Текст книги "Красные звезды. Ядерный рассвет (сборник)"

– Здравствуйте, Павел Львович!

Он вздрогнул, но не сразу повернулся к ним, видимо, поборол что-то в себе, задавил нечто в выражении лица. Когда он наконец обернулся, Панина поразила его ужасная старость.

– Сколько вам лет, Павел Львович? – спросил он, чтобы с чего-нибудь начать.

– Какой сейчас год? – у него был негромкий, сухой, отчетливый голос.

– Две тысячи пятый, – не моргнув глазом ответил Панин – когда находишься в таком отгороженном от мира месте, абсолютно не надо ничему удивляться.

– Я родился в тысяча девятьсот семнадцатом. Вы хоть помните, что случилось в тот год?

– Помним, Павел Львович. Так вам, значит, уже восемьдесят восемь? Солидно.

– Вас интересует что-то еще? Может, мое здоровье? Не надейтесь, истерик я больше устраивать не буду, так что я совершенно здоров, по крайней мере психически. А другие болячки – не каждый доживает до моих лет.

– Курите? – Панин протянул ему открытую пачку «Кэмела». – По-моему, в вашем возрасте уже не опасно продолжать.

– Американские? – Адмирал с сомнением покрутил сигарету перед глазами. – Все американское, вот черт.

– А вы не любите американское?

– Нет, не люблю.

– Не волнуйтесь, это лицензионные, из Ярославля.

– Успокоили…

– Расскажите нам о себе.

– Вы мою память проверяете? Не свихнулся ли я от всего этого?

– Нет, что вы.

– Да не врите вы! Я вот одного не пойму. Ну, не угодил я кому-то в министерстве. Но ведь прошло столько лет, что же вы из меня в самом деле узника замка Иф делаете. Сколько можно продолжать комедию? Столько врачей в ней участвуют, жуть. Эсминец новый, наверное, дешевле стоит, чем потрачено на весь этот цирк. Даже газеты несуществующие периодически сочинять вам не лень? На вас, наверное, не один писака-сочинитель работает, правда? Даже фото в газетах подбираются. Сколько труда – обалдеть можно.

Панин не перебивал. Собеседник разговорился – этого ведь они и хотели.

– Я, конечно, понимаю, что не один я в фокусе этой операции, наверняка есть и другие. Но логики, расстреляйте меня большим калибром, не улавливаю. Зачем? На черта все это надо?

– Да нет, Павел Львович, мы вовсе не проверяем вашу память, – Панин сделал незаметный знак своему напарнику, и тот как-то быстро и тактично исчез. – Мне интересно послушать вашу историю, правда.

– Ладно, куда деваться. Делать все равно нечего. Что вам выдать-то?

– Да на ваш вкус, по настроению.

Адмирал усмехнулся:

– Смотрите, после моей истории не попадите ко мне в напарники. У меня, как понимаю, уже пожизненное, а вот вам стоит поберечься.

– Это вы к чему?

– Да насчет шестого отдела, конечно. Гриф секретности. Мне за разглашение дать нечего, в конце концов, я – псих.

– Бог с ним, рискну, выслушаю вашу историю…

Теперь вид с мостика был не так широк: боевые щитки задвинулись, и перспективу можно было обозревать исключительно в специальные щели либо еще более сложно – через перископы и бинокуляры. А там, на безлюдной палубе, задраенной на все задвижки, вершилось красивейшее действо. Огромные орудия главного калибра фиксировали наклон, задирались по вертикали, подчиняясь умелым маленьким рукам хрупких разумных млекопитающих, впечатанных во внутренности огромных механизмов в качестве их чувствительных составляющих. Каждая башня представляла собой подобие термитника, где каждый из членов «коллектива» был занят своим, строго определенным делом. Дел тех было столь много, что любая трехорудийная громадина требовала внимания сотен живых компьютеров, снабженных двумя манипуляторами, изобретенными природой-мамой в незапамятные времена. И даже этой муравьиной армии было мало сорокасантиметровым калибрам, кажущимся совсем небольшими по сравнению с жерлом кормилицы экскурсоводов Кремля – Царь-пушки. Однако эта девятка отшлифованных стальных полостей требовала к себе внимания не только основного расчета, но еще и боевой рубки, а через нее и пилота «КОР-1», барражирующего в пятидесяти пяти километрах южнее «Советской Украины».

