Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Простой вестфальский солдат армии Наполеона описал такую ситуацию: когда его часть покидала Можайск после проведенных там 5 недель, нанятый ими для разного рода работ человек прощался с иностранцами со слезами на глазах – и осенял их крестными знамениями![1314]1314
  Там же.


[Закрыть] Лейтенант 2-го батальона Гессен-Дармштадтского Лейб-полка Великой армии Фридрих Пепплер (1781 —?) долгое время был вместе со своим соединением под тем же Можайском. Его документальная запись: «Мы сумели заслужить доверие и даже дружбу этих добрых людей до такой степени, что чувствовали себя в безопасности среди них так, словно находились в дружественной стране».[1315]1315
  Там же, с. 170–171.


[Закрыть] Еще бы: местные русские крестьяне только что испытали на себе мародерство казаков и тех нескольких тысяч русских солдат, о бесчинствах которых писал в приказах сам М.И. Кутузов. Кроме того, не стоит забывать и о приятном уровне цивилизованности европейцев.

Бежавший из плена итальянский сержант Бартоломео Бертолини вспоминал о крестьянах, которые его подкармливали на пути по России[1316]1316
  Там же, с. 171.


[Закрыть] (хочется также обратить внимание на его интересное и малоизвестное сочинение: «La campagna di Russia e il tramonto di Napoleone (1812–1815)»).

Все вышеперечисленное – это пример информации из первоисточников, а не те байки и мифы, которые просто-напросто выдуманы пропагандой за 200 лет! И теперь, наконец, все встает на свои логические места. Задумаемся: неужели крестьяне, над которыми измывались помещики, которых грабили казаки и которых бросили отступавшие генералы, должны были вести себя как-то по-иному? Были, возможно, и исключения – но исключение, как известно, лишь подтверждает правило! И все вышеперечисленное хорошо подтверждается историей будущего: вспомним, какой участи подверглись помещики, казаки и сам царь со своей семьей после событий 1917 года?! Можно сколь угодно долго сваливать все несчастия на начитавшуюся трактатов К. Маркса энергичную группу лиц из черты оседлости, но эта группа была бы бессильна без той чудовищной драматургии и исторической «генетики», которая была «нажита» в России в предыдущие столетия.

Похоже ли все происходившее в 1812 году на подъем патриотизма? Можно ли сие именовать «Отечественной» войной? Безусловно, нет. При наличии соответствующего рвения на 275 тыс. москвичей с прибавлением уездных крестьян и (в конце концов) армии М.И. Кутузова (порядка 60 тыс. только регулярных частей, 15,3 тыс. Московского ополчения,[1317]1317
  М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1954, т. 4, ч. 1, с. 358.


[Закрыть] а также около 14 тыс. казаков[1318]1318
  Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 231.


[Закрыть] – не считая Смоленского ополчения) нашлось бы достаточное число добровольцев, могущих оказать на улицах города и в крепости-Кремле сопротивление армии вторжения (Наполеон имел при вступлении в Москву не более 95 тыс. уставших солдат). Почему-то эта мысль и эти расчеты пришли в голову мне, а не распиаренным казенной пропагандой «патриотам» того времени. Безусловно, Кутузов видел деморализацию своего войска – и лучше нынешних историков представлял настроение населения: но о том-то и речь, что значимого, действенного (а не показушного) патриотического подъема не было.

Чтобы подобные мои построения не казались уважаемому читателю несколько теоретическими, я приведу вам очень конкретный и репрезентативный пример истового патриотизма (да, исступленного, да, подстрекаемого призывами мракобесов, да, себе же на несчастье – но нам в данном случае важен сам факт: в России исступления и мракобесия тоже было предостаточно, но результат иной) из эпохи 1812 года. Я говорю об обороне испанского города Сарагосы от тех же французских войск.[1319]1319
  Об обороне Сарагосы подробнее: Gates D. dr. The Spanish Ulcer. A History of the Peninsular War. Pimlico, 2002; Oman Ch. A History of the Peninsular War. V. 2. Sir New Edition, Greenhill Books, 2004.


