Текст книги "Варварино счастье. Том III. Из завтра – во вчера…"

В назначенное время семья праздновала рождение малышей. У Марка с Колеттой родился сын, о котором так мечтал Марк. У Пьера с Версалией родилась прелестная девочка. Девочку назвали Леона, а сыну Колетта с Марком дали имя Валентин, что означает – сильный, здоровый.

Глава 37. Где же мы с тобой встречались, Пьер?!

Постепеннно жизнь Пьера и Версалии налаживалась. Их дом становился все более уютным и обустроенным. Мари Беатрис радовалась тому, что в усадьбе Пьера и его отца теперь было все спокойно. А когда родилась маленькая Леона, то счастье стало огромным, как Вселенная.

Прошло пять лет. Мари Беатрис была еще вполне здоровая женщина. Она управляла хозяйством и смотрела за внучкой. Бабушка мечтала дать возможность Версалии полноценно заниматься творчеством. Мастерскую Пьер не случайно сделал большой и просторной, с огромными окнами, выходящими на море. Здесь одновременно могли работать и Пьер, и Версалия. Их уютный дом светился лучами любви и радости. На стенах гостиной размещены картины, написанные и мужем, и женой. Мари Беатрис с удовольствием наблюдала, как могли часами разговаривать ее дочка с мужем, обсуждая рабочие моменты в мастерской, а иногда так самозабвенно работали каждый над своей картиной, и молчали… Но было видно, как им приятно находиться рядом друг с другом.

Мари Беатрис постоянно в мыслях возвращалась к тому моменту, когда в новом доме Пьер с Версалией оформляли гостиную в стиле выставочного зала. Поскольку у каждого из супругов уже было достаточно написанных картин, то решили расположить каждый свои картины на противоположных стенах. Получился своеобразный выставочный зал. Это было правильно и своевремено, поскольку Пьер уже был известным художником в Марселе, ему поступало множество заказов, и теперь клиенты могли познакомиться более подробно с творчеством художника.

У Версалии тоже были готовые картины, и они уютно расположились слева от входа в гостиную. Но когда Мари Беатрис стала рассматривать картины Пьера, то ей бросилось в глаза, что две картины были как близнецы или копии с какой-то другой картины. Или, например, как два художника расположились рядом и рисуют с натуры пейзаж какой-то местности, где есть море. Синяя морская гладь видна вдалеке, а художники находятся на небольшом пригорке, едва заметном, а вокруг расположены горы. Лесистые высокие горы, кое – где они каменистые, бежево-коричневого цвета, кое-где даже оранжевые. Как поняла Версалия, закатное солнце осветило местность и море в яркие краски, даже привычной синевы там не просматривалось почти… Но зато яркие блики солнца окрасили волны в багрово-вишневые тона, а дома, стоящие на пригорке, оказались к этом закатном мареве и выглядели как в волшебном тумане.

Это была как обособленная деревенька. Домики стояли полукругом вокруг центрального дома и там, где это кольцо не замыкалось, был открытый вид на море. Каменные плиты показывали, как располагались пути передвижения жителей этих домов. От каждого дома каменные плиты вели к центральному дому. Дома были примерно одинаковыми по размеру. Кустарники и деревца окружали каждый дом. Тут была какая-то семейная идилия. Приятная энергетика исходила от картин.

Но… одна картина была написана Пьером, а другая – Версалией. Невероятно! Она обратилась сразу к обоим:

– Дети, а вы обратили внимание, что у вас одинаковые картины. Но писали вы их еще до встречи. Что это? Я не понимаю, как можно было написать совершенно одинаковые пейзажи? Расскажите мне, как все происходило. Как родилась идея, где вы видели одинаковые места? Ведь вы не встречались до этого.

