Текст книги "Смешно до слез. Исповедь великой актрисы в анекдотах и афоризмах"

– … и чем дальше и скорей, тем лучше…

* * *

Наблюдая за тем, как актриса истово разрисовывает лицо – слишком черные дуги бровей, слишком яркая помада, слишком много пудры:

– У некоторых голова лишь декоративное украшение в довесок к жопе.

* * *

– Чтобы есть то, что нравится, нужно железное здоровье. Обидно, что когда такую еду уже можешь себе позволить, здоровья обычно уже нет.

* * *

Знакомый жалуется:

– Я в полном дерьме.

Раневская сочувственно:

– Вас туда послали или сами угодили?

* * *

Вздыхает:

– Мы с деньгами не сошлись характерами. Они меня не любят, а я их.

* * *

– Женщина нравится независимо от красоты.

С Раневской соглашаются, мол, не внешность главное, есть еще обаяние, ум… Она уточняет:

– Нет, я о внешности говорю. Красивые женщины нравятся мужчинам, некрасивые – женщинам.

* * *

Обсуждают лучшее средство от нежелательной беременности.

Раневская вносит свою лепту:

– Девственность.

* * *

– Он порядочный человек.

– Фаина Георгиевна, что вы, он же сделал столько подлостей!

– Но как? Он подлости делает неуклюже, то и дело попадается на них и смущен. Значит, еще порядочный. Хотя уже не полностью.

* * *

– Лично у меня растет не благосостояние, а жопа, в которой оно находится. Может, потому роста самого благосостояния и незаметно.

* * *

Актриса кокетничает:

– Вот я, например, матерных слов вовсе не знаю… Даже не знаю, смогу ли их произнести…

Раневская интересуется:

– А что-нибудь тяжелое на ногу ронять не пробовали?

* * *

В санаторской столовой, разглядывая бурду непонятного цвета в граненом стакане:

– Если это чай, то я хочу кофе, а если кофе, то принесите мне чаю.

* * *

– Все надо мной смеются! – в слезах жалуется молоденькая актриса.

– Хорошо уже то, что не плачут, – успокаивает Раневская, – значит, есть время все исправить. Хуже, если рыдают над гробом, тогда уже может оказаться поздно.

* * *

В гостях не слишком щедрая хозяйка наливает чай в стаканы до самого верха. Кто-то из гостей замечает это, мол, еще чуть, и перелили бы.

Раневская усмехается:

– Это чтобы сахар не поместился.

* * *

– Размышлять о диетах и похудании легче всего после сытного ужина.

* * *

– Чувствовать себя молодым можно в любом возрасте, но обычно бывает поздно…

* * *

– На самые высокие цели тоже удобней смотреть лежа.

* * *

– Только завтра мы сможем оценить, как же хорошо было сегодня…

* * *

Вернувшись из гостей:

– Им ничего не светит.

– Почему?

– Дед задул все свечки на именинном торте, значит, проживет еще долго.

* * *

– Жопа – самый важный человеческий орган. Чем только она не занята! На ней сидят, ею думают, чувствуют, через нее все делают, на нее ищут приключения…

* * *

– Фаина Георгиевна, как назвать мужчину, который совершенно не разбирается в женской психологии?

– Баран.

– А который разбирается прекрасно?

– Козел.

* * *

– М. сидит на такой строгой диете, что у нее в квартире унитаз зарос паутиной.

* * *

– Если есть проигрыватели, должны быть и выигрыватели?

* * *

– Признаки старости? Новые друзья, которые появились в очереди на сдачу анализов.

* * *

Об очень глупом знакомом:

– Родиться таким дураком невозможно, он наверняка где-то учился и нынче повышал квалификацию. В прошлом году она была куда ниже…

* * *

Молодая актриса, рассказывая о намерении выйти замуж, добавляет:

– Я его очень люблю и поэтому переделаю под себя.

Раневская возражает:

– Нет, милочка, ты его не любишь. Ты любишь себя, потому под себя и переделывать собираешься.

