Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

– Игрище на святках, комедия в 1 действии, 50 коп.;

– Эротические стихотворения, российское сочинение на английской бумаге, СПб., 1811 г., 2 р.;

– Гамлет, трагедия в 5-ти действиях, в стихах, подражание Шекспиру, соч. Висковатого; СПб. 181 г., 2 р.[1140]1140
  Гусаров А.Ю. Петербург в Отечественной войне 1812 года. С.-Пб., 2012, с. 287.


[Закрыть]

Итак, на беззащитное сознание православных граждан выливали тонны макулатуры шарлатанов-астрологов и толкователей снов; все это перемежалось эротическими сюжетами (напечатанными, в отличие от прочего, на дорогой бумаге) и неуклюжими попытками подражать европейским гениям. Страшно представить, какой бардак и хаос царил в головах читающих подобное. Всё сие, весь перечисленный ассортимент, весьма живо напоминает то, чем пичкают телеканалы и киоски печати и сегодняшних граждан РФ.

Отмечу, что уже к июню 1812 г. ситуация временно изменилась (но буквально в 1813 году постепенно вернулась к прежним трендам): из-за активизации цензуры и пропаганды стали на скорую руку печатать военные рекомендации А.В. Суворова, наполеоновского офицера и военного аналитика Антуана-Анри Жомини (1779–1869), а также австрийского имперского фельдмаршала графа «Кевингеллера» (правильное написание – Людвиг-Андреас Кевенхюллер /Ludwig Andreas Graf Khevenhüller/: 1683–1744).[1141]1141
  Там же.


[Закрыть] Любопытно, что А.-А. Жомини участвовал в Русской кампании Наполеона и был назначен императором на должность губернатора оккупированного Вильно, а затем Смоленска: и в то же самое время его сочинение о прошлых триумфальных походах Наполеона издавалось в Петербурге, чтобы учить (вовремя…) русских генералов сражаться против французов… Вспоминается строчка Дениса Давыдова (из «Песни старого гусара» 1817 г.):

 
Жомини да Жомини!
А об водке – ни полслова!
 

Но вернемся в допожарную Москву… Вокруг Кузнецкого моста еще с прошлого века стал формироваться «французский квартал». Моды и эстетика Франции уже захватили и покорили «матушку-Москву». Парфюмер из Меца Эразм Пенсемай (? – 1776/1777) поселился в Москве в 70-е годы и вошел в компаньоны к Жану-Батисту Прену. Совместно они торговали косметикой, бакалеей и парфюмерией. Еще можно вспомнить известного ювелира Эдма Лажуа. Коммерсанты Александр Дорезон и Франсуа Гранмезон производили карты. Уже прославившийся в Петербурге часовщик Марк Фази в 1764 году устроил в Москве часовую фабрику.[1142]1142
  Аскиноф С. Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины. М., 2012, с. 35.


[Закрыть]

Накануне 1812 года французские магазины стали местом встреч высшего русского общества. Особой популярностью пользовалась фирма Обер-Шальме, продававшая севрский фарфор (я рад видеть подобные предметы и в моей личной коллекции) и роскошные ткани. У Татона был магазин с вином, табаком, прованским маслом и деликатесными сортами сыра. В 1799 г. распахнул свои двери большой книжный магазин В.Ж. Готье. Другим успешным книготорговцем был Морис-Жерар Аллар (1779–1847). Здесь же властвовал над местной элитой и бывший парикмахер самой Марии-Антуанетты Леонар Отье (1750–1820): в 1790 году он бежал в Лондон, затем в Германию, а в 1800 году переехал в Москву. На том же Кузнецком мосту иностранцы открывали и фешенебельные гостиницы. Особенно славился «Отель де Пари» господина Лекена (родственник легендарного трагика «Комеди Франсез» Анри-Луи Кайна /известный как Лёкéн: 1729–1778/, обожаемого Вольтером). «В бельэтаже», «С парижским вкусом», «Храм хорошего вкуса» – вот те вывески, которые украшали центр Москвы в 1812 году.[1143]1143
  Там же, с. 36–37.


