Текст книги "Мрачные истории Заоконья. Сборник мистических историй: рассказы и повесть"

Земляное

Молодая пара из города отправилась за грибами в деревенский лес. Грибов там не оказалось, или они просто не умели их искать, однако им встретилось кое-что намного более интересное, чем грибы.

Гуляли как-то молодые парень с девушкой по лесу. По нашему ли, по еще какому-то – не могу сказать. Звали их Нора и Степан. Стояла середина лета, но все время, почти не прекращаясь, шли дожди, и в деревне, которую окружал лес, поговаривали, что уже вовсю растут грибы. Городские жители Нора и Степан, бывавшие в деревне не часто, не особо верили в слишком рано начавшийся грибной сезон. Нора утверждала, что грибы начинаются только в конце августа и никак не раньше. Степан тоже всегда так считал, но побродить по лесу в поисках ему было любопытно, и он уговорил Нору отправиться за грибами.

То ли зашли они не в то место, то ли действительно слухи оказались лишь слухами, но грибов они не нашли. Побродив полчасика по лесу, постепенно углубляясь в него, но безрезультатно, они решили вернуться. Нора толкала друга в бок, смеясь, что он поверил деревенским слухам. Степан отшучивался и объяснял Норе, что прогулка по лесу и без грибов хороша и приятна.

– В конце августа еще сюда приедем и точно найдем! – весело и убежденно говорил Степан, мягко защищаясь от Нориных кулачков.

– Да я и искать-то не умею, – хихикала Нора. – Наберу исключительно поганок, мухоморов и еще чего-нибудь ложного.

– Ничего, я буду твоим учителем и консультантом! Давай срежем дорогу и пойдем в деревню через лес, – предложил Степа. – Я примерно знаю, как идти.

– А мы не заблудимся? – засомневалась девушка.

– Да говорю же, я знаю дорогу. Жаль, солнца нет, ну, ничего.

Молодые направились вглубь леса. На самом деле это был скорее перелесок, за которым находилась деревня. Можно было обойти его слева по опушке, потратив при этом слишком много времени. Справа же перелесок переходил в настоящий дремучий лес. Из деревни Нора со Степой, послушавшись совета местных жителей, брели по окраине, но теперь Степан решил срезать: он примерно представлял, где должна была находиться деревня.

– Напролом пойдем и сразу на дорогу выберемся, а за ней уже дома деревенские сразу! – убежденно говорил молодой человек шедшей за ним по следам девушке. – Тут даже нарочно не запутаешься.

Но, сами того не зная, ребята постепенно перемещались немного вправо и в конце концов оказались в самой гуще большого леса.

– Степ, мы что-то очень долго идем, а просвета все не видно, – нахмурилась Нора. Она шла, прихрамывая: споткнулась о какой-то корень.

– Да не волнуйся! – бодрым голосом ответил Степан, хотя сам не на шутку разволновался: они и по опушке бы добрались быстрее. Лес все темнел и сгущался.

– Давай обратно повернем! – захныкала наконец Нора.

– Если бы я знал, где теперь это обратно, – прошептал Степа и остановился. – Сусанин, эх…

Нора почувствовала напряжение Степана, вцепилась в его локоть обеими руками и стала тревожно озираться по сторонам. Везде был одинаковый пейзаж: сосны, дубы, березы.

– Ты, главное, не ной, – предупредил Степан. – Иначе совсем растеряемся и заблудимся. Держи себя в руках.

Нора, которая и вправду готовилась уже пустить слезу, закусила губу и укрепилась. Вдруг ее глаза расширились от удивления, и она сделала указующий жест.

– Просвет? – воскликнул Степа и проследил взглядом, куда показывала Нора. – Ой, что это?

Глаза его уставились на странный земляной холмик, размером около двух метров в длину и метра в ширину. Ребята подошли ближе. Холмик удивительно напоминал ухо, искусно выложенное из земли.

– Надо же! – поразился Степан. – Кто же здесь мог такое сделать?

