Текст книги "Орнуэл. Восход Алой Луны"

– Рому? – рыжеволосая девушка сделала несколько глотков и протянула флягу Мраксу, но тот покачал головой.

Их окружали дымящиеся развалины деревянного поселка. Многие дома горели, тела пиратов лежали повсюду в багряных лужах, не успевшей впитаться в песчаную землю, а платье капитана и ее первого помощника насквозь пропитались собственным потом и чужой кровью.

– Ты довольна? Небывалых больше нет, ты победила.

– Да, Мракс, я счастлива. Я счастлива видеть их тела, раскиданные по земле. Я рада от того, что отомстила за загубленные ими жизни и потопленные корабли. А разве ты не рад, что те, кто покоится в морских могилах по вине вот этих негодяев наконец отмщены и могут покоиться с миром?

Первый помощник вздохнул и обвел взглядом руины поселения.

– Ты должна понимать, Эйл, что мертвым наплевать на их убийц. Начав эту битву, мы помогали не мертвым, мы спасали живых. Вот только мы не судьи, Эйл, а моряки, а морякам положено подчиняться приказам.

– Паруса по ветру, друг, мы победили! Вот увидишь, как только мы вернемся на сушу, нас поблагодарит весь город!

– Может быть… – задумчиво покачал головой Киран Мракс. В его груди появилось плохое предчувствие, которое никогда его не подводило.

– Пора домой! – Эйл встала и указала на покосившийся флагшток, на котором развевалось черное пиратское знамя. – Но сначала подними орнуэльский флаг. Пусть каждый проходящий мимо корабль знает, что Небывалые получили то, чего заслуживали.

Деревня была оставлена догорать. «Королевская удача» находилась уже слишком далеко, чтобы капитан Вейлмур могла заметить, как пламя перекинулось на флагшток, быстро побежало по нему вверх и захватило фиолетовый с белой полосой орнуэльский флаг. Несколько секунд горящее знамя развевалось над островом, пока обуглившийся флагшток не рухнул в соленое море. А Мракс, наблюдавший за берегом в подзорную трубу, вздрогнул.

– Не к добру горит орнуэльское знамя, не к добру…

Когда галеон пришвартовался в гавани Аверы, начался мерзкий промозглый дождь. Тучи заполнили доселе безоблачное небо и закрыли собой вечернее солнце. Однако на гордость Эйл каприз природы не оказал никакого влияния – она вошла в порт как героиня. С высоко поднятым носом оставила она штурвал и небрежно набросила на плечи парадный камзол с бронзовыми пуговицами и золотистым галуном, таким же, как и на любимой ей треуголке. Горделиво сошла она с трапа на переполненную народом площадь. Казалось, ее встречали, но было тихо, словно произошло нечто страшное, и она оглянулась на недоумевающих Мракса и Пита. В тот же момент сквозь толпу протолкался крупный отряд вооруженной стражи из личной охраны графа, и два человека стояли во главе – командор де Хоффлоу и шериф Тейлгрим.

– Стража, взять ее! – приказала правая рука Фарона. – Команду долой с судна. Корабль взять под охрану, чтобы даже мышь не проникла!

– Что, разрази меня гром, здесь происходит, Ирвинг? – капитан схватилась за рукоять кортика.

– Оставь оружие, Эйл. Ты натворила достаточно, – он покачал головой и отвернулся.

Его голос напугал девушку больше, чем стража или неизвестность. Даже пираты внушали ей меньший ужас. Это был голос человека, до самой глубины сердца разочарованного в своей ставленнице. В нем звучали обида, вина и жалость и ни капли злости или гнева, будто бы у командора даже не осталось желания злиться. Он просто опустил взгляд и шел вперед, тихо и молча, даже не оборачиваясь на любимую ученицу.

– Шериф Тейлгрим, объяснитесь! Куда, гром и молния, меня ведут? – возмущенно воскликнула капитан, но один из стражников личной гвардии Фарона толкнул ее в спину, и девушка гневно развернулась.

– Спокойно! – встряла шериф. – Корабль под Вашим командованием, капитан Вейлмур, разгромил пиратов, и граф Фарон желает высказать Вам личную благодарность.

