Текст книги "У Пяти ручьев"

VIII. Проводник

В конце концов уговоры Савелия и деньги помогли экспедиции преодолеть труднейшее препятствие. Иван согласился.

Это был тот самый неудачливый охотник, про которого сказал Савелий. Иван знал лесные тропы до самого Страшного лога. А там, по словам деда, начинается речка, вдоль которой побоялся идти Трефилий. Может быть, скитника что-нибудь и напугало, но идти по реке хорошо было тем, что она ведет к самым Пяти ручьям. Тут уже не собьешься.

Отославши на кордон почти три четверти своих коллекций с лошадьми, ребята с облегченным багажом, после недельной стоянки у вогулов, двинулись в дальнейший путь. С хозяевами простились тепло, взаимно довольные друг другом.

Одновременно с караваном уезжали и съехавшиеся на праздник гости.

Ребята с интересом ожидали момента, когда они поедут летом на санях.

Полозья нарт были тонки и широки, длиной до загиба более сажени. При такой длине нартам легче переправляться через ручьи, канавы, переезжать через кусты и кочки.

При запряжке оленей оглоблей не употребляется. Запрягается в нарты от двух до пяти оленей в ряд, но так, что один олень не мешает другому. Это в поездке необходимо, так как через ручей, например, олени прыгают не все разом. Левый олень идет передовым, к уздечке его слева привязана одна вожжа, которой они и управляются. Через спину каждого оленя надета подпруга. К правой стороне и подпруге левого оленя привязывается повод уздечки второго и т. д., так что животные идут не в ряд, а на пол-оленя впереди один от другого. Это очень важно при узких лесных дорожках, где больше одного или двух оленей в ряд не проходит. Вогул садится по левую сторону нарты. Правой рукой он держит вожжу, а левой – хорей, то есть шест около двух сажен длиной, с помощью которого понукает оленей.

Когда вогулы уселись, олени снялись разом, быстро и дружно помчались. Большие кусты они обегали или просто перепрыгивали. Нарты через кустарники переезжали, пригибая их под себя, потом кусты снова выпрямлялись. Если встречались кочки, пригорки, парты пыряли по ним, как по волнам.

Скоро гости скрылись из глаз. Следом за ними двинулись ребята. Собственно, ехал только Иван на передних нартах, и на вторых, привязанных к передним, сидел дед. Остальные следовали пешком. Багажу все-таки оставалось еще порядочно. Дорога была тяжелая, и тащить нарты оленям оказалось нелегко, хотя нагружено было пудов по шести на сани. На оленях здесь переезжают огромные расстояния. Зимой, при хорошей дороге, на одной упряжке оленей можно сделать верст сто, но затем им надо дать дня два отдыха.

При отъезде с места последней стоянки караван увеличился четырьмя оленями и лайкой проводника, которая быстро примирилась с Краком и Мишкой, хотя сам лосенок относился к ней все еще недружелюбно.

С оленями караван двигался гораздо скорее.

– Если так будем идти, то недели через две будем в Страшном логе, – обещал Иван.

Осень на северных горах вступала, между тем, в свои права. Вершины далеких камней часто становились белыми от выпавшего снега. Днем заметно похолодало. Лиственные деревья расцветились чудесными яркими красками.

Березовые рощи стояли сплошь золотые. Краснели гроздья рябины, кое-где изуродованной медведем. «Хозяин», как его звал вогул, боявшийся произнести слово «медведь», как у нас в деревнях старики боятся слова «черт», еще не залег в берлогу. У корней деревьев расстилались целые ковры спелой брусники, необыкновенно крупной и сочной. Много росло черники. Местами целые поляны желтели морошкой. Ребята никогда не видали такого изобилия ягод и кедровых шишек. Однажды путешественники не утерпели и вместе с Яном забрались на кедр лакомиться.

Но светлые осенние дни скоро сменились холодными дождями, ветрами и туманами. Такая погода мало доставляла удовольствия при путешествии по диким горам и в глухом лесу.