Пьер задумался, вспоминая то время, когда он рисовал картину. Да, он четко помнил, что он сидел на веранде отцовского дома и задумчиво смотрел на море. Никаких конкретных планов у него не было, он просто сидел в расслабленном состоянии. Было раннее утро. А ему вдруг показалось, что солнце уже почти погрузилось в море. Не совсем еще погрузилось, но море казалось бордовым, красноватые блики играли на воде и ярко высветилась солнечная дорожка. Не секрет, что художники видят всё совсем в других красках, у них богатое воображение. Это необычно яркое видение заинтересовало его. Как из другой реальности! Пейзаж был явно не марсельский. Пьер в этом месте не бывал. Но отчего-то ему показался привлекательным дом, расположенный справа, он был последним в полукольце. Очевидно, построен был последним. Что же там? Почему именно этот домик притягивал к себе?

Пьер, сидя в удобном деревянном кресле на веранде родительского дома, мысленно находился в неизвестном месте. И ему очень захотелось посмотреть, что же там есть, в этом домике. Дом был каменный. В отличие от родительского, в котором были частично элементы деревянного строительства, а здесь дом был полностью каменный. Пьер, даже почувствовал уходящий зной, и защекотало в носу от какого-то пряного запаха. В этой виртуальной реальности он мысленно прошел к домику. Во дворе росло несколько деревьев. А кустарник рос так, как будто служил еще и декоративным забором вокруг дома. Видно, что дом не был пустым. Там жили люди. И им было весело там…

Когда он вошел во дворик, из дома вдруг стремглав выскочил малыш, это был мальчик. Он несся с такой скоростью, что если бы Пьер был в физическом теле, то ребенок смог бы сбить взрослого с ног… Но ребенок пронесся мимо Пьера и спрятался среди густого кустарника. За ним бежала красивая молодая женщина, смуглянка. Она была одета в светлую блузку, которая аппетитно подчеркивала ее стройную фигурку. Несколько верхних пуговиц были расстегнуты и красивое декольте еще более подчеркивало женственный облик незнакомки. Она, как догадался Пьер, пыталась догнать малыша, но он уже успел спрятаться, и она стала оглядываться вокруг. Она пыталась найти его взглядом, но зелень кустарника надежно скрывала мальчика и она позвала его. Она звала малыша:

– Алланчик, ну не прячься! Иди к маме! Хадасик уже поел, и мы собираемся в гости к Аяле. Мы без тебя не пойдем. Так что выходи, непослушный мой сынок!

Ее голос был настолько, он звенел как ласковый серебряный колокольчик, и сама она была такой милой и красивой, что Пьер невольно залюбовался женщиной. Но она, в отличие от малыша, прореагировала на стоящего во дворе Пьера совершенно неожиданным образом. Она остановилась перед ним (а фактически – перед местом, где виртуально находился Пьер), и спросила:

– Вито, ты закончил все дела? Мы должны идти в гости к Аяле, сегодня день рождения Хосе Луиса!

Пьер стоял, потрясенный, он даже не знал, что сказать. Он не понимал, как она увидела его, ведь со своим физическим телом он находился на веранде отцовского дома в теле художника Пьера Дюбуа. Как могла эта женщина заметить его и называть именем Вито? Кто такой Вито? И кто такая Аяла и Хосе Луис? В этот момент Пьер открыл глаза и вышел из канала, где увидел много странного…

Всю эту речь Пьер произнес стоя посреди гостиной в окружении жены Версалии и ее мамы Мари Беатрис, находясь в глубокой задумчивости. Он вспоминал, как ему пришла в голову идея нарисовать незнакомый пейзаж, который он увидел в легком расслабленном состоянии.

Удивленные женщины смотрели на Пьера и друг на друга и не знали, что сказать. Потом Мари Беатрис почему-то сильно заволновалась и протянула руку к Версалии со словами:

– Дочка, дай стульчик какой-нибудь, меня ноги не держат.

Версалия схватила мать под руку и аккуратно подвела к стоящему у окна глубокому креслу. Усадила мать и спросила:

– Может, воды принести, мама?

