Текст книги "Элеонора Аквитанская. Королева с львиным сердцем"

Режин Перну и Стивен Рансимен считают, что королева проявила стратегический талант, отстаивая перед королем необходимость защитить именно Антиохийское княжество, как христианский форпост, и тем самым защитить и сам Иерусалим, вместо того, чтобы идти на Дамаск, отношения с которым, кстати, при покойном короле Фульке были замечательными – их разрушила его вдова Мелизенда. Не исключено. Однако даже если это было и так, это только дало Людовику лишний повод к подозрениям. Да он и без того был до крайности уперт, чтобы поступить «по-своему».

Так или иначе, французские войска выступили из Антиохии, и Элеоноре пришлось последовать за мужем – если ее вообще не увезли силой; разъяренный тупостью короля вкупе с его ревностью, Раймунд отказался принимать участие в общем походе, мотивируя это требованием защиты собственного государства. Принято считать, что именно в это время и при этих обстоятельствах королева задумалась о разводе и указала мужу, что вообще-то они также состоят в канонически недозволенной для брака степени родства, как сенешаль Вермандуа со своей первой женой, разведенные ради Петрониллы. Обескураженный и расстроенный король должен был привлечь церковных авторитетов к рассмотрению этого вопроса, и те, как легко предположить, успокоили его. Как сказано в одной старой сказке, «Королю все прилично». Это – реконструкция, которую предлагает Р. Перну. С другой стороны, в письмах св. Бернарда вполне четко говорится о том, что и он сам, и духовенство, и Людовик еще до свадьбы последнего с Элеонорой знали об этой запрещенной степени. «Как осмеливается он (Людовик VII. – Е. С.), спрашиваю я вас (представителя римской курии французского кардинала Стефана де Пренеста. – Е. С.), препятствовать союзу других, ссылаясь на их кровное родство, когда сам живет, как всем известно, с женщиной, которая приходится ему родней в третьем колене?», оттого и вся конструкция французской исследовательницы – под вопросом.

Свадьба Элеоноры и Людовика. Миниатюра XIV в.

Так или иначе, порядка 50 000 крестоносцев в июле 1148 г. отправились под Дамаск, кто – навстречу гибели и все – позору. Сильным натиском латиняне чуть не взяли было город, довольно слабо укрепленный со стороны своих прекрасных садов всего лишь глиняными стенами, при этом хронисты отличили удаль Конрада, одним взмахом меча перерубившего закованного в панцирь сарацина – однако их подвела тевтонская необузданность. Яростно бившиеся в авангарде немцы, сломив сопротивление врага, бросились грабить окрестные усадьбы и поместья, что дало врагу возможность организованно отойти и соорудить временные баррикады напротив места прорыва. Дамасский эмир Анар вызвал на подмогу своих давних врагов – сыновей Ценки «Кровавого», предпочтя, если что, попасть в зависимость от них, нежели испытать лютость христианских фанатиков. С высоты стен смотрел на сражения 10‐летний сын дамасского военачальника Айюба – аль-Малик ан-Насир Салах ад-Дунийа Юсуф ибн Айюб, а короче – Саладин, будущий победитель крестоносцев, блистательный противник еще не рожденного Элеонорой Ричарда Львиное Сердце. Пока же он только что закончил основанное его отцом в Баальбеке суфийское училище – тем не менее уже в XIII в. по Европе ходила злая легенда, что Элеонора умудрилась переспать и с ним, и они пытались сбежать вместе на лодке. Это оставляем без комментариев, отметив лишь, что подобные «утверждения» в принципе нивелируют и прочие «рассказки» об амурных похождениях выдающейся королевы. Смогут ли любители «клубнички» смириться с тем, что Элеонора вообще могла в своей жизни знать только двух мужчин, причем с обоими она состояла в законном браке? А ведь это совсем не исключено!

