Текст книги "От Чернигова до Смоленска. Военная история юго-западного русского порубежья с древнейших времен до ХVII в."

Второй – обратное движение гуннов и части их германских и аланских подданных и союзников из Паннонии в Восточную Европу после «битвы народов» на Каталаунских полях под Парижем в 451 году, смерти Аттилы в 453-м и сражения при Недао (455 год нашей эры), повлекших распад гуннского каганата. Гунно-германские древности прослеживаются для конца V – начала VI века нашей эры на Верхнем Дону и Северном Кавказе. Дорога туда могла проходить и через Подесенье, а часть «мигрантов» могли подняться от нижней Десны на север, где и окончили свою жизнь в землях венедов, носителей колочинской культуры. «Серия культурных импульсов второй половины V – начала VI века, которые в среднем течении Оки были восприняты населением, уже во многом знакомым с воинской культурой гуннов и их союзников» (И. Р. Ахмедов) могла затронуть и иные регионы Восточной Европы. Однако для шпангенхельма «баденхаймского» типа эти даты слишком ранние, если только тот вождь, что носил этот шлем, не повел свое племя на восток на пятьдесят лет позже.

Третий мог бы контаминировать брянский комплекс находок (если бы не его датировка) и с «первым импульсом», отразившимся и в поволжских, и в посеймских древностях IV–V веков, который был связан с разгромом гуннами державы Германариха в 375 году нашей эры и отходом части германских и сарматских племен на север, вверх по Дону, Волге и, возможно, Десне. В частности, именно этим процессом исследователи (О. А. Щеглова, О. А. Радюш) объясняют захоронение в Большом Каменце в Курском Посемье и Волниковский «клад» там же, связывая их с готскими «царьками» под верховной властью гуннов. Об этих событиях пишет Иордан: «Долго они бились; в первом и во втором сражениях победил Винитарий. Едва ли кто в силах припомнить побоище, подобное тому, которое устроил Винитарий в войске гуннов! Но в третьем сражении… Баламбер, подкравшись… пустил стрелу и, ранив Винитария в голову, убил его; затем он взял в жены племянницу его Вадамерку и с тех пор властвовал в мире над всем покоренным племенем готов (только остготов. – Е. Ш.), но, однако, так, что готским племенем всегда управлял его собственный царек, хотя и соответственно решению гуннов».

Четвертый вариант является наиболее соответствующим периоду «выпадения из обращения» предметов климовско-навлинского комплекса (первая половина VI века нашей эры), но в то же время пока очень мало изученным и по письменным, и по археологическим данным. Это – возможный поход гепидов из Паннонии на славянские (венедские) земли к востоку от Карпат. Косвенно об этом свидетельствует случайная находка свернутого в клубок боевого пояса с десятью серебряными позолоченными бляшками (рис. 7), обнаруженного на прибрежном всхолмлении в пойме верховий реки Навля. Две плоские вытянутые пластины наклепывались на конец ремня, продевавшегося через отверстие в прямоугольной пряжке сложной формы. Еще две прямоугольные пластины, украшенные S-видным орнаментом и повернутыми друг к другу клювами головами хищных птиц, также служили для крепления к ремню какого-то предмета, скорее всего, ножен меча (той же спаты). Еще пять бляшек трех разных форм, в том числе стилизованной буквы «Ж», прямоугольных пластин с пирамидальным орнаментом и отходящими от них стилизованными головами животных нашивались на сам ремень, скорее всего, от портупеи. По форме и стилю подобная ременная гарнитура имеет аналогии в нескольких регионах Европы, в том числе близлежащих: Киевском Поднепровье, на Смоленщине, в Курском Посемье и Восточной Беларуси. Но везде – единичные и случайные находки. Только в двух регионах: гепидско-лангобардские древности Паннонии и Трансильвании и рязано-окские могильники – этих находок много и они происходят из захоронений. Последний ареал – наиболее представительный, однако именно здесь встречаются и грубые дериваты более совершенных образцов, что позволяет говорить скорее о переселении из Центральной Европы на Оку, чем наоборот. Река Навля и Подесенье в целом, как, впрочем, и Среднее Поднепровье, в этом случае могут выступать в качестве своеобразного «моста». Могли по этому «мосту» промаршировать и воины другого германского племенного объединения – герулов, которые в начале VI века нашей эры, «когда они были побеждены в бою с лангобардами и они должны были уйти, покинув места жительства отцов, некоторые из них» обосновались на самом краю «обитаемой земли», для чего «…они прежде всего прошли через все славянские племена…».