Мари Беатрис показала рукой, что воды не нужно. Она явно была взволнована, и Версалия заволновалась тоже. Было непонятно, что вызвало такую реакцию матери на рассказ Пьера. Мари Беатрис закрыла глаза и сидела, не шевелясь, так прошло не менее получаса. Сам Пьер уже вышел из состояния задумчивости и увидел Мари Беатрис в таком состоянии, что ей нужна помощь. Он кинулся к Версалии, чтобы что-то предпринимать и вывести Мари Беатрис из обморочного состояния.

В этот момент Мари Беатрис открыла глаза и тихо прошептала:

– Дети, мои родные, я даже не могу понять, откуда я знаю… Но Аяла – как будто моя дочка, а Хосе Луис-это ее муж. И вот теперь, только теперь, глядя на этот пейзаж, где закатное солнце осветило дома, построенные вокруг центрального дома, я понимаю, что я видела этот поселок. Я там была в гостях у своей дочки Аялы… Взволнованная Версалия воскликнула:

– Мамочка, ты о какой дочери говоришь? Ведь у тебя нас всего двое: я и мой брат Донат. Мам, ты Доната не забыла? – Девушка пыталась вопросами вывести мать из состояния, где она теряла свой рассудок.

– Конечно, детка моя, помню! Как же я Доната забуду, я уже так истосковалась по нему, что и душа вся высохла… Надеюсь, что жив мой мальчик! Неужели Бог не даст нам никогда встречу? – И Мари Беатрис горько заплакала. Версалия с мужем как могли успокаивали мать. Она перестала плакать. Вытерла слезы… И сказала:

– Дети мои, а все-таки у меня была дочка Аяла. Я помню это точно! А эта молодая женщина, которая называела Пьера именем Вито. У нее дети были с именами Хадас и Аллан. Ну, так Хадас – это был отец моего мужа Аллана. Такое впечатление создается, что ее дети названы в честь моего отца и моего мужа.

– А когда, мама, ты ездила в гости к дочке Аяле?

– Мы ездили к ней с мужем Алланом. Дочка вышла замуж и уехала очень далеко от родного дома, в Испанию. Вот она как раз и вышла замуж за Хосе Луиса, на день рождения которого и спешила женщина. – Мари Беатрис сидела в окружении своих детей Версалии и Пьера, но мысли ее были очень и очень далеки от их дома в пригороде Марселя. Поток воспоминаний заполонил ее мозг и она спешила рассказать все, что ей сейчас приходило в голову:

– Эта женщина называла Пьера именем Вито. А я вспоминаю, кто такой Вито. Это названный брат моего мужа Аллана. Да, мы жили далеко – далеко, не во Франции. Палестина – вот как назывались те края, где мы жили с Алланом. Во время войны с крестоносцами там появился парень – итальянец Вито. Его спас мой муж Аллан и итальянский парень, который пришел с войной на землю Палестины, вошел в нашу семью как свой, родной человек. И вот этот Вито, как я вспоминаю, обещал нести ответственность за нашу с Алланом дочку Аялу, так что из Италии переехал со своей матерью, женой Лаурой и двумя малышами в Испанию, где жила наша дочка Аяла. Ну, а мы с Алланом были у нее в гостях. Там я и с Лаурой, женой Вито, подружилась.

Все трое сидели озадаченные донельзя. Это откуда мама могла такое вспомнить? Однако вопрос возник и у Пьера, и Мари Беатрис: где могла увидеть Версалия точно такой же пейзаж, ведь она родилась в домике в горной части Франции и там прошла вся ее жизнь вплоть до переезда в Марсель. Все трое сидели и смотрели друг на друга настолько удивленно. Что-то не совсем реальное происходило в их доме, а они не могли дать этому объяснения. Единственное, что напрашивалось, так это то, что Версалия жила там вместе с Вито, значит, она и могла быть той самой Лаурой, которая была тогда очень красивой женщиной и сейчас не уступала ей ни в чем.

