Текст книги "Шестой моряк"

– Теперь и я плохо понимаю твои слова, – сказал Бьярки. – Думаю, однако, что этой ночью со двора моего хозяина они вряд ли тронутся. Поутру они вынуждены будут снова пить брагу, чтобы поправить свои головы после того пойла, что он им подольет. Это значит, что многие снова уснут и проспят до полудня. А уж после, когда Вальдимар-конунг сообразит, что исландская брага – далеко не ирландский эль, и нужно либо пить и пить дальше, либо не пить вовсе, еще какое-то время им понадобится, чтобы пересечь долину. Если они решат обнажить мечи и станут задирать бондов, кто-то предпочтет не связываться, а кто-то снимет со стены топор. Например, тот же Оттель Долдон.

– Не показался он мне чересчур воинственным, – сказала Хейд.

– Это потому что пьяное молоко – не та причина, из-за которой следует грызть собственный щит, – сказал Бьярки. – Если же Вальдимар-конунг обидит Оттеля неверным словом или разозлит своей заносчивостью, то ему придется на своей шкуре узнать, что такое берсерк. Убить они его, конечно же, убьют, но треть своего отряда оставят на берегах Овечьей реки. А если об этом проведает Откель Разумник, то, пожалуй, и всю половину.

– Разве Откель тоже берсерк? – усомнилась Хейд Босоногая.

– Когда теряешь близкого друга, – сказал Бьярки, – становишься злее всякого берсерка. А эти двое почти как братья.

– Я не хочу, чтобы кто-то погиб из-за меня, – сказала Хейд. – Даже такие дуралеи.

– Без них долина станет намного скучнее, это уж точно, – сказал Бьярки. – Но не в твоей власти остановить ход событий. Лучше всего будет, если ты соберешь пожитки и с рассветом сядешь в лодку, которая отнесет тебя в Норвегию. Там и народу побольше, значит – тебе удастся затеряться. К тому же, сдается мне, там люди Вальдимара-конунга уже побывали, а возвращаться в места, где они однажды искали свою кровницу, сил им после Медвежьей долины не достанет.

– Почему ты не спрашиваешь, за что эти люди преследуют меня? – спросила Хейд Босоногая.

– Потому, что вижу в твоих глазах: не могла ты никого ни убить, ни ограбить, – сказал Бьярки.

– А если я скажу, что ведун сам отдал мне свои свитки, ты поверишь? – спросила Хейд.

– Я поверю всякому твоему слову, – сказал Бьярки. – Потому что я не тот человек, лгать которому есть смысл.

– Хорошо, Медвежонок, – сказала Хейд. – Ты говоришь – остановить резню не в моей власти. Возможно. Да только я желала бы попытаться.

– Жаль, что я ничего не разумею в волшбе, – сказал Бьярки. – А то бы помог.

– Да и ты можешь на что-то сгодиться, – сказала Хейд. – Перед тем как приступить к такому важному ритуалу, какой я замыслила, мне понадобится мужчина.

– Для чего? – спросил Бьярки. – Чтобы принести его в жертву твоим асам?

– Что-то вроде того, – сказала Хейд. – Мне потребуется часть его мужской силы.

– И где же, по-твоему, я найду тебе среди ночи мужчину? – удивился Бьярки.

– Да ты еще глупее, чем эти дурни Откель и Оттель, – сказала Хейд. – Или штаны ты носишь по недоразумению?

– О себе я подумал в самую последнюю очередь, – признался Бьярки.

Хейд взяла его за руку и повела в хижину. Там она разделась и стала ждать, что Бьярки последует ее примеру. Но тот стоял как вкопанный, потому что телом колдунья была еще прекраснее, чем лицом.

– Ты хоть знаешь, как это делается? – спросила Хейд, утомившись ждать.

– Конечно, знаю, – ответил Бьярки, но по его лицу видно было, что до сей поры не доводилось ему делить ложе с женщиной.

– Ты и в самом деле медвежонок, – сказала Хейд и раздела его со всей нежностью, на которую только может быть способна колдунья.

После этого дело у них сладилось так ловко, что Бьярки и глазом не успел моргнуть, как из ветреного переростка стал мужчиной.

– Наверное, теперь мне пора уходить, – сказал он в сильном смущении, когда Хейд выпустила его из своих объятий.

– Нет, подожди, – сказала колдунья. – Мне кажется, что ты не всю свою силу мне отдал.