Пятый вариант был озвучен одним из исследователей климовско-навлинского комплекса О. А. Радюшем, который увязывает появление здесь и шпангенхельма «баденхаймского» типа, и гунно-германскую конскую упряжь с развитием военного дела «местных раннеславянских культур» (колочинской), то есть, по сути, с появлением у них военной элиты с интернациональным престижным вооружением, взятым, вероятно, или в качестве подарков, или трофеев у тех же германцев или гуннов. О наличии у славян правящей верхушки действительно есть письменные свидетельства – на рубеже IV–V веков нашей эры внучатый племянник Германариха Амал Винитарий, «пробуя проявить свои силы, двинул войско в пределы антов (восточная ветвь славян того времени) и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх живых».

В связи с новым комплексом военных артефактов германского происхождения в Климовском районе в ином свете предстают до этого редкие и изолированные находки предположительно германских «мечевидных» наконечников копий из Красных Двориков Брянского района и Кветуни под Трубчевском. Они имеют ближайшие аналогии в алеманнском захоронении из Трухтельфингена (земля Баден-Вюртемберг), несколько иных пропорций наконечник происходит из остготских или лангобардских древностей в Италии (Бергамо), где датируются концом VI века нашей эры. В этой связи интересно еще одно из известных в литературе названий шпангенхельмов «баденхаймского» типа – «алеманнские». «Германские» наконечники копий, в свою очередь, имеют территориальные промежуточные аналогии в Восточной Литве и Восточном (остготском) Крыму. В этой связи можно предположить и еще одну, более позднюю (вторая половина VI–VII век, именно так датируются наконечники) миграцию небольшой группы германцев через Восточную Литву или из остготского Крыма в Подесенье или если и не прямую миграцию или вторжение, то наличие культурных и торговых контактов Подесенья с этими регионам и прямой военный импорт для формирующейся славянской (антской или прабалто-славянской) военной верхушки Подесенья, связанной с древностями круга Мартыновского клада.

После того как кочевники-гунны уничтожают готскую державу и вторгаются в Европу, начинается цепная реакция Великого переселения народов. Почти одновременно в нее включаются и вестготы, гонимые гуннами, разбив по дороге римские войска императора Валента (первое сражение под Адрианополем, 378), и вандалы, ушедшие в длительное переселение, никем не гонимые, кроме своей жажды новых земель, богатств, славы и приключений. Последние по дороге увлекают и часть аланов, и, ненадолго остановившись в Испании, они в 429 году переправляются в Африку, где и образуют второе «варварское королевство» со столицей в Карфагене – Алано-Вандальское. Еще ранее, в 410 году, вестготы Алариха впервые берут Рим, а затем обосновываются в Южной Галлии и Северной Иберии, образовав первое «королевство» – федерат Римской империи. Магистральные пути переселений не задели Брянской земли, но отраженные волны этой гигантской «перетряски народов» прошлись и по ее лесам.

Круты и неприступны на первый взгляд зеленые склоны древнего городища у села Случевск на реке Судость на юге Брянской области, у самой ее границы с Украиной. Тайны двух с половиной тысячелетий хранит четырехметровая толща остатков деятельности человека – так называемый культурный слой.

Спокойная жизнь на поселении была прервана в первые века или в середине первого тысячелетия нашей эры. В слое этого времени на глубине полутора – двух с половиной метров от современной «дневной поверхности» лопата археологов обнаружила следы трагедии, произошедшей здесь полторы тысячи лет назад. На площади раскопа в 62 квадратных метра – скелеты одиннадцати набросанных друг на друга людей. Это не захоронение умерших естественной смертью – во-первых, в те времена на этих землях господствовал обряд трупосожжения, во-вторых, могильники не устраивались на поселении. Кроме того, многие черепа раздроблены или пробиты, а один даже отделен от скелета и брошен в глиняный сосуд. Определения скелетов, проведенные в антропологической лаборатории Института археологии АН СССР Г. П. Романовой, позволили установить возраст, пол и расовый тип погибших. Самому младшему 3–4 года, самый старший был в преклонных годах. Всего восемь скелетов из одиннадцати принадлежали детям, подросткам, юношам и девушкам в возрасте от 6 до 18 лет. По одному из скелетов (мужчины зрелого возраста), кости которого сохранились в относительном анатомическом порядке, удалось определить рост одного из погибших жителей – около двух метров. Череп другого, мальчика 10–12 лет, имеет четко выраженные балтские признаки, в частности долихокранию.

