Текст книги "Блудный брат"

Внезапно я почувствовал, как по моей спине пробежали мурашки. Овладев собой, я направился к бару, но по пути вспомнил, что месяц назад достал спрятанный там «биффакс» и перенес его в закрывавшуюся на цифровой замок ячейку. Фил подозрительно долго рассказывал про приятеля, который играл с папиным пистолетом, пока однажды…

Я остановился возле бара и некоторое время стоял спиной к комнате, вслушиваясь в биение собственного сердца. Лестница находилась справа от меня, но чтобы подняться по ней, требовалось как минимум шесть прыжков; я мог прыгнуть за спинку дивана, оставив лестницу свободной, я мог…

Взяв из бара бутылку, я взвесил ее в руке.

– Выходите, полиция ушла, – сказал я в пространство за моей спиной. Повернувшись, я сделал шаг в сторону и сел на диван, продолжая сжимать в руке бутылку. Поскольку в комнате ничего не изменилось, я сосредоточенно рассмотрел этикетку и, лишь заметив краем глаза какое-то движение у двери, поднял голову и посмотрел на незнакомца.

Чем-то он напоминал Ника периода его «вегетарианства» – худой, но более жилистый, коротко подстриженные волосы. У него был спокойный и уверенный взгляд, серо-голубые глаза, похожие на мои и наверняка столь же ярко-голубые в гневе, но в данный момент он не злился. Волевой подбородок, небольшая родинка в левом уголке рта. Пластырь на большом пальце левой руки, столь же пустой, как и правая. Узкие спортивные штаны и свободная футболка… впрочем, я знал, что даже под такой одеждой можно спрятать множество неприятных предметов, например: превращающийся в нунчаку пояс, «биффакс» под мышкой, гарроту в воротнике, не говоря уже о замаскированных под часы, пряжку или перстень гранатах. Видимо, догадавшись, о чем я думаю, он поднял обе руки и повернулся вокруг своей оси, а потом подошел к креслу и движением брови показал на него, молча спрашивая разрешения. Я кивнул. Долгое время в комнате не раздавалось ни звука. А в моей голове все более явственно вертелась мысль о том, что этого типа я откуда-то знаю.

– Капельку чего-нибудь для оживления беседы? – Я встал и направился к бару, взяв с подлокотника кресла свой стакан. Гость отрицательно покачал головой. – Жаль, что жена уже спит – ее очень бы обрадовал гость, который не хочет со мной выпить. Курите?

– Если угостите. Полицейские отобрали у меня сигареты, – впервые с момента нашего «знакомства» послышался его голос. До сих пор я знал только одного человека, в неприметном теле которого скрывался столь сочный бас. Он говорил тихо, но мне показалось, что несколько рюмок в баре радостно подпрыгнули. – Я избегал магазинов…

– Пожалуйста… – Я показал на пачку «голден гейта» и налил себе на донышко – Пима была бы удивлена, действительно несколько капель, просто, чтобы занять чем-то руку. Гость закурил и сразу же несколько раз глубоко затянулся, почти полностью скрывшись за облаком дыма. Кондиционер загудел сильнее, принимаясь за работу. Я машинально проверил заданную температуру. – Я не хотел бы вас торопить…

– Я пришел, чтобы сообщить вам кое о чем удивительном. – Он смущенно улыбнулся и почесал правой рукой возле уха. – В самом деле удивительном.

– Ничего, сегодня вы не первый, я уже привык.

– Не стоит обращаться ко мне на «вы», – заявил он. – Оуэн, я твой брат.

Когда он сказал «брат», «р» прозвучало столь раскатисто, что стакан подпрыгнул у меня в руке и, выплеснув содержимое на ногу, глухо ударился о ковер. Я наклонился за ним, едва не став жертвой инсульта. Один неудачливый игрок в бридж, выиграв впервые в жизни раунд, нагнулся, чтобы поправить шнурок, и умер. Мне, однако, удалось остаться в живых.

– Катись отсюда… Это подходящие слова для часа ночи? – спросил я.

