Текст книги "Шестой моряк"

Добро же: колдуны здесь искусные, но и я, Элмизгирдуан… хм… Угольно-Черный, тоже не щенок. И со всеми этими «замками забвения» сейчас на скорую руку разберусь. Итак, начнем сызнова?

Я, Энарайфагатуад Стрелоглазец, первый королевский зодчий. Наветом и предательством я был заключен в одиночную камеру Узунтоймалсы, где провел в беспамятстве и скотоподобном облике два с половиной десятка лет. Но сейчас я намерен покинуть свое узилище и выйти на свободу, чтобы предъявить королю Итигальтугеанеру Свирепцу счет.

Решетка, толстая, как бамбук. Глухие стены из намертво притертых камней. Впечатляет, сам строил. Да только полным идиотом все же не был. Предполагал, чем обернется. Поэтому из любой камеры есть свой выход. Из каждой – по-разному. Это они мудро поступили, что промыли мне мозги перед тем, как кинуть в этот каменный мешок. Иначе я бы и дня здесь не задержался. Так, это у нас первый уровень, прямо под галереей, а если судить по высоте сводов и скосу стен – третий ряд от восточной стены. Отсюда выходят так: одну руку упереть в третий камень снизу третьего ряда кладки восточной стены, другую – во второй камень первого ряда смежной стены, и еще чем-то нужно толкнуть замковый камень на стыке кладок. Непросто? Акробатика? А кто сказал, что сбежать из тюрьмы должно быть легко? Толкнем же мы его… вовсе не тем, что сразу приходит на ум, тем самым просто не дотянуться, так что уместнее всего этот камень взять и боднуть. И очень будет досадно, если его вдруг заклинило или запаяло сыростью и известкованием…

Шипя от боли в рассаженном лбу, наблюдаю, как часть кладки с хрустом проваливается внутрь тайного хода. Впереди – кромешная тьма. С облегчением уступаю власть над телом прежнему хозяину. Посмеиваясь над моей оторопью, Стрелоглазец сдирает с себя заскорузлое тряпье, увязывает в тугой жгут и незамысловатым заклинанием превращает в факел. Шаг вперед – и секретная дверь становится на место. Пускай думают, что это было чудо.

«Вроде того, что приключилось со Свирепцем?» – «А что с ним такое приключилось?!» – «Ладно, не отвлекайся».

Тайный ход устроен так, что пройти по нему без затруднения способен лишь один человек, и то – росту и комплекции самого Энарайфагатуада. Тот же Когбосхектар со своими саженными плечами здесь попросту застрял бы. И куда же ведет эта крысиная щель? Известно куда – подальше от дворца. А где у нас самое удаленное от дворцового великолепия место? Известно где – в Охифурхе, с его выгребными ямами… На счастье, едва только тайный ход удаляется за пределы дворцового периметра, он сильно расширяется, и нет нужды царапать затылок и обдирать плечи. Можно сесть и передохнуть… но я тотчас же поднимаю эту задохнувшуюся изможденную плоть на дыбки и против воли и сил посылаю дальше. Если не бегом, то хотя бы трусцой. Потому что времени у меня в обрез, а из Охифурха мне еще надлежит как-то вернуться в этот проклятый дворец, откуда я только что с такими трудами дал деру.

Поворот, прямо, поворот…

Сухой многолетний прах под ногами. Я первый, кто топчет его за последние двадцать пять лет.

Проклятая руина, что досталась мне вместо тела, так и норовит споткнуться и поломать себе какой-нибудь орган. Хорошо, если руку – мне нет дела до его благополучия в будущем, хотя бы потому, что это тело будущего не имеет. Неприятно, если ногу – передвижение ползком отнимет у меня все остатки времени. И совсем уже плохо, если шею. Меня в этих катакомбах никто и никогда не найдет, да и искать не станет. Если это тело умрет – мне вовек от него не освободиться, не исполнить Веления, и… один Создатель знает, чем все закончится. Ну, Стрелоглазец – не Плешивец, ударить исподтишка не догадается и не осмелится. И все же приходится сбавить прыть, чтобы не давать ему малейшего повода для вредных иллюзий. Уже не бегу – тащусь, выставив перед собой чадящий факел, болезненно искосивши рот, подволакивая ногу и хватаясь за бок. Что за подлец выстроил здесь такой громадный город? Идешь, идешь, а он все никак не кончается…

«Я выстроил, я!»