Три скелета были обнаружены на глубине до полутора метров, а восемь в яме, выкопанной в слое заполнения «длинного жилища» более раннего периода. Они могут быть несколько разновременны, что является свидетельством двух нападений на поселение. По крайней мере один из двух предполагаемых штурмов (более ранний) был произведен внезапно – защитники даже не успели израсходовать запас глиняных ядер для пращи, сложенных около оборонительного вала городища. В обоих (или все-таки в одном) случаях победители беспощадно расправились с побежденными, не жалея ни женщин, ни детей.

Что же послужило причиной трагедии, к какому народу могли принадлежать защитники, кто совершил нападение на городище? Письменные источники молчат. Обратимся к топонимике, антропологии и археологии.

В первые века нашей эры на основе местных племен – балто-юхновцев и пришедших с юго-запада таинственных жителей зарубинецкой культуры – формируется так называемая почепская археологическая культура, распространенная не только в Подесенье, но и в среднем Поднепровье под Киевом и на востоке, в Курском Посемье. Отдельные предметы этой культуры, в носителях которой можно видеть разные индоевропейские народы (о чем уже говорилось выше), в том числе древнейших на Брянщине славян, встречены и на Случевском поселении. Возможно, они принадлежали тем жителям, восемь скелетов которых были обнаружены в нижнем «захоронении». Их гибель можно связать либо с продвижением в III веке нашей эры германского племени готов на юг, в Причерноморье, либо, наоборот, с набегом оттуда одного из кочевых сармато-аланских племен. Второе более вероятно, ибо основной маршрут переселения готов проходил намного западнее. Кроме того, поголовное уничтожение жителей, в том числе, безусловно, «ценных» и не опасных для победителей молодых женщин, юношей и подростков, не вяжется с планомерным постепенным переселением, когда можно прихватить с собой и рабов-военнопленных. Видимо, это связано с быстрым и, возможно, скрытным рейдом (об этом говорит отсутствие следов обороны), или же для «освобождения» места для переселяющегося народа. Но готы сюда не переселялись. В одном из скелетов (взрослого мужчины) был найден небольшой, сильно заржавевший железный предмет, напоминающий трехлопастной наконечник стрелы. Сам по себе этот кусок металла мог бы быть случайностью, если бы в 1988 году несколько таких же, но уже хорошо сохранившихся наконечников не было обнаружено металлоискателем на уничтоженном распашкой селище у села Бобрик Погарского района на притоке Судости – реке Вабле. Подобные стрелы в Европе были на вооружении лишь двух народов – ираноязычных кочевников-сарматов и более поздних (пришедших в степи Причерноморья в V–VII веках нашей эры) тюркских племенных союзов болгар и аваров. Болгары в 682 году разбили византийского императора Константина Пагоната и основали первое славянское государство – Дунайскую Болгарию со столицей в Плиске. Авары наводили ужас на европейские народы, в том числе на славян, – русская летопись Повесть временных лет так говорит об этом эпизоде «Си же (обри) добре воеваху на Словене, и примучища Дулебов, сущих Словен, и насилье творяху женам дулебским. Если нужно было поехать в Обрину, он не давал впрячь ни коня, ни вола, но велел впрячь 3 или 4 или 5 жен в телегу и везти его, Обрина. И тако мучаху Дулебы» в VII–VIII веках, а затем были разгромлены франкским императором Карлом Великим и сгинули в веках без следа.