– Вполне, – согласился он и встал. – Я позвоню послезавтра, ладно?

– Нет.

– И все-таки я попробую. – Он направился к двери. Я ждал каких-либо прощальных слов, которыми он попытался бы убедить меня в том, что знает, что говорит, но он взялся за дверную ручку. – До свидания.

И ушел.

Любопытство стукнуло меня кулаком по груди, бесцеремонно вопя: «Что ты делаешь, дурак!», схватило за рубашку на плече и, вырвав из кресла, толкнуло к двери. Я вздохнул и поддался. «Брат» как раз перепрыгивал через калитку – в нашем доме только Феба могла так выйти из сада.

– Может, выкурим еще по одной, прежде чем идти спать? – сказал я ему в спину.

Он обернулся и перепрыгнул обратно. «Фил будет в восторге от такого дядюшки», – подумал я. Дуг с Ником пойдут в отставку.

– Меня зовут Будда Гамильтон. – Он подошел ко мне, но не протянул руку. Я сделал это первым; он ответил решительным и крепким рукопожатием. – Спасибо, – – сказал он, когда я показал ему на все еще открытую дверь и пропустил его вперед.

В гостиной я снова усадил гостя в кресло и выжидающе посмотрел на него. Совершенно машинально я пытался найти какие-либо йитсовские черты в его внешности, но ничего такого увидеть не удавалось, он не был похож ни на отца, ни на мать, ни на мою сестру-близнеца Ивонну. Я успел тщательно рассмотреть его, когда он наконец сказал:

– Я сбежал из дома, когда вам с Ивонной не было еще и двух лет. А папа отправился путешествовать по свету, когда вам было по четыре с половиной. Насколько я знаю маму, она ничего вам обо мне не говорила, поскольку я слишком напоминал ей папашу – плохого отца и просто ужасного мужа.

– Пока что все сходится, – согласился я.

– Странно, если бы не сходилось, верно? – Я кивнул. – Какое-то время, – продолжал он, – я провел в приюте, потом окончательно ушел из-под опеки взрослых; я был высокого роста, и у меня начала расти щетина, так что мне нетрудно было делать вид, что я старше, чем на самом деле. Обмануть комп никогда не было сложно, я поменял себе биографию… вот, собственно, почти все.

– Как говорится, краткое содержание… скольких лет?

– Сорока четырех, – спокойно ответил он, но во взгляде его мелькнула усмешка – он без труда догадался, зачем я задал этот вопрос.

– Если бы ты еще… – Краем глаза я заметил какое-то движение на лестничной площадке, посмотрел вверх и сказал Пиме: – Если у тебя есть желание спуститься вниз, могу представить тебе своего старшего брата…

Я старался не перебарщивать и тщательно дозировать иронию в голосе, но, возможно, все же перестарался, так как Пима лишь кивнула и быстро сбежала вниз. Будда вскочил и шагнул ей навстречу. Они пожали друг другу руки, после чего Пима спросила:

– Надеюсь, легкий ужин вам не повредит?

Прежде чем я успел ответить, в кухне уже зашумела включенная кофеварка. Я заметил, что Будда, кем бы он ни был, тоже вслушивается в шипение пара, стараясь преодолеть сковывавшее его смущение. Я мысленно стиснул зубы и спросил:

– Какие-нибудь фотографии?.. – Я едва не начал со слов «у тебя есть», но обращение на «ты» уже в какой-то мере означало согласие с его коротким рассказом, а я совершенно не представлял себя в роли брата. Так что закончилось идиотским «Какие-нибудь фотографии?».

– Нет, – спокойно ответил он. – Когда я убегал из дома, они не были мне нужны, а потом их не стало.

– Потом – это когда?