– Благодарность… – пробормотал Ирвинг, покачав головой. – Имейте совесть называть вещи правильными именами, шериф.

Эйл перевела негодующий взгляд на поникшего командора. Она не ощущала укора совести, напротив, она ни на секунду не подвергла сомнению свое решение. Если за избавление людей от пиратской шайки требовалось понести наказание, она была готова. До поместья она шла молча и с поднятой головой.

Перед самой дверью в кабинет графа шериф Тейлгрим на мгновение остановилась и прошептала:

– Мне очень жаль… – а после толкнула дверь, пропуская моряков внутрь.

Граф не притронулся к ужину – на столе пред ним стояла полная тарелка дымящегося запеченного с грибами мяса. Эйл видела Фарона до этого, но никогда – так близко. Эта свиная голова, эти висящие щеки, поеденные оспой, это порожденный бельмом на глазу отвратительный взгляд, медленные движения и тяжелое, шумное дыхание. Капитан возненавидела аверинского графа еще сильней. Как мог он наедаться горой жирного мяса, когда нищие в порту вымаливают корку заплесневелого хлеба? Как смел он сидеть в теплой комнате в своей шитой золотой нитью мантии, когда голодные оборванцы замерзают насмерть на улицах его города? Как смел он тащить ее через весь город как какую-то воровку? Все эти мысли промелькнули в голове Эйл при первом взгляде на самого могущественного человека королевства.

– Небывалых в самом деле больше нет, господин Фарон. Матросы с корабля подтвердили это. Все поселение предано огню, а пираты убиты, – сообщила шериф.

Граф заскрипел зубами. Он представил себе золото, ускользавшее у него из-под носа, представил расходы на новую шайку и пришел в ярость, его левый глаз нервно задергался. Он резко оттолкнул от себя тарелку и взвизгнул:

– Кто из вас двоих, сучьи дети, отдал приказ? – повисло молчание, и Фарон вскочил на ноги. – Кто из вас посмел ослушаться моего распоряжения? – ответа не последовало, и граф рассвирепел еще сильнее. Он покраснел, лицо его распухло от злобы еще больше, а изо рта при каждом слове брызгала слюна. – Молчите? Свиньи, сукины дети, весь ваш дрянной флот только тянет деньги из моих карманов! Я плачу пайки, жалования, врачей и припасы! И после всего этого вы, недоноски, смеете плевать мне в лицо таким образом? Вы явились ко мне, командор, и говорите, что один из верных Вам капитанов напал на Небывалых? А теперь все они мертвы, несмотря на мой приказ? Одному из вас придется дорого заплатить за свою дерзость… Я граф этой проклятой прогнившей дыры, я! Не Вы, командор, и не недоносок де Маззар, дружбой с которым Вы так дорожите! Так кто отдал приказ к нападению?!

Эйл сделала шаг вперед. Он собиралась сказать этой напыщенной свинье в меховой мантии, может даже ударить его…

– Это только моя вина, – раздался тихий стариковский голос за ее спиной. – Капитан Вейлмур лишь выполняла мой приказ, как и подобает заслуженному офицеру флота. Перед выступлением из порта я в тайне от остальных капитанов велел капитану Вейлмур открыть огонь по поселению Небывалых, когда те меньше всего будут этого ждать. Я не хотел, чтобы эти пираты и разбойники разоряли орнуэльских купцов, и воспользовался случаем. Ни капитан Вейлмур, ни другие капитаны, ни тем более Эрнест де Маззар никак не повинны в случившемся. Я ослушался Вас, мой граф, и мне нести наказание. Я уповаю на Ваше милосердие, мой граф.

Фарон скривил лицо, будто откусил кусок неспелого яблока.

– Вы не получите от меня никакого милосердия, де Хоффлоу, – бросил правитель города. – Все Ваши владения в городе и за его пределами теперь принадлежат графству. Ваше имя будет втоптано в грязь. Вы лишаетесь всех титулов и привилегий. Вы и Ваша семья сгниете в нищете, де Хоффлоу. А Ваш бесценный Малый флот будет расформирован! Все корабли распроданы, а матросы, о которых Вы так печетесь, будут гнить вместе с Вами!

