Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Если все русские первоисточники однозначно свидетельствуют о том, что российское правительство готовилось к войне, а общество ее ждало еще в 1810–1811 годах, то французы (напомню, что процент грамотного, читающего населения во Франции был гораздо выше, чем в России) ничего подобного не знали и не желали даже и в конце апреля 1812 года! Об этом свидетельствует в том числе переписка пасынка Наполеона принца Эжена (Евгения) де Богарне (будущего командира одного из корпусов Великой армии), прибывшего в тот период в Париж из Италии.[712]712
  Пример: Montagu V.M. Napoleon and his adopted son. N.Y., 1914, p. 254.


[Закрыть]

Сам Главный хирург Великой армии, человек весьма знающий и приближенный к Наполеону, Доминик Жан Ларрей (1766–1842), констатировал:

«10 мая мы прибыли в Позен. Мы всё ещё не знали цели нашего похода (и это за месяц до начала кампании?! – прим. мое, Е.П.)…

Эта странная ситуация, впрочем, не замедлила привести к распространению среди солдат самых нелепых слухов.

…В Меце говорили, что мы будем сражаться против союза пруссаков и русских… Император Александр в опасности и зовёт нас на помощь, чтобы мы напугали его народ (кстати, вскоре наполеоновским солдатам действительно придется охранять семьи помещиков от буйств крестьянских бунтов – прим. мое, Е.П.)… Политики утверждают, что мы идем на Швецию…»[713]713
  Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015, с. 46.


[Закрыть]

В марте 1812 г. в письме домой артиллерийский полковник Антуан Огюстэн Флавьен Пион де Лош признавался, что совершенно не представляет, против кого направлены передвижения армии.[714]714
  Там же.


[Закрыть] Пехотинец из Вюртемберга Якоб Вальтер отмечал: «В то время распространился слух, согласно которому мы отправляемся на Балтику, а оттуда поплывем в Испанию. Хотя перспектива не была радостной, все солдаты были веселы, пели и танцевали. Я участвовал в общем веселии вместе с остальными».[715]715
  Там же.


[Закрыть]

И на ком же объективно лежит вина за то, что началась война? Кто первым стал ее провоцировать, готовить, кто ее жаждал в качестве реванша (за поражения в тех войнах, которые сам же и начал!) или хотел устроить браваду (от чувства ущербности перед теми, у кого были заимствованы все современные блага цивилизации)?! Совершенно очевидно, что не достигший всего Наполеон и не самодостаточные и уставшие отбивать армии коалиций французы, или даже их новые союзники. Л.Э. Шишко сформулировал метко и лаконично: «Что касается внешних дел, то в его (Александра I – прим. мое, Е.П.) царствование Россия долго воевала с Францией. Вследствие этой войны и произошло нашествие французов на Россию. Это случилось в 1812 году».[716]716
  Шишко Л. Указ. соч., с. 82.


[Закрыть] И он же вполне логично, без выдумок про лихую деятельность русской армии (которая, на самом деле, проиграла все сражения и ее остатки практически бездействовали) подытоживает (на этапе уже нахождения французов в Москве и затянувшегося ожидания мира): «Наполеон увидел, что он зашел со своей армией слишком далеко от Франции, так далеко, что ему невозможно было обеспечить правильный подвоз военных и съестных припасов. Тогда он решил покинуть Россию, приказав своему войску отступать, а сам уехал вперед в Париж».[717]717
  Там же, с. 87.


[Закрыть] Но об этом – позже.

IX

А сейчас я предлагаю принять настоящий парад из первоисточников-документов, которые полностью похоронят лживые мифы российской пропаганды первых послевоенных лет, воспринятые затем и сталинскими «бойцами на историческом фронте».[718]718
  См., например: Гарнич Н.Ф. Отечественная война 1812 года. М., 1951; Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962; Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. М., 1968 и другие.


[Закрыть] Эти мифы давно опровергнуты многими серьезными учеными в самой России (эпоха «либеральной историографии» последней четверти девятнадцатого – начала двадцатого века)[719]719
  Яркий пример – исследования знаменитого специалиста по эпохе 1812 года, архивиста, действительного статского советника, директора архива Министерства народного просвещения Константина Адамовича Военского. В том числе – см.: Акты, документы и материалы для политической и бытовой истории 1812 г.: т. I, «Литва и Западные губернии», СПб., 1909.


