Текст книги "Неприятности в пясках"

– Всё верно. – Кивнул детективу Пристор. – Я присел на кровати и не с первого раза натянул на задеревенелые ступни войлочные зелёные тапки. С трудом переставляя ноги, добрался до котельной, где и обнаружил следующее – наша старая, с облупившейся во многих местах штукатуркой печь – погасла! Газ в нашем доме тоже есть, но дрова-то условно бесплатны! Я говорю условно, потому что уже пару раз попадался на глаза местному леснику Домбровскому и оба раза он мне выписывал штраф. Этот Домбровский, к слову сказать, до того подленький мужичонка, что умудрился угодить в медвежий капкан в собственном дворе. И это притом, что капкан стоит денег, а народ в наших краях проживает весьма прижимистый.

– Мне почему-то показалось, что вам известно значение слова «лаконично». – Раздражённо вставила полногрудая пани Плужек.

– Знать-то я знаю, да на практике применить не могу. – Честно признался Пристор.

– Рассказывайте, как умеете. – Махнул рукой Качмарек. – Вполне возможно в рассказе промелькнёт разгадка преступления.

– Какого преступления? – Спросила его секретарша.

– А мне почём знать?!

– Послушайте, Пристор. Этот Домбровский имеет отношение к истории или вы его упомянули только касательно условно бесплатных дров? – Усталым голосом поинтересовалась полногрудая пани Плужек.

– Вообще-то нет. – Ненадолго задумавшись, ответил Мацей. – Но сейчас, когда вы спросили, мне показалось, что он мог что-то видеть или знать.

– Ага! – Воскликнул пан Яцек, но внимания на него в этот раз никто не обратил.

– Продолжу. Я взял в руки топор и постучал топорищем об пол, чтобы вернуть на место лезвие и вдруг услышал как в том сарае, что на заднем дворе, отчаянно замычала Августина. С коровами такое часто случается и вначале я не придал этому значения. Но она замычала и во второй раз и в третий и в четвёртый и в пятый и, в тот момент, когда я почти уже сбился со счёту, что-то подсказало – дело тут нечистое. Понимаете, это было не просто тупое мычание! Это был крик о помощи! Я спешно оделся и, как был с топором, осторожно вышел во двор и на цыпочках, чтобы никого не спугнуть, направился к сараю. Дверь, которую мы на ночь обычно закрываем, была распахнута настежь. Где-то на северо-востоке душераздирающе завыла собака. Стая ворон, будто не желая стать свидетелями чего-то ужасного, сорвалась с яблони и вскоре скрылась за ближайшим лесом. Я тотчас вспомнил о своей пухленькой драгоценной Люцине – спит себе как сурок, вместо того, чтобы мужу тыл вилами прикрывать. Ну, это не её вина – женщинам во все времена попроще было. Выл упругий декабрьский ветер. Тяжёлые и тоже декабрьские тучи на несколько секунд оголили едва полную луну, и в это мгновение меня посетила точная уверенность – Августину доят!

– Простите, что перебиваю. Я, наверное, не поняла. Вы сделали вывод о том, что Августину доят только потому, что декабрьские тучи на несколько секунд оголили едва полную луну? – Спросила полногрудая пани Плужек. Ещё бы ей хотелось поспорить с Пристором о том, что женщинам во все времена было попроще, но она побоялась, что бесполезный спор с этим говоруном может затянуться на несколько часов.

Пристор с нескрываемым сочувствием посмотрел на секретаршу.

– Ну, причём здесь луна? Я подошёл к сараю достаточно близко, чтобы услышать, как короткие струйки парного молока ударяются о стенки жестяной ёмкости. Такой звук не перепутаешь ни с каким другим. Это мы выяснили? Тогда продолжу. Несмотря на окружающий холод, моё тело бросило в жар от праведного негодования. Сжимавшие топор руки тряслись так, будто вчера была зарплата. Я безмолвно молил Бога только о том, чтобы в пылу предстоящей схватки не пострадала моя девочка, моя ягодка, моя Августина… – Тут Пристор зевнул и посмотрел на часы. – Поздно уже. И когда ж я домой-то теперь попаду?

– Ни чего с вашим домом не случится, пан Мацей. – Поспешил заверить гостя Качмарек.

