Текст книги "Сочувствую ее темным духам… (1-12)"

Шелтер был мужчиной среднего роста, худой, с прямой осанкой. По возрасту – чуть более пятидесяти лет. Он носил очки с тонкой овальной оправой, седые редкие волосы зачесывал назад. Шелтер любил посещать музеи, так что этот светлый – то есть, самый обычный – день он решил посвятить своему любимому занятию.

Самым любимым музеем Шелтера был МЭПМ. Музей Эпох Прошлого Мира заслуженно носил звание "главного памятника науки и техники" Сингрипакса. В нем хранились все уцелевшие после Серого Урагана реликвии: двигатели поездов, крылья самолетов, лопасти вертолетов, двигатели внутреннего сгорания, инжекторные системы подачи топлива – все то, что в нынешнюю эпоху не приносило никакую пользу. Эти артефакты служили лишь напоминанием о цивилизации, существовавшей до Серого Урагана. Находки прошлого постоянно отправлялись в научные центры для детального реконструирования и создания на их основе различных изобретений. Главной мечтой Шелтера является кругосветное путешествие с бригадой самых лучших ученых Сантифики в поисках других памятников забытой эпохи. Для снаряжения подобной экспедиции требуется флотилия, но появление даже одного корабля спровоцирует войну со Синистером, агрессивно настроенному к подобного рода действиям и, к несчастью, обладающему на данный момент самыми мощными и организованными военными ресурсами.

Шелтер, славящийся своим пацифизмом, никогда не допустит войны и никогда не пожертвует гражданами своей страны для научных интересов, пусть и направленных на благо. "Благо, полученное пролитием крови, не является таковым" – часто говорил Шелтер на своих выступлениях. Этим качеством Шелтера часто пользовались Бейл и Грид для получения личной выгоды. Сам главный консул всячески искал выход из сложившейся ситуации, где любое неверное решение означало бы начало открытого военного конфликта. Ученые из Сантифики предлагали ему на основе имеющихся материалов разработать ядерную бомбу, чтобы усилить влияние Паксбрайта на мировой арене, но сам Шелтер от этого отказывался, приводя в пример аналогичную по мощности бомбу, которая два столетия назад уничтожила почти все население Земли.

Еще месяц назад Шелтер обещал связаться с Бейлом, чтобы решить вопрос по поводу двух провинций Паксбрайта – Бейл желал присоединить их к своей державе, так как Синистер, по его мнению, недостаточно развит. Бейл объяснял этот факт невыгодным территориальным положением Синистера. Он считал, что земли Синистера, хоть и обширные, имеют неблагоприятные погодные условия, особенно это касалось севера, где стояла вечная мерзлота. Свою деспотичную политику, как причину слабого развития Синистера, Бейл почему-то в расчет не брал. С позиции Шелтера пойти на условия Бейла означало лишиться влияния на свои государственные структуры, очередная поблажка соседу лишь указывала на слабость Шелтера, как лидера. Принимая во внимание личные качества Шелтера, сегодняшнюю ситуацию на мировой арене, возможные последствия отказа более сильному в военном плане оппоненту, можно с точностью сказать, что сложившие обстоятельства не играли на руку консулу при любом раскладе. Война ему казалась лишь вопросом времени, и шансов выиграть ее он не видел. Бейл попросту перебил бы все население Паксбрайта, да и поддержки ждать не от кого; Грид, лидер третьего из существующих государств, как полагал Шелтер, занял бы нейтральную позицию, а позже присоединился бы к стране, у которой наибольшие шансы на победу, то есть, к Синистеру.

Главный консул неоднократно собирал заседания в ратуше в центре Сионвиля, но идеи, предлагаемые другими консулами, казались избитыми и никак не решали проблему. Все изложенные ими варианты давно были обдуманы и откинуты самим Шелтером. Так что решением проблемы Шелтер считал лишь один вариант: как можно дольше оттягивать неизбежное, хотя оттягивать дальше было некуда. Сикстен Бейл поставил вопрос ребром – увеличение Синистера за счет уменьшения Паксбрайта. Отдать свои территории жестокому узурпатору вроде Бейла? Этого Шелтер не мог допустить. Слишком долго эти провинции расцветали, чтобы просто взять и отдать их на растерзание тоталитарному режиму Синистера… Нужно предложить Бейлу что-то другое, равноценное этому.