Но каким же образом могла конница степняков проникнуть на лесную Брянщину? Брянская, как Орловская и Черниговская области, находится на границе двух ландшафтных зон – лесостепи и леса. «Островками» степи в лесной зоне являются так называемые ополья, языками врезающиеся в большие лесные массивы. В двух таких опольях – Вара-Судостьском и Стародубском – и встречены наконечники стрел степняков (кстати, здесь же были найдены и наконечники стрел их предшественников скифов). По этим-то степным коридорам и могли пробраться к деревянным стенам славяно-балтских крепостиц конные отряды кочевников. Письменных источников не только по Брянщине, но и по всей лесной России того времени не сохранилось, однако память о сарматах сохранилась в ираноязычных названиях Сев, Сейм, возможно, и в самом названии ближайших соседей алан (потомков сарматов) – славянского племенного союза северов. Рейды в несколько сот километров не могут вызвать удивления, если знать, что одетая в чешуйчатые доспехи-катафракты, закрывавшие все тело, а иногда и коня, сармато-аланская конница проникала из причерноморских степей вместе с ордами гуннов, готов и вандалов во Францию, Испанию, Северную Африку… Но… отношения аланов (ясов или асов русских летописей) со славянами сводились в основном не к войнам, а взаимообогащающим культурным, а с некоторыми их племенами (северянскими) – и военно-политическим контактам. Хорошие отношения со славянами складывались и у тюрок-болгар, причем как на Дунае, куда их часть во главе с ханом Аспарухом ушла в 70-х годах VII века, не желая покоряться хазарам, так и у тех, кто вместе с аланами остался в степях Восточной Европы и вошел в состав Хазарского каганата (салтово-маяцкая культура), так и тех, кто, спасаясь от хазар, ушел на север, в славянские земли Подесенья и даже перенял здесь некоторые славянские обычаи и обряды (погребальные, в частности) – первые носители волынцевской культуры, преемницы болгарской кочевнической – пастырской и антской-пеньковской. Некоторые особенности этой культуры, возникшей на рубеже VII–VIII веков, продолжают сказываться в Подесенье, наряду с местной колочинской, вплоть до начала X века, а в отдельных элементах – до начала XI века. Болгаро-аланы приносят в славянскую воинскую культуру наборные боевые пояса, которые служили не только для привешивания основного оружия этих кочевников – палашей, затем сабель, но и символизировали заслуги воина. «Право на ношение поясов любых составов определялось не экономическим положением воинов и не их возрастом, только военная слава давала воину наивысший ранг», пояса с бляшками имели значение «важнейшего атрибута рыцарского достоинства воина-степняка» (С. А. Плетнева, Г. Ласло). Конечно, уже в конце IX–X веке моду на этот атрибут воинского достоинства перенимают славянские и варяжские дружинники, однако у степняков остается один характерный признак – только у них остается круглая форма бляшек. Именно такая (рис. 11) и была найдена на одном из нескольких роменско-древнерусских селищ в селе Хотылево Брянского района, знаменитом на весь мир своими стоянками древнего каменного века.

Конечно, бляшка только одна – но ими и не разбрасывались. Но гораздо интереснее другое – на ней помещена характерная для болгар геральдическая эмблема – тамга рода (коша у тюрок) или «большой семьи» (аила). Эти тамги, означавшие принадлежность к родам военной аристократии, болгарские беки (боилы, боляре) продолжали с гордостью носить и после перехода от веры предков – тенгрианства – к исламу или христианству. Они сохранились на круглых печатях волжских болгар, помещались они на перстнях тюрко-болгарской («протоболгарской») знати и Дунайской Болгарии. Этих тамг первоначально – несколько десятков типов в захоронениях тенгрианцев до середины IX века. А вот на стенах древнейшей церкви Преслава их уже только пятнадцать! И это не случайно: не вся военная элита приняла христианство, часть ее (пятьдесят две семьи) подняла мятеж и была уничтожена крестителем Болгарии Борисом Святым в 965 году. Но интересна семантика эмблем: ни в салтово-маяцкой культуре, ни у волжских болгар, ни на Руси, при нескольких десятках типов в основном геометрических изображений нет ни одного типа пятиконечной звезды, или пентаграммы, а в Дунайской Болгарии она встречается в сорока пунктах (включая современные Македонию и Сербию), при этом одно граффити с этим изображением есть и на стенах «Круглой церкви» Преслава, то есть среди тех бояр, кто принял христианство и уцелел в резне, предпринятой Борисом. Эта тамга встречается и позже, на перстнях уже явно христианских боляр – потомков одного рода. Не встречается пятиконечная звезда как воинская эмблема (шестиконечные – редко, но помещаются на круглых бляшках боевых поясов кочевников Руси и Венгрии) ни в языческой, ни в христианской Руси, кроме одной, из Хотылева. Это не пентаграмма, а звезда со «сплошным» полем, в центре ее помещен круг с точкой («жемчужиной», или безансой по геральдической терминологии) в центре. Ее болгарское происхождение вряд ли подлежит сомнению, тем более рядом с Хотылевом, в устье реки Гасома находится большое селище волынцевской культуры, а в самом Хотылеве обнаружен бронзовый косметический пинцет алано-болгарской салтово-маяцкой культуры. Точно таких изображений звезд нет и в самой Болгарии – там только пентаграммы.

