Текст книги "Малахитница. 13 рассказов от авторов курса Евгении Кретовой «Бестселлер фэнтези»"

 
* * *
 

Талинка, пока ждала Василька своего, нашила приданого, осветлила избу, побелила печь, икону в углу почистила маслицем, отскребла ножом полы да стол, самовар надраила – блестит, все в нем отражается. Набрала цветов полевых, насушила, развесила по углам, как обереги от дурного глаза. Дух стоит свежий напитанных солнцем трав! А еще и работу работала. Да и от парней надо было отбиваться, что стали на нее заглядываться, как Василько ушел за смарагд-камнем.

В то утро, что бился Василько со Змеем, встала рано, все в окно смотрела, ждала чего-то. Тут уже и на прииск пора. Еду готовила она для рудокопов, убирала потом. С работы пришла и опять в окно смотрит. Томится сердце, сжалось. Не выдержала, взяла корзинку и пошла – уже темнеть стало – на гору. Сама не знала почему. В такую темень уже ни грибов, ни ягод не набрать.

Тут и нашла Талинка своего Василька в беспамятстве. Сбегала за мужичками, те перенесли жениха ее в дом, уложили.

 
* * *
 

Уже и осень облетела вся листьями, и зима скрипит морозными шагами под валенками, а Василько все в себя не придет – потерял память и умение свое. Сидит безучастный, даже в окно не смотрит. Поставит Талинка перед ним тарелку с кашей, скажет есть, парень и поест. А все равно что не ел. Иссох. Взор у него стал глубокий, только не вовне, а в себя.

Сколько ночей не спала Талинка – наутро развешивала мокрую от бессловесных глухих рыданий подушку, сколько не говорила с женихом… Василько все молчит.

 
* * *
 

Снова весна пришла. Талинка усадила с утра Василька перед избой на солнышко и побежала на прииск. Тут змейка подползла к Васильку, забралась к нему на колени, а потом и по груди его, обвила голову парня, как венком, посидела так и уползла.

Приходит Талинка домой, а у Василька ясный взгляд, прежний! И уже взялся чинить покосившуюся дверь. Говорит, говорит и смеется! Спросил про кисет. Талинка, как нашла беспамятного Василька, не глядя сунула кисет его в сундук. Тут достала и отдала жениху своему.

Василько высыпал на ладонь камушки смарагда, вся изба осветилась зеленым мерцанием.

– Боюсь людям показать, – говорит он Талинке. – Уйдет под ломом и киркой вся эта красота. Сами будем любоваться-радоваться.

Вскоре сыграли свадьбу Талинки и Василька. Гуляли всей деревней целый день. Накрыли столы под ясным небом, гусей нажарили, пирогов напекли, квасу, меду нанесли. Мужики да бабы, ребятишки – все радовались за молодых.

Посреди свадьбы приползла незаметно змейка, забралась на березу над столом и оттуда смотрела на жениха.

Поднял Василько голову и встретился со змейкой глазами, опустил, запечалился. И уже больше не смеялся и не пел. А на громкое «горько» лишь коснулся губами невесты своей.

Наутро, когда все разошлись по домам, а Василько вышел за околицу, подползла к нему змейка: «Будь счастливым и удачливым, любимый мой, а про меня забудь. Теперь я никогда не смогу девичий облик принять. Такую цену заплатила я батюшке, чтобы память тебе вернуть».

Свернулась в последний раз у него на ладони клубочком, а потом сползла и исчезла в траве.

 
* * *
 

Миновало уж лет десять с той поры. Василько в гору пошел, все самоцветные жилы новые находил. Давно купил он жене своей вольную. Детей народила Талинка, расцвела, живет за Васильком – поет.

Только когда жена засыпает, Василько выходит на крыльцо и смотрит на Дальние Горы, Синильгу свою ждет.

Вера Наумова.
ПОСЛЕДНЯЯ В РОДУ

Марьюшка Сизова стояла на берегу реки Поленовки. Солнце почти скрылось за вершинами деревьев, а луна еще не взошла. Уходить не хотелось. Век стояла бы, речку слушала. Скорее девице не хотелось домой. Батюшка еще не вернулся из поездки на дальний прииск, а дома Марьюшку ждала только мачеха Авдотья Федоровна да Аглая, злокозненная сводная сестра. Марьюшка вздохнула, взяла корзину с постиранным в реке бельем и направилась к дому. По пути Даниловну, слывшую в поселке ведуньей, успела навестить: не надо ли чего одинокой старухе?