Но что?

Много времени Шелтер проводил в раздумьях, но ответа на вопрос не нашел. Ученые Сантифики оригинальностью не блещут – предлагают отдать протектору что-нибудь из новейших изобретений, либо секретные формулы неизвестных доселе веществ. Бейла, отличающегося луддизмом и примитивизмом, все эти новшества раздражают, о чем прекрасно знал Шелтер. Узурпатор попросту уничтожит любую новинку, если это, конечно, не сверхопасное оружие, способное еще больше укрепить его власть.

"Лучше бы я был простым ученым." – порой думал Шелтер.

Но кто тогда бы правил Паксбрайтом? У кого еще хватит ума, выдержки и тактичности идти на компромиссы и сохранять при этом свое лицо, не прогибаясь перед более могучим противником?

"Лучше я, чем кто-то другой." – В подобных рассуждениях Шелтер постоянно прибегал к такому умозаключению. Так и сейчас, стоя перед пустой (почему-то?) книжной подставкой, консул в который раз пытался найти наилучшее решение сложившейся проблемы, но решения как такового он просто-напросто не видел.

Шелтер взглянул на свои часы. Часы поистине уникальные, с 24х часовым циферблатом, подарок Итана Грида в знак признательности за избавление его дочери от симптомов пыльной лихорадки…

Главный консул перешел к другому стеллажу, где покоилась треснувшая спутниковая тарелка, на которой располагался сломанный станок для стрижки овец – и вновь предался нерадостным раздумиям. Никогда еще при посещении музея консул думал не о научном потенциале выставленных экспонатов, а о надвигающейся угрозе в виде мощной армии Бейла, подступающей к северным границам Паксбрайта.

Тут к Шелтеру подошел сухопарый лысый старичок в полужидкой хлопчатой рубашке.

– Йоханн, можно вас?

– Да? – отвлекся от тарелки Шелтер.

– К вам гость. Говорит по важному делу. Он сказал, что знает, что вы посетите музей, и теперь он ожидает вас в моем кабинете. Хочет поговорить с вами наедине.

– Причину визита гость вам не называл?

– Нет. Просто сказал, что пришел по очень важному делу.

"Важное дело? Что может быть важнее нестабильной мировой обстановки?" – подумал Шелтер.

– Спасибо, Финзгеффель. Проведите меня к вашему кабинету.

– Разумеется.

Шелтер и Финзгеффель прошли через весь музей к узкой двери в конце коридора. Старичок открыл дверь, приглашая Шелтера внутрь, а сам ушел обратно в зал музея.

В кабинете сидел молодой человек в белом халате с толстой папкой с документами в руках. Он взволнованно оглянулся, когда вошел Шелтер, и привстал.

– Господин Шелтер! Рад, что вы уделили мне время.

– Чем могу быть обязан? – вежливо спросил Шелтер, проходя вдоль кабинета к окну, с которого открывался вид на живописный парк.

– Извините, что отвлек вас от ваших дел, господин Шелтер. Не думаю, что достоин таких привилегий…

– Что вы, успокойтесь, – произнес Шелтер, смотря на небольшое озеро в центре парка. – Все мы в равной степени достойны привилегий, независимо от нашего статуса в обществе.

– Хорошо… спасибо. Я хочу с вами поговорить по поводу моего недавнего открытия…

Шелтер повернулся и посмотрел на гостя.

– Ваше имя, будьте добры?

– Ларри Майлз.

– Так вот, Ларри, вы, я уверен, знаете, что изобретения и открытия регистрируют в научном центре, который, как раз, находится недалеко отсюда. В центре на втором этаже находится кабинет патентов.

– Да, конечно же, я знаю это, я как раз оттуда. Мое открытие не зарегистрировали, так как оно было сочтено… антинаучным.

Шелтер приподнял брови.

– Вы хотите, чтобы я убедил высший свет ученых Сантифики в обратном?