[Закрыть] При мизерном гарнизоне собрались ополченцы, гверильясы (партизаны) и вооруженные чем попало (камни, ножи, палки…) жители. Они сопротивлялись с 15 июня 1808 года до 20 февраля 1809 года! Москвичи же не сопротивлялись ни одного дня! Но про «Отечественную» войну нет крика громче, чем в России. И нет страны, где на пропаганду мифов о патриотическом подъеме в далеком прошлом (и в уже несуществующем государстве!) тратилось бы больше бюджетных денег. Итак: ни одного дня сопротивления «басурманам» и «нехристям»: вспоминается сентенция русского религиозного философа и публициста В.В. Розанова (1856–1919) о России, которая «слиняла в два дня, самое большее – в три». В 1812 году в районе «матушки-Москвы» она «слиняла» в один день.

Стоит сформулировать отдельно: к сентябрю 1812 года в России (особенно в прифронтовой зоне) наступила активная фаза войны всех против всех – это была смута уже внутри самого русского общества, всех его слоев. Помещики – против крестьян, крестьяне – против помещиков, дворовых слуг и армии, армия – против крестьян и дворовых, казаки все чаще стали мародерствовать. В Петербурге зрел заговор, партии дрались друг с другом и презирали царя. Царь критиковал генералов, а генералы не уважали царя, презирали главнокомандующего, посылали солдат подавлять восстания крепостных и не могли унять солдат-мародеров. Москвичи достаточно равнодушно относились к драме других городов, а в прочих городах недолюбливали москвичей и петербуржцев. В свою очередь, в северной столице высокомерно относились к москвичам и за балами не очень переживали из-за сжигаемых заживо русских раненых. Кутузов в своих донесениях обманывал царя, а Ростопчин обманывал Кутузова и москвичей. Как говорится, есть чем гордиться.

Я процитирую очень важный и показательный документ, характеризующий то, как все русское общество понимало и оценивало происходящее, кого винило в развязывании войны и ее бездарном продолжении. Сестра Александра I великая княгиня Екатерина Павловна (1788–1819) была вынуждена написать брату (вся многолетняя переписка Александра с сестрой велась исключительно на французском языке – в том числе и о судьбах родины…):

«Мне больше невозможно сдерживать себя, несмотря на то огорчение, которое я должна вам причинить, мой дорогой друг. Взятие Москвы довершило раздражение умов, недовольство достигло высшей степени, и вас уже не щадят. Если это уже дошло до меня, то судите об остальном. Вас вслух обвиняют в несчастье Вашей Империи, во всеобщем и частном разрушениях, и, наконец, в том, что Вы погубили честь страны и свою собственную. И это не мнение какого-то одного класса, все соединились против Вас. Не останавливаясь на том, что говорят о роде войны, которую мы ведем, одно из главных обвинений против Вас заключается в том, что Вы нарушили слово, данное Москве, которая Вас ожидала с крайним нетерпением, и в том, что Вы ее забросили, все равно, что предали. Не бойтесь катастрофы, наподобие революции, нет! Но я предоставляю Вам судить о положении вещей в стране, глава которой презираем. Нет никого, кто не был бы готов вернуть честь, но вместе с желанием всем пожертвовать своему отечеству задают себе вопрос: к чему это приведет, когда все уничтожено, поглощено глупостью командиров? К счастью, далеко до того, чтобы идея мира была всеобщей, потому что чувство стыда от потери столицы рождает желание мстить. На Вас жалуются и громко. Я считаю своим долгом сказать Вам это, мой дорогой друг, потому что это слишком важно. Не мне указывать Вам, что необходимо делать, но знайте, что Ваша честь под угрозой».[1320]1320
  Николай Михайлович, вел. кн. Переписка Императора Александра I с сестрой Великой княгиней Екатериной Павловной. СПб., 1910, с. 83–84.


