Текст книги "Вода"

Потом Нина отключилась. Появившиеся в ее голове, и даже не в голове, а как будто где-то на внутренней поверхности глаз, маленькие разноцветные кружки и многоугольники составили странные узоры. Нина заинтересованно рассматривала картинку, которая вдруг разлетелась в разные стороны, а потом опять сложилась, уже в другой рисунок. Фигурки ловко соединились в ровную мозаику, выложив собой красивый цветок.

Как в калейдоскопе, вспомнила Нина старую игрушку, которую разглядывала в детстве, так давно, что совсем забыла про нее. Сейчас калейдоскоп резко и головокружительно менял цвета и форму составных частей, словно демонстрируя все возможности своей переменчивости и многоликости. Цветные строения всё быстрее разрушались, потом вновь собирались и разлетались опять. Вместе с нарастающей скоростью беснующихся фигурок появился зудящий, распирающий челюсти, неприятный звук. Стало страшно, Нина хотела закричать, но не смогла. Она с усилием открывала рот, и напрягала мышцы живота, но получалось только слабое «х-х-х», как будто на морозе дышала на ладони, пытаясь согреться.

Вдруг, калейдоскоп остановился, и шум в голове прекратился. Девушка почувствовала, что падает вниз, вздрогнула, но потом поняла, что падает на самом деле мозаичная картинка. Она судорожно вытянула руки, пытаясь схватить ее, но было поздно. Мозаика ударилась о невидимую поверхность, раздался тупой неприятный звук, как от удара тяжелым по голове, и весь узор калейдоскопа перечертили длинные неровные трещины. Нина в последний раз напряглась, чтобы закричать и с протяжным стоном очнулась на узкой койке в своей маленькой палате.

Все прошло без осложнений, как сказал врач, зайдя осмотреть пациентку перед выпиской. В тот же день Нина вернулась в гостиницу, мрачно осознавая, что тощий доктор вычистил вместе с червяком что-то еще, что-то важное и жизненно необходимое для Нины, то, чего теперь нет и никогда не будет в ней.

Выйдя на набережную Вайтань, Нина подошла к перилам, посмотрела на мерно дышащую реку и перевела взгляд на блестящие башни района Пудун, торчащие, как ракеты, на противоположном берегу и интимно прижимающиеся друг к другу. Новой постройкой Пудуна, была самая высокая башня в виде бутылки.

Нина повернулась и увидела позади огромного блестящего быка – старинный памятник, посвященный рыночной силе Шанхая. Слева, метрах в пяти, был расположен другой памятник. Железные фигуры оборванных людей. Пять человек – трое мужчин, женщина и маленький ребенок. Фигуры были истощенные, в оборванных одеждах, с неровными отверстиями по всему телу. Голова ребенка была неестественно наклонена вбок, будто отрезана. Юбка женщины была изодрана и металлическими лохмотьями свешивалась, еле прикрывая израненные худые бедра. Люди будто медленно брели куда-то, направив лица в сторону старого города. Нина подошла ближе и прочитала надпись на табличке перед монументом «От правительства Японии. С печальной и скорбной памятью о Нанкине». Нина внимательно осматривала застывших железных людей. У них не было глаз. Памятник был устрашающим, однако рядом привычно останавливались туристы, чтобы сфотографироваться с измождёнными жертвами.

Нина вздохнула, пустота переполняла ее, и она будто видела себя рядом с этими рваными металлическими людьми – грязной, лохматой и глубоко одинокой.

Внезапный протяжный скрежет заставил ее оторваться от своих размышлений. Нина повернулась в сторону рядом расположенной аллеи с двумя рядами редких, воткнутых в маленькие квадраты газона деревьев. Она не поверила своим глазам – вся аллея вдруг медленно поехала в сторону, издавая тот самый громкий стонущий скрежет. Деревья наклонились чуть назад, будто сопротивляясь непонятному движению.

Старая китаянка, проходившая мимо Нины, истошно закричала и упала, распластавшись, ища точку опоры и цепляясь за землю. Нина повернулась в сторону набережной – толпа туристов нестройно разбегалась, люди начали кричать на разных языках. Аллея не переставала беспардонно елозить туда-сюда, будто сломанный конвейерный механизм.

