Текст книги "Две великие победы русского флота. Наварин и Синоп"

Глава III
Наваринский разгром

Начальник русской эскадры, граф Л.П. Гейден, в донесении своем о Наваринском бое описывает знаменитое сражение 8/20 октября 1827 года следующим образом:

«При первом свидании с вице-адмиралом Кодрингтоном, я с удивлением узнал, каким вероломным образом Ибрагим-паша, за несколько дней пред тем, нарушил данное им обязательство[29]29
  29 Для разъяснения обстоятельств, на которые ссылается начальник русской эскадры, приводим из «Memoir of the life of admiral Sir E. Codrington» следующие любопытные сведения. Вo время конференции, происходившей в Наварине 25 сентября 1827 года между Кодрингтоном, де Риньи и Ибрагимом, адмиралы, после обычных восточных приветствий, объяснили паше, что по трактату, подписанному Англией, Францией и Россией, становится настоятельно необходимым прекратить всякий подвоз подкреплений в людях, лошадях и т. д., назначенных для действий против Греции и подходящих из Турции или Африки; вместе с тем, чтобы показать прямодушие, на котором адмиралы желали бы установить свои отношения с нашею, они прочли ему in extenso (полностью. – Ред.) те части своих инструкций, которые относились до предмета конференции. Ибрагим отвечал: адмиралам должно быть известно, что он солдат как они, и что повиноваться получаемым приказаниям его неуклонный долг; что ему предписано атаковать Гидру и что он должен исполнить это повеление; что его роль – действовать, а не вести переговоры, и потому он предлагает адмиралам обратиться к великому визирю для дипломатических сношений по настоящему делу. Адмиралы отозвались, что им известно, каковы должны быть чувства храброго человека в подобных обстоятельствах и что они рады возможности поздравить его с тем, что пред ним стоит сила, которой невозможно сопротивляться. Они напомнили ему, что если он двинется в море – они должны будут привести данные им инструкции в исполнение, если же он будет противиться силою, то последует полное истребление его флота. Паша наконец согласился приостановить, на свой страх, все операции морских и сухопутных сил египетской экспедиции, до тех пор пока не получит ответных депеш из Константинополя и Александрии на запросы, которые он немедленно же туда отправит; до тех же пор экспедиция будет стоять у Наварина. Он в то же время просил дозволения отправить два пакетбота: один в Александрию, другой в Превизу, на что адмиралы тотчас согласились. Сын сэра Э. Кодрингтона, служивший под командою отца мичманом, Гарри Кодрингтон, рассказывая в письме к своей сестре Джани, от 25 сентября, о той же конференции адмиралов с Ибрагим-пашою, на которой и он находился в свите отца, прибавляет (С. 16): «Насилу, наконец, удалось уломать Ибрагима, он не раз подтрунивал и выразился напоследок так: «Nous n’avons d’autres marchandises à bord de nos vaisseaux que les balles et la poudre à canon» (фр. «Из товаров на борту наших кораблей имеются только ядра и порох». – Ред.), на что де Риньи с некоторою живостью отвечал: «Et nous les avons aussi (фр. «У нас тоже». – Ред.): пожалуй, можем некоторыми поменяться, да еще дать вам добрую придачу!»


[Закрыть] наблюдать перемирие до получения от своего правительства предписаний, – обязательство, в уважение коего союзные адмиралы не только сняли блокаду Наварина, но и обещали препятствовать покушению греческого флота сделать замышляемую высадку на берегах Албании.

Таковый поступок египетского генерала и меры, кои с самого обнародования Лондонского договора принимал он для обращения Мореи в настоящую пустыню, принудили нас соединить пред Наварином наши силы и послать к Ибрагиму новое и сильное отношение[30]30
  Приводим из «Memoir of the life of admiral Sir E. Codrington» текст ультиматума, посланного адмиралами турецкому главнокомандующему.
  «Его светлости Ибрагиму-паше.
  Ваша светлость, доходящие до нас со всех сторон самые точные сведения извещают нас, что многочисленные отряды вашей армии рассеяны по всей западной Морее, что они повсюду опустошают, разрушают, жгут, вырывают с корнем деревья, истребляют виноградники и все растительные произведения земли, словом – спешат обратить этот край в настоящую пустыню.
  К тому же мы узнаем, что приготовляется экспедиция против округов Маина, и что войска уже двигаются по этому направлению.
  Все эти акты чрезмерного насилия происходят так сказать пред нашими глазами, в нарушение перемирия, которое ваша светлость честным словом обязалась свято соблюдать до возвращения своих гонцов и благодаря лишь которому и было допущено, 26 минувшего сентября, возвращение вашего флота в Наварин.
  Нижеподписавшиеся находятся в тяжкой необходимости объявить вам ныне, что такой образ действий с вашей стороны, столь странное нарушение ваших обязательств, поставляют вас, милостивый государь, вне международного права и существующих между их дворами и Оттоманскою Портою договоров.
  Более того, нижеподписавшиеся считают совершаемые в настоящую минуту по вашему приказанию опустошения прямо противными пользам вашего государя, который может лишиться из-за них существенных выгод, предоставляемых ему Лондонским трактатом в Греции.
  Нижеподписавшиеся требуют от вашей светлости категорического и скорого ответа на настоящую нотификацию, предоставляя вам обдумать немедленные последствия отказа или проволочки.
  Вице-адмирал Эдвард Кодрингтон.
  Контр-адмирал граф фон Гейден.
  Контр-адмирал де Риньи».