[Закрыть]

Знаменитая французская трагическая актриса Жорж (Маргарита Жозефина Веймер известная как мадемуазель Жорж / m-lle George, а также m-me George – псевдоним по имени отца/ и Жоржина: 1787–1867) была абсолютным покорителем московской публики. Она приехала в Россию в 1808 году и имела неслыханный успех! Все русские актрисы (и прежде всего снискавшая известность Екатерина Семеновна Семенова: 1786–1849) учились мастерству на ее представлениях.[1144]1144
  Военский К. Исторические очерки и статьи, относящиеся к 1812 году. М., 2011, с. 213–215. Детальнее о Е.С. Семеновой: Беньяш Р.М. Катерина Семёнова: (200-летию со дня рождения первой русской трагической актрисы посвящается) / Художник Д.М. Плаксин; Фотосъемка В.Б. Оникула, Л.В. Гронского, Н.И. Сюльгина; Подбор иллюстраций Е.И. Грушвицкой. Л., 1987; Данилов С.С. Русский драматический театр XIX века. Т. 1, Л.—М., 1957.


[Закрыть] Но театр у Жорж был не только на сцене. Историки имеют документальные доказательства того, что она умудрилась быть любовницей последовательно следующих исторических деятелей: Наполеона Бонапарта, его младшего брата Люсьена Бонапарта (1775–1840), а затем небезызвестного русского генерала А.Х. Бенкендорфа (они жили вместе и не скрывали того…).[1145]1145
  О ней подробнее: Laplace R. Mademoiselle George, ou Un demi-siècle de théâtre, Fayard, 1987; Tierchant H. Mademoiselle George, la tragédienne de Napoléon, éd. Auberon, 2008.


[Закрыть] В.А. Жуковский (1783–1852) признавался: «Если мы выходим из театра с душою растроганною и если это впечатление столь сильно, что оно несколько времени не оставляет нас и посреди рассеяния или даже препятствует ему предаваться, то мы имеем право назвать автора превосходным, и, следовательно, имя актрисы превосходной принадлежит девице Жорж по праву».[1146]1146
  Военский К. Указ. соч., с. 222.


[Закрыть]

Таким образом, император и король Наполеон и его Великая армия могли бы чувствовать себя как дома…

Но время шло, русские армии терпели одно за другим позорные поражения от французских войск – и московский градоначальник стал отыгрываться на несчастных иностранцах, проживавших в Москве. А это были как раз те люди, которые дарили России цивилизацию: европейские врачи, учителя, книгоиздатели, художники, артисты, повара, учредители коммерческих домов и т. д. Безвинных людей (часто давно имеющих русское подданство!) арестовывали, секли, высылали в Нижний Новгород, Оренбург, Вятку, Пермь и т. д. На основании словесных (!) показаний некоего «мальчишки» (?!) был схвачен «кухмистр» (заведующий столом или старший повар) самого графа Ростопчина француз Теодор Турне. Согласно этому непонятному навету повар якобы говорил о том, что Наполеон идет за тем, чтобы дать «вольность». Кому мог о подобном рассказывать на французском языке повар (на кухне —?) никто объяснить не мог, но безвинного человека наказали кнутом (25 «горячих») и отправили в Сибирь (до Тобольска не довезли, а оставили в Перми аж на 7 лет)![1147]1147
  Искюль С.Н. Указ. соч., с. 155.


[Закрыть] Подобное, как бы мы сказали в наше время, «фашистское» (только еще архаичнее, абсурднее) поведение было нормой для российского правительства того времени.

Иностранцев и ставших уже русскими подданными (но с иностранными фамилиями) арестовывали и высылали без суда и следствия, без имущества. Не щадили ни женщин, ни детей. Их отправление на барках происходило под животный гогот и крики «ура» собравшейся подлой черни.[1148]1148
  Домерг Л.А. Воспоминания о России (1805–1807). // ИВ, 1881, № 7, с. 607–608 и др.


[Закрыть]

Уже перед самой сдачей Москвы полоумный балабол Ростопчин выпустил одну из своих последних афишек с разухабистым призывом (я сохраняю орфографию и пунктуацию подлинника): «Не пустим злодея в Москву… Возьмите херугви из церквей и с сим знаменем собирайтесь тотчас на трех горах (возвышенность у Москвы-реки недалеко от Пресни – прим. мое, Е.П.). Я буду с вами и вместе истребим злодея».[1149]1149
  Растопчинские афишки. Собрал и издал П.А. Картавов. СПб., 1904, с. 60.


[Закрыть] Об этом физически неприятно писать, но сам Ростопчин и не собирался ни на какие «три горы», более того – не надеялся, что туда кто-то сдуру пойдет из горожан. Вот что об этом записал С.Н. Глинка: «Встав с софы, граф присел к столику и летучим пером написал воззвание на три горы. Подавая его мне для напечатания в типографии (…) граф прибавил: «У нас на трех горах ничего не будет; но это вразумит наших крестьян, что им надо делать, когда неприятель займет Москву».[1150]1150
  Искюль С.Н. Указ. соч., с. 159.