«Ну и заткнись, бахвал несчастный…»

Пока я малодушно размышляю над тем, не стоит ли поворотить назад в камеру и все-таки дождаться там какого ни на есть тюремщика, дабы сократить цепь измещений, ход начинает круто забирать вверх. Впереди брезжит клочок заметно просветлевшего неба. Ускоряю шаг, сколько есть во мне сил. Выход на свободу снова сужается до размеров одного Энарайфагатуада, к тому же он забран чугунной решеткой, сквозь которую протиснется не всякая крыса. Выбить ее мне с этим телом явно не достанет сил.

«Ну-ка, посторонись!»

Стрелоглазец тычет пальцами в секретные замки, что утоплены в стенах хода. Все соблюдено в сохранности, все работает. Что значит – подлинный талант… Решетка с тихим шорохом уползает в потайной карман. Путь открыт. Добро пожаловать в королевство дерьма!

Как младенец из материнской утробы… нет, скорее как змея из старой кожи – винтом выворачиваюсь из земли, вдыхаю полной грудью воздух свободы…

И блюю себе под ноги.

У воздуха свободы, оказывается, дерьмовый привкус. Кто бы мог подумать!..

Для человека, почти полжизни просидевшего в затхлой одиночке, здесь слишком много новых запахов. И все они отвратительны.

Расставшись со скудным содержимым собственного желудка, отползаю подальше, обессиленно приваливаюсь к груде закаменевших помоев. Ноги меня не держат, внутри сплошное трепыхание, ни на какие активные действия это тело не способно. На городской стене, что темной громадой нависает над Охифурхом, горят факелы. Скоро их погасят за ненадобностью. Потому что вот-вот взойдет солнце.

Оно не взойдет, говорю я вам. Ничего здесь не взойдет, пока я не позволю. Вы снова спеленали меня своим Велением, как выпотрошенную мумию, но кое-что от моего могущества я сохранил.

– Ты кто? – хрипят мне прямо в ухо.

– Я… я никто… и звать меня никак.

– Тебе чего тут нужно? Это мой участок.

– Какой еще участок?!

– Ты чего мне тут крысу гонишь? Мне сам Говенная Морда разрешил здесь подъедаться, так что все по справедливости! А ты вставай и проваливай, покуда цел.

– Слушай… слушай… выведи меня отсюда.

– Больно нужно! Сам шевели своими ходилками.

– Да я дороги не знаю.

– Дороги он не знает… сюда дорогу нашел, а отсюда, вишь, не знает!.. А куда тебе нужно-то?

– Во дворец.

– Тут кругом дворцы. Вон там дворец Говенной Морды, а здесь – мой дворец.

– Нет, мне нужно во дворец короля.

– А на хер ты сдался королю, такой урод?

– Да уж, видно, сдался…

– Во дворец ему… прынц выискался… А чем заплатишь?

– Не бойся, не обижу.

– Это ты давай бойся, это ты на моем участке развалился, как свинья посреди лужи. Деньги есть? Камешки, железки?

– Слушай… а кто это – Говенная Морда?

– Ты что, шутить надо мной удумал? Кто такой Говенная Морда… за такие вопросы удавить мало!

– Да не знаю я…

– Хм! Он не знает. Ты что, из-под земли выкопался, такой незнамка?

– Можно сказать и так. Я из Узунтоймалсы сбежал.

– Нет, уж лучше я тебя прямо здесь и удавлю, чем слушать твои околесины! Из Узунтоймалсы он сбежал… Оттуда никто еще не бегал. Никто с того дня, как ее Стрелоглазец обустроил. И сам он, говорят, там же сгинул.

– Я и есть Стрелоглазец.

– Стрелоглазец, говоришь? Хм… Долгонько же ты оттуда выбирался.

– Да уж не без того.

– Врешь, я по глазам вижу – врешь.

– Ну, как хочешь, так и думай.

– И как же ты оттуда сбежал?

– А вон через ту дыру.

– Это что же – я могу свободно туда впереться и дойти до самой Узунтоймалсы?

– Можешь. Только что ты станешь делать в моей камере?

