Текст книги "Димитрий Самозванец"

– Отпусти меня в монастырь, – сказала Ксения. – Я прощаю тебе все зло и буду молиться за тебя и за супругу твою.

– Кончено! Согласен! Выбери себе обитель, завтра же отправлю тебя.

– Да исполнится воля твоя святая, Господи! – примолвила няня, перекрестясь.

– Не угодно ли, чтоб я проводил вас до дворца, государыня? – ^ сказал Лжедимитрий Марине. В безмолвии вышли они из терема и оставили Ксению и няню в изумлении и радости.

– Молись, дитятко, молись и благодари Бога, что он избавил тебя от козней демона! – Ксения бросилась на колени перед образами, а няня стала класть земные поклоны.

* * *

Лжедимитрий, введя Марину в ее комнаты, поцеловал у нее руку и сказал:

– Ты имеешь право быть недовольною. Но забудем все и простим друг другу… Я исполнил все, чего ты желала.

– Но эта Калерия, эта несчастная! – воскликнула Марина. – Страшные клятвы ее раздаются в ушах моих…

– Я не так виновен, как она говорит. Она погибла в борьбе со мною… Она угрожала мне ножом!

– Но ты, государь, разве не презрел любви ее, разве не изменил?

– Заблуждение юности, обман страстей, – возразил Лжедимитрий. – Но кончим это. Завтра не будет в Москве Ксении, и ты должна быть спокойна. Я велю отвезти ее во Владимирский монастырь вместе с ее нянею.

– Я уверена, что пребывание в Москве Ксении и твои частые посещения не укрылись от народа. Димитрий, помысли о себе! На тебя все ропщут и негодуют. Даже вернейшие друзья твои охладевают. Иезуиты недовольны, что ты, вопреки обещанию, не приводишь к папизму твоего народа. Польские послы негодуют на тебя за гордость твою, за принятие нового титула цесаря, которого они не могут признать, и грозят разрывом с Польшею, упрекая тебя в неблагодарности к Польскому королю, удивляясь, что ты до сих пор не платишь долгу и не отдаешь обещанных Польше областей. Польские паны недовольны, что призваны ко двору твоему для одного веселия, а не к должностям, как ты обещал им. Отец мой гневается, что не получил полной уплаты издержек на вооружение и до сих пор не вступил во владение обещанными ему и мне княжествами. Польские воины говорят, что полученная ими награда не соответствует их заслугам. Русские бояре оскорбляются предпочтением, оказываемым тобою полякам, и твой народ в отчаянии от своевольства буйного польского юношества. Все недовольны тобою, все ожидали от тебя более, нежели получили, а ты между тем предаешься забавам – и ничего не делаешь. По долгу жены я обязана высказать тебе истину, которая доходит до ушей моих. Прошу тебя, умоляю, займись делами, кончи все твои расчеты, отправь лишних людей из Москвы и царствуй, а не забавляйся царским достоянием. Я женщина, но, если б я самодержавствовала, тогда бы увидел мир, что может сделать воля венценосца России!

– Тебя напрасно смущают, друг мой, – отвечал царь. – Если б я имел полсвета и вдесятеро более власти, то и тогда не мог бы удовлетворить всем желаниям этой жадной толпы. Но я покажу миру, кто я таков! Лишь только выпровожу гостей моих из Москвы, соберу войско и пойду на неверных. Провозглашу крестовый поход и устремлюсь на разрушение грозного колосса, угрожающего христианству. Изгоню татар из Крыма, возьму Царь-град и заложу новую империю. Тогда займусь просвещением России… Увидишь, Марина, что я сделаю! Ты будешь восточною императрицей… Мы все уже обдумали с Басмановым. Пусть только выедут мои польские гости.

– Но ради Бога, старайся приобресть любовь своего народа. Без этого ты не сделаешь ничего великого.

– Народ любит меня. Между боярами у меня много верных слуг. Разве ты не видишь, как я благодетельствую им? Не верь, Марина, злым толкам!

– Дай Бог, чтоб все это была правда! – сказала Марина.

Лжедимитрий простился с женою и пошел на свою половину.