Нина с ужасом перевела взгляд на реку – раньше спокойная, Хуанпу начала раскачиваться, расплескивая большие неестественные, упрямые волны, которые разбивались о крутой берег набережной и снова нападали на нее, как собаки.

Неожиданно где-то внизу, Нине показалось, что это внутри нее, бабахнуло и затряслось. Она потеряла равновесие и упала, но быстро вскочила и тоже побежала. Удар из-по земли повторился, потом все стихло, но через несколько минут аллея снова поехала в сторону. Нина подбежала к большому старинному зданию, не зная, куда деться и повернулась к набережной. Снова сильно грохнуло, и Нина увидела, как верхние этажи башни «бутылки» на другом берегу медленно и торжественно съехали в сторону и, разлетаясь крупными кусками, обрушились вниз.

Река продолжала беспокоиться, некоторые волны уже достигали высокого берега набережной и выплескивались на мостовую. Паника вокруг нарастала. Нина повернулась и бросилась бежать в сторону гостиницы.

Землетрясение в Шанхае было небольшим по магнитуде. Пострадало двести человек, погибло около пятидесяти. Так, по крайне мере объявили по всем сетевым каналам. Основным разрушениям подверглись новоиспечённые небоскребы района Пудун. В старом городе провалились под землю и разрушились все пять металлических фигур памятника жертвам Нанкинской резни. Железный бык лишь немного накренился в сторону и совсем не пострадал.

Часть II

Глава 5

Антон зашел в избу. За столом сидели трое. Он поздоровался и повесил потную фуражку на хищный крючок у двери. Старший за столом, грузный смуглый мужик с сизым бельмом вместо левого глаза, налил из большой бутылки мутную белую жидкость и хрипло спросил:

– Будешь?

Антон отрицательно помотал головой – можно было и не пробовать, все равно бы не получилось. На печке в углу кто-то зашевелился, пестрая короткая занавеска отодвинулась, и из темноты показалась вихрастая голова Ваньки. Ванька был хозяйским сыном, лет шести. Худосочный, конопатый, с вечной тягучей зеленой соплей из одной ноздри, норовившей сбежать. Он в последние дни часто попадался на глаза Антону.

Ванька высунулся из-за занавески, затем свесил ноги в дырявых носках и спрыгнул вниз, ловко попав в старые тапочки с изорванными грязными помпонами.

«Кто-то оплатил информацию», – подумал Антон.

Ванька, гулко топая пятками, прошел к столу и разместился на краю скамьи, сутуло скрючив спину. Второй из сидящих, остроносый, бледный, похожий на фрица мужчина, потрепал мальчика по макушке и спросил:

– Пить будешь?

Ванька шмыгнул, затягивая соплю обратно в недры носа, и шепелявя, ответил:

– Нет, мне нельзя! Мамка жаругает.

Ванькину мамку Антон не видел ни разу, вероятно, запрос на общение со взрослыми местными был дорог, и никто не заказывал. Антон же экономил и не стал бы тратить деньги на такую ерунду. Он тоже сел за стол, большой деревянной ложкой подчерпнул из закопченного чугунного котелка, стоявшего в центре, густую горячую кашу и шлепнул себе на тарелку.

– Что расскажешь? – обратился к Ваньке третий, цыган с ровными блестящими грязноватыми кудрями, которые пружинами свешивались на глаза.

Мальчик покосился на горшок с кашей и прошептал:

– Послежавтра будет всего больше тысячи танков – ихних и ваших!

Он замолчал, уставившись на котелок.

Фриц вздохнул и громко сказал:

– Покормить!

Ванька сразу оживился и быстро наложил себе в тарелку три ложки, затем проделал в каше заборчик по окружности, чтобы быстрее остывало, зачерпнул немного, подул, смешно надувая щеки, и оправил в рот первую порцию. Громко чавкая, Ванька объел горку по бокам, потом проделал новый забор и остановился на несколько минут.