[Закрыть] и во многих других странах, а затем (после окончания периода зверств советской цензуры) снова в отечественной историографии (еще в 1988 году вышла монография знаменитого историка, доктора исторических наук, профессора Н.А. Троицкого).[720]720
  Троицкий Н.А. 1812. Великий год России…


[Закрыть] Но ложь – живучая штука: она въедается в учебники, в псевдохудожественную литературу, в символический строй памятников, в коллективное бессознательное невежественного обывателя, она передается из поколения в поколение как генетическая болезнь! Эта болезнь мутирует и приобретает самые неприятные формы. Нижеследующие репрезентативные документы уничтожают саму возможность говорить об агрессивных планах Наполеона, наоборот – подтверждают оборонительный характер его действий и снова демонстрируют анатомию провокации со стороны русского императора (ведь Наполеон, хотя и поздно, но узнал о передвижении русских армий к границам и о планах нападения: ждать в Париже, чтобы уже в 1812 году случилось вторжение во Францию 1814 года, было невозможно и недостойно!).

Уже 3 июля 1811 года (за год до войны!) маршал Империи, князь Экмюльский, Луи Николя Даву (1770–1823) написал Наполеону тревожное письмо: «Нам угрожает скорая и неизбежная война. Вся Россия готовится к ней. Армия в Литве значительно усиливается. Туда направляются полки из Курляндии, Финляндии и отдаленных провинций. Некоторые прибыли даже из армии, воевавшей против турок. …Ее офицеры бахвалятся всюду, что скоро они пойдут в Варшаву».[721]721
  Соколов О. Погоня за миражом… с. 19.


[Закрыть] Через несколько дней Л.Н. Даву докладывает снова: «Сир, я имею честь адресовать вашему Величеству последние рапорты из Варшавы, а также расписание каждого полка… Вероятно, эти рапорты сильно преувеличены, ибо согласно им в Ливонии и Подолии собрано более двухсот тысяч солдат, но ясно, что силы русских там очень значительны…» На самом деле, сегодня мы знаем из русских архивных данных, что это число было сильно преуменьшено. И где же здесь необходимость защищать территорию России? От кого? От тех, кто случайно узнает, что Россия готова к новой агрессии? Где же «захватнические планы Наполеона»? Документы свидетельствуют о прямо противоположном!

Наполеон не хочет войны, всеми силами старается не замечать проблемы до последнего! 15 июля 1811 император пишет министру иностранных дел: «Господин герцог де Бассано, пошлите курьера в Россию, чтобы ответить на присланные графом Лористоном депеши… скажите, что я готов уменьшить данцигский гарнизон и прекратить вооружения, которые мне дорого стоят, если Россия со своей стороны сделает нечто подобное; мои приготовления имеют оборонительный характер и вызваны вооружением России…»[722]722
  Там же.


[Закрыть] Но полубезумного русского царя и заболевшую агрессивным реваншизмом (случившимся из-за собственной же агрессивности…) часть русского общества было не остановить: они жаждали войны, еще не понимая, что проиграют все главные сражения и сами сожгут многие собственные деревни, города и саму Москву!

Александр не внял мирному призыву Наполеона и продолжил вооружаться, повышал налоги, провел военную реформу (естественно, по французскому образцу), сделал новые оружейные заказы, окончательно разоряя финансы.

Л.Н. Даву снова вынужден потревожить Наполеона – он посылает ему донесения из Варшавы:

«Августово, 27 июля.

Раньше повсюду говорили, что приготовления на границ герцогства – это лишь мера предосторожности… теперь русские открыто говорят о вторжении в герцогство по трем направлениям: через Пруссию; из Гродно на Варшаву и через Галицию (именно эти планы и содержались в докладных записках русских генералов царю, а в 1813 г. агрессия была русской армией осуществлена – прим. мое, Е.П.)…

Рапорт Лужковской таможни (на Буге) 6 июля 1811.

Три офицера из дивизии Дохтурова осматривали границу по Бугу… Русские жители и казаки уверяют, что эти офицеры приехали выбирать место для лагерей и что скоро русская армия вступит в герцогство.

