Текст книги "Чушь собачья"

Глава 12.
День пса

Сразу после планёрки поступило сообщение, что встреча с Президентом переносится на три часа дня.

– Вот нервы! – с завистью сказал Рогдай Сергеевич, глядя на Ратмира, сосредоточенно грызущего под столом литую резиновую кость. – А ведь знает, псина, что нас сегодня ждёт…

Директор ошибался. Ратмир не знал и не желал знать, что кого ждёт. Наконец-то оказавшись в собачьей шкуре, он первым делом расправился с беспокойными человеческими мыслишками – разогнал их, как кошек. И, если какая-нибудь приблудная всё-таки начинала копошиться на задворках сознания, достаточно было слегка накатить брови, чтобы она затаилась в ужасе.

Ратмир наслаждался жизнью. Людям не понять этого чувства, поскольку жить означает пребывать в настоящем, куда эти двуногие почти никогда не заглядывают. В данный момент их было в помещении трое: Рогдай Сергеевич, Гарик и Лев Львович – но все они мысленно присутствовали не здесь, а в Капитолии, и не сейчас, а в три часа дня.

Так что единственным по-настоящему живым существом в кабинете можно было по праву назвать только Ратмира, с увлечением слюнявящего свою восхитительно упругую резиновую цацку.

Задумчиво барабаня пальцами по подоконнику, Гарик смотрел вниз, на улицу, по которой поспешали в сторону центра три обнажённые валькирии с вычурными причёсками, из-за которых они, не исключено, спали сегодня сидя. Та, что слева, несла под мышкой свёрнутый в рулончик транспарант.

– Хочешь поговорку? – осведомился Гарик, не оборачиваясь.

– М-м? – отозвался Рогдай Сергеевич.

– Торопится, как голый на митинг, – озвучил Гарик.

Директор встрепенулся.

– Идут? – спросил он с надеждой.

– Да так, знаешь…

Сопя, Рогдай Сергеевич приблизился к подоконнику и, тяжко на него опершись, тоже взглянул вниз. Немногочисленность демонстранток подействовала на него удручающе. Для международного скандала перед Капитолием был нужен кворум.

– Опять всё на самотёк пустил! – процедил он.

– Ты о ком?

– О ком, о ком… – с горечью передразнил директор. – А то сам не знаешь, о ком! Если на три часа встречу перенёс – значит, даже шанса не было, что к двенадцати соберутся… Правильно говорят: старого пса новым фокусам не научишь. В отхват работает: куснёт – отпустит, куснёт – отпустит! А нам сейчас бульдог нужен, вроде Черчилля, с мёртвой хваткой…

С ясного неба послышалось громовое ворчание.

– Или вроде Африкана, – добавил Гарик, тщетно высматривая источник звука.

– Спасибо, не надо! – буркнул Рогдай Сергеевич. – Только ещё международных террористов у нас тут не хватало… А вот от Портнягина я бы, знаешь, не отказался. Крут, но в меру.

Оба примолкли, подумали. Президент Республики Баклужино Глеб Портнягин, единственный руководитель иностранного государства, удостоивший Капитолий своим посещением, был весьма популярен среди жителей столицы. Его дружественный неофициальный визит до сих пор считался высшим достижением внешней политики – наравне с занесением Суслова в книгу рекордов Гиннеса. Хотя, скорее всего, политикой тут и не пахло. Будучи главой баклужинской Лиги Колдунов, Портнягин во время визита интересовался исключительно деятельностью Гильдии, очевидно подозревая, что соседняя держава под видом служебных псов пытается выращивать вервольфов нетрадиционным способом. Убедившись в обратном, откланялся и, несколько разочарованный, отбыл восвояси. Но впечатление на горожан он произвёл неизгладимое. Представительный мужчина огромного обаяния, вдобавок экстрасенс…

– Ну а что бы сделал Портнягин? – ухмыльнулся Гарик. – Заклятие бы наложил?

Рогдай Сергеевич недовольно покосился на скептика.