* * *

Лжедимитрий не мог заснуть. Ночь была тихая, звезды ярко светили на небе; все покоилось вокруг, а царь расхаживал по комнате в глубокой думе. Воспоминания о событиях его жизни, как отдаленные звуки, раздавались в ушах его, смущали его и порождали мрачные предчувствия. Слова Калерии пали на его сердце. Будущая жизнь, мучение ада, суд страшный представлялись его воображению в ужасных образах. Лжедимитрий разбудил Басманова, спавшего в другой комнате.

– Друг мой, – сказал Лжедимитрий. – Ты знаешь схимника Вассиана, который гостит теперь в Чудовом монастыре? Поди немедленно к нему и приведи его ко мне.

– В эту пору! – возразил Басманов.

– Для душевного, равно как для телесного недуга, нет положенной поры. Мне нужен врач духовный. Я хочу побеседовать с Вассианом: его почитают святым… – Царь, сказав это, не ожидал ответа и возвратился в свою комнату.

Басманов поспешил одеться и лишь только хотел выйти, царь снова позвал его к себе.

– Нет, не ходи к Вассиану, – сказал он, – я знаю наперед, что он станет мне говорить. У этих отшельников и святителей все одно и то же на языке…

– Государь! Правда одна и неизменна! Кого ни спросишь об ней в одном деле, все добрые отвечают одинаково.

– Я хотел молиться, но ум мой так встревожен, душа так омрачена и уныла, что не могу собрать мыслей. Ты знаешь, что не должно приступать к молитве в рассеянности. Поди лучше приведи ко мне патера Савицкого и вели, чтоб он принес с собою свою "Большую книгу".

Басманов вышел, а Лжедимитрий лег на постель, закутав голову, и старался заснуть, но сон бежал от глаз его.

Чрез час возвратился Басманов с патером Савицким и, оставив его в коридоре, вошел потихоньку в комнату царя. Думая, что он спит, Басманов хотел возвратиться, но Лжедимитрий быстро встал с постели и спросил:

– Здесь ли Савицкий?

– Здесь.

– Пошли его ко мне, а сам останься в своей комнате. Патер Савицкий вошел в почивальню, держа под мышкою большую книгу в черном кожаном переплете. Он поклонился царю и ожидал его повелений.

– Настоящее наводит на меня грусть, – сказал Лжедимитрий. – Пойдем, патер Савицкий, и заглянем в будущее.

Сказав сие, Лжедимитрий вышел с патером из спальни в темную комнату, а оттуда по малой крутой лестнице взошел в верхнюю светлицу. Она возвышалась над кровлею и имела четыре круглые окна, обращенные на все четыре страны света. Об этой светлице носились в Москве страшные слухи. Говорили, что царь здесь чародействует с своими латинами. На столах и вокруг стен стояли сферы и несколько оптических и астрономических орудий. На стене висели карты, изображающие созвездия. На одной большой карте начертаны были известные тогда планеты с их путями. Посреди комнаты стояла большая черная доска на ножках. Лжедимитрий сел на стуле, а Савицкий начал приготовляться к работе. Поставил песочные часы, вытер черную доску губкой, после того устремил взоры на небо и стал делать вычисления, заглядывая часто в свою большую книгу. Поработав около получаса, патер Савицкий сказал:

– Готово, государь! Не угодно ли самому выкладывать?

Лжедимитрий, не говоря ни слова, взял мел и подошел к черной доске; патер Савицкий сел на малом табурете возле окна и положил подле себя на налое свою большую черную книгу.

– Начертите пять аспектов (136), – сказал патер Савицкий. – Первый: конъюнкция, или соединение. Напишите нуль и сверху его проведите черту вправо. Второй аспект: оппозиция, или противустояние: два нуля, соединенные чертою, положение верхнего нуля несколько вправо. Третий аспект: сицигии, или триогональное явление – начертите треугольник. Четвертый аспект: квадратура, начертите… четвероугольник. Пятый аспект: секстель, начертите шестиугольную звезду. Хорошо. Теперь потрудитесь, государь, снять со стены карту сорока восьми констеллаций Птоломея и повесить ее на рамах возле черной доски. – Посмотрев на небо, патер Савицкий примолвил:– Теперь весна! солнце в знаке Овна. Овен животное рогатое и бодливое. Твои звезды Юпитер – власть и Венера – наслаждение находятся в аспекте оппозиции. Гороскоп неблагоприятен.