Что же касается осады Дамаска, перед нами – только позорный факт бесславного отступления латинян. Объяснений, конечно же, целое море, но вряд ли следует особо углубляться в их рассмотрение, данное сочинение все же несколько иного рода. Говорили и писали о подкупе вождей крестоносцев, о дьявольской хитрости дамасского эмира, поссорившего западных королей, и еще много о чем. Не исключен и трезвый военный взгляд на вещи – с подходом войск сыновей Ценки латиняне оказались бы между молотом и наковальней, и потому сочли за благо отступить. Робкая попытка захватить Аскалон для того, чтобы «сохранить лицо», ни к чему не привела, и в сентябре 1148 г. король Конрад покинул Святую землю, уплыв к свояку в Константинополь. Людовик с Элеонорой задержались в Иерусалиме до Пасхи следующего года, несмотря на отчаянные призывы аббата-правителя Сугерия вернуться. Король еще судорожно пытался организовать коалицию против сарацин, втягивая в нее сицилийского короля Роджера – но тот, во-первых, был заклятым врагом Раймунда, ибо считал, что тот перехватил у него Антиохийское княжество (что, кстати, было истинной правдой), а это значило категорическое неприятие такого союза Элеонорой, а во-вторых, Роджер и без того был занят напряженной борьбой с византийцами. Иерусалимцам тоже особого доверия не было после того, как они возобновили дружбу с Дамаском и не приняли участие в атаке на Аскалон. Тогда король Франции тоже решил отправиться домой. Таков был бесславный конец II Крестового похода.

Последствия его были для латинян весьма прискорбны: их владения немедленно подверглись атакам мусульман. Вскоре после отплытия французов, 29 июня 1149 г., блистательный князь Антиохии Раймунд вместе со своим союзником, курдским шейхом Али ибн-Вафой, был окружен войсками сына Ценки Нур ад-Дина. Против него выступила даже природа – дул раскаленный ветер, неся песок в лица союзников. В отчаянной и безнадежной попытке прорваться дядя Элеоноры был убит; лично сразивший его полководец Нур ад-Дина Асад ад-Дин Ширкух ибн Шади велел оправить его череп в серебро и отправил в дар багдадскому халифу… Хронист Уильям Ньюбургский написал о нем (пер. с англ. – Е. С.): «Этот принц, храбрейший из всех защитников христианского дела на Востоке, своими выдающимися деяниями заработал себе славу древнего Маккавея[31]31
  Иуда Маккавей и его братья возглавили многолетнее восстание иудеев против сирийского владычества во II в. до н. э., завершившееся, несмотря на их гибель, созданием независимого еврейского государства.


[Закрыть]».

Еще не ведая об этом, так и не примирившиеся супруги отплыли из Палестины аж на разных кораблях. Морская война Мануила и Роджера, бывшая в самом разгаре, задела Элеонору персонально: ее корабль был захвачен византийцами недалеко от греческой Монемвасии, и ей в лучшем случае предстояло стать невольной гостьей василевса Мануила, но чуть позже их перехватили сицилийские норманны, и королева была доставлена ко двору короля Роджера, в Палермо. Три недели Людовик знать не знал, где его жена, но потом через Калабрию также прибыл к Роджеру, тепло принявшему обоих супругов. Гостеприимство сицилийского короля сменилось таковым от папы римского, принявшего чету в Тускуле. Евгений III выступил в роли благожелательного купидона, увещевая их к примирению, и ради скорейшего достижения последнего коварнейшим образом отвел им апартаменты лишь с одной общей кроватью. Подействовало – позже Элеонора осознала, что забеременела; все во Франции замерли с надеждой и опасением.

Увы, вновь родилась дочь – Алиса (1150 – ум. между 1195 и 1215 гг.). Это было отчетливым сигналом всех врагов королевы организованно напасть на нее; со всех сторон неслось: «Блудница, не способная дать королю и королевству наследника!» Людовик был явно расстроен; аббат Сугерий, получивший от вернувшегося короля почетное звание «отца отечества», прикладывал все силы к тому, чтобы супруги не развелись. Это ведь дело все же довольно скандальное для морали Средневековья, основанной на Писании, а там ведь Христос четко сказал, досаждая обеим сторонам: «А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подаёт ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведённой, тот прелюбодействует» (Мф. 5: 32). Кроме того, покинь Элеонора Людовика – она ж все свое гигантское приданое с собой заберет: земли, в несколько раз превышающие собственный домен короля! Может, Сугерий даже смотрел глубже, прикидывая, какие могут возникнуть комбинации в зависимости от того, кто пригреет царственную «разведенку» и, таким образом, «прикроит» ее земли к своим. А может, аббат чисто по-человечески желал этой паре счастья. Тут уж не скажешь. Но, как говорят англичане, «можно отвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить». Осчастливить против желания – невозможно. Но пока был жив Сугерий, вопрос о разводе официально не поднимался.