– Нет, мистер Шелтер, я просто хочу, чтобы вы меня послушали.

Он вытащил из толстой папки лист и протянул Шелтеру. Как оказалось, это был снимок. На нем был изобажен призрак – полупрозрачный, черных тонов, по виду немолодой мужчина. Ноги его слегка не доставали до земли, но стояли ровно, будто бы на твердой поверхности. На его теле находились пятна в области груди, сквозь которые просвечивалась стоявшая позади псевдодеревянная стена.

– Позвольте узнать, что же это такое? – недоуменно спросил Шелтер.

– Это мой отец, – ответил Майлз. – Его уже нет в живых. Убит в Спелсере десять лет назад.

– Извините.

– Его застрелили. Видите, – Майлз указал на просветы в груди у призрака. – Здесь находились пулевые отверстия.

– Я все же не понимаю…

– Я знаю, что вам непонятно. Ученый совет также был в недоумении. На фото – призрак моего отца. Снимок сделан неделю назад. Причем сделан он был не в Спелсере, где его убили и не в Тентазии, где он был кремирован, а здесь, в Сионвиле.

– И что вы думаете по этому поводу? – спросил Шелтер.

– Я думаю, что он появился в тот момент, когда я думал о нем, – ответил Майлз.

– И вы его запечатлили?

– Да.

– Как вы его увидели?

– Я не знаю.

– В смысле? – удивился главный консул.

– Я испытывал один препарат под названием "Канцерфецит" – он убивает раковые клетки на любой стадии. Превращает их в клетки, способные к регенерации. Это последнее открытие Келендры Криц, правда недоработанное. Келендра не успела его доработать, так как сама страдала от рака.

– Я знаю, – тихо сказал Шелтер и почему-то виновато отвел от ученого взгляд. – Собрание ее научных трудов, оставленное Паксбрайту, является важнейшим базисом для разработки новейших технологий.

– Несомненно. Младший сын Келлендры и наследник ее трудов, Рей, столкнулся с личными проблемами, он не смог довести до конца работу над препаратом. Я предложил Рею помощь, я искренне хотел, чтобы старания Келлендры не ушли впустую. Рей согласился. Более года я изучал свойства Канцерфецита. После некоторых изменений я решил его попробовать, так как у меня недавно обнаружили раковую опухоль.

– Сочувствую.

– Я попробовал совсем немного Канцерфецита, но этого хватило, чтобы спустя некоторое время после приема я увидел его… Своего отца.

– И вы его засняли? – спросил Шелтер.

– Нет. Не в тот раз. Тогда я решил, что это галлюцинация, вызванная препаратом. Потом я вернулся к доработке Канцерфецита. Я решил его еще раз испытать на свой страх и риск. И я вновь увидел своего отца. В этот раз с ним была еще моя мать, которая лет десять назад умерла. Они разговаривали со мной, правда, совсем недолго. Вскоре они пропали.

– Растворились или просто ушли, как обычные люди?

– Прозрачные дыры, вроде тех, которые изображены здесь, – Майлз указал на фотографию отца, – стали расширяться, излучая при этом яркий свет. Вскоре свет стал ослепительно ярким, я зажмурился, и мои родители исчезли – растворились, если этот термин здесь уместен.

– И о чем вы говорили с родителями?

– Простите, этого я не могу сказать, – ответил Майлз.

– Как вам угодно, – сказал Шелтер. – Но мне хотелось бы кое-что прояснить. Вы полагаете, что препарат Келендры Криц вызывает галлюцинации?

– Нет, – задумчиво произнес Майлз. – Я уверен, что это не галлюцинации – ведь галлюцинации на пленке не отбражаются. – Он указал на снимок в руках Шелтера

– Вашей матери на снимке нет, – сказал Шелтер, взглянув на фото. – Значит, вы вновь опопробовали препарат, в третий раз?

– Совершенно верно. В третий раз я принял Канцерфецит. У меня был с собой фотоаппарат, так что я сделал снимок. До того момента я был убежден, что это лишь видение. Каково же было мое удивление, когда дух моего отца отобразился на пленке. У меня нет ни малейшего представления о том, как так получилось. В научном центре тоже объяснений не нашли. Там снимок сочли за фотомонтаж.

