Текст книги "Блудный брат"

Евгений ДЕМБСКИЙ
БЛУДНЫЙ БРАТ

1

Спросите кого угодно, знает ли он, что такое тяжелые времена, и можете мне поверить – на вас хлынет поток наводящих ужас воспоминаний, даже если ваш собеседник никогда не отличался особой болтливостью. Тем не менее постараюсь быть кратким.

Во-первых, Феба начала щениться в два часа ночи и, вместо того чтобы разбудить кого надо, подняла с постели Фила, а тот, охваченный паникой, кинулся ко мне, в своей обычной манере задавая множество вопросов. Когда наконец мы вместе с ветеринаром успешно приняли роды, когда три щенка – и что теперь с ними делать? – начали сосать мать, а Фила удалось придавить одеялом и усыпить, оказалось, что мой собственный сон поджал хвост и отправился на отдых, оставив хозяина наедине с наступающим долгим днем.

Во-вторых, я решил наконец забрать из «дружественной» автомастерской свой «бастаад». Оказалось, что машину действительно перебрали и наладили, но кому-то пришло в голову сменить лак на покрытие-хамелеон.

– Можете, – сказал Джагер, – управлять окраской, как вам только захочется. Только не забывайте, когда оставляете машину на солнце, фиксировать цвет. Дело в том, что под влиянием тепла солнечных лучей он может самопроизвольно меняться.

Оказалось, что он знал, что говорил. Выйдя час спустя из конторы Мейсона, я пережил тяжелый удар. Мой чудесный «бастаад» за время моего отсутствия сменил цвет на ярко-розовый, а я не сумел вспомнить, как вернуть ему прежний вид, и пришлось возвращаться домой, выбирая самые прохладные и тенистые улицы и молясь о том, чтобы цвет как можно быстрее изменился. Но прежде чем это произошло, несколько педиков в своих живописных автомобильчиках пытались сесть мне на хвост, явно воспылав ко мне горячей любовью и желая договориться о свидании.

Около десяти вечера меня снова начало клонить ко сну, я быстро разделся и прыгнул в постель, однако уже через пятнадцать минут понял, что торопиться не следовало. Одному из сыночков Фебы стало хуже, Пима бесцеремонно вышвырнула мой сон за окно – у меня мелькнула мысль, что сон может обидеться и с этих пор обходить наш дом за милю. Она вызвала доктора Фрезера, и до четырех утра мы пытались сохранить жизнь одному из двух кобельков. Увы, он сдох. До восьми мы успокаивали Фила, и пока нам не пришла в голову идея оставить у себя остальных щенков, кобелька и сучку, мой сын рыдал так, что мы не успевали менять пижамы, наши и его.

В половине девятого утра я спустился вниз, причем мне казалось, будто лестница делает все возможное, чтобы все могли наконец увидеть, как Оуэн Йитс кувыркается по ступеням до самого пола гостиной. Однако мне в очередной раз удалось уцелеть. Помню, я подошел к бару и долго пытался найти что-нибудь, что позволило бы мне пережить еще один долгий день, но кислородный баллон остался в гараже, а все препараты, служившие для поддержания едва теплившейся во мне жизни, Пима несколько недель назад выбросила в утилизатор. Я понял, что еще немного, и со мной будет покончено, на радость моим врагам. Каким-то образом я сумел растворить в килограмме кофе несколько капель воды и влить в себя около литра получившейся смеси. Когда через час мне удалось попасть в дверь ванной и отыскать взглядом зеркало, я понял,

почему окружающий мир приобрел пурпурный оттенок – сквозь окрашенные в свекольный цвет глазные яблоки он и не мог выглядеть иначе. Остальной части дня я не помню, за исключением того, что тот тащился еле-еле, словно на годами не смазываемых подшипниках. Нет, еще помню, как позвонил мой любимый агент, чтобы сообщить мне, что я в очередной раз не попал даже в номинацию на «Каракатицу».

– Ну и ладно, им же хуже, – утешил он меня.

– Конечно, меня же любят миллиарды…

– Погоди, что это ты сегодня такой беспокойный?

– Ошибаешься, я вполне спокоен. «Каракатица» – последняя премия в году, так что я могу не волноваться до следующего года…

– А мне что делать? – заорал он в трубку.