Элеонора и Людовик VII молят Бога даровать им сына. Средневековая книжная миниатюра

1150 г. ознаменовался последней попыткой реанимировать крестоносное дело, св. Бернард пылко призывал французов отомстить Мануилу – помпезно и нравоучительно разглагольствуя о неисповедимости путей Господних, приведших к краху крестоносного предприятия, он предложил воздать вероломным византийцам за все их гнусности, и в принципе его проповедь находила определенный отклик, желавшие вновь повоевать за морем даже провели собрание в Шартре, да и не только Людовик тоже склонялся к этой идее, даже суровый практик и экономист Сугерий ее разделял – возможно, желая компенсировать богатствами василевса те ужасные потери французской казны, которые нанес ей II Крестовый поход. Известный французский византинист Ш. Диль в своей «Истории Византийской империи» пишет, что неудачу II Крестового похода латиняне «приписывали прежде всего коварству византийцев, чья жадность действительно была возмутительной, и Запад намеревался даже одно время направить крестовый поход против Византии, чтобы отомстить за крах экспедиции (1150 г.)». Предводителем похода был выбран сам св. Бернард! Однако король Конрад, на помощь которого французы весьма рассчитывали, фигурально послал всех куда подальше, да и папа римский осмелился, наконец, восстать против своего высокомерного учителя и наставника, ехидно отметив, что для свойств военачальника «личная имбицильность аббата Бернарда»[32]32
  Imbecillitas personae abbatis Bernardi.


[Закрыть] совсем не подходит.

Блестящий историк Крестовых походов С. Рансимен «выписал» II Крестовому походу следующий нелицеприятный, но абсолютно справедливый приговор: «Начало еще ни одного предприятия Средневековья не было сопряжено со столь блистательными надеждами. Спланированный папой, проповедованный и вдохновленный превосходным оратором святым Бернардом и возглавляемый двумя ключевыми правителями Западной Европы, он мог бы стать прекрасным способом спасения и прославления христианства, но после его постыдного завершения, ознаменованного отступлением измученных крестоносцев от Дамаска, его участники сумели достичь только ухудшения отношений между христианами католиками и византийцами, причем настолько серьезного, что оно едва не привело к переломному моменту; росту взаимного недоверия тех, кто только прибыл с Запада, и франков, живших на Востоке, друг к другу; сближению мусульманских правителей и тому, что репутации франков как отважных воинов был нанесен непоправимый урон. Французы могли пытаться переложить вину за произошедшее на плечи кого-то другого – вероломного императора Мануила или вялых палестинских баронов, а святой Бернард мог грозить всеми карами нечестивцам, мешавшим реализации Божьего замысла, но в действительности крестовый поход провалился из-за его предводителей – и жестокости, невежества и глупости».

А пока идея нового похода бесплодно издыхала, Людовик тем временем предоставил своим воинам новое поле деятельности, поддержав английского короля Стефана и намереваясь напасть на Нормандию, которую годом ранее Жоффруа Плантагенет и его супруга Матильда – дочь Генриха Боклерка, прежнего короля Англии, как помнит читатель – передали в управление своему старшему сыну Генриху. Людовик воспользовался предлогом, что новый герцог Нормандии не принес ему вассальную присягу. Впрочем, по тогдашним понятиям это было справедливо, и нередко, когда отношения меж соседями были относительно хорошими, английские короли, будучи полными суверенами в Англии, приносили французскому королю вассальную присягу за свои владения на территории Франции.

