Текст книги "Свежий ветер с моря. Записки одесского путешественника"

«Пфундс Молкерай». Дрезден

В дрезденском Нойштадте, в который часто не добираются приезжающие в город туристы (и совершенно напрасно, кстати) – находится один из самых удивительных молочных магазинов, которые я видел в своей жизни. Хотя – чего уж там, – самый удивительный. Называется он «Пфундс Молкерай», молочный магазин Пфунда, и, согласно книге рекордов Гиннесса, является самым красивым молочным магазином в мире.

Пауль Пфунд, сын торговца топливом и успешный фермер из Райнхольдсхайна, в 1879 году решил осуществить идею по снабжению Дрездена свежим и гигиенически чистым молоком. Что же он сделал? Для начала – приехал в Дрезден с женой Матильдой, шестью коровами, шестью свиньями и гениальными идеями. Молоко доставлялось из окрестных деревень на открытых повозках, что никак не соответствовало представлениям Пфунда о гигиене. Поэтому в своем первом магазине на Görlitzer Straße он устроил своего рода шоу – клиенты могли через окно в торговом зале наблюдать за тем, как доили коров, а молоко дважды процеживали через тонкую ткань и охлаждали. Молоко продавали и в магазине, и доставляли покупателям домой. Постепенно число клиентов увеличивалось, и магазин переехал на Bautzner Straße, 41. Там и началось настоящее триумфальное шествие ныне известного предприятия, вышедшее за пределы Дрездена.

В 1880 году в бизнес вошел брат Пауля, актер Фридрих Пфунд, а позже – сыновья Пауля, Курт и Макс. Фирма сильно расширилась, к ней относились, кроме коровника, фабрика по производству картона, печатная фабрика для наклеек и рекламных плакатов, кузнечная мастерская для подковывания сотни собственных лошадей, мастерская сантехника, малярка, портняжная и прачечная для стирки служебной формы сотрудников. Пфунд вообще хорошо относился к персоналу – его сотрудники могли жить в служебных квартирах и отдавать своих детей в фирменный детский сад.

Сначала магазин продавал ежедневно около 150 литров молока; в 1930-х годах в нем перерабатывалось и продавалось уже около 60 000 литров молочных продуктов.

Пфунд стал первым производителем сгущенного молока в Германии, он также продавал молочное мыло и детское питание.

Сегодня магазин находится по адресу Bautzner Straße,79. Он был построен в 1891 году и благополучно пережил бомбежку Дрездена в 1945 году. На облицовку магазина пошло двести пятьдесят квадратных метров расписанной вручную плитки в стиле неоренессанса, которая была изготовлена фирмой «Villeroy & Boch» в сотрудничестве с дрезденскими художниками. В 1972 году магазин перешел в государственную собственность и был закрыт в 1978 году. К счастью, в 1990-х удалось возобновить традицию: сегодня в нем продаются молочные продукты и проводятся дегустации сыра.

Ну, а в книгу рекордов Гиннесса магазин внесен в 1997 году.

Магазин магазином, но ведь это не все. На втором этаже над ним расположен еще и ресторан, где все готовят из молочных продуктов и где можно съесть, например, шницель из сыра. Очень вкусный. Я пробовал.

Голландия

Каждой твари по паре… колес

Теперь я знаю, почему у каждого в Голландии есть велосипед.

Это самое надежное средство для борьбы с транспортным хаосом.

Вы думаете, что транспортный хаос и Голландия – вещи несовместные?

Как бы не так.

Взять, например, недавний случай. Перед нами стояла задача – съездить из Амстердама в Роттердам и вернуться обратно. Казалось бы, чего уж проще – поезда в Роттердам и обратно идут каждые полчаса. Купи билеты и наслаждайся видом из окна.

С первой частью путешествия мы справились блестяще. Хотя наше участие было, конечно, минимальным – нужно было лишь приехать вовремя на вокзал. Всю остальную работу проделали голландские железнодорожники.

Все интересное началось на обратном пути. Оказавшись на роттердамском вокзале около шести вечера, мы с радостью увидели, что наш поезд отправляется буквально через десять минут. Правда, с пятнадцатиминутным опозданием. Ну и отлично. Все равно ведь у нас билеты на «Intercity Direct», самый быстрый экспресс, который делает всего две остановки. Пятьдесят минут – и мы в почти уже родном городе кофешопов и красных фонарей.

