Текст книги "Неприятности в пясках"

Лода смотрела на начальника так, будто он профессор математики, искренне считающий, что два плюс два равняется семи.

– Я поражена. – Сказала Хоревич. – Кто вам сказал, что шахматы это о кровожадности? Вы когда-нибудь слышали, чтобы шахматному коню во время игры переломали ноги? Его просто выводят из игры и ставят в стойло, чтобы снова задействовать, но уже в другой партии.

– То есть шахматы – это про добро, милосердие и всеобщую любовь?

– Именно.

– В таком случае, мне нужно Байболота и Дрозд поженить? Чушь какая-то – Байболот никогда на такое не пойдёт.

– Вам нужно, чтобы Байболот противодействовал Иде, и ей было не до ваших дел. Или вам было не до неё. Назначьте киргиза своим пресс-секретарём – пусть треплют нервы ему, а не вам, а вы тем временем займётесь действительно важными делами.

– Кем-кем я должен назначить Байболота?

Смык, разумеется, слышал о таком призвании, как пресс-секретарь, но никогда и мысли не допускал, что подобный специалист когда-нибудь появится у его ничтожной персоны. Лоде пришлось произнести целую речь, в которой она объясняла, что живут они в такое время, что скоро у каждого криворукого, но при этом неглупого сантехника появится собственный пресс-секретарь – человек способный любую оплошность и непрофессионализм работодателя выставить так, что любая протечка или засор будут выглядеть как нечто замечательное и во всех смыслах передовое, а не так как все впопыхах подумали.

– Байболота нужно будет немного потренировать. – Продолжала Хоревич. – Утомить вопросами. Заставить без долгих раздумий находить разумное объяснение всему, что вы успели к тому часу наворотить. Вначале будет тяжело, а затем вы будете только радоваться, словно школьник, узнавший, что у его «физички» биполярное расстройство.

Смык блаженно улыбнулся, представив, что скоро ему не нужно будет иметь никаких дел с Идой Дрозд.

– Но только вы должны понимать и помнить, что избавление от будущего лесничества это новое назначение Байболота гарантий не даёт. – Посчитала нужным добавить Хоревич, прочитавшая в выражении лица руководителя инфантилизм и умиротворение.

– Понимаю. – Ответил инспектор, лицу которого мигом вернулось выражение суровой сосредоточенности и неукротимой мужественности. – Ты наверняка найдешь его в столовой или её окрестностях.

– Кого это? – Спросила Лода.

– Урукбая, мать его, Байболота. – Ответил пан Людвик.

Инспектор не ошибся. Киргиз прямо сейчас объяснял поварихе Гражине Борщевской, что той было бы неплохо осознать необходимость и государственную важность мультикультурных ценностей, заключавшихся, по его мнению, в добавлении в существующее меню с детства нравившихся Байболоту блюд.

– Представляете, как было бы здорово, набегавшемуся за преступником полицейскому отведать за обедом не свиную, пожалей Аллах, рульку, а бешбармак?

– Что это? – Настороженно поинтересовалась Борщевская.

– Сейчас я расскажу. – Охотно объяснил Урукбай. – Бешбармак это когда вы встаёте в пять утра…

– Сразу нет! – Грубо перебила его повариха.

– Но можно и в семь. – Проявил дипломатичность Байболот. – Умываетесь, чистите зубы, улыбаетесь солнцу и режете самого красивого в отаре барашка. Мелко его шинкуете, жарите и получившееся вываливаете в лапшу.

– Угу. – Кивнула Борщевская. – Странно, чем вас не устраивают макароны с мясом? В меню они есть.

– Меня не устраивает, что вы не хотите просыпаться пораньше и резать барана. – Объяснил Урукбай. – А я, между прочим, офицер.

– Бешбармак говорите? – Нахмурившись, переспросила Гражина и сделала вид, что что-то записывает в журнал учёта температуры в складских помещениях. – Что-нибудь ещё?

– Бешбармак хорошо бы нам, офицерам, запивать айраном.

– А это ещё что такое?

– Тут совсем просто. Нужно взять молоко и специальную часть желудка новорождённого телёнка…

– Так – всё! – Заорала Борщевская.

– Но ведь нам офицерам… – Испуганно промямлил Байболот.

– Да хоть бы и генералам! Никаких новорожденных телят я резать не собираюсь. И вообще прямо сейчас рада, что столовую прикроют.

– То есть как это? – Теперь в голосе киргиза слышались растерянность и обида – столовая ему весьма импонировала.