Вдруг Версалия вскрикнула. Это не был испуганный крик. Скорее, в нем было огромное удивление. Она вспомнила, что с самого детства начинала рисовать, то часто рисовала такую природу, которой она не могла увидеть в горах. И она сама рассказывала маме, что часто видит парня по имени Вито, он такой красивый. И они разговаривают как бы мысленно. Его ведь здесь, в горах, нет. А тем не менее он улыбается шутит и говорит ей как правильно нужно написать какие-то детали в картинах. И вот подтвердилось то, что Пьер был раньше в теле Вито… Очень необычно и странно… Версалия не могла прийти в себя. Теперь уже ей понадобилась помощь со стороны Пьера. Необычный день, необычные события в их доме.

С тех пор прошло уже более пяти лет, а Мари Беатрис все вспоминала о словах Пьера. А также и о своих каких-то непонятных воспоминаниях. Ей казалось все таким реальным, что она вспомнила о своей дочке. А теперь, как появлялось свободное время, Мари Беатрис часто уходила мыслями в свою прошлую жизнь. Как она любила тогда Аллана, это была единственная в ее жизни любовь. У них были дети, и жизнь была счастливой. Как она любила Яффу, маму своего мужа! Вот так она любила и своего мужа в этой жизни – Бакаира. Для нее был в ее жизни единственный мужчина, ушедший из жизни неожиданно рано.

В этот момент Мари Беатрис четко вспомнила, как провела последнюю ночь в своем домике в горах, в их спальне, на их супружеской кровати. К ней пришел Бакаир. Он сказал ей столько важных вещей, что она помнит до сих пор каждое его слово. Ведь он ей сказал, что они с ней были уже мужем и женой в Палестине. И когда Пьер начал рассказывать, она вспомнила о той жизни, где Аллан был ее мужем. В этой жизни он был как Бакаир. И сейчас она была уже не Лея, а Мари Беатрис… Сколько же невероятных вещей происходит в жизни. Проходят сотни лет, а память души выдает человеку такую информацию, которую он иногда не в силах переварить…

Мари Беатрис все также часто вспоминала, что ей из своего далекого мира говорил Бакаир. Он подавал ей весточки не так уж часто. Но все, что говорил-сбывалось. Теперь Мари Беатрис ждала исполнения той весточки, где он предлагал ей не опасаться и отправляться в дальний путь с Пьером и дочкой, мотивируя тем, что там, далеко от их домика в горах, ее ждет большой сюрприз, как подарок от Бога. Бедная женщина вся извелась в ожидании этого самого подарка. Самые заветные ее желания были таковы: чтобы у дочки была счастливая семейная жизнь. А еще – как бы она мечтала снова увидеть своего любимого Бакаира! Но она понимала, что из смерти никто не возвращается. А самое тайное и глобальное желание – увидеть сыночка. Но как найти его, мать не знала. Поэтому успокаивала свою душу только молитвами к Богу.

Маленькая Леона росла такой хорошенькой и смышленой. Она была как две капли воды похожа на отца: глаза цвета синего неба, льняные кудри и хороший добрый жизнерадостный характер. С внучкой было одно удовольствие гулять по берегу моря, ребенок прелестный и умный… Общеизвестно, бабушки и дедушки любят внуков сильнее, чем своих детей. Любовь, конечно, не исчезла по отношению к дочке, но теперь дочь взрослая, а малышке Леоне так нужна бабушкина мудрость и терпение. А этого всего у Мари Беатрис было более чем достаточно.

Однако мысли Мари Беатрис постоянно возвращались к тому, что она когда-то знала Вито, Лауру. А теперь они, похоже, тут живут и Лаура пришла к ней как дочка Версалия. Теперь становится понятным, почему Пьер когда увидел впервые Версалию, больше не смог оторваться от нее, он сделал все, что можно было и добился того, что женился на Версалии. И вот как они счастливы. Получается, что они знали друг друга давно и любили друг друга еще в той жизни. Да, и сама она относилась к Пьеру так тепло, как будто он был ей кровным родственником, и у них прекрасные отношения. Все это постоянно крутилось в голове Мари Беатрис. Но слишком рано было прийти осознанию существования многих жизней души. Об этом никто во Франции в 18 веке и не говорил, даже думать боялся, поскольку инквизиции еще целый век было дано право уничтожать самых умных людей, самых красивых женщин, которых считали колдуньями. Жестокость людей по отношению друг к другу – самое ужасное.