Ночи стали холодными. Ребята мерзли даже в палатке. Плохо согревал и костер, в особенности при холодном ветре: один бок нагревался, другой мерз.

Однажды ночью пошел снег.

Это было первое предупреждение о скором наступлении зимы.

Дед сразу пал духом.

Мысль о необходимости зимовки все чаще и чаще приходила всем в голову. Но ребята успокаивали себя тем, что до Страшного лога осталось всего дней десять пути, авось успеют обернуться до настоящей зимы. В одну из очень холодных ночей дед научил ребят устраивать нодью.

По его указаниям, ребята взяли два сухих еловых бревна, и в каждом из них вырубили по желобку.

Одно бревно положили на снег желобом вверх, и в желоб насыпали горячих углей. Их накрыли другим бревном, положив его желобом вниз. Чтобы одно бревно не скатилось с другого, с боков вбили в снег сырые поленья, удерживающие бревна.

Это и была нодья.

Огонь от углей заставлял тлеть оба бревна, но от недостатка воздуха они не могли вспыхнуть пламенем.

Теплый дым вылетал с обеих сторон. Между двумя такими нодьями ложились в палатке ребята, закутавшись в тулупы. Этот дым наполнял палатку таким теплом, что находившиеся в палатке совершенно не чувствовали холода, причем даже спали босыми, а обувь была для просушки развешена у очага.

Температура в ту ночь, когда впервые устроили нодью была -10° по Реомюру.

Только сейчас, в начале зимы, ребята оценили, что за ценное животное олени. Что бы стали теперь они делать с лошадьми, когда трава была засыпана снегом? Олень дает человеку на севере Урала пищу – мясо, и одежду – шкуру. Она заменяет вогулу лошадь, корову и овцу. Без него весь уральский север представлял бы собой пустыню. Без него здесь так же невозможно было бы существование, как в Аравии без верблюда.

Взамен же он не требует от человека почти ничего, даже пищи. Самая любимая и здоровая еда оленя мох-ягель. Он находит его сам. Летом он ест траву, листья ивняка. Теперь, когда выпал снег, олени срывали мох, покрывающий сучья ельника, или раскапывали передними ногами снег и добывали из-под него еду.

Видя, с каким любопытством ребята смотрят на животных, раскапывающих снег, Иван рассказывал о необыкновенном чутье оленей. Как бы ни был толст снеговой пласт, олень сквозь него чует, где скрыт лучший мох, и всегда раскапывает ту именно кочку, где больше корму. В обычных условиях обоняние на 500-600 шагов у него великолепное.

Вдобавок ко всем этим качествам олени ласковы, смирны и понятливы.

Тошка уже решил, что обратный въезд в родной город он сделает обязательно на оленях.

IX. На лосиной тропе

Леса в земле вогулов были совершенно необитаемыми, но проводник-туземец чувствовал себя здесь, как дома. Казалось, каждая тропа, каждое дерево были ему знакомы. Он сказал, что несколько лет назад охотился в этих местах и имел здесь свой огород на зверей. Иван показал ребятам остатки этого огорода.

Подсеченные деревья, уложенные на землю в одном направлении, действительно, образовали ограду, тянувшуюся, вероятно, верст на 50. В «ограде» было устроено несколько ворот. Зверь, забегая сюда, идет вдоль изгороди и когда станет проходить в ворота, то попадает в яму, вырытую в воротах, или под настороженный здесь нож, или же наткнется на искусно замаскированный самострел. Во всех этих случаях он становится добычей охотника.

Иван показал ямы, выкопанные в «огороде» для лосей. Глубиной яма была значительно больше сажени, края обложены деревом. Сверху она прикрывается тонкими жердями, поперек которых положены прутья, засыпанные мхом и землей. Все – следы работы должны быть снаружи тщательно скрыты.

Если лось своей 20-25-пудовой тушей ступит, на этот мох, он сразу проваливается. Попавши в яму, старый опытный лось стоит спокойно, только молодые бьются, пытаются выскочить. Задача вогула состоит в том, чтобы время от времени обходить свои «огороды» и ямы, осматривать, чинить, если это потребуется, и вынимать добычу. На это и уходит зимой значительная часть времени охотника. Если осмотр производится редко, случается, что медведь или волки вытаскивают из ямы добычу, а в летнее время она пропадает с голоду и сгнивает.