– Честно говоря – недавно. Естественно, уже не было в живых и мамы, и отца, и Ивонны. Ты наверняка был жив, но… – Он быстро повертел в воздухе указательным пальцем. – Это как в том английском анекдоте…

– Анекдот? – Пима быстро вошла в гостиную, неся импровизированный, что вовсе не означало плохо приготовленный, холодный ужин. – Обожаю анекдоты, особенно хорошие, а поскольку я обречена на общество Оуэна…

Будда вскочил, услышав за спиной ее голос, подождал, пока Пима разложит на столе тарелки и приборы, даже помог расставить блюда с овощами и нарезанной ветчиной. Я мрачно наблюдал за ним. «Пима будет в восторге от такого родственника, – подумал я. – Дуг с Пиком отправятся в отставку… Что я несу?!»

– В одной английской семье родился ребенок. Когда он немного подрос, оказалось, что он не разговаривает, как его ровесники. Немой. Все усилия самых лучших врачей не дали никакого результата… – рассказывал Будда Пиме; я почувствовал на собственных губах легкую усмешку, свидетельствовавшую, что анекдот этот мне знаком. – Ребенок был немым. По однажды за ужином, когда ему было шестнадцать, парень попробовал суп и вдруг сказал: «Недосоленный». А когда потрясенная мать спросила: «Сынок, что же ты раньше ничего не говорил?», он ответил: «А раньше все было в порядке».

Пима оказалась благодарным слушателем. Она искренне рассмеялась, и мне тоже пришлось улыбнуться. Лишь бы только этот тип не начал мне нравиться, мысленно предостерег я себя. Ибо тогда Дуг и Ник отправятся в отставку.

– Ну ладно, раньше ты молчал… – Я не договорил, осознав, что перешел на «ты». Что ж, ничего не поделаешь. – Не было необходимости. А теперь есть?

Он кивнул, накладывая Пиме спаржу в соусе дядюшки Хо.

– Братья познаются в беде, – позволил я себе маленькую колкость. – Извини, я вовсе не хотел этим сказать, что уже признал в тебе брата! – предупредил я.

Он подвинул блюдо ко мне, все еще улыбаясь и едва заметно кивая. Я наложил себе на тарелку спаржи и сразу же потянулся к тюбику с соусом из паприки.

– Оуэн, сгоришь, – заметила Пима.

– У нас в семье все любили острое. – Я протянул тюбик Будде, но тот жестом отказался.

– Не все, – сказал он в пространство. – Мама – да. Отец же острого терпеть не мог и заливал каждый кусок молоком.

– Угу, – кивнул я. Он безупречно прошел мой небольшой тест – один из первых, но наверняка не последний.

Разговор за ужином происходил без моего участия. Пима с Буддой мило беседовали, а я обдумывал очередные тесты. Краем уха я прислушивался к разговору, так что, когда он сознался, что «немного», как он выразился, занимался спортом, меня осенило. Я подавил радость – меня всегда радует, когда удается победить самого себя, особенно собственную память, – и положил себе в тарелку сухой, твердой как камень колбасы, справляться с которой пришлось чуть ли не с помощью холодного оружия.

– Должен признаться, – вмешался я в разговор столь же легко, как слон в балет мотыльков, – что мне было бы весьма грустно узнать, что тебя привели к нам финансовые проблемы. Это столь тривиально, что просто неинтересно. – Я положил в рот ломтик тонко нарезанного маринованного ананаса и искоса посмотрел на Будду. – Было время, когда у тебя водилось немало денег…

– Да. Я и сейчас не бедствую. Это случайность, что пришлось воспользоваться чужой машиной, я спешил,. а заодно намеревался слегка очистить район от товара этого подонка.

Я улыбнулся Пиме и пояснил суть последнего фрагмента беседы:

– Двадцать шесть лет назад каким-то чудом через Конгресс прошел закон, запрещающий использование собственных фамилий для рекламы чего бы то ни было. То есть актер X уже не мог сказать: «Я, X, использую только мазь для онани…»

– Хорошо, Оуэн, я поняла, – прервала меня жена. – Продолжай.

– И настали тяжелые времена для людей со знаменитыми фамилиями. А в то время жил один человек, звезда бейсбола, которому пришла в голову дьявольская идея. – Я кивнул в сторону Будды. Он поклонился в ответ. – Он запатентовал следующую уловку: заключал с фирмой договор и менял фамилию. Например, он стал носить фамилию Сони, я правильно говорю? – Будда кивнул. – Понимаешь? Он вставал перед камерой и говорил: «Меня зовут Сони, и я использую только лучшие в мире перезаписываемые компакт-диски».