– Ухо! – отозвалась Нора. – Ни дать ни взять – ухо! Как вылитое! Оно, наверное, из глины. – Нора носком потрогала насыпь, сковырнув маленький комочек земли. Степан нагнулся над удивительной скульптурой.

– Говорите громче, оно плохо слышит! – вдруг заорал он в земляное ухо, сложив руки рупором. Нора, несмотря на сложившуюся ситуацию, не выдержала и засмеялась.

– Интересно, откуда это здесь? – спросила девушка. – Кому надо было это лепить? Не похоже, что оно само такое образовалось.

– Это точно, – протянул Степан. – Но все-таки нам лучше поискать выход. Школу помнишь, природоведение? Где должен быть мох на деревьях?

– Кажется, с северной стороны, – неуверенно произнесла Нора, все еще удивленно рассматривая земляное ухо. – А что нам это даст?

– Ну, в каком мы направлении в деревню ехали? В южном, – стал рассуждать Степа, напрягая память и выуживая из нее жалкие топографические знания. – А лес, куда мы пошли, еще дальше от города. Значит, идти нам на север.

– Но на деревьях нет никакого мха! – воскликнула Нора. – Они все гладкие.

– Не может быть, – возразил Степан. – По крайней мере, еще можно по муравейникам определить и по веткам.

– Ну, определяй давай скорее. – Нора пыталась удержать подступающие слезы. – Я уже ничего не понимаю, мне страшно.

– Так вот же мох! – крикнул Степан, осматривая стволы и начиная раздражаться. – Что ты раньше времени истерику начинаешь? Все сейчас будет в порядке, идем домой!

Нора и Степан побрели, куда указывал им мох на деревьях. Парень подбадривал девушку, извинялся за резкость, но он так не любил, когда она плакала. Нора покорно кивала и больше не обижалась.

Шли они долго. Степан и знать не знал, что в своих рассуждениях совершил ошибку. Когда, собираясь в деревню, он мельком глянул карту области, то обратил внимание только на направление железной дороги, по которой следовало им ехать. То, что дальше их вез автобус и, вполне возможно, в иную сторону, он не подумал. Деревня же лежала от города несколько восточнее, и чтобы вернуться в нее, обратно ребята должны были пойти на северо-запад. А если учесть, что они уже забрели в густой лес, что находился от деревни и перелеска справа, то выбираться из него надо было, держа курс на восток. Вместо этого, молодые шли на север и еще дальше удалялись от выхода из леса. Степан того не подозревал, а Нора, полагающаяся во всем на своего друга, и подавно.

Внезапно их чуть не сбил с ног сильный порыв ветра, несшийся справа.

– Степ, как здесь может быть ветер? – не удержалась Нора. – Тут же столько деревьев, я не понимаю!

– Стихия, – веско ответил Степан и тут же снова оказался в ветряной струе, дувшей в обратную сторону со странным свистом, словно кто-то очень большой шумно втягивал в себя воздух.

– Ничего себе стихия! – воскликнула Нора.

Эти странные порывы ветра повторились еще несколько раз и постепенно прекратились, пока Нора и Степан шли дальше. Просвета не было, и молодой человек опять стал волноваться.

– Степ, мы же идем на север, почему до сих пор не вышли из леса? – опять нервно спросила его подруга.

– Норочка, честно сказать? Я не знаю. Уверен, что идем правильно, а почему не вышли еще – не знаю. Скоро выберемся, не переживай. Ох, что это еще?

Нора, услыхав сдавленный возглас друга, проследила за его взглядом и увидела нечто еще более причудливое, чем земляное ухо. Неподалеку от них из земли высовывалась коричневая ладонь в человеческий рост.

– Земляная ладонь! Смотри, сначала ухо, теперь ладонь! Как же она держится? Кто это сделал? – дрожа всем телом, Нора прижималась к Степану.