К лосю, попавшему в яму, по словам Ивана, охотник подходит сзади и убивает его ножом. Спереди опасно приближаться. Стоящего за два шага от ямы охотника лось может схватить губами, сбросить к себе в яму и затоптать.

Исключительно богатый зверями край, сравнительно безопасный и легкий промысел их ловушками и ямами развили в вогуле благодушие, леность, неповоротливость, беспечность. Только зимой, когда для туземца начинается «страда», когда у него главная работа и прибыль, он становится энергичным и трудится, «лесует» с утра до ночи, часто в самых тяжелых условиях, вместе с своим незаменимым другом и помощником – лайкой, которая и зверя ему найдет, задержит, пока подкрадется охотник, а в случае нужды, если зверь кинется на вогула, то придет ему и на помощь. На собаке же охотник часто везет добычу домой или в чемью. Дело охотника только стрелять. Стреляют они изумительно метко.

– Значит, каждая семья вогулов, – задал вопрос Гришук, – имеет свои тропы и места, на которых только она и ставит капканы, огороды и самострелы?

Иван ответил утвердительно и добавил, что это право сохраняется за каждой семьей наследственно.

– Мой огород, – сказал вогул, – самый крайний на север. Дальше никто не ставил.

С наступлением холодов Иван надел вогульский зимний костюм; меховые унты и совик[30]30
  Совик – шуба из оленьего или заячьего меха.


[Закрыть], сшитый из оленьих шкур мехом вверх, и малицу[31]31
  Малица – глухая длинная мужская одежда мехом во внутрь, с капюшоном. Одевается через голову.


[Закрыть]. Малица имела теплый капюшон, служивший вогулу вместо шапки, к рукавам ее были пришиты варежки.

Однажды под вечер Иван отправился вперед поискать какую-то речку, которая, по его мнению, должна была находиться неподалеку. По ней он хотел определить дальнейшую дорогу и по пути присмотреть удобную переправу.

Возвращения его караван, остановившийся, что называется, на полном ходу, заждался. Прошел час, другой, Иван все не возвращался. Ребята дали несколько выстрелов. Никто им не ответил.

В караване началась тревога. Оставив Пимку с дедом при оленях, ребята с Яном пошли искать вогула. Направляясь по его следам, они вошли в лес. По мере углубления в чащу и, вероятно, приближения к речке, о которой говорил Иван, все больше стало попадаться тропок лосей, оленей; скоро все эти тропки сошлись в одну общую, пролегавшую между возвышенностями и круто спускавшуюся вниз по руслу высохшего ручья. Невдалеке должна была находиться и речка. Круто спускающееся русло ручья было естественной дорогой к реке для лосей, оленей, когда они шли на водопой или чтобы спастись от гнуса. Берега ручья оказались совершенно явственно утоптаны лосиными острыми копытами.

– Надо и нам идти к реке, – указал Андрей на русло.

Пока ребята совещались, далеко снизу, из чащи, где предполагалась река, донесся жалобный лай и вой, очевидно, почуявшей их лайки. Охотники значительно переглянулись.

– Там!

Осмотрев еще раз ружья, они стали спускаться. Спуск был необыкновенно крут и труден. Им приходилось иногда почти скатываться вниз по склону, путаться в кустарниках и деревьях и падать. Они изодрали руки, исцарапали лица и спины о заросли, но зато спустились в несколько минут.

Лайка, тявкавшая теперь, где-то вблизи, заслышав голоса, вылетела из лесу. С жалобным визгом она кинулась к охотникам. Ребята заметили, что шерсть ее запачкана кровью.

Они двинулись бегом за собакой. Почти одновременно они увидели сверкнувшую между кустарников реку и тело вогула на берегу ее. Он лежал лицом вниз. Около него набежала лужа крови.

