Текст книги "Вода"

Глава 7

Они решили посмотреть «Курьера». Рекурентое кино стало очень популярным в последние годы. Ушлые ребята, не без таланта, обрабатывали старые кинофильмы прошлого века, подгоняя их к современному времени, оставляя при этом актеров из оригинала. Самым важным было оставить всех героев в первозданном виде. Можно сказать, что это были мультфильмы с живыми людьми, давно ушедшими и жизни.

Плохие рекуренты отличались от оригинала, некачественная графика была видна сразу, но встречались и шедевры – точная копия первозданного материала, к таким фильмам относился «Курьер». Сборы его в свое время были колоссальными.

Парни устроились в небольшом кинозале дома у Степана, прихватив с собой закуски и пару бутылок дорогого немецкого пива.

Когда фильм закончился, Степан уже крепко спал. Антон вздохнул, стряхнул с колен крошки и вышел на кухню попить. На подходе он услышал громкие голоса и рефлекторно остановился, в ту же секунду подумал, что со стороны покажется, что он подслушивает, но все-таки решил не выходить.

На кухне Аркадий Степанович разговаривал с Лизой – антропоморфным роботом-домработницей. Лиза жила в доме Степана почти десять лет и в свое время служила мальчику гувернанткой. Она была очень дорогостоящей. Степан говорил, что отец заказывал ее по индивидуальному проекту, тщательно контролировал процесс создания внешности и технических функций.

Лиза была стройной светловолосой курносой девушкой с грудным голосом и озорными глазами. Она была славной и нравилась Антону – всегда веселая, в курсе всех подростковых новинок, могла запросто поддержать разговор, да, и вообще, обаятельная. Случалось, Антон с замиранием смотрел, как Лиза, стоя на коленях, выгребает мусор из-под дивана или, изящно взмахивая тонкими руками, моет окна.

Аркадий Степанович всегда предельно уважительно относился к Лизе, казалось, что они были друзьями. Антон нередко видел, как Лиза присаживается рядом с отдыхающим в саду Аркадием и внимательно слушает его или сама что-то рассказывает.

Ссора человека с роботом стала для Антона откровением. Аркадий Степанович разговаривал резко, обрывисто, глухим, не своим голосом. Лиза отвечала тихо и печально, но периодически тоже переходила на повышенные тональности.

– Ты меня не учи! – злобно вещал Аркадий Степанович, – Не учи! Ученого! Я столько перепахал – тебе и не снилось! Если бы не я!…ты!

Лиза стояла, облокотившись на стол, скрестив руки на груди:

– Твоя основная проблема, Аркаша! В том, что ты не ценишь помощь! Ты не ценишь людей, которые окружают и поддерживают те…

Аркадий Степанович грубо перебил ее:

– Всё я сказал! Не твое собачье дело, кого мне ценить!

Лиза обиженно вскинула брови и театрально развела руками:

– У тебя синдром бога, дорогой! Вот, что я тебе скажу…

Но что она хотела сказать, Антон не услышал. Аркадий Степанович резко подскочил у Лизе и с размаху ударил ее по лицу, девушка оборонительно выставила руки, пытаясь защититься. Аркадий не остановился. Схватив одной рукой Лизу за волосы, он приблизил ее к себе и прошипел что-то невнятное, потом резко оттолкнул девушку.

Лиза упала на пол, как пружинка, снова вскочила на ноги и повернулась к Аркадию Степановичу – протягивая к нему свои худые руки. Непонятно было, пыталась ли она атаковать или молила о пощаде. Вне себя Аркадий сжал ее за запястья так, что Лиза вскрикнула от боли. Аркадий в бешенстве схватил ее за плечи, развернул и со всей силы толкнул вперед на массивную столешницу, Лиза ударилась грудью, послышалось грустное жужжание. Девушка будто закашлялась, но кашель был лязгающий, механический. Она беспомощно загребала руками в пустоте, как краб, перевернутый на спину, пару раз она зацепила несколько чашек, они дружно полетели на пол, через несколько секунд она тоже потеряла равновесие и неуклюже рухнула.