Совсем недавно летающий разведчик обнаружил мятежный линкор. Но уже полтора часа назад что-то начало меняться в окружающей действительности. Это изменение почувствовал не только адмирал, но и другие люди, находящиеся в основной боевой рубке. Момент, когда ожидание достигло апогея, наступил при потере радиосвязи с гидросамолетом за номером три. Конечно, это могло быть случайностью, но каждый опытный моряк немножечко фаталист, и потому случайность – неизвестное ему явление. А здесь, в рубке, находились лишь опытные военные моряки.

К месту возможной аварии «КОРа» номер три направили «Сталинград», находящийся ближе. Конечно, он ничего не нашел – ни в небе, ни на поверхности воды гидроплана не было. Может, где-то и плавали его обломки, только обнаружить их не удалось. Ну а на тщательные поиски времени не имелось. Хотя сами преследователи старались по возможности хранить радиомолчание, исключая общение с самолетами; иногда приходили вести с военного ретранслятора Кагосимы. Так, им сообщили, что «Иосиф Сталин» был замечен с подводной лодки севернее островов Бородино и путь его лежал на юго-запад. И это было очень хорошо, потому что означало, что расстояние между противниками сокращалось.

И, наконец, был установлен визуальный контакт с самолета. Когда координаты обработали на арифмометрах, закипела работа, а уж когда расстояние вошло, вписалось в боевой радиус поражения, зашевелились длинные звенья боевой цепочки. Однако не все шло гладко – красивого избиения не получалось. Наведение осуществлялось в загоризонтную цель с помощью пары «КОРов», парящих на достаточном удалении от «Сталина», вне досягаемости его противовоздушных орудий. Зенитчики «Украины» и тяжелых крейсеров тоже были начеку, опасаясь встречной воздушной разведки со «Сталина». К их счастью, никаких вражеских, в смысле предательских, гидросамолетов с борта выслеженного линкора не поднималось. Причин для этого можно было придумать целую гору. Гриценко с Сергеевым обсудили некоторые из них. Например, в процессе захвата полного контроля над кораблем летчики могли быть убиты или арестованы, либо им просто не доверяли, опасались, что, получив в распоряжение воздушное судно, они тут же сдадутся.

Срыв произошел в самом конце первичной фазы подготовки. Когда девятка орудий уже была наведена и с уст капитана Сергеева была готова сорваться команда «Огонь!», с гидроплана номер два поступило истерическое сообщение. Его обстреливали. В этом не было ничего необычного, за исключением расстояния – слишком велико оно для эффективного артиллерийского огня. И сразу пришло такое же сообщение от «КОР-1». Затем связь с обоими оборвалась.

– Что будем делать, товарищ адмирал? – спросил капитан первого ранга Сергеев.

– Огонь, капитан, огонь, – процедил Гриценко, – координаты каждую секунду меняются.

И ухнуло.

– Четвертый «КОР» в небо, капитан! – когда отлегло в ушах, скомандовал Гриценко. – А мне – связь с берегом.

– А радиомолчание? – тихо возразил Сергеев.

– Не лезьте не в свое дело. Кодировщика ко мне!

Телефонограмма адмирала Гриценко была следующего содержания: «Прошу срочно объяснить, какими системами ПВО обладает противник и какими еще новинками он оснащен? Гриценко».

Ответ из штаба флота не слишком задержался.

– Вы видите, Борис Иннокентьевич? – с едва сдерживаемой злобой процедил Гриценко, протягивая Сергееву раскодированную шифрограмму. – Они извиняются, что не предупредили. Оказывается, «Иосиф» оснащен новейшей ракетной системой на основе немецких разработок, однако, поскольку система является совсекретной, они не могут раскрывать ее параметры по радио.

– Надо отозвать последний «КОР», товарищ адмирал, – сказал Сергеев.

– Да, немедленно. Придется ввести наши крейсера в зону прямой видимости, будут служить корректировщиками. Зато руки у нас теперь развязаны в полном смысле, не мы первые начали убивать, правда?

Капитан Сергеев кивнул.

– Так вы считаете, Павел Львович, что против вас создан глобальный, вселенский заговор с целью раскрашивания реальности в другой цвет?

Адмирал, уже привыкший курить «Кэмел», посмотрел на Панина прищурившись, но промолчал.

– Так вот, сегодня мы забираем вас из этого заведения. Забираем насовсем.

– А что, я уже признан нормальным?

– Естественно.

– И мне можно будет посетить семью?

– Павел Львович, к сожалению, несмотря на все наши попытки, мы не смогли обнаружить никаких следов вашей семьи, вашей жены или сыновей.