– Потому то вы и решили поговорить со мной? – спросил Шелтер. – Чтобы я убедил научный центр в обратном?

– Не совсем. Я считаю, что в Канцерфеците есть скрытый потенциал. Его структуру можно переработать и вывести новый препарат. Тогда появится возможность говорить с умершими. Это научный прецедент, уверен, что в прошлой эпохе об этом ничего не знали.

– Вы меня заинтриговали, – сказал Шелтер, но образ злобной армии Бейла, как назойливая муха, маячил у него в голове. – Что же вы от меня хотите?

– Необходимо… финансирование. – Майлзу ощущал скованность, произнося эти слова. – Необходимо изучить все свойства препарата, его структуру и имеющийся в нем потенциал. Необходимо выяснить принцип его работы и развить его возможности. Тогда на выходе мы получим поистине уникальное открытие. Появится к примеру возможность поговорить с людьми, погибшими во время апокалипсиса, узнать все тайны прошлого мира, направить новые данные на пользу Паксбрайта – в общем, появится возможность по максимуму воспользоваться опытом наших предков.

– Что ж, это действительно интересно, – сказал Шелтер. – Прецедентов вашему открытию действительно нет. Откровенно говоря, его и научным сложно назвать. Сейчас, по крайней мере. Я понимаю, почему вас прохладно приняли в научном центре. Но в Паксбрайте нестабильная ситуация, связанная с нашим… северным соседом. Поэтому, к сожалению, я не смогу выделить денежных средств для доработки проекта Келендры Криц.

Майлз, судя по всему, ожидал подобного ответа. На его лице мелькнула тень разочарования, которая, впрочем, тут же пропала. Ученый спокойно сказал:

– Я знаю о намерениях Синистера. Но можно же обратиться к опыту предков? С помощью моего открытия? Может, полученные от них идеи помогут разрешить сложившуюся ситуацию во внешней политике Паксбрайта?

Шелтер на мгновение задумался. Идея Майлза, безусловно, привлекательная. Но тут есть некоторые нюансы. Он сказал:

– Сколько времени уйдет на доработку Канцерфецита?

– Я не могу сказать. Все зависит от результатов исследований. На систематизацию галлюцинаций от Канцерфецита могут уйти недели, а то и месяцы. Чтобы выявить свойства, описанные в моем трактате, – Майлз помахал толстой папкой в руке, – ушло семь месяцев.

– Боюсь, мистер Майлз, – без нажима сказал Шелтер, – времени у нас совсем нет. Извините.

– Но никто не исключает того факта, – поспешил поправиться Майлз. – что нужный эффект будет достигнут в самые кратчайшие сроки.

– Мне очень жаль, – с сочувствием произнес Шелтер. – но я не могу полагаться на случай, когда речь идет о безопасности государства. Извините.

Майлз развернулся и посмотрел на озеро. Солнечные блики отражались от мирной глади. Окружающие озеро хризантемы слегка колыхались от легкого ветерка, цветочный аромат попадал через окно в стены главного памятника науки. Глядя в окно, Майлз сказал:

– Какой хороший день сегодня. Жаль, что вскоре мы можем лишиться всего этого. Мистер Шелтер. – Ученый развернулся и, нахмурившись, посмотрел на главного консула. – Я сделаю все возможное, чтобы сохранить такие дни.

– Я рад это слышать, – гордо сказал Шелтер. – Вы – настоящий человек, а это звучит куда лучше, чем гражданин. Но как бы там не было с вашими испытаниями, оформить патент на Канцерфецит вы сможете прямо сейчас – скажите в научном центре, что я замолвил за вас словечко.

– Благодарю вас, мистер Шелтер, но не стоит, – отрывисто произнес Майлз. – Патент на Канцерфецит должен принадлежать Рею Крицу. Я бы с радостью поделился с ними своими открытиями, но он куда-то пропал – ни в научном центре, ни в Итиане, никто его не видел.

