Текст книги "Платник"

– Папуля!!! – только и успела выкрикнуть Ниночка, прежде чем оказалась в воде.

– Нельзя! Договор, ведь у нас! Договор! – заорал Шишигин, потрясая в воздухе шапкой в зажатом кулаке.

– Спасай ее, Ефим!

Будь Павел на месте отца Ниночки, прыгнул бы в воду, не раздумывая ни секунды. Но на другом конце натянутой веревки оставался Вакиридзе, и прежде необходимо было вытащить его. Шишигин прыгать не стал, зато придумал кое-что другое. От настила до Ниночки было метров двадцать, наверное, чуть больше длины торчащей из бочки елки. Шишигин подскочил к бочке и не без труда передвинул ее к краю настила, после чего повалил елку в воду так, что ее верхушка оказалась совсем недалеко от барахтавшейся дочки.

Все эти манипуляции привели к тому, что раскачивающийся настил начал терять прочность, – несколько скоб, соединяющих толстые бревна, выскочили, и это не сулило ничего хорошего тем, кто на нем оставался или собирался на него забраться. Одним из таковых стал Вакиридзе, которого Павел наконец-то подтащил к краю настила и помог выбраться из воды. Хватавшего воздух ртом приятеля трясло так, словно он сидел на включенном электрическом стуле. Павел мельком отметил, что насквозь промокший комбинезон Геннадия в нескольких местах разодран так, словно за него дралась стая оголодавших псов. Но сейчас было не до комбинезона.

Ниночка!!!

Нет, не она первая добралась до елки, ее опередил тот самый мужик, которого Ниночка пыталась спасти и из-за которого теперь тонула, а он, похоже, помогать ей не собирался. Но еще большая беда была в другом. Из покрывавшего воду ледяного крошева, точно так же, как недавно из лунок, начали выпрыгивать рыбины, только теперь они падали не на лед, а на головы продолжавших вынужденное купание рыболовов. В том числе и на голову Ниночки. Рыбины не просто падали, их пасти смыкались на ушах, носах, губах людей, на их показывающихся на поверхности руках.

– Человекалка! – Павел подскочил к Шишигину и схватил его за горло. – Гад! Так ты об этом договаривался со своим подледным королем?

Ефим оказался сильнее знатного рыболова, легко оторвал от себя его руки и оттолкнул, после чего неуклюже прыгнул в воду. Вынырнув, сразу принялся отчаянно грести по направлению к захлебывающейся водочке. Но вокруг него тоже начали выпрыгивать рыбины и яростно атаковать ничем не защищенную голову.

Одновременно с этим бревенчатый настил, на котором остались Павел и Геннадий, и без того непрочный, потряс еще один удар в дно, и из досок выскочила очередная скоба. Теперь, чтобы не упасть, необходимо было, широко расставив ноги, сдерживать неумолимо расползающиеся бревна. Для лучшего сохранения равновесия Павел воспользовался своим ледобуром, а Геннадий схватился за шаткий столик, с которого до сих пор почему-то не свалились ящик с несколькими бутылками водки и кастрюлька с капустой. И тот, и другой отчетливо сознавали, что окажись они в воде, с жизнью можно прощаться.

Прощаться совсем недолго, но зато в жутких в мучениях, погибая так же, как Ефим Шишигин, его дочь и другие рыболовы, на которых набрасывались разъяренные форели, щуки и окуни.

После очередного мощного удара настил, как таковой, перестал существовать. Освободившиеся от последних скоб бревна получили самостоятельность, и никакие старания Павла и Вакиридзе не смогли заставить их соседствовать друг с другом. Ножки столика провалились в образовавшиеся щели, кастрюлька с капустой и ящик с водкой опрокинулись, но Геннадий, легший на поверхность стола грудью, все-таки успел непонятно зачем схватить за горлышко одну бутылку. Столик провалился очень удачно – между его ножками оказалось два бревна, и если не дергаться и сохранять равновесие, Вакиридзе можно было на что-то надеяться.

Павел не нашел ничего лучшего, как оседлать лежащую на боку бочку, но она, соскользнув с бревен, начала неумолимо погружаться. Он быстро перебрался на ствол елки, к несчастью слишком тонкий. Но все-таки, благодаря разлапистым ветвям, за которые ухватился рыболов, тонула елка медленно. Что делать дальше, Павел не представлял.