– Вам-то откуда знать? Вы там были? Может, вы всё знаете?

– Вы либо рассказываете дальше, либо выметаетесь вон! – Прокричала секретарша.

– Так я и рассказываю. Значит так. В то самое мгновение, когда я, полный решимости обагрить руки кровью готовился ворваться в сарай, луна предательски вновь заволоклась тучами, и стало так темно, словно кто-то глумливый набросил мне на голову чёрный пакет для мусора. Но только ноги мои было уже не остановить, и я сам не понял, как оказался в сарае. Всё разом затихло. Помню, как попятился было назад – моей целью было прижаться спиной к стене, но вдруг подумал, что эта тварь уже могла к ней прижаться. Стало жутко страшно. Почти как в тот день, когда я при детях сгоряча назвал Люцину пожилой проституткой. В горле что-то пересохло. У вас есть в доме вода?

– Может вы бы хотели чаю? – Спросил возбуждённый рассказом Качмарек, искоса поглядывая на полногрудую пани Плужек.

– А ты его покупал? – Делая ударения на каждом слоге, выдавила из себя секретарша.

Влодьзимеж приволок Пристору воды. Мужчина пил быстро, жадно, роняя половину жидкости на грудь. И, как только он оторвался от стакана, детектив протянул ему второй.

– Спасибо. Чуть попозже. – Поблагодарил его Мацей. – На чём я остановился?

– На том, что вы назвали Люцину пожилой проституткой. – Подал голос неприлично отъевшийся Мулярчик.

– Ах, да. – Вспомнил Пристор. – Но она сама виновата. Всё у нас в семье наперекосяк из-за её самолюбия и упрямства. У меня тогда ещё был доставшийся от дедушки «Тарпан» восемьдесят первого года выпуска. Хороший, стильный, жёлтый. Только краска местами по всему кузову облупилась и это Люцине почему-то не нравилось. Полгода она за мной по пятам ходила и требовала, чтобы я, цитирую: привёл «Тарпана» в божий вид, ибо перед людями стыдно. Другими словами покрасил. Ей же, глупой, не объяснишь, что сам «Тарпан» стоит дешевле его покраски. Как мог я от неё отделывался. Сначала даже притворялся вечно пьяным, а потом, и притворяться не пришлось. И прихожу я как-то с работы и вижу: покрашен дедовский «Тарпан» жёлтой половой эмалью. Да ещё и, судя по характерным разводам, кисточкой!

– Нарочно не придумаешь. – Сочувственно произнёс пан Яцек. – А хотите послушать, как моя однажды учудила? Пригласила на собственные именины восемь человек, а сама в назначенный час сбежала. Потому что когда она их приглашала, не знала, что накануне я просадил в карты все сбережения.

– Бывает же такое. – Покачал головой Мацей.

– Хватит! – Злобно крикнула полногрудая пани Плужек, обращаясь то ли к Пристору, то ли к неприлично отъевшемуся Мулярчику. – Мацей, вспоминайте! Вы были в тёмном сарае с Августиной и кем-то ещё. Вам было страшно. Там ещё едва полная луна скрылась за декабрьскими тучами. Ну?

– Ах, да. Мне было очень страшно. А ещё пахло необычно. Не так как всегда. К ароматам коровы, навоза и сена, примешался ещё один, природу происхождения которого мне выяснить не получалось. Я растерянно вглядывался в чернильную темноту и терпеливо ждал, когда мне заедут по голове чем-то тяжёлым и наступит конец мучениям. Но ничего не происходило. Внезапно я вспомнил, что в кармане куртки должна лежать зажигалка. Перекладывая топор с одной руки в другую, я шарил по многочисленным карманам, пока не нашёл. Я раз за разом жал кнопку, но из-за гулявшего по сараю ветра, добыть огонь не получалось. Рискуя остаться беззащитным, я зажал топор подмышкой, ладонью прикрыл зажигалку от ветра и нажал кнопку ещё раз. Вспыхнуло пламя. Его было недостаточно, чтобы осветить весь сарай и единственное, что я увидел, была печальная морда Августины. Грустная морда оскорблённого и униженного животного. Дальний угол постройки оставался в темноте, и не было никаких сомнений – оно там!

– Вы сказали «оно»? – Перебил Мацея Качмарек. – Не он и не она?