– Зря иронизируешь, – заметил он. – Дело-то ведь не в том, колдун ты или не колдун. Главное, чтобы народ в это верил…

Сзади послышались цоканье пластиковой обувки по паркету и громкое астматическое дыхание. Подошедший Ратмир вскинулся на задние лапы, опёрся передними на подоконник, и, вывернув голову, вопросительно уставился на Рогдая Сергеевича: что приуныл, хозяин? Может, поиграть с тобой?

– Ратмир! – заговорщически позвал Гарик, тыча пальцем в оконное стекло. – Нудисты, Ратмир!

Нудисток за окном давно уже след простыл, тем не менее пёс тут же подался вперёд, выпучил обессмыслившиеся глаза и несколько раз гулко гавкнул.

– Гарик… – с досадой одёрнул Рогдай Сергеевич, успокаивающе оглаживая подёргивающуюся мощную холку. – Ну давай ты ещё дурака поваляй! Чисто маленький!

– Не знаю, чего ты волнуешься, – сказал Гарик. – Пятачок перед Капитолием – семь на восемь, восемь на семь. Отсюда три человечка, оттуда три человечка… Такую устроют давку, что любо-дорого!

– За державу обидно… – глухо пояснил Рогдай Сергеевич.

Из глубины кабинета последовало деликатное покашливание.

– На проспекте, говорят, иностранную съёмочную группу видели, – преданно глядя в розовую пролысинку на директорской маковке, подал голос Лев Львович.

– Ну вот! – возликовал Гарик. – А это уже, считай, полдела…

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула секретарша:

– Рогдай Сергеевич… Одиннадцатый час…

При звуках её голоса Ратмир с клацаньем сорвал лапы с подоконника и кинулся к дверям, крутя задом, пристанывая и предвкушая прелести прогулки.

– И что?

– Выводить пора…

Директор ужаснулся. Лев Львович, глядя на него, – тоже.

– Ты думаешь, что говоришь?.. Куда выводить?.. – закричали оба наперебой. – Площадку наверняка пикетируют!.. Не дай бог, какой-нибудь дурак камнем прежде времени кинет!..

Ляля опешила и хотела уже прикрыть дверь, когда на помощь ей пришёл Гарик.

– Нет, ну вывести-то надо, – резонно заметил он. – А иначе он где-нибудь здесь наделает…

– И ещё парикмахерская, – рискнула напомнить Ляля.

Последнее слово поразило Рогдая Сергееевича подобно ракетно-бомбовому удару. Остолбенел. Глаза обезумели.

– Забыли!.. – хрипло выдохнул он. – Парикмахерская!.. – Сорвался с места, хлопнул себя по карманам, остановился. – Лёва! Выдай ей на парикмахерскую! Ляля! Бери машину, бери Серого – и дуйте туда прямо сейчас! А уж по дороге там где-нибудь… Только с демонстрантами, ради бога, не связывайтесь! – душераздирающе попросил он.

* * *

До салона «Сысой Псоич», где квалифицированные мастера делали обычно Ратмиру и прочей собачьей элите стрижку с окрасом, проще было дойти, чем доехать. Поэтому украшенному шрамами шофёру пришлось долго кружить дворами, пока они выбрались наконец в Сеченовский переулок, прямиком выводящий к цели.

Стоило это сделать, как Ратмир забеспокоился, залаял и начал бросаться на дверцу, чего с ним отродясь не бывало.

Ляля встревожилась.

– Останови! – сказала она. – Что-то не так…

– Здесь? – с сомнением переспросил Серый, но всё же притёр машину к бровке – как раз напротив исторической бреши в ограде городского парка.

– Всё равно же выгуливать, – неуверенно проговорила секретарша, естественно, понятия не имея, что это за место и чем оно знаменито. – Людей вроде нет…

Цепким профессиональным взглядом Серый смерил переулок в обе стороны. Действительно, людей не наблюдалось.

– Хорошо, – решил он. – Только я тоже с вами выйду.

Движением человека, прихваченного сердечным приступом, сунул правую руку за борт кожаной куртки и, что-то там поправив, покинул машину первым.