– Говори яснее! – сказал Лжедимитрий.

Патер Савицкий посмотрел в книгу, стал перевертывать листы то взад, то вперед и сказал:

– Венера есть планета, противоположная Юпитеру. Тебе известно, что если разница долготы между планетами составляет 180 градусов, то одна планета должна уступить место другой. Юпитер уступает теперь место Венере, то есть власть гибнет от наслаждения, а это тем опаснее, что действие происходит в то время, когда солнце в знаке Овна.

– Все одно и то же – и на земле и на небе! – воскликнул Лжедимитрий. – Разве я поденщик какой, чтоб работал день и ночь, не помышляя о наслаждениях? Странное требование!

– Можно и веселиться, и заниматься делом, государь. Взгляни на небо, на это недоступное уму пространство, населенное мириадами миров. Небеса поведают славу Господню! Десница Вышнего начертала законы сим сияющим мирам и человеку, сему чудному созданию, названному микрокосмом, или малым миром. Все имеет свою великую цель и на небе, и на земле; все живет, движется по установленным законам; все держится, единственно следуя сим законам. Деятельность – есть цель жизни человека, а особенно владыки, который одушевляет собою царство, как солнце мира…

– Довольно этих поучений, приступайте к делу. Что вы видите на небе?

– На северном полушарии видно замешательство. Злой дух Малефико действует сильно. Созвездие Северной короны обложилось густыми, мрачными парами, и между созвездиями Льва и Всадника (или Персея) начнется борьба света и тьмы. Созвездие Орла покрыто каким-то мерцанием, средним состоянием между тьмою и светом… Нехорошо, очень нехорошо!..

– Прошу вас истолковать мне все это ясно и без обиняков!

– Вы требуете, государь? Осмелюсь ли…

– Я вас за этим призвал сюда. Не думайте, чтоб я устрашился дурных предзнаменований! Нет, я уже прошел опасною тропинкой между пучинами. Я знаю опасность! Но не вы ли предсказывали мне, что я буду царствовать 32 года? (137)

– Правда, я предсказывал, но не сказал, благополучно ли вы будете царствовать. При этом я должен объявить вам, государь, что, когда я предсказывал, то не имел тогда этой важной книги, знаменитого Джона Ди, которая досталась вам в наследство после Годунова. Теперь я более знаю и более вижу на небе, чем прежде.

– Прошу вас, толкуйте мне без предисловий. Что все это значит?

– Повинуюсь, хотя неохотно! Тучи вокруг созвездия Северной короны означают войну, раздоры и мятежи в северных государствах: России, Польше и Швеции. Борьба света и тьмы между созвездиями Льва и Всадника значит борьбу двух знаменитых родов, имеющих сии знаки на своих хоругвях. Всадник – древний герб московских ваших предков, а Лев… Какое из русских княжеств имело в гербе льва?

– Владимирское!

– Какой род ведет свое происхождение от князей владимирских?

– Князья Шуйские!

– Ты все теперь знаешь! – сказал иезуит и закрыл книгу.

– Как, Шуйские снова замышляют измену! Я не Годунов! Я образумлю их! Итак, Шуйские замышляют о венце царском!

– Государь! Ничем не спасете себя от крамолы завистников, если не утвердите союза с Польшею и Римом. Польшу означает созвездие Орла. Оно теперь покрыто мерцанием: нерешительностью. На южном полушарии созвездие Алтаря, означающее Рим, точно в таком же состоянии. Я еще вчера видел это. Итак, от вас зависит заимствовать свет от Орла и Алтаря и разогнать тьму Льва.

– Понимаю, понимаю!

– Да, государь, вы должны понимать, что, пока вы не исполните обещания, данного вами Риму и Польше, пока не подчините себя покровительству Римской тиары и не введете Россию в планетную систему западного солнца – Рима, до тех пор вы не тверды на престоле!

– Точно ли вы говорите правду?

– Клянусь!

– Где же опасность? Одни Шуйские ничего не значат. Россия – моя!