Глава 38. Жизнь и любовь Доната

Много воды утекло с тех пор, как Донат покинул свой отчий дом. Его долгий путь, полный опасностей и риска, был закончен раньше, причем по совету отца. Отец коротко сказал, что нужно прийти в город Марсель и там обосноваться. Он так и сделал. И ни разу не пожалел о том, что так повернулась его жизнь. За все эти годы он почерпнул так много знаний, что ради этого стоило пережить еще более тяжкие испытания. Так что он был счастлив от возможности учиться новому и вспоминать то, что он знал от рождения. Правда, он хорошо усвоил тот факт, что не имеет права показывать свои знания другим студентам. Он понимал, что часть курса математики, который они изучали, он сам написал. Именно его рукопись содержала весь материал, который им преподавали в университете.

Донат обдумывал с восторгом и восхищением, что все, что он как будто изучает сейчас, он знал еще сто лет назад. И сам это все исследовал и написал книгу, по которой обучают студентов сотню лет спустя… Однако, об этом он не мог сказать никому, и только в одиночестве обдумывал очень удивительное совпадение. Он-то много слышал от отца своего-Бакаира о том, что человек живет множество жизней, что душа не умирает со смертью физического тела. Телескоп и рукописи Донат по в своей комнате, под каменными плитами, которыми был выстлан пол в его комнате.

Жил Донат очень скромно, ему приходилось много работать. На каникулах – само собой, он работал с рыбаками в море все лето. Во время учебного года он пытался экономно расходовать заработанные летом деньги, так еще и в кабачке при дороге он подавал еду за мизерную зарплату. Но зато в те дни, когда он работал, его там кормили. Такая самостоятельность делала парня намного взрослее, ведь он сам устанавливал себе график и распорядок, его никто не подгонял и не проверял. Учился он так легко и так красиво отвечал на экзаменах, что ближе к концу обучения ему предложили работать в этом же университете, преподавать студентам, и в свободное время заниматься исследованиями в области математики.

Не колеблясь, Донат тут же согласился. Такое предложение было очень достойным. Мало кому на памяти существования университета делалось подобное предложение. Однако, до окончания университета еще предстоял целый год учебы. Наступили летние каникулы. Целое лето Донату предстояло работать в море. В первый же день каникул парень собрался ранним утром и пошел на рыбный пирс, где причаливали маленькие суденышки и лодочки с одиночными рыбаками, сюда доставляли улов рыбы и тут же неподалеку был рыбный базар. У рыбного пирса всегда собиралась бригада рыбаков.

Солнце еще не показалось из-за горизонта, но его посланники – первые лучики уже озарили небо, а Донат уже подходил к месту сбора рыбаков. Пирс был совершенно пустынным. Он решил сесть на одну из перевернутых лодок, которые не использовались в этом сезоне, поскольку им требовался основательный ремонт. Донату хотелось еще подремать, и он решил лечь на корпус старенькой лодки и забыться хоть на несколько минут. Только он расположился и задремал, как ему почудилось, что под лодкой раздается какой-то шорох, кто-то тихо прешептывался. Донат как будто и слышал шепот, но сон был сильнее любопытства, поэтому он продолжал дремать.

Вскоре его сон был нарушен тихим плачем, кто всхлипывал совершенно по-детски, а кто-то успокаивал плачущего. Донат явно услышал слова:

– Потерпи, малыш, я тебя прошу. Вот сейчас соберутся люди, начнут продавать рыбу, я найду работу, и мы с тобой заработаем немного денег. Я тебе обещаю, что тут же купим рыбку и попросим кого-нибудь нам ее сварить. И куплю кусочек хлеба. Правда, обещаю! Ты же мне веришь? Ведь я никогда тебя не обманываю, я же так тебя люблю, ты мой самой родной человек, ты – мой братик!