Оказавшись на тротуаре, пёс рванулся и, вывалив язык, неудержимо повлёк Лялю через дыру в ограде, через пепелище – к кустам, располагавшимся справа от руин парковой скамьи.

– Ратмир! – испуганно вскрикивала готовая уже бросить поводок Ляля. – Ну куда тебя несёт? Ратмир!..

Надо полагать, Ратмир бы и сам испугался, осознай он вдруг, куда его несёт. Но так вышло, что, опрометчиво разогнав по тёмным уголкам собачьего сознания всё людское, бронзовый медалист напрочь забыл и о неком своём сомнительном поступке, совершённом здесь недавно в человеческом качестве.

– Ратмир!..

Не слушая, пёс нырнул в кусты на всю длину ремешка. Слышно было, как он там фыркает, возится и, кажется, что-то выкапывает. Затем появился снова, обескураженный, с наморщенным лбом, – и жалобно заскулил.

– Что там, Ратмир? – спросил Серый. – Покажи: что там?

Вслед за псом они с Лялей влезли в кусты и обнаружили неглубокую ямку, в которой, очевидно, что-то когда-то лежало – скорее всего, косточка. Напрашивалась мысль, что перед ними ограбленный тайник самого Ратмира. Смятённый и подавленный, бедняга то порывался копать дальше, то вскидывал морду, сведённую такой недоумённой, страдальческой гримасой, что, будь Ляля и Серый в достаточной мере начитаны, им непременно бы вспомнились пронзительные строки философа Владимира Соловьева: «Никогда не увидишь на лице человеческом того выражения глубокой безвыходной тоски, которая иногда безо всякого видимого повода глядит на нас через какую-нибудь зоологическую физиономию».

* * *

Осторожный Рогдай Сергеевич упросил Ратмира не ходить сегодня в «Собачью радость», поэтому обед на четверых доставили из ресторана прямо в кабинет. Трапеза, однако, получилась невесёлая. Есть не хотелось, пить не следовало.

– Вроде неплохо обкорнали… – тревожно молвил директор, глядя на короткую стрижку Ратмира, действительно, напоминавшую теперь холёную собачью шерсть палевых тонов.

– Сойдёт… – равнодушно отозвался тот.

– Что-то ты мрачный какой-то…

– Сосредоточенный… – улыбчиво поправил Лев Львович.

Но Ратмир был именно мрачен. Яростная радость, с которой он сегодня утром ушёл в работу, подвела его самым неожиданным образом: четвероногий Ратмир, забывшись, сорвался с внутреннего поводка и своим нечаянным поступком глубоко оскорбил Ратмира двуногого. По сути обвинил в воровстве… сукин сын!

В воровстве – у кого? У Льва Львовича? У этого иуды?.. Ну вот он, бледный, одутловатый, как из теста вылепленный, сидит напротив, заискивающе округляя щечки, – и всё ему как с гуся вода! Должен он хоть как-то расплатиться за свои проделки?.. А у меня, между прочим, жена пьющая! Кодировать давно пора! И дочка в клуб первоначальной натаски тоже, между прочим, не бесплатно ходит! Да есть на свете справедливость, в конце-то концов, или вовсе нет? При чём здесь воровство, кобель ты драный? Будет он тут ещё укор совести изображать!..

«Воли я тебе дал много, вот что, – стискивая зубы, мыслил Ратмир. – В парфорс тебя и на короткий поводок! Прав, прав был Тамерлан. Служба службой, а думать надо… Да и Рогдай… когда оставаться человеком советовал…»

Тем временем вокруг призёра приглушёнными, как у постели больного, голосами велась беседа, к которой он не прислушивался.

– Отстань! – увещевал Гарик. – Вспомни, какой он перед боем с Джерри был. Тоже букой сидел. А выбежал на ринг – откуда что взялось!

– Так то бой… – сокрушённо отвечал глава фирмы. – А то визит…

– Тем более! Делов-то! На поводке перед Президентом пройтись… Любой дурак сможет!

– Вот это меня и беспокоит… Как-то ведь внимание на себя обратить надо… Эй! – подскочил вдруг Рогдай Сергеевич, вытаращив глаза. – Ты чего?!

