Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Как обычно, я привлеку внимание читателей к существенным деталям, которые, по моему убеждению, гораздо важнее линейного описания хронологии разных мимолетных военных стычек. Упомянутый Эжен (Евгений) Богарне, как и М.И. Кутузов, был масоном – великим мастером (командором) Великого Востока Италии. Это объединяло двух генералов – и подобной общности между Кутузовым и всеми его рядовыми солдатами, а также всеми русскими крестьянами не существовало (не следует, однако, строить завиральных теорий – источники свидетельствуют, что масонство было лишь подобием театрализованного кружка и никак не влияло на войну). А через несколько лет после кровавых событий 1812 года сын Эжена де Богарне Максимилиан Иосиф Евгений Август Наполеон (то есть, с юридической точки зрения, внук Наполеона) женился на дочери императора Николая I – Марии Николаевне. И не просто женился, а стал президентом Императорской академии художеств и главноуправляющим Горного института. Подобные браки, безусловно, не могли способствовать консолидации русских солдат и крестьян с семьей православного самодержца. И за что, позвольте спросить, умирали (в сражении с французами или от собственных карательных отрядов, посланных Кутузовым) русские крестьяне?

Об этом почему-то не упоминают авторы, описывающие войну 1812 года, но уже летом 1814 года русская императрица Елизавета Алексеевна (она же Луиза Мария Августа) прибыла на отдых в Баден: вскоре на тот же курорт прибыл вместе с семьей и Эжен де Богарне – эта компания замечательно проводила время. Подчеркну: за все время 1813–1814 гг., пока в России убирали кости и сжигали трупы погибших мирных жителей, «государыня» путешествовала по европейским красотам – и даже не подумала проявить какое-то внимание к народу, замученному манией ее мужа (Александра I). В моей коллекции есть весьма примечательное издание, подробно освещающее все радости ее бытия (автор – подобострастный коллежский советник В.М. Иванов): «Записки, веденныя во время путешествия императрицы Елисаветы Алексеевны по Германии в 1813, 1814 и 1815 годах». Особенно острое впечатление это описание производит, если параллельно с ним изучать архивные ведомости с отчетами по потерям среди мирного населения по губерниям, которые случились прежде всего из-за поджогов, осуществляемых по приказу русского правительства и армейского командования.

II

Однако вернемся на фронт, где уже активно настает холодный сезон. Буквально через несколько дней после оставления Москвы солдаты и офицеры Великой армии стали испытывать острейший недостаток в продовольствии. И ранее немногочисленные деревни и городки вдоль Старой Смоленской дороги (Смоленского тракта) были небогатыми, без европейской системы магазинов, потом (в первые месяцы кампании) их частью разграбили, а затем сожгли русские войска; кроме того, многие крестьяне растащили добро сбежавших помещиков, а мародеры из обеих противостоящих армий довершили дело. Письма офицеров и интендантов (в том числе Стендаля) говорят об ужасающих трудностях – вплоть до неимения нормального хлеба. Многие из их писем сохранились в российских архивах, но пока особого внимания моих коллег не привлекли.[1448]1448
  РГАДА. Ф. 30. Д. 266. Л. 39об, Л. 37; 267. Л. 35об; 269, Л. 534 и др.


[Закрыть]

Вскоре болезни от недоедания и холодов усилились чрезвычайно. «Голод, холод, болезни преследуют армию. Жестокая эпидемия сыпного тифа косит солдат, офицеров, врачей», – пишет советский биограф Главного хирурга армии Наполеона (Ларрея) И.А. Кассирский.[1449]1449
  Кассирский И.А. Ж.Д. Ларрей и скорая помощь на войне. М., 1939, с. 32.


[Закрыть] Другой страшной проблемой стал массовый падеж лошадей из-за отсутствия корма, а чуть позже по причине обледенения дорог. Соответственно, приходилось бросать пушки, инженерные транспорты и оставшиеся провиантские повозки: и все эти потери происходили без малейшего участия неприятельской армии.