Можно предположить, что хотылевская эмблема – отличительный знак какого-то знатного болгарского рода, который не ушел с Аспарухом на Дунай или на Волгу, а переселился на северянские земли, а затем вошел в состав гарнизона самой северо-западной крепости Хазарского каганата, которой и было одно из хотылевских городищ. Во всяком случае, существование в этом регионе болгаро-аланской конницы (рис. 14), служившей сначала каганату, затем одному из славянских военно-политических объединений, а затем и Руси, – вполне возможное допущение. А ведь именно болгаро-аланы передали славянам такие важные атрибуты всаднической культуры, как жесткое седло, стремена, шпоры (для славян западных и остальных европейцев эту миссию выполнили авары) и, наконец, однолезвийный меч-палаш и производную от него саблю.

Только эти атрибуты делали возможным ближний бой всадников за счет управления конем только ногами, использование щита (недаром более ранние сарматские катафрактарии и конные лучники их не имели), эффективные повороты и вообще маневры в ходе боя, в том числе с пехотой. Интересно, что два перстня с пентаграммами были обнаружены в крепости-погосте, затем княжеском селе XI–XII века Кветунь под Трубчевском – как свидетельство, скорее всего, переезда сюда нескольких болгарских «боляр» – высших военных из одного рода после захвата Болгарии Византией в начале XI и подавления византийцами при участии варяго-русской гвардии восстаний 40-х и 70-х годов XI века.

Более вероятный виновник случевской трагедии (и по характеру отношений со славянами, и по времени: в слое верхних погребений – предметы VI–VII веков нашей эры) – авары.

Мы уже приводили описание славяно-аварских отношений в русской летописи. Правда, речь там идет о самом западном из восточнославянских племенных союзов – о дулебах, живших на Волыни, на реке Западный Буг. Но вот византийские авторы пишут о военных походах аваров в начале VII века на народ славянского корня – антов, проживавших именно в Среднем Поднепровье, в том числе и в Подесенье вплоть до Трубчевска (где был найден богатый клад антских украшений этого времени). Клад одновременен горизонту случевских скелетов, и, возможно, оба этих факта имели одно объяснение – аварское вторжение в антские земли. Этим же фактам можно найти и иное объяснение, если вспомнить, что и сами антские древности появляются на Брянщине (да и только на ее крайнем юге – в Трубчевском, Вара-Судостьском отчасти Стародубском опольях) также в середине первого тысячелетия нашей эры. Вспомним, что один из случевских скелетов имел ярко выраженные балтские антропологические признаки. И неудивительно – ведь вся Брянщина к этому времени была заселена балтскими племенами, родственными современным литовцам и латышам. Об этом свидетельствуют и многочисленные балтские топонимы, например Вабля, Гостомля, Навля и даже… сама Десна. У виска одного из черепов верхнего яруса скелетов было обнаружено бронзовое спиралевидное височное кольцо, какие встречаются и у антов (так называемые «древности круга Мартыновского клада» или пеньковская культура), и у балтов (у которых спираль – вообще самый любимый орнаментальный мотив в первом тысячелетии нашей эры). Оружие же в эпоху раннего Средневековья зачастую имело «интернациональный» характер, являясь объектом купли-продажи, и те же трехлопастные наконечники стрел «аварского тапа» встречаются частенько и раннеславянских древностях Европы.