[Закрыть].

Чиновники паши объявили нашему парламентеру, что Ибрагим в отсутствии, что им неизвестно, где он находится и когда возвратится, и что они не могут принять на себя доставления к нему письма союзных адмиралов.

Такой странный и дерзкий ответ доказал еще более, что средства убеждения и даже угрозы будут отныне бесполезны, и что без сильной и скорой меры Лондонский договор не только не исполнит желаний человечества и благих намерений держав, оный заключивших, но сделает еще лютее и губительнее борьбу, которую хотели остановить.

По здравом рассуждении и вследствие протокола, состоявшегося 7 октября, мы решились войти со всеми нашими кораблями в самую гавань Наваринскую, стать на якорь подле турецкого флота и, присутствием и положением наших эскадр, принудить Ибрагима сосредоточить свои силы на сем пункте и отказаться от всякого нового предприятия против берегов Мореи и островов Греции.

Военные распоряжения, план вступления и главное начальство в случае действия предоставлены были г. вице-адмиралу Кодрингтону, как старшему в чине. Дарования, поступки, отличное служение сего адмирала внушили общую к нему доверенность, которую происшествие 8 октября столь разительно оправдало пред его сподвижниками и пред всею Европою.

Соединенный флот явился у входа в гавань Наваринскую в час пополудни, в двух колоннах; одна состояла из кораблей английских и французских, а другая из российской эскадры. Адмиралы Кондрингтон и Риньи, которые, по предварительным распоряжениям, находились на ветре, миновали уже крепостные батареи и только что легли на якорь, как российская колонна, имея впереди адмиральский корабль «Азов», приблизилась ко входу в гавань; в сие самое время с одного из турецких брандеров произошла весьма сильная ружейная пальба, от которой убит был английский лейтенант Фицрой, посланный, в качестве парламентера, для склонения командира сего брандера к удалению от близости с союзными кораблями; вскоре с египетского корвета последовал первый пушечный выстрел против французского фрегата.

«Азов» находился в сие время между батареями Наваринской крепости и батареями острова Сфактерии, с которых тотчас направлен был перекрестный огонь против адмиральского корабля и, мало-помалу, против прочих кораблей, по мере приближения их ко входу. Невзирая на сей сильный огонь и на огонь с тройной линии судов, составлявших правый фланг турецкого флота, «Азов» продолжал свой путь, не сделав ни одного пушечного выстрела, и стал на якорь на месте, для него назначенном; «Гангут», «Иезекиил», «Александр Невский» и четыре шедшие за ними фрегата совершили таковое же движение и, осыпаемые ядрами, стали в предписанную им нозицию.

Мы еще надеялись, и вместе с нами английский и французский адмиралы, что турецкие начальники пресекут огонь, как скоро усмотрят спокойное положение союзников, и что они не желают дать сигнала к сражению; но, ободряемые сим самым спокойствием, турки усугубили свою дерзость, и второй парламентер, посланный сэром Кодрингтоном к египетскому адмиралу Мухарем-бею, имел ту же участь, как и лейтенант Фицрой.

Тогда не оставалось нам иного средства, как отражать силу силою; эскадры открыли огонь, и действие оного, направленное с удивительною неустрашимостью против флота числом впятеро сильнее союзных эскадр, в четыре часа истребило до шестидесяти разной величины судов; в том числе и корабли турецких предводителей, Тагир-паши, Капитана-бея и Мухарем-бея, были потоплены, сожжены или сбиты к берегу на мель; двадцать же других сожжены турками после сражения.

В продолжение сей достопамятной битвы, три союзные флота соревновали один другому в храбрости. Никогда не видно было столь искреннего единодушия между различными нациями. Взаимные пособия доставались с неописанною деятельностью; при Наварине слава английского флота явилась в новом блеске, а на французской эскадре, начиная от адмирала Риньи, все офицеры и служители явили редкие примеры мужества и неустрашимости.

Капитаны и прочие офицеры российской эскадры исполняли долг свой с примерным рвением, мужеством и презрением всех опасностей; нижние чины отличались храбростью и повиновением, которые достойны подражания.