– Не знаю… нет – знаю: застрели Падрони, застрели Мэтьюса, застрели Эртфилда, застрели Крейфиша и еще парочку. Я задушу остальных, и на Земле останутся лишь поклонники Йитса: я, ты и… и… Можешь быстро кого-нибудь еще вспомнить?

Он бросил трубку. Я почувствовал себя окончательно разбитым, несколько попыток подойти к бару закончились позорным бегством. Пима беспокоилась, а я умирал. В конце концов, однако, должен был наступить вечер, и он наступил, доставив мне этим неподдельную радость.

И тогда явился этот тип.

Я сидел в кресле, с нетерпением ожидая прихода темноты, а вместе с ней – сна, и то и дело поглядывал в сторону бара, обещая нанести ему краткий визит, после которого собирался нырнуть в постель, когда кто-то вошел в калитку и бесцеремонно ткнул кнопку звонка. Обливаясь потом, я молился, чтобы мелодичный сигнал оказался исключительно плодом моего перетрудившегося воображения. Но нет – звонок раздался снова и сразу же после – еще раз, третий. Мир стучался в мои двери, не обращая внимания на то, что я…

– Оуэн?! Открой, я меняю Фебе подстилку! – крикнула сверху Пима.

Притворяться, что нас нет дома, больше было нельзя. Я как можно быстрее двинулся к двери и уже минут через пятнадцать открыл ее. На пороге стоял совершенно незнакомый мне человек.

– Прошу прощения, я имею честь говорить с мистером Оуэном Йитсом?

Я едва удержался от своего любимого способа заводить знакомства – пинка в промежность.

– Да, это я.

– Впрочем, я зря спрашиваю, ваше лицо мне прекрасно известно. Я хотел бы попросить вас уделить мне несколько минут…

– Прежде чем я соглашусь, я хотел бы пояснить, что больше не занимаюсь расследованиями. Я вполне доволен своим агентом и не намерен его менять. («Радуйся, чертов кровопийца!» – подумал я.) Кроме того, мой дом оборудован всем, что может предложить наша промышленность и что может на столь небольшом пространстве поместиться. Так что говорить нам не о чем, если ваша просьба касается какого-либо из этих трех вопросов. Впрочем, и по поводу любых прочих.

Сквозь кровавый туман перед глазами я увидел, что он ритмично открывает и закрывает рот. Сперва мне показалось, что ему не хватает воздуха, лишь через несколько секунд я понял, что он пытается вклиниться в мой монолог, и – сам не знаю почему – дал ему шанс. Что поделаешь, в конце концов, я очень устал.

– Нет-нет-нет! – тотчас же воспользовался он моими великодушием и слабостью. – Мой визит касается вашего творчества.

Он ударил в самое чувствительное из всех возможных мест. Несколько мгновений я стоял, пытаясь не осесть вдоль дверного косяка, затем отступил на шаг и показал ему рукой на гостиную.

– Входите и налейте себе чего-нибудь. Меня не ждите, я пережил двое суток, отучающих от алкоголя успешнее любых препаратов.

Оставив его в гостиной, я с трудом добрался до ванной, нашел в аптечке таблетку «редтекса», сунул голову под струю холодной воды и несколько мгновений спустя распрощался на очередную ночь со сном. Когда я вернулся в гостиную, посетитель послушно сидел на диване, оглядываясь по сторонам. Еще не успев дойти до кресла, я почувствовал прилив сил, за которым, помахивая коротким хвостиком, бежало желание выпить. Я отпихнул его ногой, но мягко, будучи уверен, что когда-нибудь оно мне еще пригодится.

– Пишете диссертацию?.. – спросил я.

– Нет, дело совсем в другом. – Он полез во внутренний карман и взялся за что-то пальцами, но доставать не стал, лишь подержал немного и убрал руку. Если там у него было оружие, то он тоже решил дать мне шанс. «Редтекс» бушевал у меня в голове, приводя в действие мозг, и, наверное, поэтому я обратил внимание на акцент гостя. Несомненно, старое доброе британское произношение. Незнакомец вздохнул и заговорил:

– Меня зовут Мэтью Ю. Дембски-младший. – Он вглядывался в мои глаза, словно следователь, ожидающий реакции подозреваемого. Я совершил классическое движение бровью, ожидая продолжения. – Я внук Юджина Дембски. – Я вежливо изобразил интерес во взгляде и продолжал ждать. – Вам это ничего не говорит?