Эйл сковал ужас. Как можно было поверить в услышанное? Будто весь мир, который она знала, рухнул пред ней в одночасье. Роспуск Малого флота… Лучше бы он приказал казнить ее.

Для многих, включая ее саму, Малый флот был всем… Сколько жизней она разрушила сама того не понимая? Сколько горя навлекла на своих товарищей? Капитан ощутила, как холодный пот побежал по ее спине. Ее ноги впервые подкосились от страха. Она почувствовала и дрожь своего старого наставника, почувствовала, как каждое слово Фарона наносит старику смертельный удар за ударом. И вдруг она поняла, что самый сильный удар ему нанес далеко не Фарон, а она сама… Ослушавшись приказа она ударила его в спину, а Фарон лишь добил смертельно раненного.

Ирвинг де Хоффлоу даже не смотрел на свою ученицу. Он стоял прямо, по-военному, но лицо его посерело. Густые усы и бакенбарды поникли и поседели пуще обычного, доселе веселые, многоопытные глаза теперь блестели скупыми мужскими слезами – для бывшего командора Малый флот тоже был не только работой, но и всей жизнью.

Фарон вымучено улыбнулся и вернулся на свое кресло.

– Шериф, прикажите выпороть этого предателя на площади перед моим поместьем. Хочу видеть это из окна. И пусть герольд огласит о роспуске флота. Если бы это могло вернуть мои деньги…

Затем он махнул рукой, приказывая всем убраться из кабинета.

– И пусть это мясо бросят свиньям, – указал он на тарелку на столе. – У меня пропал аппетит…

Эйл и де Хоффлоу вывели на маленькую площадь. По пути капитан попыталась заговорить со своим наставником, но тот оставался глух и нем. Живо начали собираться люди, чтобы поглазеть, что именно хотел сообщить им графский герольд. Несмотря на дождь праздных горожан оказалось немало. Несколько мальчишек пальцами указывали на Фарона, замершего в окне в предвкушении зрелища. Он лакал вино из золотого кубка, стоя в своей теплой комнате, и стекло защищало его от дождя и наступавшего ненастья.

Прежде чем герольд открыл рот, шериф Тейлгрим обратилась к рыжеволосой девушке:

– Вы свободны, капитан, Вы можете идти. Вам незачем тут находиться.

– Бывшая капитан, – холодно поправила Эйл. – Я останусь здесь.

Шериф понятливо кивнула. Герольд в ярком, пестром, заметном каждому зеваке наряде вскинул руками, призывая толпу и стихию к тишине. Один из личных стражников Фарона принес тяжелую плеть, но шериф не пустила его к пленнику.

– Я проведу наказание, – женщина забрала орудие экзекуции, а затем опустилась рядом со стоящим на коленях командором и прошептала: – Вы благородный человек. Если бы Вы не взяли вину на себя, мастер Фарон казнил бы Вашу капитана.

Хоть тихий шепот и предназначался лишь для одного уха, стоящая подле Эйл все равно расслышала каждое слово.

С бывшего командора грубо и неуважительно сорвали одежду, оголив широкую мускулистую спину – несмотря на возраст, глава Малого флота был крепок и силен телом. Герольд развел руки и привычно начал церемонию.

– Люди Аверы! Имя этого человека – Ирвинг де Хоффлоу. Он повинен в предательстве нашего любимого графа Руфуса Фарона и всего графства. За свои преступления пред всеми нами этот человек будет наказан двадцатью ударами плети.

Командор сел, поджав под себя ноги, упершись локтями в колени и сложив руки в замок перед ртом, чтобы случайно не закричать от боли. Он не желал доставить Фарону удовольствия слышать его мольбы о пощаде. Командор даже не закрыл глаз, чтобы ни один человек на площади не подумал, что он хоть в чем-то повинен.

– Один! – провозгласил один из стражников, и шериф хлестнула вязанной кожаной плетью с кисточкой по оголенной спине.