– Вероятно, я несколько забежал вперёд, чем несколько нарушил интригу повествования. Вы уж простите.

– Не извиняйтесь. – Обронила полногрудая пани Плужек. – Я и сама, бывает, таким образом грешу.

– Вот, значит. Стоило только сделать пару шагов по направлению к мгле, и я бы его увидел. Но как их сделаешь, когда ноги тебя не слушаются, а колени предательски трясутся? Я снова посмотрел на Августину и наши взгляды встретились. – «Ну, чего же ты ждёшь, очконавт»? – Будто вопрошала она. Господи, подумал, я. До чего же я докатился, если уже собственная корова считает меня очконавтом? Стыдобища. Была не была! Взяв волю в кулак, я подчинил себе ноги и решительно двинулся вперёд, готовый в любую секунду вернуть топор в кулак и обрушить его на темя притаившегося ублюдка. И вдруг пламя высветило его!

Пристор закашлялся, посмотрел на часы и вновь попросил воды, которую в ту же секунду получил.

– Холодно тут у вас. – Заметил Мацей, вдоволь напившись.

– Так из-за ваших же сапог. – Поёжившись, ответил Качмарек.

– Пристор, прекратите издеваться! – Призвала секретарша. – Кого высветило пламя?!

– Так вы же постоянно меня перебиваете. – С горечью ответил мужчина. – Разве можно рассказывать в таких условиях?

– Я молчу. Говорите.

– И вдруг пламя высветило его, держащего в лапе ведро с молоком. Мои колени подогнулись, я стал на полметра ниже. О том, что подмышкой у меня топор я и думать позабыл. Подёрнутые пеленой глаза перестали видеть и, повернув голову туда, где в последний раз видел Августину, я с великой тоской вымолвил: «прости». После чего потерял сознание. Утром, насквозь промёрзшего, меня обнаружила Люцина и приволокла в дом. Я пытался всё ей рассказать, но она не верила ни одному моему слову. Сказала, что у тёщи есть знакомый нарколог – очень толковый специалист. Собственноручно вылечил себя, жену и детей.

– Нет. Я так больше не могу. – Взвыла полногрудая пани Плужек.

– Кого вы увидели, пан Мацей? – Спокойно спросил Качмарек.

– То есть вы до сих пор так и не поняли? После всех моих подсказок?

Пристор, опустив глубоко вниз краешки губ, с минуту смотрел на слушателей, как на полоумных. После чего достал из кармана похищенный утром в детской комнате постер с героями «Звёздных войн». Развернул, и, ткнув пальцем в крайнюю слева фигуру, гордо произнёс:

– Конечно же, его!

– Чубакку?! – Хором воскликнули Качмарек, секретарша и неприлично отъевшийся Мулярчик.

– А упал бы я, по-вашему, в обморок, увидев кого-то другого?!

Последующую минуту все находившиеся в комнате с глупым видом переглядывались между собой, пожимали плечами, кивали головами, разводили руками и моргали глазами.

– Что вы обо всём этом думаете, пан Яцек? – Прервал затянувшееся молчание Влодьзимеж.

– Я?! Ну, я думаю, что, скорее всего, пан Мацей видел не Чубакку, а кого-то другого человекоподобного. Гиббона, шимпанзе или какую-нибудь гориллу. Да мало ли кто водится в тамошних лесах?

– Очень толковая мысль. Спасибо, пан Яцек. – Похвалил детектив. – Ничего глупее в жизни не слышал. – Прокомментировал в свою очередь Пристор. – Что ж я, по-вашему, шимпанзе с гиббонами ни разу не видал? Ничего общего с тем, кто доил мою Августину.

– Йети! – Пошутила полногрудая пани Плужек. – Это был снежный человек.

– Не несите ерунды. – Попросил Мацей. – Снежного человека я тоже видел. И даже фотографировался с ним.

– Где и когда?

– Лет восемь назад. В слупском зоопарке. Ездили туда с Люциной. Похож, конечно же, на Чубакку, но не он. Уж поверьте, разница между этими двумя есть.

– Какая?

– Принципиальная! То есть такая, какую словами не передать!