Подобным образом не формулировал пока ни один исследователь (сила догматов, мифологии, интеллектуальная инертность авторов мешали им осознать важнейшую вещь), но поход все быстрее утрачивал военный характер и интерес (как для участников – так и для нас, ученых и потомков). События на фронте в октябре-декабре 1812 года становятся лишь борьбой биологических организмов за выживание в условиях холода и голода, чудовищным опытом над живыми людьми, поставленном, во многом, по вине лично императора Александра. Это было актуальным для обеих армий, но, безусловно, армия Наполеона находилась в худшем положении. Фуражиры не имели подробных карт местности и проводников, на голодных и часто безоружных солдат, отправившихся на поиски пищи, нападали крестьяне (отнюдь не из-за каких-то несуществующих «гражданских» чувств – таковых категорий просто не существовало ни в теории, ни на практике).

Войска М.И. Кутузова имели при выходе из Тарутина некоторый запас фуража, кроме того, русские солдаты были несколько более неприхотливы (западноевропейских «разносолов» не видали отродясь…), однако голодали и они. Что еще трагичнее: во время пребывания в Тарутинском лагере фельдмаршал в основном спал или самым порочным образом забавлялся с упомянутой переодетой казаком малолетней девицей, но не озаботился всерьез организацией зимней одежды и обуви для войск. Поставки фуража были столь же дурно налажены.

Будущий знаменитый генерал Николай Николаевич Муравьев-Карсский свидетельствует: «Ноги мои болели ужасным образом, у сапог отваливались подошвы, одежда моя состояла из каких-то синих шаровар и мундирного сюртука, коего пуговицы были отпороты и пришиты к нижнему белью; жилета не было и все это прикрывалось солдатской шинелью с выгоревшими на биваке полами, подпоясался же я французскою широкою кирасирскою портупею, поднятою мною на дороге с палашом, которым я заменил мою французскую саблю. Голова покрывалась изношенною солдатскою фуражкой с башлыком, сшитым из сукна, подаренного мне братом. …Иногда я раздевался, садился спиною к огню, при коем парился шарфом и тем облегчал зуд, беспокоивший меня по всему телу. Давно уже не переменял я рубашки и давно не спал не раздеваясь. Платье мое было напитано вшами, которые мне покоя не давали и которых я, сидя у огня, истреблял сотнями (то есть русский офицер был занят в основном истреблением отечественных вшей – а до солдат противника руки часто просто не доходили… – прим. мое, Е.П.). Закручивая рубашку, я по примеру солдат парил ее над огнем и радовался треску от сыпавшихся из нее насекомых. Когда отодрал я бинты, коими увязаны были ноги, то нашел язвы увеличившимся и умножившимися до такой степени, что от пяток до бедер едва ли не половина поверхности их была покрыта язвами, в гною которых кишели насекомые. Я ослаб душевно и телесно…»[1450]1450
  Васильев И.Н. Несколько громких ударов по хвосту тигра. М., 2001, с. 217.


[Закрыть]

28 ноября гвардейский офицер А.В. Чичерин записал в дневнике: «Сейчас меня очень тревожит тяжелое положение нашей армии: гвардия уже двенадцать дней, а вся армия целый месяц не получает хлеба. Тогда как дороги забиты обозами с провиантом, и мы захватываем у неприятеля склады, полные сухарями».[1451]1451
  Там же.


[Закрыть] Адъютант и оттого ярый защитник М.И. Кутузова, ставший после войны сенатором и автором написанного по приказу Николая I мифологизированного официоза о Русской кампании 1812 г., А.И. Михайловский-Данилевский, делится своими впечатлениями о тех днях: «…если на привалах случалось кому-нибудь отыскать несколько картофелин, то все бросались к тому месту… разрывали землю и часто, не имея терпения варить или печь, ели ее сырой (что бы они делали без этой «инородной» и не совсем «исконной», завезенной из Америки картошки? – прим. мое, Е.П.)… Скоро перестали находить и картофель. Тогда несколько горстей ржи или овса, пареных в снежной воде, служили пищею».[1452]1452
  Там же.