[Закрыть]

В связи с упоминанием сестры царя я продолжу тему самой семьи «Романовых» (Гольштейн-Готторпов) – и специально для любителей «всего русского», «исконного» и «нравственного» напомню: первым мужем Екатерины Павловны был принц Ольденбургский (Peter Friedrich Georg von Oldenburg: 1784–1812), а вторым – Вильгельм I Вюртембергский (1781–1864). Оба (!) мужа приходились ей двоюродными братьями! Таким образом, речь идет о серьезном кровосмешении, в сравнении с которым факт того, что Вильгельм еще и начальствовал над вюртембергским контингентом Великой армии Наполеона в начале кампании 1812 года – просто морально меркнет…

Об этом факте не упоминают в монографиях, посвященных войне 1812 года: 27 сентября, на праздник годовщины собственной коронации Александр I был вынужден ехать в карете, а не верхом, опасаясь бунта и нападения![1321]1321
  Отечественная война и ее причины и следствия… с. 129.


[Закрыть]

После оставления Москвы режим авантюриста-Александра I держался на волоске: все общество его презирало и ненавидело. Счет пошел на дни. Если бы Москва не была бы столь удалена от Парижа, если бы Наполеон мог, с технической точки зрения, легче управлять империей (как например, с расстояния Вены или Берлина), то очередной дворцовый заговор уничтожил бы царя-психопата, а крестьяне в течение двух – трех месяцев перешли бы на сторону новых хозяев! Только после ухода Наполеона из Москвы (повторяю, именно ухода – никто Москву штурмом не брал, русская армия в наступление не переходила), а затем из России (а он и не собирался ее «захватывать»), трусливый маньяк Александр стал изображать из себя большого «деятеля». Миф о солидном значении Александра – это очевидная любому логически мыслящему человеку пошлая фальшивка.

У нас есть множество документов, которые большинство из моих коллег либо не заметили, либо не хотели замечать. К примеру, известный издатель «Русского архива» П.И. Бартенев (1829–1912) записал со слов фрейлины русского императорского двора А.И. Васильчиковой (1795–1855): «Общественное мнение настроено было очень тревожно, и в гостиных шепотом говорили об устранении Александра Павловича…»[1322]1322
  Русский архив, 1906, № 10, с. 214.


[Закрыть] Митрополит Московский Филарет (наст. имя Василий Михайлович Дроздов: 1783–1867) свидетельствует: «Правительство утратило доверие, Государя прозвали глухим тетеревом (он был туг на ухо – прим. мое, Е.П.), Императрицу Марию коровницею и некоторые – пока Наполеон был вдали – ждали его как освободителя».[1323]1323
  Из воспоминаний митрополита Филарета. // Русский архив, 1906, № 10, с. 214.


[Закрыть]

Императрица-мать, канцлер граф Н.П. Румянцев, А.А. Аракчеев, А.Д. Балашов понимали, что война проиграна – и дальше мучить страну и остатки армии просто невозможно. Они желали мира.[1324]1324
  Кизеветтер А.А. Исторические силуэты: События и люди. Берлин, 1934, с. 143.


[Закрыть] Если бы не мания царя, то многие сотни тысяч русских жизней (потерянные с сентября 1812 – по 1814 гг.) были бы сохранены! Упомянутые деятели осознавали, что Наполеон ведет лишь политическую войну, добиваясь выполнения условий Тильзитского мира (точнее – заключения обновленного соглашения, выгодного обеим сторонам). По данным полиции, громче всех ругал брата цесаревич Константин Павлович: он призывал завершить военные действия, ибо считал, что армии практически уже не существует.[1325]1325
  Искюль С.И. Война и мiр в России 1812 года. С.-Пб., 2015, с. 452.


[Закрыть]

Москвичи-участники и современники событий знали и помнили, что вина за их бедствия полностью лежит на русском правительстве. Об этом свидетельствуют многие тома подшивок требований к правительству возместить ущерб от войны и пожаров, но есть и весьма четко сформулированные свидетельства иностранцев. Так, популярный в наполеоновскую эпоху поэт и писатель, посетивший Москву в 1826 году и внимательно расспрашивающий жителей (разных сословий), Ф. Ансело записал: «Бодрые газетные сообщения, исходившие от московской полиции, запрет на иностранные газеты оставили людей в полной безмятежности: о приближении французов они узнали, увидев их у ворот города. Большинство москвичей, говорящих об этой страшной катастрофе с болью и горечью, возлагают вину за этот акт отчаянья на генерал-губернатора Ростопчина. Они утверждают, что кощунственное действие не имело никакого смысла…

(…) Ростопчин, предмет ненависти московского дворянства, пытался оправдаться. …Суждения москвичей и их мнение о бессмысленности пожара проистекают, конечно, из горьких сожалений об утраченном, которых не облегчило время…»[1326]1326
  Ансело Ф. Указ. соч., с. 131–132.