– И то верно. Куда проще взять пойти ко дворцу и выругать Свирепца жирным кабаном. Сразу определят под землю, и собственную камеру, небось, выделят… Так что, даже если и не врешь, никакой пользы от твоего знатья мне нету.

– Похоже, что так.

– И следует из этого, что и от тебя самого нет мне пользы.

– Ты меня только до дворца доведи, и сразу будет тебе польза.

– Нет, на такие посулы ты меня не купишь. Как ни повороти, а всего проще мне тебя аккурат здесь и закопать.

Прежде чем успеваю возразить, ощущаю что-то горячее и твердое у себя под сердцем. Насмешка судьбы: сбежать из самой головоломной темницы и умереть в выгребной яме от ножа нищего оборванца!

А двадцать пять лет гнить в собственной тюрьме – это что? Это вам не насмешка судьбы, это издевательский гогот…

Измещение.

Вытаскиваю нож из-под ребра этого костлявого урода и вытираю об его же лохмотья. Тоже мне… Стрелоглазец… простого ножа не увидел…

Зато теперь я знаю, как выбраться из Охифурха и в какой стороне лежит королевский дворец. Это новое тело усыпано гнойными болячками, но в сравнении с предыдущим оно кажется полным сил и здоровья. Вот только совать свой вечно насморочный нос во дворец хочется ему меньше всего на свете.

– Эй, Мухоядец!

Это я Мухоядец. Таково мое прозвище. А имя, данное мне отцом при рождении на свет, я давно уже забыл.

– Кого ты тут замочил, паскудный подонок?

Мычу что-то невразумительное, почтительно приседая и по звериным обычаям отводя взгляд. Ульретеогтарх Говенная Морда, властелин выгребных ям, король Охифурха, возникает по обычаю своему как бы из ниоткуда. Только что его не было – и вот он здесь, кряхтит, кашляет, сморкается, того и гляди рассыплется в труху, и не сразу поймешь, что все это одна видимость. Те, кто не понял и вел себя неподобающе, давно укрылись где-нибудь здесь же земляным одеялом… Краем глаза ловлю выражение лица Ульретеогтарха, нет ли недовольства моим поступком. Да и какое там у него лицо – бурая маска, вся в буграх, шрамах и морщинах, одно слово – Говенная Морда…

– Кто это, Мухоядушка?

Напускная любезность голоса никого здесь не обманет. Ульретеогтарх явно раздражен тем, что в его королевстве что-то произошло без его ведома и соизволения.

– Это… это… господин мой, он говорил, что удрал из Узунтоймалсы. А я не поверил и наказал за брехню.

– Удрал из Узунтоймалсы? Хэх-х… – Говенная Морда переворачивает мертвеца своим костылем на спину. Склоняется над ним и долго-долго всматривается в серое высохшее лицо. Его молчание становится зловещим… Наконец Говенная Морда отверзает уста. – А ведь он не набрехал тебе, Мухоядец. Я его знал, этого бедолагу. Еще в ту пору, когда он был важный и сытый… на козле не подъедешь. Это ведь он построил этот город. От самого высокого дворца до самой глубокой темницы. Неужели он тебе ничего не говорил об этом?

Лгать Ульретеогтарху в глаза – последнее дело. Мигом усмотрит твою ложь и накажет – пожалеешь, что на свет народился. Хотя я уж давненько об этом жалею…

– Говорил, господин мой… да я не поверил.

– И зря. Впрочем… изношенный был материалец, негодящий. Одно слово – не жилец. Не запори ты его нынче – королевские ищейки затравили бы днем позже.

С облегченьицем вас, господин Мухоядец!

– И все же, – Говенная Морда поднимает корявый палец, – следовало мне сказать. Впредь не поступай так своевольно. Ты в этих краях не хозяин, а наниматель-временщик. Ты помрешь, я останусь. Так что мне все про все знать нужно.

– Да, господин мой.

Ульретеогтарх обстоятельно сморкается и отхаркивается, и уже совсем было собирается сгинуть по своим державным делам.

Но что-то ему во мне не нравится. Что-то его беспокоит, и что-то в моем подобострастном облике режет ему глаз.

– Мухоядушка, – сипит он самым ласковым голосом, на какой только способен. – Сынок… А кто это в тебе поселился без спросу?!