С этими словами она прижала его к себе с таким пылом, что у бедняги дух перехватило. Он даже подумал, что Хейд рассердилась и решила задавить его до смерти. Чтобы хоть как-то умилостивить ведьму, он принялся поддавать жару и раздувать меха с такой невиданной силой, что теперь уже пришел черед Хейд беспокоиться о своих косточках. На самом-то деле Хейд и в мыслях не держала чинить парню какой-то вред. Просто за все время, что она прожила на Утином утесе, не было у нее ни одного мужчины. Хотя женщина она была видная и пригожая, но многие побаивались ее дурной славы. А иные, кто не боялся ни аса, ни тролля, и пробовал подступиться к ней с обычной в этих краях грубостью, получали такой отпор, что долго о том вспоминали. Бьярки же сразу пришелся колдунье по сердцу: он был недурен собой, не сыпал грубостями и не норовил с порога залезть женщине под юбку. К тому же его наивность не показалась Хейд глупостью, а происходила скорее от юности и неискушенности. Потому-то она и не преминула пустить в ход свои чары, чтобы по случаю вспомнить, как это бывает между мужчиной и женщиной в постели.

– Что ты думаешь обо мне? – спросила Хейд Босоногая, на которой в тот час не было не то что обуви, а и ниточки единой.

– Думаю, что нет в этих местах женщины краше тебя, – сказал Бьярки, потому что голова у него шла кругом.

– Этого мало, – сказала колдунья.

9

Хейд Босоногая оставила Бьярки лежать под одеялом, а сама встала и, не одеваясь, развела огонь в очаге так сильно, что пламя едва не лизало стреху. Потом она вытащила из дальнего угла девять плоских камней, каждый размером с два кулака и чернее, чем уголь, разложила их перед очагом в виде круга, а сама стала в середину.

– Что ты собираешься делать? – спросил Бьярки, дрожа как осиновый лист.

Но Хейд не ответила. Она стала негромко бить в ладоши, извиваться всем телом и распевать висы на незнакомом парню языке. Глаза ее были закрыты, а тело мерцало от пота, и отблески пламени играли на нем, как будто пытались одеть женщину в огненный наряд. Бьярки сообразил, что против воли стал свидетелем какого-то зловещего колдовского обряда. В сердце его поселился страх, который оказался даже сильнее телесной радости, что возникает у мужчины при виде танцующей нагой женщины. Несмотря на то, что царила ночь, всего более Бьярки пожелал бы оказаться посреди Медвежьей долины, нежели в этом уютном, жарко натопленном, но все же пропитанном темными силами доме. Он готов был пуститься наутек, позабыв собственные штаны, да только ноги отказывались ему повиноваться. Так и сидел он в колдуньиной постели, сжавшись в комок, будто затравленный заяц, и не чаял, что когда-нибудь этот страх кончится.

Вскоре ему начало мерещиться, что Хейд не одна поет свои заклинания, а ей вторит мужской голос, тихий и загробный. Потом он увидел: вокруг тела колдуньи вьется струйка плотного синего дыма, трепещет в потоках горячего воздуха, что исходил от очага, но дивным образом не рассеивается, а наоборот, становится все гуще и плотнее. И вот уже не дым это, а призрак, не похожий ни на что прежде виденное – ни на мужчину, ни на женщину, ни на долинного зверя, а скорее на тролля, как его иной раз описывают в сказках, да и то потому лишь, что сам Бьярки отродясь не видывал живого тролля и никак иначе не мог этот призрак назвать. И вот уже и на призрак это непохоже, потому что перекрывает собою свет очага, могучими плечами заслоняет от Бьярки танцующую Хейд, волосатыми лапами так и норовит ухватить ее где не след, а головой или тем, что у него взамен головы, нет-нет да и заденет соломенную стреху.

Внезапно Хейд прекратила петь и выпрыгнула из каменного круга. Тролль попытался за ней последовать, но будто наткнулся на раскаленную стену, зашипел и отпрянул.

– Опять эти проклятые камни, – сказал тролль, и голос его был как скворчание пара в жерле гейзера.

А Хейд ему ответила:

– Не держи зла, ни при чем тут я. Ведь не я тебя в них заточила.

Несмотря на сковавший его страх, Бьярки с удивлением обнаружил, что понимает каждое слово, хотя беседовали эти двое отнюдь не на языке Страны Льдов.

– И все же приятно вновь ощутить себя цельным, – сказал тролль, – а не разделенным на девять неравных частей.