…Рапорт из Хрубешова 27 августа 1811.

Письма, полученные из России, возбуждают разговоры о приближающейся войне… Повсюду в окрестностях ожидается прибытие новых войск (России – прим. мое, Е.П.), для которых приготовляются запасы…»[723]723
  Там же.


[Закрыть]

Подобных рапортов – сотни!

На приеме в Тюильри по случаю своего дня рождения (15 августа 1811 г.) Наполеон был вынужден обратиться к русскому послу князю А.Б. Куракину (1752–1818): «Я не хочу войны, я не хочу восстанавливать Польшу, но вы сами хотите присоединения к России герцогства Варшавского и Данцига… пора нам кончить эти споры. Император Александр и граф Румянцев будут отвечать перед лицом света за бедствия, могущие постигнуть Европу в случае войны».[724]724
  Там же, с. 19–20.


[Закрыть] Таким образом: Наполеон был абсолютно искренен, и открыто заявлял о сути происходящего. Как мы знаем сегодня, он оказался полностью прав: Россия развязала войну и захватила Польшу (на целых сто лет), а «бедствия» постигли, прежде всего, саму Россию и ее народ – именно этого Наполеон всеми силами пытался избежать, но русский царь жаждал войны. Нужна ли она была русскому народу? Стоило ли из-за амбиций царя разорять Россию и сжигать Москву вместе с тысячами русских раненых?

Но уже никакие доводы рассудка не могли заставить Александра отказаться от войны: приготовления вновь были усилены, к границам герцогства Варшавского подходили все новые русские дивизии, Александр вел переговоры с Пруссией, Австрией и Швецией об очередной антифранцузской коалиции. Наполеон осознал, что придется и ему начать подготовку, чтобы не допустить моментального продвижения русской армии в Европу. Но и потом он будет долго оттягивать кампанию – перенесет на тот месяц, когда дальних походов уже не начинают. Наполеон станет ожидать в Дрездене, что Александр все же одумается, пошлет к нему в ставку представителя понятной русскому обществу старой французской аристократии генерала Л.М.Ж.А де Нарбонна-Лара (1755–1813) с предложением не воевать – но все окажется бесполезным.

Современный исследователь И.А. Бордаченков верно отмечает материальную и стратегическую особенность сложившейся ситуации: «Наполеон оказался в странном положении. С одной стороны, он не планировал вторгаться в Россию, но, с другой стороны, и оставаться надолго с 444 тысячами солдат в Польше он тоже не может. Великое герцогство никогда не было достаточно богатой державой, а после неурожая 1811 года большинство крестьян вообще перебивались с хлеба на воду. Пруссия тоже не могла снабжать столь огромную армию, да и на Австрию с её экономическими проблемами надежд было мало. Надо было решаться – либо возвращать всю эту массу солдат назад, идти обратно через всю Европу, так и не избавившись от опасности русского вторжения в Варшаву, либо пойти вперёд, пересечь Неман и на русской территории совершить то, что не вышло совершить в Польше (имеется в виду ответ на известные наступательные планы России, приостановленные царем после известия о договоре Франции с Австрией – прим. мое, Е.П.): окружить, разбить, договориться. Вот так и вышло, что Наполеон напал на Россию без плана наступательной войны…»[725]725
  Эпоха Наполеона. Русский взгляд. Книга четвертая… с. 15.


[Закрыть]

А.Д. Широкорад резюмирует: «Но вот Наполеон перешел Неман. Каковы же планы этого «вероломного агрессора»? У Наполеона одна только мысль – разбить противника и заключить мир. При этом он не претендовал ни на один квадратный метр русской территории. Единственное требование к Александру: оставить территориальный статус-кво, выполнять ранее подписанные договоры и не помогать его врагам.

Итак, Наполеон вел в России локальную войну, а Александр – тотальную, не выбирая для этого средств».[726]726
  Широкорад А.Д. Указ. соч., с. 12–13.