Командор пошатнулся и сжал зубы. Он почувствовал, как кровь потекла по мокрой от дождя спине. И он был благодарен благородству шерифа, взявшей экзекуцию в свои руки.

– Малый флот, которым этот человек командовал, отныне распущен, – продолжал глашатай.

– Два! – прокричал стражник, и к первому красному рубцу на загоревшем теле добавился второй.

– Корабли Малого флоту будут проданы.

– Три! – из новой раны показалась кровь.

– Команды кораблей останутся без работы и права наняться на службу в графстве Авера.

– Четыре! – командор не проронил ни единого звука.

– Офицеры отпущены без последнего жалования и права управлять кораблями Его Величества короля.

– Пять!

Услышав очередной хлопок плети, стоящий у окна Фарон кровожадно улыбнулся.

Плеть опустилась на спину несчастного еще семь раз, прежде чем тот не смог продолжать сидеть на коленях и упал на землю. Эйл хотела броситься к нему на помощь, но солдаты схватили ее. Два стражника подняли бывшего командора и привязали за кисти рук к ограде графского поместья. Холодный дождь проворно смывал кровь с растерзанной спины. Шериф Тейлгрим подняла взгляд на поместье в надежде, что Фарон убрался от окна, но тот продолжал выжидательно глазеть на площадь, глотая свое кислое омерзительное вино.

После следующих шести ударов командор потерял сознание. Когда все двадцать ударов избороздили спину де Хоффлоу, шериф бросила плеть и ринулась прочь, страшась оглянуться на дело своих рук. Из толпы к раненому пробилась его заплаканная жена. Она развязала мужу руки и взвалила его на плечи, но не могла сдвинуть с места бесчувственное тело военного. Тогда Эйл помогла ей, и вместе они оттащили его прочь в родной дом, которого только что лишились. Там о ранах позаботились, и через некоторое время бывший командор пришел в себя. Раскрыв глаза, он увидел пред собой свою ученицу.

– Пошла… – прошептал он, – прочь…

Шериф Рейвен Тейлгрим жила в Авере вот уже почти десятилетие, большую часть которого она работала на Руфуса Фарона. Она выполняла его приказания четко и безукоризненно, никогда не задумывалась и не задавала вопросов. Однако сегодня… Словно стальной стержень внутри нее треснул. Нет, не переломился, но дал небольшую трещину. Неожиданно по пути домой Рейвен поняла, что сомневается в своей службе и с ненавистью вспоминает своего сюзерена, что наблюдал за ней в окно, наслаждаясь тем, что ей приносило муки совести. Командор де Хоффлоу был не первым невинным человеком, пострадавшим от руки шерифа Тейлгрим. Это было частью ее работы, наказывать тех, чья вина была не больше ее собственной, но таков был приказ, и она всегда подчинялась. И до этого дня она никогда не сомневалась ни в едином из них, всегда убеждала себя в том, что без вины король или граф никогда не прикажут убить человека, ведь в этом нет ни чести, ни благородства. Она вдруг вспомнила о «благородстве» Фарона, и скривилась. Для ее мастера это слово было лишь пустым звуком, заглушаемым звоном монет.

– Командор де Хоффлоу и капитан Вейлмур ослушались прямого приказа мастера Фарона и понесли суровое наказание. Таков закон, – произнесла она холодным голосом. – Я – шериф. Моя роль – следить за выполнением воли господина и его законов.

Неожиданно, Рейвен обнаружила себя у знакомого ухоженного дома, зажатого между двумя другими, образовывающими совместно длинную улицу, одну из самых богатых и охраняемых в городе. Перед домами тянулась аллея с высокими деревьями, большей частью опушившимися молодыми резными листочками кленами, делавшими эту улочку уютной и приветливой на вид. Здесь располагались поместья почти всех благородных домов, что находились в Авере. Здесь даже была резиденция короля на случай, если он решит посетить портовый город, что никогда не случалось. Бросив взгляд на дом и небольшой садик, в котором на траве раскиданы были детские игрушки, Рейвен неожиданно улыбнулась – она любила детей и всегда мечтала вырастить одного мальчика и одну девочку. Из дома доносился смех, так странно звучащий в этот ненастный вечер. Шериф взялась за мокрый дверной молоток и постучала в дверь собственного дома, хотя могла бы просто войти внутрь. Голоса в доме умолкли, и вскоре дверь распахнулась. Внутри ее с поклоном ожидало несколько слуг – сгорбленная старушка, молодые муж, жена и их дети.