Неустрашимый капитан I ранга Лазарев 2-й управлял движениями «Азова» с хладнокровием, искусством и мужеством примерным; капитаны Авинов, Хрущев, Богданович и Свинкин равно отличились. Сей последний, хотя при начале дела был тяжело ранен картечью, но продолжал командовать во все сражение, держась около четырех часов за канат и на коленях на палубе своего корабля. Капитан «Гангута» Авинов явил также пример редкого присутствия духа; турецкий фрегат, обращенный в брандер, пробрался ночью между сим кораблем и адмиральским бугспритом, уже сцепился с «Гангутом», капитан Авинов велел брать сей фрегат на абордаж, и человек, готовившийся оный зажечь, убит с фитилем в руках.

Один из турецких фрегатов, сражавшихся против корабля «Александра Невского», сдался и спустил флаг, который взят; турки на другой день отправлены на берег, а фрегат потонул.

Корабля «Азова» лейтенанту Буреневу раздробило ядром руку; несмотря на чрезмерную боль, он оставался при своем месте, у батареи, бывшей в его распоряжении, и надлежало ему приказать отойти от его пушек. У него отняли руку по плечо, но в ту ж самую минуту услыша, что турецкий адмиральский корабль, сражавшийся с «Азовом», истреблен, наш раненый, желая участвовать в общей радости, почти вырвался из рук у бывших при нем.

На другой день после сражения послано было к египетским и турецким начальникам, от союзных адмиралов объявление, чтобы предупредить их о последствиях, какия навлечет всякое новое с их стороны неприятельское действие. Вслед за сим объявлением Тагир-паша, который уже по утру приезжал для переговоров на корабль адмирала Кондрингтона, поспешил опять явиться к нему с формальным объяснением, что ни он, ни товарищи его не будут более предпринимать никаких неприязненных покушений.

Соединенные эскадры оставались в Наваринской гавани до 14/26 октября, не были нимало тревожимы и занимались исправлением повреждений. На другой день сражения все пленные, взятые во время дела, отпущены.

«Азов», «Гангут» и «Иезекиил» много потерпели, и российская эскадра, вместе с английскою, отправилась и прибыла в Мальту для починок. Наша эскадра в скором времени вступит опять в море, для совокупного действования с морскими силами союзных держав».

Во втором своем донесении о бое контр-адмирал граф Гейден писал: «Единодушие, с которым действовали корабли соединенных эскадр, превосходит вероятие: казалось, что мысли всех обращены были к одной и той же цели, и что эскадры сии принадлежали к одной и той же нации; например, капитан ла Бретоньер, командир французского корабля «Бреславля», приняв выгодную при начале сражения позицию и усмотрев, что корабль «Азов» весьма много терпит от неприятеля, сражаясь в одно время против пяти военных судов, и почти не наносит им никакого вреда, немедленно отрубил свой канат и занял место между «Азовом» и английским кораблем «Альбионом», через что некоторым образом облегчил наше положение. Корабль «Азов», с своей стороны, тогда как сам окружен был турками, много помог английскому адмиралу, который сражался с 80-пушечным кораблем, под флагом Мухарем-бея, и когда сей последний, по причине перебитого у него шпринга, повернулся к «Азову» кормою, то 14 орудий на левой стороне немедленно отделены для действия противу сего корабля, и действовали с таким успехом, что через полчаса разбили ему всю корму, и когда в констапельской каюте сделался пожар, и употребляли все усилия, чтоб погасить возгорание, сильный картечный огонь с «Азова» сему воспрепятствовал, турецкий корабль вскоре обнялся пламенем и наконец взорван на воздух. Между тем один из английских бригов, который много в сражении потерпел и потерял все якори, взят на бакштов капитаном Хрущевым, командиром фрегата «Константин», и чрез то в продолжение целой ночи сохранен ото всякого вреда.

В сем сражении, три адмиральские корабля более всех потерпели, как в убитых и раненых, так в повреждении корпуса, рангоута и такелажа. Английский и французский адмиралы, кроме других многих повреждений, потеряли бизань-мачты; у «Азова» все мачты столько пробиты, что при фальшивом вооружении с трудом можно нести на оных паруса; кроме сего, в одном корпусе корабля насчитано 153 пробоины, в том числе 7 подводных.

При сем случае не могу я не вспомнить тех достопамятных слов, которые его императорскому величеству угодно было сказать при последнем оставлении корабля «Азова»: «Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий, поступлено будет с неприятелем по-русски». Слова сии исполнены совершенно. Чистосердечное признание англичан, чрезвычайно ласковый и отличный прием, сделанный эскадре нашей в Мальте, служит тому приятным подтверждением.