Пима рассмеялась и хлопнула в ладоши.

– В самом деле? – спросила она Будду, а когда он с улыбкой подтвердил мои слова, она схватилась за голову. – Оуэн, уже хотя бы за этот номер ты должен признать его своим братом!

– Да, это было весьма и весьма недурно.

– Только первой была Оливетти. Я год носил фамилию Оливетти. Во второй раз я сменил фамилию на Сони.

– А потом? – спросила Пима. Глаза ее заблестели.

– О, потом меня это так забавляло, что я заключал контракты только на полгода. Меня звали Саньо, Камю… – перечислял он, покачивая указательным пальцем, – … Коламбия, Тексако, Рено, Пекро, Форд, Эппл, Багама Стар… Два раза я помогал в продвижении молодым певцам…

– Кому? – заинтересовался я. Это могло добавить несколько черточек к портрету моего гостя.

– Хэнку Бодрову и Майклу Коу. – Он пристально посмотрел на меня и тотчас перевел взгляд на более благодарный объект.

Оба названных исполнителя действительно были звездами в своей области, и этот выбор, если он был сознательным, определенным образом характеризовал Гамильтона.

– Потом я еще несколько раз использовал свою идею. Уже не столько для денег, сколько ради удовлетворения собственных амбиций. Я видел людей, у которых от одного моего вида начинались судороги, я читал в их глазах: «Ах, ты, скотина, почему я сам до этого не додумался?», когда несколько десятков похожих на жаб конгрессменов поливали меня грязью в прессе, не в силах смириться с существованием человека, положившего на лопатки их дебильный план… – Он театрально вздохнул, давая нам возможность ощутить сладость этих мгновений.

– О, мне это знакомо, – небрежно сказала Пима. – Вы… – Она замолчала и покраснела. Я сообразил, что причиной тому – мысль об оплошности, которую она совершила, обращаясь к моему брату на «вы». Как будто я его еще не признал. Бедняжка.

Я бросился ей на помощь.

– Да, я тоже язвительный, злорадный, насмешливый, саркастичный, едкий, колкий, ехидный…

Будда подтвердил мои слова легким кивком. Впервые я ощутил легкое недовольство, меня задело за живое то, что он столь охотно согласился с моей самокритикой. В конце концов, никто еще не давал ему права как-то меня оценивать. Даже если он и был моим братом – во что я ни секунды не верил, – то элементарная вежливость требовала дать мне немного времени на то, чтобы освоиться с неожиданной переменой в биографии. Будда же чувствовал себя в нашем обществе как дома, и мои проблемы, похоже, вовсе его не волновали. Я позволил себе шумно и неодобрительно вздохнуть. Пима внимательно посмотрела на меня, одновременно – не знаю, как это у нее получилось, – продолжая улыбаться гостю, затем встала и начала собирать посуду. Я уже знал, о чем она думает, знал, что она верит Будде, и, несмотря на лихорадочные поиски в памяти, не сумел вспомнить ни одного случая, когда она не почувствовала бы в чьем-либо поведении фальшь. У нее уже был деверь, Фил обрел дядю. Проводив полным укоризны взглядом Пиму и дождавшись, когда она скроется за дверью кухни, я спросил:

– И какое у тебя ко мне дело?

– Мне нужно найти одного человека. Очень нужно… – Я не удивился, увидев, как его глаза становятся голубыми. Кем бы он ни был, он не пришел бы ко мне ради поисков потерянного мяча для гольфа. Я не шевелился, хотя внутри меня бушевала странная смесь любопытства, здравого рассудка и чего-то еще. – Короче говоря – я хочу отомстить.

– Никогда не играл роль палача.

– Ну и хорошо, это грязная работа.

– А причины?

– Это пусть остается при мне.

– Ладно, не буду настаивать. – Я откинулся на спинку кресла, всем своим видом давая понять, что разговор на эту тему закончен и можно переходить к другой.

