пятьдесят лет назад честь почина святого дела принадлежала России; на ее же долю выпала и тогда без малого и вся тягость его совершения. Как и ныне, полвека назад не благородное соревнование, а одна зависть побудила великие державы сначала выступить заодно с Россией на освобождение неповинных отверженцев христианской европейской семьи; как и ныне, полвека назад притворные союзники оказались потом предателями.

Но в русских сердцах звучит до сих пор царственное слово, в исходе минувшего года оповестившее Европе, что, за отказом в ее содействии, великую задачу исполнит и одна Россия.

Не изгладится из истории и царственное слово, заявленное русскому герою Наварина, графу Гейдену, что, если державы не примут предложенных Россией решительных мер, то русский царь, хотя бы и один, уже «решился принять эти меры и прибегнуть для того к силе оружия»…

Грянул гром наваринский, и озадаченная, испуганная Европа отступилась от святого дела… Россия выступила одна. В угоду дипломатии – в первый год войны выставленных сил оказалось недостаточно, чтобы сломить упорство Порты. Заликовали и турки, и лицемерные друзья России.

Но минула тяжкая година, и Наварин стал первым шагом к Адрианополю…[4]4
  Совр. г. Эдирне (Турция). Во время русско-турецких войн дважды занимался русскими войсками. В 1829 г. здесь был заключен Адрианопольский мир. (Примеч. ред.)


[Закрыть]

Не то ли же, или подобное, видим и теперь?.. Продолжительные дипломатические переговоры с лицемерными союзниками, громовой успех при почине борьбы, затем роковое малосилие, вызванное преобладанием дипломатических соображений над военными – такова, в общих чертах, на расстоянии полувека, картина обеих войн, вмененных в обязанность России упорством Турции раззадоренной поблажками Европы… Да распространится же милосердием Господним это сходство между обеими войнами и на окончание святого дела, предпринятого ныне царем-Освободителем!

На вечный позор Европы, вопреки пролитым с 1827 до 1829 года потокам крови, обе войны, на расстоянии полувека, вызваны одною и тою же причиною. Свирепое, бесчеловечное обращение магометанской орды с порабощенными ею христианами, периодические припадки бешенства дикого зверя, немилосердно и безумно терзающего попавшиеся ему в когти неповинные жертвы – вот позорящие христианскую Европу факты, которые, со времен Великой Екатерины, вызывали взрывы негодования общественной совести единоверного с этими жертвами русского народа и, – после многолетнего, тяжкого терпения, – энергическое вмешательство составляющего с ним одно целое русского правительства. Надо отдать справедливость эллинам: кроме черногорцев, ни один из угнетаемых Турцией христианских народов не оказывал такой отчаянной настойчивости и отваги в борьбе с магометанской ордой. В сущности, события, вызвавшие в 1827 году наваринский погром, начались еще при Великой Екатерине. Уже тогда на повальные избиения христиан Россия отозвалась Оттоманской Порте чесменским, рымникским, измаильским и бесчисленными другими громовыми ударами. Притихая на время, пораженный, обессиленный зверь вскоре снова предавался свойственным ему припадкам неистовства и, терзая свои жертвы, как одни турки умеют терзать, жестоко вымещал на них свои позорные поражения. Тяжелее всех отзывались сначала эти припадки на несчастных греках. До последнего времени страдания сербов и болгар под турецким игом далеко не сравнивались с теми, какие выносили от турок греки при Ибрагим-паше и Али-паше Тепеленском. Развитый у греков влиянием преданий великого прошлого дух независимости и национальной гордости, классическая красота гречанок, несокрушимая преданность эллинского народа православной вере, свойственная ему неутомимая торговая деятельность и накопляемые ею богатства – присвоили особенно грекам тяжелую привилегию мученичества в среде христиан, порабощенных турками. Зато именно этой страшной привилегии греки и обязаны первенством в сознании той великой, до сих пор не понятной Западной Европе истины, что между магометанскою властью, не постигающей служащих основой европейской цивилизации и христианского общества понятий о святости христианской девы и супруги, о неприкосновенности христианской семьи, и подчиненным ей христианством немыслимо никакое примирение, немыслима даже никакая сделка; следовательно, что никакие человеческие права не могут иначе быть упрочены за христианами, как низвержением магометанского ига, расторжением всяких уз с магометанским правительством.

Естественным результатом сознания этой истины явилось, с конца прошлого столетия, образование тайных обществ, под предлогом научной и образовательной цели, в сущности же стремившихся к освобождению греков, а за ними и всего восточного христианства, от турецкого ига. Много было пролито греческой крови в этих злополучных попытках. И – замечательное дело – уже тогда в христианской Европе первым пособником турецкой свирепости выступила Австрия, еще недавно дрожавшая пред завоевательными стремлениями Османов и только благодаря могучей деснице России избавившаяся, при Екатерине, от своего вечного страха. Австрия выдала туркам на позорную казнь прибегнувшего под сень ее гостеприимства одного из первоначальников греческих тайных обществ, несчастного поэта-патриота Ригаса…

Последнее из этих обществ, «Этерия», хоть и было потоплено в крови своих членов, но явилось истинным основателем освобождения хотя бы части греческой народности. Благородная кровь не пролилась всуе. Пособницею Турции опять оказалась Австрия: она заключила в крепость Мункач[5]5
  Совр. г. Мукачево (Украина). (Примеч. ред.)


[Закрыть] начальника греческого восстания, князя Ипсиланти. Между тем беснования рассвирепевшего магометанства дошли до того, что в июне 1821 года русское правительство, внемля воплю своих единоверных братьев, – естественным ходатаем за которых в Петербурге был статс-секретарь министерства иностранных дел природный грек, граф Каподистрия, – обратилось к Порте с требованием немедленного прекращения зверских гонений над христианами Европейской Турции. Само собою разумеется, это платоническое заявление, как всегда, осталось мертвою буквой. Но дерзкое невнимание Порты к требованию не раз жестоко проучившего ее соседа не обошлось без последствий: Россия отозвала своего представителя в Константинополе, графа Строганова. Можно было ожидать, что за этим первым шагом со стороны петербургского кабинета последуют более энергические мероприятия. На беду для несчастных восточных христиан, как раз в это время собрался в Вероне съезд государей членов Священного союза. Устами князя Меттерниха на съезде высказалась опять исконная политика Австрии. Оклеветав геройское восстание греков, князь Меттерних потребовал подавления греческого восстания вооруженною силой. Правда, требование это было отвергнуто, тем не менее влияние Меттерниховой системы на целые три года затормозило честный почин России. Во все это время в Греции лилась ручьями неповинная, геройская кровь. Петербургский кабинет колебался между личным человеколюбием государя и провозглашенными на веронском конгрессе соображениями так называемой «общей политики». Не только свои сочувствия к единоверным братьям, но свое оскорбленное достоинство, свое историческое призвание, самые существенные интересы своей внешней политики Россия приносила в жертву дипломатической системе, в основании которой лежал немыслимый у нас принцип взаимного враждования между верховною властью и народом!