[Закрыть]

«Младшим научным сотрудникам», той малобюджетной публике, которая зачастую пишет об истории и водит экскурсии по историческим музеям, не понять большой реальной жизни. Они не создавали империю, на их энергии не лежала ответственность за страну, армию, собственный ранее созданный образ великой личности. В их сознании в самой теории не может уместиться вся информация, все факты «за» и «против», которыми обладал тот или иной крупный исторический деятель – тем более Наполеон. Они не понимают, что оборона рубежей Франции-республики, а затем Империи была основана на действии; бездействие привело бы орду феодальных рабов, купленных английскими предпринимателями еще в 1790-е или в 1805 г. и т. д. Все преклонение трусливых немецких принцев, устроенное Наполеону в Дрездене, держалось именно на его действии: слишком длительное неопределенное выжидание и безответное продолжение провокаций России, которые не только оскорбляли Францию, но и были уже физически опасны, могли вскоре закончиться ударами в спину. Речь шла не только об имидже – а о военных операциях Австрии, Пруссии (и, естественно, Англии) в тылу и на флангах. Наполеон давно (!) исчерпал все просьбы договориться, ему уже была официально объявлена война. Вся его внешняя политика с первого дня консульства была направлена на борьбу с агрессией Англии, которая спонсировала убийц (устранение Павла, покушения на самого Бонапарта) и антифранцузские коалиции. Если бы он не додавил Англию экономически (а ведь оставались считанные месяцы!), то гидра продолжила бы отращивать одну голову за другой (Наполеон-полководец «рубил» их – побеждал в войне одной коалиции, но тут же возникала новая «голова»): необходимо было побороть источник проблемы. Но русский царь вопреки здравому смыслу, интересам своего народа и слову чести развязал подлый конфликт, не реагировать на который уже было невозможно.

Стоит подчеркнуть, что Наполеон не мог знать того, что знаем сегодня мы (из процитированного выше письма царя Барклаю): из-за соглашения Франции с Австрией Александр буквально накануне войны временно переменил свое желание форсировать Неман первым, но общие намерения остались прежними.

Итак, чтобы отразить угрозу, императору французов (который ценой огромных усилий уже собрал армию – и все ждут от него решения многолетней проблемы) придется перейти границу: а дальше он просто оказался вынужден преследовать убегающую русскую армию, чтобы заставить царя подписать перемирие. У него не было другого выхода: если бы Наполеон поворотил назад, то а) получил бы удар в тыл своей армии (причем Герцогство Варшавское было бы разорено), б) сам отход и отказ от военных действий был бы воспринят как поражение – и тайные союзники Александра (Австрия и Пруссия) моментально подняли бы оружие против Наполеона в его тылу (что и случилось в 1813 году!).

Лично я бы сравнил подобное с гамлетовской проблемой выбора (вообще, искусство своей метафоричностью часто помогает науке глубокими и четкими формулировками, выражающими суть, диалектику предмета):

 
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними?
…Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!..
 

Если бы вы не знали, что данный текст (в переводе Б.Л. Пастернака: 1890–1960) принадлежит литературному персонажу, то не было бы лучшей формулировки для историка, чтобы, лишь выставив строчки в прозаический ряд, описать происходившее в сознании Наполеона перед войной 1812 года! Стихи эти написаны У. Шекспиром около 1600 года – и через 200 лет в Европе появится истинный Гамлет от политики и Истории.

Однажды, репетируя пьесу нобелевского лауреата, гениального Альбера Камю (1913–1960) «Калигула» (а режиссерское понимание драматургии и психологии мне очень помогает в исторических исследованиях), я обсуждал тему трагедии (что это такое?) с одной известной французской актрисой. Она вспомнила эпизод из своей жизни и обронила, как мне кажется, великолепно точную и, одновременно, тяжкую по своему смыслу фразу: «трагедия – это не когда есть один ужасный вариант, трагедия – это когда ты понимаешь, что и так поступить – будет плохо, и по-другому – тоже плохо». Вот! Именно в таком положении оказался великий человек в 1812 году: и все же он остался в Истории великим, потому что остался «Гамлетом», а не каким-либо другим персонажем. Однако чтобы это понять, надо быть Личностью, надо, простите, очень много знать, причем не только по теме исследования, но и вообще – иметь широкий кругозор и самому выбирать непростые решения, а именно это и отсутствует у большинства моих коллег – авторов сочинений о наполеоновской эпохе (зато у них часто случается обычная для нашего вида зависть, а за ней и банальная подлость).