Аркадий продолжал с ненавистью смотреть на домработницу. Лишь, когда Лиза начала плакать, мужчина словно очнулся. Он подскочил и попытался помочь ей встать, Лиза взвыла. Антон подался вперед, чтобы разглядеть – кисть девушки безжизненно висела на кожном лоскуте, в рану выглядывали два тонких обломка металлических косточек.

Аркадий увидел Антона.

– Выйди! – приказал он.

Этого было достаточно для того, чтобы Антон пулей выскочил из своего убежища обратно в комнату. Он отдышался (Степан беспробудно дрых), посидел около получаса, боясь выходить, потом все же решился выбираться домой. Выйдя через террасу, мальчик прокрался к воротам.

– Антон, – вдруг услышал он.

Бежать было неудобно, деваться некуда, Антон развернулся и увидел Аркадия Степановича, сидящего на скамье в густых зарослях винограда. Режиссер привычно курил.

– Подойди, – устало сказал он.

Антон замешкался.

– Подойди и сядь! – чуть громче повторил Аркадий Степанович.

Антон прошмыгнул и сел чуть поодаль от режиссера.

Аркадий шумно затянулся, ссутулился, стал жалким и несчастным. Потом, словно опомнившись, подобрался весь, откинулся на скамье и закинул ногу на ногу.

– Ты неплохой парень, Антон, – задумчиво протянул Аркадий Степанович, потом, поразмыслив, спросил. – Что у тебя за болезнь?

Антон смутился – режиссер никогда не интересовался его особенностью, хотя Антон очень часто бывал у них в гостях.

– Не знаю точно, – пожал плечами Антон, – Что-то генетическое, написано было «нарушение э-пи-дермо-генеза» или как-то так. Врачи не знают сами.

– Да… не знают, —мыслями Аркадий был далеко. – Вот и у неё. Не знали…

– У кого?

Режиссер вздрогнул и посмотрел на мальчика. Было нечто странное в его взгляде. Аркадий всегда смотрел на него так, как никто не смотрел.

«Он очень много знает и очень умный», – когда-то давно решил Антон. Аркадий Степанович был единственным человеком, которого Антон уважал.

– Знаешь, – продолжил Аркадий. – Была одна женщина, я слышал такую историю, – он затянулся. – Она каждое утро вставала и не узнавала любимого мужчину, который был рядом с ней. А он очень ее любил. Все был готов отдать, знаешь, как иногда любят… Нет, ты пока не знаешь, я надеюсь, когда ты станешь взрослым…

Аркадий снова ссутулился.

– Каждое утро он рассказывал ей всю ее жизнь заново, он объяснял, что он ее муж, и что вот их ребенок, и ребенок обнимал маму и забавно копался в ее волосах, он тоже не понимал, что происходит. …каждое утро… – Аркадий выкинул окурок на дорожку.

Антон наблюдал, как сигарета медленно тлеет на садовой плитке:

– Да уж..не позавидуешь.

Аркадий удивленно повернулся к нему:

– Почему не позавидуешь?

– Ну, вроде как, каждый день не знать, где ты… и что семью не узнавать, – Антон откашлялся для уверенности. – Этому и не позавидуешь!

Аркадий ухмыльнулся.

– Она была самой счастливой женщиной на свете, Антон!

Аркадий Степанович поднял голову вверх – еще не стемнело, но луна упрямо висела на светлом небе, словно наблюдая, кто же всё-таки победит – день или ночь.

– Она была самой счастливой, потому что ее любили. А когда тебя любят – больше ничего не нужно, даже памяти…

Антон поковырял носком ботинка щёлку между плитками.

– Я у вас шлем тогда брал, – вдруг сказал он.

Режиссер непонимающе посмотрел на мальчика.

– Я его не вернул ещё… шлем для игр, – с вызовом продолжил Антон, сверкнув глазами.

Аркадий рассмеялся и покачал головой.

– Антон, можешь оставить его себе. Степе не нужны шлемы! Степе, вообще, мало кто нужен. Поэтому я очень рад, что у него появился ты. И я готов за это тебе отдать шлем! У Степы очень мало друзей.

Аркадий Степанович украдкой взглянул на Антона и будто смутился, а потом поправился:

– У Степы нет друзей… и ему очень сложно. Ты будь с ним, пожалуйста.