В ответ малыш еще пару раз всхлипнул, и замолчал. Видно заснул. И в этот момент раздался тихий плач того, кто только что успокаивал маленького. Очевидно, так малы были шансы на то, что можно будет заработать денег и купить братику рыбку и хлебца.

Вот тут уж Донат совсем проснулся. Его сердце зашлось от боли, которую испытывали эти два, очевидно, человечка детского возраста, что он встал на колени на песок и заглянул под лодку. Рядом с собой он увидел два огромных испуганных глаза… Это была совсем еще девочка, лет пятнадцати и у нее на плече спал ребенок лет пяти. Судя по одежде, оба они давно ночевали в таких вот условиях. Платье на девочке было рваное, она закрывала еще юбочкой от платья своего спящего братика, а сама тряслась от прохлады раннего утра и песка, который был влажным от ночной росы. Девочка испуганно ойкнула и попыталась отодвинуться вглубь, где бы их не смог достать рукой этот чужой человек.

Однако Донат вел себя очень спокойно. Он не протянул руки, только шепотом сказал, чтобы не разбудить спящего малыша:

– Вы тут все время ночуете?

– Да, целый месяц вот тут спим, под этой лодкой.

– Голодаете?

Девочка ничего не ответила, только горько заплакала, слезы катились по ее грязному личику. Щечки ее не румянились, они были впалыми, от голода она выглядела как маленькая старушка…

– Как тебя зовут?

– Ориан.

– Золотая, значит. А где же ваши родители, почему вы одни?

Девочка испуганно посмотрела на Доната и закрыла лицо руками и заплакала еще сильнее. Еще более трагично выглядело то, что плакала она беззвучно, только тельце ее сотрясалось от рыданий, слезы стекали по ее ручкам и капали на песок. Она, как понял Донат, всегда плакала беззвучно, нельзя показывать младшему братику безысходность их положения.

Больше его доброе сердце не могло выдержать. Он и сам уже сколько лет жил одинокой жизнью. С ним нет его родителей. Но он все-таки взрослый и может себе заработать на еду и одежду. Да, и за учебу нужно платить деньги. А тут два беспомощных ребенка… Видно, что-то случилось ужасное с родителями, если дети скрываются. И он спокойно, но уверенно сказал:

– Перестань плакать, Ориан! Давайте сделаем так. Пока не собрался народ, и нас никто не видит, я отведу вас к себе, дам вам еды, а сам пойду работать в море. Вечером принесу рыбы, сварим суп. Не бойся, я не обижу вас. Буди братика и пойдем быстренько ко мне.

Ориан осторожно разбудила малыша, и они вылезли из-под лодки. Зрелище было ужасным. Мокрая одежда, обои заплаканные. Малыш совсем испугался, когда понял, что Донат хочет взять его на руки. Он судорожно схватился за руки сестры и заплакал, уже громко и отчаянно. Он пытался отбиться от крепких рук Доната. Но тот посмотрел на сестру и молча дал ей понять, чтобы она успокоила братика. Девочка обняла малыша и прошептала ему несколько слов, он тут же успокоился. Понятно, что старшая сестра сказала малышу, что она будет днем работать, и они получат еду. Малыш даже не стал сопротивляться тому, что не ножками пойдет, а его понесет на руках Донат. Идти надо было около получаса. Шли они довольно быстро. Донату надо было вовремя успеть вернуться на пирс, чтобы не пропустить ни один рабочий день. Малыш сразу прижался к Донату и уснул моментально. А бедная девочка Ориан почти бежала за Донатом. Наконец, он привел их в свою комнатушку, положил мальчика на свою кровать. Достал из шкафчика несколько яблок, хлеб и маленький кусочек вареного мяса. Все это он положил на стол перед Ориан и сказал:

– Мне надо быстро бежать, чтобы успеть к выходу в море. Вот вам еда. Вода в ведре. На улицу не выходите. Ждите меня. Не надо, чтобы вас видели чужие люди. Вечером я приду с работы и мы с тобой решим, что сказать соседям. Но если уж вас кто увидит, то скажите, что вы сестра и брат Доната. Донат – мое имя. Не бойся, Ориан, я не обижу вас. Нельзя бросать в беде детей. А вы еще совсем маленькие.