– Пойдем посмотрим, – потянул он девушку за собой. – Мы не собьемся, но нельзя же пройти мимо такого зрелища.

Ребята подошли совсем близко к громадной земляной ручище. Нора во все глаза смотрела на нее.

– Даже линии есть! – отметила она. Степан стал обходить ладонь с тыльной стороны, и в тот рука вдруг зашевелилась, наклонилась и сгребла пятерней несчастную Нору. Девушка страшно закричала, корчась в сжавшей ее ладони, но не могла вырваться, а Степан словно оцепенел. Ладонь все сильнее сжимала Нору, и та стала хрипеть, задыхаясь в столь ужасных объятьях.

– Степа, помоги! – едва смогла прошептать она, рука с хрустом сжала ее в комок и бросила на землю бездыханное тело. Степан, трясясь как в лихорадке, вдруг сорвался со своего места и криком побежал прочь, слыша как трещат в след ему, ломаясь, корни деревьев, которые рвала страшная рука, рыхля землю и пытаясь схватить его.

Он бежал долго, спотыкаясь о корни и падая. Все лицо его было изранено ветвями деревьев, словно нарочно преграждавших ему путь. Снова попал он в порыв воздуха, который потянул его за собой, а потом оттолкнул. Затем опять потянул, и Степана повлекло куда-то на ослабевших от долгого бега ногах. Встречных порывов ветра больше не было, воздух толкал и толкал Степана, и вскоре тот увидел огромных размеров нос, выдававшийся из земли. Земляные ноздри с силой вдыхали в себя воздух вместе со Степаном, барахтавшимся в этом потоке. Парень стал цепляться за ветви и стволы деревьев, но не сил хватало. Поток воздуха был слишком мощным, и Степу неумолимо влекло к чудовищному земляному холму. Нос вдыхал с перерывами, и было слышно, как где-то неподалеку невидимые губы с шумом выдувают воздух. Через несколько секунд Степан оказался внутри одной ноздри, для которой он был словно для человека мошка. Земля и песок, вихрящиеся в земляной полости, тут же залепили ему лицо, не давая дышать, и огромный земляной нос, вдохнув последний раз лесной воздух, медленно осел в землю, оставив среди травы кучку взрыхленной земли.

Проталина

Альку никто не любит. У нее нет друзей, но есть обидчики, которые дразнят и досаждают ей. Привыкшая гулять одна, девочка зимой находит на пустыре у леса странную проталину, которая никогда не покрывается снегом…

Зима в этом году выдалась ранняя, не очень холодная, но снежная. Первый снег тонким слоем выпал еще в конце октября на радость сельской детворе, которая тут же накатала из него маленьких грязных снеговиков. К вечеру от них уже ничего не осталось, а через несколько дней уже совершенно белый и толстый покров упал на землю и больше не сходил.

Дети перенесли все свои игры на небольшой пустырь поблизости от леса. Для полного счастья рядом находился заброшенный песчаный карьер, крутые и пологие склоны которого под снегом превратились в чудесные горки разного калибра. Все вокруг было белоснежным: и карьер, и пустырь, и лес. И только возле самого леса почему-то оставалась без снега небольшая черная проталина, размером примерно метр на полтора. Сколько бы ни выпадало осадков, в этом месте снежный покров неизменно таял, и ребята постарше с умным видом объясняли, что тут, скорее всего, проходит теплотрасса, и в этом месте она слишком близко к поверхности. Детям вполне было достаточно загадочного слова «теплотрасса», после чего они теряли к проталине интерес.

Только Алька полюбила туда приходить. Обычно вся компания ее ровесников пропадала на карьере, катаясь на санках и картонках. Кто-то бегал на школьный двор, где залили каток. Иногда кучка ребят играла в прятки у самого краешка леса. Алька в основном бродила одна. У нее не было друзей. Дети ее сторонились, считая странной, и дразнили. Говорили, что она фантазерка, врушка и сумасшедшая, прямо как ее бабка. Однажды на переменке у нее отобрали тетрадку, где она записывала свои истории про другие миры, про людей, с которыми там подружилась. С тех пор отношение стало еще хуже. Полкласса смеялось, когда одна из заводил – Танька – в классе зачитывала вслух ее сказки и показывала рисунки.