– Месяц назад здесь в музее был Элиас, – задумчиво сказал Шелтер. – Финзгеффель сказал, что он забрал один экспонат для научного эксперимента. Обещал вернуть его через мгновение – да, так и сказал – через мгновение, – добавил Шелтер, увидев поднявшиеся от удивления брови Майлза, – но так и не вернул и сам куда-то исчез. Надеюсь, что с ним и Реем все в порядке.

Майлз кивнул, затем приоткрыл рот, словно хотел что-то заявить, но сказал лишь:

– Спасибо за уделенное мне время, мистер Шелтер.

– Спасибо за исследования, которыми вы со мной поделились. Всего доброго.

Майлз покинул кабинет. Перед уходом Шелтер поймал его взгляд, в нем читались нацеленность и разочарование одновременно. Тяжело вздохнув, Шелтер вновь посмотрел в окно.

Что правда, то правда – день поистине был чудесный. Едва пышные облака покинули голубое небо, как два солнца – искусственное и появившееся естественное – стали соревноваться друг с другом в яркости. Расцветшие кусты рододендрона и смородины, росшие вдоль узких вымощенных гравием тропинок, слегка покачивались на теплом ветерке. Тяжело осознавать, что это, возможно, один из последних подобных деньков. И пока решение проблемы не найдено, но пока есть такие деньки, лучшим вариантом будет насладиться ими…

Шелтер вновь взглянул на часы.

11.59.57; 11.59.58; 11.59.59…

РАК

Расставание на расстоянии

12.00.00

Зазвонил телефон. Недовольно бормоча себе под нос, он отключил его и перевернулся на другой бок. Будильник не давал ему как следует выспаться. Прошедшая ночь была довольно напряженная, он пришел домой только под утро. Нет, он не был завзятым тусовщиком – всю прошлую ночь он пытался взломать входной замок, чтобы пробраться внутрь дома. И нет, он не был каким-то домушником – он просто хотел забрать то, что считал по праву своим. И дом, в который он хотел пробраться, был когда-то его домом. И перестал быть таковым по вине лишь одного человека…

Его отчима…

Он ненавидел своего отчима. Не было такого человека, которого он презирал бы так же сильно, как его. Человека, чье присутствие вызывало бы одинаково равные страх и ненависть. Поэтому ночь – самое подходящее время, чтобы забрать то, что он очень любил, у того, кого он патологически не переносил. «Желать тебе смерти – это меньшее, что я могу желать» – часто думал он.

Он…

Майкл Бернс.

После очередного конфликта отчим забрал мотоцикл, который когда-то купил Майклу в порыве желания понравиться его матери. Конфискацию отчим обосновывал тем, что мотоцикл был приобретен за его деньги. Это произошло, когда Майкл был на работе, расстроенная мать ему позвонила и все рассказала. Правда это было уже после того, как Майкл написал заявление о краже и собирался отправиться в участок. По документам мотоцикл принадлежал отчиму, поэтому Майкл не смог предъявить обвинение в краже. Обессиленый от ярости, Майкл решил угнать мотоцикл, а для этого ему необходимо было забрать ключи и экипировку, которые находились в его некогда родном доме.

Майкл основательно подготовился к ограблению. Отвертки, булавки, заточки, складной нож – все это оказалось бесполезным даже перед входной дверью. Майкл посещал множество сайтов, посвященных грабежам и способам проникновения внутрь – но все тщетно. Майкл не предвидел, что защита дома будет настолько надежной. Хотя чему, собственно, удивляться – преподавая в Мельбурнском университете историю, а в свободное время занимаясь писательством, отчим имел солидный доход, а потому основательно позаботился о безопасности своего жилища. Так что Майкл смог проникнуть только на небольшой садовой участок, по неосторожности испачкав газон. Полночи "грабитель" только и делал, что заметал свои многочисленные следы, а остаток ночного бдения ушел на ненависть к себе за неодоцененность возможностей врага. Вернувшись домой где-то в пятом часу утра, Майкл, полный злобы и усталости, просто рухнул на кровать и, не снимая одежды, мгновенно уснул.