[Закрыть]

Стоит отдельно подчеркнуть: я имею возможность до вас донести только записки офицеров, а практически поголовно неграмотные русские солдаты свидетельств оставить не смогли, но совершенно очевидно, что их страдания и лишения в жесткой классовой армии Российской империи образца 1812 года были еще сильнее. От обморожений и различного рода болезней выбывали из строя и гибли десятки тысяч русских воинов (вскоре мы узнаем, что, дойдя до Вильно, Кутузов свою армию фактически потеряет!). Поразительный факт: спустя всего 3 недели после отбытия из Тарутина главная армия потеряла 50 000 человек, из которых всего лишь 10 000 были боевыми потерями, а остальные – жертвы холода и голода![1453]1453
  Рэй М.-П. Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год. М., 2015, с. 209.


[Закрыть] В процентном отношении – это даже несколько более того, что потеряла от тех же причин армия Наполеона. Я повторяю: вопреки расхожему среди российских и советских пропагандистов и обывателей мнению о том, что в России «сгинула» армия вторжения, цифры и факты обязывают нас утверждать, что в осенне-зимнюю кампанию в 1812 году погибла и центральная группировка русской армии (к этой теме мы еще вернемся ближе к финалу данной главы).

От климата и бездарности организации военного процесса страдали и несчастные «ополченцы», которых затащили в «ратники» силком, причем помещики нарочито сбывали алкоголиков, увечных или особо агрессивно к ним настроенных, могущих поднять бунт (лично мне подобное «сплавление» таких типажей очень живо напоминает некий процесс, происходящий буквально в наши дни…). Интересные сведения можно почерпнуть, к примеру, в обойденной вниманием всех моих коллег аналитической записке, приложенной к рапорту, поданному царю Александру курляндским гражданским губернатором, тайным советником, генерал-майором Ф.Ф. Сиверсом (1748–1823). Подробный текст в 11 приложениях сообщает нам, что «ратники Лифляндского ополчения частью разбежались, частью сдались в плен, частью лежали в госпиталях (выделено мной, прим. Е.П.), умирая от холода и других лишений, так как несмотря на все усилия курляндского губернатора, лифляндское дворянство не выдавало ополчению ни рубах, ни полушубков, ни сапог».[1454]1454
  Военский К. Отечественная война в русской журналистике: библиогр. сб. ст., относящихся к 1812 г. М., 2007, с. 57. Это издание, упоминающее показательный отчет Ф.Ф. Сиверса, было составлено еще в 1906 г. К. Военским (1860–1928) – и до сих пор на процитированный документ отечественные историки не обратили должного внимания (сам же К. Военский использовал малотиражную публикацию А.Н. Петрова 1870 года).


[Закрыть]

Как все это называется? Послать на войну в мороз без обуви и даже без рубахи? Это «отечественная» война – или позорная отправка на верную смерть тех, кого ненавидишь или не считаешь за людей? А ведь французы в 1812 году являлись гражданами своей страны – и они защищали свои гражданские права от орды очередной антифранцузской коалиции.

Одна из причин голода и отсутствия крыши над головой у русской армии на данном этапе похода была та, что сами же ее командиры постарались все уничтожить еще летом – во время бегства от Немана за Москву. Крестьяне, в свою очередь, не спешили помогать армейцам. На них, по большому счету, даже не подействовали призывы к религиозному терроризму. Да, как ни отвратительно и уголовно это звучит, глава государства уже в просвещенном девятнадцатом веке позволил себе заниматься подобными вещами: развязавший войну Александр желал организовать нечто вроде православного «Талибана», хотя сам он оставался вдали от этого кошмара, наслаждаясь европейской жизнью в Петербурге. Процитирую еще один документ, который боятся публиковать казенные «историки». В июльском рескрипте на имя уже известного нам смоленского епископа Иринея царь приказывал ему устроить из подвластных ему попов пропагандистскую группировку и требовать от жителей «совокупясь вместе, вооружиться чем кто может, дабы, не давая никакого пристанища врагам, везде и всюду истреблять их и вместо робости наносить им великий вред и ужас».[1455]1455
  Там же, с. 106.


[Закрыть] Однако, как мы уже знаем из прошлых глав, сам Ириней трусливо сбежал, как только император Наполеон приблизился к Смоленску, а крестьяне так на войну против армии вторжения и не поднялись: зато вместе с казаками и регулярными войсками они разграбили Москву, а отдельные были не прочь присягнуть новому властелину. Некоторые историки даже ставили в вину Наполеону то, что тот не разыграл крестьянскую «карту», но, по свидетельству его адъютанта Ф.-П. де Сегюра, Наполеон не понимал: «Как поднять их за свободу, если они даже слова этого не понимают»?[1456]1456
  Отечественная война 1812 года в современной историографии: Сб. обзоров и реф. М., 2012, с. 35.