– Что ж ты затемно? – накинулась на нее мачеха.

– Да что мне сделается, маменька? – попыталась возразить Марьюшка.

– Лихие люди по лесам шастают, старателей обирают. Аль не слыхала? Да брось белье, к ужину поспеть надоть.

Марьюшка накинула передник и стала накрывать на стол. Аглая, сидя в углу с куделей, следила за ней взглядом из-под белесоватых, но длинных ресниц. Всем взяла Марьюшка: телом ладная, глаза синие, как дальнее озеро, голос звонкий, словно ручей весенний.

– Отец вернулся? – спросила Марьюшка.

– Задерживается, – ответила Аглая и отвернулась к окну.

 
* * *
 

В горнице пахло свежезаваренным чаем и овчиной, деревом и дымом от трубки, которую недавно курил урядник Иннокентий Васильев.

– Поселок у нас маленький, все друг друга знают, – произнес Васильев, наливая чай приехавшему из Екатеринбурга исправнику Андрею Марфину.

– Так неужто никто ничего не видел? – исправник взял кружку и обернулся к хозяину прииска Михайле Барышеву. – Кто знал, что Сизов на прииск с деньгами поедет?

– Только я, – кивнул Барышев.

– Он часто ездил с такими суммами? – спросил исправник.

– Первый раз, – ответил Барышев. – Обычно я возил деньги рабочим. А тут…

– Мог сбежать с вашими деньгами? – вмешался в разговор Васильев.

– У него семья в Поленовске. Жена и две дочери.

– Уверены в его честности? – не унимался урядник.

– Как в себе. Более пятнадцати лет безупречной службы.

– Может, медведь сожрал? Шатун, – задумчиво произнес исправник.

– Сразу видно, что вы городской человек, – ухмыльнулся в бороду Васильев. – С коляской и кобылой? Хорош медведь. Да и для медведей не бескормица нынче. Не весна, чай…

Исправник размешал сахар и поглядел в окно. Было видно, что разговор утомил его. Следствие по исчезновению управляющего владельца прииска за эти дни не продвинулось ни на шаг. Впрочем, владелец прииска вызывал у исправника странное чувство. Вроде человек перед ним приличный, а что-то не договаривает.

– Оружие было при нем? – спросил Васильев.

– Конечно, – произнес Барышев. – Тут лихих людей полно.

Когда дверь за Барышевым закрылась, исправник вопросительно поглядел на Васильева. Тот не заставил себя долго ждать:

– Из простых лабазников – да в тузы! Везучий черт. А может, душу дьяволу продал. Чует, где золотишко водится. Другие вон годами породу моют – и ничего.

Исправник понял, что Барышева в поселке недолюбливают. Вот и урядник туда же.

– Дочь его нам поможет! – вдруг сменил тему Васильев. – Толковая девка. И окрестности знает.

 
* * *
 

Незнакомец вырос словно из-под земли прямо на дороге. Кобыла, на которой ехала Марьюшка, чуть не сбила его с ног.

– А ты красавица, – произнес он и двинулся к Марьюшке.

В руке мужчины блеснул нож.

– Ну-ка прочь от нее, – из-за ближайшего дерева на поляну выскочил Егорий Меркулов.

Незнакомец резко обернулся и набросился на Егория, тот еле успел уклониться от сверкнувшего лезвия. Но он был выше и сильнее нападавшего, поэтому через пару минут злодей лежал бездыханный в траве.

– Не жилец, – сказал Егорий, наклонившись над телом.

– Что ж теперь будет? – всплеснула руками Марьюшка.

– Что-что… Он напал – я защищался.

Марьюшка от неожиданности потеряла дар речи.

– Ты нож его видела?

Егорий вытер окровавленное лезвие пучком травы и обшарил карманы убитого. Карманы были пусты, но к поясу был привязан кожаный мешочек, в котором что-то позвякивало.

– Судя по одежде, не из наших. Из лихих людей. Искать никто не будет, – уверенно произнес он.

– Зачем ты шел за мной? – спросила девушка.

– Боялся за тебя, – ответил парень. – Мало ли. Ну-ка, помоги мне. Надо похоронить, хоть и душегуб был. До прииска нынче – вместе.