Метафорично и то, что великий скрипач и композитор наполеоновской эры Никколо Паганини (1782–1840) сочинил сонату «Наполеон» (1807 г.) для всего лишь одной струны – для струны соль. Что ж: вся жизнь Наполеона – это виртуозная игра, когда рвутся струны и часто приходится совершать чудо лишь на одной струне, на пределе фантазии и мастерства. И нота соль, это я уже могу вам сказать как профессиональный классический вокалист, яркая, но ее сложно взять. Например, для тенора она является «переходной» в верхний регистр: чтобы ее красиво спеть, необходимо верно рассчитать силу дыхания и баланс резонаторов – следует и не зажать голос, но и не переоткрыть звук. Послушаем автора солидной биографии маэстро – Марию Тибальди-Кьеза (1896–1968): Паганини «…написал сонату для четвертой струны под названием Наполеон. 15 августа, в день рождения императора, он исполнил ее перед блестящей и многочисленной аудиторией. Успех превзошел его ожидания, и с того дня он всегда отдавал особое предпочтение четвертой струне.

Соната Наполеон до недавнего времени находилась среди неизданных рукописей скрипача, но по своему музыкальному значению, а не только из-за истории ее создания, заслуживает публикации, исполнения и известности. Соната отличается особой виртуозностью и производит поразительное впечатление: как и при первом исполнении, она всегда приводила слушателей скрипача в невероятный восторг».[727]727
  Тибальди-Кьеза М. Паганини. М., 2008, с. 63.


[Закрыть] Замечу, что в сонате «Наполеон» совсем нет темы войны: среди сменяющих друг друга мотивов – просветленная печаль, романтическое каприччо, праздник и просто виртуозные пассажи на пределах мастерства.

Наполеон вдохновлял многих гениев не только своей эпохи (что особенно ценно и показывает значение личности в Истории). Знаменитый реформатор искусства скульптуры, Франсуа Огюст Рене Роден (1840–1917), создал свой вариант Наполеона. Этот бюст обладает роденовской динамичностью и как бы «вырастает» из куска камня, но все же он более классицистичен, чем прочие работы Родена: сила стиля самого античного героя и демиурга ампира одолела даже автора скульптуры. Сегодня бюст находится в выставочном зале города Мэдисон, в американском штате Нью-Джерси (планируется перевезти в Музей искусств Филадельфии). Как вы сами понимаете, ни Паганини, ни Роден бездарностью и интригами царя Александра и его генералов не восхищались и ничего им не посвятили: подобное и есть подлинный приговор Истории.

Ни один портрет эпохи конца «старого режима» (т. е. до Великой французской революции) не может сравниться по силе своего художественного воздействия со знаменитым полотном Антуана-Жана Гро (1771–1835) «Бонапарт на Аркольском мосту» (1797 г.), написанным с натуры во время Первой Итальянской кампании. Генерал в образе романтического героя античного масштаба: он увлекает за собой воинов, защищает нацию, республику – но его лицо поражает красотой величественного спокойствия, он как бы смотрит в бесконечность Истории. Я подчеркну: главное в истории – это создание образа, личность в контексте сиюминутных событий. Всё исчезнет: государства, границы, причины конкретных конфликтов, суета бытовых дел эпохи, «массовка» (народы, армии, министры) – останется Образ. Именно это Наполеону удалось как, возможно, никому другому в Истории. Конечно, этого не осознать «кухаркиным детям», которые, отрабатывая бюджетные копейки, пишут типовые идеологические текстики про 1812 г.: от юбилейных книжек – до учебников. В них – сплошные призывы окопаться от окружающих «врагов»: как же – на крепостной ГУЛАГ напали?! Какой ужас! Защитим ГУЛАГ до последней капли госгранта! Но вернемся к описанию событий.