[Закрыть]

Но вернемся к походу от Малоярославца. Британский офицер и военный историк, находившийся в 1812 году при штабе М.И. Кутузова Роберт Томас Вильсон (в современной транскрипции – Уильсон: 1777–1849) свидетельствует: «Армия была весь нынешний день без пищи, и я боюсь, что то же случится и завтра, потому что фуры с провизией оставлены весьма в дальнем расстоянии; но войска переносят всякую нужду с удивительным мужеством. Как жалко, что они имеют такого начальника, – что они должны лишиться того награждения, которого достойны по своей храбрости, что их страдания должны умножиться без всякой нужды и что столь много крови должно быть еще пролито для одержания частных успехов, когда вся и полная добыча в руках их уже находилась. Теперь-то фельдмаршал пожалеет о потерянных им случаях; теперь-то венцы совершенной победы, упущенные при Малоярославце, при Вязьме и при Красном, будут мелькать в глазах людей, ослепленных невежеством.

Когда-то фортуне угодно будет доставить нам новый случай совершить без опасности или без потери в один день все то, что стоило стольких слез, стольких сокровищ и жизни столь многих храбрых воинов?

…И если бы только Светлейший пробудился ото сна, могли бы захватить Ренье и его 11.000, которые еще не дошли до Варшавы; однако он не способен на это, и мы, скорее всего, опять увеличим список чудесных избавлений неприятеля. Это злая платовская шутка. Было бы недурно для исторической правды изобразить Светлейшего глубоко спящим в своих дрожках, которые гонятся за Бонапартом!

Погода все еще страшно холодная – 25° мороза. От русской армии почти ничего не осталось; я уверен, в строю сейчас не более 60.000 (учитывая фланговые корпуса – прим. мое, Е.П.). В одном гвардейском батальоне всего 200 солдат. Мои драгуны, казаки и адъютанты все поголовно больны. Один из драгунов остался без ноги».[1457]1457
  Вильсон Р.-Т. Дневник и письма 1812–1813. СПб., 1995, с. 244.


[Закрыть]

Итак, русская армия под небрежным командованием Кутузова гибла на глазах, при этом Наполеон владел инициативой – ни один русский город не был возвращен силою русского оружия. Более того, Кутузов боялся вновь сразиться с Наполеоном, ведь очередное поражение грозило полным крахом его репутации. Зная маниакальное желание царя Александра биться с императором французов до конца, а не только лишь до границы России, подобное поведение было верхом эгоизма со стороны фельдмаршала. Об этом, как правило, даже не упоминают авторы обобщающих исследований о 1812 годе, но в тот период Александр до того был недоволен ситуацией на фронте, что он готов был отстранить Кутузова от начальства. По свидетельству помощника Государственного секретаря В.Р. Марченко (1783–1840), «…дурные о нем (о Кутузове – прим. мое, Е.П.) вести едва не довели Государя до того, чтобы снова приняться за Барклая».[1458]1458
  Васильев И.Н. Указ. соч., с. 219.


[Закрыть]

Таким образом, «бирка» «Спаситель Отечества» (с подобным холодом и голодом результат от назначения кого угодно не сильно бы изменил итоги кампании) могла быть в любую секунду переклеена на М.Б. Барклая де Толли. Это важно понимать в свете мифологии 1812 года (да и любой другой исторической мифологии), которая, подобно ржавчине, въедается в образное бессознательное обывателя. Стоит подчеркнуть, что во все время командования М.И. Кутузова царь был им недоволен. После того как вскрылся обман об истинных итогах Бородинского сражения, и пришло известие об оставлении Москвы, Александр I даже поставил все это на обсуждение совета министров. На совете было решено требовать от Кутузова предоставить протокол совета в Филях (но его не велось…) и в будущем всегда присылать подробные сведения обо всех своих действиях.[1459]1459
  Гарин Ф.А. Изгнание Наполеона. М., 1948, с. 372–373.