На перроне было многолюдно, а люди казались непривычно нервными. Поезд подошел – нет, буквально подлетел – вовремя, но выскочивший из вагона бритый налысо проводник буквально перегородил вход страждущим, желающим ворваться в заветное нутро вагона.

Страждущие начали толкаться.

К толкотне мы люди привычные, потому позиций не сдавали. Через несколько минут презрительно наблюдавший за молчаливой толчеей проводник попросил всех показать свои билеты. Выяснилось, что наш билет для этого поезда не подходит. Как и билеты девяноста процентов остальных.

Что за чертовщина?

«Ладно», – успокаивали себя мы. «Поезда в Амстердам отходят очень часто, сядем в следующий».

Спустились вниз, стали глядеть на табло. А там вдруг началась чертовщина.

Поезд прибудет через 13 минут. Нет, через 34. А, через 45. Лучше пойдем на перрон. Так спокойнее.

Не успели подняться – поезд тут как тут. Не наш, но едет через Амстердам. Переполнен. Ну да ладно, какая разница, поедем стоя. В конце концов, за окном такая красота! Реки, каналы, мельницы, утки и даже лебеди.

Минут через сорок – остановка в Лейдене. Стоим непривычно долго. Кто-то догадывается выглянуть наружу, посмотреть на табло. Там – надпись о том, что поезд дальше не пойдет. И никаких объявлений от машиниста.

Постепенно на перрон выходят все. Посреди него стоит мужчина в форме. Вокруг – небольшая толпа, пытающаяся выяснить, в чем дело. Никто не нервничает, и он отвечает медленно, размеренно. На табло появляется надпись – следующий поезд в Амстердам придет через 35 минут. Нет, через 45.

Потом надпись исчезает.

На наш вопрос мужчина флегматично отвечает, что сегодня поездов на Амстердам не будет вообще. Наш поезд уезжает обратно в Роттердам.

Как такое может быть – непонятно.

Пятнадцать минут проходят в сомнениях и тягостных раздумьях.

И вдруг…

К соседнему перрону подъезжает поезд до Харлема. Того самого, первого, в честь которого и назвали нью-йоркский. Харлем гораздо ближе к Амстердаму, и мы буквально впрыгиваем в поезд. Растерявшиеся остаются на перроне в Лейдене. Наконец куда-то едем. Жизнь налаживается.

В Харлеме у билетных касс сразу же образуются очереди – таких шустрых, как мы, оказалось много. Кассирша в летах флегматично объясняет, что поездов до Амстердама сегодня нет и не будет, автобусы туда тоже не ходят, что нам делать, она не знает.

На мой вопрос, в чем причина такой вакханалии, отвечает – сбой в компьютерной системе. Отменены все поезда. Мы зависим от компьютера, понимаете?

Пассажиры начинают роптать, но тетеньке все равно. Вспоминаем, что у нас есть Google Maps. Он пишет, что в Амстердам идет автобус номер 300, который отходит через две минуты.

Выбегаем из вокзала наружу. Вот он! Почти пустой. Покупаем билеты, садимся. Рай.

Ничего, что ехать еще час. Ничего, что пошел уже третий час нашего путешествия. Зато едем. И даже можно зарядить телефон.

Проехали полпути. На следующей после аэропорта остановке водитель объявляет, что автобус дальше не поедет и нам нужно быстро бежать в другой, тот, что впереди.

Половина пассажиров успевает, половина нет. Следующий автобус будет через полчаса. Если, конечно, верить надписи на табло.

Когда подошел следующий автобус, наш билет уже не действовал. Он ведь на полтора часа. Пришлось объяснять, что нас высадили дважды – из поезда и из автобуса. Водитель махнул рукой – проходите.

Еще полчаса – и мы дома! Победа! Дорога заняла всего четыре часа.

На следующий день мы поехали в центр на метро… Смутные сомнения терзали меня.

На обратном пути наш 51-й маршрут высадил нас на четыре остановки раньше и умчался вдаль. Следующий поезд обещали подать через 54 минуты. Начался дождь. Табло с расписанием заморгало и сообщило нам, что поезда не будет вообще.

«Сбой в компьютерной системе», – раздался на перроне голос из динамика.

И тут мы окончательно поняли, почему в этой стране так много велосипедов.

Чтобы не зависеть от компьютерных систем!

Велосипедисты тут – каста привилегированная. На дорогах они главные. Велосипедные дорожки в два раза шире пешеходных.

А то и в три.