– Госпожа Тейлгрим, проходите скорей, – поспешила помочь Рейвен служанка. – Такой непогожий день, а Вы ходите по улице.

– Спину ломит, гроза будет сильная, – подтвердила старушка.

– Вы выглядите устало, госпожа! – подскочила услужливая служанка. – На Вас лица нет!

– Трудный день… – отозвалась Рейвен, скинув с ног потертые сапоги. – Трудный, долгий день. В доме все в порядке?

– А как же иначе, госпожа! – отозвалась старая женщина. – Следим, прибираем, Вас благодарим, что позволяете жить здесь в Ваше отсутствие. А если мальчишки, сорванцы маленькие, заигрываются, то я их сразу веником, чтобы в Вашем доме не озорничали.

– Зачем же веником! – рассмеялась Рейвен и потрепала одного из малышей по светловолосой голове. – На то они и мальчишки, чтобы все ломать.

– Вы слишком добры, госпожа. Я вот семерых мальчишек воспитала и знаю, что, если заиграются – сразу веником по рукам, чтобы добро не портили. Только так и можно воспитывать. Взгляните на Дика моего, какой славный парень вышел – и крышу подправил, и в саду прибрал. А если бы я его по рукам ни била, то сидел бы пьянчужкой в какой-то грязной таверне.

– Мама! – воскликнул молодой слуга.

– Линда права, Дик, ее веник спас тебя от вина!

Рейвен любила находиться здесь, в обществе этих простых понимающих людей, любящих и заботящихся друг о друге. Это были коренные орнуэльцы, с их доброжелательным нравом, с присущей только им привязанностью и благодарностью к тем, кто делал им добро. Шериф повидала многих людей за свои четыре десятка лет, и могла с уверенностью сказать, что орнульцы отличались от всех своих соседей. В отличии от строгих, скупых имперцев, жители Орнуэла казались радушными и общительными, и в отличии от извечно враждовавших друг с другом лоттернийцев орнуэльцы всегда готовы были подставить плечо в случае общей беды. Как раз поэтому короли Орнуэла так страшились восстаний – случись бунт, вставали все жители как один, и в этом была их сила. Какой-нибудь ученый наверняка скажет, что причиной такой общности и терпимости друг к другу были бесчисленные народности, что населяли королевство, и окажется, пожалуй, прав. Казалось бы, здесь приживался каждый – и замкнутые дракониты, и благородные тавры, и хитрые, но умные эльфы. Только гномам, как и почти везде на континенте, приходилось трудно, но даже тех не обижали без особой надобности. Орнуэл напоминал пеструю, разросшуюся семью.

– Леони, наполни для меня бочку, – приказала шериф молодой служанке, и та бросилась исполнять приказ.

– Погорячей воду вскипяти! – крикнула старушка ей вдогонку. – Госпожа, поди, вся продрогла на таком дожде! Еще хворь подхватить не хватало. А ты, Дик, что стоишь как осел перед закрытыми воротами? Трав принеси госпоже! – женщина поправила на голове аккуратный чепец и погладила двух внуков, прижавшихся к ней, когда родители побежали выполнять повеления. – А вы, шалопаи, почему не помогаете родителям и позорите меня перед госпожой? Ладно, поможете мне за столом…

– Я не голодна, – перебила ее Рейвен. – Я буду наверху.