Антон пожал плечами. У Аркадия завибрировал браслет, он посмотрел, кто звонит и отключил вызов.

– Знаешь, а я ведь совсем не старый! – вдруг весело сказал Аркадий. – Время летит так быстро, всё кажется, что я такой, как ты или Степа. И так сложно объяснить вам, молодым, что и вы скоро так же… мы же все, в общем-то, на одном уровне. Просто вы не понимаете, что мы похожи, а когда поймёте, уже поздно..уже нужно будет доказывать другим, молодым…

Аркадий засмеялся. Антон кивнул и тоже засмеялся.

– Пойдем, я скажу водителю тебя подбросить, – поднялся режиссер.

Дома Антон продолжал думать об Аркадии Степановиче и о том, как тот сломал руку Лизе. Чем же она его так разозлила? Вообще, он классный. Степа вечно ноет, недовольный. Не соображает, что ему досталось. Такой отец!

Ночью Антон залихорадил. Это случалось редко – он мало болел обычными заболеваниями. Мать перепугалась, накапала в ложку какого-то лекарства и заставила выпить. Она не отходила от него до тех пор, пока не убедилась, что температура спадает, долго гладила по голове, потом, уставшая, поплелась к себе в комнату.

Антон прилёг. Непривычно чесался затылок и в горле першило, невозможно было откашляться. Мысли Антона запрыгали, ускоряясь, будто сталкиваясь друг с другом. Ему пришлось встать. Мечущиеся мысли преобразовались в слова, а слова в непонятный столбик. Он потянулся к компьютеру – напечатать их, но тот был разряжен. Тогда Антон схватил лист бумаги, карандаш, и печатными кривыми буквами (правописанию в школе не учили, отец когда-то ему показал) вывел:

 
От Севера и на Восток
Идите, господи, идите.
Я посмотрю на потолок —
Обрежу нити.
 

***

Помимо необычного хитинового покрова у Антона была еще одна особенность, которая отличала его от других, и которую он долгое время не идентифицировал в себе, пока не вырос. Мальчик обладал способностью визуализировать в голове различные события, о которых он слышал или читал. Это был непрекращающийся высококачественный художественный фильм, который во всех подробностях он мог проигрывать в своем сознании. Любая история, услышанная Антоном, виделась ему настолько ярко и правдоподобно, будто он сам присутствовал и был непосредственным участником происходящего. Как будто не снимал он своего шлема и объемно погружался в истории, которые читал или слышал.

Много позже Аркадий Степанович, узнав об этом, объяснит Антону, что это очень полезное свойство его мозга, и на этом можно хорошо зарабатывать. У всех сверстников Антона, да и не только у сверстников, напрочь отсутствовало воображение. Оно попросту стало ненужным, ведь вся визуализация приходила из сети, многочисленных реклам, игр, шоу и фильмов. Каждый ребенок получал яркую насыщенную картинку окружающего мира, как только начинал различать основные цвета и формы. Позже Антон начнет записывать образы из головы, облекать их в слова и сам создавать виртуальное пространство из живых картинок.

Антон никогда не спрашивал у Степана, кем была его мама и где она. Стёпа сам рассказал, нехотя, но в то же время настойчиво, словно желал поставить точку в этой недосказанности.

Мать Степана серьезно болела. Болезнь взялась ниоткуда, Степану было тогда лет пять и он, конечно, не помнил подробностей – обследований, больниц и диагнозов. Молодая эффектная женщина начала терять память, впадая то ли в детство, то ли в глубокую старость.

Сколько времени это продолжалось, Степан не знал. Обрывочно он помнил, как переживал отец, тогда как мать всегда была веселой и какой-то уютной и светлой, хотя и это Степан помнил все хуже. А однажды мать решила принять ванну.

Слушая Степана, Антон живо нарисовал себе картину их дома десятилетней давности, почти такого же как сейчас – красивого и солнечного, немного размашисто обрисовал силуэт молодой стройной женщины – это было совсем просто, Антон сразу понял, что робот Лиза – точная копия жены Аркадия Степановича.