 
* * *
 

Егорий и Марьюшка добрались до прииска, когда почти стемнело. Их встретил Матвей, давний приятель Сизова, слывший опытным рудознатцем. Он рассказал, что ждали в назначенный день Барышева, но так и не дождались. Решили, что приедет позже. В отличие от Барышева, к Сизову трудяги относились хорошо.

– За что не любят Барышева? – спросила Марьюшка.

– За жадность. Он не был таким, когда затевал здесь добычу, – ответил Матвей. – И везло ему в начале. Говорят, с Каменной Девкой у него уговор был. Не знаю, так ли это. Только недра стали быстро истощаться. Год за годом золота меньше. Рабочие ропщут. Кое-кто увольняется.

– А что, с Каменной Девкой можно договориться? – спросила Марьюшка.

– Старики сказывают, можно. Дак Барышев не из тех, кто обещания выполняет.

– Может, отец мешал ему?

– Бобер хитер. Но убивать управляющего… Глупость, – Матвей закурил трубку.

Они сидели на крыльце хибарки. Ветер играл листьями деревьев, с неба глянули первые звезды.

– А Каменная Девка… как ее найти? – поинтересовалась девушка.

– Искать ее не надо. Нужно пойти на гору, что выше других, там пещера есть, в коей подземная река протекает. Посмотреть на воду и позвать: Хозяйка Медной горы, дело есть к тебе.

– Сам-то пытался? – спросила Марьюшка.

– Что ж я, совсем из ума выжил? – спохватился Матвей. – Она ж, ведьма, плату потребует.

– И высока плата?

Матвей кивнул.

 
* * *
 

На обратном пути молодым людям пришлось заночевать в горах. В прежнее время – до нападения – Марьюшке это бы и в голову не пришло. Но сейчас с ней был Егорий, с ним не было страшно. Раз уж защитил ее от разбойника (она так и не поняла, что тому надо было, сережки в ушах – дешевые, сама бы отдала!), то и в горах не бросит. В пещере было холодно. К полуночи развели костер, собранные сухие поленья весело потрескивали, напоминая о тех временах, когда все было хорошо. Марьюшка сидела рядом, склонив голову на его плечо.

– Ласточка моя, – произнес Егорий с нежностью. Завиток русых волос девушки щекотал его щеку.

– Откуда он у тебя? – вдруг спросила она и побледнела.

– Перстень-то? С напавшего на тебя разбойника снял, – ответил Егорий. – К поясу его кожаная сумка привешена была. Там лежало несколько монет и это кольцо. Не закапывать же…

– Поздно уже, спать пора, – Марьюшка отодвинулась от Егория, завернулась в епанчу и устроилась на охапке сухих веток.

– Спи, – прошептал парень. – Я рядом. Я всегда буду рядом.

Когда Егорий открыл глаза, Марьюшки не было. Егорий встал, огляделся, потянулся, поворошил палкой угли, чтобы они быстрее покрылись золой. Где искать теперь Марьюшку? Почему она сбежала? Он не мог ответить на эти вопросы. Ничего лучше не придумал, как утром вернуться в поселок, пойти к местному ювелиру и показать ему злополучный перстень, найденный у напавшего на Марьюшку в лесу человека. Может, опознает работу.

Ювелирным делом Макар Степанов занимался лет тридцать, а то и сорок. Слава о нем дошла до Екатеринбурга, но он предпочитал жить подальше от города и поближе к месту добычи золота. Кому нужен его труд – сам приедет к мастеру.

– Я его для Сизова делал, когда он женился, – сказал Степанов, разглядывая перстень. – Откуда он у тебя?

– В лесу нашел, – соврал Егорий. – Нешто семье его вернуть надоть?

– Так дом их у околицы, – сказал Степанов. – Вдова его дома должна быть. Как выйдешь – налево по поселку до лабаза старого.

После того, как дверь за Егорием закрылась, Степанов кликнул помощника Васятку и отправил к уряднику с посланием.

 
* * *
 

Марьюшка сразу поняла, что дома ее ждали, но бросаться ей навстречу с распростертыми объятиями никто не собирается.

– Тебя уж с собаками ищут, – съязвила Аглая.

– Кто?

– Все шляешься. Голова твоя глупая. С душегубом связалась.

– Ты что несешь? – спросила Марьюшка.

В разговор вмешалась мачеха:

– Егория твоего судить будут. И как только посмел явиться сюда?