[Закрыть]

Что же произошло в итоге? Естественно, москвичи на три горы не явились, зато там собралось несколько сотен отрепья. Не дождавшись Ростопчина, обозлившись из-за обмана, они двинулись к центру города, по дороге опустошая и разбивая все питейные заведения.[1151]1151
  Там же.


[Закрыть] Вскоре к ним присоединилась и часть деморализованных солдат армии М.И. Кутузова: поэтому, когда французы вошли в Москву, они узрели позорные сцены валяющихся на улицах пьяных русских солдат и маргиналов.

Стоит отметить, что русские очевидцы вспоминают вступление императора Наполеона в Москву в весьма торжественных тонах: «…проходил мимо нас на Сретенку и оттуда – в Кремль великолепный кортеж, которому предшествовала конная гвардия и несколько взводов кирасиров, в серебряных латах и сияющих касках, с конскими хвостами назади; музыканты играли торжественный марш. Кортеж этот состоял более, нежели из двухсот всадников, украшенных орденами, в разнохарактерно-богатых мундирах, касках, шишаках и шапках, в середине свиты два знаменщика, одетые герольдами, сомкнувшись рядом, везли большой, потемневший в походах, штандарт, на древке его сидел одноглавый золотой орел: тут был сам Наполеон… фланговые кричали «Vivat imperator» и заставляли то же повторять собравшихся из любопытства жителей, которым свитские адъютанты бросали мелкую серебряную монету величиною несколько поболе нашего двугривенника. Легковерные зрители начали с удовольствием подбирать эту французскую манну…»[1152]1152
  1812 год в воспоминаниях современников… с. 165–166.


[Закрыть] Итак, москвичи ловили деньги победителей и кричали «Да здравствует император» – невольно вспоминается выступление Воланда в Варьете (эпизод романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»)…

Есть некоторые сведения о том, что кое-кто в Москве мог и ждать прихода Наполеона.

И все же, сдача города русскими генералами и бегство большинства жителей из города в тот сентябрьский день 1812 года стало для них катастрофой. Паника охватила все слои общества, не имея возможности взять с собой достаточно вещей, люди уходили в никуда. Многие больные и калечные не могли идти: они заживо сгорели в собственных домах и больницах. Плач детей, оханье стариков и впечатлительных дамочек, моментальное воровство осмелевшей дворни, попы, пытающиеся вынести на себе как можно больше золота, побросавшие свои должностные обязанности чиновники всех рангов – вот мозаика типов и мизансцен, которые можно было тогда наблюдать. Нерадивый «главнокомандующий Москвы» Ф.В. Ростопчин писал в Петербург: «Женщины, купцы и ученая тварь едут из Москвы».[1153]1153
  Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 2007, с. 312.


[Закрыть]

II

Большую тему Москвы в 1812 году логично продолжать раскрывать именно с рассказа о ее генерал-губернаторе – графе Федоре Васильевиче Ростопчине (1763–1826). Присмотримся поближе к его личности и биографии. Внимательно изучив мемуары современников, а также портреты с натуры (в том числе писанные Орестом Адамовичем Кипренским и итальянцем Сальваторе Тончи /1756–1844/), мы узнаем его внешность: глаза на выкате, вздернутый капризный нос, обозначившаяся к 1812 г. лысина. Это был человек очень нервный, порывистый в поведении, легкий на демагогические речи и склонный к публичной буффонаде. В юности (в 1786–1788 гг.) он совершил гран-тур по Германии, Англии и Голландии, недолго слушал лекции в Лейпцигском университете.

Его близкий приятель тех лет Е.Ф. Комаровский (1769–1843) пишет: «Из наших русских (проживающих в Лондоне – прим. мое, Е.П.) я более всех виделся с графом Ростопчиным; мы с ним вместе ходили смотреть битву петухов, ученого гуся и ездили за несколько от Лондона верст смотреть кулачных бойцов…»[1154]1154
  Записки графа Е.Ф. Комаровского. М., 1990, с. 18.


[Закрыть] Боксерские бои особенно возбуждали будущего генерал-губернатора. Возвратившись в Россию, он участвовал в русско-турецкой войне (был при штабе) и в русско-шведском столкновении. Но из его военной карьеры ничего не вышло: по недостатку способностей и храбрости.