[Закрыть]

Таким образом, и через 14 лет (а по самым разным источникам мы знаем, что и через 30 – и даже 50 лет) жители Москвы испытывали тягости от последствий трагедии, в которой последовательно виноваты: царь Александр, много лет подряд распалявший войну против Наполеона, генерал Кутузов, проигравший генеральное сражение и не нашедший в себе сил и способностей дать новый бой для защиты древнего города, и генерал-губернатор, «главнокомандующий» самой Москвы – Ростопчин, который не провел эвакуацию вовремя, а затем и вовсе сбежал из подожженного им города.

Историкам известно, что жители Москвы возненавидели Ростопчина – и после войны писали тысячи требований (они сохранились в архивах) центральному правительству России о возмещении нанесенного им ущерба. Но и французы уже в те роковые дни знали, что основной виновник происходящего – царь Александр. Так капитан Л.Н. Плана де Файе эмоционально писал 15 октября: «Я проклинаю войну и суверена, который таким образом играет счастьем, судьбой и жизнью людей».[1327]1327
  Земцов В.Н. Наполеон в Москве. // Французский ежегодник. М., 2006, с. 212.


[Закрыть]

Французы были в ужасе от зверств русского правительства: «Эти варвары не пощадили даже собственных раненых. 25 тысяч раненных русских, привезенные сюда из Можайска, стали жертвами этой жестокости…»[1328]1328
  Там же, с. 210.


[Закрыть] «30 тысяч раненых и больных русских сгорело» – констатировал Наполеон в бюллетене от 17 сентября.[1329]1329
  Там же.


[Закрыть] Как тут не вспомнить знаменитую фразу: «Солдат не жалеть – бабы еще нарожают!». Ее не без оснований приписывали Г.К. Жукову и С.М. Буденному, но есть еще один ее автор и адепт, который приходит мне на память (но кто об этом знает?): из письма императрицы Александры Федоровны своему мужу Николаю II от 4 августа 1916 года (по ст. стилю): «Генералы знают, что у нас еще много солдат в России, и поэтому не щадят жизней».[1330]1330
  Переписка Николая и Александры: 1914–1917. М., 2013, с. 698.


[Закрыть]

Между тем, Ростопчин почувствовал ненависть со всех сторон – и начал огрызаться, обвиняя уже самих москвичей в их несчастьях. Из его статьи в журнале «Русский вестник» (май 1813 года):

«Теперь еще спрошу у вопиющих героев, решившихся отчаянно защищать столицу, выехав из оной: За что Вы на меня негодуете?

Ответ: «За то, что поверил вашим словам, оставили все свое имущество в домах и оно все сожжено и разграблено.

Вопрос: А Вы где же изволили быть?

Ответ: О, да мы давно уехали.

В 1812 году меня бранят для того, что (если смею сказать) для многих здоровых людей рубль дороже жизни».[1331]1331
  Русский архив, 1876, кн. 3, с. 431.


[Закрыть]

Но послушаем еще одного яркого свидетеля описываемых преступлений правительства, лицемерия церковников и неповиновения крепостных. Крупный помещик и известный масон Осип (Иосиф) Алексеевич Поздеев (1742–1820) при приближении французов вывез свою семью из подмосковного села Чистяково в имение с говорящим названием Нелюбово. Его переписка 1812 года – интересный источник, на который почему-то не обращают внимания мои коллеги. Из письма Сергею Степановичу Ланскому (1787–1862) от 19 сентября (по ст. стилю): «…Дорога от Москвы в Петербург открыта; вы на таком же призе, как Москва: войск от Москвы до Петербурга нет, кроме мужиков, кои суть жертвы, да и те (т. е. мужики) отягчены набором рекрут и налогами до крайности. …И слышу, пишут теперь из подмосковной дворовые, что уже мужики выгнали дворовых всех в одних рубашках вон теперь; а ныне уже зима – куда идти без хлеба и одежды? В леса? Замерзнуть и погибнуть с голоду. Вот состояние России! А сердце государства – Москва взята, сожжена! Войска мало, предводители пятятся назад, научились на разводах только, а далее не смыслят; войска потеряли прежний дух, а Французы распространяются всюду и проповедуют о вольности крестьян, то и ожидай всеобщего (восстания); при этаком частом и строгом рекрутстве и наборах ожидай всеобщего бунта против Государя и дворян и приказчиков, кои власть Государя подкрепляют».[1332]1332
  Пожар Москвы. По воспоминаниям и переписке современников. М., 1911, с. 108 (это малоизвестное, но важное и красиво оформленное издание – одно из украшений моей личной коллекции).


