Текст книги "Сбывшееся ожидание"

Глава 18

Таня страдала. В сердце её разгорался поединок между чувством любви и неприязни. Вместо того, чтобы воплотить их мечту в реальность, Андрей уехал в свой Питер, вернулся к своим развращенным друзьям и к своим непонятным делам. Между тем приличная фазенда в горах Абхазии стоит меньше, чем они просадили в эту поездку в Сочи. Кроме того, задолжавший Андрею Василий Гурамович Кохраидзе, который совсем недавно был весь в проблемах и избегал кредитора, широко развернулся в Абхазии и теперь открыт для диалога. Он приходился Кондауровым каким-то дальним-предальним родственником, седьмая вода на киселе, и Арина, Танина мать, по её просьбе выяснила его нынешнее положение. А ещё контейнер с вещами покойной жены Василия, с которыми он не захотел возиться и отдал Андрею – этот контейнер до сих пор находится на даче Кондауровых на Зеленом острове. Для хранения Андрей другого места не нашёл, кроме этого – когда собирали вещи на московской квартире Кохраидзе, Андрей рассеянно рассуждал, где бы это всё разместить, и Таня предложила: «У меня на даче». Андрей согласился, а потом, видимо, забыл про это. Но в конце концов, это материальные ценности, там какой-то очень дорогой антиквариат. Необходимо либо распутать долговой клубок с Василием – пускай в счет долга покупает приличную усадьбу в Абхазии, либо произвести оценку тех вещей, что находятся в контейнере. И если их стоимость сопоставима с размером долга, реализовать их, акцептировать эти деньги, объявить об этом Василию, и таким образом закрыть данный вопрос.

Это Танино видение разрешения вопроса. Андрей достаточно обеспеченный человек, чтобы устроить их судьбу так, как они запланировали, – своими средствами, без привлечения тех денег, что задолжал Василий. Таким образом, вариантов много, и Тане было невдомёк, почему бы не взяться за дело прямо сейчас. Андрей может забрать свою долю на Экссоне, уехать с Таней туда, куда они запланировали, в их Эдем; его волгоградскую фирму, Совинком, никто у него не отнимает, она приносит стабильный ежемесячный доход, и для её функционирования совсем не нужно его личное присутствие в Волгограде. На эти деньги можно безбедно существовать. Вот и вся недолга.

То, что он вернулся в Питер, к своим погрязшим в блядстве друзьям-компаньонам, свидетельствует об одном: он такой же, как они. А его отношение к ней – такое же, может ненамного лучше, чем отношение Артура к той одноразовой девушке Свете, которую вызвали в Сочи, чтобы попользовать недельку и бросить.

Свои мысли, свои сомнения Таня очень эмоционально высказала матери. Так уж сложилось, что подобные серьёзные разговоры велись в Таниной комнате, она сидела на крутящемся табурете за пианино, Арина стояла перед ней. Эта беседа не стала исключением. И раз уже речь зашла за Андрея, Арина живо вспомнила, как три (строго говоря два с половиной года назад) тут же, на этом месте, она настойчиво уговаривала дочь, пытаясь запретить ей встречаться с ним, но та упорно отстаивала своё право на любовь. Правда, тогда фотография на которой они вместе в обнимку на набережной, стояла в красивой рамке на пианино, а сейчас валяется на полу, а осколки стекла от разбитой рамки разбросаны по всей комнате.

Арине пришлось признать, что её дочь находится в руках женатого парня, и таких забав у него, возможно ещё с десяток – раз уж в процесс его мышления плотно задействованы органы внутренней секреции. Желания, хотя бы самые невинные, имеют ту плохую сторону, что подчиняют нас другому человеку и ставят нас в зависимость. Такая мысль была мучительна, однако не отбила у Тани охоты безраздельно владеть предметом страсти.

– Меня умиляет твоя логика, – сказала Арина. – Ты относишься к его жене как к пустому месту, хотя её существование неоспоримо, и ревнуешь к любовницам, которые существуют лишь в твоём воображении – они якобы присутствуют, потому что присутствуют у его друзей. А тебе не кажется, дорогая моя, что чем больше он изменяет своей жене, тем меньше шанс, что он с ней разведется? Что она единственная женщина, которую он любит и к которой по-настоящему привязан?!

Таня посмотрела на мать с некоторой долей сожаления.

– Эх, мама, как ты не поймёшь: старая жена, обремененная детьми, нужна мужчине только для виду, а для любви он всегда хочет горячие объятия.

Арина чуть не поперхнулась от смеха:

– Что значит «старая»? Она всего на пять лет тебя старше. Следуя твоей логике, мужчина каждый год должен для любви искать себе шестнадцатилетних. И ты уже на три года состарилась. Пора твоему Андрею искать новую. Что касается «обремен…

Она не успела высказать самый весомый довод: дети привязывают мужчин к «старым» женам так, что никакие «горячие объятия» не в силах оторвать – Таня оборвала её.