Екатерина II называла его «сумасшедшим Федькой» и держала за придворного шута, который ее веселил. Подобный образ нравился и ее сыну Павлу I. В его правление Ростопчин стал действительным тайным советником и членом Коллегии иностранных дел.[1155]1155
  О первом периоде жизни Ростопчина (до 1801 г.) – см. подробнее: Васькин А.А. Московские градоначальники. М., 2012, с. 16–30.


[Закрыть] Как известно, Павел решил заключить мир с Францией (это было заслугой консула Бонапарта). Меморандум от 2 октября 1800 г. обозначил внешнюю политику России в Европе до самой смерти царя. Даже мои коллеги-исследователи зачастую забывают, что идея торговой блокады Англии (которая терроризировала континентальные державы господством на морях) не была изобретена Наполеоном: о ней ранее задумывалась Екатерина II, а Павел I и Директория (правительство Франции перед приходом к власти Наполеона) уже предпринимали в этом направлении конкретные шаги (но не имели реальных возможностей для масштабного осуществления проекта). Для устройства морского эмбарго против Великобритании было даже поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией, но вскоре английское правительство, воспользовавшись придворной оппозицией в России, оплатило убийство Павла – и вектор внешней политики России сменился, а Ростопчин попал в опалу.

Вплоть до 1812 года он прожил в своем имении Вороново, где развлекался написанием разного рода фривольных комедий (которые после прочтения сжигал) и весьма шизоидного свойства публицистическими сочинениями. Известный пример – это памфлет «Мысли вслух на Красном крыльце» (1807 г.): разухабистое обличение склонности русских дворян к галломании и прославление русских «исконных» добродетелей. Позже екатерининский шут продолжит свою графоманию уже в жанре «афишек» – истероидных призывных листовок, выражающих ненависть к французам.[1156]1156
  Лякишева С.И. 1812 год: ростопчинские афиши и издания походной типографии. // ПРО Книги. Журнал библиофила. 2012, № 3, с. 6–15.


[Закрыть]

Характерная фраза этого исторического персонажа: «Господи помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворив молитву и, плюнув, сказать французу: «Сгинь ты, дьявольское наваждение!..» Таким образом, христианские ценности понимались как ненависть к другой нации, и звучал призыв плеваться после молитвы. Комично то, что буквально через несколько лет (в 1815 г.) Ростопчин уедет из России в Европу, в 1817 году на несколько лет поселится в Париже, где его жена и дочери откажутся от православия и примут католичество.[1157]1157
  Одна из его современных биографий: Любченко О.Н. Граф Ростопчин. М., 2000.


[Закрыть]

Однако сумасшедшие авторы агрессивных записок были любы императору Александру. Готовя войну, царь вернул всеми забытого «сумасшедшего Федьку» из опалы – и в мае 1812 г. назначил аж генерал-губернатором Москвы! Уже во время кампании ростопчинские афишки выпускались большими тиражами: их расклеивали по заборам и домам, но тиражи компенсировались тем, что абсолютное большинство их аудитории было неграмотным… Серьезным провалом в деятельности градоначальника стало то, что он поздно спохватился начать эвакуацию казны, архивов и арсенала (и, кстати, населения…), поэтому большинство материальных и культурных ценностей либо сгорело в пожаре, либо досталось неприятелю. Во время первых двух месяцев войны он беспрестанно писал агрессивные афишки, интриговал в частной переписке, обещал созвать «московскую силу» для защиты города – и встать во главе ее, но в итоге, когда Наполеон приблизился, Ростопчин окончательно потерял голову, приказал полицмейстерам все спалить (об этом речь пойдет дальше), а сам, прихватив шкатулку с деньгами, бежал. Во время этого бегства он был застигнут у своего крыльца толпой горожан (не дождавшихся его у трех горок) – и, чтобы отвлечь их внимание, приказал убить невинного человека![1158]1158
  Подробнее об этом: Земцов В.Н. Михаил Верещагин. Житие «несвятого» мученика. // Сборник материалов к 200-летию Отечественной войны 1812 года. Том 9. Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. Труды Государственного исторического музея. Выпуск 183. М., 2010, с. 198–199.