Продолжим нашу жизнь в 1812 году. Не следует забывать и о том, что Наполеон был человеком чести и человеком слова, поэтому не в его натуре было ожидать предательства от маршала Ж.-Б.Ж. Бернадота (к 1812 г. – приглашенный кронпринц Швеции), который не просто не оказал содействия своему императору или сохранил бы нейтралитет, но пошел войной против собственной родины (Франции) и против человека, который его облагодетельствовал и вручил маршальский жезл. Да, зависть – страшная, разъедающая человека вещь. Выдающийся современный историк А. Замойский отмечает: «Бернадот всегда испытывал ревность к стремительному взлету коллеги. Пусть он с радостью принял звание маршала Французской империи и благородный титул, пожалованный ему Наполеоном, Бернадот в тайне недолюбливал Наполеона…»[728]728
  Замойский А. Указ. соч., с. 43.


[Закрыть] Подчеркну, что через А.И. Чернышева русский царь наладил с Ж.-Б. Бернадотом конфиденциальную переписку еще в 1811 году.[729]729
  Сироткин В.Г. Указ. соч., с. 338.


[Закрыть] Таким образом, два обделенные талантами Наполеона его завистника объединили усилия своих государств в реализации личных комплексов через агрессию. На о. Св. Елены император произнесет: Бернадот «дал нашим врагам ключи от нашей политики и отмычки от нашей военной тактики».[730]730
  Там же, с. 339.


[Закрыть]

Другое предательство совершил его тесть – император Австрии, заключивший с Александром тайный договор. Но «машина» подготовки к войне уже была запущена – и не было смысла ее останавливать, не решив проблему выполнения условий Тильзита русской стороной (тем более что остановка означала спровоцировать уже открытый переход того же Франца на сторону врагов Наполеона). Как верно заметил о Наполеоне австрийский канцлер К. Меттерних: «Его ум и склад души заставляли его презирать все маленькое».[731]731
  Гроза двенадцатого года. М., 1991, с. 518.


[Закрыть]

Однако я продолжу свой парад документов, доказывающих, что Наполеон был лишь вынужден отвечать на агрессию России.

Важнейшая часть корреспонденции полководца 1810 – первой половины 1812 гг. посвящена обеспечению укрепления фортификаций в районе Варшавы.[732]732
  Correspondance de Napoléon I. P., 1863, v. 23, p. 149–150; Handelsman M. Instrukcje i depeszerezydentów francuskich w Warszawie. T. 2, Warszawa, 1914, s. 46.


[Закрыть] 16 марта 1812 года Наполеон писал маршалу империи, начальнику своего Главного штаба Л.А. Бертье (1753–1815): «Если русские не начнут агрессию, самое главное будет удобно расположить войска, хорошо обеспечить их продовольствием и построить предмостные укрепления на Висле. Короче, быть готовым выступить в поход, если война все же начнется…»[733]733
  Соколов О. Указ. соч., с. 20.


[Закрыть] В это время единственным планом Наполеона был оборонительный – с опорой на Данциг (а уже после начала наступления русских – действовать наступательно им во фланг). В то же самое время Александр получил очередные отказы известных иностранных генералов возглавить русскую армию – и он замешкался, нападение откладывалось; идея спровоцировать войну – и начать ее на российской приграничной территории становилась все более рельефной (хотя и вынужденной). На собственное население ему было наплевать, Александр не щадил его ни до, ни после 1812 года – и откровенно презирал: после ужасной для России войны царь много лет путешествовал по Европе и даже не посетил Бородинское поле.

Продолжаем читать оперативную корреспонденцию Наполеона. Из письма Л.А. Бертье от 30 марта 1812 г.: «Мой любезный брат, если русские не двинутся вперед, моим желанием будет провести здесь весь апрель, ограничившись активными работами по сооружению моста в Мариенбурге и вооружением предмостного укрепления в Мариенвердене… Построить также надежные укрепления в Диршау на правом берегу Вислы… которые смогли бы прикрыть отступление армии, если ей придется отходить на Данциг…»[734]734
  Там же.


[Закрыть] А где же «советские» планы французского наступления в «сердце России»? Где желание с «допотопного» года «поработить Россию» (те, кто пишут подобную ахинею, наверное, никогда не видели карту своей родины, погруженной на 60 % в вечную мерзлоту)?! Как на таком гнилом фундаменте причин могла появиться «справедливая», «Отечественная война»?

Только 26 мая (!) Наполеон отдает приказания придвигаться к границам Российской империи (я напомню, что в сознании людей той эпохи эти «границы» были весьма условными: на сотни литовских километров за Неманом жители мечтали о восстановлении Польши и избавлении от российской оккупации!).