К чести капитана Лазарева должно присовокупить, что строгая дисциплина, ежедневное учение по пушкам и порядок, в коем служители всегда содержались, были причиной, что корабль «Азов» действовал с толиким успехом в поражении и истреблении неприятеля. Он сильным своим огнем потопил два огромные фрегата и корвет, сбил 80-пушечный корабль, который брошен на мель и напоследок был взорван, истребил двухдечный фрегат, на коем главнокомандующий турецкого флота Тагир-паша имел свой флаг; фрегат сгорел по признанию самого паши; в сражении из 600 человек было до 500 убитых и раненых. – По достовернейшим сведениям, оказалось, что из 60 военных судов, турецко-египетский флот составлявших, остался только один фрегат и до 15 мелких судов, но и те в таком положении, что едва ли могут быть в море. Сии оставшиеся суда легко бы также истребить не более как в два часа времени, но оставлены неприятелю в доказательство, что действие с нашей стороны было не наступательное, а оборонительное. В продолжение кровопролитного сего сражения взорвало между судами соединенных эскадр 13 турецких больших судов и на другой день еще 18 разной величины; вообще, потеря на турецко-египетском флоте должна быть чрезвычайная, и можно полагать, что погибло от 6 до 7 тысяч человек. Корвет «Гремящий» в самом сражении не участвовал, он был отряжен для крейсирования при входе Наварина и наблюдения со стороны моря».

Придавая особенное значение такому неоспоримо важному историческому материалу, как подлинные донесения главного героя битвы, начальника русской эскадры, мы сочли нужным напечатать дословно текст донесений графа Л.П. Гейдена. С тем вместе мы помещаем точный снимок плана сражения с оригинала, подписанного графом. Эти драгоценные материалы, а также помещенные в Приложениях к нашей книге приказ Кодрингтона, поздравляющего эскадры с победой, его многочисленные письма и отрывки из изданной посмертной книги о нем, представляют в совокупности, со слов самих действующих лиц кровавой драмы, такую полную картину как самой битвы, так и предшествовавших ей и немедленно последовавших за нею военных событий, что по истечении полвека едва ли возможно прибавить к ней что-либо иное, кроме пустозвонных и ничего не выясняющих фраз… Подвиги Гейдена, подвиги командира флагманского корабля «Азов», незабвенного для всякого русского, но особенно для Черноморского флота Лазарева, подвиги всей нашей эскадры, от ее командира до последнего матроса, слишком громко говорят за себя, и слишком рельефно выступают сами собою из собранных нами и напечатанных в Приложениях большею частью неизданных документов, чтобы нуждаться в комментариях… Боролась русская эскадра не против одного огромного численного превосходства неприятельской артиллерии, но также против брандеров, грозивших ей совершенным истреблением. Командиром «Гангута», Авиновым, пущен ко дну один из них, но едва погрузился он в воду, как на поверхности ее, словно знамение победы Креста над нечестивыми, всплыл образ Богородицы Одигитрии, за которым в самом разгаре боя пустился вплавь один из матросов «Гангута»: относительно Наварина, как, впрочем, и всякого сражения, истинное красноречие выражается не фразами, а фактами…

Не говоря уж о примерном бесстрашии и отваге, о распорядительности и знании дела всех чинов союзных эскадр, самые выдающиеся в Наваринском сражении факты: с одной стороны – это беспримерное единство и взаимное, дружное, самоотверженное содействие трех разноплеменных эскадр, едва только познакомившихся одна с другою; с другой стороны – это гнусное, изменническое вероломство Ибрагим-паши и бессмысленная дерзость, обуявшая турок при величавом молчании, которым вступавшие в Наваринскую гавань русские суда, с бесстрашным Лазаревым во главе, на корабле «Азов», под флагом Гейдена, отвечали на убийственный огонь, без всякого повода, даже без объявления войны открытый неприятелем с самого появления их в гавани по ним, и даже по отправленным ими парламентерам…

Остается вопрос: в какой мере справедливы упреки, будто турки были вовлечены в Наваринскую битву совершенно для них неожиданно? Некоторые турколюбцы позволяли себе даже утверждать, будто сражение 8 (20) октября 1827 года было изменническим нападением на турок со стороны союзников…