[Закрыть]

То, что именно такой человек был назначен царем (не более психически адекватным) главой Москвы, стало для города и его жителей трагедией. Верил ли Ростопчин всерьез в идеи собственной графомании, ненавидел ли французов на физиологическом уровне? Безусловно, нет. Это легко доказывается тем, что он уехал во Францию – и с большим удовольствием жил там несколько лет (а до этого всю жизнь обитал в доме, обставленном французской мебелью, французскими книгами, гравюрами и т. д.). И даже в самый день своего бегства со шкатулкой из Москвы он приказал убить русского студента (М.Н. Верещагина), а не другого, также случайно и без оснований задержанного, но француза. Его сочинительство было самодурством, происходило от переизбытка энергии и недостатка ума. Однако подвижный язык графа выдавал иногда запоминающиеся перлы – к примеру: «Неловко выходит – Императорский театр, да без публики. Купить мужиков, тысяч эдак две, чтобы каждый день зал заполняли».

После ухода армии Наполеона и возвращения в сожженный им город Ростопчин был ненавидим москвичами – и вскоре перебрался в Петербург, но и там высшее общество враждебно отнеслось к варвару-поджигателю. В итоге он вернулся в свое имение. Еще в 1812 году у него стали выпадать волосы, вскоре он полысел; его мучило разлитие желчи, нервные припадки и обмороки. Вскоре усилился геморрой – и в 1815 г. он уехал лечиться в Карлсбад. Замечу, что для меня остается научной загадкой: зачем такому верующему человеку понадобилось лечение за границей, почему он не обратился к молитве, к батюшке? Затем поджигатель Москвы шесть лет (с 1817 г.) прожил в Париже – и только в 1823 году вернулся в Россию, где его разбил паралич, и вскоре Ростопчин помер.

И снова мы возвращаемся в год 1812-й! Несмотря на то, что Ростопчин разглагольствовал про «исконные» русские добродетели, простых москвичей, «московский народ» он называл «чернью», «готовой к мятежу».[1159]1159
  Отечественная война и ее причины и следствия. М., 1912, с. 153.


[Закрыть] Он постоянно рыскал по городу в поисках заговоров, рассылал шпионов. Ростовского уездного предводителя из-за недоверия к населению России в целом он увещевал «внутренних вооружений поселян… совершенно избегать».[1160]1160
  Там же.


[Закрыть] Он писал: «Начало будет грабеж и убийство иностранных, а после бунт людей барских, смерть господ и разорение».[1161]1161
  Там же.


[Закрыть] Он требовал, «чтобы народ занимался свойственными ему упражнениями, отнюдь не рассуждая о военных обстоятельствах».[1162]1162
  Там же, с. 154.


[Закрыть] Надо заметить, что в отношении боязни восстания народа против существующего режима Ростопчин оказался прозорлив: и начавшаяся в 1812 году гражданская война это доказала. Крестьянские бунты охватили литовские области, Вологодскую, Новгородскую, Пермскую, Смоленскую, Тамбовскую и другие губернии. «Помещичьи крестьяне делили между собою господское имение, даже дома разрывали и жгли, убивали помещиков и управляющих».[1163]1163
  Там же, с. 155.


[Закрыть] В Пермской губернии, кроме того, волновались заводские крестьяне, которые «оказали неповиновение как содержателям заводов, так и властям земского начальства» (и волнения распространились на 500 верст в окружности – это не какое-нибудь небольшое «Бородинское» поле!).[1164]1164
  Там же.


[Закрыть] Чудовищный размах приобрели грабежи и разбои. Современник свидетельствует, что в Москве «грабители ходили тысячами». Тамбовская губерния была полна грабителями, которые разоряли многих.[1165]1165
  Там же.


[Закрыть]

Но паранойя Ростопчина касалась не только низов. Он боялся даже того, что и сенаторы перейдут на сторону Наполеона: «Я весьма озаботился тем, чтобы ни одного сенатора не осталось в Москве, и тем лишить Наполеона средств действовать на губернии посредством подписаний или воззваний, выходивших от сената».[1166]1166
  Мартыненко А. Тайная миссия Кутузова. Киров, 2011, с. 244.


[Закрыть]

Население и чернь он боялся, но, когда Москву уже оставляли Наполеону, все же приказал в отместку гениальному победителю выпустить из тюрем уголовников-колодников. Как я уже говорил, главнейшим провалом «сумасшедшего Федьки» на посту генерал-губернатора стало то, что он не смог вовремя произвести эвакуацию. Поэтому даже после пожара абсолютное большинство необходимых армии Наполеона продуктов прекрасно сохранились: ведь они находились в ледниках под домами, а также были зарыты жителями в последние дни вокруг построек. Из письма маршала Л.Н. Даву жене от 30 сентября 1812 г.: «Несмотря на пожар, мы находим огромные ресурсы для продовольствования войск. В этом отношении чудовища… разрушившие город, не достигли цели». Он же – в письме от 4 октября: «Мы оправились и отдохнули с тех пор, как мы здесь, даже больше, чем могли бы рассчитывать. С каждым днем мы выигрываем во всех отношениях».[1167]1167
  Отечественная война и русское общество. 1812–1912. М., 1912, т. 4, с. 184–185.