Дом шерифа Тейлгрим состоял из трех этажей не считая подвала. Его пожаловал ей в качестве символа дружбы еще предыдущий граф, Эрнест де Маззар. Черноволосая женщина с гордостью вселилась в пустующий дом, а вскоре поняла, как в обширном каменном здании было одиноко. Она слонялась по пустым коридорам и пустым комнатам, не зная, как его можно обставить. Привыкнув жить в походных палатках или казармах, Рейвен даже не задумывалась, что когда-то сумеет жить в собственном доме. Она привыкла к жестким кроватям, к грубому белью и соломенным подушкам. И дом, в котором находилась одна лишь кровать, слишком мягкая, чтобы она могла спокойно на ней спасть, долго внушал ей ужас. Рейвен даже собиралась продать его, пока случайно не встретила немолодую женщину, как раз искавшую работу экономкой. Оказалось, что та могла читать и писать, потому как провела детство в монастыре, и шериф согласилась взять ее к себе. Не прошло и двух месяцев, как голые стены преобразились, а в столовой зале запахло свежим печевом. Впервые Рейвен почувствовала себя уютно в собственном доме. Затем она позволила поселиться в маленькой комнатке на первом этаже и младшему сыну старушки со своей женой, у которых вскоре появились дети. Дом, казалось, впервые ожил ото сна. Слуги занимали весь первый этаж, второй все еще пустовал, а сама шериф устроилась под самой крышей. Хотя к мягкой кровати она так и не привыкла, приказав заменить ее узкой солдатской койкой, теперь она с удовольствием проводила здесь вечера и свободные от службы дни. Рейвен смотрела на семейство, жившее в ее доме, и не проходило и дня, чтобы она не мечтала, что когда-то заведет свою собственную, будет играть с детьми в прятки, в салочки, в слова, а когда те вырастут, то будет шутить над ними и вгонять перед женами или мужьями в краску, как это делают все хорошие матери.

Когда Эрнест де Маззар сменился Руфусом Фароном, все неожиданно изменилось. Вместо бесед со старым другом и любимой работы она стала правой рукой жадного жестокого негодяя, выполняя приказы, противоречащие даже самим законам королевства. Ночи она проводила в графском поместье, строя козни противникам ее мастера, и почти не появлялась в собственном доме, позволив прислуге жить и ухаживать за ним. Она передавала им полтора золотых в месяц из своего жалования в четырнадцать с половиной. Для жалования это были огромные деньги, но Рейвен все равно не представляла, на что могла бы их потратить. Кроме того, у нее не оставалось времени, ибо Фарон не делал ничего лично, посылая повсюду свою правую руку – толстяк почти никогда не покидал поместья. Лишь только изредка Рейвен позволяла себе купить тот или иной предмет одежды или снаряжения – скорее из нужды нежели по желанию. Все остальное она бережливо отдавала доверенному гному-ростовщику и каждую четвертую неделю получала от него уведомление о сбережениях, которые вместе с верной служанкой тщательно проверяла на правильность подсчета. Это были печальные, одинокие и трудные годы, но Рейвен привыкла и продолжала неизменно нести эту службу. Она была солдатом и выполняла свой долг. Эти слова повторяла она себе каждую бессонную ночь.

Шериф Тейлгрим поднялась на свой чердак и скинула с себя перевязь с ножнами. В круглое окно стучал усиливающийся с каждой минутой дождь. Рейвен сняла свою дубленую кожаную куртку и опустилась на край узкой знакомо заскрипевшей кровати. Все, от спертого запаха чердака до трех арбалетов разных размеров, развешанных под крышей, согревало ее уютом, приободряя после тяжелого решения, принятого сегодня. Когда Ирвинг де Хоффлоу пришел к ней, чтобы рассказать о капитане, ослушавшейся приказа оставить Небывалых в покое, шериф лишь на секунду задумалась, стоило ли докладывать это Фарону. Если бы она скрыла правду, то, быть может, командор был бы здоров, а Малый флот и дальше хранил бы воды графства Авера от морских разбойников. Но шериф без промедления оповестила Фарона – таков был ее долг.

Оттолкнув ногой валявшиеся на полу ножны, Рейвен прошла в дальний угол к предмету, спрятанному от чужих глаз плотным хлопковым полотном. Неуверенной рукой она приподняла полотнище и улыбнулась – там скрывалась незаконченная, поблекшая картина, которую она начала писать годы назад. Шерифу не пристало заниматься подобной чепухой, думала она, и потому тщательно скрывала свое произведение. Лишь одному человеку она показала его – Эрнесту де Маззару, и как сейчас помнила его восторженный вздох. Когда Рейвен бывало грустно, она подолгу смотрела на нанесенные на льняное полотно мазки краски, и это придавало ей сил смириться с жизнью шерифа, которая в последние годы требовала от нее все больше и больше жертвовать своей человечностью.