Собранные нами материалы дают превосходный ключ к разрешению этих мнимых недоумений. Материалы эти несомненно доказывают, что, не обращая никакого внимания на присутствие английского и французского флотов на Архипелаге, Порта как будто с нетерпением ожидала известия о начале военных действий, даже и не думая отвратить или отсрочить столкновение, для чего ей стоило лишь предписать главнокомандующему турецко-египетскими военными силами в Морее, сыну знаменитого Мехмеда-Али Египетского, Ибрагим-паше, избегать встречи с союзниками. Порта, видимо, ожидала и даже желала противного. Ибрагим искал встречи с союзными эскадрами. Из записки сэра Э. Кондрингтона, представленной им совету министров, видно что Ибрагим-паша заранее изготовился к сопротивлению союзным эскадрам силою, и потому с искусною помощью французского морского офицера г. Летеллье сделал все приготовления к враждебной встрече союзных флотов, полагая, что он в силах будет совершенно уничтожить их в течение трех дней 8—10 октября нового стиля, египетско-турецкий флот был расставляем в заливе в боевой порядок в виде подковы. Окончательно боевая линия его была устроена 14 и 15 октября. Это обстоятельство подтверждает журнал Бонпара, отставного лейтенанта французской службы, командовавшего египетским фрегатом «L’Egyptienne»[31]31
  Книга Кодрингтона. Т. II. С. 592.
  Пользуясь книгою Кодрингтона, приводим заявление де Риньи, также служащее подтверждением, чти союзные адмиралы предваряли начальство турецкого флота о предстоявшем сражении.
  «Господам Летеллье, Бонпару и прочим французским офицерам на турецком флоте.
  Господа,
  Положение, в котором, как вы видите, находятся оттоманские морские силы, блокируемые в Наваринском порте, измена своему слову его светлости Ибрагим-паши, который обязался временным прекращением неприязненных действий, все это указывает вам, что вперед вы можете встретиться с своим родным флагом. Вы знаете, чем рискуете. Требуя, чтобы вы покинули турецкую службу в минуту, когда оттоманский флот поставил себя во враждебное положение, которого он должен нести последствия, я даю предостережение, которым вам не следует пренебрегать, если вы остались французами.
  Имею честь, и прочее.
  Де Риньи».


[Закрыть].

Вот что писал еще об этом предмете герцогу Кларенскому сэр Э. Кондрингтон из Мальты 6 марта 1828 года[32]32
  Книга Кодрингтона. С. 210.


[Закрыть]: «В моих руках имеются документы, доказывающие что Порта давно ожидала боя и была вполне к нему приготовлена. Эти-то приготовления, отчасти и надежда застать нас врасплох, внушали ей уверенность в успехе. Вот как выразился об этом Киайя-бей, один из старейших и наиболее уважаемых членов Дивана, в разговоре с одним своим приятелем: «Nous aurons la guerre, vous le croyez et je le crois de même, à l’heure qu’il est elle est peut être déjà commencée»[33]33
  Будет война, вы уверены в этом, и я тоже. В настоящую минуту она, может быть, и началась уже (фр.).


[Закрыть]. Этот разговор происходил 20 (8) октября, в самый день Наваринского боя. Конец его особенно интересен, как доказательство заранее принятого турками решения».

Очевидно, Порта полагалась на значительное – даже в случае боя со всеми тремя союзными эскадрами – численное превосходство своих морских сил…[34]34
  См. исчисление сил обеих сторон в Наваринской битве, приложенное при плане.


[Закрыть]

В предостережениях, в виде ультиматумов, посланных Ибрагиму пред самой битвой, как мы видели, тоже не было недостатка. И вдруг, после всего этого, не только сами турки, но и туркофилы англичане имели дерзость утверждать, и в печати, и в английском парламенте, будто союзные эскадры «изменнически напали на турок врасплох», и только этому обязаны наваринской победой!..

Нет!.. Наваринская битва действительно началась «изменническим нападением» – со стороны самих турок, их и постигло за то жестокое наказание. И вопреки всем клеветам многосложной турецкой интриги в большей части Европы, беспристрастное судилище истории без сомнения подтвердит произнесенный и приведенный в тот день союзными адмиралами в исполнение смертный приговор над турецко-египетским флотом…

СИЛЫ

обоих флотов в Наваринском сражении

СОЮЗНЫЙ ФЛОТ

Русская эскадра

Судов – 8. Орудий – 490.

Флагманский корабль «Азов». Капитан Лазарев.

Английская эскадра

Судов – 12. Орудий – 456.

Флагманский корабль «Азия». Капитан Курсон.

Французская эскадра

Судов – 7. Орудий – 352.

Флагманский корабль «Тридент». Капитан Рене-Робер.

Итого: Судов – 27. Орудий – 1298.

ТУРЕЦКО-ЕГИПЕТСКИЙ ФЛОТ[35]35
  Приблизительно.


[Закрыть]

Линейн. кораблей – 5. Орудий – 564.

Фрегатов – 15. Орудий – 735.

Корветов – 26. Орудий – 598.

Бригов – 11. Орудий – 209.

Брандеров – 5.

Итого: Судов – 62. Орудий – 2106.

Сверх того, множество орудий на береговых батареях и в крепости.

Экипажи (приблизительно)

На союзном флоте – 17 500.

На турецко-египетском – 21 960.