– Битва будет определяюш-шей. Ваша победа обешпечит в дальнейшем весь ход войны, – Он снова принялся за кашу, а когда доел последнюю крупинку, вытер рукавом влажный рот, тихонько рыгнул и посмотрел на старшего, Одноглазого, – Выезжать нужно пошлежавтра утром. Уже щас идут… штолкновения. Послежавтра двенадцатое июля. В девять по утру начнется месиво! Иж экипировки все как обычно, амуниция полная. Но всёрно! – Он помотал головой и икнул. – Всёрно! Многих это не шпасет! Понимать надо! Там, брат, главное, быштрота! Бока не подштавлять, штараться в нос итьтить.

Все за столом внимательно слушали мальчишку.

– Ихние тигры бьют на две тыщи метров, а ваши… ну, вы жнаете, в общем. Но шанс есть, наших танков немало! И оштанется там… немало. Нельзя тормозить, кто юркий, тот выдет! Ш шобой побольше гранат и ручного – если танк из штроя выдет – вылазьте! По месту отдельно сообщат, утром, двенадцатого.

– А сколько их точно? Людей? – спросил Одноглазый.

Ванька мотнул головой:

– Эт не мое, кого постарше купите. Я все рашкажал! – Он вздохнул, затянул показавшуюся вновь соплю и сыто улыбнулся. Вместо переднего зуба во рту у него зияла черная дырка, граничащая с розовой набухшей нежной десной.

Антон понял, что информация по тарифу закончилась, и принялся за кашу. Мужики, молча чокнувшись, выпили.

Одноглазый снова обратился к Ваньке:

– А чего шепелявишь-то?

Ванька продолжал улыбаться:

– Жубы молочные выпадают, понимать надо.

Фриц, усмехнувшись, спросил ради интереса, зная, что информатор больше не скажет ничего по существу:

– А что, в принципе, дальше будет?

Ванька, нахмурившись, повернулся к нему:

– В каком шмышле?

Фриц налил по новой и передразнил:

– В шмышле! Когда вырастешь? Что будет?

Ванька почесал затылок и задумчиво ответил:

– Когда я вырасту все ижменится…

– А что изменится? – не отставал Фриц.

– Все ижменится! Я буду носить тапочки на ражмер больше.

Пацан сунул ноги в тапки с помпонами и поплелся к печке, одной рукой выдергивая из задницы заевшуюсяся штанину.

Цыган взял стакан, не чокаясь, выпил и, глядя в стол, сказал:

– Теперь все или ничего, обосрёмся – будем сосать лет пять, а может и всю жизнь!

Он обратился к Антону:

– Ты гранат набрал? Видел! Отсыпать надо. У меня деньги закончились на информаторах три недели назад. Делись… Дымовухи и пару ножей… Я их живьем резать и душить буду. Мне терять нечего… эх!.. – он укоризненно посмотрел на Одноглазого. – Сопляка взял! Точно провалимся!

Антон обиделся на сопляка, но ничего не сказал. Одноглазый тоже молча жевал кашу. Цыган пьяно откинул кудрявую челку назад и обратился к Фрицу:

– А ты? Тоже мне… чего аватар сменила? Деньги только на расход! Могли бы оружия закупить или информаторов получше этого, – он зло кивнул на печку. – Че те бабой-то не ходилось?

Фриц недовольно скривил губы:

– Бабой не ходилось? Посмотрела бы на тебя, когда десять человек трахают! Не то, что аватар, пол бы сменил! Здесь бабой нельзя!

Одноглазый стукнул кулаком по столу.

– Баста! Ребенок, – он зыркнул на Антона. – Зафиксируют разговорчики, выведут всех. Помалкивайте!

Антон встал, положил ложку на пустую тарелку и пошел к двери. Цыган крикнул ему вслед:

– Послезавтра в девять!

Антон вышел на крыльцо. Пахло скошенной травой и кострами. От земли, лысеющей в местах частого хождения – вдоль забора к бане, от бани до поленницы – разило жаром, впитавшимся в нее за день. Узкая утрамбованная двухколейная дорога от дома змеевидно уползала вперед, вдаль, заканчиваясь, словно обрезанная, прямо посередине огромного темно-рыжего шара, наполовину закатившегося за линию горизонта. Откуда-то неприятно повеяло жженой пластмассой.