– Значит первым делом необходимо выяснить, не сбегало ли в последнее время из близлежащих зоопарков кого-нибудь принципиально похожего на Чубакку. – Уверенно заявил детектив и сделал запись в блокнот. – Допросить лесника Домбровского – он частенько бывает в лесу и мог что-то или кого-то видеть. Но никому не сказать, чтобы никто про него не подумал чего дурного.

– Володя, неужели ты ему веришь? – Спросила секретарша и бросила недобрый взгляд на недовольно фыркнувшего Мацея.

– А почему я должен ему не верить? Человек проехал на тракторе сто пятьдесят километров…

– Сжёг тонну недешёвого бензина… – Вставил Пристор.

– … Нашёл меня. И только для того, чтобы навешать лапши на уши?

– Но мы же ничего не знаем о его психическом здоровье. Даже женщина, с которой он прожил много лет, ему не верит.

– Ничего не доказывает. – Сказал Мацей. – Она мне и до свадьбы не верила. У неё, по её же словам, очень развито критическое мышление. И я не хочу вас ни в чём обвинить, но вы с ней в чём-то схожи. И ещё – я отдаю отчёт в том, что произнесённое тут мной нехорошо пахнет, и верить словам не заставляю. В полиции вот не поверили. Посмеялись. Вышвырнули во всём, что на мне было на мороз. А я и не обижаюсь, ибо могу понять.

– Вы были в полиции? – Удивлённо спросил Качмарек.

– Конечно, был. Потому что об её существовании мне было известно, а о вашем нет.

– Но зачем было нужно ехать сто пятьдесят километров? Хотите сказать, что ближе полицейских участков не было? – Поинтересовалась секретарша.

– Не хочу. – Признался Пристор. – Но в тамошней полиции меня хорошо знают. Да и потом произошло ещё кое-что, о чём всем подряд знать не надо. Теперь я даже рад, что меня оттуда выперли. Охотиться на Чубакку никто бы не стал, а меня, за честность, наказали б по всей строгости.

– То есть у этой истории есть продолжение? – Спросил Качмарек.

– Если бы его не было, я бы к вам и не приехал. Ведь я, честно признаюсь, даже успел поверить Люцине, что мне нужны таблетки. И, как вскоре выяснилось – зря.

На улице сменилось направление ветра, и студёный воздух из окна дул теперь непосредственно на собравшихся в комнате.

– Может, вы всё же обуете сапоги? – Взмолилась раскрасневшаяся от ставшего нестерпимым холода полногрудая пани Плужек. – Ради нас всех.

– А может, я спущу их на первый этаж, и пусть воняют там? – Выступил Мацей со встречным предложением и все подумали, почему так нельзя было поступить в самом начале.

На столе в тёплой комнате появились четыре кружки чая – расщедрилась полногрудая пани Плужек. Пристор шумно пил горячий напиток и сокрушало его только одно:

– Плохо, что у вас торта нет. Я его уже лет десять не ел.

– Давайте вернёмся к тому, что было дальше. – Попросил Качмарек.

– Давайте. Как я уже упоминал, я почти поверил, что стал жертвой жёсткой галлюцинации. И только смущало признание Люцины, что на утренней дойке ей не удалось выдавить из Августины и капельки молока. И это толкало на некие тревожные мысли. Думаю, супруга мне всё же, что-то подсунула вместе с кофе, иначе вряд ли бы я проспал весь день и всю ночь и проспал бы ещё столько же, если бы утром меня не растолкала взволнованная Люцина. Я спросил её, что случилось, но она сказала, что я должен увидеть это сам. Она привела меня в сарай, и указала на то место, где обычно находилась наша корова, и где я видел её в последний раз. Оно пустовало! В ту минуту я подумал, что хорошо, что у меня есть алиби, иначе в пропаже Августины Люцина обвинила меня. Вернее не самого меня, а мой оставшийся теперь в далёком прошлом алкоголизм.

Пристор замолчал, и по его унылому виду можно было подумать, что именно сейчас он, вместо чая, с удовольствием выпил что-нибудь, что решительно опровергло бы его последнее заявление.

– Что вы предприняли, обнаружив, что остались без коровы? – Этим вопросом Качмарек планировал вывести Мацея из ступора.