Вокруг нигде не было положительно никаких следов борьбы или какого-либо зверя. Наклонившись, ребята тут же отшатнулись в ужасе. Из правого плеча Ивана, близ ключицы, торчали две деревянные стрелы.

Убийство? Что это значит? Кто-то устроил засаду? И зачем это понадобилось?

Эти вопросы задавали себе юноши и Ян, с тревогой поглядывая на темную чащу, окружавшую небольшую, точно расчищенную, прогалину, на краю которой стрелы настигли свою жертву.

Лучшего места для засады нельзя было и выбрать. Этой прогалиной как раз кончался крутой спуск ручья к реке. Кто шел к воде, тот не мог миновать этой поляны.

Ян осмотрел раны и покачал головой.

Вогул был еще жив, но без сознания и потерял массу крови.

При малейшей попытке приподнять его или повернуть на бок, Иван мучительно стонал. Все же Ян распорядился посадить его.

От страшной боли к раненому вернулось сознание. Он открыл глаза.

– Пить! – простонал он.

Ему влили в рот несколько глотков.

– Кто тебя ранил? – спросил Ян.

– Шайтан, – стоном вырвалось у вогула. – Шайтан... разгневался... Я повел вас к священному месту... И натолкнулся... здесь... самострел!

Протяжно застонав, Иван вытянулся и закрыл глаза.

Все стало ясно. Несчастный попал на вогульский самострел, настороженный на лосей. Он полагал, что его огород – самый последний к северу, и не поостерегся, а оказалось, что на этой лосиной тропе чья-то охотничья семья поставила свой самострел.

Действительно, при тщательном осмотре места, в тени густого низкорослого кедра, на стороне прогалины, противоположной той, где лежал вогул, как раз против узкого места – прохода, был расставлен лук, загнутый из березы, натянутый тонкой веревочной тетивой, укрепленной на ложе самострела теперь спущенным курком, от которого тянулась тоненькая нитка через поляну.

Оборванный конец нитки был привязан к дереву на противоположной стороне прохода, на высоте, примерно, полутора аршин. Самострел был замаскирован ветвями так ловко, что ребята, даже зная, что он где-то здесь, близко, едва могли его найти. Не удивительно, что зверь, пробираясь тропою, легко может не заметить нитки, скрытой травою и ветвями, заденет ее грудью, и стрелы со страшной силой вонзятся в его бока, как было с несчастным вогулом.

Если зверь мал ростом, он пройдет под ниткой или, если заметит, приподымет ее мордой, и тогда только минует самострел благополучно. Теперь самострел был опущен, а стрелы торчали из тела несчастного вогула.

Положив Ивана на носилки из ветвей и медленно, с большим трудом обойдя крутую возвышенность около реки, ребята, расстроенные происшедшим, вернулись к месту остановки каравана.

X. Охотничья избушка

Раны вогула оказались серьезными. Ключица была раздроблена, кроме того, стрела задела легкое. Несмотря на хорошие знания и опыт хирурга Яна и на железный организм вогула, положение его было почти безнадежным.

Когда Ян извлек стрелы, ребята ужаснулись.

Длиной каждая стрела была около метра с острым железным наконечником в виде гарпуна. Приготовленные для великана-зверя в тридцать пудов весом, эти стрелы произвели страшные разрушения в человеческом теле. Иван несколько дней бредил, находясь без памяти и страшно ослабев от потери крови. Жизнь его была на волоске и зависела от искусства Яна и ухода Федьки, превратившегося в самоотверженную сиделку. Впрочем, днем Федьке помогали и другие ребята. Только через четыре дня больному стало несколько лучше.

Ян устроил в лесу, в стороне от Ивана, совещание.

– Может быть, Иван и поправится, – ответил Ян на тревожные вопросительные взгляды ребят, – но, по крайней мере, на месяц ему необходим абсолютный покой.

– Иначе говоря, зимовать здесь? – формулировал другой, просившийся у ребят, вопрос Тошка.

– Видно, судьба, – вздохнул дед. – Не пропадать же человеку. Да и все равно пришлось бы зимовать. Не здесь, так в Страшном логу. Опоздали! Снегу страсть в лесу насыпало.