Автомобилист в Амстердаме – существо низшего порядка, забитое, зажатое и заранее ощущающее свою неуместность и вину.

Чуть выше в иерархии стоит пешеход.

Но выше всех – велосипедист. Он может ехать на полной скорости, не обращая внимания ни на кого.

– А ну брысь, двуногие! – может кричать он пешеходам. Он может даже сбить их, и ничего ему за это не будет. Общественное мнение всегда на его стороне.

Для него будет проложена велосипедная дорожка даже вдали от города, среди полей, коров и овец.

Пешеход же в Амстердаме обречен испуганно жаться к домам и кустам.

Теперь вы понимаете, почему мы решили немедленно купить велосипеды.

Жаль, конечно, что их часто воруют.

По следам святого Луки. Из Одессы – в Харлем

Если символами городов могут быть не только архитектурные памятники и знаменитые уроженцы, но и картины, хранящиеся в городских музеях, то два евангелиста работы Франса Хальса могут без всяких сомнений считаться символами Одессы. Чудесным образом попав в наш город, они не только пережили второе рождение – правильную атрибуцию – но и стали главными героями знаменитой детективной истории. Точнее, один из них.

Если вы еще не смотрели фильм «Возвращение «Святого Луки», обязательно найдите и все же посмотрите. Правдивого в нем немного – завязка и развязка. Знаменитая картина Хальса, которая вместе с «Поцелуем Иуды» кисти Караваджо является визитной карточкой Одесского музея Западного и Восточного искусства, действительно была похищена с выставки в Москве. Ее действительно нашли и в Одессу вернули. Почти все остальное в фильме – вымысел, что не делает его менее интересным. Вторую визитную карточку, как известно, тоже украли и тоже нашли, но в музей пока не вернули. И фильм пока не сняли. Ждем.

А «Святой Лука» со «Святым Матфеем» и сейчас удивляют посетителей музея – и не только мастерством исполнения, но и самим фактом своего существования. Ведь кроме четырех евангелистов, никаких других работ на религиозные темы у весельчака Хальса не было вообще. И две из четырех – в Одессе. Невероятно.

Тот, кто видел евангелистов хоть однажды, вряд ли их забудет. Они написаны нарочито небрежно даже для Хальса. С заметными исправлениями – у Матфея удлинены фаланги пальцев, у Луки передвинут его символ, телец. Я с детства помню грубые узловатые пальцы Луки – меня поражало, как у святого могут быть такие руки. Да и лица евангелистов нарочито просты. Похоже, Хальс писал их чуть ли не для домашнего пользования.

2 сентября Одессе исполнилось 225 лет. В этот день я решил поехать в Музей Франса Хальса в его родном Харлеме. Перебравшись туда из Антверпена, домосед Хальс настолько прикипел к городу, что отказывался выезжать в Амстердам даже под угрозой потери серьезных заказов. Терял, но не ехал. Понятно, что и в Одессу, живи он тогда, вряд ли бы поехал. И поэтому мы сами поехали к нему – эдакими послами празднующей Южной Пальмиры.

Работы Хальса находятся в музейных собраниях всего мира (кстати, знаменитый портрет Декарта из Лувра – всего лишь копия), но самая большая коллекция его работ – именно в Харлеме. Да и «почувствовать» художника лучше всего, конечно, у него дома.

Музей в Харлеме находится в двух корпусах. В одном, прямо на центральной Гроте-Маркт – современная живопись. Прямо рядом с ним – самый большой храм города, церковь Святого Бавона. Попасть в церковь из-за воскресной службы нам не удалось. А жаль, кроме могилы Хальса, там есть еще одна достопримечательность – легендарный орган, на котором играли когда-то Гендель, Мендельсон и десятилетний Моцарт.

Петр Вайль писал, что в Харлеме ему везло – каждый раз, приезжая туда, он попадал на какой-то праздник. Возможно, это действительно город непрерывных праздников – весь день, что мы провели там, на центральной площади шел фестиваль уличных оркестров. Все это напоминало сказку, причем скандинавскую – например, «Люди и разбойники из Кардамона» Турбьерна Эгнера.

Чтобы посмотреть работы самого Хальса, нужно повернуть с Гроте-Маркт направо, на узкую улочку между «новым» корпусом и церковью и пройти минут десять в сторону реки Спарне, к бывшему «старческому дому», богадельне, построенной еще в 1609 году. Собственно, именно в богадельне впавший в нищету художник и умер. Одними из поздних его работ стали групповые портреты управителей и управительниц домов престарелых, которых в Харлеме было множество.