Глава IV
Наварин и дипломатия

«Г. вице-адмирал Кодрингтон, – писал из С.-Петербурга 8 ноября 1827 года император Николай Павлович, – вы одержали победу, за которую цивилизованная Европа должна быть вам вдвойне признательна. Достопамятная Наваринская битва и предшествовавшие ей смелые маневры являют вселенной не одну лишь меру ревности трех великих держав о деле, коего благородство еще увеличивается его бескорыстием: она доказывает также, что в состоянии совершить твердость – противу числа, искусно руководимое мужество – против слепой отваги, на какие бы силы последняя ни опиралась. Отныне имя ваше принадлежит потомству. Похвалы лишь ослабили бы окружающую его славу, но Я испытываю потребность предложить вам блистательный знак внушаемых вами России признательности и уважения. В этих видах, посылаю вам прилагаемый военный орден Св. Георгия. Русский флот почтен полученным от вас под Наварином одобрением, Мне же особенно приятно заверить вас в чувствах питаемого Мною к вам уважения»[36]36
  Книга Кодрингтона. Т. II. С. 147.


[Закрыть].

Эти знаменательные строки незабвенного монарха служили верным выражением восторга, единодушно овладевшего всем русским народом при получении известия о наваринской победе. Россия предчувствовала, что после вековой борьбы со свирепым угнетателем ее единоверных братьев наконец открывается эра их действительного освобождения, и в упоении восторга она переносила свои братские чувства и на Англию, не пощадившую своей крови для оказания России содействия в геройском совершении святого дела. Те же чувства воодушевляли и все восточное христианство. Увлеченное признательностью, от берегов Савы до мыса Матапана все христианство Балканского полуострова отозвалось восторженными благодарственными приветами, безразлично обращавшимися к трем нациям-освободительницам; и впечатление это было так сильно, так глубоко, что вопреки прискорбной перемене воззрений, принципов и образа действий, по несчастию совершившейся с тех пор в политике западных кабинетов и затормозившей начатое ими вместе с Россией великое дело, – несколько лет спустя, 17 июня 1831 года, по получении известия о кончине адмирала Кодрингтона, палата представителей освобожденной Греции единодушным возгласом постановила следующую резолюцию: «Выразив глубочайшую скорбь о кончине знаменитого филэллина Эдварда Кодрингтона, в знак вечной признательности греческой нации к нему, де Риньи и Гейдену, имена их, с лавровым над ними венком, вырезать на особых скрижалях, имеющих быть поставленными в палате…»[37]37
  Courrier d’Athènes, от 28 июня 1831 г.


[Закрыть]

К чему стремится с тех пор завистливая относительно России политика Западной Европы, как не к тому, чтобы оспорить у России ее естественное влияние на христианский Восток! С этой целью и Англия, и Франция жертвовали не раз с тех пор неповинною кровью тысячей своих бесстрашных сынов и миллиардами их трудовых сбережений; с этой же целью позорят они цивилизованную Европу, упрямо обрекая на вечное рабство неисправимо-дикой магометанской орде или на вечную отчаянную борьбу с ее громадными силами, сбегающимися из недр Азии и Африки, – на нескончаемые ее зверства и повальные избиения – кого?.. одноплеменных и единоверных братьев европейцев и христиан, наравне с ними наделенных и потребностью и способностью к духовному, умственному и материальному развитию! Не проще ли, не легче ли, не благороднейшими ли путями была бы достигнута та же самая цель, если бы Англия и Франция продолжали следовать той гениальной политике, на стезю которой поставил их Каннинг, под влиянием обаятельной энергии русского царя?.. И как сильно должно быть в современной Англии непостижимое ослепление туркофильства, если при существующем в ней образе правления, где влиянию общественного мнения на правительство предоставляется такой широкий простор, – вопреки настойчивым требованиям партии оставшейся верной политике Каннинга, вопреки добросовестному покаянию некоторых политических деятелей, подобно лорду Стрэтфорду Рэдклифу на закате жизни убедившихся в ошибочности рутинных воззрений, побуждавших их поддерживать Турцию, наконец, вопреки уже два года превосходящим всякую меру возмутительным турецким зверствам и попранию Турцией всех прав человечества и торжественно принятых ею международных обязательств, – если до сих пор Дарби и Биконсфильды, Эллиоты и Леярды управляют судьбами великой нации в вопросе, которым заинтересованы ее честь, ее обаяние, и в истории коей Наваринская битва, пред судом благодарного потомства, займет, конечно, более славное место, чем даже Ватерлоо!

Восторженный прием, встретивший в Мальте возвращавшиеся туда для исправления вынесенных из Наварпнской битвы повреждений английскую и русскую эскадру[38]38
  См. Приложение.