– Противу вас составляют умысел не одни Шуйские, но все ваши бояре, весь народ! Верьте мне, ибо говорю вам из собственных выгод. Но мы держим нить заговора, и если вы обещаете сдержать данное нам слово, мы все откроем вам, спасем, рассеем тучу и предадим вам всех опасных врагов ваших… От вас зависит все знать, все уничтожить!..

– Вот вам рука моя! Чрез неделю епископы мои уже будут на пути в Рим, и в церквах русских раздастся имя папы! Смерть врагам моим!

– Смерть! а тебе – вечная слава! – примолвил патер Савицкий.

ГЛАВА VIII

Волнение народа. Дерзость иноземцев. Совет у князя Василия Ивановича Шуйского. Восстание Москвы. Месть народная.

На Красной площади было такое множество народа, как во время какого-нибудь необыкновенного происшествия: перед казнью, церковным ходом или чтением указов государевых. Спрашивали один другого, зачем собирается народ, что слышно нового, и переходили из одного конца площади в другой прислушиваться толков. Более всего толпились возле рядов, желая узнать новости от купцов, имевших связь с боярами и царедворцами. Останавливали чернецов и слуг боярских для расспросов. Видно было всеобщее волнение умов, ожидание чего-то необыкновенного, и вместе с тем смелость и. дерзость, как будто пред опасностью известною, к которой приготовились заранее. Именитый гость Федор Никитич Конев сидел пред лавкою, а возле него стояли вокруг люди разного звания. Все смотрели в глаза Коневу, прислушивались к его речам, и каждое слово принимали как неоспоримую истину.

Конев. Вестимо, что теперь время хуже татарского набега. Попустил Бог неверным наказать нас за грехи наши, да не оставил, а помиловал православных. Смотри-ка! Теперь нет и следу московского пожара! А уж как мы отступимся от Бога да загубим православие, так конец и Москве, и царству Русскому!

Голоса в толпе. Сохрани Бог! сохрани Бог!

Конев. К тому идет дело. Бывало ли когда на святой Руси, чтоб в церквах играли на трубах и на литаврах? Видано ли, чтоб иноверцев, нехристей, пускали в храмы Божьи? Господи, воля твоя!

Чернец. Да еще позволяют ругаться над чудотворными иконами, над священнодействием!

Другой чернец. Осквернять церкви православные! Поляки даже водят с собою собак в церкви! Приходит день суда страшного!

Конев. Забыли посты и молитвы при дворе царском, так чего ожидать доброго и в народе? Иноверку венчали на царство Русское! Как бы это пришло в голову царю православному?

Чернец. Да ведь он хочет превратить наши церкви в латинские костелы, все монастыри отдать своим иезуитам, а нас, старцев, разогнать или перетопить. Эти иезуиты уж высматривают в церквах места, где поставить образ своего папы.

Купец. А что ж станется с русскими иконами и святыми целебными мощами?

Чернец. Верно, сожгут, злодеи!

Купец. Нет, не бывать этому! Лучше умереть!

Конев. За что же и умирать, коли не за православную веру, за дом Пресвятыя Богородицы?

Голоса в толпе. Вестимо, лучше умереть, чем попустить ругательство над нашею верою православною! Лучше умереть!

Купец Тараканов. Царь-то не только что не соблюдает постов, не святит праздников, да и свадьбу-то свою совершил накануне Николина дня и на пятницу.

Посадский. Скорей за свадьбу, чтоб ближе к пиру! Окаянные!

Истопник царский. А посмотрели бы, что он ест! Все нечистое, все поганое, прости Господи, и подумать мерзко! Затем и трапезу его не благословляют и не кропят святою водой, как бывало прежде, а то и знай что музыка да песни, словно в цыганском таборе.

Конев. Да ныне то и дело, что пляшут в палатах. Кому смех, а православным горе!

Чернец. Даже в самом Вознесенском монастыре, где жила царица, когда была еще невестою, завелись пляски, музыка, игрища!..

Другой чернец. Осквернение святыни! Смертный грех!

Мещанин. А перед новыми-то палатами стоит медный зверь, а в нем сидит лукавый и гремит, и звучит, как кто к нему дотронется.