Антон задержал дыхание и снял multifeel—шлем.

Как всегда, при переходе в режим реального времени немного кружилась голова. Он провел в шлеме около четырех часов. В комнату заглянула мать и, обрадовавшись, что он не в игре, позвала ужинать.

Отец уже доедал и недовольно скривился, когда Антон плюхнулся за стол рядом с ним.

– Мам, хлеба нет? – беззаботно спросил Антон.

– Нет, сегодня не успела купить. Вечером уже все разобрали. Без хлеба поешь.

Антон пожал плечами и принялся за жареную картошку. Ощущение сытости от виртуальной каши улетучилось очень быстро, и он был зверски голоден.

Набив рот, Антон обратился к отцу:

– Пап. Сегодня опять воняло! Шлем скоро накроется, ты когда мне новый купишь? Завтра уже край, послезавтра выступаем – решающая битва!

Антон начал играть с первого класса. Поначалу играл ради интереса, испробовал все новинки рынка. Потом увлекся профессиональным киберспортом и не пропускал ни одного мало-мальски важного турнира. Все свободное время отдавал он-лайн играм.

Игровые мегазвезды зарабатывали миллионы смарткоинов, и он надеялся в будущем стать одним из них. В школе пошли проблемы из-за несданных тем, но Антон рос сообразительным и неглупым мальчиком, быстро управлялся с уроками и смог удержаться на уровне троек и даже четверок. Его «деревянная болезнь», которую так и не смогли расшифровать, и которая никаких страданий, кроме необычного вида не причиняла, в этой ситуации помогала ему. Мальчик научился пользоваться своим положением, и учителя нередко спускали прогулы или несделанные уроки из жалости.

Совсем маленьким Антон интересовался книгами, рано научился читать и читал много. Родители сначала насторожились, вокруг мало кто этим занимался, было необычно, но, в конце концов, решили, что ничего страшного нет.

Как только Антон начал играть, книжки были отодвинуты на второй план. К двенадцати годам он смог добиться определенных успехов. Последней страстью стала GPW—3 (Great Patriotic War), одна из самых рейтинговых игр во всем мире, которая брала начало от популярной когда-то белорусской бойни «Word of tanks».

Антон около года болтался по игре без команды, пробуя разное оружие, коряво участвуя в небольших сражениях и даже в диверсионной работе. Он мечтал о своей команде и выходе на международные соревнования.

В школе Антону удалось найти серьезно настроенных людей – двух одиннадцатиклассников, виртуозно владевших игрой, которые не сразу, но все-таки взяли его к себе, не смотря на возраст. Они втроем, и старшая сестра одного из одиннадцатиклассников, которую Антон никогда вживую не видел, начали выдавать неплохие результаты. В итоге они создали и зарегистрировали свою команду, став танкистами пятой танковой армии.

Антон фактически жил в игре последний год, поэтому, когда начал барахлить шлем, первым делом обратился к отцу – требовалось купить новый. И сейчас, во время обеда Антон в очередной раз напомнил об этом.

Слава угрюмо молчал. Сначала он надеялся потянуть с покупкой до нового года, когда дадут хоть какую-нибудь премию, но тут как гром ему сообщили, что их филиал банка полностью сокращают, что, по сути, означало увольнение. На заработке оставалась Лиза, которая начала работать совсем недавно, потому что после родов посвятила себя больному ребенку и до последнего возила его по каким-то бесполезным и дорогим санаториям, реабилитационным центрам и новым врачам-консультантам. Она успокоилась, когда совершено четко поняла, что изменений не будет, сама себе сказала, что «деревянность» не болезнь и вышла на работу медсестрой в поликлинику.

Оставаться на одной зарплате семье можно было, но в очень узких рамках – только самое необходимое, пока отец ищет работу. Сложно было решиться объяснить Антону, что дорогостоящий шлем не является сейчас необходимым, но Слава понял, что затягивать с разговором нельзя.

– Слушай, дорогой, у меня проблемы…

Антон вопросительно уставился на него.

– На работе проблемы… насчет шлема я имею ввиду, – чувствуя неловкость, произнес отец.