– Не зря он папеньке не нравился! – добавила Аглая.

Марьюшка остолбенела. К такому повороту она не была готова.

– Не убивал он!

– Вон из дома! – закричала мачеха. – Моего дома. Чтоб ноги твоей…

Марьюшка метнулась к двери с намерением все рассказать Васильеву. Он должен во всем разобраться! Но Васильев уехал в Екатеринбург с исправником и возвратиться мог не раньше вечера следующего дня. Что ж делать-то теперь? Родных здесь у Егория не было – из пришлых он. Чужой. Она теперь тоже всем чужая. Да и дома у нее нет.

Марьюшка пошла на берег реки Поленовки. Села у воды, пригорюнилась. Слезы текли по ее щекам. Она не помнила, сколько просидела так, уж темнеть стало.

– Вот бы Каменную Д евку на помощь позвать, да как? – произнесла она.

Шорох привлек ее внимание: на камне рядом с водой сидела ящерица и смотрела на Марьюшку.

– Идем, – как будто чей-то голос зазвенел у девушки в голове.

Идти пришлось долго. Марьюшка устала. Почти стемнело, но глаза привыкли к темноте. Без труда девушка различала тропинку, вьющуюся по склону горы, и ящерку, которая словно светилась. Взошла луна и залила окрестности мертвенно-белым светом.

Марьюшке стало страшно. Вспомнила слова обережные, которым научила ее Даниловна. Зашептала горячо: «Еду я во чистом поле, а во чистом поле растет одолень-трава. Одолень-трава! Не я тебя поливала, не я тебя породила; породила тебя мать сыра земля, поливали тебя девки простоволосые, бабы-самокрутки. Одолень-трава! Одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили; отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, озера синие, берега крутые, леса темные, пеньки да колоды… Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца во всем пути и во всей дороженьке…»

Надо было порасспрашивать Даниловну о том, как вести себя с Каменной Девкой. Да что уж теперь об этом сожалеть?

Вот и пещера. Вслед за ящерицей вошла девушка. Внутри – светло как днем. Тихо, только подземная река, журча, несет свои воды куда-то. Сколько придется ждать, девушка не знала.

Марьюшка подняла взгляд и обмерла: перед ней стояла сама Каменная Девка. Огненная коса – до пола, взглядом молнии мечет, а платье всеми цветами радуги переливается. Марьюшка распростерлась перед волшебницей.

– Пошто явилась сюда? – спросила Хозяйка Медной г оры.

– Помощи твоей ищу. Не дай пропасть хорошему человеку. Ни за что может пострадать.

– Разве злата не хочешь попросить? – усмехнулась Хозяйка. – Все вы, люди, его любите.

– Не нужно мне злато! – сказала Марьюшка. – Спасти невинного от смерти хочу.

– Иди за мной.

Они двинулись вглубь пещеры и вскоре оказались в огромном зале, по которому протекала подземная река. Хозяйка сделала рукой движение – и на том берегу реки появилась тень. Марьюшка узнала в ней отца. Она замерла от ужаса. Тень была полупрозрачной и словно плыла к ней, но остановилась у самой воды.

– Что ты хочешь узнать? – спросила Хозяйка. – Искать его не стоит. В мире мертвых он.

Призрак указал на воду. На ее поверхности Марьюшка увидела отца в тот, последний день. И человека, который выстрелил ему в спину, а после – спрятал тело под засохшим дубом. Человек ей был незнаком.

– Где? – спросила Марьюшка.

– Ты знаешь поворот на Каменную долину? – прошелестел призрак. – А кольцо убийца снял. Ответ под землей найдешь. Коляску злодей в Поленовке утопил. Лошадей увел и продал.

– Чем ты мешал ему? – не выдержала Марьюшка.

– Не я. Долг.

Напрасно Марьюшка до боли в глазах всматривалась в воду: злодея она не узнала. Одет был богато, явно не из простых. Молодой. Городской, если судить по одежде. Не крестьянин, не старатель. Когда подняла взгляд от воды, призрака уже не было. Ящерка сидела на камне неподалеку и смотрела на нее, словно ждала чего-то.

– Ну? – произнесла Каменная Девка. – Сможешь найти убивца? Разгадка в могиле лежит.

– Что должна за помощь?

– То, чего еще нет, но будет. Сын твой мне нужен. В ученики. Родится – Данилой назови. У любящих талантливые дети рождаются.