– О Рианнон, повелительница луны! – вдруг воскликнула Хейд и рванула свои пышные медные волосы. – О Бригит, хозяйка огня и очага! О Кранн Бетад, древо вседержащее! Что я наделала!

– Это уж точно, – сказал тролль и скорчил на своей уродливой физиономии мерзкое подобие ухмылки. – Девятый камень нужно было оставить себе, женщина.

– Пятый, – сказала Хейд с печалью в голосе. – Ведь в пятом камне хранилось твое сердце.

– Ну, это как посчитать, – ответил тролль.

– Что же мне теперь делать? – зарыдала Хейд, заламывая руки.

– Это ты меня спрашиваешь?! – удивился тролль. – Кто из нас двоих чародей, женщина?

– Я чародейка, – сказала Хейд. – Но я самая глупая, никчемная и бесталанная чародейка, каких только носила земля.

– Похоже, я надолго застрял в этом тухлом местечке, – сказал тролль, умащиваясь на полу поудобнее. – Не знаю, утешит ли это тебя, но я все же готов исполнить твое Веление. Если бы ты так не убивалась, то могла бы заметить, что я по-прежнему во власти камней.

– Но ведь для того, чтобы ты мог исполнить Веление, мне придется убрать один из камней и выпустить тебя на волю, – сказала Хейд.

– Это уж как водится, – сказал тролль.

– А если ты меня обманешь? – спросила Хейд. – Почему я должна верить твоим словам?

– А ты и не должна, – сказал тролль. – Мои слова – последнее во всех мирах, чему стоит доверять. Но сдается мне, что нет у тебя, женщина, иного выбора.

– Что будет, если я заберу отмыкающий камень себе? – спросила Хейд.

– Нашла кого спрашивать! – засмеялся тролль. – Я последний во всех мирах, кто готов советовать тебе, как мною управлять!

– Вот и ответ, – сказала Хейд. – Если я заберу отмыкающий камень, в котором хранилось твое сердце, то ты не сможешь причинить мне вреда.

– Возможно, – сказал тролль. – Но не забудь, женщина, что я уже заполучил свое сердце. Все эти камни пусты, и все они – только камни.

– Но ведь я не должна верить тому дерьму, которое ты мне рассказываешь! – воскликнула Хейд.

– Это забавно, – сказал тролль. – Я мог бы играть с тобой в угадайку дни и ночи напролет. Но что-то мне подсказывает, что нет у тебя столько времени, сколько есть у меня.

– Ты прав, – сказала Хейд. – Видно, такова моя доля – всю жизнь играть в угадайку со смертью.

И она протянула руку, чтобы убрать один из камней.

– Не хочу тебя огорчать, женщина, – сказал тролль, который уже не казался таким огромным и страховидным, – но ты забыла произнести Веление.

– Ах да, – сказала Хейд.

– Видно, ты и вправду колдунья-неудачница, – проговорил тролль.

– В этом-то вся беда, – согласилась Хейд. – Ну так слушай…

– Подожди, проклятая дура, – прервал ее тролль. – Перед тем как произнести Веление, ты должна…

– Да, конечно, – сказала Хейд. – Прости. Во-первых, я не ожидала, что мне удастся вообще тебя призвать. А во-вторых, я не думала, что ты окажешься таким уродом.

– Ну, не знаю, – сказал тролль с обидой. – Те, кто вызывал меня прежде, так не считали. На мой взгляд, они были куда уродливее. Я среди них слыл красавчиком. Веришь ли, меня даже пытались соблазнить. Рассказать тебе о них?

– Как-нибудь в другой раз, – сказала Хейд. – Ты готов повиноваться?

– Ну, хоть что-то ты делаешь правильно, – проворчал тролль. – Да, я готов.

– Так вот, – начала было Хейд.

Но тролль снова прервал ее:

– Клянусь Создателем, я дождусь, когда ты отомкнешь круг, а потом просто выйду и убью тебя. Так оно будет проще для всех. Читай по губам, женщина, что нужно говорить: вни-май-же…

– Внимай же, – повторила за ним Хейд и замолчала.

– Так я уже внимаю, – подбодрил ее тролль.

– Ты такой страшный, – сказала Хейд. – Просто губы леденеют.

– Ты, знаешь ли, тоже не гений чистой красоты! – обиделся тролль.