– Да кому ты там нужна, в этих сказках, очкастая? – ржали одноклассники, терзая тетрадь с Алькиными мечтами. Кроме очкастой ее еще дразнили Рожноберой, потому что у нее была фамилия Рожнова. А Виталик, который ей нравился, вообще обозвал однажды Альдебараном. Почему-то этот Альдебаран переполнил чашу терпения, и она ревела дома в подушку часа два, а бабушка, которая тогда была еще жива, утешала внучку.

– Алюшка, так Альдебаран – это же звезда такая! Это тебя по имени звезды назвали, чего ж ты плачешь, милая?

Только вот Алька прекрасно понимала, что Виталик понятия не имеет ни о какой звезде Альдебаран. И то, что он говорит, означает всего лишь «Алька – баран!» Бабушка тоже, небось, догадывается, но разве она признает. Все про звезду талдычит. Вскоре бабушки не стало, и утешать Альку стало некому. Раньше они гуляли вдвоем, а теперь девочка бродила одна, стараясь держаться подальше от обидчиков. На улице могли и подножку подставить, и с горки насильно спустить, и снежками закидать. И почему они так ее ненавидят?

Алька часто смотрела на себя в зеркале и тоже начинала ненавидеть. Круглые очки на круглом блестящем лице. У нее была жирная не по возрасту кожа, и уже среди дня она начинала блестеть, чем вызывала насмешки одноклассников. А жидкие и при этом сильно кудрявые волосы никак не желали укладываться хоть в какую-то прическу. Может, поэтому Виталька и придумал противную кличку, потому что она кудрявая, как баран? Мальчишкам она не нравилась, а девочки старательно выделывались перед ними, обижая Альку.

* * *

Однажды Аля, как обычно, таясь от остальных, вышла на пустырь и набрела на загадочную «вечную» проталину. Был всего лишь конец ноября, но ей уже надоел холод и снег. А здесь – земля, чернозем. Рыхлый и даже на вид как будто жирный и плодородный. Бабушка учила ее, как ухаживать за огородом. Показывала семена и саженцы. Эх, жаль, что скоро зима. И в земле-то не повозишься. Но что-то как магнитом тянуло Альку к проталине, и она повадилась гулять и играть неподалеку, тем более, что остальных детей туда точно ничего не манило.

Как-то раз мама потащила Альку с собой в старый дом разбирать бабушкины вещи. Те, что после нее остались. Мама бабушку не любила. Она называла ее не иначе как «свекруха», и Алька думала, что это такое ругательное название старухи, только еще хуже. Ей всегда было очень обидно за бабушку. А теперь мама с подругами сновали взад-вперед по ее дому, сортируя, что на выброс, а что может пригодиться. Але она дала для разбора большую картонную коробку, и девочка уселась с ней на полу. Внутри лежало несколько игрушек, с которыми она играла у бабушки в гостях, а еще какие-то пустые пузырьки, бусины, сломанные прищепки. В общем, много совершенно ненужного хлама. Алька все пыталась придумать ему назначение, чтобы хоть что-то забрать себе бабушкиного, но у нее не получалось. Наконец она выудила приставший к стенке коробки небольшой бумажный пакетик, на котором было написано неровным почерком две буквы: З.С.

Алька с любопытством вскрыла пакет и увидела внутри старые, высохшие тыквенные семечки. Из пакетика тянуло плесенью и еще чем-то неприятным. Девочка задумалась, а потом обрадованно вскочила на ноги. З.С. – это значит «зимний сорт»! Бабушка ей рассказывала, что бывают такие растения, которые надо посадить на зиму, и они взойдут прямо ранней весной. Это же семечки именно такой тыквы! И если ее посадить сейчас, то у нее весной уже появятся тыквята. Внутри у Альки просто все дрожало от нетерпения. Она теперь знала, подо что можно приспособить так полюбившуюся ей проталину.