– На кой?

– Великим мастером его сделаю, – произнесла Хозяйка. – Да не вздумай обмануть.

– Слово даю.

– Барышев тоже давал. Да не сдержал.

– Я знала, на что шла, – тихо ответила Марьюшка.

– Иди. Ящерка тебе покажет место. В карман сарафана ее посади.

Выходя из пещеры, Марьюшка уже знала, что, как только доберется до поселка, пойдет к уряднику и постарается убедить его отправиться на прииск другой дорогой. Она не самая короткая, да и мало кто ее знал из чужаков. Дождя не было эти дни – может, следы крови остались на земле, на камнях? Марьюшка была уверена, что отец поехал бы не самой короткой, но самой безопасной дорогой. Думал, что безопасной. А вот поди ж ты…

Окно в избе урядника ярко светилось. Марьюшка, ежась от ночного холода, завернувшись в потертую епанчу, постучала в дверь. Увидев девушку, Васильев не удивился.

– Входи, Марья, – погладил окладистую бороду. – Есть вопросы к тебе. Поможешь?

– Я по тому же делу, – сказала она. – У поворота на Каменную долину видела кровь на камнях. Тащить оттуда тело до реки далеко. Скорее всего, злодей тело спрятал неподалеку.

– Даже если Егорушку своего выгородить хочешь… – заметил Васильев. – Возьмем завтра мужиков с лопатами и поищем, – пообещал Васильев.

Что мачеха ее из дома выгнала, Марьюшка тоже рассказала. Урядник позвал работницу Дарью и велел устроить гостью на ночлег.

На следующее утро урядник со стражниками и парой мужиков, вооруженных лопатами, направились к повороту на Каменную долину, взяв с собой Марьюшку. Там у тропинки стоял огромный валун. На поверхности валуна были видны бурые пятна, похожие на кровь. Под засохшим дубом неподалеку земля выглядела заметно перекопанной.

– Тут копайте, – сказал Васильев мужикам.

Они принялись за лопаты. Когда из-под земли показалась рука, Марьюшка зажмурилась от ужаса. Убийца, вероятно, торопился и рыть глубокую могилу не стал.

Левая рука трупа была крепко сжата, как будто держала в окоченевших пальцах какой-то мелкий предмет. Одному из мужиков пришлось приложить немало усилий, чтобы вытащить находку. Ею оказалась пуговица. Урядник поднес ее к глазам.

– Пуговица? – переспросила Марьюшка. – Обычная пуговица?

– Не совсем, – заметил урядник. – С мундира убийцы. Или одного из убийц.

– И что в ней странного?

– Такие носят курсанты и выпускники Межевого корпуса. А много их у нас? То-то же. Молодец, девка! Глазастая. Лишь бы задачка сошлась с ответом.

– Похоже -таки застрелили его, – произнес один из стражников, наклонившись над трупом. – А пуля-то, глядите, внутри.

– Чего мешкаете? – прикрикнул урядник на мужиков. – Грузите! Похороним опосля по обычаю христианскому.

Труп после осмотра могилы положили на телегу, прикрыв мешковиной. Затем процессия двинулась к поселку.

 
* * *
 

Хозяин прииска Михайло Барышев, сидя на лавке в полицейской избе, горестно обхватил голову руками.

– Савелий? Поверить не могу!

Урядник положил на стол пуговицу с символикой Межевого корпуса.

– В пистолете вашем явно не хватает пуль, Михайло Ильич, – заметил урядник. – Если только пистолет не закопали и не утопили.

Барышев вздохнул:

– Одного понять не могу. Зачем убивать-то?

– А задолжал ваш Савелий в Екатеринбурге одному крупному кредитору, так? Прокофьеву, – вмешался в разговор исправник, доселе сохранявший удивительное спокойствие. – Кабы не пуговица эта, простой парень Егорий Меркулов отправился бы на каторгу. Без вины. А ваш Савелий – снова играть в карты и делать новые долги. Мог ведь пользу Отечеству принести после учебы в Межевом корпусе. Вместо этого с наемным душегубом на пару вашего управляющего прикончили. Однако в спешке пуговицу, сорванную с мундира в схватке, не заметили. Иннокентий Палыч, распорядитесь освободить Егория Меркулова и задержать Савелия Барышева.