12.10.00

Телефон навязчиво будил своего владельца, Майкл снова отключил его. Как же хорошо – лежать в приятной полудреме, не думать ни о чем, не встречать напасти очередного дня, не задумываться о своих прошлых неудачах, просто лежать и предаваться сладкому забвению…

12.20.00

Майкл спросонья осознал, что будильник на телефоне можно отключить насовсем, а не ставить на повторный звонок. Едва он собрался это сделать, как телефон вновь зазвонил. Это был не будильник. «Р.Бэлор» значилось на дисплее.

Сонность в один миг пропала. Почувствовав внутренний подъем, Майкл подскочил на кровати, откашлялся и бодрым голосом произнес:

– Да, Бекки, привет!

– Привет, – раздалось из трубки. – Чем занимаешься?

– Да так, – уклончиво ответил Майкл. – Не могу нормально выспаться, все из-за треклятой работы. Как учеба?

– Учеба как учеба, – так же уклончиво сообщила Ребекка. – Нам надо поговорить.

– Я смогу подъехать к трем к универу…

– Не стоит, – холодно произнесла Ребекка. Майкл заметил этот холодок в ее голосе, и его внутренний подъем пропал так же быстро, как появился.

– Что-то случилось? – осторожно спросил он.

– Нет… Хотя да, случилось. – Майкл почувствовал, как Ребекка набирает воздух в грудь. – Майк… Нам нужно расстаться.

Что-то неприятное подвернулось у Майкла в животе. Несколько секунд он пытался вспомнить свои последние проступки, побудившие Ребекку бросить его.

– Отлично, – сухо сказал Майкл, так ничего не вспомнив.

– Отлично?… Да ты… – Ребекка задыхалась от возмущения. – Тебе все равно, что ли?

– Да, мне все равно, – как можно равнодушнее произнес Майкл.

– Так вот почему ты не уделяешь мне внимания? – кричала Ребекка. – Вот почему ты не писал мне, не звонил?

– Да, именно поэтому, – зевая, ответил Майкл. – Что-то еще?

– Да! Ты редкостный мудак!

– Может еще что-нибудь?

– Больше не пиши мне!

– Я же и так не писал тебе…

Прежде чем связь оборвалась, Майкл услышал глухой удар и звонкий шум, будто что-то упало на твердый пол. "Планшет свой швырнула, психопатка?" – раздосадовано подумал Майкл, лег на кровать и невидящим взглядом уставился в потолок.

Он считал правильным показать Ребекке свое равнодушие. Не стоило ей давать понять, будто она для него что-то значит. Майкл был даже рад, что не видел ее – иначе эмоции вырвались бы наружу, их гораздо легче скрыть на расстоянии. Но непонятное и неприятное чувство снедало его изнутри – обида, смешанная с разочарованием, облегчением и некой апатией.

"Она меня бросила".

Но почему? Почему после двух месяцев конфетного периода все так скверно кончилось? Почему же она не захотела сказать ему все это в лицо? Неужели ей было все равно? Неужели свое равнодушие она скрыла за притворными эмоциями, в то время как Майкл поступил в точности наоборот? Неужели после двух месяцев он не заслужил ее пощечины, ее слез или хотя бы ее яростный взгляд? Заслужил лишь минутный разговор, оборвавшийся так внезапно?

"Я сам во всем виноват."

Да. Фальшь Майкла сыграла с ним злую шутку. Разочарование в гамме чувств уступило место депрессии, облегчение исчезло, а апатия, напротив, усилилась. От сладкой полудремы не осталось ни следа. Майкл стал осознавать – его задел не сам факт расставания, а то, каким оно получилось.

"Надо было показать ей, что мне не все равно."

Но Майкл не хотел этого делать. Ребекку он по-настоящему не любил – ее он воспринимал как безличный объект, на который можно направлять свои неискренние чувства. Зачем Майкл так поступал – он и сам понять не мог. Наверное потому, что хотел иметь рядом с собой чуткую верную девушку, способную понять его, ради которой он смог бы изменить себя, свои принципы и избавиться от той желчи внутри себя, которую он и лелеял и ненавидел одновременно. Искать в Ребекке ту самую, думать, что нашел ее и стараться не признаться себе в том, что это неправда – два месяца Майкл считал это лучшим вариантом построения отношений. Майкл считал, что любовь сама придет, что наигранность в общении медленно перерастет в неподдельное чувство привязанности, и Ребекка сама собой превратится в ту самую и осознает, как же дорог для нее Майкл.