С этим решением давно примирились, так как неизбежность зимовки была очевидна еще раньше.

Ян предложил выбрать подходящее место для постройки охотничьей избушки, и немедленно, хотя бы на скорую руку, поставить жилье.

К счастью для экспедиции, она находилась неподалеку от реки. А версты за две, за три от места стоянки было полузаросшее озеро. Зверье и дичь кругом водились в необыкновенном изобилии. Берега реки и озера поросли лиственным лесом, осиной и тальником – необходимой пищей для лося и оленей.

За дело принялись немедленно, бросив всю остальную работу. Ставить охотничью избушку было деду не в диковинку – не то, что неопытным ребятам в прошлую экспедицию. Они не знали тогда даже, как приступить, как взяться за дело. Теперь работа закипела. Весело застучали в лесу топоры.

– Целое зимовье сладим, – шутил дед.

Постройка подвигалась быстро. Ребята старались с утра и до темна. Когда, наконец, работа была закончена, избушка представляла собой маленький деревянный сруб, с двумя оконцами и крошечной дверью, в которую влезать надо было согнувшись в три погибели. Сложили камин с глубоким устьем, чтобы меньше дыму попадало в самое помещение. Земляной пол накрыли ветвями. Значительная часть помещения занята была нарами, устроенными на пол-аршина от пола. Дед смастерил еще стол и табуретки, чего в таких избушках не водится. По стенам прибили полки. Кроме того, в одном из углов, вверху, устроили клетушку и для Крака на случай больших холодов. Обыкновенно же ночи он проводил на деревьях.

Впрочем, особенно суровой зимы дед в настоящем году не ждал. Он судил об этом по разным приметам и, между прочим, по тому, что нашел несколько заготовленных медведями на высоком сухом месте вдали от болот берлог. Медведь, значит, чуял зиму сырую, сравнительно мягкую, и ненастную погоду. В противном случае он лег бы на болоте.

Избушка дедовой постройки вышла хоть куда. Тесно, конечно, темно, дымно, но зато тепло. А в лесу, в морозы -40°, это дорого. И ребята и Ян остались очень довольны.

– Зимовье, а не станок, – говорил дед, посмеиваясь.

Во вновь устроенное помещение прежде всего перенесли больного. Он, видимо, чувствовал себя несколько лучше, но сильно исхудал и был слаб.

Рана заживала медленно. Больной без посторонней помощи не мог повернуться. Федька дежурил около него все время.

Окончив избушку, строители соорудили, по указаниям деда, и чемью, или вогульский амбар, для хранения припасов и пушнины. Чемья представляла собой маленькую избушку, поставленную на деревьях, обрубленных сажени на две над землей и до корня очищенных от коры, чтобы хищник не мог, впиваясь в кору когтями, добраться до хранящихся в чемье припасов.

Обыкновенно у вогулов при юрте имеются 2-3 такие чемьи. В них же они прячут от зверей свою добычу в лесу во время охоты.

Кроме чемьи, ребята сделали навес для оленей и лося, чтобы им укрываться в дурную погоду.

– Хороша животина! – хвалил дед оленей. – Что бы мы стали теперь делать с Сивкой да Лыской без сена? А эти сами себя прокормят.

Олени теперь все получили имена: Сивко, Лыско, Серко и Бурко.

Кормили они себя действительно сами.

XI. Дикие северные олени

День у экспедиции начинался обычно рано, в особенности когда ребята усердно занялись охотой. А ею пришлось заняться, потому что во время постройки припасы, сухари и крупа, быстро истощились, и их приходилось заменять дичью и мясом. Охота на рябчиков, глухарей, водившихся здесь в изобилии, почти не представляла труда, но добыть крупного зверя было не так легко.