Марьюшка стояла у ограды, провожая взглядом стражников, которые вместе с Барышевым последовали к его особняку. До ее ушей донеслось:

– Эх, отомстила мне Каменная Девка!

Марьюшке стало жалко Барышева. Еще бы: Савелий – его единственный наследник. Себя ей тоже хотелось пожалеть: ни отца, ни матери, ни дома. Сама она – последняя в роду Сизовых. Зато у нее теперь есть Егорушка! И он свободен. Вот только где они будут жить? Сироты оба. Что ж, на время приютить их обещала старая Даниловна. А там… они, конечно, поженятся. Все у них еще будет. И станут они жить долго и счастливо, как и положено любящим.

Андрей Епифанцев.
РУДОЗНАТЕЦ

Мягко урчали старенькие толкатели, поднимая буруны за кормой. Калданка ходко шла вверх по реке. Мимо тянулся глинистый берег и облезлая, весенняя тайга. Скука.

Вся моя забота – сидеть на упруге да пополнять заряд тех самых толкателей. Обидное занятие для одаренного, даже для такого невеликого рангом, как я.

Я посмотрел на своего единственного спутника, крепкого бородатого деда в барских одежках и простом картузе. Тот курил трубку и сурово смотрел вдаль, не обращая на меня внимания. Ничего не менялось с самого утра.

К этому молчаливому деду меня определили то ли слугой, то ли еще каким помощником. Зовут его Иван Дмитриевич, и он настоящий граф, но просит называть себя без титулов – наставником, хотя ничему и не учит. Впрочем, не бьет, и ладно. Вот разбогатею, выкуплю себя и сестренку, и не будет надо мной начальника, а пока можно и потерпеть.

Прикрыв веки, я обратился к дару, и улыбка тронула губы. Внизу под денницей то и дело мелькали огненные искорки. В реке есть золото! И я найду, откуда оно там появилось. Хорошо быть рудознатцем.

Калданка дернулась. Толкатели закашляли, засбоили. Не любят они внешней силы. Пришлось погасить дар и открыть глаза. Ход выровнялся, аппараты снова заурчали ровно.

Взглянул на наставника, все спокойно, он и усом не повел, но надо быть осторожнее. Незаметно достал из кошеля деревянную фигурку и принялся править ей лицо.

Не успел я сосредоточиться, как вздрогнул от неожиданности. По округе разнесся потусторонний, пронзительный смех. Рука соскочила, резец полоснул по пальцу, и окропленная кровью фигурка улетела в реку. Прямо в сине-зеленую морду чудища.

– Бллаггоддарствую, – пробулькало чудище и исчезло под водой, взмахнув напоследок спутанной гривой водорослей.

– Мор тебя побери, что это? – закричал я.

– Это, Степан, Йинк-Вэрт Эви – дух воды. И вы только что принесли ей жертву, – пояснил наставник.

Кажется, это первый раз, когда я от него услышал что-то кроме команд.

Блестящее тело мелькнуло в воздухе, и в мое лицо ударилась рыба, холодная и мокрая.

– А вот и ответный дар, – хрипло засмеялся Иван Дмитриевич. – Понравилось ей ваше подношение.

Вслед за первой рыбиной в меня прилетела вторая и третья, и вскоре под моими ногами шевелилась серебристая горка, а я отплевывался от тины и слизи.

– Это что же за язычество-то тут у вас такое? – возмутился я.

Смех наставника перешел в каркающий хохот.

Противный старикан. Нет бы помочь, а он издевается. Порезанный палец болел. Лицо стыло от воды, запах рыбы все никак не уходил.

– Такое же язычество, как и вы, одаренные, – отсмеявшись, сказал наставник. – Дух – это магическое явление с зачатками разума. У вогулов нет одаренных, зато остались духи.

Иван Дмитриевич пыхнул своей трубкой. Ветер бросил клуб дыма мне в лицо.

– Как это нет одаренных? – удивился я, морщась от смеси табака и рыбы.

– А вот так. Ни одного случая за сто лет. Не болеют они мором и не становятся одаренными. Потому мы с вами и здесь. Чтобы понять почему.

Я посмотрел на Ивана Дмитриевича с уважением. Вот оно значит как. Победить мор хочет. А я уж было подумал, что вздорный барин из ума выжил, с язычниками спутался.

– И вот что, юноша. Не вздумайте больше кровь свою жертвовать. Кровь одаренных – большое искушение для духов. Можно и чудовище породить.