* * *

Раневская «успокаивает» отчаявшуюся домработницу, которой снова не удалось подцепить выгодного жениха:

– Не переживай, этот был не самый выгодный.

– Да? – с надеждой откликается та.

– Конечно. Есть еще Рокфеллеры или Вандербильды… Правда, они в Америке, но говорят, Берингов пролив не так широк и зимой замерзает…

* * *

После того, как домработница, наконец, нашла свое семейное счастье и Раневская осталась без помощницы.

– Черт его знает что! Эта квартира умеет меняться в размерах. Когда по ней ходишь, кажется маленькой, то и дело за что-то задеваешь. Но попробуйте ее вымыть!.. Начинает казаться, что я занимаю весь этаж.

* * *

– Обычный человек, которому приходится рано вставать на работу, никогда не может по утрам иметь хорошее настроение. Никакая утренняя зарядка по радио не поможет (в те годы утренние передачи радио начинались с утренней гимнастики).

* * *

– Если человеку неинтересно на работе, если он тащит себя туда просто силком, производственная гимнастика поможет лишь встряхнуться на те десять минут, которые длится (тогда в рабочее время устраивались десятиминутные перерывы для производственной гимнастики, чтобы избежать гиподинамии у работников).

* * *

– Завадский всегда разъяснит, к какому выводу актеры должны прийти своим умом…

* * *

– Чтобы не была видна грязь на одежде и руках, иногда достаточно пригасить свет. А вот запаху мелких душонок это не поможет…

* * *

– На место пусть ставят, лишь бы оно было приличным.

* * *

– NN так зло требовал доброго к себе отношения, что я испугалась и почти призналась ему в любви.

* * *

– У всех в жизни было что-то непоправимое. У многих это голова…

* * *

– Задушить все плохое в себе человек, конечно, может, только некоторым очень трудно удержаться и не задушить заодно себя самого.

* * *

– Что толку выходить на сцену и сеять разумное, доброе, вечное, если тебя попросту не услышат? А если и услышат, то не поймут. А если поймут, то совсем не то, что хотелось донести.

* * *

– Беда большинства стариков в том, что одновременно со старостью приходит маразм…

* * *

– Жизнь прекрасна, сколько бы говна ни было вокруг.

* * *

– Театр – светоч, и никаким бездарностям его не уничтожить.

* * *

– С возрастом человек учится оставлять все больше вопросов без ответов.

* * *

– Почему эта обезьяна на нас так странно смотрит? – спрашивает у бабушки мальчик в зоопарке.

Пока бабушка подыскивает ответ, Раневская, пришедшая туда с эрзац-внуком, реагирует:

– Она прикидывает, стоит ли трудиться, чтобы стать человеком.

Эрзац-внуком Раневская называла сына Ирины – дочери Павлы Леонтьевны Вульф, которую считала своим ангелом-хранителем.

* * *

– Еще неизвестно, что сильней давит на окружающих – отсутствие воспитания или его излишек.

* * *

– Стоит ли худеть, ведь полные женщины полезны.

– Чем же это? – фыркает Вера Марецкая.

– Зимой от них тепла больше, чем от худых, а летом тени.

* * *

– Большинство мужчин подобно бумерангам – брошенные верной рукой, всегда возвращаются обратно.

* * *

– Жить не хочется, – вздыхает расстроенная очередной неприятностью Раневская.

Домработница советует:

– Ну, так умрите.

– Не хочется жить – это не значит, что хочется умереть.

* * *

– Странное выражение «Пройти сквозь ад». Значит, у него есть выход?

* * *

– Не всем можно искать новые пути. Нельзя, например, вагоновожатым или машинистам поездов…

* * *

Успокаивает неудачника:

– Знаете, жизнь вообще вредная штука. Еще никто не выдержал, все умирают.

* * *

– Есть те, кто никогда не дождется записи в книге благодарностей за хорошо проделанную работу. Например, палач.

* * *

– Чтобы быть терпеливым, нужно всего лишь терпение.

* * *

– Слишком долго и много носить на голове свежий лавровый венок нельзя – вдруг прорастет?