Сильно постаравшись, он смог бы доплыть до ближнего края полыньи, но взбесившиеся рыбы наверняка успеют с ним расправиться, как расправились с теми, от кого на поверхности ледяного крошева остались лишь шапки и рыболовные ящики. Была среди них и голубенькая шапочка Снегурочки. Несколько рыбаков все-таки выбрались на твердый лед, они что-то кричали ему, но реально помочь вряд ли смогли бы…

Совсем рядом с Павлом из воды выпрыгнула форель, еще одна. Он перехватил ледобур за ручку и, взмахнув, попал по очередной выпрыгнувшей рыбине. Это была щука. Подброшенная вверх, она упала на еловые ветви и, зацепившись жабрами, повисла на них, словно еще одно украшение.

– Так их, Паша! – крикнул Вакиридзе. – Бей тварей!

Геннадий умудрился принять сидячее положение и отмахивался от прыгающих вокруг рыб бутылкой, но пока безуспешно. Павел не очень вовремя вспомнил, как, бывало, идя по берегу реки со спиннингом и одну за другой вылавливая щук, тут же умертвлял их ударом по голове специальной колотушкой. Он делал это машинально, без эмоций прекращая рыбьи мучения. Это была рыбалка. А сейчас – человекалка?

Елка погружалась медленно, но верно. Вода дошла до самого края сапог, когда прямо перед Павлом с громким всплеском вывернулся широченный рыбий хвост. В следующую секунду из воды высунулась рука, протянулась к продолжавшей висеть на елочной ветке щуке, бережно ее сняла и отпустила в родную стихию. Павел отказывался верить глазам, но тут что-то крепко сжало его коленку.

Он, не глядя, ударил ледобуром вниз и только потом посмотрел, куда пришелся удар. Коленку сжимала еще одна рука, но Павел попал не по ней, а прямо по смотревшему на него из-под воды лицу – старческому лицу, обрамленному колышущимися, словно водоросли, седыми прядями. Острые ножи ледобура рассекли наискосок бровь и переносицу, но кровь из ран почему-то не хлынула. Павел схватился за ручку ледобура второй рукой и резко его крутанул, словно засверливал в сырой лед. Еще один оборот сделать не получилось, – под ногами взбурлила красная пена, там, где только что было старческой лицо, вновь вывернулся широченный рыбий хвост, ударивший по воде и тут же исчезнувший.

И сразу после этого вода мгновенно стала льдом. Сначала тонким, но тут же утолщившимся настолько, что Павел с трудом вырвал из него ногу. Потеряв равновесие, он упал лицом вперед, пробив настоящую полынью.

– Паша, держи! – заорал Вакиридзе, бросая ему веревку, одна из петель которой все еще была у него на запястье.

Если бы они промедлили еще какие-то мгновения, то Павел так и остался бы наполовину вмерзшим в лед. Но знатный рыболов успел выбраться на спасительный стол, лед вокруг которого становился все толще и толще.

* * *

Бутылка водки, которой непонятно зачем завладел Вакиридзе, каким-то чудом не утонула и не разбилась. И теперь она очень даже пригодилась. Павел и Генка без проблем перешли по наросшему в полынье льду на основную твердь, где их встретили другие спасшиеся рыболовы. Они открыли и пустили бутылку по кругу.

Вообще-то всем надо было срочно в тепло. Сухим из них был только Лыжник, который только что закончил перевязывать кровоточащую ступню Бердску, потерявшему сапоги. Но уходить никто не спешил. Рыбаки, молча, отупело передавали друг другу бутылку и смотрели на свежий лед, в который наполовину вмерзла поваленная елка, ящики, шапки…

Последний глоток достался Генке Вакиридзе. Он бросил пустую бутылку в центр бывшей полыньи и попал прямо в спасшую его и Павла крышку стола, о который она и разбилась, брызнув во все стороны осколками.

– Меткость рук, – нарушил молчание Вакиридзе и хлюпнул носом. А потом добавил:

– Знаете, мужики, что самое интересное? Самое интересное то, что, благодаря пойманной мной форельки, я теперь имею право на этом водоеме круглый год без лицензии рыбачить…