«Неужто еще один колдун на мою голову?»

«А ты не знал? Попробуй-ка удержи в своей власти весь этот гадюшник, протяженностью, пожалуй, что и побольше той части города, в которой живут-поживают и знать о нас не желают добрые горожане! Тут одним костыликом не обойдешься. Господин же наш Ульретеогтарх Говенная Морда правит всем Охифурхом взыскательно и справедливо никак не менее десяти годков. А как он обошелся со своим предшественником, лучше про то и не вспоминать».

«Ну, коли уж он колдун, то и мне таиться не с руки».

«Попробовал бы ты… таились тут некоторые, так их от городской стены отскребать пришлось…»

– Ты угадал, колдун. Здесь нет Мухоядца. Был, да весь вышел. Осталась пустая оболочка, которую я по острой нужде набросил на свои плечи.

– Угу… а пришел ты, надо полагать, в этой одежонке? – Ульретеогтарх толкает костылем труп Стрелоглазца.

– Так и было.

– Уж не удумал ли ты примерить на себя и мою дряблую плоть?

– В этом нет надобности. Пока что меня вполне устраивает новый облик.

– Доносились слухи… – бормочет Ульретеогтарх. – Как только Свирепец пропал, что-то у дворцовых жрецов-мудрецов не заладилось с поисками, пошло драным кверху. А может, кто-то мешал этим поискам… Стало быть, это тебя Страхостарец поднял из мрака, чтобы вернуть Итигальтугеанера?

– Нет, не так. Не вернуть, а найти.

– Не вижу разницы. Это важно?

– Это исключительно важно.

– Ну, твоя забота… Помолчи-ка, дай мне время подумать, понять, как ты устроен и как действуешь.

– Позволь мне уйти, и думай сколько влезет.

– Разве я могу задержать тебя? Одно вижу сразу: не так уж ты оказался могуч, что до сей поры не преуспел в своих поисках.

– Таковы правила игры, не я их устанавливал.

– И у тебя не было желания поломать прежние правила и ввести собственные?

– Никогда.

– Значит, вести о твоем могуществе не просто преувеличены, а преувеличены изрядно. Лишь тот может считаться подлинно великим и сильным, кто способен сам себе устанавливать правила игры.

– Это привилегия игроков. А я не игрок.

– Если ты не игрок, кто же ты? Игрушка?

Я не отвечаю. Нет у меня времени вступать с этим дерьмовым королем в диспут о силе и власти. Срок, отпущенный мне Велением, уже на исходе. Вот что действительно важно сейчас.

– Значит, волей случая ты оказался не в том теле, в каком хотел бы, и оно выкинуло тебя… гм… за пределы игровой доски?

– Ты снова прав, колдун. И я намерен вернуться на доску, чтобы закончить партию.

– Что ж, не стану мешать. А то, не ровен час, лишусь собственных болячек и ломоты в костях… Коль скоро ты занял место злополучного Мухоядца, то наверняка знаешь дорогу ко дворцу.

– Это так.

– Но Мухоядец хворал дурными хворями, был одышлив и хромоват. Ты потратишь много времени и сил, погоняя этого скакуна.

– У тебя есть что мне предложить?

– Найдется, сынок… не знаю твоего имени, да и не горю желанием узнать… у старого доброго Ульретеогтарха всегда есть гостинчик про запас.

Он сует два пальца в черную щель своего рта и внезапно издает негромкий, но отчетливо слышный в самых закоулках Охифурха свист.

– Подождем, – бормочет колдун, с кряхтением опускаясь на землю рядом с мертвецом. – Да… были времена. Ведь я этого покойничка еще младенцем помню. На руках не тетешкал, врать не стану, а приглядывал, успехами его восхищался. Он сызмальства надежды подавал, когда еще пирожки из песка лепил. Начнет, бывало, пирожок, а закончит целой крепостью, с башенками и рвами, аппарелями и апрошами, казармами, плацами… А потом подрос да, видно, не тот пирожок взялся лепить. Охо-хо…

Трудно представить, чтобы этот помойный урод был близок к блестящему придворному градостроителю. Если только не предположить, что уродом он был не всегда, и не всегда обитал среди выгребных ям.