Чем больше проходило времени, тем сильнее Майкл понимал, что выбранный путь построения отношений неверен. В последние дни он хотел расстаться с Ребеккой, ждал подходящего момента, но когда же этот момент настал, Майкл испытал совсем не те эмоции, какие ожидал.

"Если я не любил ее, почему же тогда я сейчас парюсь?"

Майкл пытался разложить по полочкам все свои чувства и найти объяснение каждому, но ничего не получалось. Что ж, значит надо принять все как есть. Постараться найти плюсы в неуютных эмоциях, обуревавших его сознание. Да, Ребекка – красивая привлекательная девушка. Самооценка Майкла невольно поднималась, когда он катался с ней на мотоцикле, а она сидела позади и крепко держалась за его талию; когда он просто шел с ней рядом, и ей (его девушке!) оборачивались вслед. Но вместе с этим у нее была куча друзей и подруг, которых Майкл непереваривал; достаточно вспомнить Лилию, ее идиотский смех и корявое кокетство. Да и сама Ребекка была достаточно ветреной и поверхностной. Она с головой погружалась в социальные сети, постоянно повторяла цитаты современных недофилософов, считала себя умной и тонко чувствующей натурой, но все ее разговоры сводились либо к покупке очередной безделушки, либо к выбору необычного узора для ногтей, который обычно красовался на ногтях ее подруг. Общих интересов у них не было – когда они были вместе, Ребекка рассказывала ему о своих бесполезных покупках и распускала сплетни о своих знакомых, словно Майкл был не ее парнем, а очередной подружкой. Майкл ей поддакивал, при этом его мысли как правило были с его любимым мотоциклом, который на данный момент находился у отчима…

Отчим… Волна ненависти к нему мгновенно смыла все мысли, связанные с Ребеккой. Он отравил ему детство, помешал поступить в университет, отобрал у него родительский дом, его мать, а теперь и мотоцикл! И это после стольких лет затишья! Всего один конфликт – и утихшая в нем ярость в один миг взбушевалась с новой силой. Ощущалась она гораздо ярче, поскольку Майкл успел отвыкнуть от подобного рода эмоций.

"Надо что-то делать."

Но что? Договориться с отчимом не получится – взаимная неприязнь такой степени отвергает любые компромиссы. Майкл пробовал поговорить с матерью, но разговоры успехом не увенчались – мать сделала свой выбор, когда сообщила Майклу, что нашла для него съемную квартиру. У матери и отчима есть общий ребенок – Клод, он на два года младше Майкла и уже как год юридически ребенком не считается. Сводные братья, на удивление, ладили неплохо, но Майкл знал, что Клоду не удастся разубедить отчима, несмотря на ту сильнейшую отцовскую любовь, которую тот проявлял к своему сыну и которой напрочь был лишен Майкл.

12.30.00

Майкл осознал, что не убрал повторный сигнал будильника на телефоне. Сна не было не в одном глазу – Майкл чувствовал неуютный огонь в своих кулаках и подступающую горечь в горле. Он вспомнил крики Ребекки – и горечь мгновенно усилилась. "Да, день начался совсем не так, как хотелось" – мрачно подумал Майкл, отключил наконец таки будильник на телефоне и встал с кровати.

Чем занятся сегодня – Майкл понятия не имел. Был бы мотоцикл – он с удовольствием умчался на нем куда-нибудь вдаль по шоссе. А так Майкл хотел написать Ребекке, пригласить ее куда-нибудь, но длительный перерыв в общении с ней обернулся внезапным расставанием. Расставание на расстоянии… Майкл был немного огорчен, он хотел взглянуть в глаза Ребекки, понять, чувствует ли она что-нибудь к нему… Но что было, то прошло, не стоит уделять внимание человеку, который никогда для него ничего не значил, есть более важная проблема, решения которой пока нет…

"Пойду в кафешку" – решил Майкл. Ничего лучше он придумать не смог.