Вскоре бочку наполнили, и черноволосая девушка с наслаждением опустилась в горячую воду с целебными травами, купленными на рынке внимательными слугами. Пока старушка помогала Рейвен помыться, аверинский шериф пыталась представить, что будет после расформирования флота.

– Плохо будет, – ответила служанка. – Мой муж рыбаком был. Ходил на своей маленькой лодочке. Вот он всегда говорил, что может удить спокойно, ведь Малый флот отваживает лихих людей. Муж мой уже отправился к Хранителям, но что будет с другими рыбаками? Да и на рынке цены растут как дрожжевое тесто. Что будет, когда купцы побоятся торговать в нашем порту? Нет, госпожа, Вы уж простите слова брехливой старухи, но роспуск флота – дурь ослиная. Нам то жаловаться не на что, уж спасибо Вам за покровительство, но вот подругам моим туго придется. Требуха стоит уже почти десять бронзовиков, а пшено восемь за маленький мешок. На улицах уже говорят всякое…

Рейвен дернулась, потому как жесткая губка в рука старушки неприятно оцарапала спину.

– Что говорят на улицах?

Служанка стушевалась и замолкла, поняв, что молвила лишнее – перед ней все еще была верная помощница графа, а не просто хозяйка.

– Госпожа Тейлгрим, это только простые слухи… Когда ходишь по рынку, слышишь всякую ерунду…

– О чем треплются на рынке, Линда? – твердо переспросила Рейвен.

– Не думаю, что это правда… Всякое можно услышать… Вы знаете, люди не очень любят господина Фарона… Винят его в голоде. А недавно я слышала, что люди шептались о бунте! Кто-то призывает народ потребовать у господина Фарона снижения налогов. Люди отчаялись, госпожа Тейлгрим, боятся выйти по ночам из дома, ведь нет стражи для их защиты. Матросы с флота хотя бы следили за порядком в порту, а что там теперь будет? Страх – плохой товарищ, госпожа, вот люди и шепчутся…

Шериф недовольно поморщилась. Шептались не только на рынке, шептались и слуги в поместье, и солдаты, почти весь простой люд. Только глухой не услышал бы этот шепот, но правая рука графа не придавала ему значения – люди высказывали недовольство и при де Маззаре, а прошлого графа в народе любили как никакого другого правителя во всем королевстве. Однако слова старой служанки взволновали шерифа, и она поспешила вытереться и одеться. Накинув на плечи теплый плащ, а на голову капюшон, она вышла в ливень и ринулась вниз по алее. Клены над ее головой шумно шелестели листьями, а вдали раздавался гул грома. Ни единой души не было на улице в тот поздний час.

Через несколько минут Рейвен вошла в обширную, богато обставленную прихожую поместья де Маззар. То было отдельно стоящее здание красного кирпича с собственным парком и вековыми деревьями, едва не касавшимися окон своими ветвями. В прихожей повсюду горели лампады, а на полу и стенах висели старинные ковры с высоким ворсом. Рейвен помнила, что такие ковры лежали по всему поместью, в каждой комнате и в каждом коридоре, чтобы дочь Эрнеста, юная Катвин, могла бегать по дому без обуви не боясь простудиться из-за холодного паркета, которым был выстелен пол во всех комнатах. Повсюду, куда только мог упасть взгляд, висели и стояли чучела самых разных животных и птиц – лис, куниц, диких вепрей, даже медведей и степных троллей и многих других опасных хищников. Эрнест де Маззар слыл метким стрелком из арбалета и большим любителем охоты. Между набитыми паклей и опилками шкурами гордо стояли доспехи самой разной работы – устаревшие ламеллярные доспехи, выполненные из множества маленьких стальных пластин, соединенных вместе словно чешуя, различные кирасы, как пластинчатые бригантины, так и цельные латы, надетые поверх разнообразных кольчуг. Все это Эрнест покупал скорее для развлечения, ибо Рейвен никогда не видела его в доспехе сколько-нибудь прочнее простой стеганки.