Ратмир вздрогнул и непонимающе взглянул на свою собственную руку, наливавшую коньяк в стопку. Смутился, отставил. Все оцепенело смотрели на бронзового медалиста.

– Э-э… может быть, всё-таки капельку для храбрости… – отважился Лев Львович, неуверенно потирая ладошки.

– Нет, – отрывисто сказал Ратмир и отодвинул бутылку ещё дальше. – Это лишнее…

Мудрее всего, конечно, было бы сразу же после визита в Капитолий показаться псиноаналитику. Идя в ногу со временем и регулярно почитывая специальную литературу, Ратмир не мог не знать о шизофренических тенденциях, свойственных отдельным представителям собачьей элиты. Зловещий симптом, когда смутные воспоминания о мерзостях людской жизни становятся у служебного пса чем-то вроде подсознания, был неплохо изучен сусловскими специалистами.

Так, если верить журнальной публикации, некая сука, краса и гордость Гильдии, исполнившись служебного рвения, уличила однажды свою человечью ипостась в неблаговидном деянии (в каком именно, не указывалось). Однако Ратмир никогда не предполагал, что нечто подобное может стрястись с ним самим… Слава богу, ни Ляля, ни Серый не сообразили, в чём дело! По грани ведь ходил, по краешку!

Но Ляля, Серый – это ладно. С собой-то как быть? В памяти всплыли горестные слова незабвенного Гекльберри Финна: «Будь у меня собака, такая назойливая, как совесть, я бы её отравил…»

Ратмир взглянул на циферблат наручных часов. До конца обеденного перерыва оставалось двенадцать минут. Хотелось одного: стать на четвереньки и никогда с них больше не подниматься. Беда была не в том, что мир двуногих запутан и подл, а в том, что ты сам ничуть не лучше этого мира.

* * *

Вопреки опасениям Рогдая Сергеевича народу перед Капитолием собралось в избытке, и операторам – как иностранным, так и отечественным – нашлось что отснять ещё до прибытия собаковладельцев с их четвероногими питомцами. Легавые замаялись сгонять пикетчиков с проезжей части. К восторгу ребятни, обильно вызревшей в развилках приземистых акаций и на ажурной ограде скверика, уже растащили несколько драк возрастных нудисток с молоденькими нудипедалками, пришедшими в пику старшим поддержать акцию правительства. Виднелись плакаты: «Сами кобели, да ещё и собак завели!», «Была бы собака, а камень найдется!», «Мы тоже хотим в Капитолий!» И так далее, в том же роде…

Галдёж, толчея, порча зелёных насаждений и разорение причёсок.

Две параллельные шеренги суровых мордоворотов в новенькой форме МОПС, протянувшиеся от дубовых дверей до полотна дороги, образовывали неширокий коридор пустоты, рассёкший надвое запруженный народом асфальтовый пятачок. Пока в этом коридоре орудовали только деловитые молодые люди с видеокамерами, да, жалобно морщась, пробегал иногда раздражённый общим гвалтом чиновничек из администрации. Подобно валунам среди бурлящей водной стихии зорко ворочались в толпе, мысленно разбив её на квадраты, агенты «охранки» в штатском.

И вновь оказался неправ ворчливый Рогдай Сергеевич, упрекая Президента в неспособности организовать полноценный международный скандал. Если следующий ход не был случаен и имел целью накалить обстановку, то его надлежит признать гениальным: из бело-розового здания вынесли красную ковровую дорожку и принялись на глазах у всех раскатывать её между двумя шеренгами. Оскорблённая толпа взвыла не хуже стаи костромских гончих. МОПСы насупились, крякнули и, сплетя ручищи, напряглись в ожидании людского напора, каковой незамедлительно и последовал.

А буквально через несколько мгновений со стороны «Будки» подплыл «геленваген» объединения «Псица». Вряд ли раскатывание дорожки и одновременное прибытие первого пса были простым совпадением – скорее, накладкой, ибо до намеченного срока оставалось ещё минут шесть. Но что может быть драгоценнее кстати подвернувшейся накладки! Известно ведь: как бы там ни изощрялись потом историки и биографы, а всякий успех есть следствие цепочки досадных промахов.