[Закрыть] В письме к фельдмаршалу царь формулировал мысль весьма остро и определенно: «… вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы».[1460]1460
  Там же, с. 377.


[Закрыть]

Постоянные поражения на фронте, капитуляция Москвы, невнятные слухи из армии влияли на Петербург угнетающе. Это верно отметил еще А. Замойский в своей книге 2004 г.: «Василий Марченко, государственный служащий, приехавший в Санкт-Петербург из Сибири в первую неделю ноября, нашел город погруженным в какую-то угрюмую и напряженную тишину. Многие петербуржцы уехали, и улицы опустели. «Любой, кто мог, держал в готовности пару лошадей, другие обзавелись закрытыми баркасами, кои стояли и загромождали каналы, – писал он. – Печальное состояние дел, неопределенность будущего и осенняя погода разрывали сердце доброго Александра».

…Однако по-прежнему хватало и неопределенности. Соперники Кутузова и их сторонники упорно твердили, что-де он только все портит и они на его месте уже разгромили и взяли бы в плен Наполеона. Поскольку различные командиры, действующие на театре военных действий, имели каждый своих доброхотов при дворе, в Санкт-Петербурге кипели бесконечные дебаты и звучали взаимные обвинения. «На взгляд иностранного наблюдателя, – писал де Местр, – всё это выглядело точно фарсовая трагедия или неловкая комедия». Сам Александр получал противоречивые донесения и не верил теперь никаким реляциям Кутузова.

…«С чрезвычайной грустью я осознаю, что надежда смыть бесчестье потери Москвы пресечением пути отхода неприятеля полностью утрачена», – писал он Кутузову, с трудом скрывая гнев и сетуя на «необъяснимую бездеятельность» фельдмаршала».[1461]1461
  Замойский А. Указ. соч., с. 223.


[Закрыть]

Относительно проблем с продовольствием российской армии мы можем обратиться к анализу, предпринятому еще в девятнадцатом веке военным историком генерал-лейтенантом М.И. Богдановичем: «…положение вещей изменилось совершенно при преследовании отступавшего неприятеля. Путь его отступления пролегал по опустошенной стране, где сильный авангард, направленный для прямого преследования, едва находил самое бедное пропитание. Главная же русская армия шла хотя и в одной колонне, боковою дорогою, параллельною пути неприятельского отступления, однако ж уменьшившаяся численность войск и свежесть страны, бедной только хлебом, но не терпевшей недостатка ни в мясе, ни в фураже, облегчали затруднение. При начале преследования военное начальство сильно настаивало на скорейшем движении нагруженного обоза, но он вскоре далеко отстал от армии. Тогда сделаны были реквизиции в соседних значительных городах и приказано доставлять собираемые запасы к армии диагональными путями; но и самые места были бедны, и подвозы не поспевали. Главное препятствие всем другим обозам представлял чрезмерно большой артиллерийский резерв, следовавший с армиею до Днепра.

Впоследствии посылали, вперед и в стороны, приказание поселянам держать в каждом доме в готовности известное число пудов хлеба, что принесло большую пользу. Наконец, когда армия отстала от неприятеля и разошлась по сторонам, тогда отправляемы были вперед чиновники с командами для заготовления средствами обывателей печеного хлеба, что также было успешно.

Захваченные в Вильне неприятельские магазины и размещение войск на квартирах в окрестной стране прекратили это в высшей степени затруднительное положение нашей армии».[1462]1462
  Богданович М.И. История отечественной войны 1812 года. М., 2012, с. 53.


[Закрыть]

И снова вернемся к армии вторжения. По данным всех первоисточников мы видим, что именно природные факторы были главными в тот период кампании, военные действия оставались значимыми в основном лишь в более похожих на басни или на лубочные сочинения «реляциях». Обратимся к показательному документу эпохи, который находился до 2017 года в фондах Главного государственного архива Штутгарта – к дневнику вюртембергского офицера армии Наполеона Генриха фон Фосслера. Изучаем весь (весь!) ноябрь месяц (столь «героический», если читать советские учебники). Это поразительно, но действующий офицер ни разу не упомянул деятельность русской армии в те дни – только мороз, метели и отсутствие еды! «Сражение» шло ТОЛЬКО и исключительно с голодом и холодом![1463]1463
  На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера. М., 2017, с. 91–93.