Сегодня Хальс считается лучшим портретистом своего времени. Да и вообще входит в тройку величайших голландских художников – вместе с Рембрандтом и Вермеером. Возможно, это потому, что манера его письма близка и понятна нам теперь, когда импрессионисты заменили собой классиков – именно Хальса они считали своим предтечей. Понятны его широкий, даже небрежный мазок, пренебрежение к лессировкам, ярко выраженная экспрессия. Работы Хальса сразу узнаваемы на фоне работ коллег и современников. Хотя, как ни странно, стоили они порой даже меньше, чем «зализанные» работы его младшего брата, Дирка, которому первые уроки живописи дал именно Франс. Кстати, третий брат, Йост, тоже был живописцем, как и пятеро сыновей самого Франса. Впечатляющая преемственность.

Вообще харлемский музей – это музей «золотого века» голландской живописи, в основу которого легло собрание картин городской ратуши, которое начало формироваться еще в середине XVII века. Хальс как раз и был первым городским реставратором, занявшимся восстановлением конфискованных у католической церкви полотен. А потом началось. Всего за тридцать лет, с 1605 по 1635-й, в Харлеме было написано более 100 тысяч (!) живописных произведений. Здесь жили и работали Хендрик Гольциус и Корнелис Корнелиссен, Виллем Клас Хеда и Питер Клас, Саломон ван Рейсдал и Ян Стен, Якоб ван Рейсдал и художница Юдит Лейстер, которая, как и мужчины, была членом Гильдии Святого Луки. И многие, многие другие. Потрясающий город, в котором каждый четвертый был тогда художником. Потрясающая страна. Кстати, в Харлеме и сейчас сохранилось больше произведений искусства, чем в любом другом голландском городе. Собственно, по именам уже понятно, что именно здесь был изобретен фирменный голландский натюрморт – да-да, тот самый, с заворачивающейся лимонной кожурой.

О многих из этих мастеров написал художник Карел ван Мандер, вдохновленный трудом Вазари. Самого же Мандера считают учителем Хальса. «Книга о художниках», написанная Карелом ван Мандером – первый искусствоведческий труд в Северной Европе. Работы их всех представлены сегодня в музее.

Но мы же приехали за Хальсом. В музее немало написанных им групповых портретов – например, мушкетеров-милиционеров стрелковых рот святого Адриана и святого Георгия. Хальс первым нарушил парадность группового портрета, усадив коллег за банкетный стол – сам он тоже состоял в роте святого Георгия с 1612 по 1624 год. И, конечно, есть в музее великолепные одиночные портреты – «Путешественник», «Портрет женщины с перчатками», «Портрет Якоба Хендрикса» и другие.

Поздние работы Хальса написаны в еще более свободной манере, чем ранние. Он решает их в скупой цветовой гамме, построенной на контрастах черных и белых тонов. Ван Гог однажды заметил, что у Хальса не менее двадцати семи оттенков черного…

А что же наш Святой Лука? Он ведь считался покровителем художников, первым написав икону Богородицы. В Музее Франса Хальса есть замечательная работа, написанная в 1532 году Мартеном ван Хемскерком, где как раз изображен этот процесс. Живший в Харлеме Хемскерк был одним из ведущих членов гильдии Святого Луки и служил церковным старостой в церкви Святого Бавона. А сам Хальс стал в 1644 году президентом этой гильдии.

Приехать в Харлем стоит, конечно, не только ради Хальса. Небольшой сегодня город, он был в XIV веке вторым по величине в Голландии после Дордрехта, превосходя и Делфт, и Амстердам, и Лейден. В 1634-м именно тут был открыт первый в стране канал – трекварт, по которому перевозили на баржах грузы, почту и пассажиров. Роль бурлаков выполняли лошади. Канал просуществовал до 1883 года! Причем последние сорок лет он работал параллельно с железной дорогой.

Ну и, конечно, Харлем не мог не отметиться на карте Америки. Современный нью-йоркский район Гарлем находится на месте бывшего поселения Новый Гарлем, располагавшегося на территории Новых Нидерландов.

В 30-х годах XVII века Харлем стал одним из главных центров «тюльпаномании». Здешняя биржа успешно спекулировала луковицами этих растений – причем стоили такие луковицы иногда почти как дома в престижных районах Амстердама. В «Черном тюльпане» Дюма Харлем описан как «город, имеющий полное право гордиться тем, что он является самым тенистым городом Голландии», а населен он «людьми со спокойным характером, с тяготением к земле и ее дарам».