[Закрыть]

Из письма О.А. Поздеева графу А.К. Разумовскому (1752–1836) от 21 сентября (по ст. стилю): «Религия, искаженная наружностью, пьянством и прочими пороками, до того испортилась в нашем духовенстве, что за день до входа неприятелей в Москву и накануне не слышно было в воскресный день колокола ни заутренняго, ни обеденнаго, а попы толпами бежали из Москвы от своих церквей. Кто поверит, что в короткое время все произошло. Афишками от г. Ростопчина и князя Кутузова обманывали весьма часто, на день по два раза: что никакой опасности нет, что наши все разбивают Французов; сами все пятились и Москву оставили Французам и огню.

…А прежде того, как были в Смоленске, то этот Барклай и Багратион (который, слышу, от ран умер) уверяли жизнею, что Французы в Смоленске не будут. …Это мне рассказывал бывший на торжестве сам вице-губернатор Смоленский Аркадий Иванович Алымов, ехавший через мою подмосковную с казною из сожженного Смоленска, которого овраги, слышу, так наполнены убитыми людьми, что ходили по них, яко по мосту, и после за 17 верст нельзя было подойти к Смоленску от вони убитых тел.

А после 26-го августа при Можайске (имеется в виду сражение при Бородине 7 сентября по новому стилю – прим. мое, Е.П.), после сражения, князь Кутузов ездил по полю и видел, по его замечанию 50 тысяч тел, лежащих на поле. …Вот несчастье государства. Сами вы слышали, что войска наши сильны артиллериею и штыками. А, видно, стояли и мушкетною пальбою отстреливались, яко тарухтаны (турухтан (лат. Philomachus pugnax) – птица из семейства бекасовых: гнездится на травяных болотах и во влажных лугах в северной части Евразии – прим. мое, Е.П.), и дали себя столько перегромить.

…Некоторые Петербургские враждовали на Москву. Вот теперь ее и нет. Но как-то хлебом прибавился Петербург. Ибо Француз хитер, перережет коммуникацию».[1333]1333
  Там же, с. 110–111.


[Закрыть]

Замечу, что и сам автор процитированных строк не был образцом христианского благочестия. Он жесточайшим образом обращался с крепостными. «Нещадные» телесные наказания, непосильные работы, распродажа в рекруты.[1334]1334
  Давидович Ив. Поздеев, Осип Алексеевич. // Русский биографический словарь. / Под ред. А.А. Половцова. СПб., 1910, т. 14, с. 263–265.


[Закрыть] В Вологодской губернии Поздеев построил стеклянный (стекольный) завод: и требовал, чтобы каждый мужчина от 15 до 70 лет доставлял по 30 сажен дров и по 30 четвертей золы в год. В итоге крестьяне стали массово убегать. Тогда Поздеев потребовал с каждого тяглого работника по 3 четверти золы и по 3 сажени дров в неделю! Его главным страхом в 1812 году было опасение, что Наполеон даст свободу крестьянам. Именно крепостных он боялся больше всего на свете – и точно гораздо сильнее, чем французов как таковых. В 1814 году он даже сочинил пространную записку «Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы» (вот такие они – русские масоны…).[1335]1335
  Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы М.И. Сухомлинов. История российской академии. Т. V. СПб., 1880, с. 415–427.