Из-за ближайшей к нам горы нечистот появляется закутанная во все белое фигура. Среди нагромождений векового дерьма всех дерьмовых цветов и оттенков она кажется существом, спустившимся с небес, явившимся из другого мира. Чем-то инородным, вроде меня самого. Фигура движется очень медленно, короткими неверными шажками, словно бы обдумывая всякий раз, куда опустить ступню, дабы не осквернить ослепительной белизны одежды.

– Ты, пришелец из тьмы времен, игрушка богов… А это моя игрушка. Я дарю ее тебе. О таком теле ты мог бы мечтать.

Пожалуй, Ульретеогтарх прав. Перед нами стоит юноша, почти подросток, самого совершенного сложения, какое только можно вообразить для этих существ, именующих себя «людьми». Даже принцесса Аталнурмайя с ее девичьими прелестями в сравнении с ним показалась бы более мужественной. Светлые вьющиеся волосы, ниспадающие на плечи, кажутся золотыми. Гладкая кожа не знала ни оспы, ни тифа, ни какой другой болезни. Тонкий и прямой нос, нежные розовые губы, чистые голубые глаза… в которых нет ни тени сознания.

– Ты когда-нибудь видел такое прекрасное растение, пришелец? Я зову его Арноарупт – почему-то мне нравится так его называть. Много лет я холил его для себя, не позволяя никакой грязи пристать к этой персиковой коже. Сам не касался и другим заказал. А ведь были охотники… где они теперь? Охо-хо… И не слышал ни единого слова признательности. Он не умеет говорить. Или не хочет. Со всеми своими чарами и заклинаниями я никогда не знал, что творится в этом прелестном черепе. Быть может, он дурачил меня все эти годы. Когда ты заберешь Арноарупта себе, открой мне эту тайну.

Ну-ну, умник.

Дело вот в чем: Говенная Морда все обдумал, прикинул и, похоже, решил меня заиграть.

У него возникла иллюзия понимания моей природы, вот он и решил подсунуть мне самую благоустроенную ловушку из тех, что существует в природе. Тело телом, но он вполне обоснованно полагает, что главное место моего обитания – все же мозг. Он надеется, что я, польстившись на новую красивую одежку, надолго заплутаю в пустынном сознании смазливого идиота и забуду, зачем пришел в этот мир. А он тем временем пустит в ход какую-нибудь магию… обратит, там, в камень или, на манер принцессы Аталнурмайи, в дерево… и присоединит меня к своей коллекции диковин, чтобы на досуге спокойно решить, как использовать мои способности в личных целях. В том, что у него есть личные цели, я отчего-то нисколько не сомневаюсь.

«Королем он хочет стать, вот кем!» – бросает реплику из самого темного угла Мухоядец.

Ну-ну, король.

Измещение.

Лишенное души тело Мухоядца грязным мешком валится к моим ногам. Едва успеваю отпрыгнуть, чтобы не испачкать свой наряд. Ульретеогтарх следит за мной, как облезлый помойный кот следил бы за белой домашней крысой, которую хозяин отпустил погулять на чересчур длинном поводке.

– Спасибо, колдун.

Эти простые слова даются мне с громадным усилием. Мое новое тело от рождения не утруждало свой голосовой аппарат. Да и лицевые мышцы совсем не в ладах с артикуляцией.

Я испытываю удивительное, неизведанное прежде чувство. Я в этом теле – один. Нет никого, кто бы прятался по глухим закоулкам сознания и норовил наброситься из-за угла. Никого, кто бы ныл и сетовал на злую судьбинушку. Только я и моя память, которую я принес с собой в тюках и узлах. И теперь имею дразнящую возможность не спеша, со вкусом разместить в пустующих покоях огромного светлого дворца.

– Кажется, ты разочарован?

– Не то слово, пришелец, – Говенная Морда разочарованно кряхтит. – Я-то надеялся… – он отпускает длинное и малопонятное ругательство. – Ладно, проехали. Так ты ответишь на мой вопрос?

– Какой? А, насчет мозгов этого парня? Поверь мне, они такие же чистые, как и его кожа. И не обессудь, я, кажется, забрал у тебя любимую игрушку.

– Это верно. Может быть, ты сумеешь как-нибудь вознаградить меня… когда все закончится?