– Нет, – покачал я головой.

– Значит, придется рассказать кое-что еще…

– Несомненно. Я никогда ни в чем не признаюсь раньше чем через неделю пыток.

– Значит, так – в конце прошлого и в начале этого века в Европе жил мой дед, автор довольно большого количества книг. Писал фантастику и приключения с фантастическим сюжетом. Он был умеренно популярен и, пожалуй, в такой же степени талантлив, что, с одной стороны, не особо его волновало, а с другой – не позволяло как следует заработать на писательском труде. Главным его козырем был цикл повестей о детективе, жившем в середине двадцать первого века.

Было издано несколько книг, и, угадайте, как звали этого детектива?

– В данной ситуации я бы сказал, что Оуэн Йитс, – рассмеялся я.

– Ага… Значит, вы все-таки слышали про деда? Моя улыбка вдруг потяжелела настолько, что я не

мог больше удерживать ее на губах. Она соскользнула мне на грудь, затем громко плюхнулась на пол. Несколько капель воды с моих не слишком тщательно высушенных волос упали мне на затылок. Я тряхнул головой и откашлялся.

– Стоп-стоп! Вы хотите сказать, что ваш дед писал повести, героем которых был Оуэн Йитс?

– Ну да!

Меня охватило предчувствие беды. Жестом удержав гостя от дальнейших откровений, я подошел к бару и спросил:

– Теперь, может быть, все-таки выпьем?

– Если можно – без содовой…

– Это и мой любимый коктейль! – признался я, наливая виски. Подав ему стакан, я упал в кресло, перед этим отпив, чтобы случайно не забрызгать обои. – Насколько я понял, вы еще не закончили?

– Увы, нет. – Он отхлебнул виски. – Так вот, дед написал… – Он сделал еще глоток. – Первая его повесть об Оуэне Йитсе называется «Двойная смерть»… – Он сделал паузу. Я отрицательно покачал головой. – Это ее второе название, – тихо добавил он. – Первое и настоящее – «Та сторона мира»…

Я вытаращил глаза. Стакан дрогнул в моей руке. Я чувствовал, что выпить мне сейчас не удастся, и опустил руку со стаканом на колено.

– Дорогой мой… – сказал я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал зловеще, – если вы несете чушь, а я надеюсь, что это так, то через несколько секунд я начну вас бить и буду это делать до тех пор, пока не устану, а поскольку я недавно принял таблетку, которая выпрямила бы даже Пизанскую башню…

– Согласен, – прервал он меня, давая время понять услышанное. – Вторая повесть, в хронологическом порядке, – «Та сторона времени». Затем: «Флэшбэк», «Флэшбэк-2: Ограбленный мир», «Калитка в сад воспоминаний»… Понимаете?

– Нет…

Кому еще, кроме меня, удастся в такой ситуации пробормотать, повторяю, пробормотать слово «нет»? Никому. Мне же тогда, во время беседы с этим типом, удалось бы пробормотать даже запятую.

– Я тоже, – сказал он, еще больше меня удивив. – Но тем не менее это факт – написанные в конце двадцатого века повести были написаны снова, на другом языке. И сделал это человек, который является героем этих повестей. Буква в букву. Что вы на это скажете?

– Для начала скажу, что все это бред, и буду ждать вашей реакции…

Мы выпили одновременно. Сам не знаю почему, вместо того чтобы начать его бить, я пошел к бару и принес бутылку. Гость снова полез в карман и достал компакт-диск. Положив его на спинку дивана, он протянул в мою сторону руку со стаканом. Наливая, я посмотрел на диск, предчувствуя в нем главное доказательство.

– Это тексты всех повестей деда. Оригиналы на польском и перевод, частично машинный, частично – честная работа переводчика. И, соответственно, тексты ваших повестей. Пожалуйста, можете проверить сами.