К Хальсу это, пожалуй, не относилось.

Греция

Наши люди на Олимпе

Каждый день возле входа на уникальный афинский стадион «Панатинаикос», на котором в 1896 году были проведены первые в современной истории Олимпийские игры, толпятся тысячи туристов с фотоаппаратами. Стадион достоин того, чтобы его фотографировали – во-первых, это единственный в мире стадион, построенный из белого мрамора. Во-вторых, он построен точно на месте древнего стадиона, на котором проводились Панафинейские игры, и наследует древние традиции – еще в 329 году до нашей с вами эры по инициативе светлейшего архонта Ликурга деревянные скамьи на нем были заменены мраморными. А в 140 году нашей эры он уже вмещал 50 тысяч зрителей – одесский стадион «Черноморец» даже сегодня не может этим похвастать. В-третьих, стадион построен по старой модели (кто так строит?), потому его беговые дорожки не соответствуют современным стандартам. Когда в 2004 году в Афинах проходили Олимпийские игры, на «Панатинаикосе» проводились только соревнования по стрельбе из лука. В-четвертых, под стадионом есть подземный ход, из которого атлеты выходили на арену, а по ночам там, по легенде, танцевали обнаженные афинянки (этого я, увы, подтвердить не могу). В-пятых, возле стадиона немало интересных скульптур – например, «Ломающий дерево» («Ксилотравстис») работы Димитриоса Филиппотиса, или «Дискобол» работы Константиноса Димитриадиса (кстати, мало кто знает о том, что оригинал скульптуры находится в Нью-Йорке, в Афинах установлена копия).

Ну, а то, что в-шестых, узнаем только мы с вами, потому что дело это одесское, и, можно сказать, семейное.

Дело в том, что первым президентом Международного Олимпийского комитета был одессит. Ну, почти одессит (на такие мелочи мы не обращаем внимания) – в детстве он с семьей прожил несколько лет в Одессе, помогая отцу в торговле. Его имя – Димитриос Викелас.

Одессу традиционно называют прародительницей двух современных государств – Греческой Республики и Израиля. Именно из Одессы молодые участники движения «Ховевей-Цион» («Любящие Сион»), основанного врачом и писателем Леоном Пинскером вместе с Мозесом Лилиенблюмом, отправились в Палестину – восстанавливать еврейское государство. Именно в Одессе в 1814 году было основано тайное общество «Филики Этерия», национально-патриотическая организация, деятельность которой привела к свержению османского господства и возрождению греческой независимости.

Ну, а общая история Греции и Одессы, вернее, той территории, на которой расположена нынешняя Одесса, началась гораздо раньше – уже в VI веке до нашей эры на территории нынешнего города располагались два греческих поселения и гавани истриан и исиаков. Рядом с Одессой было расположено сразу несколько греческих поселений – Тира и Никоний на берегах Днестровского лимана, Исакион на Сухом лимане, Одесс на Тилигульском лимане. Так что корни у Одессы греческие.

Иосиф Дерибас со своим отрядом и казаками атамана Головатого и Захара Чепиги завоевали Хаджибей – нынешнюю Одессу, – в ночь с 13 на 14 сентября 1789 года. А уже рано утром Дерибас с боевыми товарищами пили кофе и кипрское вино в кофейне грека Аспориди. На первом своем плане в 1794 году город разделен на два участка – военный и греческий. А первая перепись населения города, сделанная в 1795 году, показала, что в нем живут (кроме военного гарнизона) 2349 жителей обоего пола, кроме дворян и чиновников, среди которых 240 евреев, 224 грека (без учета греческого дивизиона) и 60 болгар.

Одесса быстро стала для греков надежной гаванью – именно в одесской Свято-Троицкой (греческой) церкви были изначально захоронены останки Константинопольского патриарха Григория V, зверски убитого турками в апреле 1821 года. Тогда же, кстати, произошел и первый в городе и в Российской империи вообще еврейский погром – греки обвинили евреев в том, что они вместе с турками глумились над телом патриарха. Чушь абсолютная, учитывая отношение евреев к мертвым, мертвому телу. Причины, скорее всего, были экономическими – евреи начали постепенно занимать более уверенные позиции в торговле зерном, традиционной зоне влияния греков.