* * *

– Дурак – это тот, кто считает себя умней, чем он есть на самом деле.

* * *

Вернувшись с похорон, задумчиво рассуждает:

– Для кого украшают внешнюю сторону гроба, и почему внутренняя такая простенькая?

* * *

– Удивительно, мы считаем, что будущее прекрасно, хотя видим только его зад, оно же всегда впереди…

* * *

– Раньше бывало, что казнь отрубанием головы – это просто уравнивание казненных с остальными.

* * *

– Бывает раздвоение личности, а у N разтроение – для жены, любовницы и профкома он разный.

* * *

Раневская читает заметку о реформе календаря, когда Петр I «укоротил» 1699 год, оставив только четыре месяца – сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь. Следующий год – 1700-й – начался уже 1 января.

– Интересно, а что было с беременными, они-то как? Когда рожали те, кто забеременел в сентябре 1699 года?

* * *

Читая о достижениях советского сельского хозяйства:

– Интересно, если кормить корову одним хмелем, она будет давать пиво или все же забродившее молоко?

* * *

– Рай и ад имеют одно общее – путь туда лежит в гробу и на катафалке.

* * *

– Прежде чем радоваться колесу Фортуны, не мешало бы убедиться, что она твоя.

* * *

– Есть спектакли, на которых рты зрителей не закрываются от восхищения или смеха. В нашем, к сожалению, из-за зевков.

* * *

– У нее много серого вещества в голове, но это не мозг, а просто каша из непереваренных сплетен.

* * *

«Рубить сук, на котором сидишь».

– Тоже бывает полезно, если на нем уже приготовлена петля для твоей шеи.

* * *

– В нашем театре бездарей не больше, чем в остальных. Беда в том, что они активны и, кажется, размножаются делением.

* * *

– В старости есть свои плюсы, но пока к ним привыкнешь…

* * *

– У человека бывает вторая и даже третья молодость, а вот старости второй не бывает, если уж пришла, так не отвяжется, пока не умрешь.

* * *

– Самая приставучая в жизни – старость, если уж с тобой, то до самой смерти не отстанет.

* * *

– Я знаю, куда вы попадете после смерти, – ворчала Раневская на инспектора по пожарной безопасности, который без конца укорял и даже штрафовал ее за курение в театре в неположенных местах, – в ад, чтобы там вечность пытаться что-то потушить.

* * *

– Раньше в театре плакали зрители, а теперь актеры на сцене, а если уж зрители, то от жалости за потерянные деньги на билеты.

* * *

– В день сбора труппы перед началом сезона театр похож на огромный дурацкий букет, благоухающий слишком сильно. А через пару часов бойких речей начальства – на разукрашенный веник, который не выбрасывают только из жалости или по привычке.

* * *

– Друзей много, тех, кто хотел бы называться моим другом, еще больше. Но наступает ночь и рядом остается только один друг – мой приблудный пес Мальчик. Ему все равно, как я сыграла, не поссорилась ли с режиссером, не обругала ли кого-то из чиновников… Он настоящий друг. Если собака друг человека, значит, я все же человек?

* * *

– Бесплатный сыр только в мышеловке… для второй мышки. Первая расплачивается за него своей жизнью.

* * *

– Некоторые актрисы играют так, словно у них впереди вечность, завтра на спектакль придут те же зрители, что и сегодня, и можно будет все исправить.

* * *

– Отремонтировали зрительный зал, оснастили сцену, расширили гримерные и в туалетах теперь не воняет… Все сделали для театра, об одном забыли – актеры-то прежние.

* * *

– Несправедливость тоже должна быть распределена поровну, лучше по талонам, чтоб никому не обидно было.

* * *

«Человек создан для счастья, как птица для полета».

– Браво, Антон Павлович! Лучше не скажешь. Как и птицы, люди тоже разные, есть те, что годны для счастья, как куры или пингвины для парения в небе.

* * *

– Грустный факт: когда жизнь практически прожита, вдруг понимаешь, что и не жила вовсе.