* * *

К делу Алька подошла со всей серьезностью. На следующий же день она побежала на пустырь и рассовала поглубже в жирную черную землю все свои семечки, и с тех пор каждый день исправно навещала огород и следила за ним. Земля даже не смерзалась в этом месте, а Аля на всякий случай еще рыхлила ее палочкой, и иногда, если долго не было снегопада и проталина «не увлажнялась», собирала снег рядом, растапливала его в ручонках и поливала грядки. Бабушка, конечно, говорила, что перед тем, как взойти, растение зимнего сорта должно перезимовать, погреться под снегом, но девочка поначалу надеялась, что тыква уже сейчас даст всходы. Потом она пыталась укрывать их снегом, набрасывая его на проталину, но на следующий день снега как ни бывало.

Однажды ей даже приснился сон, будто семечки наконец проросли, и посередине грядки возвышалась самая большая тыква, которая заговорила с ней и пообещала ее защищать. Утром Алька вспоминала сон и тихонько смеялась в ладошку. Надо же! Тыква решила ее защищать!

Был выходной. Она позавтракала, оделась потеплее и вприпрыжку побежала на пустырь. Сегодня пора было поливать грядку. Подходя ближе, Алька почувствовала, словно ноги увязли в какой-то густой ледяной жиже, и куда-то вниз ухнуло сердце. Девочка замедлила шаг и остановилась возле своего огорода. Теперь здесь все было перерыто, а посередине возвышался земляной холмик, в которой кто-то воткнул перекрещенные палочки. Несколько выкопанных тыквенных семечек валялось рядом на снегу. Почувствовав комок в горле, Алька беспомощно оглянулась по сторонам и вдруг услышала:

– Эй, Рожнобера, а ну вали оттуда! Не трожь там ничего, слышь!

В ее сторону от карьера неслась ватага ребят. Кричал Виталька, тот самый, что дразнился обидным названием звезды. Ему звонким голосом вторила Танька-заводила. Алька в испуге отступила от грядки, догадываясь, что эти ребята как раз все и перекопали. Ей до боли стало жалко бабушкино наследие. Она так мечтала, что весной она вырастит тыквы, и все, даже ее обидчики, будут приходить на пустырь и удивляться и, может быть, даже станут с ней дружить. А они, оказывается, отобрали у нее даже любимое место для игр.

Дети неслись, зачерпывая на бегу снег и утрамбовывая в руках крепкие снежки. Кажется, они собирались обстреливать Альку, если та не уйдет. Она замахала руками и стала отступать, но попыталась что-то объяснить и уговорить их.

– Это мой огород! Это зимний сорт, я хочу вырастить тыквы. Я всех вас угощу весной! Они уже в марте появятся.

Ответом ей был дружный хохот мальчишек, на которых тут же шикнула Танька.

– Сейчас нельзя смеяться! Вы забыли, что мы только что похоронили Чернушку?

Ребята посерьезнели и уставились на холмик. Сегодня утром они нашли на дне карьера мертвую ворону и решили закопать ее со всеми почестями. Кто-то вспомнил про незамерзающую землю возле леса, и все помчались туда. Никто и не знал, что Алька там устроила свои грядки. Дети просто вырыли ямку, уложили туда труп вороны и засыпали землей с горкой. Виталик проволокой скрепил две палочки, чтобы было похоже на крест, и воткнул в могилку. Увидев Рожноберу возле могилки, они решили, что она хочет разрушить их кладбище, и побежали его спасать.

– Здесь огород, – сквозь слезы повторила Алька. – Зачем вы здесь кого-то похоронили?

– Знаешь, это вообще-то важнее, чем твои тыквы, которые никогда не вырастут, – важно ответила Танька. – Это было живое существо, и его надо было где-то упокоить.