В начале XIX века Одесса стала одним из крупнейших культурных центров греческого мира – в городе открылся греческий театр, в 1817 году – греческая школа. Прошли годы, и Одесса подарила миру целую плеяду греческих культурных деятелей. Если говорить о живописи, это в первую очередь один из основателей Товарищества Южнорусских художников и многолетний его председатель Кириак Константинович Костанди – «один из первых русских импрессионистов», как его характеризовал Давид Бурлюк. Помимо Костанди, в Одессе работало немало греческих художников – Александр Стилиануди, Николай Алексомати, Стилиан Василопуло.

Если же говорить о литературе, сразу вспоминаются два великих имени. Это Яннис Психарис и Димитриос Викелас.

Яннис Психарис родился в Одессе 15 мая 1854 года и до шести лет говорил на русском. Через несколько лет вместе с семьей перебрался в Константинополь, оттуда – в Париж. Учился в Сорбонне, стал профессором филологии, дружил с Виктором Гюго. Именно Психарис, специализирующийся на византийской и новогреческой филологии, стал главной фигурой в продвижении «димотики» – «народного» языка, который стал базой для формирования языка новогреческого. Его книга «Мое путешествие» стала манифестом реформации языка.

Вот мы и добрались до поэта и переводчика Димитриоса Викеласа, первого президента Международного Олимпийского комитета. По чистому недоразумению он родился не в Одессе, а на греческом острове Сирос. Из-за слабого здоровья получил домашнее образование – этим занималась его мать, на русский лад именуемая Смарагдой Георгиевной. Когда Димитриосу было пять лет, семья перебралась в Константинополь, несколько лет спустя, в 1849 году – в Одессу. Здесь в том же 1849 году родилась его сестра Ирина. Каждый уважающий себя греческий бизнесмен пытался тогда делать бизнес в Одессе. Интересно, что отец Димитриоса, Эммануил, в архивных документах значится как керченский купец 1-й гильдии. Димитриос помогал отцу в конторе и одновременно начал заниматься литературой – перевел на греческий трагедию Расина «Эсфирь». Вскоре контора отца разорилась, и Димитриос переехал жить и работать в Лондон. Здесь он помогал в бизнесе своим дядьям Леону и Василеосу, и достаточно быстро стал их партнером.

Финансовая независимость позволила заняться любимым делом – Викелас переехал в Париж и занялся литературой, продолжая сотрудничать с торговой компанией дяди. Он опубликовал несколько научно-исторических статей, трактат «Византия и современная Греция» и сборник «Сказки Эгейского моря». В 1877 году он издал брошюру «Школа в деревне», где выступил за введение в Греции всеобщего образования. Кстати, этими проблемами он будет заниматься всю жизнь.

В мае 1894 году Всегреческий гимнастический клуб обратился к Викеласу с просьбой представлять их на Международном атлетическом конгрессе в Париже. Когда на конгрессе встал вопрос о месте и времени проведения первой Олимпиады современности, именно Викелас убедил Пьера де Кубертена провести первые Игры не в Париже в 1900 году, а в Афинах в 1896 году. А сам Викелас, согласно тогдашним правилам Международного Олимпийского комитета, был избран Президентом МОК как представитель страны, принимающей Олимпийские игры. Эти игры проходили на том самом стадионе из белого мрамора, с которого и начался мой рассказ.

Думаете, все? Как бы не так.

С 1912 по 1948 год медали на Олимпийских играх вручались не только спортсменам, но и деятелям искусства. Пьер де Кубертен предложил соревноваться не только в спортивных дисциплинах, но и в различных областях искусства – при этом произведения должны иметь отношение к спорту. Существовало пять основных номинаций: литература, музыка, живопись, скульптура и архитектура. Сам Кубертен, кстати, получил в 1912 году на V Олимпиаде в Стокгольме золотую медаль по литературе за свою «Оду спорту».

Так вот – Константинос Димитриадис (о нем я вспомнил в самом начале рассказа) был удостоен золотой медали на Олимпийских играх в Париже в 1924 году за своего «Дискобола».

Но и это не все. Многие олимпийские виды спорта ведут свое начало от боевых навыков греческих воинов. Бег, метание копья, борьба, бокс, стрельба из лука… Но как в этом ряду оказалось метание диска, который ну никак нельзя бросить точно в цель, как копье? Оказывается, на таких дисках писали требования к осажденным и через крепостную стену бросали в город. Так что ценилась не меткость, а сила и дальность броска.

Вот теперь все.