Опять же, пока был жив Сугерий, война не начиналась, и только его смерть в январе 1151 г. стала катализатором многих интересных процессов во Франции. Жоффруа Анжуйский и Генрих Нормандский ответили ударом на удар Людовика, сын короля Стефана Евстахий (женатый на французской принцессе Констанции, дочери Людовика VI, которую он, однако, держал в Англии в заточении) напал на Нормандию с моря, и только личное вмешательство все того же Бернарда привело дело к миру, стоившему Нормандии небольших территориальных уступок. На проводимой в августе в Париже мирной ассамблее Элеонора, возможно, впервые увидела Генриха Плантагенета вместе с его отцом. Злые языки потом утверждали, что французская королева одарила Жоффруа «высшей усладой»; впрочем, поговаривали, что она успела это сделать в Крестовом походе, когда граф Анжуйский вроде бы сопровождал Людовика… Такая вот средневековая «желтая пресса», чему удивляться после слухов о связи с Саладином! Вопрос, однако, все же довольно важный, чтобы оставить его без исследования. Сторонники версии о прелюбодеянии Жоффруа Анжуйского с Элеонорой ссылаются на прямой текст Геральда Камбрийского (оставившего преизрядный пласт слухов, сплетен, анекдотов и видений, посвященных Генриху II и его семье) о том, что Жоффруа «знал» Элеонору. Автор нашел этот фрагмент в сочинении Геральда «О воспитании принцев» (пер. с англ. – Е. С.): «Также Жоффруа, граф Анжу, будучи сенешалем Франции, плотски знал королеву Элеонору; от которой он, как говорят, часто предостерегал своего сына Генриха, предупреждая и запрещая ему каким-либо образом прикасаться к ней, во-первых, потому что она – жена его господина, а во-вторых, потому что ее знал его собственный отец». Последнее стоит в английском тексте в форме Past Perfect Passive, что указывает на предшествование этого прошедшего действия («познания королевы») другому – предупреждению графа сыну, при этом более верный, хоть и корявый перевод этой конструкции (вполне, впрочем, уместный для древней хроники) – «она была знаема его собственным отцом». Читателя может не убедить слово «carnally» – «плотски» и грамматическая конструкция – на это он имеет право, ибо перед нами не оригинал, но перевод с латыни, но, главное, смутить равнозначимость значений «знать» («познать») и «иметь половую связь». В этом случае обращаемся к Писанию, где в самом начале практически сказано: «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа… И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха… И познал Адам ещё жену свою, и она родила сына, и нарекла ему имя: Сиф, потому что, говорила она, Бог положил мне другое семя, вместо Авеля, которого убил Каин» (Быт. 4: 1, 17, 25). Латинский текст, к которому восходит русский перевод книги Бытия, предлагает тот же глагол: «Adam Vero cognovit Evam…» (cognosco – знать, узнать, познать, идентифицировать), что позволяет использовать и английский перевод Геральда, и русский Ветхого Завета для подтверждения того, что хронист под словом «знал» имел в виду именно то, как его понимают – «имел любовную связь».

Святой Бернар и Конрад III. Художник А. Муха

Также Вальтер Мап писал, что Генрих, сын Матильды, стал «предметом страстного влечения Алиеноры, королевы Франции. Она была замужем за благочестивейшим Людовиком, но добилась расторжения брака в силу сомнительных причин и стала супругой Генриха, несмотря на слухи о том, что она делила мужье ложе с Жоффруа, отцом Генриха. Об этом событии упоминают, желая объяснить, почему их дети были сражены “на вершине” и почему они ничего не добились». Но довольно об этом.

Средневековый источник («Итинерарий») описывает Генриха Плантагенета как рыжеволосого богатыря с шеей быка; Геральд Камбрийский пишет, что король обладал «серыми глазами, яростно сверкавшими и наливавшимися кровью в гневе», квадратной грудью, большим – но не отвисшим – животом и мощными руками. Петр Блуасский пишет, что Генрих имел «львиный лик». Нетрудно догадаться, что она наверняка обратила на него внимание, как женщина…