– Жена моя давно умерла, она похоронена на русском кладбище вблизи города Кагосима. Мой старший сын погиб в Южно-Китайском море в шестьдесят седьмом. Жив был только младший – Геннадий. Ему сейчас где-то пятьдесят восемь.

– В Японии на могиле супруги вы пока побывать не можете, но если вам известно, где похоронен старший сын, естественно в пределах России, мы вам это устроим.

– Он в коллективном захоронении во Владивостоке. Тела его, конечно, там нет, но хоть на памятник цветы возложить.

– А почему останков там нет?

– Но ведь бои были возле Филиппин, когда мы отсекали американский флот… – Адмирал подозрительно вскинул брови. – Из его экипажа не спасся никто. Он, несмотря на мои возражения, захотел стать летчиком, но, может, из уважения ко мне – морским.

– Ясно, – сказал Панин, хотя ему ничего покуда не было ясно. – Владивосток, это реально. Попробуем найти этот памятник.

Линкор застопорил свои неисчислимые лошадиные силы и теперь покоился относительно широт и меридианов, зато какой шумный он стал, он мог бы поспорить с иерихонскими трубами, если бы такие завели свою песню где-нибудь поблизости. В моменты, когда лопалась по шву незримая воздушная ткань, люди несколько секунд завидовали глухим и тут же ими становились, правда, не навсегда, а так, на какое-то время. Хотя у некоторых, особо чувствительных натур или у организмов, находящихся в стадии роста, залповые сотрясения могли вызвать и необратимые изменения вредного свойства. Но что стоило сокращение назначенного биологией жизненного предела по сравнению с эйфорией участия в сложном, глобальном апофеозе разрушения?

Три тяжелые башни «Советской Украины» создавали вокруг себя заколдованную зону, в которой даже море втягивалось в новую для него игру и сбивалось с темпа равномерных плесканий. Со стороны торчащих за борт орудий, на сотни метров от корабля, океан дергался рябью и гасил свои собственные колебания. Но башни «Украины» палили в невидимку, скрытого кривизной планеты. И где-то далеко, за синей гладью морской, пикирующие из атмосферных высей снаряды, незримые для медлительных человеческих глаз, врезались в радиосигналы-отражения собственных дистанционных взрывателей. И тогда неумолимо замыкались цепи и рвались детонаторы. 406-миллиметровые снаряды были глупы – они будили свои запалы не только над «Иосифом Сталиным», но и над зеркалом воды, стремясь своей последней активностью сгладить промашку предавших их артиллеристов. Но это была часть статистики – большая часть, плата законам баллистики за везение. Стрельба в загоризонтную, отстоящую более чем в пятидесяти километрах цель, огромную вблизи (ширина палубы тридцать два метра и корпус в четверть километра), но столь малую сравнительно с пробитым снарядами расстоянием. Это ведь не грядущие ракеты с головками самонаведения и рулями управления – эдакие самоубийцы, наслаждающиеся равенством сигналов-отражений от размещенных на носу локаторов и сразу включающие двигатели-корректоры, когда равенство нарушалось. Нет, это были очень простые, тяжелые болванки сравнительно с достижениями будущего. Но, однако, когда такая штуковина исчезала, разрываемая изнутри химией, на «Иосифе Сталине» начинали происходить мгновенные чудеса. Прочнейшие предметы, на крепление коих затрачивалось в доке по нескольку часов – типа броневых плит передней палубы, толщиной в десять сантиметров, – внезапно срывались со своего места или выворачивались, рождая острейшие углы. Да, линкор был построен на славу, и отдельные снаряды не способны были нанести ему значительные увечья. Однако снарядов было множество.

– Знаете, Борис Иннокентьевич, – высказался наконец Гриценко, закуривая, что с ним бывало редко, – наше счастье, что Великий умер.

– Да? – оторопело посмотрел на адмирала Сергеев.

– Представьте, как бы выглядело потопление линкора с таким названием, если бы он был жив?

Сергеев улыбнулся кисло, и Гриценко сменил тему.