Будда немного помолчал, потом потянулся к пачке моих сигарет, которые сегодня курили все желающие, взял одну, но прежде чем закурить, бросил взгляд на лестницу и не то спросил, не то утвердительно прошептал:

– У тебя есть сын…

Я почувствовал, как немеют мои крепко сжатые челюсти. Будда закурил.

– Я жил вполне неплохо, – произнес он в пространство как раз в тот момент, когда я открыл рот, чтобы что-то сказать, но я тут же забыл, что именно. – Прежде всего потому, что я занимался чем хотел и как хотел. Мне казалось, что ничего больше мне в жизни и не нужно, и я был в этом уверен, как ни в чем другом. Потом я попал в аварию, ничего страшного – врезался в дерево, два шва на лбу, разбитый нос. Я лежал в больнице, ожидая результатов исследования мозга. – Он говорил спокойно, руки у него не дрожали, он лениво выпускал дым и затягивался, словно курил чисто для удовольствия, но каждый раз, когда он прикладывал фильтр к губам, столбик пепла увеличивался на несколько миллиметров. – И тогда она ворвалась в мою палату, прыгнула на койку… – Он тихо кашлянул, вставившись взглядом своих голубых глаз в стену над баром. – Прижалась ко мне и сказала: «Я не хочу, чтобы ты умер, папа. Ты никогда не умрешь, правда? Обещай…» – Медленно и тяжело он перевел взгляд на меня и спросил: – Ты не считаешь, что лишь ради таких мгновений стоит жить? – Я кивнул. – Так вот, в таком случае жить мне уже незачем…

Из кухни донеслось тихое гудение посудомоечной машины и немногим более громкое насвистывание Пимы, однако, если не принимать этого во внимание, можно было сказать, что весь дом захлестнула волна холодной и неприятной тишины. «Спокойно, Оуэн, – подумал я. – Тебе выложили слезливую историю, даже не всю, лишь ее тень, а ты уже готов кинуться на помощь. Спокойно, ты же совершенно не знаешь этого человека и понятия не имеешь, не пробует ли он подобрать ключик к твоему мягкому сердцу, придурок!»

– И тем не менее не вижу, чем мог бы помочь…

– Я располагаю неопровержимыми доказательствами, – произнес он все тем же ровным спокойным голосом. – Но я должен найти этого человека…

– Хорошо, я могу помочь тебе его поймать, он предстанет перед судом…

– Да-да. И получит «вышку».

– Так ведь это тебе и нужно?

– Нет. Мне не нужна смертная казнь. Мне нужно отомстить.

Пима помахала мне, проходя между кухней и лестницей.

– Спокойной ночи, – сказала она, обращаясь к Будде.

Он вскочил и молча поклонился. Затем подождал, пока она скроется за углом, и снова сел. Я сидел, погруженный в размышления, но прежде чем успел прийти к каким-либо определенным выводам, Будда встал и провел ладонью по макушке.

– Я позвоню… – Мне показалось, что ему тоже что-то мешает обращаться ко мне на «ты», и именно поэтому он не закончил фразу.

– Предлагаю переночевать здесь, – решительно сказал я, удивляясь самому себе. – Взятка так просто в покое не оставит, могут быть проблемы, – подстроился я под его безличную манеру речи.

– Хорошо, – просто сказал он.

Я показал ему на лестницу и пошел первым. Наверху я остановился у первой с края двери и сообщил:

– Ванная. – Через два шага я добавил: – Наша спальня. – Я показал на дверь по другую сторону: – Гардероб и рядом с ним комната Фила, откуда нам грозит самая большая опасность. – Сделав еще шаг, я показал на последнюю дверь. – Точнее говоря, отсюда, а здесь… – я толкнул дверь и продемонстрировал внутренность помещения, – моя комната, рабочая.

Не ожидая его реакции, я вошел первым. Меня не волновало, что он подумает, наверняка – что я надменный писака, которому кажется, что у каждого, кто посетит его дом, должно возникнуть непреодолимое желание осмотреть домашнюю святыню. Я подошел к столу, взял со стола зажигалку. Будда шагнул ближе.