[Закрыть]

Позднее, уже в мемуарах, тот же Г. фон Фосслер писал: «Дороги совершенно обледенели. С трудом двигался пеший по скользкой поверхности, с трудом шли лошади, давно уже не подкованные. В каждом узком месте создавалось страшное столпотворение, теснились сотни повозок… Обессилившие стремились попасть к какому-нибудь очагу, в дом… В каждый дом набивалось столько несчастных, сколько позволяло пространство, но значительно большее число проводили ночи под открытым небом… Многие тащились уже полумертвыми к костру, протягивая свои члены к огню, чтобы побыстрее согреться, и погибали наполовину замерзшими, наполовину сгоревшими. …В самые ужасные морозы можно было видеть некоторых (из них) шедших без плащей, без шуб, в легких сюртуках и нанковых штанах, видеть воздействие на них мороза, как один за другим деревенели их члены, как они падали, снова поднимались и опять падали, чтобы уже более не встать. …У некоторых через разорванные ботинки или сапоги виднелись голые пальцы, сначала ярко-красные, потом обмороженные – темно-синие и коричневые, и, наконец, черные. …Многие из тех, кому посчастливилось выжить, обморозили руки, ноги, носы, уши, очень у многих отпали пальцы на руках и ногах, другим они – а часто также целые руки и ноги – должны были быть ампутированы. Действие голода было настолько же опустошительным, как и действие холода».[1464]1464
  Там же, с. 168–169.


[Закрыть]

А теперь послушаем создателя официозного опуса о войне 1812 г. – адъютанта Кутузова М.И. Михайловского-Данилевского: «…с 16 Ноября постоянно было больше 20 градусов мороза. 22 Ноября едва можно было говорить; от холода спиралось дыхание. Стиснув зубы, враги шли и бежали в безмолвном отчаянии; ноги обвертывали попонами, ранцами, старыми шляпами, окутывали голову, лицо и плечи мешками, рогожами, окладывались сеном и соломой; добыть лошадиную шкуру почиталось за счастие. …Когда Французам пришлось бежать назад по дороге, ими опустошенной, то, завидя какое-нибудь строение, они спешили к нему, но дома были пусты, и в них раздавался лишь свист порывистых ветров. Не находя крова, неприятель жег на пути своем дома, клети, хлева, заборы, для того только, чтобы согреться хоть на одном ночлеге. На пожарищах лежали кучи солдат; приблизившись к огню, они не имели более силы отойти от него. Нам случалось заглядывать в полусгоревшие корчмы: посредине обыкновенно находился курившийся огонек, а вокруг на полу замерзшие неприятели. Ближайшие к огоньку еще шевелились; прочие, в искривленном положении, с судорожными лицами, лежали как окаменелые. …Подобно теням бродили они по пепелищам и среди пустынь, где не было ни движения, ни жизни; опершись на деревья или сучья, шатались они на ногах; лишенные всяких пособий к облегчению страданий, в тщетной борьбе с смертью, падали без чувств, на безлюдных, снежных полях. Сами не зная куда, тащились иные по дорогам, с примерзшей к ногам соломой, с почерневшими от грязи ступнями, покрытыми ледяной корой, зараженными антоновым огнем. С отмороженными по колени ногами, окутанные в отвратительные ветошки, с закоптелыми от дыма лицами, небритыми бородами, дикими глазами, иные не могли ходить и ползали на руках. …Биваки были так же пагубны, как и сильные дневные марши. Приходя к ночлегу, изнеможенные, полузамерзшие, бросались вокруг огней; крепкий сон одолевал их, и жизнь угасала прежде, нежели потухали огни. …Пленными уже давно у нас пренебрегали. …Даже с ружьями шатались Французы между снежными сугробами, в стороне от дороги, но никто ими не занимался. Они подходили к нашим колоннам и бивакам…»[1465]1465
  Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 года. М., 2007, с. 527.