«Советская Украина» находилась в полной безопасности, система отслеживания локатором снарядов и определения по их траектории местоположения стреляющего была еще относительно несовершенна. Посему «Иосиф Сталин» со своими гигантскими орудиями был для нее не страшен, чего совсем нельзя было сказать о тяжелых крейсерах. Они находились в зоне непосредственного огневого воздействия 457-миллиметровых главных калибров и даже в зоне деятельности 152-миллиметровых гаубиц, помещенных по бортам линейного корабля, и бил он всей своей силищей по видимым в стереодальномеры целям, то есть очень точно. «Ленинград» и «Сталинград» не стояли без дела, они тоже огрызались, но все же их укусы походили на хватку шакалов в сравнении с прессом львиных челюстей. У них тоже имелись орудия в триста пять и сто пятьдесят два миллиметра, и поскольку они тоже определили цель визуально и аппаратура наведения их была изобретена теми же конструкторами и собрана в одном и том же цеху, то и били они так же точно. Вот только калибры у них были послабее и броня пожиже, хотя на каждом навешано ее было больше десяти тысяч тонн. И, конечно, не в стрельбе заключалась их основная работа – она была в выдаче координат. Это была война калибров, брони и скоростей, без применения всяких каверзных штучек типа управляемых торпед – честное соревнование со смертельным исходом. За «Сталина» было шесть 457-миллиметровых, двенадцать 152-миллиметровых и восемь 100-миллиметровых орудий, не считая малокалиберной артиллерии, которую в борьбе таких монстров можно было не учитывать. А против него в боевом отряде Гриценко значилось: девять 406-миллиметровых, восемнадцать 305-миллиметровых, двадцать восемь 152-миллиметровых и двадцать четыре 100-миллиметровых, опять же не считая мелочи. Явное превосходство преследователей не требовало доказательств для любого оппонента, владеющего начальными навыками арифметики.

Больше всего Гриценко опасался, чтобы к этому избиению сотоварищей не присоединились посторонние. Нужно было планово и методично бить своих, дабы чужие боялись. Даже корабли типа «Айова», не говоря уж о мощнейших «Миссури», вмешавшись, могли испортить все дело. Но, конечно, более всего он побаивался американской палубной авиации. Это понимал и Сергеев, а потому расчеты десяти башен счетверенных 37-миллиметровых автоматов с тревогой наблюдали за небом. Бог знает, о чем думали там, на «Сталине», может, действительно ожидали помощи оттуда, да только силы по-прежнему были не равны.

– Товарищ адмирал, – обратился к Гриценко запыхавшийся посыльный радист, – получено сообщение с линкора «Иосиф Сталин». Оно идет непрерывно, открытым текстом по нескольким частотам.

Гриценко взял распечатку. Революционные призывы с точностью до наоборот, вот что там содержалось. Новой информацией была фамилия подписавшего: капитан первого ранга Уфимцев Владимир Васильевич. Когда-то давно он видел этого человека мельком на флотской партийной конференции. Низенький, подвижный офицер, смеялся много по всякому поводу. Гриценко не дочитал, со злобой скомкал бумагу.

– Капитан Сергеев! – позвал он отошедшего в сторону начальника корабля. – Распорядитесь включить аппаратуру «глушения» на полную катушку. То же самое пусть произведут на «Сталинграде» и «Ленинграде».

«Значит, вы решили очиститься от скверны, товарищ Уфимцев, – прокомментировал про себя Гриценко, – и ради этого очищения вы считаете возможным новейший боевой корабль, снаряженный ракетами, о которых даже я не знаю, сдать янки? Веселый у вас патриотизм, бывший коммунист Уфимцев. Что же заставило тебя воевать со своими, партийный активист?» Гриценко понимал, что, наверное, никогда не узнает ответа на этот вопрос. Можно только догадываться.

А морская трагедия шла своим чередом. Первым потерял ход «Ленинград», вместо способности держать скорость тридцать три узла он едва смог делать пятнадцать – взорвался один из котлов. Постепенно он отстал, и его орудия перестали участвовать в соревновании. Лишь главные калибры могли теперь бить за горизонт по целеуказаниям со второго тяжелого крейсера. Это изменило соотношение сил в пользу «Сталина», можно сказать почти сравняло силы, но слишком много повреждений он уже получил. Теперь нельзя было так просто сосчитать участвующие с его стороны орудия. А возможно, и с самого начала он не задействовал полный список наличных пушек. И неизвестно, вся ли более чем двухтысячная команда поддержала своего командира.

Славный это был корабль – «Иосиф Сталин», и умирал он величаво. С преследующего по пятам «Сталинграда» могли наблюдать его героическую кончину. Он уже был окутан дымом, и во многих местах вырывались наружу огненные языки. Одна из двух труб была снесена, словно срезана ножом; пыхнул жаром, еще в самом начале, самолетный ангар на корме; неизвестно что творилось внутри корпуса. Однако тонуть он вовсе не собирался, слишком надежна была его расположенная ниже ватерлинии противоминная защита – лучшая в мире.