Позднее утро, маленький Степа увлеченно играет в детской в сетевую игру, изредка торжествующе вскрикивая, когда удается убить несколько злобных монстров и продвинуться на следующий уровень. В это же время мама заходит в просторную ванную комнату с большим окном без занавесок и включает стекловидный лапчатый кран. Большая ванна, почти минибассейн, начинает шумно заполняться водой. Мать подходит к зеркалу и рассматривает себя со всех сторон. Покрутившись, она спускается вниз на кухню, наливает себе кофе, включает гигантский сетевой монитор на всю стену и задумчиво пьет из небольшой аккуратной белой чашки с золотой каемкой. Она забывает включить звук – на экране мелькают немые картинки очередного выпуска новостей.

Камера на Степана – он все так же своей комнате, играет. Камера на мать – она снова поднимается и удивленно смотрит на наполненную ванну (она забыла, что хотела искупаться, но не придает этому особого значения, а принимает как должное). Она снимает тонкую легкую пижаму, оставляет на руке массивный браслет с черными крупными неровными камнями, забирается в ванну, ложится лицом к окну. В саду осень: мрачноватое, но красивое, в темных разводах небо и высокие деревья с крупными красными листьями. Маме становится хорошо, как любому человеку, находящемуся в тепле и уюте в то время, когда на улице холодно.

Камера в комнату Степана. Мальчик еще какое-то время играет, потом выходит и спускается на кухню. Там он видит кого-то из нянек, лицо прислуги размыто – Антону оно не важно. Степан просит налить ему сок. Выпив его, Степан поднимается и снова хочет вернуться в комнату, но что-то заставляет его зайти в ванную. Он заходит. Мать лежит под водой, глаза ее закрыты. Длинные светлые волосы немного поигрывают, расползаясь в разные стороны, как змеи. Через слой воды лицо мамы кажется размытым и каким-то неаккуратным, отечным. Степан опускает глаза и видит, что руки ее неестественно плавают на поверхности, как будто совсем ей не принадлежат. Степан машинально трогает маму за руку, ту, на которой черный браслет.

Степан рассказал о случившемся почти механически, быстро скомкав финал и, возможно, почувствовал облегчение. Антон же видел все очень явно и даже немного разозлился, что ему испортили яркость ощущения эффектной концовки – непонятно было, что почувствовал мальчик, обнаружив утонувшую мать.

Не зная, как отреагировать (у них не было принято разводить телячьи нежности), Антон хмуро кивнул, давая понять, что понимает масштаб трагедии, сказал что-то, вроде как удивляясь такому ужасному событию в жизни друга. Степан добавил, поджав губы:

– Я с тех пор воду ненавижу. И не купаюсь никогда. Говорят, когда маленький был – истерики в ванной закатывал, боялся. Короче, отец мне даже сухой ионодуш установил. Так, в общем, короче…

***

Выходные задались. Антон два дня провел у Степана в гостях. В доме и на территории вокруг было безлюдно. Лизу увезли на техобслуживание. Аркадий Степанович отпустил всю прислугу, он иногда так делал, отдыхал от присутствия чужих людей. Видно было, что ему приятно проводить время с детьми, хотя он мог просто сидеть в своем кабинете или где-то в саду, почти с ними не общаясь.

В воскресенье было жарко, Антон с удовольствием плескался в большом бассейне во дворе. Степан привычно сидел поодаль, в шезлонге, покуривая и изредка перебрасывался фразами с другом.

Антон резвился, прыгал с небольшого мостика в воду, выписывая в воздухе смешные фигуры. Нанырявшись, он вышел из бассейна, вытерся и оделся. Нужно было уезжать домой. Степан лениво развалился в шезлонге, он попрощался – махнул Антону рукой, не собираясь вставать, чтобы его проводить.

Антон прошел в столовую, где никого не было, кроме Скифа – нового жильца дома, небольшого ястреба, которого Аркадий Степанович приобрел недавно. Ястреб был невероятно красив и притягивал к себе взгляд. Перед покупкой птицу тренинговали в специальном питомнике – ее можно было держать без клетки, прямо в доме.