Посадский. Все говорят, что этот царь большой чародей, а царица колдунья. Вместо образов у них – какие-то хари, неведомо из чего, а словно живые. Они закрывают этими харями лицо и пляшут под музыку вместе с поляками и немцами. Это, говорят, шабаш колдунов, как бывает в Киеве на Лысой горе, куда слетаются все ведьмы и колдуны. Мне сказывал это жилец Мишка Рябов. Он сам видел эти хари и пляски в Кремлевских палатах.

Истопник царский. Правда, я сам не сто раз видел это!

Чернец. Что он чернокнижник, это всем известно. Если б он верил в Бога, как бы ему позволить осквернять храмы Божий, пренебрегать постом и молитвою и допускать к себе папистов? Да не то еще будет! Он хочет, чтоб чернецы женились, а черницы вышли замуж.

Купец. Спаси, Господи!

Конев. И чернокнижник, и не православный!

Посадский. Помните кликушу Матрену, которая бесновалась и пророчила о нынешнем царе? Ведь он выгнал из нее черта, да еще и наградил ее жалованьем. Теперь Матрена живет в своих хоромах в Скородоме да рядится, как боярыня.

Купец. Верно, он сам вселил в нее черта, чтоб он обманывал для него народ. Куда ни взгляни – а все нечистая сила!

Тараканов. Нет, этот царь не православный!

Истопник. Не ходит в баню и не спит после обеда!

Тараканов. Так, стало быть, не русский.

Конев. Русский, да еретик, богоотступник! Вы помните, что было с князем Василием Ивановичем Шуйским? Он уличил его в обмане, говорил ему в глаза и говорит теперь всем, что он не сын царя Ивана Васильевича, а расстрига Гришка Отрепьев. А кому знать, как не князю Василию Ивановичу? Кому верить, как не ему?

Голоса в толпе. Ах, он окаянный! Ах, анафема!

Посадский. Как же этот колдун сел на царство?

Конев. Попущением Божиим за грехи наши и силою демонской.

Чернец. Нет, Господь Бог не погубит Россию!

Мещанин. Уж будет ему конец!

Конев. Ведь уж и наказывает нас Бог за него нашествием друзей его, поляков и запорожцев! Ни татары, ни сам лукавый, прости Господи, не был бы хуже. Нет житья от них в Москве и на Руси! Бьют, рубят нас, как на войне, бесчестят жен и девиц, грабят и ругают! Не сдобровать этим злодеям!

Голос в толпе. Не сдобровать! Уж будет всем им карачун!

Конев. Дай Бог скорее! Не оставит нас Бог и мудрые бояре. Были б мы смелы да умели постоять за святую Русь.

Голоса в толпе. Постоим за себя! Постоим за святую Русь! Была бы голова, а мы рады на смерть!

Чернец. И звери дают только смерть телесную, а сии же нехристи и телесную, и душевную! (138)

Посадский. А уж как они гордятся тем, что охраняют своего царя! Куда он ни покажется, они везде за ним с протазанами, с ружьями, с саблями!

Конев. Недаром они навезли с собою разного оружия! Вы слыхали, что за Москвою, на Сретенском лугу, готовятся, будто, потехи воинские. Ну, так вот я вам скажу, что там будет. Туда соберут всех бояр и знатнейших сановников русских да и перебьют всех до единого. Боярство и уряды отдадут полякам, казакам и немцам, а там и прощай святая Русь! Тогда некому будет постоять за нас!

Голоса в толпе. Не попустит Бог! Нет, надо извести чародея с его латинами! Смерть им – или нам! (139)

Вдруг на средине площади раздался шум. Два польские воина, обнажив сабли, махали вокруг себя и отгоняли народ, который заступал им дорогу к Кремлю и кидал в них грязью.

Лекарь Коста (140). Бей злодеев! Это разбойник Пекарский да товарищ его, грабитель Цециорка, те самые, что вытащили из возка жену и дочь окольничьего Звенигородского и хотели их обидеть, те самые, что с шайкою своей ограбили нижегородского гостя Кузьму Минина и стреляли в святую икону. Бей злодеев!

Голоса в толпе. Бей! схватите их! камень на шею да в воду!