– Ничего я не предпринимал, до тех пор, пока Люцина не влепила мне подзатыльник. Взбодрившись, я стал изучать местность и вскоре обнаружил, что понятия не имею, куда могло запропаститься животное. Землю подморозило, но снег ещё не выпал и о поиске следов не могло идти и речи. И только приоткрытые ворота в тыльной стороне двора подсказывали, что стоило бы пересечь неширокое, метров в сто, поле и прочесать лес. Я прямо так и сказал Люцине: Не переживай. Всё будет хорошо. Купим козу. Коза тоже даёт молоко, но при этом меньше ест и в случае рецидива её будет не так жалко, как нашу старую добрую Августину.

– То есть ничего кроме утешительных слов в адрес жены вы не осуществили? – Осуждающе спросила полногрудая пани Плужек.

– Планировал не осуществить. Но Люцина не та женщина, от которой можно так просто отделаться. Она даже не дала мне как следует одеться. Сказала, что чем меньше на мне будет одежды, тем проворнее я буду искать Августину. Взять с собою ружьё она мне всё же разрешила. Я попросил её составить мне компанию, намекая на возможную скуку, но она ответила, что все яйца в одну корзину не кладут.

– Что она имела в виду?

– Мне тоже стало интересно, и Люцина разъяснила, что не может допустить, чтобы Бозидар и Ядвига стали круглыми сиротами. Сама она отправилась жаловаться участковому, а я пошёл в лес. Вернее не так: она дождалась, когда я скроюсь в лесу, и только потом отправилась жаловаться участковому. Я спрятался за деревом и решил, что дальше никуда не пойду – постою пару часов и вернусь обратно. Скажу: так, мол, и так – всё тщетно, а козье молоко полезней коровьего. Вскоре я понял, что намеченных двух часов мне за деревом не простоять – мороз, а я в подштанниках и свитере на босое тело. У меня возник хитрый план – вернуться домой, спрятаться там, где потеплее, а ближе к вечеру выбраться «замученным» из укрытия и тогда уже сказать и про козье молоко и про тщетность. Я осторожно выглянул из-за укрытия, посмотрел в сторону своего двора и неприятно удивился – у ворот стоял заградотряд стукачей в лице Бозидара и Ядвиги. Даже тут Люцина меня переиграла. Пожалуй, только она могла родить таких негодяев.

– И как же вы решили поступить?

– Немного пробежаться, выйти из леса в том месте, где это будет для всех незаметным, и добраться до жилища моего старинного приятеля Юзефа Шаблинского. Под словом «старинный» я подразумеваю его возраст. Да и приятель он такой себе, но других у меня нет. Но у него дома можно искать корову хоть целую неделю. Я не пробежал и десяти метров, как меня охватил ужас и я остановился. Ведь с самого начала я был уверен в том, что Августину увёл тот же, кто накануне её доил, но под давлением супруги, почему-то забыл об этом! – Пристор потыкал пальцем в изображённого на плакате Чубакку. – И эта тварь прямо сейчас могла находиться в лесу, и кто бы дал гарантию, что я не налечу прямо на неё, не уткнусь в косматую грудь? Не буду верещать и молить о прощении? Нет, сказал я себе, к Шаблинскому идти нужно не спеша, готовым выстрелить в любую секунду. Не шуметь. Сохранять спокойствие. Смотреть под ноги. Представлять, что я в кишащих гуками джунглях Вьетнама.

– Гук – очень обидное для некоторых слово. – Прервал рассказ Пристора неприлично отъевшийся Мулярчик.

– Именно поэтому перед тем как его употребить, я вначале убедился, что среди здесь присутствующих ни одного гука нет. – Заверил пана Яцека Мацей. – Итак. Ветер качал облысевшие ветви деревьев, сквозь которые просвечивалось хмурое, затянутое облаками небо. Жухлая листва аппетитно хрустела под ногами…

– Постойте-ка. – Перебила рассказчика полногрудая пани Плужек. – Зачем вам понадобилось смотреть на хмурое небо сквозь облысевшие ветви деревьев? В вашем положении правильнее было бы тревожно озираться по сторонам, в любую секунду ожидая нападения.

– А я и ожидал его, но по большей части сверху. Очевидно же.

– Дело в том, что пани Плужек не очень знакома с тактикой ведения боя вьетнамских партизан. – Объяснил пан Яцек.