[Закрыть], свидетельствует о чувствах братской солидарности и чистосердечной дружбы, установившихся между военными и морскими ратниками обеих держав под наитием взаимного уважения и взаимных наваринских услуг. Иное дело в самой Англии. Уже при Каннинге известие о бессмертной наваринской победе вызвало в ней отзывы самого противоречивого свойства. Правительство было ими озадачено. Лорд Инджестр, от 20 ноября 1827 года, писал Кодрингтону: «Известие это вызвало, по-видимому, величайшее удивление, и ни в ком не возбудило оно его в такой степени, как в министрах ее величества. Мне говорили, что все это им не нравится, что вы поторопились»…[39]39
  Книга Кодрингтона. Т. II. С. 139.


[Закрыть]

Нет сомнения, что сам Каннинг был почти уверен в мирном исходе дела. Он не предполагал, чтобы Порта своим неисправимым упорством решилась принудить союзников к необходимости употребить силу. Действительно, к предупреждению столкновения были приняты все меры. Но Порта, очевидно, домогалась противного. Она оказалась единственною виновницей наваринского погрома. По мнению знатока турок, Кодрингтона, в письме Гейдену от 16 ноября 1828 года, «раз уже состоялся Лондонский трактат, цель союзников должна была состоять в том, чтобы немедленно же вынудить его исполнение, нравится ли то султану или нет. Имея под рукою, для вручения ему управления Грецией, такого способного человека как графа Каподистрию, надобно было определить, какая именно часть Греции должна подчиниться его правлению, и снабдить его широкими средствами для утверждения своей власти на основаниях, принятых союзными державами, как всего более соответствующими их видам». Эти слова заключали в себе целую политическую программу. Так как Лондонский трактат решительно не понравился султану, то первый шаг этой программы должен был сказаться битвой. Недаром писал Кодрингтон, что он считает Наварин «первым шагом к освобождению Греции». Наварин не только мог, но и должен бы был явиться и первым шагом к освобождению всех христиан Балканского полуострова. В этом смысле поняли его и вся Россия, и все злополучные населения, себялюбивою завистью Европы обрекаемые на роковое, подавляющее их умственное и материальное развитие рабство. С этой же точки зрения взирали на него и в Англии люди, стоящие на высоте гениальной политики Каннинга. «Я решительно того мнения, – торжественно заявил несколько времени спустя лорд Джон Россель, – что эта блистательная победа была необходимым результатом Лондонского договора; кроме того, я полагаю, что это была одна из самых честных побед, одержанных оружием какой-либо державы от начала мира».

Того же мнения, по-видимому, держался и Каннинг, хоть он, конечно, и надеялся, и предпочел бы обойтись без этой «честной» победы. При известном ему своекорыстно-миролюбивом настроении английского общества, он предвидел, что за эту «честную» победу поплатится своим портфелем, которым дорожил как средством проводить свою политическую систему, которая, по его убеждению, была единою вполне согласною и с честью, и с интересами Англии. Влиянием его не только доблестный проводник его политики, Кодрингтон, но и граф Гейден и де Риньи были почтены орденом Бани. Что это свидетельство признательности Великобритании к трем героям Наварина стоило Каннингу немало труда, можно судить уже по первому возгласу короля при получении известия о «честной» победе: «Какое неожиданное событие!» Если в английском обществе преобладала и тогда узкосердая корысть и близорукая зависть к России, то в высших правительственных сферах ее господствовали рутинные убеждения в весьма нелестной для Англии «тождественности» интересов Великобритании с ее «исконным союзником», Турцией. «Из мер, принятых для осуществления договора, – писали Кодрингтону в официальном предостережении, – совершенною неожиданностью для его величества было столкновение в Наваринском порте между флотами договорившихся держав и Оттоманской Порты. Невзирая на доблесть, обнаруженную соединенным флотом, его величеству прискорбно, что суждено было случиться такому столкновению с морскою силою исконного союзника Англии; но его величество все же доверчиво уповает, что это нежелательное событие не будет сопровождено дальнейшими враждебными действиями и не помешает несогласиям между Портою и Грециею уладиться миролюбиво»…

В этих строках, очевидно, уже выказывалась политическая программа, диаметрально противоположная той, какую проводил Каннинг. Так думал и Кодрингтон. «Когда Англия, Франция и Россия, – писал он в своей книге[40]40
  Книга Кодрингтона. Т. II. С. 367.