Я глотнул виски, глядя на диск. Почему-то мне показалась очень неприятной его форма и, как я догадывался, не менее отвратительным было его содержание. Мой собеседник, видя нерешительность хозяина, поставил стакан, направился с диском к компу, воткнул его в привод и, не обращая внимания на отсутствие реакции с моей стороны, отошел в сторону, показав на разделенный на две половины экран. – Вот, пожалуйста, У деда:

«– Это Оуэн Йитс. Послушайте меня: у вас в доме одна ванная?

– Это вы? О чем вы? Почему вы спрашиваете про ванную?» – Он показал пальцем на соответствующий абзац с левой стороны экрана. – А теперь в вашей повести:

«– Это Оуэн Йитс. Послушайте меня: у вас в доме одна ванная?

– Это вы? О чем вы? Почему вы спрашиваете про ванную?» – прочитал он прекрасно знакомый мне текст. – Еще из «Той стороны мира»… «У Сони такой кулак, что пробьет любой корсет из мышц, даже если бы ты провел десять лет в Шаолине. Не буду говорить „в любом доступном месте“, поскольку для него доступны все…» А у вас…

– Я знаю, как у меня! – рявкнул я. – Точно так же!

– Именно. – Он перелистнул тексты на обеих половинах экрана. – Посмотрим другие повести… «Та сторона времени», – объявил он. Я выпил все, что у меня было, и налил еще. – Это текст деда: «– Ага. Здорово быть вегетарианцем и хранить полтонны мяса в подвале. Хватит обижаться на все и вся, и возвращайся со мной. Обещаю…»

– Хватит! – заорал я. – Я знаю свои тексты… – Словом «свои» я едва не подавился, пришлось запить. – А что-нибудь из «Флэшбэка»?

– Сейчас… – Он нашел на диске «Флэшбэк». – Пожалуйста: «Я повернулся, едва не совершив пируэт, и зашагал, если это можно было назвать шагом, к себе в комнату. Когда около трех часов дня одна из девушек принесла мне обед, я успел ознакомиться с биографиями всех сотрудников базы…»

– Так, достаточно… – буркнул я, глядя в пол. – Отличная мистификация, это стоило вам немалого труда…

– Мистификация? – Он подпрыгнул на месте, едва не бросившись на меня. – Вы…

– Спокойно. – Я махнул рукой, той же, которой наливал виски, чувствуя, что она уже устала от этой работы. – А что я должен сказать? Что признаюсь в плагиате?

Он вернулся в свое кресло, внимательно глядя на меня и чего-то ожидая.

– Вы отдаете себе отчет в том, что я проверю каждый миллиметр вашего рассказа? – перешел я к угрозам. Он кивнул – как мне показалось, пренебрежительно. Я лихорадочно искал, за что бы зацепиться, но все, что я находил, оказывалось слишком просто. Пришлось воспользоваться примитивной зацепкой: – Как насчет следующих повестей?

Он молча встал и подошел к компу. Несколько секунд спустя он повернулся и спросил:

– Вы написали «Калитку в сад воспоминаний»? Я кивнул и сразу же поправился:

– Это рабочее название… – Тут же я понял, что сморозил глупость, которая одновременно решала все – никто, кроме моего агента, никогда не читал этого текста.

Но Мэтью Ю. Дембски не заметил, как я подставился. Он кивнул и вывел на экран текст.

– Могу изложить вкратце: Оуэн Йитс ввязывается авантюру на территории Голландии, сразу же после Ворлдкона. Его школьная подруга подсовывает ему одного типа, которого нужно охранять от канадской миллионерши, прапраправнучки президента Гувера, если не ошибаюсь. Ко всему этому нужно добавить еще Сталина, так как дед воспользовался тогдашней конъюнктурой…

– Нет, черт побери! – рявкнул я. – Как это – дед? А я? Ведь все это – до последней буквы – написал я!

Он пожал плечами:

– А знаком вам такой текст: «Несмотря на интенсивную терапию, аппетит не поспел вовремя; закуски я поглощал весьма скромно, с удовольствием выхлебал луковый суп, но для угря с овощами понадобилась вся моя сила воли. На десерт ее уже не хватило». Или… – Он перелистал несколько десятков страниц. – Здесь:

«– Можешь, придурок, из своих капризов сделать воротник для зимнего пальто, – сказал я. – Я посадил тебя сюда по ерундовому обвинению, которое можно снять за четверть часа, а если ты не понимаешь, зачем я это сделал, то будешь сидеть здесь до конца жизни. Кретины должны быть изолированы от общества…» Это он Леффи ван Горену, – объяснил он мне то, что написал я.