В письмах к начальнику 1-го Армейского корпуса Л.Н. Даву император говорил, что войска должны иметь лишь на 4 дня порции хлеба для солдат и на 20 дней муки в обозе! Начиналась операция, которая позже получит в исторической литературе название «Виленской», во время которой Наполеон планировал одно из двух: или Александр все же принимает предложение не воевать, или происходит сражение на границе (или вблизи нее). Но, как мы знаем, русские армии просто стали бесконечно хаотически и без плана отступать – убегать.

Теперь нам становится понятно, почему у Наполеона и в мыслях не было наступать в направлении столицы России – на Петербург: у него вообще не было планов наступления с переходом границы. Суть его действий – оборона, а затем вынужденная превентивная локальная операция в приграничной зоне.

Подчеркну: и в русском штабе до последнего дня точно не знали, что будут предпринимать в итоге! Имея множество наступательных планов, расположившись в наступательном стратегическом развертывании (поэтому 2-я армия Багратиона была так невыгодно отдалена от 1-й армии Барклая!), русское командование параллельно и без особого внимания продолжало строить Дрисский лагерь и усиливать склады с припасами вблизи границы! Здесь сказывается болезненная скрытность, лукавство и нерешительность, трусость и упрямство того, от воли которого, к сожалению, зависели все. Александр запутывал не только противника, но, прежде всего, своих же подданных (а затем и историков). В конце концов, ему, возможно, стала импонировать мысль, что надо любым способом принудить Наполеона перейти Неман, а затем развернуть широкую религиозную пропаганду внутри страны, обвинив его в начале войны (главный тезис пропаганды для невежественных масс, примитивно антисемитский тезис – это обвинение Наполеона в том, что он во Франции иудеев уравнял в правах с прочими гражданами: но об этом позже).

Царь узнал о форсировании Немана на балу в Вильно, сказал, что «ждал» этого и велел продолжить бал! Каждый час промедления в действиях стоил потом тысяч жизней русских солдат, которые с боями пробивались на соединение двух армий (Багратиона и Барклая). Вскоре после начала войны Александр I трусливо сбежит в Петербург, даже не назначив официального командующего (отчего в штабе начались раздоры – и это негативно сказалось на ходе операций)! Более того: был отдан приказ сжигать все населенные пункты и запасы, отчего страдали не только французы, но, прежде всего, сами русские жители (многие сгорели в собственных домах – зарисовки подобного есть в альбомах офицеров армии Наполеона, но до Петербурга запах обгорелых трупов не доходил, кроме того, Александр постоянно душился духами, привезенными из Франции). Недаром А.С. Пушкин так охарактеризовал русского самодержца:

 
Под Аустерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал.
 

Хочу отдельно рассказать о таком показательном явлении. Как известно, Европа и Франция была наводнена российскими шпионами («союзники», «православные»…), ряду агентов в Париже даже удавалось ценою крупных сумм подкупа добывать ценные рапорты с очным расписанием французских войск. Так вот, используем доставляемые разведчиками показания количества наполеоновских войск в Европе для выяснения того, что происходило перед войной 1812 г. – и кто спровоцировал конфликт. Итак: 15 августа 1811 г. (документы А.И. Чернышева) – численность французских войск в Германии (подчеркну – это частью по гарнизонам и далеко от России – даже не в Герцогстве Варшавском!): всего 56 419 человек.[735]735
  Отечественная война 1812 года. Энциклопедия… с. 603.