У Антона округлились глаза:

– В каком смысле? Шлем нужен, папа! Ты что? – Он повернулся к матери, ища у нее поддержки. – Вы чего? Не понимаете?

Мальчик со злостью бросил ложку на стол. Лиза опустила глаза. Он очень любила сына, но знала, в какую ярость он может прийти. Это началось в раннем детстве. Антон почти всегда получал то, что хотел. И не потому, что он был болен, и его баловали. Просто Лиза увидела однажды, как он кричит и багровеет своей деревянной кожей, превращаясь в какое-то фантастическое чудовище. Антон мог крушить все вокруг без остановки. Поэтому родители всегда старались давать ему то, что необходимо. Сейчас Антону был необходим шлем. Учитывая, что ему было не три года, мать попыталась объяснить, но Антон просто взбесился, от гаджета сейчас зависело его будущее!

– Как вы смеете? Я что, много прошу? Я еле-еле вылез на этот уровень! У меня и так проблемы… с реакцией… руки не слушаются, а мне надо! Надо, чтобы слушались! Сами родили… буратино! – голос его задрожал. – Теперь обязаны обеспечить! Без шлема ничего не будет! Послезавтра решающая битва! Прохоровка!

Отец не выдержал и хлопнул по столу:

– Прекратить!

Раздался неприятный нарастающий писк, постепенно переходящий в свист – сработал датчик крика. Мать всплеснула руками и зашикала на мужа. Она отключила блок на стене, свист прекратился, но было понятно, что к ним уже едут, и нужно будет объясняться, показывать квартиру и вести себя тихо, чтобы доказать, что никто не применял насилия в семье.

Росармейцы прибыли через восемь с половиной минут. Два крепких парня, одинаковой непримечательной наружности, и строгая молодая дама в темно-синей форме. Дама была пышной, но костюм носила на размер меньше, поэтому брюки обтягивали взбитый зад и несоразмерно худые икры, а рубашка была заметно тесна – короткие рукава удушающе пережимали молочные плечи с разбросанными крупными размытыми веснушками.

Парни почти не разговаривали, только уставились на Антона, разглядывая необычного мальчика, но как-то не удивленно, а скорее скучающе. Видно было, что они присутствуют при «анализе» в качестве телохранителей пышки. Та должна была динамично проверить состояние семьи.

Она выслушала лепетания Лизы насчет того, что «они ни-ни, просто случайно, повздорили, никто никого не трогал», потом по-хозяйски велела всем сесть на диван, сама расположилась напротив. Анализаторша внимательно рассмотрела Антона и родителей, не стесняясь длительной паузы, потом недовольно спросила, глядя на Антона:

– Что с ним?

Лиза, встрепенувшись, поспешила объяснить:

– Заболевание..редкое..с рождения.

Дама, позевывая, достала планшет и начала задавать стандартные для процедуры вопросы: почему сработали датчики крика? Что стало предметом ссоры?

Когда она услышала, что всё дело в игровом шлеме, цыкнула и закатила глаза, потом обратилась к Антону, фиксируя диалог на камеру планшета:

– Антон Стрельников, тебя кто-нибудь здесь обижает?

Антон буркнул, что нет.

Тот же вопрос был задан сначала Лизе, потом Славе. Получив отрицательные ответы, дама выписала штраф и уехала вместе с росармейцами.

Стрельниковы постепенно отходили от испуга. Отец смотрел в пол и качал головой, периодически покрякивая от досады. Лиза укоризненно поглядывала на сына.

– Тебе не стыдно? – обратилась она к нему.

Мальчик вскинулся.

– Мне стыдно? Я сказал, – Он медленно, четко и ультимативно произносил каждое слово. – Я сказал! Мне шлем нужен завтра. Край. Если не получу! – Он обиженно поджал губы. – Если не получу, то вы получите!

Он уже собрался уйти, когда отец поднял голову и спокойно обратился к нему:

– Хрен тебе, а не шлем! Совсем берегов не видишь! Как с родителями разговариваешь?