За «геленвагеном» показались другие иномарки, поскромнее.

И повели собак. Было в шествии что-то от выхода хищников на арену, когда, огрызаясь на униформистов, пробегают они по тесному решётчатому лазу. Не хватало лишь бравурного марша в исполнении циркового оркестра, который, впрочем, с успехом заменяли вопли, визг и рёв многочисленных зрителей.

Оглушённые твари, судорожно перебирая лапами, сбивали складками ковровую дорожку и чуть ли не ложились на неё грудью. Некоторые затравленно рычали, пытались избавиться от намордника.

– Снимают, Ратмир, снимают… – шипел Рогдай Сергеевич, тщетно пытаясь приподнять псу голову. Но тот настолько вошёл в образ, что скорее согласился бы удавиться парадным ошейником, нежели вскинуть морду, подав обезумевшему двуногому стаду повод думать, будто он претендует на бело-розовое здание с куполом и колоннами.

Впрочем, остальные тоже вели себя адекватно. Дилетантов среди членов Гильдии не насчитывалось ни единого.

Но вот наконец крыльцо, отверстый проём и дубовый одуряюще пахнущий лаком тамбур, тут же раздавшийся просторным вестибюлем, где было прохладно и боязно, однако всё же спокойнее, чем снаружи. Вой толпы остался позади, а потом и вовсе ушёл куда-то далеко-далеко, отрубленный двумя дубовыми дверьми. Тем не менее многих псов долго ещё сотрясала крупная дрожь.

* * *

Президент принимал олигархов на втором этаже перед входом в круглый зал, что ни в коем случае не говорило о пренебрежении к гостям. Напротив! В зале неминуемо пришлось бы рассесться вокруг стола, а куда девать псов? Да как-то оно и поторжественнее – стоя.

Описывать внешность Президента не имеет смысла, поскольку особых примет у него было не больше, чем у Чичикова, и только высокий статус не давал этой, прямо скажем, неброской личности раствориться без остатка в любой, даже самой маленькой толпе.

– Хороши… хороши… – приговаривал хозяин Капитолия, глядя, как ведомые на поводках один за другим восходят по устланной ковром лестнице рослые свирепые звери. – Гордость наша…

Рыжий Джерри, переживший двойной стресс от близости исступлённой толпы и недвусмысленно ощерившихся коллег, при попытке главы государства потрепать его по загривку шарахнулся и с лёгким взвизгом прижался к ноге владельца. Президент был несколько озадачен.

– Какой-то он у вас… э-э… трусоватый, – сочувственно заметил он директору фирмы «Канис».

У того помертвело лицо. Услышанное было подобно приговору. Не видать им больше госзаказов.

Внутреннюю охрану Капитолия по традиции несли молодые красавцы из группы «Пси», элитного подразделения МОПС, весьма не любимые простыми легавыми, лепившими им из зависти кличку за кличкой: «кобели», «производители», «племенные». Возможно, именно поэтому стройные смазливые юноши в бронежилетах поглядывали на четвероногих пришельцев без особой симпатии, воспринимая их присутствие как некий обидный намёк.

Следует сказать несколько слов и об архитектуре: обширное пространство, предшествующее залу, было пробито четырьмя столпами, упирающимися в потолок с лепной государственной символикой, в полу же имелось изрядных размеров круглое отверстие, обведённое перилами, дабы никто из присутствующих не выпал ненароком на первый этаж. Прочие выверты проектировщика упоминания не заслуживают, поскольку никак на дальнейшие события не повлияли.

Олигархи расположились полукольцом – лицами к дверям зала, спинами к балюстраде – и скомандовали питомцам: «Сидеть!» Ратмир потянулся было обнюхать основание толстой гладкой колонны, но Рогдай Сергеевич подобрал поводок чуть ли не до самого карабина – и от исследования пришлось отказаться. А жаль. Весьма любопытная колонна. Почти как в ресторане «Муму». Непомеченная, что странно.