Пекарский. Послушайте, вы, стадо! Если не уйметесь, то я первого изрублю в куски, который осмелится поднять на меня руку. Прочь!

Цециорка. Миллион сто тысяч чертей! Не подходи, а не то смахну голову, как маковку! А, мошенник, ты кидаешь грязью! (Ударяет саблею одного москвича, тот обливается кровью.)

Голоса в толпе. Ах, злодеи, ах, душегубцы! Бей их! (Камни сыплются со всех сторон на двух поляков).

Пекарский. Уйметесь, что ли? (Подбегает к одному гражданину и рубит его по голове, тот падает замертво на землю.) Грызи землю, собака, когда не хотел отстать!

Лекарь Коста. Ребята, бегите за ружьями, зовите стрельцов! Разбой! Нет ли у кого рогатины? (Хватает с земли камень и бросает в лицо Пекарскому; кровь хлынула у него изо рта и из носу.)

Пекарский (кричит). Насилие, разбой! (Устремляется с саблею на Косту, народ закрывает его. Пекарский рубит на все стороны. Народ с криком бежит.)

Цециорка. Руби, коли! (Рубит народ.)

Лекарь Коста. Давайте ружья! Разбирай забор возле рядов! В колья!

Голос из толпы. Бейте в набат! Измена! Поляки режут нас, безоружных!

В это время отряд польских всадников показался из Фроловских ворот под предводительством боярина Петра Федоровича Басманова. Всадники прискакали на место драки. Народ остановился.

Басманов. Что это значит? Кровь, мертвые тела! Кто зачинщик?

Лекарь Коста. Разумеется, кто! Разве ты не знаешь, честный боярин, как поступают с православными эти новые царские слуги? Что день, то новая обида! Долго ли нам терпеть и от своих и от чужих?

Басманов. Молчать! Вы, паны, зачем преступаете запрещение и нападаете на народ?

Пекарский. Не мы напали на них, а они на нас, и жаль, что мало им досталось!

Басманов. Вы не смеете управляться сами! На то есть суд и расправа!

Пекарский. Так вели перевешать всю эту сволочь, господин боярин, по своему суду за то, что они осмелились напасть на друзей царских; а мы не признаем здесь никакого суда над нами.

Басманов. Как вы осмеливаетесь презирать власть царскую?

Пекарский. Он ваш царь, а не наш! Мы дали его вам, а не избрали для себя. Мы гости его!

Цециорка. А к тому ж нам непристойно отдавать отчет русскому пану в наших поступках. (Говорит польским всадникам.) Господа! приударьте в эту сволочь да потопчите их порядочно!

Басманов. Как вы смеете возбуждать царских воинов к беспорядкам! (Польским всадникам.) Отведите этих панов под стражу.

Пекарский. Как ты смеешь брать меня под стражу? Я тебе проколю бок, если еще скажешь слово!

Басманов. Возьмите их!

Польские всадники посматривали друг на друга, пожимали плечами и не трогались с места.

Лекарь Коста. А что, видишь ли, честный боярин, что это за люди? Уж лучше б было, если б нам удалось схватить их да проучить по-своему!

Басманов повернул коня и отъехал в Кремль, велев дружине следовать за собою. Пекарский и Цециорка пошли пешком в середине, браня народ.

Торговец. Вот-те и боярская власть! Какие времена! Разбойничают среди белого дня, а на них нет и суда!

Ямщик. Надобно бы проучить этих нехристей.

Лекарь Коста. Собраться бы всем да, помолившись, грянуть лавой на проклятых, а там – воля Божия!

Церковник. А царь-то что скажет?

Лекарь Коста. Какой он царь! Он еретик, колдун, сын греха, а не сын Иоаннов. Все бояре говорят одно и то же.

Молодой мещанин. Так чего же ждать? В набат – да и на нехристей!

Лекарь Коста. Дельно! Потерпите, будет это, и скоро. Уж перелили чрез край, так пусть и распивают! Будет у нас и голова! Держитесь в готовности. Как загремит набат – все в Кремль, а бояре покажут, что делать.

На площадь выехал верхом князь Василий Иванович Шуйский с несколькими боярами и множеством слуг. Князь Василий Иванович Шуйский снял шапку и стал кланяться народу.