Генрих II Плантагенет. Книжная иллюстрация

Действительно, стать и сила его сына, Ричарда Львиное Сердце, широко известны; говорят, от его зычного крика приседали кони. Однако сравнение изваяний на их надгробиях в аббатстве Фонтевро показывает, что Генрих был массивнее своего знаменитого сына и даже шире в плечах. Генрих был истинный норманн, сочетая силу и стать Портоса с лукавством, любвеобильностью и периодической беспринципностью Арамиса. Он уже прославился как отважный воин, хотя как полководец он пока себя ничем не проявил – на его счету были два вторжения в Англию (1147 и 1149 гг.), оба в итоге неудачные, но, опять же, не лишенные славы. Кроме того, Генрих был не просто силачом, воякой и заядлым охотником – он получил прекрасное образование (его обучали такие англо-французские светила, как философ и путешественник Аделард Батский, философ и богослов Вильгельм Конхезий, поэт Петр Сентский, канцлер королевы Матильды Матвей), был умен, знал несколько языков (включая родной для Элеоноры), любил чтение, музыку и искусство.

И все же вряд ли тогда Элеонора предполагала, что это – ее будущий новый муж.

Глава 5
Из королев в герцогини и обратно: развод и новый брак

Смерть Сугерия, твердо стоявшего на страже давно давшего трещину королевского брака, вполне предсказуемо привела к официальному разводу Людовика и Элеоноры, хоть и не сразу. Отношения все более явно отмирали, становясь чисто протокольными. Хронист Уильям Ньюбургский подметил (пер. с англ. – Е. С.): «Когда король с женой вернулся домой (из Крестового похода. – Е. С.), заклейменный бесчестьем от того, что оказался не в силах выполнить свое намерение, их былая привязанность [друг к другу] постепенно начала ослабевать, между ними возникали многие причины для разногласий. Королева очень сильно обижалась на поведение короля, и утверждала, что вышла замуж за монаха, а не за монарха. Говорят также, что во время ее брака с королем Франции, она жаждала выйти замуж за герцога Нормандского, более соответствующего ее чувствам, отчего и решила пойти впоследствии на развод. И поскольку разногласия нарастали, она становилась все более настойчивой, а он (Людовик. – Е. С.) не сопротивлялся, узы супружества меж ними были расторгнуты силой церковного закона».

Это был тот случай, когда свободы хотели обе стороны – Элеоноре надоела травля как неудачной матки и религиозное ханжество французского двора. Людовик тоже устал бороться с этой не желавшей подчинения женщиной, да и вопрос с наследником тоже оказывал свое роковое влияние (одно средневековое свидетельство указывает на то, что св. Бернард также выступил если не инициатором, то уж сторонником развода). Если в чем и была загвоздка, так это в утрате Аквитании, но, видимо, невыносимость совместной жизни и отсутствие желанного сына заставили Людовика принести эту жертву. За это его, кстати, критиковал Карл Маркс, любивший в своих исторических исследованиях раздавать нелестные прозвища. За то, что Людовик презрел интересы своего класса и упустил Аквитанию из состава королевства, Маркс назвал его ослом. Возможно, стоит согласиться с этой резкой оценкой, особенно если учесть, что Генрих II в свое время найдет весьма интересный выход из подобного положения. Однако и Элеоноре предстояло принести огромную жертву: король оставлял их дочерей себе. Либо патологическая несовместимость с постылым супругом заставила ее решиться и на это, либо же, если развод был инициирован исключительно со стороны короля (с чем яро не согласны современные феминистки), ей просто пришлось с этим смириться. Впрочем, Уильям Ньюбургский полагает, что она все же принесла их в жертву своей страсти (пер. с англ. – Е. С.): «Наконец, законным образом избавившись от супруга и получив возможность выйти замуж за того, за кого хотела, она устроила это беспокойно-желанное дело, оставив двух своих дочерей их отцу»[33]33
  Ж. Флори определенно пишет по этому поводу: «Говоря о ее чувствах, можно лишь предположить, что она испытывала некоторую грусть оттого, что ей пришлось оставить при дворе Франции, под опекой короля, двух дочерей, семилетнюю Марию и Алису, которой не исполнилось и двух лет (однако чаще Алиенору обвиняют в отсутствии у нее такого чувства). Ни один текст не может дать нам отчет о том, что чувствовала Алиенора, вынужденная покинуть своих детей. Напротив, можно быть уверенным, что Людовик не собирался отпускать своих дочерей, даже если бы Алиенора и изъявляла желание оставить их при себе: дети «принадлежали» отцу. В политических интересах короля было держать их под своей опекой, дабы впоследствии удачно выдать их замуж, что он и сделал в скором времени. Алиенора стала герцогиней Аквитанской, но после ее смерти герцогство должно было перейти, ввиду отсутствия наследника мужского пола, ее дочерям, что придавало им вес в глазах короля, который рассчитывал на то, что Алиенора, за пятнадцать лет брака подарившая ему лишь двух дочерей, никогда не родит сына».