У девочки были такие глаза… Они были вполлица… Бледное личико, девочка совсем исхудавшая… А глаза – голубые… Да, еще и от обилия слез такие. промытые, почти синие. Бедные дети! Но времени не было больше разговаривать. Донат махнул рукой, показал жестом, чтобы она закрыла дверь, а ему надо бежать. И убежал. Работая в море, Донат весь день то и дело в мыслях возвращался к бедным и голодным детям. В первый же момент, когда он увидел их под лодкой, таких голодных, замерзших и несчастных, он подумал, что не сможет равнодушно пройти мимо их горя, он обязан им помочь. Даже накормить детей – это ему не трудно, а им спасет жизнь.

В голову начали приходить мысли, как прокормить детей. Возможно, девочку можно устроить вместо себя в тот кабачок, где он подрабатывал во время учебного года. Но сейчас начались каникулы, и он целыми днями будет в море. Ориан могла бы работать там, разносить еду посетителям и собирать посуду. Это было бы ей по силам. А малыш будет дома. Такие бедные дети, они все вытерпят, лишь бы спастись от голода. Слезы то и дело наворачивались на глаза, он делал вид, что на солнце щурится и от этого выступают слезинки. Не мог он плакать, вырос уже, мужчина. Скоро будет преподавать в университете, будет получать заработную плату. И детей обеспечит. А потом надо будет подумать об их образовании.

Вечером Донат попросил свой заработок получить рыбой. Хозяин не возражал. И бежал Донат впервые к себе в комнатушку на окраине города возбужденный, полный желания помочь двум бедным детям. Входя в комнату, он услышал, как дети переговаривались между собой. Мальчик просил у сестры разрешения съесть хотя бы маленький кусочек яблока, а она терпеливо просила малыша потерпеть до завтра. Потому что она не знает, когда в следующий раз у них появится еда. Но ребенок уныло канючил, как это она не знает, вот на столе лежит целых три яблока… И плакал. Но не так, как плачут капризничающие дети перед своими родителями. Он плакал тихо, почти беззвучно. Но горе ребенка от этого становилось еще ощутимее для его маленького сердечка. У самого Доната прямо физически заболело сердце. И он, войдя в комнату, первым делом подошел к столу, взял два яблока и подал каждому из детей. Малыш схватил яблоко, прижал его к себе пока только вдыхал его прекрасный аромат, а Ориан даже боялась брать, она спрятала руки за спиной и еле слышно промолвила:

– А вдруг завтра нечего будет есть? Я оставлю яблоко Янчику.

Ее глаза были уже наполнены слезами. Ну, как могла бедная девочка так повзрослеть, какие же испытания им пришлось уже пережить… Донат заставил себя улыбнуться, его скулы просто сводила судорога, он готов был сам заплакать от сочувствия. Надо сказать, его родители дали правильное воспитание своим детям. Он состоялся как человек, имеющий чистую совесть и добрую душу.

Донат даже засмеялся, протянул ей снова яблоко и сказал:

– Ешь и не беспокойся, будет завтра солнце для тебя, если будешь ты! Поняла? Пока мы живы, мы будем иметь и еду, и здоровье! А ты, Яник, почему не ешь яблоко? Ешь, оно вкусное! А теперь смотрите, что я принес! Рыба, хлеб, овощи. А это – мед!

У детей был вид людей, на которых свалилось столько счастья, что на всю жизнь хватило бы… Глазки их блестели, Янчик подбежал к Донату и стал рассматривать улов, он перебрал ручками каждую рыбку и спросил робко:

– А когда мы будем рыбку варить?

– А вот сейчас и будем! Смотри, ее надо сначала разделать. Хочешь мне помочь?