[Закрыть] Я напомню, что к этому времени русские армии уже год (!) стояли на границе, готовые наступать на беззащитную Варшаву и далее. 1 ноября 1811 г. – 67 296 человек (не считая возможные союзные контингенты), 1 декабря 1811 г. – 117 245 чел., январь 1812 г. – 176 913, начало марта – 237 000 чел. (вместе с союзниками 377 000), 5 июня (сообщение от генерала А.П. Тормасова) – всего 400 000 чел. (вместе с союзниками).[736]736
  Там же. Здесь можно вспомнить еще данные аналитической записки, составленной одним из руководителей военной разведки России П.А. Чуйкевичем (1783–1831) в апреле 1812 г. Он сообщал, что все силы Наполеона (включая войска Рейнского союза, итальянские, прусские, швейцарские, испанские, португальские контингенты простираются примерно до 450 тыс. чел. (текст записки: РГВИА. Ф. 474. Д. 14. Л. 1–7). Польский генерал армии Наполеон Д. Хлаповский оценивает силы императора на Немане в 400 тыс. чел. (Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 40). Интересно, что авторитетная «Военная энциклопедия», вышедшая еще в начале двадцатого века (но имевшая хорошую документальную базу для аналитического анализа), определяет численность Великой армии вместе со вспомогательным корпусом К.Ф. цу Шварценберга и с конвойными частями главного штаба в 448 тыс. чел. (Военная энциклопедия. Под ред. К.И. Величко, В.Ф. Новицкого, А.В. Фон-Шварца и др. В 18 томах. Петроград, 1914, т. 17, с. 213). Академик Е.В. Тарле в своей известной книге «Нашествие Наполеона на Россию» определял (как обычно, без ссылки на источник) численность Великой армии, начавшей наступление летом 1812 г. в 420 тыс. чел. (Тарле Е.В. Отечественная война 1812 года. Избранные произведения. М., 1994, с. 44).


[Закрыть] Таким образом, беспристрастные цифры идеально точно согласуются с тем, что мы уже прочитали в переписке Наполеона, который начал формировать армию на восточном направлении на год (!) позже России и исключительно в соответствии с агрессивными намерениями России, которые проявлялись в явном невыполнении условий Тильзита, в сосредоточении армий на границе, в закулисных переговорах с Австрией, Пруссией и Швецией, в отданных уже в 1811 г. приказах о переходе Немана, во всех проектах русского штаба и слухах в русской армии, доставляемых французской разведкой. Русское правительство и царь сами накликали беду на Россию. Никакого «нашествия двунадесяти языков» могло бы не быть: все закончилось бы теми 56 тысячами по гарнизонам в далекой Германии. Вместе с тем вышеозначенные сведения весьма адекватно характеризуют число сил Наполеона (выяснению точной цифры я уделю место в следующей главе).

Продолжим. И после перехода Немана переписка Наполеона свидетельствует о том, что он ожидал наступления русских войск (еще бы: в 1805, в 1807 году они это уже делали – и снова два года готовились! Кроме того, таковы были сведения от французской разведки, отчасти распространяемые и русским штабом). Исполнительный Л.А. Бертье сообщал тот же тезис по командирам всех подразделений, например, читаем в его письме (из Ковно, 26 июня!) генералу барону Шарлю Луи Дьёдонне Гранжану (1768–1828): «…Если на Вас будут наседать вражеские войска… отступайте на Ковно, чтобы прикрыть этот город…»[737]737
  Там же, с. 21.


[Закрыть] Помимо оперативных документов 1812 года, безусловно, стоит прислушаться и к весомому мнению министра иностранных дел Франции Жана Батиста Номпера де Шампаньи, герцога де Кадор (1756–1834). В своих мемуарах он однозначно заявил: Наполеон категорически не хотел завоевывать Россию, его целью было лишь перезаключить мир на более прочных основаниях![738]738
  Roberts A. Napoleon. N.Y., 2014, p. 580.


[Закрыть]

Подобной работы, очевидно, пока не проделал ни один мой коллега, но в последние годы мною были досконально изучены 32 тома переписки Наполеона (Correspondance de Napoléon Ier, V. 1–32. Paris, 1858–1870), изданные еще в девятнадцатом веке при Второй империи, новое колоссальное многотомное издание всей корреспонденции императора (Correspondance générale publiée par la Fondation Napoléon), десятки каталогов с записками Наполеона, продаваемых за последние полвека с аукционов, многие публикации отдельных малоизвестных документов, материалы частных коллекций моих знакомых по всему миру – и я могу свидетельствовать, что не существует ни одного письма, ни одной строчки, которая бы говорила об изначальном желании Наполеона воевать против России (подготовке русской кампании посвящены всего 2–2,5 тома, но ни до, ни после означенных событий искомых планов и намерений у императора французов не наблюдается). Зато все эти тысячи документов сообщают нам сначала стремление к союзу, а затем колоссальные усилия по его сохранению.