Охотники подымались еще затемно, часов в пять. Пока варился чай и приготовлялся горячий сытный завтрак, они чистили оружие и готовились к утомительному пути по лесным трущобам. После завтрака, закончив сборы, они отправлялись бродить с лайкой по лесной пустыне. И ходили часто до вечера, иногда даже, если заходили далеко, то и ночевали в лесу около нодьи. Словом, охотились, как охотятся здесь вогулы. Из дому ребята захватили лыжи, обтянутые оленьей шкурой. Вперед лыжи скользили легко и при подъеме не скатывались назад. При школьных занятиях физкультурой ребята состояли в лыжном отряде, и теперь имевшиеся у них опыт и умение очень пригодились.

Ходить без лыж в этом лесу зимой было невозможно. И жизнь в лесной избушке превратилась бы в заточение.

Ответственность за добычу провианта лежала преимущественно на Андрее, и он выполнял свое дело с большой охотой.

Лайка так к нему привыкла за время болезни Ивана, что ходила за Андреем, как за хозяином. В лесу она оказывалась, действительно, незаменимым помощником. Андрей научился, как вогул, узнавать по ее лаю, с кем она имеет дело: с оленем ли или с сохатым, медведем, белкой, рябчиком, куницей, соболем. Наиболее желанной добычей были дикие олени. Более чем десятипудовая туша давала надолго запас провианта.

Но добыть их представлялось делом чрезвычайно трудным, в особенности для того, кто, как Андрей, охотился за ними впервые. Впрочем, первая встреча с дикими оленями, давшая сразу двух быков, явилась скорее не охотой, а счастливой случайностью. Дело произошло при чрезвычайно интересных обстоятельствах во время перелома с осени на зиму.

Дни стояли ясные и не очень морозные.

От холодов олень уходит в густой ельник. Там же прячется он зимой от ненастных дней. Чуя дурную погоду, он забирается в ельник еще дня за три. Опытные охотники, не найдя возле обычного места «жировки» свежих следов, уже знают, что нужно ожидать скверную погоду.

В этот же густой ельник олень прячется и весной, во время «наста», когда ему трудно бегать по намерзшей на снегу тонкой ледяной корке, которая его не выдерживает, проваливается и режет ноги.

Из всех способов добывания оленя – стрельбы с лабаза, гонки «по насту», представляющей собственно не охоту, а бойню загнанных измученных оленей, ловли капканом – Андрей предпочитал один, самый трудный: охоту скрадом, когда охотник должен подкрасться на расстояние выстрела к чрезвычайно чуткому, быстроногому зверю, и вдобавок зверю необыкновенно «полохливому», то есть пугливому. Но в тот ясный октябрьский день, в который произошла встреча, олени не прятались в ельнике. И Андрей после долгой ходьбы по лесу заметил, наконец, в бинокль небольшое стадо на соседней горе.

Стадо животных, голов в пятнадцать, только что перебралось через соседнее болото и отдыхало на пригорке.

Андрей любовался в бинокль, как олени легко перепрыгивали через валежник, кокоры и вывороты. Для них нет, как и для лося, непроходимой чащи и болота.

Они бродили по редкому лесу, свесив ветвистые рога вниз, жадно ели мох, которым обросли ветви елей и пихт, и лишаи, покрывавшие камни. Некоторые легли в снег около кокор, и трудно было отличить глазом животное от дерева. Скоро легло почти все стадо. Остался стоять один. Очередной сторож время от времени всматривался кругом, нюхая воздух. Зрение у оленей сравнительно слабое, но чутье великолепное, и о приближающейся опасности они больше узнают чутьем.

Успокоенный наблюдением, он опускал голову и снова принимался за «поедь».

Но скоро он, видимо, устал и лег. Тотчас же на смену ему поднялся другой и также внимательно начал глядеть кругом, втягивая воздух. Стадо ни минуты не оставалось без сторожевого.

Вдруг долго смотревший в одну сторону караульный забил передними ногами. И мгновенно точно что взбросило на ноги все стадо, кинувшееся сразу вскачь. Прыжки их были огромны, – Андрею показалось более двух сажен. Необыкновенно красивы и быстры движения испуганного дикого животного. Несколько таких «скоков» – и стадо было уже далеко от места лежанки.