[Закрыть]

Другой участник похода свидетельствует: «Мы собрали массу запасов всякого рода, которые ежедневно увеличиваются благодаря открытиям солдат в погребах сгоревших домов. По очень понятной предосторожности русские, уезжая, замуровали входы в эти погреба, спрятав там все наиболее ценное. В подвалах находили кучи всяких вещей: муки, водки, оружия, шерстяных материй, книг в великолепных переплетах, мехов на разные цены. Церкви были тоже полны запасами».[1168]1168
  Там же, с. 184.


[Закрыть]

Сложно даже оценить масштабы преступной бездарности Ростопчина, который оставил врагу огромные арсеналы оружия (которым Наполеон укомплектовал свою армию). Согласно официальной архивной ведомости: 156 орудий, 74 974 ружья, 39 846 сабель, 27 119 артиллерийских снарядов, 108 712 единиц чугунной дроби, 608 старинных русских знамен и больше 1000 штандартов, булав и военных доспехов (и т. д.).[1169]1169
  Липранди И.П. Материалы для истории Отечественной войны 1812 г. С.-Пб., 1867, с. 102.


[Закрыть] Вместо этого все подводы были заняты вывозом «огнегасительного снаряда».[1170]1170
  Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и реальность. М., 2002, с. 220.


[Закрыть] Таким образом, чтобы вывезти пожарные инструменты, Ростопчин не только не вывез арсенал и исторические реликвии, но и отнял подводы у несчастных русских раненых, которые остались и заживо сгорели в городе!

Однако продолжим. Давайте разберемся: почему же враг получил 74 974 ружья и 39 846 сабель? Ответ прост: москвичи предпочли покинуть город или покориться врагу, но не защищать свой город. А что же делает автор залихватских «афишек» – генерал-губернатор? Он тоже не собирается возглавить сопротивление. Вместо спасения жизней русских солдат он использовал кареты следующим образом: по его собственному показанию, вывез 130 тыс. рублей «экстраординарных сумм» и 630 рублей «собственно ему принадлежащих». Кроме того, он послал на дачу в Сокольники камердинера забрать портреты жены и Павла I.[1171]1171
  Портной Л.М. Граф Ростопчин. М., 2017, с. 241.


[Закрыть]

Ростопчин бежал не как дворянин, не как военный, не как глава города, а подобно бандиту, скрывающемуся от полицейских. Он собрал ценности в шкатулку и готов был к побегу, но во дворе собралась толпа простонародья и пьяного отребья (вспоминается: «агрессивно-послушное большинство»). Современный исследователь Л.М. Портной так описывает ситуацию: «Толпа, возмущенная известием о сдаче Москвы, в любое мгновение могла взорваться. И должна была взорваться. Оставалось направить народный гнев в нужном направлении. Граф Ростопчин разыграл кровавую драму. Последовавшие события стали самым темным пятном в биографии нашего героя.

…Прежде чем выйти на крыльцо, граф Ростопчин распорядился вывести под конвоем во двор Михаила Верещагина (простой студент, арестованный по клеветническому доносу – прим. мое, Е.П.)…

Генерал-губернатор вышел во двор к возмущенной толпе. Схватив за руку Михаила Верещагина, граф крикнул, обращаясь к простонародью: «Вот изменник! От него погибнет Москва!» Несчастный Верещагин уже понимал, что его ждет. «Грех вашему сиятельству будет!» – прошептал он, пытаясь остановить Ростопчина. Усилия его были тщетными, Верещагин был обречен.

Граф Ростопчин приказал вахмистру Бурдаеву: «Руби!» Тот растерялся и стоял, не двигаясь. Тогда генерал-губернатор повторил приказ командиру эскадрона Гаврилову, пригрозив, что тот ответит своей головой, если не исполнит приказ.

Гаврилов скомандовал «Сабли вон!», затем первым нанес Верещагину удар саблей, за ним ударил Верещагина палашом вахмистр Бурдаев. Молодой человек, обливаясь кровью, упал.