– Вам что, места мало? – удивилась девочка. – Вон снега сколько, ну и закопали бы.

– Конечно, а если бы тебя в снегу закопали, а весной ты бы оттаяла, ты бы хотела? – возразила Таня. – Иди отсюда.

Кто-то из ребят замахнулся на Альку, и она побежала, а вслед ей еще долго неслись угрозы, чтобы даже рядом ее тут никто не видел.

В тот день девочка очень долго бродила вдоль кромки леса и ревела навзрыд, обморозив себе лицо, руки и ноги. Когда она вернулась, вся продрогшая и заплаканная, мать дома бросилась отпаривать ей ноги в тазике и поить горячим чаем с малиновым вареньем. Алька отбивалась и отнекивалась, пока не услышала, что это варенье тоже забрали из бабушкиного дома. Потом мама уложила ее, заботливо укрыв сверху еще и пледом, и девочка заснула беспокойным сном, в котором ей уже просто снился голос, шепчущий странные слова:

– Я скоро приду и буду тебя защищать.

* * *

Ранней весной по деревне со стороны пустыря к домам брел грязный бродяга в лохмотьях. У него было донельзя опухшее, синюшное лицо с заплывшими мутными глазами, словно его лупили несколько дней подряд ногами. Одежда, легкая не по сезону, была вся в земле, волосы, лицо и руки тоже, а на спине – огромная заскорузлая корка какой-то бурой засохшей грязи, к которой прилипла шелуха от семечек. Он шел, еле волоча ноги по земле, странной шатающейся походкой. В каждой рванине на одежде застряли зеленые стебли какого-то растения, которые топорщились из дыр в разные стороны, словно этот человек был набит сеном и соломой.

В этом несуразном существе мало кто смог бы сейчас узнать Ваньку, местного красавца и первого парня на деревне, пропавшего года полтора назад. Кто-то считал, что он сбежал в город за лучшей жизнью. Но поговаривали, что его зарезали за карточные долги. Ваньку долго искали, но ни его самого, ни тела так и не нашли. А вот, видно, сам решил вернуться. Не пофартило. Правда, совсем опустился человек, живого места на нем нет. И пьяный, наверное, до такой степени, что чуть ли не пополам переламывается при каждом шаге, так его в разные стороны мотает. Как не падает только. Хотя, небось, в каждой канаве уже полежал. Грязный же с ног до головы!

В то же время кто-то разрыл проталину, где была когда-то Алькина грядка, и разбросал обглоданные вороньи косточки. От птичьей могилки ничего не осталось, потому что на месте проталины теперь была большая яма и взрыхленный жирный чернозем.

* * *

У матери Альки наконец дошли руки до того, чтобы разобрать бабкины записи и документы. Бумаги на дом и платежные квитанции она сохранила, а вот от всего остального твердо решила избавиться, не важно, что какие-то записи старуха в письме просила передать внучке. Женщина стояла во дворе их с Алькой дома и жгла в мангале бабкины бумажки, равнодушно и брезгливо просматривая их напоследок.

«Вот, например, ну что за гадость? Полоумная старуха!»

Глаза женщины с возмущением вперились в очередную бумажку. Она даже выбросить ее сразу не смогла, настолько была поражена тем, что старуха хранила такие жутки записи.

– Заклятье смерти, – с ужасом прочитала Алькина мама заголовок, около которого в скобочках была приписка: «посевы для З.С. лежат в коробке». И еще одна, тоже в скобочках: «тыква». – Собрать семечки из тыквы, полностью сгнившей на кладбище, и высушить их. Закопать высушенные семечки на нужной могиле вместе с куском мяса, для прикормки. – В скобочках снова было пояснение: «любого мяса, можно дохлую птицу, если найдется». – Вскоре он вернется и поможет… Тьфу ты, гадость какая, ересь! Мерзкая бабка! – воскликнула женщина и, с отвращением скомкав листок с обрядом, швырнула его в костер.