Оно бежало в сторону Андрея, но расстояние между ними все еще было велико. На бегу олени держали головы так, что ветвистые рога их легли на спины.

Снег был довольно глубокий. Вероятно, ноги их вязли, но олени неслись друг за другом чрезвычайно быстро, ступая в следы переднего, прокладывавшего дорогу.

Проскакав так с версту, передний вдруг поджал под себя ноги, неожиданно присел на всем скаку и остался в этом положении.

Андрей с тревожно забившимся сердцем подумал, что олень ранен. Следующие за ним животные на всем бегу, один за другим, перепрыгивали через него. Когда они все до одного перескочили, присевший тотчас же поднялся и, как ни в чем не бывало, побежал за последним оленем. Такую же штуку проделал через некоторое время и следующий, бежавший теперь первым.

Андрей пришел в изумление. Олени чередовались в прокладывании дороги! Они понимали, что переднему бежать по непротоптанному снегу несравненно труднее, чем задним следовать по его следам.

Постепенно стадо свернуло в сторону к ельнику и скрылось из глаз. Под впечатлением этой картины изумленный Андрей еще несколько минут глядел в том направлении, куда убегали олени.

Они уже скрылись, когда Андрей услышал лай собаки, доносившийся из ближнего леса. Он вспомнил, что охотится, а собака лает, может быть, уже давно, и побежал на голос лайки. Судя по звуку, она стояла на одном месте. Наверняка, зверь! Скоро он добрался до свежих оленьих следов: прошли два взрослых быка и олениха с теленком.

Андрей побежал изо всех сил. Лай раздавался все ближе. Охотник недоумевал. За это время олени могли убежать от собаки на несколько верст. Почему они не убежали? Не отстал ли олененок? Он все ускорял бег, скользя на лыжах с быстротой птицы. Холодный ветер бил ему в лицо. Скоро от быстрого бега он едва мог дышать. Вдруг его поразил новый звук какого-то цоканья, точно от ударов кости о кость. Оно было слишком явственно далеко вокруг и доносилось из ближнего леска, откуда несся и лай. Он миновал заросль и едва бросил взгляд на поляну, все сразу понял. В полуверсте от заросли дрались, бодались два оленя. Цокали их рога.

Это были два больших светло-бурых оленя-быка с гигантскими ветвистыми рогами. Они то расходились, то сбегались, как дерущиеся козлы, и с размаху ударялись лбами и рогами, с диким бешенством стараясь столкнуть один другого. Цоканье раздавалось звонко по лесу и слышно было, вероятно, за версту. Но, по-видимому, противники попались равной силы и не могли одолеть один другого.

Лайка бешено, с визгом, крутилась вокруг них, но, увлеченные дракой, олени не обращали на нее никакого внимания. Снег кругом на несколько сажен был ими истоптан и взрыт. Оленихи и теленка не было видно. Они, по-видимому, убежали. Андрей не хотел дожидаться конца их поединка и приготовился стрелять, выбрав наиболее крупное животное.

Но в это мгновение случилось нечто неожиданное. Удары вдруг прекратились. Олени опустили головы вниз, в то время как туловища их и ноги делали какие-то странные судорожные движения, точно хотели пятиться, но не могли. Лайка буквально хватала их за ноги, но они не кидались на нее, а стояли, упершись головами.

Андрей выскочил из-за куста.

Увидев его, олени фыркнули, точно лошадь, когда к ней подойдет незнакомый человек. Рванулись, но опять – ни с места. Один упал на передние ноги, но сейчас же вскочил. И вновь оба остановились. В пылу драки оба соперника крепко спутались ветвистыми рогами.

Вечером, когда Андрей рассказывал, как ему попались олени, дед подтвердил, что это случается не так редко. Он не раз находил в лесу два оленьих черепа со спутанными рогами. Вогул тоже, очень еще слабым голосом, рассказал, как он осенью в это же время увидал оленя, стоявшего на поляне неподвижно. Подойдя ближе, он заметил, что рядом лежит другой олень, мертвый, и рога обоих опутаны. Про такие случаи он слыхал от многих охотников.