– Может быть.

– Между прочим, тебе вовсе не обязательно тащиться пешком через весь город. Обычно я не выпускаю Арноарупта за пределы Охифурха. И не потому, что он не способен к самостоятельному передвижению. Даже если бы и был способен – над ним надругался бы первый же ночной дозор, а первый же дневной купец продал бы его в рабство…

– Но ведь ситуация изменилась, не так ли?

– И все же, сердце мне вещует, что ты дорожишь каждой минутой.

– Какой гостинец у тебя припасен на сей раз?

– Я могу доставить тебя во дворец прямо сейчас и прямо отсюда.

– Ты владеешь магией «междусферного пронизывания»?

– И весьма неплохо. Но есть одна загвоздка…

– Какая же?

– Я не знаю, в каком месте дворца мы окажемся.

– Мы?!

– Оказывается, ты не так сведущ, как желаешь выглядеть… «Междусферное пронизывание» имеет своей не самой приятной особенностью то, что маг, исполняющий заклинание, перемещается вместе с объектом, на который оно направлено. Если бы я мог с необходимой точностью представить себе конечную точку перемещения, то перенес бы тебя туда, куда ты пожелал бы. Но я, видишь ли, нечастый гость во дворце нашего короля…

Я молчу, откровенно разглядывая эту мерзкую образину. И он, кажется, понимает, что у меня на уме.

– Ты, верно, прикидываешь, не сократить ли число звеньев в цепи, пришелец? – хихикает Говенная Морда. – Мол, займу-ка я у старика Ульретеогтарха его дряхлое тело, вместе со всеми его наивными заклинаниями… а во дворце я уж побывал, и поэтому сразу попаду куда нужно. Ведь так? Хе-хе… Но тебе же не хочется расставаться с моим подарочком, с Арноаруптом? Где ты еще найдешь такую оправу для бриллианта своей души?

Он прав, этот страхоидол. Он кругом прав. Как только все закончится, как только рассеются оковы Веления – я смогу повернуться и уйти куда глаза глядят. Я уже мечтаю об этом. И мне хочется шагать по дорогам открывающегося мне мира вот этими самыми красивыми юношескими ногами…

Стало быть, ловушка захлопнулась?

– Приступай, колдун.

С черных губ Ульретеогтарха срывается довольный смешок. Похоже, он меня провел еще в чем-то, о чем я пока не догадываюсь.

Но отступать уже поздно.

Ульретеогтарх поднимает свой костыль и очерчивает в воздухе широкую окружность. Она тут же обращается в кипящий призрачным холодным пламенем портал. Кажется, что маг просто мычит под нос какую-то невнятицу, но на самом деле он с запредельной скоростью произносит слова неимоверно длинного заклинания. Потому что если бы он просто наговаривал его, как обычно и делается, то окончил бы формулу «междусферного пронизывания» к концу завтрашнего дня…

В середине портала пламя расступается диафрагмой, открывая черную бездну. Туда со свистом устремляется воздух, какие-то лохмотья и куски с ближайшей кучи отбросов. Прежде чем я успеваю спросить, что же мне полагается делать, Ульретеогтарх с нестарческой силой вталкивает меня в портал и прыгает следом.

Тьма кромешная. И жуткий холод.

Под ногами – пустота.

Очень напоминает Измещение. Но, надеюсь, это не Измещение.

Потому что мне жаль будет покинуть это тело…

Непроницаемая тьма сменяется обычной бытовой мглой, наполненной рассеянным светом из плохо зашторенных окон, из щелей между дверьми и полом, словом – отовсюду. Вместо холода – влажная духота чрезмерно и не по сезону протопленного помещения. Под задом обнаруживается толстенная перина, едва задернутая стеганым пуховым одеялом. Повсюду раскиданы подушки всех мыслимых размеров и форм.

– Где это мы? – спрашиваю я шепотом.

– Понятия не имею, – отзывается Ульретеогтарх. Он сидит в изголовье громадной кровати с балдахином, подобрав под себя ноги в грязных шароварах, и с любопытством озирается. По нему не скажешь, что он взволнован. – Но это королевский дворец, можешь мне поверить.