– Вот уже пять зим, – начала Хейд, – меня преследуют вооруженные люди Вальдимара-конунга, сына Вествальда. Они хотят отнять у меня мои книги и свитки, а меня саму заживо сжечь. Вальдимар-конунг думает, будто я убила верховного друида Мгахобунабоха. Но это не так. Я была тайной ученицей Мгахобунабоха, принятой в младшие послушницы Кьяркалл Бойреаннах – Женского Круга. Он сам передал мне все книги, когда понял, что не переживет грядущей ночи. Да, я стала невольной причиной его смерти, но это была смерть, которую он сам себе избрал. Поэтому нет на мне той вины, за которую меня желает покарать Вальдимар-конунг.

– А эти камни тебе тоже твой друид передал? – поинтересовался тролль.

– И камни, и вызывающее заклинание, – подтвердила Хейд.

– Ты хочешь, чтобы я оправдал тебя перед Вальдимаром-конунгом? – спросил тролль.

– Нет, – сказала Хейд. – Думаю, что Вальдимар-конунг не тот человек, который откажет себе в удовольствии убить какую-то беглую колдунью. Ведьмой больше, ведьмой меньше – для него значения не имеет. Ему нужны книги. Сам он читать их не станет, а отвезет тому человеку, которого признает за своего верховного друида. А меня он убьет просто для развлечения.

– Странно вы здесь развлекаетесь, – сказал тролль. – Прости, что снова прервал тебя. Так чего же ты от меня хочешь, женщина?

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое, – ответила Хейд. – Только и всего.

– Это и есть твое Веление? – удивился тролль.

– Да, – сказала Хейд.

– Ничего глупее в жизни не слышал, – признался тролль. – А ведь я прожил дольше, чем самая древняя скала в этой долине глупцов и глупиц. Нет, правильнее сказать: тупиц и тупцов. Подожди, я кое-что хочу тебе объяснить.

– Ты готов исполнить Веление? – прервала его Хейд.

– Как пожелаешь, моя госпожа, – ответил тролль и сплюнул. – Ненавижу эти слова, но они – часть древнего Уговора… Позволь только довести до твоего сведения, что ты совершила громадную ошибку.

– Я знаю, – сказала Хейд.

– Нет, ты не знаешь, – возразил тролль. – Ошибка не в том, что ты забыла сохранить камень с моим сердцем у себя и получить надо мной, со всем моим могуществом, безраздельную власть. Ошибка не в том, что ты выразила Веление в самых нелепых словах, какие только существуют в языке вашего племени дураков и дурух. Точнее, олухов и олуш.

– В чем же ошибка?

– А в том, женщина, – сказал тролль, – что тебе вообще не следовало обращаться ко мне. Ты пытаешься затушить костер с помощью потопа. Это твое дело и твое право, но обычно потоп смывает и костер, и дом с очагом, и всю деревню, и весь народ. Чтобы ты знала: костер хорошо тушить иным способом. Нужна пара-тройка самцов и какое-нибудь пойло, что долго внутри не загащивается. К примеру, местная брага подошла бы как нельзя лучше.

– Я не знаю способа, как потушить тот костер, что подбирается к моему дому, – сказала Хейд. – Я всего лишь слабая женщина и дрянная колдунья.

– Все, что тебе нужно для избавления от бед, находится в твоей убогой халупе, – сказал тролль. – И это не заключено в скудоумных книгах и свитках. Но хватит о старых ошибках. Самое время тебе совершить новую. Ты должна выпустить меня на свободу, чтобы я поскорее мог исполнить это дурацкое Веление. Убирай один из камней, и дело с концом.

– Если я уберу не тот камень, ты меня убьешь? – спросила Хейд.

– Может статься, – ухмыльнулся тролль.

– А есть ли возможность тебе исполнить Веление, не покидая круга? – спросила Хейд.

– Нет, – ответил тролль. – И это тот редкий случай, когда ни к чему мне кривить душой.

– Но тогда получается, что ты не сможешь убить меня, поскольку Веление тебе не позволит, – сказала Хейд.

– Твоя глупость убьет тебя раньше, – сказал тролль.

– Let it be, – промолвила Хейд на одном из языков, которые знала, и, долго не раздумывая, подняла камень, что первым попал под руку.

– Хорошие слова, – сказал тролль, выходя за пределы разорванного круга. – Когда-нибудь они станут названием великой песни.

– Я угадала? – спросила Хейд с надеждой. – Я взяла камень, где хранилось твое сердце?