…Граф Ростопчин со своей свитой не успел покинуть двор, как опьяненная первой пролитой кровью толпа бросилась на израненного Михаила Верещагина. Его привязали ногами к лошади и поволокли. Толпа хлынула прочь со двора.

Еще живого Михаила Верещагина протащили волоком по Кузнецкому мосту, по Петровке, затем через Столешников переулок на Тверскую, оттуда в Брюсов переулок. Здесь несчастного юношу забили до смерти».[1172]1172
  Там же, с. 342–343.


[Закрыть]

И эти скотства творили «христиане»?! Запомните этот страшный маршрут по московским улицам, когда в следующий раз на «День города» будут вспоминать «славную пору 1812 года»! Не хватает только шизофренического лозунга, так популярного в наши дни «можем повторить»! Разве Наполеон и его армия могли даже в самых страшных снах вообразить подобную бесчеловечность? Итак, градоначальник убил чужими руками человека и позорно сбежал со шкатулкой. Кстати, о «Брюсовом переулке»… В период сталинщины, в самые годы активного обновления казенного мифа о событиях 1812 года, в ночь с 14 на 15 июля 1939 года известная советская актриса и жена В.Э. Мейерхольда (1874–1940) Зинаида Райх (1894–1939) была зверски убита неизвестными, проникшими ночью в ее московскую квартиру в Брюсовом переулке (нападавшие нанесли ей семнадцать ножевых ранений и скрылись). Это случилось спустя 24 дня после ареста самого В.Э. Мейерхольда (хотя и он своими доносами погубил многих людей…). Нужны ли этим «переулкам» иноземные враги?

Но продолжим. Участник событий 1812 года русский дворянин Николай Тургенев описывал убийство Верещагина с ужасом и стыдом: «Назначенный московским генерал-губернатором, Ростопчин запятнал свой патриотизм насилием и жестокостью. Накануне вступления врага в столицу он послал за одним молодым человеком, незадолго до этого заключенным им в тюрьму, и приказал привести его к своему дворцу. Здесь Ростопчин объявил собравшемуся народу, что это изменник, продавший город французам: «Я предаю его вашему мщению!» – вскричал он. Голос из толпы ответил ему: «Мы не палачи». Ростопчин, видимо торопившийся убежать и желавший поскорее покончить с человеком, вызвавшим его гнев, велел жандарму рубить несчастного. Этот приказ был понят как начало казни. Кровь тогда бросилась в голову толпе, которая с яростными криками ринулась на отданную ей на растерзание жертву, быстро прикончила ее и поволокла труп по улицам (а как же христианские заповеди?! – прим. мое, Е.П.). Какой-то чиновник Генерального штаба русской армии, возвращавшийся в город, положил конец этому возмутительному зрелищу, заставив убрать обезображенные останки, которыми натешилась ярость черни.

…После отступления французской армии отец жертвы попросил императора предать убийцу суду, изложив событие во всей его отталкивающей наготе. Александр пришел в ужас от поступка Ростопчина и велел произвести расследование по этой жалобе. Но Сенат, вынужденный обвинять в убийстве генерал-губернатора, наместника императора, оказался в таком затруднительном положении, что делу не дали хода и замяли его».[1173]1173
  Тургенев Н. Россия и русские. М., 2001, с. 23.


[Закрыть]

Вот он, портрет правительства эпохи 1812 года: один совершил зверское преступление, другие замяли расследование. Поведение российских властей в период сдачи Москвы – это сплошной позор и преступление. Их можно было бы сравнить не с государственными лицами, а с шайкой древних азиатских бандитов, скотски расправлявшимися с невинными людьми, бросавшими без дозволения свои ответственные посты, «святыни» и убегающими, будто бы они не собственники, а всего лишь грабители, трусливо спасающиеся перед лицом законного хозяина. Или подобное и есть тот пресловутый «особый путь»? Не это ли та самая «загадочная» «âme russe»?

Вообще же в городе царила паника. Не лишним будет вспомнить и о другом историческом эпизоде: о панике и массовом бегстве населения – это события 16–19 октября 1941 г. в Москве, произошедшие из-за провала фронта советской обороны и быстрого приближения войск Вермахта к столице после поражения Красной Армии в Вяземской операции.

Из рапорта зам. начальника 1-го отдела охраны руководителей партии и правительства НКВД ст. майора госбезопасности Шадрина зам. наркома внутренних дел В.С. Меркулову:

1. Ни одного работника ЦК ВКП(б), который мог бы привести все помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было.