[Закрыть]. В другом месте своей хроники тот же автор повторяет свою мысль об Элеоноре, как инициаторше развода (пер. с англ. – Е. С.): «От королевы Элеоноры он (Генрих. – Е. С.) имел славнейших сыновей, но… он был несчастнейшим отцом при таких выдающихся детях. Верят, что это случилось по суду Божьему из-за двух причин. Ибо эта самая королева некогда была в супружеском союзе с королем Франции; и когда она устала от этого брака, она возжаждала союза с ним (Генрихом. – Е. С.), и искала причины для развода; когда она по закону была разведена с первым мужем – с явным пренебрежением к Церкви, каким-то беззаконным разрешением, я бы сказал – он вскоре после этого был соединен с ней браком, когда приспело время – а Вседержитель тайно приводит все вещи к равновесию – зачал от нее благородное потомство к своему собственному [грядущему] уничтожению»[34]34
  Вторая причина, о которой далее пишет Уильям, убийство Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского (1170 г.).


[Закрыть]. Но это все – дело будущего.

Пока же развод Элеоноры и Людовика был узаконен 21 марта 1152 г. церковным собором в Сансе. Повод был самый что ни на есть благовидный – находившимся в недопустимой степени кровного родства супругам не надлежало отныне быть таковыми. Элеонора спешно собралась в дорогу домой, даже не подозревая о том, что на нее (вернее, на ее приданое) уже открыта форменная охота. Первый раз ее чуть не пленил в замке в Блуа сын и тезка некогда столь оскорбленного Элеонорой (в связи с делом Петрониллы) Тибо Шампанского. Узнав о заговоре, гостившая там Элеонора немедленно посреди глубокой ночи покинула замок, однако на пути в Бордо ее чуть не перехватил Жоффруа Плантагенет-младший, бывший вдвое моложе экс-королевы. Он был братом герцога Генриха Нормандского, который после смерти отца осенью 1151 г. стал еще графом Анжу, Турени и Мэна, и, не рассчитывая на какое-либо наследство, решил обеспечить себе фортуну таким вот образом.

Еле спасшаяся от подобных поползновений Элеонора, видимо, немедленно задала сама себе вопрос – тот же, что задавал себе перед смертью ее отец: справится ли герцогиня Аквитанская со своими вассалами и внешними врагами?.. Конечно, она теперь не 15‐летняя девочка, а искушенная заматеревшая львица, искусная в политике и дипломатии, но… Тут явно было нужно крепкое мужское плечо. Но выберет она его сама, благо претендентов хватало с избытком…

Римский папа расторгает брак Элеоноры Аквитанской и Людовика VII. Средневековая книжная миниатюра

«Жизнеописания трубадуров», созданные, как помнит читатель, в XIV–XV вв., сохранили данные о некоем трубадуре Бернарте[35]35
  Именно в такой форме, с «т» на конце.