– Ты не угадала, – сказал тролль, подходя ближе к очагу и подставляя мохнатые бока жаркому пламени. – У тебя в руках камень, где хранилась моя задница. Уж поверь, сердце я бы доверил тебе с большей охотой.

– Значит, ты убьешь меня? – спросила Хейд.

– Конечно, я могу убить тебя, женщина, – сказал тролль, смеясь. – Хотя бы потому что в самом твоем Велении содержится мольба о смерти. Ведь только смерть приносит истинный покой. Я это знаю, потому что сам умирал без числа раз и лишь в смерти обретал долгожданное отдохновение от непреходящей глупости бытия. Но я тебя не убью.

– Почему же? – удивилась Хейд.

– Мне скучно, – ответил тролль. – И я намерен всласть позабавиться. Скоро в этом мире всем будет не до тебя.

С этими словами он прыгнул в очаг и растаял в языках пламени.

10

Хейд же Босоногая постояла какое-то время над опустевшим кругом камней, вздыхая и горестно качая головой. Потом собрала в мешок все камни, кроме отмыкающего, который завернула в расшитое бисером полотенце, явно не предназначенное для вытирания рук, и сложила на полку. Сделав это, она присела перед очагом и разворошила поленья, чтобы пригасить пламя. Когда она обернулась, то увидела, что Бьярки все еще лежит в ее постели под ее одеялом и смотрит на нее во все глаза.

– Что ты тут делаешь, Медвежонок? – закричала она. – Да еще голый?!

– Но ведь ты сама затащила меня сюда, – удивился Бьярки. – И потом, погляди на себя, разве ты одета более моего?

– Прости, – сказала Хейд и накинула на плечи накидку, что отнюдь не сделало ее одетой. – У меня от переживаний совсем отшибло память.

– Кто это был? – спросил Бьярки. – Тот, с кем ты разговаривала на чужом языке, хотя, должен признаться, я понял каждое слово? Какой-то мерзкий тролль, которому ты вверила свою душу?

– Ни к чему тебе это знать, – сказала колдунья. – Спокойнее будешь спать.

– Нескоро ко мне вернется сон после того, что я здесь увидел, – сказал Бьярки.

– А ты поклянешься, что не выдашь меня? – спросила Хейд.

– Всем, чем пожелаешь, – ответил Бьярки.

– Что-то мне не слишком верится в твою искренность, – сказала Хейд. – Уж больно ты легко соглашаешься со всем, что я тебе говорю.

– Ничего в том нет удивительного, – сказал Бьярки. – Ты пришлась мне по нраву с первого взгляда. А после того как мы разделили с тобой одно ложе, я и вовсе приник к тебе душой и сердцем. И не скрою, что хотел бы того же снова и снова.

– Размечтался, мохнатенький, – сказала колдунья. – Ну так слушай. Тот, кого ты видел, не тролль. Я не уверена, что точно знаю, кто он таков и как его имя, но скорее готова предположить, что это один из асов.

– Что заставляет тебя так думать? – спросил Бьярки.

– Например, то, что для него нет ничего невозможного, – ответила Хейд. – Он готов исполнить любое желание человека, которому удалось вызвать его из небытия. Но способ исполнения, как мне поведал мой учитель Мгахобунабох, иной раз способен повергнуть в ужас и смятение самого безрассудного смельчака, а результат покажется настолько обескураживающим, что сам ему не обрадуешься.

– Зачем же ты призвала его? – спросил Бьярки.

– А затем, – сказала Хейд, – что вряд ли в Медвежьей долине кто-либо захочет обнажить топор в защиту моей жизни, когда к нему подступится конный отряд ирландских ратников.

– Я бы с радостью, – сказал Бьярки. – Да только где я возьму топор?

– И где ты возьмешь разумную голову, – сказала Хейд. – Не слишком-то ты похож на человека, готового убивать и умереть. – Тут она снова принялась рвать на себе волосы. – И зачем только я на свет родилась такой дурой? За что мне все эти злоключения, когда я всего только и хочу, что стать ведуньей? За что на меня ополчились небеса и недра? Стоило тащить через два моря эти злосчастные камни, чтобы пустить их в дело и так оплошать!

– Не стоит сокрушаться, – сказал Бьярки. – Видно, ты никогда не глядела на себя в зеркало, коли считаешь, будто асы были к тебе несправедливы. А я бы только и делал, что сидел и глядел на тебя во все глаза. Потому что вряд ли в этом мире есть хоть что-то, способное лучше утешить мой взор.