[Закрыть]

Похоже ли это на бравые армейские атаки, на продуманные военные операции? Нет! Мы наблюдаем лишь агонию обеих армий на фоне суровости российского климата и разрухи, нищеты территории, выжженной и разграбленной при отступлении русской армии. И даже те, кого русская пропаганда эффектно записала в «пленные» (один из аргументов выдуманной «победы»), по большей части не были захвачены в плен, а просто сами приходили за едой к столь же оголодавшим русским. Поэтому, с научной точки зрения, мы не должны соблазняться и обманываться лубочными реляциями лживого (как мы документально выяснили ранее) фельдмаршала и выдуманными спустя много лет после войны сказками о «контрнаступлении».

Важное техническое уточнение вносит современный ученый Адам Замойский: «Было трудно даже просто сохранять вертикальное положение при движении по ровной поверхности, и, как подсчитал лейтенант 1-го полка гвардейских пеших егерей Мари-Анри де Линьер, за день он упал больше двадцати раз. «Когда попадались крутые склоны, приходилось скатываться по ним, что случалось часто, и мы садились и попросту скользили вниз. В результате чего задние падали на передних с их оружием и багажом», – писал он. Людям приходилось страховать телеги и пушки, натягивая веревки сзади, чтобы не позволить имуществу свободно скользить вниз, но если поскальзывались державшие веревки солдаты, тут уж все вместе они – пушка, лафет, лошади и люди – летали вниз, увлекая за собой всех имевших несчастье очутиться на пути. Коль скоро идти стало труднее, многие отставали.

Холод не позволял без болезненных ощущений дотрагиваться до ружейных стволов и замков, а когда температура опускалась ниже определенного предела, кожа примерзала к стали и сходила с рук при попытках оторвать пальцы от железа. Те, кто не располагал рукавицами или не смастерил себе нечто пригодное для защиты рук, вынужденно бросали оружие, и все больше солдат поступали так под предлогом мороза.

Все тот же холод стал последней каплей в чаше страданий многих лошадей. Десятки тысяч полуголодных и измученных животных испустили дух в пределах трех суток, отчасти из-за морозов, а отчасти из несоответствующих подков. Обычные подковы, которыми по преимуществу и бывали подкованы кони, не давали сцепления с утоптанным настом и льдом и вели себя скорее как коньки. В некоторых французских частях имелись подковы с выступами, а артиллеристы начали перековывать лошадей после того, как выпал первый снег, но и эти подковы быстро снашивались и стирались до гладкой поверхности».[1466]1466
  Замойский А. Указ. соч., с. 204.


[Закрыть]

Где же борющиеся со вшами войска М.И. Кутузова? Как нам уже известно из русских источников, по переписке самого Кутузова – он шел «параллельным маршем», стараясь не злить Наполеона, не провоцировать его на новую битву (Аустерлиц, Бородино, Малоярославец – проиграны), чтобы как можно «чище» срежиссировать себе имидж «спасителя отечества». Арьергардные (они же авангардные) стычки случались, но сражениями их назвать нельзя, да и перебранки голодных людей часто с отмороженными конечностями исследовать с военной точки зрения просто не имеет смысла. Уже потом, после войны, русские цари заказывали иностранным художникам эффектные картины с мифологизированными батальными сценами, которые затем вживили в бессознательное масс: но мы с вами должны иметь силу воли не жить мыслью в «общем стойле».

Вокруг наполеоновских бойцов шныряли в основном только казаки, главный интерес которых был в том, чтобы поживиться вещами и ценностями. Автор выдающегося исследования о войне 1812 г. А.С. Замойский резюмирует: «Дикие всадники сами по себе особой военной ценности не представляли. Основа их тактики состояла в том, что они кучей бросались вперед с криками «ура!» в надежде испугать противника и заставить его обратиться в бегство, после чего отлавливали некоторых из беглецов и собирали всю оставленную добычу. Если солдат не собирался бежать, а наводил на них ружье, непременно бежали сами казаки, однако опытный пехотинец не спешил стрелять, зная, что враг вернется и атакует его во время перезарядки. Пика казака снабжалась тонким и круглым в сечении наконечником, который только прокалывал тело, но не резал жил и мышц, а потому, если удар не приходился в жизненно важный орган, раны обычно не бывали серьезными.