Видимо, лицо мое приобрело траурное выражение, поскольку он оставил в покое компьютер, – если бы он оставил в покое и меня! – и вернулся к своим креслу и стакану. Я лихорадочно размышлял, как мне поступить в ближайшем будущем. А он наблюдал за мной, ожидая моей реакции.

– Не многие могут сказать, что поставили в тупик Оуэна Йитса, – сказал он, дружески улыбаясь. – Дед следил за тем, чтобы его герой… – Он поперхнулся последним словом и в замешательстве смолк.

– Дорогой мой… – процедил я. – Вы можете обвинить меня в плагиате, хотя я могу доказать, что не знаю и не знал польского…

– А переводы? – быстро вставил он.

– Были?

– Были.

– Ну тогда я могу доказать, что не знаю ни одного языка. Но если вы еще раз заявите, что я – герой творений какого-то поляка…

– Но ведь героем собственных произведений вы можете быть? – язвительно буркнул он.

Некоторое время я молча сопел носом, а затем поставил стакан, чтобы сказанное мной выглядело эффектнее.

– Есть как минимум несколько коротких слов, с помощью которых я в состоянии избавиться от назойливых гостей…

– Вот только это ничего не решит.

– Не решит, – согласился я. – Но, предположим, я вас вышвырну, по крайней мере, смогу на ком-то разрядиться. Вы в свою очередь можете…

Он махнул рукой и покачал головой:

– Если вы имеете в виду, что я разверну в прессе кампанию по вашей дискредитации в стиле: «Автор популярных повестей обвиняется в плагиате!», «Кто написал Оуэна Йитса?», то вы обижаете меня и…

– Да-да, знаю: всю Европу, – бросил я, чтобы хоть как-то скрыть замешательство. – Постараюсь не развязывать межконтинентального конфликта, но я должен немного подумать… Разве что если вы сразу мне скажете о цели своего визита. Ведь не хотели же вы попросту сбить с толку старого Оуэна? – хитро спросил я.

Он посмотрел на свой стакан, но я решил прибегнуть к богатому арсеналу средств принуждения и не налил ни капли. Он тихо вздохнул и помял пальцами мочку уха, демонстрируя смущение.

– Я сам толком не знаю, зачем пришел. – Он в конце концов отпустил ухо и снова вздохнул, на этот раз громче. – Я прилетел сюда по служебным делам и решил вас навестить… – Он передернул плечами. – Несколько лет назад, прочитав вашу книгу, я всерьез намеревался обвинить вас в плагиате, но прирожденная лень и перспектива тянущихся до бесконечности процессов перевесили, и я успокоился. Потом вышли следующие ваши книги, я прочитал их, тщательно сравнил с произведениями деда, и, честно говоря, меня потрясли ваши беззаботность и самоуверенность. Как-то так получилось, что я решил подождать. Ну и дождался… Может, я ждал бы и дальше, но подвернулась эта поездка, и я решил, что дольше ждать не следует.

– Ну и что вы собираетесь делать?

– Даже не знаю. – Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. В его взгляде чувствовалось нечто располагающее к себе. Я мысленно обругал себя за наивность и налил ему. Судя по легкому дрожанию рук, этот разговор стоил ему нервов. – Поверьте, я не обвиняю вас в обычном плагиате, тем более сейчас, после нашего разговора, но, признайтесь, дело весьма интригующее. Может, я предложил бы вам провести расследование?

– А??? – На несколько долгих секунд я лишился дара речи. – Какое еще расследование…

– Ну, знаете – покопаться в биографии деда, например…

– Гм?

– Да, я мало что о нем знаю. Знаю дату рождения – 26 января 1952 года, знаю, что у него было двое сыновей, кстати, одного звали Филип, второго – Мэтью, я его сын; знаю, что написано на могиле, и, собственно, это все. Как вы понимаете, времена, в которые он жил, изобиловали событиями – распалась красная Центральная Европа, сложности с переходом к другой политической и экономической системе, всеобщий хаос, борьба политических группировок, миграция населения…

По мере того как он говорил, я все больше демонстрировал собственное невежество, озадаченно вертя головой. Он прервал лекцию и понимающе улыбнулся:

– Во всяком случае, оказалось, что я мало что мог сделать, хотя сейчас, когда я об этом говорю, мне кажется, что я могу и ошибаться. Меа culpa.