– Фионн[24]24
  Фионн (Финн) – мифический мудрец-провидец в ирландском эпосе.


[Закрыть] знает, что за глупости у тебя в башке в такую минуту! – возмутилась Хейд.

– И даже он не знает, твой Фионн, – сказал Бьярки, – будь он мудрец из мудрецов. А я так вот что знаю:

Волосы твои – проволока из червонного золота, которое только слепой способен назвать медью.

Лоб твой – стена из чистого мрамора, который только неразумный примет за обожженную глину.

Брови твои – две тетивы, выгнувшиеся в ожидании полета стрелы взгляда твоего.

Один глаз твой – криница голубой воды, сулящая успокоение души смятенному путнику. Другой глаз твой – дремлющий омут, зеленой ряской подернутый, в котором скрываются в облике русалок все обиженные своими женихами невинные девушки.

Нос твой – покатый выступ над бездонной пропастью, погибель для искателя легких троп к твоему сердцу.

Губы твои – врата в пещеру несметных сокровищ, ключ от которых может достаться лишь тому из конунгов, кто осенен покровительством всех асов.

Уши твои – две морские раковины, осиротевшие без жемчуга.

Лик твой – отражение солнца в хрустальном пруду ясным днем.

Шея твоя – столп из драгоценнейшего ясеня, что состоит в прямом родстве с Иггдрасилем, и только ему доверить можно небосвод головы твоей.

Плечи твои – две долины по краям света, широкие и прохладные.

Руки твои – коралловые цепи, которые нет желания разрывать.

Груди твои – два сугроба чистого снега по сторонам нетронутой следами человеческими ложбины.

Сосцы твои – две ягоды брусники на тех сугробах.

Живот твой – перина из гагачьего пуха, что даже берсерка убаюкает как младенца.

Пупок твой – галька в подножии песчаной косы, которую с вожделением облизывал молодой прибой.

Лоно твое – цветок шиповника среди ржаного поля.

Бедра твои – дельфины-близнецы, что неразлучны среди волн бескрайних.

Колени твои – два адамантовых щита на вратах Вальхаллы.

Икры твои – серебристые лососи, что резвятся в ледяной протоке под весенним солнцем.

Ноги твои – две прекрасные колонны, на которых зиждется Асгард тела твоего.

Ступни твои – два корабля, заблудившихся в открытом море, не ведая, что недалек спасительный берег, хотя и скрыт за пеленой дождя…

– Ну, что молчишь? – спросила Хейд, и Бьярки понял, что все возвышенные слова звучали только для него самого.

– Я думаю, – сказал он смущенно.

– Давненько я не встречала бьёрндальца, который предавался бы этому занятию, – усмехнулась Хейд. – Твой хозяин не в счет, его вообще трудно причислить к какому-нибудь сообществу добрых викингов. Похоже, это он приохотил тебя к такому пустому времяпрепровождению. И о чем же ты думаешь, Медвежонок? Уж не о том ли, что-де только что огулял саму Хейд Босоногую, чего до тебя никому еще не удавалось, и потому ты всем молодцам молодец?

– Нет, не о том, – отвечал Бьярки. – Что проку думать о том, что было, когда самое время поразмыслить о том, что будет и что всех нас ждет.

– Мгахобунабох передал мне эти камни, – сказала Хейд, – со строгим наказом пустить их в дело, когда речь пойдет не о моей жизни или смерти, а о том, достанутся ли его книги его преемнику или нет. Почему-то не хотел он их ему передавать. Показалось мне, что этот миг настал, и я вернула в наш мир того, кто заключен был в камнях, а уж ас он или что похуже, о том я не пеклась.

– Я слыхал, что книги – это такие тяжелые штуковины из скрепленных между собою свитков, в которых хранятся самые умные руны, – сказал Бьярки. – Уж не знаю, какое в том удобство и где взять столько рун. А что записано в тех книгах?

– Все, что происходило, происходит и произойдет в подлунном мире от начала и до конца времен, – пояснила Хейд. – Вот только язык мне тёмен, да и запутано все нарочно, почище ваших вис.