Антон снова побагровел, повернулся, уже собираясь ответить, но вдруг остановился. Лицо его просияло. Мальчик твердо, не моргая, смотрел в глаза отцу, потом чуть приоткрыл рот и протяжно пропел:

– А-а-а-а.

Родители оторопело смотрели на него.

– А-а-а, – продолжал Антон, прибавляя звук, и через несколько секунд крик его разносился по всей квартире, проникал во все уголки, нестерпимо бился в уши. Лиза в отчаянии вскочила. К упражнениям Антона присоединился писк сработавшего датчика крика.

Отец подбежал к Антону, замахнувшись, но потом передумал и только зло бросил ему в лицо:

– Все равно шлем не получишь! А если хочешь орать – ори! Тебя заберут от нас в соцопеку, тогда, вообще, никакого шлема не будет! Никаких игр… месяца два будут разбираться, кто прав, кто виноват.

Антон не ожидал такого поворота и закрыл рот.

В соцопеку нельзя! Пропустить предстоящее сражение нельзя. Он стиснул зубы и отвернулся. Предстояло снова разговаривать и объясняться с росармейцами.

***

Антон влез в тяжелый грязно-синий комбинезон, застегнув все пуговицы от паха до шеи. Танковый шлем был новым и пах кирзой, он натянул его на голову. Выйдя во двор, Антон увидел, что Одноглазый, Цыган и Фриц уже готовы и стоят на крыльце. На ровной площадке во дворе, не совсем вязавшейся с перекошенным забором и дряхловатой избой, зеленел здоровенный Т-34.

У танка стоял невысокий усатый мужчина с волевым лицом, в форме и круглых очках в черной оправе. Фриц тихо спросил:

– Чё это? Эт чё, Сталин?

Антон скользнул взглядом по форме и погонам – две большие звезды сверкнули на солнце. Антон неплохо изучил военное дело, из всей бригады он один хорошо разбирался в чинах и знал основной командный состав. Это было выгодно, потому что при правильном армейском поведении участникам начисляли бонусы, смарткоины и давали больше информации о предстоящих задачах. Знание теории, собственно, позволяло Антону оставаться в команде, потому что в сражениях он не блистал.

– Ротмистров, – прошептал Антон, подскочил к военному, вытянулся перед ним и взял под козырек.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! – отчеканил он.

Ротмистров посмотрел на остальных на крыльце, те, как по команде, повторили за Антоном.

Одноглазый, как старший, отрапортовал:

– Пятая подгруппа сто десятой танковой бригады к выполнению боевого задания готовы!

– Кто руководитель бригады? – хмуро спросил Ротмистров.

Одноглазый замялся. Он не знал. Антон звонко выкрикнул:

– Подполковник Хлюпин, товарищ генерал-лейтенант!

Ротмистров удовлетворенно хмыкнул. Антон воодушевился – правильный ответ сулил бонусы на счет подгруппы. Все четверо стояли навытяжку.

Генерал заложил руки за спину и повернулся к Одноглазому.

– Штаны просиживаете? Почему еще не на месте? Вся пятая гвардейская в роще, марш-бросок на триста километров. Мессеры буянят! А вы тут?

Одноглазый опустил голову. Фриц вступился за него:

– Нас информировали о том, что сегодня в девять!

Ротмистров злобно обернулся к нему и прошипел:

– Почему не по форме?

Антон пихнул Фрица локтем:

– Заткнись!

Но было поздно, наверняка заработанные смарткоины уже слетели со счета. Антон громко выкрикнул:

– Виноваты, товарищ генерал-лейтенант! Исправим! К бою готовы!

Ротмистров надвинул фуражку на лоб, совсем близко к очкам, и цыкнул языком:

– Разгильдяи, твою мать!

Потом выпрямил спину и громко монотонно завёл:

– Пятая подгруппа сто десятой танковой бригады пятой гвардейской танковой армии! Вам предстоит сражение на рубеже Веселый, деревня Прохоровка. Предварительные данные о силах противника – семьсот танков, дивизия эсэс «Адольф Гитлер», второй, третий танковый корпуса эсэс, – он на секунду остановился и, чуть смягчившись, добавил, – В общем, на всех хватит… – затем торжественно продолжил, – Бойцы! Это решающая битва! Не жалеть живота! Все мертвые в зачёт в случае победы… Не щадить… – голос его дрогнул. – Не щадить ни себя, ни врага!