– Так это из-за капельки крови все? – кивнул я на рыбу.

– Не только. Чем сложнее с чем-то расстаться, тем ценнее жертва. А фигурки вам до́роги, – утвердительно сказал наставник и замолчал. – Кстати, зачем вы все время вырезаете одно и то же? Невесту в городе оставили?

– Нет, – зло буркнул я, чувствуя, как краска заливает щеки. – Это сестра. Она в приюте.

Наставник посмотрел на меня исподлобья, покачал головой и сказал:

– Натуральный волчонок.

Он снова уставился вдаль, как будто ничего и не было. Странно, но мне стало жаль прерванной беседы. Я вздохнул, покопался в кошеле и достал свежую заготовку.

 
* * *
 

В стойбище мы прибыли под вечер. Пока наставник медленно правил вдоль берега, я рассматривал вогулов. Бедно тут, конечно. Домишки маленькие с земляными крышами, местами даже просто землянки или шатры из шкур. Но народ ничего так, все в обувке да в одежке добротной, кожаной. Детишек много бегает. Вздыхаю завидуя. Хорошо им при живых мамках-то.

– Опять живи хорошо, Иван Дмитриевич, – поприветствовал нас встречающий вогул, едва мы пристали к мосткам.

– Пайся, рума Елгоза, – степенно ответил наставник. – Заехал вот к вам, по дороге на Сосновку. Как тут у вас дела? По моему вопросу новое что есть?

Ответить Елгоза не успел. Над головой раздался свист, хлопок, и нас накрыло облаком пыли.

Я уткнулся в колени, боясь глубоко вдохнуть. Рядом кашляли. На берегу что-то кричали. Судя по тону – ругались. Глаза слезились. Нос чесался.

– Да что тут такое творится? Снова духи или еще напасть какая?

Когда я наконец-то протер глаза, пыль уже осела. Первое, что заметил, был яркий, блестящий бок цеппелина над лесом. Непростого, видно, цеппелина, с гербом и вензелями на гондоле. Он уходил прочь, то и дело меняя направление.

«Это они что, бомбу, что ли, бросили? Зачем?» – подумал я.

Перевел взгляд на стойбище. Все цело, не порушено. Серое только от пыли.

– Ненпыг! Никак не уймутся! – зло прорычал Елгоза, грозя кулаком вслед цеппелину. – Вот я ваш небесный пузырь прострелю!

– Не вздумайте по ним палить. Строгановы не простят, стойбище вырежут. А с этими шалопаями я помогу. Вернусь только и поговорю с Николаем. Он человек здравый, быстро урезонит родственников, – посоветовал Иван Дмитриевич.

Он закашлялся, поправил картуз и спросил:

– Что они еще тут успели натворить?

– Оленей пугали. Калданки уводили. Да грязь вот кидали, как сейчас. Подкрадутся под колдовством своим, напакостят и потом показываются. Для смеху, наверное, и куражу, – ответил, успокаиваясь, Елгоза.

– Ничего. Потерпите немного. Найду на них управу, да и от барона откуп будет.

– Ну, коли так, потерпим. Только ты это, не пропадай до осени, как в тот раз. Я людям-то объясню, да только не одним нам они насолили. Кто-то и сорваться может, – попросил вогул.

– В этот раз надолго и не хотел. Вот Степана надо к тайге приучить. Месяц повожу, и вернемся, – сказал наставник, кивнув в мою сторону.

 
* * *
 

– А что за народ такой вогулы? – спросил я Ивана Дмитриевича на следующий день.

Мы снова плыли вверх по течению. Река с каждым часом становилась уже и быстрее.

– Хороший народ. Живут тут испокон веков. Охотятся, оленей пасут, рыбу ловят. Не смотрите, что с виду дикари. Мудрости у них много. Потерянной нами мудрости, – ответил наставник.

– И какой же мудрости-то? Как медведя завалить? – удивился я.

– А хотя бы и так. Они считают медведя родней. Просто так не убивают, как некоторые трофея ради. И духи им родня. Ведь и у нас были духи, давным-давно, когда у людей еще и магии никакой не было. А сейчас они где? Только в сказках и остались. Считайте, что, изучая вогулов, мы узнаем, как жили наши предки.

Наставник что-то углядел впереди, сбавил ход и вскоре свернул в боковую протоку. Берега тут совсем близко, русло извилистое да камышом поросшее, пришлось замолчать.