– Я проверю все, о чем вы сказали…

– Об этом я знал, должен признаться, что я весьма любопытен. Но этого мало. Хотя, если вы проверите мои сведения и они окажутся – а они окажутся – правдой, вам придется и дальше идти по этому следу, верно?

Мне понравился ход его мыслей, столь оуэновский. Мой. Чуть раньше я сам пришел к тому же выводу.

– И что дальше? Если окажется, что дедуля уже раньше все выдумал? Я должен признаться?

– Нет, мне важно лишь удовлетворить собственное любопытство. А если вы еще добавите к этому какую-нибудь благодарность… – Он заметил мой мрачнеющий взгляд и быстро добавил: – Речь не о деньгах, упаси боже! Какое-нибудь посвящение на первой странице новой повести?

Он рассмешил меня до слез. Но я не заплакал, я встал и подошел к компу. Набрав несколько слов, я повернул к нему экран:

– Этого достаточно?

Мэтью Ю. Дембски-младший подошел ко мне и прочитал вслух:

– «Юджину, который меня придумал, и притом удачно. В благодарность за хорошую идею. Оуэн Йитс». – Он посмотрел на меня и с серьезным видом кивнул. – Меня это удовлетворит, и, думаю, деда удовлетворило бы тоже.

– Естественно, я вставлю это, только…

– Естественно, – бесцеремонно перебил он меня и направился к своему креслу. Я думал, что он нахально угостит меня моим виски, но он лишь взял со спинки футляр от диска и положил его на столик. – Собственно, это все… До свидания.

Он двинулся к двери.

– На диске есть какой-нибудь адрес? Телефон? – спросил я.

– Конечно. – Он повернулся ко мне и улыбнулся еще раз. Я попытался понять, что кроется в этой улыбке, поскольку что-то в ней наверняка крылось. – Я не уверен в том, что сейчас скажу, но мне кажется, что дед чертовски обожал шутки. И несколько раз во время моих «расследований» мне казалось, что он искренне забавляется, наблюдая за моими усилиями. – Он положил ладонь на дверную ручку. – На его могиле несколько претенциозная надпись: «Тело осталось на Земле, душа унеслась к звездам». – Он открыл дверь и шагнул за порог, продолжая смотреть на меня. – Но, может быть, он оттуда уже вернулся?

Он кивнул и вышел. Дверь бесшумно захлопнулась.

– Вот тебе и раз! – рявкнул я, обращаясь к бутылке. В ней оставалось слишком мало для того, чтобы осмелиться возражать, и она послушно поделилась со мной содержимым. Наверху лестницы появилась Пима с Фебой у ноги. Они медленно спустились вниз. Феба мимоходом потерлась о мой ботинок и вышла в сад. Пима остановилась у двери в прачечную, встряхнула комом простыней, который держала в руке, и спросила:

– Кто-то у нас был, да?

– Да, – угрюмо буркнул я. – Представь себе – нас посетил внук того типа, который меня придумал.

– Дурак, что ли?

– Именно! Является непонятно кто и…

– Я говорю о тебе, – прервала она меня и скрылась в прачечной. Мою попытку объяснить ситуацию заглушил треск дверцы утилизатора, шум воды и голос Пимы, тихо напевавшей себе под нос.

– Не идешь спать? – спросила она, снова появившись в гостиной.

– Расхотелось…

– А я с ног валюсь, – призналась она. – Завтра расскажешь… Только-о-о… – зевнула она во весь рот, – … все и всю правду…

Я кивнул, мысленно пообещав ей поступить именно так, и, глядя, как она поднимается по лестнице, подумал о том, насколько симпатичнее бы я выглядел, если бы был в состоянии столь изящно преодолевать ступеньку за ступенькой, даже будучи смертельно уставшим… Потом я точно так же наблюдал за Фебой, которая поднималась по той же лестнице, оставляя на ступеньках капельки молока. В отличие от Пимы, она не послала мне с верхней площадки воздушный поцелуй, но ее явно ждали семейные обязанности, пищавшие так, что слышно было даже внизу. Я точно знал, когда Феба появилась на своей подстилке, поскольку писк усилился и тут же стих, сменившись аппетитным чавканьем.