[Закрыть] Я полагаю, что название сего трактата можно ставить подзаголовком вообще всей истории войны 1812 года с русской стороны…

Документальные факты русских первоисточников неопровержимо свидетельствуют: российское командование, правительственные лица и многие их подопечные не смогли повести себя с достоинством – и даже в соответствии со своими элементарными должностными обязанностями. Генерал-губернатор, дворянин, который сначала своровал чужое, затем, собрав драгоценности в шкатулку, бежал из города, приказав его поджечь. Это тот самый «дворянин», который в своих клоунских и истерических «афишках» клялся защищать город до последней капли крови. Главнокомандующий российской армии Кутузов – православный дворянин, убеленный сединами, сначала в полусне проиграл сражение, затем испугался давать второе, необходимое для защиты города – обманывает градоначальника до последнего, обещая отстоять Москву. А затем бросает в городе на руки Наполеону около 30 000 раненых, предварительно приказав удалить из города все пожарные трубы! Сам же просит провезти себя по Москве так, чтобы никто не видел: фельдмаршал трусливо боится взглядов горожан, солдат, Ростопчина. При случайной встрече с последним Кутузов также не нашел в себе чести сказать никаких подобающих извинительных или других слов. Надо сказать, что в отличие от русских раненых солдат, свою переодетую казаком любовницу Кутузов из лишенного пожарного инструмента города вывез: нашел и местечко, и возможность.

Что же увидели французы и прочие европейцы в древней столице той страны, которую демагоги-пропагандисты эпохи 1812 года превозносили более духовной и нравственной, нежели соседние (правда, одеты эти пропагандисты были во все «соседнее»): пьяные российские солдаты и офицеры, валяющиеся по улицам, выпущенные Ростопчиным из тюрьмы ошалелые и грязные колодники, дикие банды подмосковных крестьян, которые незамедлительно пришли грабить дома москвичей, алчные и трусливые попы, пытающиеся убежать из города с содранными окладами икон, растерзанное чернью тело студента Верещагина… Как этот позор не походит на цивилизованный порядок при вступлении Великой армии в Милан, Мюнхен, Вену, Берлин, Варшаву – которые, я напомню, не были, естественно, ни сожжены, ни разграблены.

Это не эффектный (к чему?) прием, но в данный момент (в три часа ночи), когда я пишу этот абзац, я слышу омерзительные пьяные крики соседки сверху, которая каждую ночь бьется в белой горячке при полном попустительстве профнепригодных полицейских (нарядов и участкового – это же не одиноко стоящего интеллигента с листочком «Нет войне» арестовывать). И подобное происходит в дорогом доме в центре Москвы (что творится в провинции, я иногда наблюдаю, когда участвую как эксперт в различных ток-шоу: там истории страшнее скучных фантазий Босха). Спросите, к чему писать об этом в монографии – а к тому, что, к примеру, физики и химики действительно глубокого исследуют то или иное явление, а большинство «историков», к сожалению, до сих пор занимаются описанием бессвязных сказок, которые никак не помогают понять проблему, ее суть, следовательно, не могут называться наукой. Кроме того, подобное скотство не добавляет мне желания восторгаться убийством студента, бездарностью главнокомандующего или грабежом, учиненным подмосковными крестьянами двести лет назад. Ну, и еще, в контексте данного принципиального исследования, можно упомянуть о том, что одним мешает использовать свои военные возможности и таланты климат, а другим климат и подобная тварь (в этих скобках замечу: я путешествовал по многим европейским странам – и нигде мне не приходилось сталкиваться с подобными существами-соседями, хотя добрые и наивные европейцы уже пустили тех, кто сделает ситуацию неизмеримо хуже…).

Но вернемся в 1812 год: как прекрасно, что в той стране – в Российской империи – были и другие жители: проницательный государственный деятель и подлинный патриот России канцлер Н.П. Румянцев (к сожалению, уже доведенный до тяжелой болезни), интеллектуальный реформатор и труженик, будущий составитель единого свода законов М.М. Сперанский (правда, уже в ссылке…), совсем юный гениальный поэт А.С. Пушкин (скоро сошлют) – именно такие Личности и спасают честь страны и эпохи. Только они и есть ее смысл перед Историей.