Президент приблизился к пюпитру, на котором лежали тезисы его нынешней речи, и окинул собравшихся ласковым взглядом.

– Многие, возможно, сочтут мои слова преувеличением, – подчёркнуто не удостоив бумагу вниманием, начал он, – и тем не менее сегодня исторический день. Не побоюсь сказать, что событие это вполне сопоставимо с отменой рабства в Америке и крепостного права в России. Сограждане!.. Знаменательно уже то, что произнося слово «сограждане», я обращаюсь не только к стоящим здесь, но и к сидящим у их левой ноги…

Гарик (он тоже присутствовал) с набожным видом возвёл глаза к аллегорической лепнине потолка.

– «У их левой ноги…» – язвительно пробормотал он, стараясь, впрочем, не шевелить губами. – Одна нога на всех, что ли? Зуб даю, Колян речь писал…

– Тихо ты!.. – шикнул Рогдай Сергеевич.

Ратмир скосил выпуклый коричневый глаз на основание колонны и шумно вздохнул.

– Каких-нибудь несколько часов назад, – продолжал Президент, всё ещё не бросив ни единого взгляда на текст, – с дверей Капитолия была снята и уничтожена дискриминационная табличка «С собаками вход запрещён!» Остаётся жалеть лишь о том, что этого не случилось раньше. Любой коррупционер, имей он при себе пропуск, мог проникнуть сюда без препон. И только самые честные, самые храбрые, самые верные вынуждены были сидеть на привязи перед входом…

Снаружи скандировали что-то антисобачье. Искажённый до невнятности и ослабленный стенами звук по каким-то своим каналам проникал в Капитолий, мерно отражаясь от высокого потолка. Акустика на втором этаже была замечательная – как в барабане.

– С древних времён олицетворяя порядочность и благородство, а в наши дни ещё и электронную почту, – говорил тем временем Президент, – собака стала также символом преуспевания в делах. Скажи мне, кто твой пёс, и я скажу, кто ты! «Человек» и «человек с собакой» – два совершенно разных социальных статуса. Но главное даже не в этом… Истинный пёс являет нам пример гражданства! Вы скажете, он верен не Отечеству, а хозяину? Хорошее возражение… Послушайте же, однако, что пишет о собаковладельцах Умберто Эко: «Они уверены, что собака стала подобной им, в действительности же они сами уподобились ей; они горды, считая, что очеловечили ее, а на самом деле – сами особачились…»

– Ну точно, Колян… – удовлетворённо пробормотал Гарик. – С первого курса по «Маятнику Фуко» тащился…

– Вы думаете, человек служит псом? Нет! Он служит примером. Собака – прежде всего эталон моральных качеств. Вот у кого поучиться бы некоторым нашим политикам. Тем, например, которые сейчас перед Капитолием пытаются разыграть под шумок голую карту…

Рогдай Сергеевич пресёк очередное поползновение пса оприходовать колонну и хмуро подумал, что, как бы там снаружи ни надрывала глотки обнажёнка, а на мировой резонанс рассчитывать, пожалуй, не придётся. В других вон странах посольства на воздух взлетают, на первых лиц покушаются, за Сусла-рекой Америка Лыцк бомбит… Вздохнул – немногим тише Ратмира – и опять верноподданно уставился на Президента.

– По свидетельству Плутарха, – говорил тот, беря с пюпитра второй листок, – пёс символизирует… э-э… «консервативное, бдительное, философское начало в жизни». Но ведь то же самое мы можем сказать и о народе! Случайно ли это? Нет! Сопоставляя, мы неминуемо придём к выводу, что в собаках сосредоточились все лучшие черты нашего этноса: непокобе… непоколебимый оптимизм! Долготерпенье! Законопослушность! Безоглядное доверие тому, кто в данный момент (голос Президента взмыл, без малого не уйдя в вокал) держит бразды правления, пусть даже эти бразды представляют собой простой поводок…

Уловив чутким ухом внезапно возникшую в речи оратора напевность, Ратмир забеспокоился, наморщил лоб, принялся переминаться с лапы на лапу и наконец стал тихонько подскуливать, пытаясь попасть в тон. Рогдай Сергеевич сначала обмер, потом отчаянно прошипел: «С-скотина…» – и, ухватив за ошейник, встряхнул, надеясь привести четвероногого меломана в чувство. Не спасло. Прервав речь, глава государства окинул пристальным взором присутствующих и сосредоточил внимание на Ратмире.