2. Все хозяйство: отопительная система, телефонная станция, холодильные установки, электрооборудование и т. п. оставлено без всякого присмотра.

3. Пожарная команда также полностью вывезена. Все противопожарное оборудование было разбросано.

4. Все противохимическое имущество, в том числе больше сотни противогазов «БС», валялось на полу в комнатах.

5. В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП(б) и другие документы.

6. Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен…

8. В кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов…[1174]1174
  Архив Президента Российской Федерации. Ф. 55. Оп 1. Д. 5. Л. 13.


[Закрыть]

Директор медицинского института В.В. Парин (1903–1971), как отмечалось в решении райкома, скрылся из Москвы со своими заместителями и кассой института, «оставив без руководства госпиталь с ранеными (около 200 человек), ряд клиник с больными, коллектив профессорско-преподавательского состава и студентов».[1175]1175
  Москва военная, 1941–1945. Сост. Буков К.И., Горинов М.М., Пономарев А.Н. М.: Изд-во Мосгосархива, 1995, с. 123.


[Закрыть] Секретарь Союза писателей Александр Фадеев (1901–1956) докладывал, что автор слов «Священной войны» Василий Лебедев-Кумач (1898–1949) «привез на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток и психически помешался».[1176]1176
  Громова Н.А. Эвакуация идет…: 1941–1944. М., 2008, с. 64.


[Закрыть] «На Ногинском заводе № 12 группа рабочих в количестве 100 человек настойчиво требовали от дирекции завода выдачи хранившихся на складе 30 тонн спирта. Опасаясь серьезных последствий, директор завода Невструев вынес решение спустить спирт в канализацию. Группа рабочих этого же завода днем напала на ответственных работников одного из главков Наркомата боеприпасов, ехавших из города Москвы по эвакуации, избила их и разграбила вещи».[1177]1177
  Жирнов Е. Бегство с препятствиями. // Коммерсантъ-Власть, 10.10.2005.


[Закрыть]

Однако известно много случаев (о которых я лично узнал из уст живых свидетелей) и того, что парикмахерские были переполнены: женщины спешили сделать прически перед входом немцев… А теперь вернемся в незабвенный 1812 год.

Как узнал и как воспринял царь Александр известие о сдаче развлекающимся с малолетними девицами Кутузовым Москвы? Об этом нам рассказывает человек, который и доставил ему эту заслуженную новость – французский аристократ, эмигрировавший после революции – генерал-адъютант граф Александр Францевич Мишо де Боретур (Alexandre Michaud de Beauretour: 1771–1841): «Я был немедленно введен в кабинет государя. Увидев, вероятно, по грустному лицу моему, что я не приехал с утешительными известиями, государь сказал: «Вы, вероятно, привезли печальные вести, полковник?» – «К несчастию, государь, весьма печальные, – ответил я, – Москва нами оставлена…» – Как! Разве мы проиграли сражение…? (…) «Вступил ли неприятель в Москву?» – «Да, государь, и в эту минуту она уже превращена в пепел. Я оставил ее объятую пламенем».

При этих словах полились слезы из глаз монарха и затмили их. – «Боже мой, сколько несчастий! – сказал он, – какие печальные вести вы мне сообщаете, полковник!»

(…) Не подействовало ли это на дух войск? Не заметили ли Вы в солдатах упадка мужества?

(…) – Государь, сердце мое обливается кровью, но я должен признаться, что оставил армию, начиная от главнокомандующего и до последнего солдата – в неописуемом страхе…»[1178]1178
  Военский К. Указ соч., с. 240–242.


[Закрыть]

Из процитированного документа среди прочего совершенно ясно следует, что Александр понял – Кутузов его обманул: теперь он знал, что Бородино русскими проиграно.

Но царь не всегда был столь плаксив. Когда речь шла не о его собственной шкуре (падение Москвы было для него весьма опасным), а о жизни его подданных, он ставил рекорды бесчеловечности. Так Александр критиковал Ростопчина за то, что он варварски убил студента Верещагина – вместо этого православный монарх предпочел бы иной по проформе вариант того же самого зверского преступления: «Его казнь была бесполезна, и притом она ни в коем случае не должна была совершиться таким способом. Повесить, расстрелять (напомню, что без доказательств вины – прим. мое, Е.П.) было бы гораздо лучше».[1179]1179
  Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015, с. 277.


[Закрыть]