Аркадий Степанович устраивал для птицы «время охоты». Скифа высаживали на небольшое окошко на крыше, а во двор выгоняли специально закупленных для этих целей мышей или кроликов. Аркадий и Антон завороженно наблюдали, как ястреб величественно спускался к жертве, на секунды лишь разгоняясь, но уже приблизившись, артистично взмахивал крыльями и пронзал тушку животного своими жесткими лапами. Охота длилась несколько минут, потом Скифу разрешали полакомиться своей жертвой, но ел он немного, словно понимая, что не в этом суть. Степе питомец не нравился, он не интересовался хищником.

Глаза ястреба были бездонными. Он понимал все, что происходило вокруг, знал, что от него ждут, но самое главное – был абсолютно безвреден в свободное от охоты время. Это был блестяще дрессированный убийца. Дома он обычно сидел в столовой на небольшом постаменте, там же его кормили, Аркадий Степанович любил это делать сам. Режиссер часто рассказывал Антону об особенностях ястребов, о том, как они живут в природе и какие это умные птицы. Любил похвастать, что Скиф – самый умный из своих сородичей, ему можно даже палец сунуть в клюв, не отреагирует, тогда как невоспитанные птицы могут покалечить.

Скиф, повернув голову, смотрел на Антона, поблескивая глазами. Мальчик подошел совсем близко. Ястреб не пошевелился, только моргнул – мутноватая пленка, как штора, скользнула из угла глаза и задвинулась обратно. Антон улыбнулся, потом медленно поднес указательный палец прямо к клюву Скифа, но не дотронулся. Скиф не двигался. Мальчик приблизил палец совсем близко к клюву и решил досчитать до пяти, а потом ткнуть птицу.

Раз, два, три, четыре…

– Что, Антоша, домой уже? – услышал он за спиной.

Быстро одернув руку, Антон повернулся к Аркадию Степановичу, тот улыбался. Режиссер расположился в кресле спиной к окну и показал на диван напротив, приглашая его присесть. Мальчик послушно сел на диван.

– А как у тебя, вообще, дела дома? – спросил Аркадий

Антон пожал плечами:

– Не знаю… не очень, наверное, а может и нормально. Не так, как у вас.

Аркадий потянулся и вроде как устроился поудобнее, Антон понял, что он ждет, что мальчик расскажет подробнее.

– С отцом, типа, ссориться мы стали, часто… орет все время, – обиженно протянул Антон, – Мать на него влиять не может. Толку никакого. Я что ни сделаю, всегда недовольны, не знаю, – он спохватился. – Да я, типа, не жалуюсь, просто… вижу, как у вас со Степой, у нас-то не так…

Антон увидел в окне, как Степан встал с шезлонга и подошел к бассейну. Он удивился – обычно Степан обходил воду за несколько метров и очень злился, если друг начинал брызгаться даже издали.

Аркадий Степанович, покусывая губы, сказал:

– Я знаешь, как считаю, Антон. Дети перед тем, как получить от жизни по морде должны быть обласканы. Обязательно обласканы. А кто еще обласкает, как не родители?… а по морде… это же обязательно будет. Вот Стёпа, он же получит по полной, я знаю. Пусть хоть сейчас он имеет все, что надо…

Степан всё стоял, не отрываясь глядя на воду. Антон старался не коситься на него, чтобы Аркадий Степанович не понял, куда он смотрит, но режиссер был погружен в свои размышления.

– Степан по морде ох, как получит, ему будет нелегко. А я все делаю, чтобы полегче… да…

– Да уж, а у нас в семье наоборот, – быстро сказал Антон.

Степан за окном сделал шаг вперед и рухнул в бассейн. Через закрытые двери плеска не было слышно.

Антон почувствовал, как у него загорелся затылок. Он продолжил:

– А вам жизнь тоже..? Ну, по морде?

Аркадий Степанович усмехнулся.

– А ты как думаешь? Еще как! Думаешь – если дом такой есть и слуги, то все здорово? – он был доволен интересом Антона, – Меня жизнь мордует каждый день. Не жизнь, конечно, а люди. Люди они очень странные существа, очень… и загадочные. И удивительные. Я раньше думал, что я людей ненавижу, а они меня. А сейчас, ты знаешь, интересно даже наблюдать. Какие они… люди. Вот я как Скиф, – он кивнул на застывшую птицу, – Сижу на жердочке и наблюдаю. Ох, как интересно – неисчерпаемый запас для сценариев, для фильмов. Сколько можно о людях рассказывать. Вот, например, есть такие – как ложные опята. Вроде люди, а на самом деле – смерть, а прикидываются обычными – выглядят так.. и не поймешь сразу. А другие – они всегда жертвы, даже если сильные и имеют власть, все равно – никуда не денутся, от ястреба не убежать, – Аркадий засмеялся. – Ястреб всё подметит.