– Я должен тебя покинуть…

– Разумеется, сынок. Ступай и не беспокойся обо мне. Когда понадобится, я найду выход, – его уродливая физиономия складывается в подобие улыбки. – А ты, как мне кажется, в моих услугах больше не нуждаешься…

Я слезаю с грандиозного лежбища и распахиваю дверь в полтора человечьих роста. Замок устроен так, что снаружи может быть открыт только ключом. Похоже, он и был заперт на ключ. Что же это за помещение?

Коридор пуст, и в этой части дворца я определенно уже бывал, хотя не сразу уж и припомню, в чьем обличье. Знакомый гобелен на стене – король наш Свирепец как умеет побуждает к покорности бунтовщиков Руйталирии… Допустим, здесь бывал Агнирсатьюкхерг Змееглавец, бывал Когбосхектар Без Прозвища, а Лиалкенкиг Плешивец тут дневал и ночевал. И память всей этой троицы ведет меня кратчайшей дорогой в знакомую уже галерею, до которой отсюда рукой подать.

Тело Лиалкенкига в галерее, против ожиданий, не валялось, и не сказать, чтобы я сильно по этому поводу огорчался. Никто на сей раз не помешает мне достичь двери синклита и трижды грянуть бронзовым молотком в бронзовый гонг. Видит Создатель, я голыми руками убью всякого, кто встанет на моем пути.

– Войди, смертный! – доносится из-за двери низкий перекатистый глас.

Смертный… тоже мне, нашли смертного!

Так, о чем же я хотел их спросить? Кажется, о магильоне.

Но ведь у меня его нет.

Незадачка.

Магильон остался на груди у Лиалкенкига, а где сейчас обретается труп боевого колдуна, можно только гадать. Возможно, в научной трупорезке у дворцовых лекарей. Или на леднике в хозяйственном контуре Узунтоймалсы, ждет бальзамирования и погребения с воинскими почестями. Или погружен на телегу, как падаль, и свезен на нищебродский погост. Все зависит от того, как отнеслись к его смерти жрецы-мудрецы и как распорядились с ним обойтись – как с героем, павшим на посту, или как с предателем, умыслившим заговор против короля.

Вот я уже и удручен его отсутствием в галерее…

Между тем я – в зале синклита, стою в окружении роскошных глубоких кресел, из которых на меня внимательно и недобро взирают самые могущественные маги королевства, и чувствую себя голым и беззащитным. Это я-то, явившийся в этот нескладный мирок из бездны времен!..

– Назови себя, отрок.

– А… Арноарупт с Охифурха.

– Как ты смел, грязный ублюдок…

– Подождите, мастер Стиганбахебр!

Этот голос я узнаю среди тысячи. Еще бы: он диктовал мне Веление на Алтарном поле.

– Подождите, – повторяет Свиафсартон Страхостарец. – Не говорите ни слова, просто задайте труд своему зрению и проникните в истинную суть этого юного наглеца.

Колдуны привстают в своих креслах, темные, нахохленные, как стервятники на свежих могилах. Их взгляды пронизывают меня тысячью отравленных стрел.

– Так это и есть Элмизгирдуан Угольно-Черный? – нарушает затянувшееся молчание один из жрецов.

– Что же в нем черного? – недоверчиво усмехается другой. – Рядится в какие-то белые тряпки, смазлив, будто мужеложец…

– Я не чувствую в нем той древней силы, о какой свидетельствуют скрижали, – бурчит третий.

– Только поэтому вы так непочтительны к своему гостю? – иронизирует четвертый.

Это сборище облезлых стервятников глумится надо мной, полагая, что их совокупная магия сильнее меня. Или же у них есть какой-то секрет, который дает им право думать, будто они в любой момент способны обуздать мой внезапно высвобожденный гнев. Или же они совершенно уверены, что я не стану истреблять их одного за другим простым движением пальца, поскольку все еще нахожусь во власти Веления. А когда – и если! – Веление будет исполнено и потеряет для меня свое значение, мне станет не до этого живого паноптикума. Как ни кинь, все выходит, что они ощущают себя в полной безопасности, эти общипанные мудрецы. Может, так оно и есть. Но отчего-то мне вдруг припоминается скабрезная шутка, услышанная в одном из прежних миров: как назвать мудреца, который ведет себя как дурак? Мудак…

Хорошо, а как тогда назвать меня? Я тоже имею все основания полагать себя обремененным мудростью тысячелетий, но сейчас, стоя посреди синклита и не ведая даже, с чего начать, сознаю себя полным дураком.