– Да причём здесь вьетнамские партизаны? – Простонала писательница, обхватив голову руками. – Это риторический вопрос, а потому умоляю – ничего не надо объяснять! Я всё равно вряд ли вас пойму.

– А я и не собирался. – Пожимая плечами, произнёс Пристор. – Отмечу только, что выживший всегда прав. Итак. Вдруг я заметил… – Рассказчик снова замолчал, уставившись немигающим взглядом куда-то в стену, чуть повыше голов слушателей.

– Что вы заметили? – Не удержавшись, спросил Качмарек, которого начали раздражать многочисленные паузы пана Мацея.

– Я заметил, что к Шаблинскому мне не очень хочется. В меня вселился дух охотника. Также я почувствовал, что, несмотря на лёгкое обмундирование, холодно мне не было, а даже наоборот. Я незаметно для себя превратился в машину для убийств, готовую отыграться за все годы унижения от Люцины, Ядвиги и Бозидара.

– Очень интересная мысль. – Заметила полногрудая пани Плужек.

– Вы считаете? – Спросил взбодрившийся Пристор.

– Я всегда думала, что движет взрослыми, неголодными мужчинами, рвущимися истреблять беззащитных зверушек?

– Пани Плужек, давайте обойдёмся без философии. – Предложил детектив. – Мы и так отвлекаемся чаще, чем нужно. Продолжайте, пан Мацей.

– Итак. Периодически я останавливался, чтобы прислушаться и втянуть ноздрями воздух. Зачем? Я упоминал уже, что тогда, в сарае, подозрительно пахло. Примерно так же пахнет от Шаблинского, потому что в целях экономии он моется только летом и только в реке. И меня осенило – тот посторонний запах мог принадлежать только Чубакке! Другими словами, у меня против него появился второй козырь! Первым, конечно же, было ружьё. Главное, думал я тогда, чтобы Шаблинскому, с его запахом, как у Чубакки, ничего не понадобилось сегодня в лесу.

– Не хотелось бы мне повстречаться ни с Чубаккой, ни тем более с Шаблинским. – Задумчиво произнёс пан Яцек.

– А придётся. – С уверенностью ответил Качмарек. – Шаблинский, судя по всему, тоже человек пьющий, а потому и он мог, что-либо видеть. И тоже никому ничего не сказать, но при этом задуматься о вреде алкоголя.

Полногрудая пани Плужек со скепсисом взглянула на начальника. Её не удивило, что он заинтересовался этим делом. Она представила, что Чубакка, если он и вправду завёлся в окрестностях деревни Пяски, будет делать с этим одиннадцатилетним командиром. Что будет делать Качмарек отыскав Чубакку, она представить не могла.

– С вашего позволения продолжу. – Пристору роль рассказчика заметно импонировала. – Я осторожно ступал по листве. Стараясь не наделать шуму, делал всё, чтобы не наступить на сухую ветвь. Принюхивался, оглядывался и прислушивался, пока внимание не привлёк истошный вороний крик. Всё указывало на то, что любопытную птицу что-то заинтересовало на земле а, как показывал жизненный опыт, всё, что интересно вороне интересно и человеку. Я героически, что и следовало от меня ожидать, двинулся на звук и вскоре предстал перед грудой массивных костей. Чии это? – Подумал я первым делом. С трудом распугав оголодавших ворон, выклёвывавших остатки мяса, я обогнул останки и за кустом увидел пока ещё не осквернённую её! Она смотрела на меня печальными глазами, будто хотела спросить: Как же ты допустил такое, Пристор? И я не знал, что на это ответить. Легонько кольнуло в груди. И вскоре меня обуяла первобытная ярость, резко сменившаяся отчаянием. Я упал на колени перед нею, вскинул к небу руки и закричал так, будто наступил в темноте на оловянного солдатика Бозидара.

– О ком вы говорите? – Осведомился Качмарек. – Кого вы увидали за кустом?

– Как кого?! – Возмутился пан Мацей. – Голову моей Августины.

Произнеся последнюю фразу, Пристор закрыл руками лицо и громко разрыдался.

– Жалкое зрелище. – Подумала секретарша.