* * *

– В мыслях я могу все, на деле – только то, что мне позволят. И не потому, что нерешительна или бездарна, а потому, что не все в моих руках.

* * *

Знакомый жалуется, что никак не может найти повод для развода, полюбил другую, но с женой вроде неплохие отношения…

Раневская советует:

– Любые прекрасные отношения можно испортить, начав выяснять их.

* * *

С врачами и медициной у Раневской отношения были своеобразными.

Пережившая лихие годы гражданской войны буквально на хлебе и воде, а иногда и без хлеба, она потеряла здоровье и восстановить его уже не смогла. Сильнейший диабет, инсульты, несколько операций… Бесконечные походы к врачам и больницы не заставили великую насмешницу считать себя несчастной из-за отсутствия здоровья, напротив, она шутила и из-за своих болезней тоже. Чего стоит одна фраза «если больной хочет жить, медицина бессильна»! А несчастий на ее долю хватило и без болезней. И все же отношения с врачами и болезни были одной из ярких тем для острословия великой Раневской.

* * *

– Фаина, – интересуется вечная подруга-соперница (вернее, соперница-подруга) по театру Вера Марецкая, – много у тебя хронических болезней?

Сама Марецкая в то время была уже смертельно больна, она долго боролась с раком.

Раневская надолго задумывается.

– Что, не можешь припомнить?

– Нет, пытаюсь вспомнить те болезни, которых не имею. Пожалуй, только простатит и облысение…

Вредная профессия – чиновник

Раневская ненавидела разного рода собрания, заседания и выступления с трибуны, считая пафосные речи профанацией. При любой возможности увиливала от обязательного посещения профсоюзных собраний, различных лекций, которые очень любил устраивать, например, Завадский, политинформаций и собраний труппы.

Но если уж попадала на какое-то мероприятие, то ее присутствие становилось мучением для выступающего. Басовитый голос Раневской то и дело слышался с места, мало того, ее комментариев ждали и потому прислушивались нарочно.

Меткие саркастичные реплики неизменно вызывали смех в зале, сводя на нет все усилия чиновников придать вес своим выступлениям.

Постепенно в театре пришли к выводу, что лучше не замечать отсутствия Раневской, чем терпеть ее присутствие.

Больше всего Раневская не любила чиновников, твердя, что это самая вредная профессия – никто больше них вреда человечеству не приносит. Когда ей напоминали, что чиновники просто необходимы и без их усилий мало что двигалось бы, Раневская советовала чиновникам работать, а не выступать, причем работать бесплатно, если они такие полезные.

Особенно она не любила чиновников от культуры, которые только и умели, что ставить палки в колеса и запрещать.

Не любила выступления с трибуны своих коллег:

– Если есть что сказать, выйди к краю рампы и скажи. Зачем на эту будку с графином взбираться?

* * *

– Самая вредная работа у чиновников.

– Вы ничего не путаете, Фаина Георгиевна?

– Ничуть. Больше, чем они, вреда не приносит никто.

* * *

– Мы работники культуры! – вещает очередной чиновник.

Раневская громко продолжает:

– …и бескультурья.

* * *

На собрании:

– Фаина Георгиевна, вам слово, но времени осталось очень мало, потому, пожалуйста, очень-очень коротко, буквально одну фразу.

Раневская выходит к трибуне, оглядывает зал, внушительно прокашливается и произносит своим знаменитым низким голосом:

– Спасибо за внимание.

Поворачивается к председательствующему и смущенно добавляет:

– Короче не сумела…

* * *

На профсоюзном собрании Раневской, которая села поближе к выходу, явно намереваясь выскользнуть сразу после начала под предлогом похода в туалет:

– Фаина Георгиевна, что же вы сели в стороне, присоединяйтесь к коллективу.

– Спасибо, мне и здесь хорошо. Орлы летают в одиночку, это бараны пасутся стадами.

* * *

Чиновник возвышенно:

– Талантливый человек талантлив во всем!

Раневская довольно громко:

– С идиотами так же.