– С понедельника, если вам это почему-то до сих пор неизвестно, полиция в городе работает исключительно по ночам – реформа, видите ли, такая. И начальство считает, что жрать по ночам для вас офицеров вредно.

Байболот нашёл в себе силы не согласиться с подобным утверждением. Он сообщил, что ещё его мудрая бабушка Жубаныш любила говаривать, что пища есть такая субстанция, которая полезна человеку в любое время и в любых количествах. И неспроста в древнекиргизском языке такие слова как толстый, красивый и счастливый являлись синонимами.

В эту тяжёлую горестную для Урукбая минуту случилось то, из-за чего повариха трижды перекрестилась – к киргизу подкралась Лода Хоревич и сообщила, что инспектор Смык ждать не любит.

К моменту появления Байболота в кабинете пана Людвика уже стояла камера, принесённая кем-то из склада вещественных доказательств. На неё, ожидавшие справедливого суда злоумышленники, записывали в городском парке такое, что в странах с высоким уровнем морали и нравственности позволялось только ночью и под одеялом.

– А слышали ли вы, Урукбай, о том, что у каждого человека есть своё, богом данное предназначение? И не мы выбираем предназначение, а оно выбирает нас? – Обратился к киргизу инспектор.

– Множество раз. – Признался Байболот. – Мой дядюшка Арзыбай пристрастился к водке и стал алкоголиком, но его никто за это не ругал, потому что все считали, что такое уж у него Богом данное предназначение. А другой мой дядюшка – Кошарбек, убил как-то восемь человек и никто его за это не осудил. Во-первых, потому, что такое уж у него было предназначение, а во-вторых, он сбежал в Узбекистан. А у тех восьми человек было предназначение быть убитыми дядюшкой Кошарбеком. Все мы для чего-то или кого-то предназначены Богом. И ничего с этим не поделать.

Байболот посмотрел на рыжее пятно на полу и печально выдохнул. Печалило его не предназначение дядюшки Кошарбека, а возможная ликвидация столовой, но обсуждать эту проблему с инспектором Смыком и его секретаршей он посчитал неуместным – подумают ещё, что он на работу только жрать приходит.

– А ответь-ка мне, Урукбай, на такой вопрос. – Заговорил пан Людвик после паузы потраченной на сочувственные взгляды и вздохи. – А какое предназначение у тебя?

– Всё зависит от того где я нахожусь и чем занимаюсь. – Уверенно ответил киргиз. – Прямо сейчас моё предназначение – борьба с преступностью, но уже после шести вечера всё может в корне измениться.

– То есть своего предназначения ты пока ещё не нашёл? – Догадался Смык.

– Выходит что так. – Нехотя согласился Байболот. – Главное, что я ни на секунду не прекращаю исканий. Наставника мне хорошего не хватает – того же дядюшки Кошарбека. Себе-то он призвание нашёл и сбежал, а сиротку-племянника оставил на произвол судьбы.

– Хочешь я стану твоим наставником, Урукбай? – Спросил инспектор.

– Вы?! – Удивился Байболот и с настороженной подозрительностью взглянул на камеру. – И что мне нужно будет делать?

– Много и красиво говорить. – Пожимая плечами, объяснил пан Людвик. – Не всегда правду, но, если разобраться, кому эта правда нужна, если от неё будут страдать миллионы невинных и, в нагрузку, один хороший человек?

Лицо киргиза растеклось в улыбке. Всю свою жизнь он много и красиво, как ему всегда казалось, говорил, и вся родня считала его за это трутнем и позором семьи. Каждый, кто на секунду останавливался обсудить с ним только что наступившее утро, в итоге расценивал фразу Урукбая «Добрый вечер» вначале как глупую и несмешную шутку, но затем, оглянувшись по сторонам, понимал, что день бездарно ухлопан. А работодатель, благосклонности которого ты так долго добивался, разъярён и склонен к неприятным, но отлично продуманным, благо было время, поступкам. Кончилось тем, что с Байболотом побаивались не только здороваться, но и прощаться, от чего пухлый муж, как его точно обозначила Изольда Брюховецкая с Пловецкой улицы, замкнулся в себе. Прекратил со всеми, на радость всех же, общаться, и даже попытался найти работу, на какую брать его никто не желал.

– Силён языком – слаб в остальном. – Такой афоризм придумал один из потенциальных нанимателей и этой разошедшейся в народе фразой оставил Урукбая не только без работы, но и без шанса на супружество.