– Скажешь тоже, – улыбнулся Бьярки. – Нет у нас в долине настоящих скальдов, оттого и висы наши просты, как овечье блеяние. Разве Хрейн Тёртый сумеет сравниться с Браги Старым или Гуннлаугом Змеиным Языком, не говоря уж об Эгиле, сыне Грима Лысого[25]25
  Браги Боддасон, по прозвищу Старый (I пол. IX в.), Гуннлауг Иллугасон, по прозвищу Змеиный Язык (984–1009 или 987–1012 гг.), Эгиль Скаллагримссон (ок. 910 – ок. 990 гг.) – знаменитые исландские скальды.


[Закрыть], что бы он о себе ни мнил? И никто здесь отродясь не сложил ни единой саги. Вот уж по ту сторону Медвежего хребта иной раз можно набрести и на настоящего скальда, хотя бы на того же Финнбоги по прозвищу В Душу Мать, и если уж посчастливится застать его трезвым и в добром расположении духа, то можно услышать настоящую исландскую драпу, а то и сагу!

– А ты хотел бы, чтобы о тебе сложили сагу? – спросила Хейд.

– А кто бы не хотел! – горестно вздохнул Бьярки. – Вот только название у той саги будет такое, что овцам на смех: Сага о Бьярки Безродном… Да и какой же подвиг я мог бы совершить, чтобы попасть скальду на язык? Я не викинг, ни берсерк, а всего лишь маленький слаф, в руках ничего острее колуна не державший.

– Ну, может быть, еще совершишь, – успокоила его Хейд.

– В твоих книгах ничего обо мне не написано? – спросил Бьярки.

– Там обо всех написано, – сказала Хейд. – Да только ведь никогда не найдешь то, что нужно. А коли найдешь, так не прочтешь.

– Что проку в таких книгах, которые более непонятны, чем расположение звезд безоблачной ночью? – удивился Бьярки. – И какие от них могут быть кому-то вред или польза? Отдать их этому ирландскому конунгу, и дело с концом.

– Я бы отдала, – вздохнула Хейд. – Да только Мгахобунабох не велел. Что же получается? Он сделал меня тем, кто я есть, отдал мне все самое ценное, что у него было, взял с меня слово унести и сохранить. А я, не увидев даже, а услыхав о каком-то приблудном конунге, который посягает на кусок, что ему не по зубам и не по мозгам, очертя голову несусь навстречу, чтобы только избавиться от книг – с рук долой?! Так не годится. И пускай я всего лишь женщина, слабая и не слишком умная, но и у меня есть свои представления о чести и достоинстве.

– Много ли помогут тебе твои честь и достоинство, – сказал Медвежонок, – когда Вальдимар-конунг занесет меч над твоей головой?

– Так или иначе, – сказала Хейд, – чему быть, того не миновать. Я уже говорила: Вальдимар-конунг все равно убьет меня, отдам ли я ему книги с покорностью или стану цепляться за них, как мать за уводимое в рабство дитя. Не в его обычаях щадить тех, кто вынудил его скитаться по горам и равнинам столько времени. Между прочим, тех, кто оказал ему услугу, он тоже не любит оставлять в живых. Даже если это были те, кто предоставил ему стол и кров.

– Разве законы гостеприимства для него пустой звук? – поразился Бьярки.

– Всего лишь проявление слабости перед лицом неодолимой силы, – отвечала Хейд. – Слабых надо убивать, чтобы не плодили слабость. Вот если бы кто-то напал с оружием на Вальдимара-конунга и его ратников, едва только те ступили на его двор, он убил бы такого смельчака с радостью и уважением. Потому что смелых убивать одно удовольствие.

– Но ведь однажды кто-то убьет и самого Вальдимара-конунга, – сказал Бьярки.

– Значит, этот кто-то сильнее, чем он, – сказала Хейд. – А умереть от рук сильного противника – мечта любого конунга.

– Странные вы люди, – промолвил Бьярки и призадумался. А потом спросил: – У тебя те же мысли, что и у меня?

– Похоже на то, – сказала Хейд.

– И мой хозяин Ульвхедин Пустой Мешок обречен?

– Ты прав, Медвежонок.

– А об этом тоже написано в твоих книгах?

– Ну разумеется.

– А написано ли в них, что будет, если я предупрежу хозяина о грозящей ему смерти?

– Лучше тебе там не появляться, – сказала Хейд. – Тогда, быть может, хоть кто-то уцелеет в Медвежьей долине.

– Бьёрндаль не так тесен, как кажется, – сказал Медвежонок. – Вальдимару-конунгу еще нужно как-то пересечь его из края в край. А у нас тут в каждом доме на стенах висят топоры.