В этой связи несколько иное осмысление приобретают и случевские события полуторатысячелетней давности. Под давлением готов (для первого, нижнего яруса скелетов) или аваров (для верхнего, второго) поток славянских переселенцев мог двигаться с юга на север, идя по течению рек Десны и Судости. Здесь на их пути могло встать Случевское укрепление. Традиционно считается, что славянское расселение в балтские земли проходило мирно – в слабозаселенных лесных районах земли хватало на всех. Но плодородные ополья были более всего привлекательны для юго-восточного, знавшего пашенное земледелие потока славянских переселенцев. Случевский пример, во всяком случае, показывает, что ответ на вопрос, всегда ли славянская «колонизация» проходила мирно, – далеко не всегда должен быть положительным.

Вот как, например, описывают переселение славян в пределы империи византийские историки – очевидцы событий VI века нашей эры: «Приблизительно в это время (547–548 годы) войско славян, перейдя реку Истр, произвело ужасающее опустошение всей Иллирии (территория современной Югославии) вплоть до Эпидамна, убивая и обращая в рабство всех попадавшихся навстречу, не разбирая пола и возраста и грабя ценности».

Находят объяснение даже проломленные черепа – это могут быть следы от ударов деревянными палками, так славяне расправлялись с пленными. Впрочем, в кровавых нападениях на Византию (если только Прокопий Кесарийский не сгущает краски) участвовали именно славяне, а не анты, выступавшие союзниками империи и которые, собственно, могли переселяться в Среднее Подесенье с юга в VI–VII веках нашей эры.

Войско всех «варварских» народов эпохи «военной демократии» (и славян, и ангов, и германцев) состояло из двух неравных по численности – нестройной, не знающей военного строя массы (если не сказать толпы) пешего племенного, или народного, ополчения и немногочисленных отборных конных и пеших воинов-дружинников (рис. 14), для которых ведение постоянных войн стало профессией до такой степени, что занятие трудовой деятельностью считалось для них позором, а у некоторых народов и прямо запрещалось (иногда они не могли даже жениться или, по крайней мере, иметь официальных детей). Возможно, именно представителям дружинной элиты антов принадлежит Первый трубчевский клад (1989 год), датируемый первой половиной VII века, в составе которого, кроме престижных женских и мужских украшений, деталей боевого пояса и конской узды, встречены и бронзовые посеребренные накладки (рис. 12) на круглый щит либо деревянные части редких тогда и «статусных» жестких седел. Такие «львиные» и иной формы накладки – именно на щиты – встречены и у военной элиты некоторых германских земель – остроготской части Италии, в Баварии и Дании. Схожий клад дружинных славяно-германо-кочевнических (тогда – алано-болгарских, чуть ранее – гунно-сарматских) древностей, правда без упомянутых накладок, был встречен и у села Волниковцы также в Подесенье – на Сейме. Это свидетельство формирования к концу эпохи Великого переселения народов интернациональной по внешнему облику «дружинной культуры» в Европе, в состав которой, по крайней мере в VII веке, входило и Подесенье.

Характер ведения боевых действий и воинские качества славянских ополченцев подробно описывает византийский император и полководец Маврикий Стратег (582–602 годы). «Пусть даже этих варваров много, но они не имеют военного строя и единого начальника; таковы славяне и анты, равно и другие славянские племена, не умеющие ни подчиняться, ни сражаться в строю…» И далее: «Не имея над собой главы… они не признают военного строя, не способны сражаться в правильной битве, показываться на открытых и ровных местах. Если и случится, что они отважились идти на бой, то они во время его с криком слегка продвигаются вперед все вместе, и если противники не выдержат их крика и дрогнут, то они сильно наступают; в противном случае обращаются в бегство, не спеша померяться с силами неприятелей в рукопашной схватке. Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин умеют отлично сражаться».

Этим сведениям можно доверять, во-первых, потому, что они почерпнуты из произведения («Стратегикон»), служившего практическим наставлением для византийских офицеров, в том числе и по борьбе со славянами, во-вторых, они подтверждаются многими сообщениями иных авторов об «избиениях толп славян» менее многочисленными, но лучше организованными и вооруженными «ромейскими» войсками. «Александр (византийский стратег)… встретил славда. Варвары, увидев военный строй ромеев, бежали в ближайшие болота и дикие леса».