Телефон зазвонил вновь. Майкл ожидал увидеть имя Ребекки на дисплее, услышать от нее причину их разрыва, перемешанную с очередной порцией криков. Но вместо "Р.Бэлор" на дисплее значилось "Амалия".

Майкл тяжело вздохнул. Звонки от этого человека поступали очень редко, как правило ничего хорошего они не предвещали. Он поднял трубку:

– Да, мам.

– Привет, сынок, – произнес слабый голос. – Как ты поживаешь?

– Нормально, – соврал Майкл: голос матери смутил его и напугал одновременно. – А как у тебя дела?

– Это не для телефонного разговора, – сказала Амалия. – У тебя есть на сегодня планы?

– Полагаю, что нет.

– Я могу к тебе подъехать? – Голос матери становился все тише и тише.

– Да… Что с голосом? Ты заболела? – встревоженно спросил Майкл.

– Я же сказала, это не телефонный разговор, – чуть громче, но так же слабо произнесла Амалия. – Мне надо тебя увидеть.

– Что же случилось? – нетерпеливо спросил Майкл.

– Не упрямься, ты все узнаешь. Я смогу приехать к трем часам. Тебя это устроит?

– Ты точно сможешь доехать? – В воображении Майкла нарисовалась инвалидная коляска, в которой сидела его умирающая мать, он мигом отогнал эту ужасающую мысль. – Может, лучше мне приехать?

– Нет, не надо, – чуть слышно произнесла Амалия. – Фила лучше сейчас не злить; к нам вчера пытались проникнуть воры, сейчас полицейские обшаривают участок в поисках улик. Лучше приеду я.

– Да плевать я хотел на Фила и его воров, – выпалил Майкл, ощущая дискомфорт, вызванный услышанной новостью. – Тебе явно нездоровится, не стоит тебе приезжать самой.

– Не переживай, доехать я смогу, – сказала мать. – В три часа тебя устроит?

– Устроит.

– До встречи.

Майкл сел на кровать и обхватил голову руками. Только этого не хватало. Его мать, судя по всему, тяжело больна, решила его проведать, впервые за три месяца. Значит, все действительно серьезно.

Майкл усмехнулся. Расставание с Ребеккой сейчас казалось ему пустяком, в сравнении с ослабшим голосом матери. Майкл по-новому взглянул на свою попытку ограбить отчима – если мать узнала бы, что он к этому причастен, вряд ли бы она это перенесла. К тому же он пытался вспомнить о уликах, которые ищет полиция – Майкл был уверен, что все его следы уничтожены. Тогда что же полиция сможет найти? Чувство дискомфорта глубоко засело внутри Майкла, больше сидеть он не мог, он встал и направился в душевую.

Его взгляд наткнулся на зеркало в душевой. Увидев свое отражение, Майкл стал его внимательно изучать. Он был небрит . "Было бы неловко встречаться с Бекки с такой щетиной, хорошо, что мы расстались, хотя бы можно не бриться" – сардонически подумал Майкл, но бритву все-таки взял. За время бритья Майкл тщательно проанализировал свой внешний вид – темные волосы едва доставали до плеч, кожа была бледной, даже чуть пожелтевшей, под глазами залегли мешки, сами глаза были впалыми – юноша явно не бодроствовал последнее время.

"Мать подумает, что я совсем опустился" – с этими мыслями Майкл разделся, зашел в душевую кабинку, открыл воду и, чувствуя, как приятная теплая вода согревает его тело, на мгновенье забыл о всех невзгодах, случившихся с ним в течение последних двенадцати часов.

Радикальная психотерапия

Начало четвертого. В квартире Майкла стало гораздо чище, чем обычно – разбросанные прежде носки убраны в ящик, пустые коробки от пиццы покоились в урне, сам Майкл побрился, зачесал назад свои непокорные волосы и выглядел гораздо свежее. Майкл хотел предстать перед матерью в лучшем свете. «Если у нее действительно серьезные проблемы, – грустно думал Майкл. – то я хотел бы, чтобы она запомнила меня именно таким».