Антон стоял стрункой, уже предчувствуя, как будет рвать немцев на тряпки. Он покосился на соратников, они тоже были на мази. Решающее сражение и победа в нем гарантировали переход на новый уровень, это сулило обеспечить себя игрой еще на один год, иметь возможность выхода в финал, а потом, глядишь, исполнятся заветные мечты – слава, деньги, все прелести жизни успешных киберспортсменов.

Ротмистров закончил и взял под козырек. Четверо бойцов хором ответили:

– Служим Советскому Союзу!

Ротмистров снял очки, обрисовал в воздухе руками нечто, что сразу превратилось в объемную карту местности, красной каплей отобразил точку, куда им следовало прибыть, затем по-отечески посмотрел на всех и растворился в воздухе.

Антон повернулся к Фрицу и передразнил:

– «Чё эта? Сталин?» – он гоготнул. Сталин! Ну, ты дала жару!

– Пошел ты, – огрызнулся Фриц.

В кабине управления танка разместился Цыган, который был водителем, рядом с ним втиснулся Антон. Запахло мужским потом вперемешку с керосином.

Функция Антона в танке была неполноценной, как он считал. Будучи радистом, работать по профилю он не мог – радиоаппаратура танка давно сломалась, а денег на покупку и установку новой не было, поэтому в ведении Антона оставался только пулемет в правой боковой части, по сути пукалка, которая особой роли в бою не играла. Часто требовалась помощь водителю – рычаг переключения скоростей был тугим, и нещадно заедал, поэтому Антон наваливался всем телом и помогал Цыгану переключаться при езде. Вот и вся роль Антона в команде, он был недоволен этим, но понимал, что на другое претендовать пока не может из-за отсутствия опыта и профессионализма.

Командир – Одноглазый – занял свое место в боевом отсеке наверху, и поставил ноги на плечи Цыгану. Рядом с командиром разместился Фриц.

Внутри было тепло. Антон представил, что будет на поле боя – невыносимая духота и жарища. Цыган выжал сцепление, вытянул поршень насоса, машина завибрировала и загудела. Он переключил рычаг на первую скорость и потянул ручку газа. Танк двинулся вперед, кабину заполнили шум и лязг. Все знали, что слышимость с этой минуты нулевая.

Антону на своем месте не было доступа к прибору кругового обзора, всё, чем он располагал – маленькое окошко для пулеметной стрельбы диаметром в палец. Запахло жжёным, неясно откуда – из танка или из неисправного шлема. Антон стиснул зубы и решил не обращать на это внимания. Совсем скоро они были на месте. Цыган остановился и заглушил двигатель, Антон прижался к своему окошку, стараясь оценить обстановку снаружи.

Поле дышало свежим рассветом, еще не успев разогреться от бледно-оранжевого солнца. Время остановилось, и казалось, можно вылезти из тесной железки, пройтись немного и брякнуться куда-нибудь в траву, не выжженную пока солнцем или артиллерией.

Визгливый гул мессеров разрезал тишину. Взрывы от снарядов заухали совсем близко. Бах, бах! Звук бомбардировщиков изменился, стал более басовитым, потом снова фальцет. Танки двинулись, Цыган тоже спешно завел машину. Сердце Антона часто забилось – вот он, момент истины, главное, собраться, сделать все, как надо, другого шанса не будет! Шум раздирал уши. Цыган начал привычно вести танк по зигзагу, размашисто вихляя. Он сосредоточенно высматривал дорогу и темные холмики немецких танков далеко впереди.

Командир единственным глазом, не отрываясь, смотрел в перископ. Время текло, как тягучий клей, и будто вовсе остановилось. Тут Командир правой ногой нажал на плечо Цыгана, приказывая остановиться, потом повернулся к Фрицу и показал ему кулак, что означало готовить бронебойный снаряд.