* * *

Услышав с трибуны «нам бы хотелось…», Раневская вздыхает:

– Хотелось бы, чтобы не только хотелось…

Эта фраза мгновенно разлетелась по Москве без авторства.

* * *

Чиновница:

– Готовность жертвовать собой ради общего дела – это богатство советского человека!

Раневская:

– Вот почему актеры бедные…

* * *

Чиновник рассуждает с трибуны о достоинствах прожитых актером лет…

Раневская вздыхает:

– Неужели М. так постарел, что кроме возраста и говорить уже не о чем?

* * *

Чиновник с пафосом вещал с трибуны о бездарном режиссере:

– …и оставил свой след в искусстве…

Раневская не удержалась, чтобы не добавить:

– …грязный, вонючий и несмываемый…

* * *

– Раньше за оскорбление вызывали на дуэль, а теперь на партсобрание.

* * *

«Вышли мы все из народа…»

– Вот именно, они вышли, а народ остался сам по себе…

* * *

«Наша цель – коммунизм».

– Если стрелять собрались, то к чему тогда расхваливать, а если двигаться к нему, то такой путь ползком не преодолеешь.

* * *

– На что рассчитывал Хрущев, обещая нынешнему поколению коммунизм: что он не переживет это поколение или что поколение не проживет так долго?

* * *

Завадский на репетиции произносит очередную сентенцию и призывает всех подумать над каким-то вопросом:

– Одна голова хорошо, а…

– …с телом куда лучше! – успевает вставить Раневская, мгновенно разрушая весь пафос выступления режиссера.

* * *

Завадский на собрании труппы:

– Сезон обещает быть хорошим…

Раневская шумно вздыхает:

– …но обещание опять не выполнит.

* * *

Лозунг «Пятилетку – в четыре года!»

– Хорошо хоть сами календари сокращать не додумались. У нынешней власти хватило бы ума сократить воскресенья за ненадобностью.

* * *

«Скромность украшает человека».

– Но у нас актрисы красивые, им лишнее украшение ни к чему…

* * *

Раневская с Марецкой постоянно пикировались острыми фразами, не задевая, однако, болезненных тем. А таковыми были две – здоровье и распределение ролей в театре.

И все же встречались пикировки, подобные такой:

– Помрешь, не забудь занять для меня местечко на том свете, – просит Марецкая.

– В аду или в раю?

– А ты куда собираешься попасть?

Раневская пожимает плечами:

– Куда распределят, но, боюсь, как узнают, что ты со мной, так никуда не пустят. Партийных туда не пускают.

Марецкая была членом партии, Раневскую так и не убедили вступить в партию.

* * *

– Фаина, почему ты не вступаешь с партию? Боишься, что не примут? – интересуется Марецкая.

– Боюсь, что примут, и тогда придется слушать твои выступления не только на профсоюзных, но и на партийных собраниях.

* * *

Речь о членстве в КПСС с Раневской заводили не раз. Народная артистка и беспартийная… это было нонсенсом.

– Фаина, если бы ты была членом партии, ты бы быстрей стала дисциплинированной. Партийная дисциплина строже.

– Дисциплины мне хватает и больничной, две дисциплины сразу слишком много.

* * *

– Партия – наш рулевой! – бодро вещает на профсоюзном собрании, посвященном открытию очередного съезда КПСС, Марецкая, очень любившая выступать с трибуны.

– Кого она имеет в виду, говоря «наш»? Если она член партии, то как может быть рулевым сама себе? Неужели вышла?

* * *

– Для таких, как ты, в аду приготовлены не котлы и сковородки, а бесконечные собрания, – задевает страшную противницу всяких собраний-заседаний Раневскую Марецкая.

– С тобой на трибуне, – немедленно соглашается Раневская.

* * *

Во время выступления чиновника, вещающего о необходимости перестройки театра:

– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы переделки не затевало…

* * *

– Чиновники – зло вечное, всегда были и будут, как тараканы и клопы. Их никакой дезинфекцией не выведешь. Разве только не кормить?..