Лекарь Коста. Вот наш милостивец, православный князь. Ура! Да здравствует князь Василий Иванович! Народ. Ура! Ура! Ура! Да здравствует князь Василий Иванович!

* * *

Пред наступлением ночи пришли в дом князя Василия Ивановича Шуйского брат его, князь Димитрий, князья Василий Васильевич Голицын и Иван Семенович Куракин. Князь Василий Иванович был спокоен и читал Псалтирь.

– Что нового? – сказал он вошедшим друзьям.

– Все, слава Богу, идет хорошо, – отвечал князь Димитрий Иванович. – Народ волнуется и требует мести. Федор Конев и лекарь Коста сделали свое дело. Ты видел, как народ принял тебя на площади. Если б народ был вооружен, то можно было бы все кончить мигом.

– Будет конец этой ереси и разврату! – примолвил князь Василий Иванович. – Но надобно мудро начать, чтоб благополучно кончить. Я все обдумал и устроил. Восемнадцать тысяч воинов, стоящих в шести верстах за городом, чтоб идти завтра в Елец, войдут сей ночи в Москву разными путями. Уже полковники и сотники прибыли сюда со множеством служивых дворян из Пскова и Новгорода. Я говорил с ними и распорядил все как следует. Скоро соберутся здесь думные бояре, дворяне московские и знатнейшие из приказных. Не хочу более таиться и явно предпринимаю освобождение отечества от злодея расстриги и его клевретов. Не боюсь измены, ибо открытою силой иду на врага веры и отечества.

– Но надобно прежде подумать, кто примет бразды правления по истреблении злодея, – сказал князь Василий Голицын. – Государство не может остаться ни одного часа без владыки.

– Мы первые затеяли это дело, нам и решить, кому быть правителем, – примолвил князь Куракин.

– Господь Бог решит, а не мы, грешные! – сказал князь Василий Иванович Шуйский, смиренно потупив глаза.

– Господь Бог дал нам разум, возвысил нас родом и ниспослал мысль освободить отечество, – сказал князь Василий Голицын. – Один из нас должен быть царем.

– Непременно один из нас, – примолвил князь Куракин.

– Бог укажет, кому быть царем, – отвечал князь Василий Иванович Шуйский, – но во всяком случае мы должны поклясться, что кому ни быть царем, тот не должен никому мстить за прежние досады.

– И общим советом управлять русским царством, – примолвил князь Куракин (141).

Князь Василий Иванович Шуйский поцеловал крест и сказал:

– Клянусь!

Другие повторили клятву.

– Ты говоришь о войске, князь Василий Иванович, а не упомянул о духовенстве, – сказал князь Куракин. – Ведь патриарх Игнатий друг еретика. Что сказал тебе митрополит Филарет? С нами ли он?

– Кажется, что он удостоверился в опасности отечества, – отвечал князь Василий Иванович Шуйский. – Говорил с самим царем, но, видя, что советы не имеют успеха, отправился в Ростов. Я хотел, чтоб он остался и действовал с нами, но он отказался, сказав: "Делайте, что вам внушит Бог, а это дело не пастырское". Впрочем, мелкое духовенство за нас.

Двери с шумом отворились, и вошло около десяти думных бояр. Помолясь перед образами и поклонясь хозяину, они в безмолвии сели на скамьях. За ними входили другие бояре, дворяне думные и служивые, люди воинские, и вскоре обширный дом князя Василия Ивановича Шуйского наполнился людьми до такой степени, что едва можно было двигаться. Тогда князь Шуйский, став на небольшую скамью, сказал:

– Братия! Во имя Отца и Сына и Святого Духа, в Троице Святой единого, возглашу вам истину, умоляя его, да подвигнет он сердца ваши на правое дело. Братия, россияне, люди православные! восплачем о бедствиях нашего любезного отечества, наказанного правосудным Богом за грехи наши, и древним мужеством русским, верою и правдою спасем от погибели Россию и дом Пресвятыя Богородицы! Забудем все прошедшее, простим друг другу всякое зло и соединимся духом для великого дела. Несогласие наше и взаимная зависть довели отечество на край гибели. Писание гласит: "Идеже бо зависть и рвение, ту нестроение и всяка зла вещь" (142). Что предало Россию в руки еретика, богоотступника, расстриги? Ненависть наша к Годуновым, взаимные несогласия и любовь народа к царской крови, народа, который смотрел на нас и, видя робость нашу, пристал к смелому вот что очистило ему путь к престолу. Страх и ослепление заставили многих из нас покориться обманщику. Те даже, которые при появлении самозванца знали истину, молчали в надежде, что сей юный витязь, хотя и расстрига, будет добрым властителем и что Россия отдохнет после Годунова. Все обманулись: и верившие ему, и не верившие! Уже я возглашал истину, видев собственными глазами труп царевича в Угличе, и голова моя лежала на плахе! Бог спас меня, и я теперь не тайно возвещаю вам об обмане, но явно, во всенародное услышание. Так, клянусь сим знамением нашей веры, сими чудотворными иконами и целебными мощами угодников, что в венце царском не Димитрий, не сын Иоаннов, но еретик, богоотступник и предатель Гришка Богданов сын Отрепьев, попущением Божиим за грехи наши и всего христианства ослепивший православных чернокнижеством. Стану ли исчислять пред вами гнусные дела его, которых вы очевидные свидетели? Попрана православная вера, осквернены храмы Божий, некрещеная девка польская венчана на царство и помазана миром в соборе Пресвятыя Богородицы. Низвергнуты древние русские обычаи, презрены русские люди и преданы в холопство иноземцам, папистам, иезуитам! Буйные шайки поляков и казаков, наемники немецкие владеют Россиею, а мы, как стадо, страждем и питаемся слезами! Но мало этого: нам угрожают низвержением православия и введением латинства. Открываю пред вами душу мою и объявляю, что умру, но не попущу на погибель матери нашей, церкви православной…

В это время раздался шум в сенях. Шуйский замолчал, некоторые схватились за оружие, все пришли в замешательство.

– Раздайтесь, пустите меня! – послышалось в сенях, и многие узнали голос Золотого-Квашнина. Он вошел в палату, ведя за собою женщину. Это была Калерия.

– Отцы и братия! – сказал Квашнин. – Эта женщина, жертва гнусной страсти и злобы расстриги, именующегося царем нашим, пришла открыть вам важные дела. Верьте ей, как мне самому. Князь Василий Иванович поручится за меня.

– Князь Василий Иванович! – сказала Калерия. – Ты призван Богом спасти православие и Россию. Но вы не знаете еще всех дел и всех замыслов вашего злодея. Вот вам подлинные грамоты расстриги, которыми он отдает Литве русские области, Смоленск и Северскую землю! Приношу вам эти грамоты прямо из дворца царского, из почивальни безвременной царицы. А вот письма советников и друзей самозванца, иезуитов, удостоверяющие, что он уже принял латинскую веру! Подлинники писаны по-латыни, но вот и русский перевод. Князь Василий Иванович, прочти хотя это одно письмо.

Князь Василий Иванович стал читать: "Письмо краковских иезуитов в Рим. Труды и ревность наша не ослабели: шестьдесят еретиков приведены в недра церкви, и в числе их великий князь Московский Димитрий… Готовясь к пути и к брани, он устремил все свое внимание на то, чтоб в деле столь трудном иметь помощником Бога: решился принять римско-католическую веру, но, опасаясь, чтоб россияне о том не сведали и не порицали его именем католика, будучи чрезмерно привержены к схизме, он закрыл лицо свое, переменил одежду и, сопровождаемый одним польским вельможею, в виде нищего пришел в нашу обитель, открыл себя и, выбрав одного из нас, исповедал ему все грехи жизни своей, отрекся схизмы и с великим усердием присоединился к римской церкви. Не довольствуясь сим, Димитрий принял от пребывающего в здешнем городе нунция таинство евхаристии и миропомазания и утвержден в восприятой им вере. Сей князь обещает со временем великие добродетели и постоянства в начатом деле. Кажется, что он одушевлен удивительным усердием к распространению римско-католической веры" (143). Кончив чтение, князь Шуйский сказал: – Да будет проклят еретик и богоотступник!