Мы около получаса петляли, уворачивались от низких веток, и вот, наконец, вырвались на открытое место. Ну как открытое. Небольшое озерцо. Но широкая вода и низкие кусты по дальнему краю давали ощущение простора. Солнце клонилось к закату, а небо отливало какой-то запредельной, почти ночной синевой. Толкатели стихли, и стало слышно щебет птиц и шорох ветра по кронам.

– Какая красота! – не выдержал я, вдохнув полной грудью лесные ароматы.

– То ли еще будет, – улыбнулся наставник. – Места тут диво как хороши. Мы еще с вами в горы заберемся, увидите. А сейчас берите весло и помогайте.

Калданку мы до сухого так и не дотянули. Да и неважно, течения нет, камыши плотно держат, не уплывет. Вот только пришлось разгружаться как есть. Брести с поклажей по грязи, а потом еще и на крутой берег карабкаться. Устал, сил нет. Наставник как поднялся со мной первый раз, указал поляну под лагерь, так и ушел куда-то.

Стемнело, а костра развести я не смог. Трут не хотел заниматься. Отсырел, наверное, или я что-то не так делал. Сел, привалился к дереву и стал ждать.

Ночью в лесу страшно. Даже при полной луне. Я прикрыл веки и обратился к дару, оглядываясь окрест. Примечал, что в этот момент чувства пропадают и приходит спокойствие. Перед внутренним взором пустота, ни золота, ни серебра, ни минералов каких. Даже меди и той нет. Пока сидел, задремал.

Неподалеку хрустнула ветка.

– Иван Дмитриевич? – испугавшись, спросил я.

Из темноты на меня смотрели черные провалы глаз на звериной морде.

Я закричал. Медведь в ответ оскалил зубы и зарычал. Мой крик сбился, оборвавшись на полувздохе. Сердце заколотилось. Лоб покрыла испарина. Тело застыло, отказываясь слушаться.

– А ну, пшел отсель, – раздалось рядом.

Послышался глухой удар. Зверь вздрогнул. Его шкура всколыхнулась, и он отпрыгнул в сторону.

На поляне стоял Иван Дмитриевич с поднятым посохом.

– Чего смотришь? Тут твоего ничего нет. Иди куда шел! – угрожающе сказал наставник и что-то швырнул косолапому в морду.

Медведь зафыркал, обиженно проревел и бросился бежать, тряся головой.

– Не помял вас Потапыч? – спросил наставник обеспокоенно.

– Ннне ззнаю, – пропищал я.

– Не помял, значит. Напугал только. Ничего-ничего, оно даже полезно вышло. Наука будет. Портки-то не промокли? – поинтересовался Иван Дмитриевич насмешливо.

Сил обижаться не осталось. Меня трясло от пережитого. И я был искренне рад, что этот желчный дед рядом.

Потом был костер, каша с солониной и настойка из фляги. Наставник что-то ворчал про слабую молодежь, но меня не трогал. Суетился по хозяйству сам. Первый и последний раз на моей памяти.

 
* * *
 

Три седмицы мы лазили по лесам и буеракам. Кругами ходили. Я-то направление завсегда чувствую. Зря, что ли, рудознатец. Места́, конечно, красивые, слов нет. Но вот рассмотреть их как следует не мог, потому что не до того было. Я таскал поклажу, ставил лагерь, носил воду и готовил еду.

Наставник, конечно, меня многому учил. Да что там многому, почитай всему. Только не помогал совсем. Он большую часть времени травки собирал да записи вел, а я потел как тягловая лошадь. Хорошо еще, что одаренность – это еще и выносливость. Иначе не знаю, как бы справился.

Даже к резцу ни разу не притронулся. Единственное, на что не жалел сил – на свой дар. Каждую свободную минуту, когда можно было замереть и прикрыть глаза, я искал золото. Очень нужно разбогатеть, скинуть с себя ярмо, выкупить долги и зажить свободно. Без чужих указок.

Мысли мои ходили по кругу. Я то злился на Ивана Дмитриевича, то испытывал благодарность. Сейчас понятно, что самому мне ни за что не выжить в тайге. Так что, по здравому разумению, мне его наука нужнее, чем ему мой труд. Мешки таскать, оно любой крестьянин может. А уж от вогульского отрока в лесу во сто крат больше пользы будет.