Антон облокотился на спинку дивана, затылок потихоньку остывал, но зашумело в ушах. Сколько времени прошло после того, как Степа прыгнул в бассейн – секунды? Несколько минут?

– У меня папа так не считает, – неспешно начал говорить он, зная, что Аркадий всегда внимательно дослушает до конца, – Я насчет того, чтобы дети обласканы, типа, были. Он говорит, что с детства, типа, нужно понимать, кто ты есть. Понимать, что ничего просто так не бывает. Нужно страдать… так что ли… Будто я мало страдаю, – голос Антона дрогнул. – Всю жизнь рассматривают, как обезьянку. Хоть бы пожалели. У них принцип – делать вид, что я самый обычный, и наказывать меня надо, типа, как обычного… в жизни ничего лишнего не дадут. И поговорить нельзя толком – что ни скажу, отец начинает орать. Никогда не угодишь. Он постоянно сейчас работу ищет – дерганый весь. Как будто я виноват.

Он вздохнул, покосился на окно – Степы не было видно. Антон резко засобирался:

– Аркадий Степанович, я пойду, а то опять ругаться будут. Спасибо вам!

– Пока, Антон, приходи, – улыбнулся Аркадий.

После его ухода Аркадий долго любовался Скифом и незаметно заснул. Дома было тихо и спокойно. Проснулся Аркадий к вечеру. Степана, как пробку плавающего в бассейне сутулой спиной кверху, он доставал сам, беспомощно крича, не понимая, что нужно куда-то звонить, не понимая, что опоздал на много часов.

Как потом узнал Антон, режиссер вызывал полицию, по блату раздобыл самых опытных следователей. Нервничал, много курил и ругался, требуя выяснить, что произошло. За два дня все выяснили – Степана вскрыли, никаких насильственных причин или даже косвенных на них указаний не обнаружили. Камеры наблюдения показали, что мальчик сам прыгнул в бассейн. Со дна бассейна подняли часы Антона – черные, крупные, подростковые, подарок родителей на день рождения, часы были водостойкие и продолжали идти. Связи со смертью Степана в них не нашли.

Все свелось к версии суицида. Многие видели (опрошенная прислуга и одноклассники), что мальчик был нелюдим. Режиссер ответил на данную версию отборным матом, но это дела не меняло.

Позже, в течение нескольких лет Антон часто видел свою новую визуализацию, закрыв глаза. Он видел Степу, который подходит к краю бассейна. На дне лежит какая-то вещь черного цвета. Степа смотрит на нее завороженно, силясь отступить назад, но не может. Это браслет мамы, тот самый, в котором он нашел ее, голую, бездыханную, со змеевидными волосами десять лет назад. Степа понимает, что браслет нужно достать, и если он это не сделает, никто уже не сделает. Он шагает вперед. А потом нос неприятно щиплет от ионизированной воды. Подросток взмахивает руками, стараясь изобразить что-то, похожее на плавание, которым он никогда не владел. И Степа делает один единственный вдох под водой, как когда-то сделала его мать, и больше вдохов уже не делает.

***

Охранник пропустил его молча, а глаза у самого испуганные. И он один сегодня в охране – зайцем забился в свою будку, как только Антон прошел в дом. Кругом мерзкая, разрушительная тишина. Наверное, такая тишина воцаряется после взрыва бомбы, когда обломки хаотично укладываются в неровные кучи, пыль оседает и на все вокруг распространяется пугающее безмолвие. В ушах звенит, в горле давит, и не верится в то, что ты еще существуешь.

Охранник пропустил, потому что знал, что его позвали. Аркадий выгнал всех и закрыл двери дома надолго, недели на две. Потом он сам позвонил Антону и попросил приехать. «Пожалуйста, пожалуйста, приезжай… когда сможешь, приезжай». В доме не было даже Лизы. Как потом узнал Антон, Аркадий ее отключил. Впервые в жизни.