Малыш кивнул, он еще стеснялся, но душой он чувствовал, что этот незнакомый человек добрый и не сделает ничего плохого. Ориан вызвалась помочь Донату. Оказывается, она мастерски умела чистить рыбу. Потом они пошли во двор, развели огонь в очаге под навесом и подвесили над огнем котелок. Девочка действовала привычно ловко, вскоре во дворе витал такой аромат, исходящий от котла с супом, что во двор вышли двое соседей, которые также ютились в двух соседних комнатках. Это были такие же студенты, как и Донат. Дети были представлены Донатом как его брат и сестра, прибывшие к нему на время каникул. Аппетит у всех оказался отменным и ужин удался на славу.

Впервые дети были спокойны. Они лягут спать не на голодный желудок. Донат сделал все, чтобы дети расслабились. Вечером после ужина он приготовил горячую воду, чтобы вымыть детей. Корыто стояло во дворе. Девочка заботилась о брате как мама. Когда малыша уложили спать, Ориан еще и постирала всю их одежду. Себе Донат соорудил постель на полу, отдав свою кроватку детям. Когда девочка, одетая в брюки и рубашку Доната, вернулась после купания в дом, она выглядела так забавно, что парень расхохотался. Сначала девочка даже не поняла, над чем смеется Донат. Но когда поняла, что она выглядит довольно комично в большой не по размеру одежде, тоже рассмеялась. Впервые Донат увидел ее веселой. Она казалась такой домашней, даже близкой и было впечатление, что он знает ее давным-давно. Ее глаза были с искорками, она смеялась так заразительно, что они уже вместе хохотали, забыв уже о причине смеха. Обоим было весело и легко.

Донат понимал, что он должен знать о детях все. Такие маленькие остались без родителей. И он очень осторожно задал вопрос девочке:

– Ориан, а ты могла бы мне рассказать, что с вами случилось, как вы оказались без семьи и без дома? Где ваши родители? Садись за стол, давай поговорим.

Девочка съежилась и вмиг стала снова как старушка. Видно, горе так давило на ее плечики, что она согнулась под тяжестью происшедших событий. Она прижала руки к лицу, вытерла слезинки и начала тихо говорить:

– Мы жили недалеко от Марселя, буквально рядом с городом. У нас был хороший большой дом. У мамы с папой были только мы с Яном. Родители мои очень хорошие и добрые люди. Были. Теперь их нет. – И девочка снова заплакала, она рыдала даже с каким-то завыванием… Понятно, что после вполне осознанных слов «Были. Теперь их нет» состояние одиночества и горя владело детьми. Донат положил свою руку на ее головку, погладил ее и сказал:

– Не плачь, малышка! Я не дам вас в обиду. Теперь вы будете жить у меня. Пусть у нас тут тесно, но зато вы в безопасности и не будете голодать. Продолжай! Что случилось с родителями?

– Наш папа был в поселке как бы врачом. Но он сам готовил травы, делал настои, лечил людей. Все люди в нашем поселке и в ближних селах ни к кому больше не обращались. А сам он ездил в Марсель и покупал у городского травника сушеные травы и делал дома настои. Все было как обычно. Папа поехал в Марсель к старому травнику. Но того не оказалось дома. Его магазинчик был закрыт. Папа постучал в двери магазина, но ему никто не ответил и он решил возвратиться домой. Однако, не успел он еще распрячь лошадку и войти в дом, как ворвались инквизиторы и связали папе руки за спиной.

Мы с Яником и мама очень испугались. Мама бросилась защищать папу. Тут один из инквизиторов прочитал указ, с которым они ехали арестовывать папу. Я поняла, что папу обвинили в ереси. Потому что на тот момент городского травника уже успели обвинить в ереси тоже. И не только обвинили, а уже и сожгли на костре. И теперь искали его сообщников. Первым сообщником оказался наш папа. Вот и его обвинили. Мама плакала и кричала, что ее муж только помогает людям, он никогда никому не делал плохого. И маму связали тоже. Их кинули в телегу и увезли. Правда, оставили сторожа, чтобы он берег осавшееся в доме имущество. Этот сторож тут же побежал в комнаты и стал перетряхивать все, что было в доме. Он, очевидно, искал более-менее ценные вещи.