– Вы, исландцы, далеко не трусы, – согласилась Хейд. – А если еще и разогреете свою кровь брагой, так и чужую сразу не прочь пролить. Но вы отважны, а Вальдимар-конунг и его ратники искусны. Они пройдут сквозь долину, как раскаленный клинок сквозь брусок масла. И даже потеряв половину своего отряда в схватках с викингами, Вальдимар-конунг не отступит и придет за мной.

– Если только вызванный тобой ас не остановит его, – заметил Бьярки.

– Вот только что-то мне подсказывает, что не очень-то он рвется исполнить Веление, – сказала Хейд. – По-моему, он затеял какую-то злую шутку надо всеми нами.

– Мне тоже так показалось, – сказал Бьярки. – И по всему выходит: это сам Локи[26]26
  Локи – бог-шутник и выдумщик, хитрец и дебошир. Часто помогал другим богам обманывать мифологических персонажей поплоше. Еще чаще бывал жестоко наказан за свои выходки. В Рагнарёке принял богопротивную сторону, для участия в бойне пригнав из царства Хель целый корабль мертвецов. Самый противоречивый и будоражащий воображение персонаж скандинавского пантеона.


[Закрыть]. Уж он-то горазд на разные козни. И больше всех от него доставалось самим асам. То он ожерелье украдет у Фрейи, то саму Идунн[27]27
  Фрейя – богиня плодородия и любви, жена бога Ода, которого путают с Одином, как и ее самое с Фригг, супругой Одина. По каким-то причинам особенно неравнодушны к ней были великаны. Идунн – богиня просто плодородия, снабжающая асов золотыми яблоками, что возвращают молодость и здоровье. Жена бога по имени Браги, что само по себе говорит о многом.


[Закрыть] отдаст на потеху своему дружку-великану Тьяци… А ведь асы не из тех, кто безнаказанно дозволит над собой потешаться! Вот и оказался он разделен на девять частей и заключен в камни, даром что и сам из асов. На всякого хитрого аса есть свой Тор с молотком! Так что готов я биться об заклад чего угодно, что это Локи.

– Это-то меня и пугает больше всего, – кивнула женщина. – Кроме, пожалуй, собственной смерти. Конечно, мне льстит, что один из асов снизошел, чтобы принять участие в моей судьбе. Но вот только старины Локи нам здесь недоставало для полного счастья. Вот и получается, что спасала-то я себя, а беду накликала на весь Бьёрндаль!

– Правду говорят, что нужно подальше держаться от женщины, особенно если она ведьма, – сказал Бьярки, – и от ведьмы, особенно если она женщина.

– Кто это так говорит? – спросила Хейд.

– Например, я, – ответил Бьярки.

– А ты не так умен, как кажешься, – сказала Хейд.

– Уж каков есть, – вздохнул парень.

– Ты гораздо умнее, – сказала колдунья.

11

Ранним утром Вальдимар-конунг оторвал голову от медвежьей шкуры, на которой спал мертвым сном всю ночь, и закричал:

– Люди, к оружию!

Вернее, ему хотелось бы выкрикнуть боевой клич и тем самым вернуть свою дружину в седла, чтобы завершить наконец этот чрезмерно затянувшийся поход. Вместо этого из его пересохшей глотки вырвалось нечленораздельное сипение.

– Ну, чего хрюкаешь? – спросил самого гнусного вида приблудный ас, что сидел на корточках прямо на кострище и шевелил длинным кривым пальцем тлеющие угольки. – Давай спи дальше.

– Ты кто? – спросил Вальдимар-конунг удивленно.

– В жопе долото, – сказал ас. – Но куда чаще меня называют Локи.

– Я тебя не знаю, – сказал Вальдимар-конунг.

– Еще узнаешь, – обещал ас.

– Что за место, куда мы приехали! – посетовал Вальдимар-конунг, поднявшись и пытаясь умыться. – Вокруг одни только жуткие рожи, какие не привидятся и в страшном сне. Что у тебя, что у старика, который напоил нас этой отвратительной брагой. А уж этот ублюдок, который корчит мне гримасы из колоды с водой, одарит медвежьей хворобой самого храброго воина.

– Мой тебе совет, конунг, – сказал Локи. – Поворачивай коней и возвращайся в свою Ирландию, найди себе дебелую девку, рыжую, как лисица после линьки, объяви ее королевой и заделай ей десяток рыжих крольчат… или корольчат, уж не знаю, что и вернее.