В холле и гостиной грязно. На полу валяются толстостенные квадратные бутылки из-по дорогого алкоголя. Какие-то вещи, носки, скомканные брюки, мокрые полотенца, вывернутые сумки, все вперемешку. Шторы на окнах плотно задернуты, душно и затхло.

Оглядевшись, Антон проходит на кухню. Аркадий, скрюченный, жалкий, в привычном расписном халате, с голыми ногами, смотрит один из своих фильмов на большом экране на стене. Увидев Антона, Аркадий улыбается, но не встает.

– Что, Антоша! Приехал, спасибо… – голос его сладок и тягуч.

Аркадий неловко берет стакан со стола, на котором валяются куски хлеба, обмазанные зеленым соусом, скомканные салфетки, орешки и еще какая-то снедь. В центре стола налитое, словно восковое, блестящее красное яблоко. Среди всякого хлама и мелочи, оно выделяется своей чистотой и яркостью. Аркадий пьет из стакана.

– Антоша, садись, дорогой. С-час досмотрим-м…

Он вздыхает и на высоте вдоха неожиданно икает, а потом опять шумно, словно нехотя, выдыхает. Медленно моргая, опять устремляется к экрану.

Антон только сейчас понимает, что режиссер мертвецки пьян. Бесшумно входит охранник, покашливает.

– Это, Аркадий Степанович, кх..хм… ну… приберу я… – мнется и беспомощно смотрит на Антона.

Аркадий медленно поворачивается к охраннику, набирает воздуха в грудь и кричит:

– Иди на-а-а хуй!! Чучело! Тебе чё сказано была-а-а! Гондон! На-а-а хуй!

Охранник мгновенно исчезает, Антон понимает, что с его стороны это не первый заход с попыткой помощи.

Аркадий моментально забывает о нем и с пьяной улыбкой поворачивается к Антону:

– Садиссссь… Антошка, сядем, давай?

Он забывает каждое слово, вероятно, как только его произносит. Глаза водянистые и абсолютно пустые. «Зачем он меня позвал?» – думает Антон. Он садится рядом, они смотрят фильм.

Концовка смешная, Антон хорошо ее знает. Когда он в первый раз смотрел – смеялся. Аркадий хмыкает на титрах, поворачивается к мальчику и начинает рыдать, смешно потряхивая плечами, опустив голову вниз, словно пытаясь носом достать до живота. Антон растерянно вскакивает и подходит к Аркадию, одной рукой тихонько трогает его за плечо и толкает аккуратно, без нажима. Он не знает, что сказать.

Мужчина обхватывает Антона руками за пояс и, прижавшись к его животу, рыдает еще сильнее. Антон стоит, неловко переминаясь с ноги на ногу. Непонятно почему, но ему приятно, что этот стареющий, но сильный и знаменитый мужчина так нуждается в нем. Антон волевым движением берет режиссера за плечи, встряхивает и громко, четко произносит:

– Аркадий Степанович! Вам нужно поспать, встаньте, я вас провожу! Аркадий Степанович!

Он повторяет еще несколько раз и удовлетворяется тем, что режиссер, наконец, слушается. Он доводит еще всхлипывающего Аркадия до спальни, разбирает ему постель и сажает. Аркадий уже несвязно мычит, размазывая слезы по лицу. Он снимает свой дорогой халат, обнажая бледное, непривлекательное, безволосое теле. На животе две морщинистые складки, грудные железы обвисшие. Антон проскальзывает взглядом по телу Аркадия и отворачивается.

Режиссер, продолжая бормотать и всхлипывать, ложиться на бок и тут же замолкает. Антон видит жалкого, заморенного старика, накрывает его одеялом, затем выходит на кухню, берет кровавого цвета яблоко и выключает проекторный гаджет. На выходе бросает охраннику по-хозяйски:

– Можешь теперь убраться, он спит!

С хрустом откусывает яблоко – по подбородку двумя струйками течет желтоватый сок – и добавляет с набитым ртом:

– Я жавтра приеду…

***

Их отношения ухудшались с каждым днем. Антон уже не мог представить себе, что можно нормально общаться с родителями. Изо дня в день постоянная ругань, ссоры трагическим шепотом, чтобы не задеть датчики крика.