– Ну, так вот. – Снова заговорил Пристор бодрым голосом, словно и не случалось с ним минуту назад никаких истерик. – Как вскоре выяснилось, стоять на коленях на промёрзшей земле было сомнительной затеей. Я поднялся, попрыгал, чтобы хоть чуточку согреться, напоследок поунижал нехорошими словами ворон, накинул ружьё на плечо, на спину взвалил голову несчастной Августины и пошёл домой, с теплом представляя, сколько прекрасных блюд приготовит Люцина из моей сегодняшней добычи. Бозидар и Ядвига восприняли мою находку без должного энтузиазма, но я объяснил им, что без психологических травм тоже нельзя, и для них же будет лучше, если они перенесут и накопят их сейчас – в детстве, ибо это очень поможет им во взрослой жизни.

– Чушь несёте. – Злобно произнесла полногрудая пани Плужек.

– Не соглашусь. – Закачал головой Пристор. – У меня таких травм было миллион и сейчас я благодарен матери и отцу, за то, что вырос во всех отношениях здоровым человеком. Любящим отцом и преданным мужем.

– И где сейчас ваши отец и мать? – Полюбопытствовала секретарша.

– Это к делу не относится. – Запротестовал детектив.

– Да, не относится. – Согласился Пристор. – Но сказать я вам это могу, ибо времени много не займёт. Мама умерла. А папа, так уж сложилось, оступился и теперь отбывает.

– За что?

– За то, что умерла мама. Но разве об этом сейчас? Люцина вернулась от участкового только под вечер. Этот ленивый мерзавец Цихоцкий заставил её просидеть в участке восемь часов.

– И как ему это удалось? – Поинтересовалась полногрудая пани Плужек. – Я из ваших рассказов сделала о вашей супруге некоторые выводы, и, признаться, удивлена.

– Я! Я задаю здесь вопросы! – Захотелось закричать Качмареку, которому не нравилась роль статиста. От чего он сильно нервничал и даже подумывал предложить секретарше самой ехать ловить Чубакку, раз уж она такая умная.

– Я и сам был удивлён. – Сказал Мацей. – Но потом всё стало на свои места. Она сообщила Цихоцкому о пропаже коровы. Тот прокомментировал это события не так, как хотелось бы моей супруге, и она немножечко завелась. В паре эпизодов проявила нерасторопность. Цихоцкий чудом успел выскочить из участка и запереть дверь снаружи. Дверь была металлической. На окнах решётки. Да, Люцине для того чтобы выбраться понадобилось восемь часов, но поверьте – любой другой на её месте не выбрался б никогда! Желая успокоить расстроенную жену, я сказал, что нашёл Августину, но когда она узнала в каком состоянии я её нашёл, расстроилась ещё больше.

Пристор грустно посмотрел в сторону окна и тяжело вздохнул.

– Вы сказали ей, что Августину увёл и обглодал Чубакка? – Быстро пролепетал Влодьзимеж, опасаясь, что секретарша снова его опередит.

– Конечно же нет. Это подкосило бы её окончательно. А потом и меня. Если вы и вправду сделали о Люцине некоторые выводы, то поймёте, что я имею в виду. Я сказал, что во всём виноваты волки. Но она не поверила. Сказала, что волк животное умное, всеми уважаемое и хищное, но срывать замки с дверей и открывать ворота оно пока ещё не научилось. Она выразила мнение, что это дело рук человека. Ну, или кого-то человекоподобного, – как бы невзначай вставил я, и она со мной согласилась.

– Мы избавим ваши леса от этой кровожадной твари! – Уверенно пообещал детектив. – Тем более, что у нас с паном Яцеком имеется некоторый опыт выживания в лесу. Правда, пан Яцек?

В ответ неприлично отъевшийся Мулярчик красноречиво поморщился.

– Мне кажется, пан Мацей мог бы это сделать и сам. – Предположила полногрудая пани Плужек. – Ведь для этого у него имеются и ружьё и нюх.

– Нет, не мог бы! Не мог бы! – Прокричал Пристор. – Враг суров и опасен. Мне нужен кто-то, кто мог бы прикрыть спину. Полиция меня слушать не хочет. На Шаблинского надежды нет – он либо заснёт в самый ответственный момент, либо вспомнит о каком-то важном деле и, невзирая на уговоры, уйдёт в магазин. Или вспомнит какую-нибудь старую обиду и полезет драться. Что угодно может выкинуть Шаблинский. И ведь вы даже не дослушали историю до конца!