Когда преследуемый снизил скорость, возможно, имея повреждения котлотурбинной установки, «Советской Украине» стало намного легче целиться за горизонт. И тогда избиение пошло интенсивнее. Еще через полчаса «Сталин» окончательно остановился. Вот тогда Гриценко, следуя инструкции, вышел на связь со штабом флота.

«Объект потерял ход. Почти полностью израсходованы снаряды главного калибра. «Ленинград» серьезно поврежден. Жду указаний».

И они пришли.

«Продержитесь у противника еще сорок минут. В переговоры не вступать, помощь не оказывать. К вам идут подводные лодки. Они знают, что делать».

«Вот и все, Владимир Васильевич Уфимцев, – подумал адмирал Гриценко, – не успели вам помочь ваши любимые империалисты. Надо будет не забыть распорядиться, чтобы на ужин всем выдали спиртное».

А безразличное солнце еще даже не собиралось падать за горизонт – день был в самом разгаре.

Но во Владивостоке они не нашли не только обелиска или мемориала, не только ни одного человека, слышавшего что-нибудь о нем, но даже самого места. Там, где должен был находиться обелиск, громоздились аккуратные корпуса японского завода по переработке рыбы.

И одновременно к Панину пришла новая информация, раскопанная начальником спецгруппы майором госбезопасности Воронкевичем: «Обнаружен единственный подходящий кандидат для идентификации с Адмиралом – Гриценко Павел Львович, год рождения 1917-й, в ВМФ с 1934-го, по нынешней классификации – старший лейтенант флота, погиб в сухопутных боях под городом Таллином двадцатого июля сорок первого года.

Жена Павла Гриценко находилась в блокированном Ленинграде. Скорее всего, умерла от голода. Детей у них не было.

Какая-либо информация о родителях отсутствует».

Панин не стал говорить Адмиралу о такой новости, только за ужином поинтересовался:

– Все хотел у вас узнать, Павел Львович. Вы ведь из таких давних времен. Кто были ваши родители?

– Я, к сожалению, не имею об этом никакого представления. Я воспитывался в детдоме и всем, чего добился, обязан советской власти.

 
Сколько б ни предпринимали армии
Контратак, прорывов и бросков,
Все равно на каждом полушарии
Поровну игрушечных бойцов.
 
 
Будут и стихи, и математика,
Почести, долги, неравный бой.
Нынче ж оловянные солдатики
Здесь, на старой карте, стали в строй.
 

Владимир Высоцкий

На лике планеты существуют точки, в которых сходятся векторы геополитических интересов огромных человеческих групп.

Одной из таких точек является Юго-Восточная Азия.

Разнообразен здесь климат и сосредоточены богатства несметные, и живет здесь бесчисленное множество народов и племен, принадлежащих к различным расам, а еще здесь проходят торговые пути, сухопутные и морские. И есть несколько ключей-отмычек для господства здесь пришельцев из-за великого океана, по крайней мере так считают сами пришельцы. Например, издавна повелось у колонизаторов считать главной отмычкой южный выступ Юго-Восточной Азии – Вьетнам. Является он естественным плацдармом для дальнейшей экспансии на континент и одновременно отделен горами от соседей, что делает его природной крепостью. Из района многорукавной дельты большущей реки Меконг можно контролировать Южно-Китайское море. Можно грозить Китаю и нависать над Индонезией. Можно отсюда брать голыми руками Лаос с Камбоджей и тем обеспечивать тыл дружественному Таиланду, напирающему на болотистую Бирму, а затем, уже с нового плацдарма, смотря по обстановке, грозить Индии или поддерживать Цейлон. В общем, окружать с юга вершину мира Гималаи и пытаться обрести гегемонию в Индийском океане, а там, в дальней перспективе, отсекать от Советов Южное полушарие. Так что, согласно таким рассуждениям, Вьетнам действительно ключик, причем ключик золотой. Да и традиция, сами понимаете. Кто только не бился за Вьетнам, кто только не пытался завоевать его. Бывали здесь китайцы, монголы зубы обломали, французы хозяйничали, пока сами в собственной метрополии под немцами не оказались; СССР поддержал революционный процесс и создал Северный Вьетнам, ну а теперь вот пришла очередь американцев.

Шел тысяча девятьсот шестьдесят седьмой.