[Закрыть] Вентадорнском, утешавшем Элеонору в ее непродолжительный период пребывания между замужествами. Но как или чем именно он ее утешал, да и правда ли все это вообще – неизвестно. По происхождению сын простого замкового то ли истопника, то ли пекаря – он «прославился» тем, что соблазнил хозяйку замка Вентадорн в Лиможе, где и служил, отчего ему пришлось бежать. И вот он «уехал и направился в Нормандию к герцогине, бывшей в то время владычицей нормандцев. Была она юной, веселой, одаренной доблестью, честью и могуществом, и умела ценить людей доблестных и достойных. И приняла она его с радостью и превеликим почетом, ибо прибытие его причинило ей немало удовольствия, и сделала его главным лицом и распорядителем при своем дворе. И как до того полюбил он жену своего сеньора, так теперь влюбился он в герцогиню, а она в него. Долгое время имел он от нее великую радость и счастье, пока не вышла она замуж за короля Генриха Английского, который и увез ее за море в Англию. И Бернарт больше никогда ее не видел, ни весточки от нее не получил. И потому от горя и тоски о ней постригся он в монахи в Далонском аббатстве, где и оставался до конца своих дней». Подозрительны в этом рассказе несколько вещей – во-первых, хотя явно, что речь идет об Элеоноре, герцогиней Нормандской она стала, только выйдя замуж за Генриха, позже ставшего как раз английским королем. Во-вторых, время ее «междумужия» было весьма кратким, а по тем временам – просто скандальным, так что ни о каком «долгом времени» речь идти в реальности, конечно же, не могла.

С другой стороны, этот рассказ имеет незначительные вариации, что свидетельствует о прочной традиции его пересказа, да и автор сообщения, Ук де Сен-Сирк, говорит о том, что получил его из надежного источника – сына Бернарта от той самой соблазненной трубадуром лиможской виконтессы. Кроме того, на этот рассказ могла повлиять действительно состоявшаяся поездка трубадура в Англию, ко двору Элеоноры Аквитанской (она подтверждается документальными источниками), так что, как обычно, читателю предлагается на выбор несколько версий происшедшего – или не происшедшего, как угодно. По крайней мере, историки, не полагаясь полностью на «Жизнеописания трубадуров», но руководствуясь имеющимися в наличии упоминаниями в иных документах, считают, что Генрих Плантагенет, хоть и не был подобен «Отеллообразному» Людовику, все же из ревности изгнал Бернарта от своего с Элеонорой двора. Также полагают, что во время охлаждения отношений правящей четы, когда они практически не жили при одном дворе и Элеонора вернулась в Аквитанию, Бернарт вновь натурализовался при ее дворе.

Бернарт де Вентадорн. СредневековаЯ книжная миниатюра

Один из рассказов, связанных с расставанием Элеоноры с Бернартом, вообще довольно порнографичен: «…Бернарт же прозвал ее (герцогиню Нормандскую, т. е. Элеонору. – Е. С.) «Жаворонком» из-за того, что был некий рыцарь, влюбленный в нее, которого она называла «Луч». И вот однажды рыцарь этот явился к герцогине и прямо прошел в ее покои. Дама же, завидев его, подняла подол своего платья, обернула им его шею и повалилась на постель. Бернарт все это увидел, ибо служанка дамы тайком дала ему подсмотреть, и по этому случаю сложил он такую канцону, в каковой говорится:

 
         Люблю на жаворонка взлет
         В лучах полуденных глядеть:
         Все ввысь и ввысь – и вдруг падет,
         Не в силах свой восторг стерпеть.
         Ах, как завидую ему,
         Когда гляжу под облака!
         Как тесно сердцу моему,
         Как эта грудь ему узка!
         Любовь меня к себе зовет,
         Но за мечтами не поспеть.
         Я не познал любви щедрот,
         Познать и не придется впредь.
         У Донны навсегда в дому
         Весь мир, все думы чудака, —
         Ему ж остались самому
         Лишь боль желаний да тоска.
         Я сам виновен, сумасброд,
         Что мне скорбей не одолеть, —
         В глаза ей заглянул, и вот
         Не мог я не оторопеть;
         Таит в себе и свет и тьму
         И тянет вглубь игра зрачка!
         Нарцисса гибель я пойму:
         Манит зеркальная река.
         Прекрасных донн неверный род
         С тех пор не буду больше петь:
         Я чтил их, но, наоборот,
         Теперь всех донн готов презреть.
         И я открою, почему:
         Их воспевал я, лишь пока
         Обманут не был той, к кому
         Моя любовь так велика.
         Коварных не хочу тенёт,
         Довольно Донну лицезреть,
         Терпеть томленья тяжкий гнет,
         Безжалостных запретов плеть.
         Ужели – в толк я не возьму —
         Разлука будет ей легка?
         А каково теперь тому,
         Кто был отвергнут свысока!
         Надежда больше не блеснет, —
         Да, впрочем, и о чем жалеть!
         Ведь Донна холодна, как лед, —
         Не может сердце мне согреть.
         Зачем узнал ее? К чему?
         Одно скажу наверняка:
         Теперь легко и смерть приму,
         Коль так судьба моя тяжка!
         Для Донны, знаю, все не в счет,
         Сколь к ней любовью ни гореть.
         Что ж, значит, время настает
         В груди мне чувства запереть!
         Холодность Донны перейму —
         Лишь поклонюсь я ей слегка.
         Пожитки уложу в суму —
         И в путь! Дорога далека.
         Понять Тристану одному,
         Сколь та дорога далека.
         Конец любви, мечте – всему!
         Прощай, певучая строка!
 