– Понимает! – заметил он с юмором. – Всё понимает…

Обомлевшие было олигархи ожили, заулыбались, кое-кто даже закивал – и глава фирмы «Киник» мысленно перекрестился. Гарик покосился на него с развязной ухмылкой: «Ну! Я ж говорил: не подведёт… А ты дёргался…»

Президент полюбовался Ратмиром, чуть ли не подмигнул ему, затем снова стал серьёзен:

– И всё-таки! Как нам относиться к феномену, именуемому служебными псами Суслова? Что это? Спорт? Искусство? Профессия? Некоторые утверждают – жизненная философия… – Он потянулся было за очередным листком, когда в паузу ворвался не то детский, не то старческий дребезжаще-звонкий голос. И голос этот выкрикнул:

– Собакам – собачья смерть!

Полукольцо олигархов с питомцами как бы вывернулось наизнанку, отхлынув от круглой балюстрады с проворством, достойным обитателей горячей точки, каковой Суслов не бывал со дня его основания. Должно быть, сказались общая нервозность и подспудное ожидание чего-нибудь этакого…

Шарахнувшись, обернулись – и увидели прижавшегося хребетком к сияюще-белым перилам старикашку в плохо отутюженном пыльно-чёрном костюме, украшенном какими-то допотопными регалиями. В воздетой лапке престарелого мстителя жутко ребрилась и зеленела ручная оборонительная граната Ф-1, именуемая в просторечии «лимонкой» и «фенюшей». Суть, однако, не в названии, а в том, что чека была уже выдернута.

* * *

Впоследствии событие это подвергнется глубокому детальному изучению. Суслов приложит все старания и силы, чтобы не ударить в грязь лицом перед мировой общественностью. По тщательности анализа, равно как и по достигнутым результатам, проделанная работа ничуть не уступит расследованию убийства Джона Фицджеральда Кеннеди. Каким образом экстремист проник в Капитолий? Как он очутился на втором этаже? Где взял гранату? Было ли случившееся результатом заговора или же местью одиночки? Почему оказалось небоеготовым элитное подразделение МОПС? Чётких, определённых ответов на эти и многие другие вопросы получить не удастся.

Специальная правительственная комиссия, расследующая обстоятельства трагедии, рискнёт предположить, что подобный террористический акт под силу только могущественной международной организации, ибо, как ни крути, а противопехотная осколочная граната куда круче, нежели ножи для резки картона. Поначалу будет усиленно разрабатываться версия о патологической ненависти исполнителя к служебным псам и о прохождении им соответствующей подготовки в одном из лагерей близ Джезказгана. Однако вскоре выяснится, что было время, когда старичок сам бегал на четырёх и даже неоднократно подавал заявление с просьбой принять его в Гильдию. Общественность, естественно, опешит. Потребуется вмешательство Президента, который хлёстко, хотя и несколько невнятно заявит, что-де «количество ног у террориста подсчёту не подлежит».

Не обойдётся и без экзотических версий. Один из лидеров оппозиции, обвинённый в связях с кинофобами, заблаговременно перебравшись на территорию сопредельного Баклужино, обвинит оттуда в покушении… местные спецслужбы. Ну, тут комментарии будут, как говорится, излишни. Захочется лишь узнать, кого он имел в виду: легавых или собачников?

Но всё это – позже…

* * *

Ратмир даже не уразумел поначалу, в чём он, собственно, провинился и почему его столь грубо встряхнули, выбранив при этом страшным шёпотом. Лёжа на своей подстилке во время совещаний, он, бывало, не раз подскуливал Льву Львовичу – и никто не ругал, все смеялись…

После такой обиды оставалось скроить жалобную морду, при взгляде на которую люди обычно кидались утешать несправедливо наказанную псину. Как и у всех боксёров, мимика у Ратмира была выразительнейшая. Он пригорюнился, трогательно округлил глаза, наморщил лоб, но гримаса разгладилась, а в следующий миг собачья физия приняла самый оторопелый вид.