При наступлении французы словно бы не замечали казаков, высмеивая их постыдное нежелание подвергать себя хоть малейшей опасности. «Если бы кто-нибудь собрал полк французских девиц, то, думаю, они выказали бы больше храбрости, чем эти знаменитые казаки со своими длинными пиками и длинными бородами», – иронизировал по данному поводу один солдат».[1467]1467
  Там же, с. 199.


[Закрыть] Ситуация несколько изменилась зимой, когда французские солдаты были уже практически парализованы морозом, но и тогда казаки оставались не боевой единицей, но занимались главным образом грабежом обозов и кровожадно убивали отставших нестроевых. В этой связи можно вспомнить характерный отрывок из рапорта А.-Ж. Дельзона своему начальнику – Э. де Богарне от 23 октября (перед сражением за Малоярославец): «Полковник Диц, который в течение дня несколько раз просил позволения атаковать, встал во главе своих эскадронов и повел их… самым блестящим образом. Казаки, застигнутые врасплох этой атакой, бежали в город. Преследуемые по пятам, они оставили на месте несколько мертвых, от десяти до двенадцати стали пленниками, большое число их укрылось в домах города, где мы их еще рассчитываем найти».[1468]1468
  Малоярославецкое сражение 12/24 октября 1812 года… с. 299.


[Закрыть] Другой участник войны – Иван Матвеевич Благовещенский (1786 – после 1859) – вспоминал, как его поразило количество награбленного башкирскими «казаками» (и то, насколько подобное было для них естественным: никто и не думал сдать похищенное, например, в ставку главнокомандующего), с которыми он, кстати, поздоровался по всем их правилам – «Салям маликом».[1469]1469
  1812 год. Воспоминания воинов русской армии. М., 1991, с. 420.


[Закрыть]

Рисунок из книги Поля Гюстава Доре (1832–1883) «Живописная, драматическая и карикатурная история Святой Руси на основании текстов хроникеров и историков Нестора, Сильвестра, Карамзина, Сегюра и т. д. в 500 рисунках с комментариями» (Париж, 1854) – в частном собрании Е. Понасенкова. Французские солдаты уходят от русского климата.

Армия абсолютно бездеятельного (единственной его деятельностью было предотвращение провоцирования Наполеона на новое сражение) Кутузова не просто шла «параллельным маршем», ее разрекламированная в лубочных реляциях и карикатурах активность была известна только российской стороне. Читая переписку многих офицеров армии Наполеона, мы замечаем полное игнорирование фактора армии противника, ее как будто не существует! Один из участников с французской стороны уже 8 ноября писал адресату в Вильно о планах продвижения к этому городу, уверенный в том, что никакие маневры русских им не помешают вовсе. В другом документе мы читаем: «…затем мы отправились в Mstislav, полагая, что там нас ждет русская армия, но когда мы туда пришли, там был только один батальон, который и не пытался перекрыть нам дорогу». Пренебрежение участников похода с противоположной стороны к русской армии сквозит в большом корпусе первоисточников,[1470]1470
  Промыслов Н.В. Война 1812 года в письмах французских солдат. // Французский ежегодник. М., 2006, с. 227–228.


[Закрыть] которые почти 200 лет игнорировались отечественными исследователями: эти авторы предпочитали выдумывать собственную реальность – и воевали в выдуманном мифе (сами придумали – сами восхищались).

А все те сотни «пленных», о которых докладывали бравые лубочные реляции допушкинским, недолитературным языком, говорят лишь о преувеличенном числе взятых, по большей части, без оружия оголодавших людей, которые часто сами приходили в расположение не сильно более сытых русских войск, прося еды («шаромыжники»). Любой физиолог или медик (да и просто образованный человек) вам скажет, что после определенного времени голодания, т. н. «сознание» элементарно отключается – о каком «военном искусстве» и его изучении может идти речь? Более 90 % составляли именно небоевые потери. Кроме голода и усталости – многие жизни отнимал чудовищный мороз. О влиянии мороза мы имеем огромное количество свидетельств (об этом сообщают практически все участники), но я процитирую малоизвестное письмо г-ну Дантану, купцу из Арраса, пишет его сын: «…теперь я, как и весь батальон, вынужден спать на снегу, а сейчас уже чрезвычайно холодно. Позавчера много французов было найдено мертвыми на дороге и около нее».[1471]1471
  Там же, с. 223.


[Закрыть]