Так или иначе, по иным свидетельствам, Бернарт вовсе не был так щепетилен в делах амурных и в другом случае вполне согласился «делить даму с другим», буквально – «иметь в ней половину». Более того, другая версия «Жизнеописаний трубадуров» передает еще одну его неприглядную черту – что, оставив Элеонору, он натурализовался при дворе ее смертельного врага, Раймунда Тулузского. Но довольно о нем.

Есть еще один занимательный рассказ, относящийся к периоду развода Элеоноры с Людовиком – вряд ли достоверный, который приводит Э. Флори в своей работе, посвященной королеве: «В своей рифмованной хронике, появившейся на свет до 1243 г., Филипп Мускет повествует о том, как Алиенора, уязвленная тем, что ее брак был расторгнут, созвала своих баронов в Сен-Жан-д’Анжели и, сбросив одежды, спросила их: “Разве тело мое не приятно на вид? А между тем король говорит, что я чертовка”; бароны же уверили ее в том, что она быстро найдет себе другого “сеньора”».

Так или иначе, менее двух месяцев прошло после королевского развода, как французский двор был буквально ошарашен известием: 18 мая 1152 г. в соборе Св. Петра в Пуатье Элеонора обвенчалась с Генрихом Нормандским, отложившим ради дел амурных очередное свое вторжение в Англию! Как писал хронист Уильям Ньюбургский: «Герцог, очарованный благородством этой женщины и соблазненный желанием получить принадлежащие ей великие владения, не теряя времени зря и взяв с собой всего нескольких спутников, очень быстро покрыл большое расстояние и немедленно заключил союз, о котором уже давно мечтал». Свадьба прошла, что называется, келейно и без особых торжеств. Французам Людовика было, отчего прийти в отчаяние: Генрих и так был землевладельцем не из последних, а теперь новообразовавшееся государство простиралось по всей Западной Франции, от Фландрии до Испании (исключая Бретань – пока). А если думать о том, что потенциально Генрих имеет неплохие шансы стать королем Англии, тогда положение королевской Франции выглядело бы совсем жалостным – так оно, впрочем, скоро и будет. Людовик персонально получил от этого брака несколько горьких пилюль. Во-первых, человеку разведенному, как правило, свойственно испытывать мерзкое чувство (пусть и подсознательно), узнав наверняка, что его бывший половой партнер вступил в новую связь. Это психология, от нее никуда не деться. Из первого проистекает второе: заключение нового брака менее чем спустя всего два месяца после развода – явное, просто нарочное выказывание отвращения к предыдущему союзу. Выходит, так уж он был плох для нее как мужчина? Третий момент, юридический, но оттого не менее обидный: Элеонора, как герцогиня Аквитанская, и Генрих, как герцог Нормандии, по закону являлись вассалами короля и не могли вступать в брак, не уведомив прежде сюзерена о своих намерениях и не получив его одобрения. То есть Людовиком явнейшим образом пренебрегли, просто поставив перед фактом. И это было еще только началом… Как отметил хронист Генрих Хантингдонский, эта свадьба «стала причиной и источником великой ненависти и раздора между королем и герцогом». Правда, позже король тоже счел себя вправе пренебречь уведомлением прекрасной вассалки о том, что проедет через ее владения – такое тоже было предусмотрено тогдашними правилами. Ну, пока это был довольно долгий период обмена мелкими пакостями, порой свойственный бывшим супругам, время и история все расставят на свои причудливые и неожиданные места.