Ратмир понял.

У хозяина тоже есть хозяин!

Изумлённо вывернув голову набок, пёс воззрился, вслушался и внюхался в того, кому только что пытался подпеть. Так вот он каков, настоящий вожак стаи! Вот кому принадлежит эта огромная розово-белая конура с колоннами, на которые никто не осмеливается задрать лапу!

Открытие потрясло, повергло в священный ужас, озарив тёмные уголки сознания, где уже ничего не копошилось, ибо нечисть боится света. Мироздание возникло вдруг во всей своей целокупности перед ошалевшим от восторга псом. И что странно: образ хозяина от этого нисколько не пострадал, но, заняв надлежащее место в иерархии, стал лишь понятнее и ближе – как в смутных собачьих снах.

Это было похоже на счастье…

Внезапно что-то произошло. Высокий и резкий человеческий вопль, мгновенная суматоха, а далее бронзовый медалист к удивлению своему почувствовал, что его опять хватают за ошейник и волокут в неизвестном направлении самым бесцеремонным образом. Рядом послышался сдавленный визг Рыжего Джерри, которого, оказывается, тоже куда-то тащили. Наконец оторопевшему задохнувшемуся псу удалось развернуться мордой к балюстраде, возле которой, прижавшись спиной к перилам, стоял в угрожающей позиции…

Ратмир ощетинился и зарычал. Он узнал своего обидчика, чуть не бросившего в него однажды комком земли. Непонятно было только, почему все – даже хозяин! даже хозяин хозяина! – смотрят на пришельца со страхом. Впрочем, объяснение явилось почти мгновенно: в занесённой руке чужака ребрилась увесистая каменюка.

Одного не учёл наглец – на сей раз Ратмира забыли привязать к столбу. Пёс мотнул башкой, сбрасывая намордник, и, рванувшись, почувствовал, как без сопротивления разжимаются пальцы, придерживавшие его за ошейник. Это было равнозначно команде «Фас!» Поднять руку на стаю? На иерархию? На стройное собачье мироздание, только что явившееся Ратмиру? Разум вскипал от этой мысли.

Чтобы покрыть расстояние до круглой, обведённой перилами проруби в полу бронзовому призёру «Кинокефала» хватило четырёх прыжков. В последнем он надеялся сомкнуть челюсти на запястье руки с булыжником, но не смог – старикашка начал медленно-медленно отводить её для броска, и тактику пришлось менять на лету.

Мощные лапы ударили преступника в грудь, опрокинув спиной на балюстраду, после чего пёс и человек с неправдоподобной медлительностью перевалились через ограждение. Сдвоенный глухой стук дал знать, что оба достигли нижнего уровня. Выбитая граната, лишившись отскочившего рычага, кувыркнулась в воздухе, затем упала на широкие перила – и закрутилась, помаленьку смещаясь к внутренней их кромке.

Все стояли в оцепенении, не пытаясь даже укрыться за колоннами, и заворожённо смотрели на вращающуюся лимонку. На первом этаже слышались тревожные крики охранников. На втором – ни звука. Лишь постукивание и шорох гибельной рулетки, отдалённо похожие на последнее предупреждение гремучей змеи.

Секунда… Две… Две с половиной…

– Она учебная… – жалобно произнёс кто-то.

Коснувшись наконец края перил, граната сорвалась в вестибюль, где, судя по рычанию и воплям, отважный пёс продолжал борьбу с террористом, – и тут отчаянно, словно бы в предсмертной тоске заголосил маленький Боб из «Сусловского сусла». А спустя мгновение что-то оглушительно лопнуло с хрустом, пол вздрогнул. Из круглого обведённого балюстрадой жерла, дробя аллегорическую лепнину, в потолок хлестнули осколки.