Поневоле начинаешь думать и складывать кусочки мозаики в узор.

Давно, кстати, пора было этим заняться. Но Веление гнало и гнало меня вперед, от тела к телу, не давая остановиться и пораскинуть мозгами. А редкие паузы, что выдавались в этой нелепой гонке, были заполнены принцессой Аталнурмайей Небесницей… а значит, мозги либо заняты были другим, либо не работали вовсе.

Паршивое положение.

– Утихомирьтесь, господа, – возглашает Свиафсартон, легко и без натуги перекрывая своим голосом все остальные. – Коль скоро Элмизгирдуан явился в синклит, следовательно, ему есть что сказать или есть о чем нас спросить. Рассвет близок. Не так ли, демон?

– Я не демон, – повторяю в очередной уже раз, просто чтобы не молчать.

– Он не демон! – фыркает кто-то из жрецов. – Даже не демон! Кого же ты поднял из мрака, Страхостарец? Клоуна?!

– Достаточно, мастер Биаплегдикон, – осаживает его Свиафсартон. – Мне известно ваше недоверие к мудрости предков. Давайте наберемся терпения и выслушаем нашего гостя.

– И, если повезет, проведем следующую ночь в своих постелях, – ворчит Биаплегдикон.

Голоса величавых старцев умолкают, и в зале синклита повисает вязкая, смоляная тишина. Становится слышно, как у кого-то из жрецов урчит в животе, а за окном кричит утренняя птица, возвещая скорый восход светила.

Я должен, должен что-то говорить.

А это нелегко, когда в голове с бешеной скоростью тасуется куча разноцветных стекляшек, которые нужно успеть разложить в нужном порядке.

Собственно, какие открытия у меня за душой?

Король Итигальтугеанер Свирепец не умер, не сбежал, а был похищен из собственной спальни. Тоже мне, открытие… не в воздухе же он растворился, в самом деле.

Никаких следов похитителя не было обнаружено. Должно быть, не очень-то и усердствовали – если дознанием руководили те же персоны, что и дали приказ на похищение. А на то очень походит.

Окна и двери спальни были заперты изнутри. Где-то, в каком-то из миров, я уже сталкивался с «тайной запертой комнаты». Очень там любили придумывать такие мозголомки и даже с выгодой продавали, записав их на бумаге и расцветив изящной словесностью…

Отсюда следуют два вывода.

Вывод первый: король был извлечен из закрытого помещения при помощи магического заклинания «междусферное пронизывание». Хотя бы потому, что никаким иным способом его оттуда было не извлечь, разве что растворить в кислоте и выплеснуть в окно… Возможность похищения короля через подземный ход я принужден отмести сразу, поскольку единственный человек, который в теории мог проложить такой ход к королевской спальне, а затем воспользоваться им либо провести по нему сообщников, все это время находился в одиночной камере Узунтоймалсы и не был способен к активным действиям по причине умственного прослабления.

Вывод второй: к похищению причастны иерархи жреческого сословия, поскольку упомянутой магией в совершенстве владеют только они, чего нельзя сказать ни о лицах, применяющих простые заклинания в быту, ни даже о боевых колдунах уровня Лиалкенкига Плешивца. Кто-то из непосредственных участников заговора сейчас сидит передо мной и корчит из себя оскорбленную добродетель, которую отвлекли от важных государственных дел представлением дешевого фигляра.

Однако даже применение «междусферного пронизывания» не могло застать короля врасплох, поскольку сам момент открытия портала сопровождается световыми и температурными эффектами, равно как и перепадами давления. Кроме того, в спальне должно было объявиться по меньшей мере одно постороннее лицо. Итигальтугеанер же Свирепец – старый и опытный воин, сон его должен быть чуток, и реакция на вторжение – последовать незамедлительно. Вряд ли король мог оказать действенное сопротивление искушенному магу – неискушенного он тут же, на месте, распустил бы на ленточки. Но подать сигнал тревоги мог вполне. Поэтому в ночной караул у дверей спальни стали те, кто и сам был в той или иной степени причастен к заговору.