* * *

На очередное собрание, посвященное очередной годовщине какого-то события, приехала важная чиновница из министерства культуры. Назначена на пост, видно, недавно, потому важности полна и еще постоянно напоминала, что она-де из народа:

– Не знаю, как у вас в Москве, а у нас в провинции…

Это должно было демонстрировать преимущества культуры провинции перед столичным упадком. Обычно бывало наоборот, человек, перебираясь в министерство в Москву, делал все, чтобы о его провинциальном прошлом забыли.

Возможно, из-за такого неординарного поведения чиновницу считали свежим глотком воздуха и символом демократии. Уловив это, она подчеркивала свою провинциальность на каждом шагу.

Выступление началось с привычного деления «у вас» и «у нас».

Раневская с места басом продолжила:

– …у нас в Москве сначала здороваются…

* * *

– Товарищи, активней предлагайте темы для обсуждения на собраниях предстоящего сезона, – призывает активный член профкома.

Раневская вдруг просит слова.

Прекрасно помня, насколько это опасно, ее просят сначала обозначить тему своего выступления.

– Хочу предложить обсудить название пьесы Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше». Какую правду он имел в виду, не газету ли?

Хохот в зале скрыл возмущенный ответ профсоюзного активиста.

* * *

Об актере, ушедшем во власть:

– Он так высоко вознесся, что затерялся где-то наверху.

Чуть подумав, добавляет:

– Но гадит оттуда точно в цель.

* * *

Ситуация в фильме «Карнавальная ночь» с чинушей Огурцовым, конечно, утрирована, но не так уж далека от действительности.

Такие постановления «Весело встретить Новый год» принимались нередко и приводили к курьезным ситуациям.

В театре просто вечеринка из тех, что «категорически запрещены на рабочем месте». Неожиданно, видно по чьему-то доносу, приезжает начальство. Актеры пойманы, что называется, с поличным на месте преступления. Ясно, что всех ждут выговоры и лишение премии. Обидно, потому что премия обещана неплохая и совсем скоро Новый год.

– Что здесь происходит?! – громовым голосом интересуется начальство.

Безмолвная сцена из последнего действия «Ревизора». Коллег выручает не принимавшая участия, но случайно оказавшаяся рядом Раневская, которая басит из коридора:

– Не видите? Люди встречу Нового года репетируют.

– А почему со спиртным? – не сдается начальство.

– Для реализма. Во время самой встречи спиртное будет бутафорским.

Последней фразы актеры простить Раневской не могли еще долго…

* * *

Раневская спрашивает Марецкую:

– Что там в графине на трибуне?

– А я откуда знаю? Я ни разу не пила.

– Ты бы попробовала, вдруг не вода?

Это была заготовленная шутка актеров – в графин и впрямь налили водку. Но до Марецкой содержимое не дошло, один из выступавших до нее так «приложился» к графину, что его с трудом оторвали от трибуны.

Раневская смеялась над подругой:

– Я же тебе говорила: попробуй.

* * *

На торжественном заседании с трибуны кто-то разглагольствует об уверенности в завтрашнем дне.

Раневская вздыхает:

– Нам бы во вчерашнем быть уверенными…

* * *

– Ленин посадил на пароход и отправил прочь интеллигенцию. Сделать бы то же с чиновниками. Одна беда – в отличие от интеллигенции их нигде не примут.

* * *

– Слушая бесконечные призывы с трибуны о том, кем должен быть и как должен вести, чувствуешь себя вечным должником.

* * *

– Сколько чиновника ни корми, все равно в твой карман смотрит.

* * *

– Чиновники от детей отличаются тем, что дети на головах стоят, а чиновники сидят, у них мозг расположен в седалище.

* * *

Весьма упитанный чиновник с трудом поднялся на трибуну. Раневская не удержалась от комментария:

– Откормили, однако, слугу народа…

* * *

На стенде вывешен очередной запретительный приказ. Все читают, ворчат, Раневская фыркает:

– Иную бумажку пробить головой трудней, чем стену.

* * *

О чиновнике:

– У него точка сидения и точка зрения одно и то же.

* * *

– Размер взятки чиновнику зависит от размера его седалища.