На экране компа все так же виднелась надпись, которой я намеревался расплатиться со своим удивительным гостем. Я подошел к клавиатуре и некоторое время забавлялся, меняя шрифты – курсив, готика, хэнли, техник, деко-олд, прагма. Красивее всего это ироничное посвящение выглядело в виде узелкового письма. Идиотизм. Я стоял над клавиатурой, словно собака над гнездом куропатки, и палец мой дрожал от желания набрать некую последовательность слов, но я все же удержался от того, чтобы расширить свои познания о реальном или мнимом деде. В конце концов я вытащил диск и бросил его в груду других, где он тотчас же затерялся и исчез из моего поля зрения. Если бы я в этот момент стоял на весах, то, несомненно, мог бы взвесить собственное облегчение, но прежде чем дойти до ванной, я свернул на кухню за льдом и заинтересовался селедочным салатом. А потом кто-то известил о своем приходе. Был уже почти час ночи. Я проигнорировал звонок, заканчивая вылизывать миску. Селедка не та еда, после которой особо хочется беседовать. Но стоявший за дверью не имел об этом понятия. Звонок раздался снова; я подошел к домофону и произнес, тщательно деля слова на слоги:

– Квартира семьи Йитс. Хозяев нет дома. Просьба записать сообщение и, если необходимо, оставить свой номер телефона. Спасибо.

Я отошел от микрофона, и тут же кто-то постучал в окно. Я посмотрел через плечо на пришельца. Не могло быть никаких сомнений в том, где он работает, – как пить дать, полицейский. Что им от меня нужно в такое время? Я показал большим пальцем, что уже иду открывать, и вдруг… Вдруг мне пришло в голову, что сейчас я узнаю, что из ближайшего сумасшедшего дома сбежал тридцатипятилетний мужчина, у которого в воображении реальный мир перемешался с миром литературного вымысла. Мысленно представляя себе подобную картину, я подошел к двери и распахнул ее настежь. И сразу же мои надежды рухнули, словно брюки, у которых не выдержали подтяжки.

Первым вошел Дэниел Рейван, которого звали за глаза Взятка, а за ним – тот, что стучал в окно, незнакомый мне субъект. Рейван был в этой паре главным, и это бросалось в глаза, как, впрочем, и сам Взятка. Его хитренькая мордочка имела цвет выцветшего асфальта, впрочем, видом она напоминала тот же асфальт, по которому к тому же проехал танковый батальон. Дуг, увидев его впервые, заявил, что если бы Взятка был актером, то, если бы он хотел сыграть роль старика, ему пришлось бы смывать грим. Ник же добавил, что отец Рейвана, вероятно, проклял аистов, едва взглянув на новорожденного. Внешность второго посетителя была столь же нетипичной – самой выдающейся деталью его лица был выдающихся размеров нос, торчавший между близко посаженными глазами. Он все время смотрел себе под ноги, словно опасаясь споткнуться. Наклоненный вперед лысый череп вместе с носом напоминали корпус морской яхты с килем. Он довольно ловко рассекал этим сооружением воздух перед своей грудной клеткой, что отнюдь не придавало ему уверенности при ходьбе. Взятка бесцеремонно упал в кресло и закурил сигарету, которую взял из моей пачки.

– Можешь взять эту пачку себе, – сказал я ему. – Магазины сейчас закрыты…

Он прекрасно понял, что я хотел этим сказать, но если в глубине души у меня и теплилась надежда, что мне удастся смутить Рейвана напоминанием о его любви собирать дань с владельцев магазинов, то она тут же пропала, точно так же, как и та, что была у меня три минуты назад.

– Спасибо, – буркнул он, выпуская большое облако дыма. – Мы просто проходили мимо…

– Я поблагодарил бы бога, но, как я вижу, он зазевался, и вы свернули?

Наивный. Чтобы разозлить Взятку, нужно вылить на него ведро помоев, отвергнутых свиньями.