Уже многое было сказано, того, что не нужно было говорить, и Антон все больше замыкался в себе, старался просто молчать. Он видеть не мог родителей. Они запрещали практически все. Его раздражало всё, что они говорили и делали.

Он ездил к Аркадию чуть ли не каждый день. И один раз остался ночевать в комнате Степана. Матери сказал, что очень устал после школы, спросил разрешения. Что удивительно, она согласились. Мать знала, кто такой Аркадий и, возможно, думала, что это хорошо, что Антон сошелся с ним. Лизе казалось, что они таким образом помогают друг другу. Слава особо не вникал, и, вообще, уже мало влиял на ситуацию.

После этого Антон стал часто ночевать у режиссера. Ему было комфортно, и он настолько привык к шику и блеску дома, что иногда забывал, что дом совсем не его. Антон хозяйничал в комнате Степана, играл в игры (хотя интерес к игре пропал, как только все Стёпины шлемы поступили в его распоряжение). Когда приезжал Аркадий после работы, они много разговаривали или смотрели какие-то фильмы. Он с удовольствием общался с Лизой-роботом, было даже забавно, что ее зовут Лизой, как и его мать. Но как же они были непохожи!

Мальчику исполнилось пятнадцать, он заметно подтянулся, голос начал ломаться и грубеть. Он все чаще рассматривал себя в зеркало, и его многое не устраивало. Конечно же, в первую очередь хитиновый покров. Он комплексовал, писал стихи, где мог высказать все свои сомнения и недовольства по поводу жизни и того, что происходит вокруг него. Он показывал стихи только Аркадию, родителям даже не пытался, считал, что они не поймут. Аркадий искренне восхищался, убеждал Антона в том, что у него талант.

 
Грустно мне, тошно..
Надо куда—то идти.
Год выдался сложный,
Ещё сложней впереди.
 
 
Сыпется пирамидка,
Кубиками стуча.
Слякотно все, жидко..
Капает в ржавый чан.
 
 
Птицы, что раньше летели
И восхищали крылом,
Все до одной надоели,
Скука, тоска, излом.
 
 
Заволокло смрадом
Поле красивых цветов.
Музыки больше не надо,
Больше не надо слов.
 
 
Там, где ходили люди,
Ветер теперь поёт.
Лучше уже не будет..
Будет наоборот.
 
 
Хочется встать прямо,
Старые боты обуть,
В курево вбить травы
И затянуть как-нибудь.
 
 
Тёплой сухой ладошкой
Капли росы собрать,
Полюбоваться немножко
И покурить опять..
 
 
Гнётся спина и тянет,
Нет ни травы, ни бот…
Лучше уже не станет,
Только наоборот.
 

– Как ты такое мог написать? – довольно улыбался Аркадий, они расположились на кухне. На улице разбушевалась непогода, в доме было светло и уютно. – С отцом опять поссорился?

– Вы понимаете, что он контейнер? Вы знаете, что такое контейнер?

– Нет, не знаю…

– Это человек, который не может заработать в сети! Не может создать мало-мальски прибыльный аккаунт. Не может создать качественный контент. Соответственно, он контейнер! То есть ёмкость для мусора, потому что… он сам есть мусор! Он ничего из себя не представляет.

– Слушай, ну, он все-таки твой отец.

– Я вообще не понимаю, – мальчик артистично схватился за голову. – Я вообще не понимаю! Каким образом он мой отец? Как так получилось? Мы абсолютно разные! Мать… она старается его поддерживать, она мечется между нами, она мечется. Понимаете?

Аркадий пристально смотрел на него.

– Я абсолютно точно могу сказать… абсолютно точно могу сказать, что я его ненавижу! Он несостоявшийся человек, он не может обеспечить семью. Он не любит своего сына, я вижу, как он смотрит на меня. Иногда мне кажется, что он очень… как бы это сказать… – Антон сделал длинную паузу, манерно зажав нижнюю губу, так, как обычно делал Аркадий Степанович. – Иногда мне кажется, что он раздосадован тем, что я болен, понимаете? Тем, что я неполноценный.