Низкие боевые качества ополчения обуславливались также его слабым вооружением: «Каждый вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но трудно переносимые (с места на место). Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом, сильно действующим…» «Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами». Интересно, что подобные широкие кожаные пояса до сих пор являются важной деталью этнографического костюма некоторых карнатских и балканских славян (гуцулов, словаков, болгар) и могли в какой-то степени выполнять защитную функцию, прикрывая живот воина.

Наконечники небольших метательных копий-дротиков, или, по-славянски, сулиц, времен заселения Брянщины антами и чуть более позднего времени встречены на пути их переселения – на Десне (Пушкари в Новгород-Северском районе Черниговской области) и в 40 километрах к северу от них, уже на Судости – в урочище Борок напротив Погара.

Доблести, однако, ни славянам, ни антам было не занимать, в плен они сдавались редко, что отмечали те же византийские авторы. Были они очень высокого роста и огромной силы. Поэтому для борьбы с ними Маврикий рекомендует использовать тяжеловооруженную конницу и лучников – то есть именно тех воинов, которые могли поражать противников, не вступая с ними в ближний бой – рукопашную, где «варвары», особенно дружинники, имели явное преимущество.

Прямого упоминания об этой категории войск нет, однако сведения о победах небольших славянских отрядов (в 300, 600, 3000 воинов) над противниками, в том числе отборными частями регулярной византийской и иранской армий – телохранителями императора и персидскими катафрактариями, говорят об особом, отличном от основной массы славянского войска качестве этих отрядов. Таких эпизодов четыре, в двух из них небольшие антские отряды выступали союзниками или наемниками империи в борьбе с готами в Италии, а с персами в Междуречье, оба раза одержав победы (причем во втором случае командир «интернационального» отряда варваров-наемников ант Дабрагаст имел высокий военный чин военного трибуна – ранга полковника или генерал-майора).

Славянские отряды, наоборот, отличились в войнах с Византией. «Около этого же времени (549–550 годы) войско славян, собравшись не больше чем в три тысячи человек, перешло через реку Истр», затем «разделилось (еще) на две части». «Начальники римского (византийского) войска в Иллирии и Фракии вступили с этими войсками в открытое сражение, но, хотя эти части и были разъединены, однако римляне были разбиты благодаря их внезапному нападению, одни из них были убиты, другие в беспорядке бежали», «…хотя варвары по численности были намного слабее римлян». Далее один из этих отрядов обратил в бегство и частично перебил «регулярную конницу, состоявшую из многочисленных отличных всадников» во главе с Асбадом «из отряда телохранителей императора Юстиниана». Кроме побед в полевых сражениях на открытой местности над регулярными войсками «много крепостей и тот и другой отряд славян взял осадой. Отличались воины особым бесстрашием, а также и особой безжалостностью».

Бросается в глаза разительный контраст между результатами столкновения с противником (одним и тем же в обоих случаях) для «огромных толп славян», описанных ранее, и этих небольших отрядов. Контраст этот объясняется не вооружением – оно фактически одинаково и для ополченцев, и для дружинников, есть только косвенные свидетельства в пользу существования среди последних конных воинов и наличия мечей. Причина в ином – в привычке к войне, воинских навыках. Эти воины умеют хорошо маскироваться на местности, устраивать засады, прибегать к различным военным хитростям. Они «с выгодой для себя пользуются засадами, внезапными атаками, хитростями, и днем и ночью, изобретая много разнообразных способов. Опытны они также и в переправе через реки, превосходя в этом отношении всех людей».

Способны эти воины и быстро ориентироваться в обстановке, перестраиваться, не поддаваться панике, в отличие от ополченцев. Так, отряд в 600 дружинников, обремененных огромной добычей и обозом, подвергся внезапному нападению византийских катафрактариев, но успел поставить повозки в круг, в подобие укрепленного лагеря. Конники вынуждены были спешиться и лишь после тяжелого боя смогли одолеть уступавшего им в численности и вооружении противника. Таким образом, дружинники нашли способ успешно воевать и с тяжелой кавалерией. Наиболее же подходящим родом войск для борьбы с ними самими оказалась тяжелая пехота (гоплиты) или спешенные катафрактарии.