– Тебе говорит что-нибудь фамилия…

– Ничего.

– … Пламбир?

Я сел в кресло и закинул ногу на ногу, но тут же сменил позу.

– Он притворяется, будто волнуется, чтобы мы подумали, что это не так, – сообщил напарнику Взятка.

Я посмотрел на второго и показал ему на диван:

– Сядьте, отдохните. И учитесь у своего начальника – он знает, что нет смысла ждать приглашения.

– Это уж точно! Во всяком случае, расширение вен мне не грозит! – весело рассмеялся Взятка. – В самом деле – сядь! У меня к тебе еще один вопрос… – Он повернулся ко мне, доставая из кармана книгу. Это была моя первая повесть. – Сегодня мы поймали одного субчика… – Он несколько раз громко шмыгнул носом, что-то с булькающим звуком вылетело оттуда и, кажется, приземлилось на полу его пиджака. Я не стал проверять, действительно ли это так. – У него в машине был неплохой набор для наркоманов – пшикалки, иглы и даже наклейки.

Я посмотрел на второго полицейского. Его украшенная носом-ледоколом физиономия продолжала оставаться столь же невозмутимой, но, видимо, он каким-то странным образом почувствовал мою растерянность, поскольку сказал, уставившись на собственные ботинки:

– Мы нашли в его машине аэрозоли, шприцы и новейшее достижение – осмотический пластырь.

– Неплохое хозяйство, но он, не колеблясь, все это бросил и кинулся бежать. – Взятка тяжелым взглядом посмотрел на бутылку, но та даже не шевельнулась.

– Ну и? – поторопил я его. Он начинал меня доставать своими бесцеремонными манерами, которые я позволяю только себе самому и только когда веду расследование. – Закругляйся, а то мне спать охота.

– Гм? – Он наклонил голову и посмотрел на напарника. – Как там, Барри? «Пусть раненый конь от боли ревет, здоровый же пусть по равнине мчится…»

– Лось. Лось, а не конь, – поправил Барри.

– Верно. «Пусть раненый ко… лось от боли ревет, здоровый же пусть по равнине мчится. Кто-то спит, а к кому-то все сон не идет…»

По собственному опыту я знал, что хорошо сыгранный дуэт может вывести из равновесия любого, я сам любил это делать, и не мог отказать Взятке в немалом опыте. Но одно дело – забавляться за чей-то счет, а другое – когда забавляются над тобой. Я поднялся с кресла, хлопнув ладонью по колену, и сделал два шага к двери.

– У него в кармане была твоя книга, – медленно проговорил Взятка. – Это единственное, что мы при нем нашли.

Я обернулся и спросил:

– А разве не было разговора об иглах, пшикалках и наклейках?

– Да, но все это было в машине, понимаешь? В ма-ши-не! А машина испарилась у одного оптовика из Сорхо. У нашего клиента не было ничего, кроме этого произведения.

– Думаешь, я помогу тебе поймать кого-то только за то, что он читает мои повести?

– Нет, на это я особо и не надеялся. – Он встал с кресла. – Просто мы проезжали мимо – и зашли. Чтобы предупредить. Знаешь, люди иногда друг другу помогают, хотя, по сути, это нарушение закона. Впрочем…

– Да что там говорить! – махнул я рукой и открыл дверь, улыбаясь столь широко, что еще шире улыбаться мог бы лишь после неудачной хирургической операции. – Пока-а!..

Взятка вышел первым и, еще перед тем, как перешагнуть порог, отхаркался столь сочно и убедительно, что я еще какое-то время после их ухода вглядывался в пол в поисках… Неважно. Второй прошел мимо меня, кивнув головой, но не приподняв ее даже на миллиметр. Видимо, у него была основательно вытерта подбородком рубашка, не говоря уже об углублении в грудине. Я вздохнул и окинул взглядом комнату, беря ее в свидетели своего терпения. Взятка буркнул что-то, обращаясь к коллеге, но дверь, захлопнувшись, отрезала меня от доказательств его владения подзаборной лексикой. Я в задумчивости остановился на пороге. Наверху послышался жалобный скулеж Фебы, которой, видимо, кто-то из щенков прищемил зубами сосок. Комп терпеливо отображал все ту же надпись…