– А было ещё что послушать?! – Удивлённо спросил Качмарек.

– Разумеется. На следующее утро Люцина сказала мне, что без коровы нельзя. Детям необходимо молоко. Потому что воду им пить скучно, а водку рано. Хорошая корова стоит как трактор, плохая чуть дороже – по-научному это называется маркетинговый ход. Денег не было даже на козу. И здесь я обязан переключиться. Много лет назад в нашу деревню приехали строители и со свойственной им решительностью снесли соседский дом. На его месте выстроили трёхэтажные хоромы, обнесли высоким кирпичным забором и уехали. С самого начала Шаблинский утверждал, что особняк принадлежит модному спортсмену, но доказательств, также как и денег на выпивку, у него не было. Время от времени туда приезжали неизвестные люди. Шумно ели, пили, веселились – словом глумились над местными, а пару лет назад вакханалии пришёл конец. Сам собой. Без полиции и бунта. Выждав время, я три месяца назад подумал: а почему бы, собственно, и нет?

– Собственно нет что? – Перебил его Качмарек, притом, что ничего не указывало на то, что Пристор собирался прерывать повествование.

– Собственно то, что если бы вы меня не перебивали, я бы обязательно рассказал. Только время тянете глупыми вопросами, а мне домой надо. Но я вас прощаю. Так вот. Летом мне понадобилось выплатить очередной штраф – тонну пираний за это в штаны леснику Домбровскому. Деньги в семье каким-то чудом были, но только не на штраф, о котором я предпочёл Люцине не рассказывать. И вот я приставил лестницу, закрепил канат, по которому собирался вернуться назад, и принялся путешествовать по соседскому двору. Меня интересовало все более-менее металлическое, включая детские качели, мангал и электрические провода – хоть это было и опасно. Они находились под напряжением. Когда я был маленьким, у нас в доме был холодильник, который бился током. И именно поэтому я и сейчас не фанат в него в лишний раз заглядывать. Штраф я успешно выплатил, но корыстолюбивых прогулок в лес не прекратил, чтобы Домбровский не подумал о себе ничего лишнего. А нет ли у вас, часом, куска мяса? Очень хотелось бы.

– Нет. – Опередив Качмарека и неприлично отъевшегося Мулярчика, у которого требуемый предмет был, сообщила секретарша.

– Жалко. Что ж. Тогда продолжу, хоть и без былого энтузиазма. Пообещав Люцине денег на корову, я дождался ночи и снова проник в соседский двор. Я изначально знал, что ничего делать там ради благих намерений нечего, а потому сразу тюкнул монтировкой понравившееся оконное стекло и забрался в дом.

– Постойте-ка, вы полиции, перед тем как вас из неё выпроводили, успели сообщить то же самое, что и нам сейчас? – Полюбопытствовала полногрудая пани Плужек.

– Теперь-то я понимаю, что, слава Богу – нет. Не успел. – Признался Мацей. – Думаю, они после такого признания и слушать меня не стали. Но ведь они не стали слушать и после предыдущих признаний тоже! Слава Богу! В доме было темно и холодно. Освещая путь фонарём, я прикидывал количество коров, какое можно будет приобрести, распродав имеющееся там имущество. Вскоре я понял, что счёт следует вести стадами! В те минуты я чувствовал себя старателем, натолкнувшимся на золотую жилу! Осторожной походкой я поднялся по скрипучей лестницы на второй этаж и, мужественно распахивая всякую попавшуюся на пути дверь, я проникал в комнаты и мысленно производил опись имущества. Ни что не предвещало беды – дом, как я уже сказал, два года не подавал признаков жизни. Я обратил внимание, что одна из дверей, в самом конце коридора была уже раскрыта. «Как удобно. – Подумал я тогда. – Ничего и распахивать не надо». Решительно войдя внутрь, я резко захотел в уборную! К счастью к тому времени я уже выяснил, где она находится. Конечности затряслись от ужаса, я покрылся мелкими капельками холодного пота – слишком уж часто в последнее время я испытывал подобные ощущения! У окна, между помятой кроватью и шкафом для одежды стояло оно и оценивающе на меня смотрело!