[Закрыть], – несмотря на различие своих интересов, соединились в июльском договоре, тогда охранять их взаимные выгоды могло – согласие, вредить им – разобщение. Первою сошла с общого пути Англия, когда король ее в своей речи назвал Наваринскую битву «неожиданностью» (unotward event). В этих словах звучало уже уклонение. Они породили недоверие к России, подозрения ко Франции и подстрекнули Турцию к сопротивлению». Справедливость этих воззрений доказывается дальнейшими событиями, подтвердившими предчувствия Каннинга. «Честная» победа вызвала министерский кризис. По понятиям того времени, политика Каннинга, как противоречащая традициям Англии в ее исконных отношениях к Порте, считалась просто революционною. С падением министерства вигов явилось у кормила правления министерство тори, с герцогом Веллингтоном во главе. Вскоре за тем, 29 января 1828 года, эпитет «неожиданность» поднял целую бурю в обеих палатах английского парламента. В верхней палате лорд Морпет, энергически восставая против него, сказал: «Министры могли бы выбрать какое-нибудь другое выражение относительно победы, исполнившей радостью сердце каждого приверженца свободы. Слово неожиданность неверно и несправедливо, это один из самых оскорбительных эпитетов, каким только могли снабдить министров их поиски в словаре английского языка». «Могу лишь скорбеть, – присовокупил другой защитник Каннинга и Кодрингтона, лорд Голланд, – об употреблении слова неожиданность по поводу Наваринской битвы. Если этим выражением хотели сказать, что Наваринский бой послужит помехой независимости греков, то не могу сказать, чтобы оно было употреблено кстати и справедливо; я думаю, напротив, что эта битва содействует освобождению Греции и ускорит его, что она также шаг – и великий шаг – к умиротворению Европы».

Лорд Голланд говорил правду. Если бы Англия и Франция продолжали идти об руку с Россией так же чистосердно, как шли с нею эскадры их в Наваринской бухте в незабвенный день 8 октября 1827 года, то нет сомнения, что проученная в этот день по заслугам, испуганная и упавшая духом Порта и не думала бы более ни о каком сопротивлении. В этом был убежден и Кодрингтон, как видно из его письма к генерал-адмиралу, герцогу Кларенскому, от 28 февраля 1828 года, в котором сказано, что если он и «ошибся в своем ожидании, будто Порта покорится после Наваринской битвы», то единственно потому, что он «рассчитывал, что будут приняты и меры побуждения ее к тому. Г. Стрэтфорд Каннинг говорил капитану Гамильтону, что битва эта не имела никакого влияния: напротив, никогда к замечаниям послов не были так внимательны в Константинополе, как именно по получении известий о ней».

Убеждение Кодрингтона вполне разделял и петербургский кабинет: единственное средство сломить исконную строптивость Порты находил он в том, чтобы немедленно воспользоваться подавляющим впечатлением наваринского погрома и продолжать относительно Порты тот энергический образ действия, которого первый почин увенчался вовеки неувядаемыми лаврами Наварина. Но замечательны при этом иллюзии и нашей дипломатии. «Вы можете быть уверены (!!), – писал граф Нессельроде 7 (19) января 1828 года Гейдену, – что ни один из трех дворов не уступит пред последствиями разрыва с Портой, что ни один из них не поколеблется придать своим действиям энергический характер». На основании этого курьезного убеждения, свидетельствующего о том, до какой степени наша дипломатия и тогда все видела в розовом свете, тем же документом предписывалось Гейдену «считать отношения России с Портой окончательно прерванными без объявления, однако, открытой, войны между обоими государствами», идти в Архипелаг со всеми судами, которыми он мог располагать, и принять в руководство, что «эскадра по-прежнему назначена на основании добавочных протоколов к Лондонскому договору, для воспрепятствования всякому прибытию войск, кораблей, военных снарядов и съестных припасов на острова и берега Архипелага… Турецкие и нейтральные суда, не обращающие внимания на представленный им ультиматум, должны быть отражаемы силой… Нам кажется полезным предложить Ибрагим-паше средства к возвращению в Египет под конвоем соединенных флотов… Вы должны увещаниями склонять греков к единодушию и внушать им сознание в необходимость центральной власти… Если в сообщаемых вам князем Ливеном инструкциях, условленных между этим послом и уполномоченными Англии и Франции, будет немедленная блокада Дарданелл… то вы должны исполнять все желания сэра Кодрингтона»… В заключение этих наставлений граф Нессельроде конфиденциально сообщал Гейдену: «Все получаемые из Лондона и Парижа сведения, а также отправленные сэру Кодрингтону подкрепления заставляют нас полагать, что Англия будет действовать настойчиво и что, может быть, сэр Кодрингтон подучил приказание силою пробиться чрез Дарданеллы и подойти к стенам Сераля, дабы принудить султана подписать мир»… Само собою разумеется, что Гейдену, в таком случае, предписывалось «следовать за Кодрингтоном в этой опасной экспедиции», с тем чтобы «несколько судов императорской эскадры проникли с английским флотом, во что бы то ни стало (подчеркнуто в подлиннике), до самой столицы Оттоманской империи»…