Пока один из слуг-рабов, которых бывший граф держал около десяти человек, отправился оповестить хозяина, Рейвен по-солдатски выпрямившись стояла у лестницы. Обычно Эрнест сразу выходил к ней на встречу, но сейчас заставлял себя ждать. Черноволосая женщина спросила себя, что ее старый друг мог делать в столь поздний час, когда из левой комнаты с громогласным лаем выбежал огромный волосатый пес и чуть не повалил ее на пол, норовя вылизать лицо мокрым фиолетовым языком. Шериф со смехом потрепала собаку.

– Шустрый, пройдоха, скучал по мне?

Пес утвердительно гавкнул и извернувшись немыслимым для своего размера образом все же лизнул женщину в щеку. Вслед за ним из комнаты выбежала белокурая девочка двенадцати лет в ночной рубашке. Она уже спала, когда Шустрый, верно охранявший ее постель, учуял гостью и выбежал наружу, разбудив хозяйку.

– Тетя Рей! – воскликнула девочка и не по-детски крепко обняла шерифа.

– Катвин! Как же ты выросла за эти месяцы! Посмотри на себя, уже настоящая леди! – рассмеялась женщина.

– Не хочу быть леди… Хочу путешествовать, как Вы с отцом… – потешно надула губки белокурая девочка.

– Ты ничуть не изменилась, – покачала головой шериф. – Можно быть путешественницей и оставаться леди.

– А ты научишь меня, тетя Рей? – наивно округлила глаза Катвин.

– Я никогда не была леди, – пожала плечами женщина.

Их дружеский разговор прервал раздавшийся на лестнице кашель. К ним спускался высокий широкоплечий мужчина лет сорока. Длинные черные волосы, связанные сзади бордовой лентой, обрамляли строгое узкое лицо с заплетенной в две косички бородкой. Эрнест де Маззар напоминал скорее варвара из пустынных земель, чем графа и главу одного из благородных домов Орнуэла. В свете лампад его кожа казалась еще более загорелой чем обычно.

– Катвин! Почему ты не в кровати? – пожурил он дочь.

– Отец, тетя Рей пришла! Можно я поиграю с ней и Шустрым?

– Уже за полночь, быстро в кровать! – приказал строгий отец. – Тетя Рей зайдет завтра, чтобы поиграть, – добавил он, и ребенок послушался. Вместе с огромным псом они вернулись в спальню.

Бывший граф пожал шерифу Аверы руку. Эти рукопожатия были самым близким в их отношениях, в особенности в последние годы. Много раз Рейвен представляла себе, фантазировала об отношениях, отличных от простой дружбы. С самой первой их встречи много лет назад она следовала за Эрнестом повсюду. Два одиночества, они многое пережили вместе, делили хлеб и воду, покрывало и палатку, прошли через больше препятствий, чем любая супружеская пара. Вот только самое главное препятствие они пройти не сумели – поведать друг другу о чувствах. Хотя шерифу не было известно, испытывал ли Эрнест хоть что-то большее чем дружба, Рейвен любила его с первой встречи. Разумом она понимала, что судьба никогда не позволит им быть вместе, но все равно следовала за ним, куда бы судьба не повела его – в отряд Серебряных стрел, в Орнуэл-город или в Аверу. А юной Катвин шериф Тейлгрим заменила мать.

– Сейчас не лучшая погода для ночных визитов, – заметил бывший граф Аверы, и гром за окном подтвердил его слова. – Я надеюсь, ты не замерзла снаружи?

Рейвен оглянулась, словно боялась, что их подслушивают.

– Пойдем, – сказала она и повела старого друга вверх по лестнице. – Это важно, и мне нужно знать, Эрнест. Ты знаешь, я доверяю тебе, доверяю больше, чему кому-либо. В последнее время я слышу всякие слухи…

– Я тоже слышал слухи, Рейвен. Мне запрещено покидать пределы дома, но у меня много верных людей в городе. Они рассказали мне о том, что случилось у поместья Фарона…