Фриц быстро достал тяжелую тугую обтекаемую дулю, с усилием вставил ее в пушку и крикнул «Готово!», его не было слышно. Танк после остановки еще покачивало, Одноглазый несколько секунд помедлил, всматриваясь в цель и вращая двумя руками механизмы поворота и подъема, затем крикнул «Огонь!» (тоже непонятно для кого), и нажал педаль спуска. Пушка бабахнула, дернув всю машину назад, кабина заполнилась едким порохом, неприятно застилавшим глаза. Фриц быстро схватил отлетевшую гильзу и выкинул ее в люк наверху. Цыган уже рвал рычаг переключения скоростей на себя, неистово матеря Антона, который замялся и не сразу пришел к нему на помощь. Машина взревела и поехала по зигзагу до следующего выстрела. Только еле уловимые пулеметные очереди, которые как градины отскакивали от боков танка, напоминали, что их тоже хотят подбить.

Цыган ехал быстро, около тридцати километров в час, от него многое зависело. Они сделали еще один выстрел, после которого открыли люк, чтобы выветрить пороховой дым из кабины, вентилятор, видимо, дышал на ладан. Антон приноровился стрелять из пулемета, пока они виляли по полю. Азарт и чувство непобедимости охватило его целиком. Он верил, что броня танка выдержит любые снаряды, и громко распевал, направляя огонь куда ни попадя.

Перед третьим выстрелом командир чуть дольше целился, он показал Фрицу раскрытую ладонь, на что тот подготовил осколочный снаряд. Когда грянул выстрел, резко запахло жженым пластиком, после чего Антон уже мало что понимал. Как в тумане он видел Цыгана, который орал, вытаращившись на него и показывая на ручку переключения скоростей. Антон попытался собраться и дотянуться к ручке, но сил у него почему—то не было. Руки не слушались. Затем он почувствовал сильный удар в бок машины, с той стороны, где сидел.

Цыган продолжал как в немом кино материться и на Антона, и на командира, в ответ на судорожные толчки ногой сверху. Антон не смог переключить скорость. Раздался и раскатился по всему телу мощный удар. Кабина заполнилась дымом. Антон задрал голову вверх и увидел, как Одноглазый откинулся на сидении, со лба его стекала жирная багровая струя. Фриц уже вылезал наружу, нещадно давя командира сапогами и оставляя позади себя быстро распространяющий огонь от пролитого горючего.

Цыган рванул к нижнему выходу, но Антон словно протрезвел и уже рьяно протискивался к люку. Он быстрее сообразил, что нижний люк заело и рванул наверх – через труп командира. Цыган схватил его за ногу, словно призывая пропустить, но Антон остервенело двинул ему сапогом в лицо, куда-то в область переносицы, потом еще и еще раз. Наконец, он вырвался из рук Цыгана, оставив его оглушенного в кабине управления и быстро выскочил наружу. Оглянувшись, Антон опомнился и протянул руку – помочь, но водителя уже заело резвое пламя. Как паук в банке, Цыган метался от стены до стены, не понимая, что надо двигаться наверх. Антон закрыл крышку люка и спрыгнул на землю.

Обернувшись, он увидел огромное поле, заполненное машинами. Некоторые тэшки безжизненно стояли, подбитые, с оторванными носами и кабинами. Другие были завалены набок, жалобно подняв гусеницы, остальные продолжали елозить по полю, оставляя за собой лязг и клубы пыли.

Антон побежал, пригибаясь под обстрелом, не зная, в какую сторону двигаться. Он увидел Фрица, который схватился в рукопашной с немецким солдатом. Тяжело дыша, он не мог одолеть навалившегося на него противника. Взглянув на Антона, Фриц сузил глаза, словно знал, что тот не придет на помощь. Антон дернулся к ним, хватаясь за пистолет, но немец уже всадил во Фрица откуда-то взявшийся нож и несколько раз провернул его в районе живота или паха.

Антон развернулся и бросился бежать. Он не сразу понял, что автоматически продолжает судорожно напевать песню, которую орал в танке. На поле лежали мертвые, много мертвых с вывернутыми руками и ногами, с обезображенными лицами, совсем не похожими на человеческие, с выпавшими из живота внутренностями – словно кто-то разбросал помои из протухших овощей и мяса.