– Чтоб мне сдохнуть! – пробормотал он. – Он на самом деле у тебя? Ты оставил его себе?

Я почувствовал, как у меня сильнее забилось сердце. Палец Будды указывал на массивный по сравнению с остальной периферией модуль памяти с зеленой надписью МАХ на лицевой панели. Пыль и помутневшее стекло уже не пропускали столько же света, сколько тридцать лет назад, и у непосвященного могли бы возникнуть трудности с расшифровкой названия фирмы, где отец купил эту память.

– Господи! Я же помню, как старик повторял: «Всякие айбиэмы, эпплы и касио пойдут ко всем чертям, а это было, есть и будет!» – сказал Будда. – Тогда все думали, что кто-то его в Европе нагрел, но память действительно работала отлично. – Он повернулся ко мне. – И сейчас работает?

– Безукоризненно, – с трудом выговорил я. – Хоть раз в жизни папаша купил что-то нормальное. – Я взял давно уже тлеющую сигарету и сильно затянулся.

Будда протянул руку и осторожно провел ладонью по корпусу модуля, затем посмотрел через плечо на меня.

– С возрастом начинаешь бережно относиться к подобным обрывкам воспоминаний, – тихо сказал он. – Я думал, никогда уже не увижу ничего из моего детства. Прежде чем я повзрослел настолько, чтобы понять, что для меня значит семья, не стало Ивонны, а тебя… Наверное, я тебя боялся. То есть – боялся нашего сегодняшнего разговора. Я просто представил себя на твоем месте: приходит какой-то совершенно незнакомый тип и пытается с тобой породниться… – Он пожал плечами.

– А помнишь, откуда отец привез этот модуль? – спросил я. Ответ я знал, и Будда, если действительно был сыном того же человека, должен был его знать. Другим отец говорил неправду.

– Нет, – сказал он. И это был правильный ответ. У меня был брат, старший брат. – Но ведь отец тоже не знал; он рассказывал, что сел в поезд с двумя бутылками виски, а когда проснулся, эта штука лежала у него в багаже, и случилось это где-то в Центральной Европе. А соседям и знакомым он говорил, что купил ее в филиале индийского концерна САДЖИ или что-то в этом роде… – Он повернулся ко мне и, судя по всему, увидел какую-то перемену в моем лице, поскольку издал странный звук, не то кашлянул, не то фыркнул, а может быть, просто хотел что-то сказать и в последний момент передумал. – Ты меня проверял…

– Естественно, – отчетливо произнес я. – А ты бы этого не сделал?

– Сделал бы, само собой. – Он еще раз погладил МАХ и поколебался, словно в замешательстве. – Можно? – показал он на сигареты. Я кивнул. Он не вполне уверенно поднес к сигарете зажигалку и, не отрывая от нее взгляда, немного подождал, затем глубоко затянулся. – Не буду тебя спрашивать, закончились ли проверки, поскольку в ответ все равно не поверю…

– Как хочешь, но у меня больше нет вопросов, ответы на которые бы меня убедили. Можем только выпить, но раз ты не пьешь…

– Я видел внизу какое-то вино, это бы меня устроило, – предложил он.

Мы сидели до тех пор, пока не проснулся Фил. Он познакомился с дядей и ушел в школу – ушел весьма неохотно. И тут же вернулся, показывая «порвавшийся» ремешок туфли. Я отобрал у него нож и снова отправил в школу. Будда прикончил вторую бутылку вина, а я – первую бутылку виски; мы почти закончили рассказывать друг другу свои биографии и уже засыпали сидя, когда вниз спустилась Пима с мокрыми волосами. Я хотел представить ей своего брата, но вспомнил, что они познакомились вчера. Она познакомилась с ним раньше меня.

По-братски помогая друг другу, мы взобрались по лестнице и свалились на кровати. Так закончился предыдущий день и вместе с ним день текущий. Последней моей мыслью было желание проснуться лишь на следующий…