– Я убью его, чтобы он никому не достался!

Бушующая кровь – плохой советчик. Арина обрадовалась, что не успела сказать насчет самого мощного якоря – детей… И она не знала, чем помочь дочери. Другое увлечение? Но новый парень не для любви, а просто чтобы утереть нос, отомстить другому – это глупость. Длительное путешествие? Но Арина не имела возможности сопровождать дочь, а одну отпускать слишком опасно.

Вообще, как ни крути, как это ни безнравственно, но объективно стоит признать, что Арина спокойна за Таню, когда та с Андреем. Этот парень надёжен, что уже немаловажно. По нынешним временам это большая редкость. Он положительно влияет на Таню. Что было до этого, просто страшно вспомнить – сигареты, спиртное, приводы в милицию, отмороженные друзья. Хотя Таня и говорит о каких-то его недостатках, будто чувствует, что он ей «изменяет» (ага, хорошенькое дельце, с женой значит не изменяет, а с кем-то другим помимо жены – изменяет!), всё же он стабилен и держит какую-то правильную линию. Отношения длятся три года, и за всё это время Арина не знала тех проблем, которые бывают у Таниных ровесниц: залёты, ранние замужества со всякими козлами, бросание института, проблемы с алкоголем и наркотиками, модельный (= порно-модельный и блядский) бизнес, проституция и стриптиз, сомнительные секты и группы, эмо, готы, суицидники, и прочие адепты потустороннего. Ну, существуют сложности, куда же без них, но это сложности социально зрелых адекватных людей, которые можно спокойно цивилизованно решать. Куда приятнее обсуждать сорвавшуюся встречу (главная Танина проблема – не смогла выехать к Андрею или он перенёс поездку в Волгоград), чем например аборт.

Но ему слишком легко всё даётся, не прикладывая усилий, он получает то, что другим достаётся с огромным трудом. Кровь слишком спокойно течет в его толстых жилах. Не мешало бы ему добавить проблем, чтобы он начал ценить то, что имеет.

Из всего, что думает по этому поводу, для ответа Арина выбрала нечто нейтральное.

– Но он постоянен, он надёжен.

– А ты что, защищаешь его? – вскрикнула Таня.

– Я не хочу резких движений с твоей стороны. Выучись, получи диплом, заработай специальность, потом будешь устраивать революции в личной жизни.

– Что значит «революции»?

– Это значит частая смена партнеров, – нравоучительно произнесла Арина. – Андрей тебя устраивает как мужчина, пусть пока будет, не надо его убивать, слышишь – это яʹ тебе говорю!

Таня пожала плечами:

– К чему такой фанатизм?! Вообще не понимаю, из-за чего люди начинают убивать друг друга.

Глава 19

В добрый час обратился Закревский к своему однокурснику и другу Пустовалову. А ещё помогло чутьё – надо же выбрать из полусотни московских контрагентов Экссона сомнительную контору – Пауэр Интернэшнл. Хотя не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: фирма с таким названием по определению не может быть добропорядочной. Все левые поганки называют наподобие Топ Прайоритис, Эллаед Менеджмент, Хай Тех Продактс, Интернэшнл Девелопмент.

Хотя, в случае с Пауэр Интернэшнл это не совсем так. Компания ведёт крупный бизнес, связанный с дистрибьюцией аккумуляторных батарей и даже открыла собственную линию по производству аккумуляторов. Но некоторые бизнес-процессы осуществляет через левые прокладки, которые носят аналогичное название с материнской фирмой. Так, закупками тепловозных батарей на Экссоне занимается «Пауэр Интернэшнл Аккумулятор». А продажи Экссону стартерных батарей идут через другую фирму – «Пауэр Интернэшнл Источники Тока». Все эти подробности оперативно выяснил Пустовалов. ОБЭП давно присматривается к этой компании, время от времени кого-то подтягивают за профильные правонарушения, но основная задача – выяснить, как Пауэр обналичивает деньги (а средства крутятся немалые) и накрыть контору, занимающуюся незаконным обналичиванием денег.

У начальства Пустовалова не было особого желания заниматься Пауэром как таковым – это крупная компания, работающая в реальном секторе, хоть и махинирует, но в разумных пределах. Рук не хватает, чтобы ловить махровых жуликов, так что пускай производственники спокойно себе работают. Но для своего волгоградского друга Пустовалов организовал встречу с Марьяном Хмаруком, исполнителем с Пауэр Интернэшнл, отвечавшим за продажи батарей тепловозной группы. Пустовалов позвонил Хмаруку на мобильный телефон и предложил: добровольная явка в отдел по борьбе с экономическими преступлениями Северо-Восточного Административного округа, либо вызов повесткой. Хмарук предпочел явиться без повестки.

Это был малокровный желчный человечек средних лет, и всё, что наблюдатель хотел бы о нём узнать, легко можно было понять по его прическе – аккуратно уложенному кудрявому «рыбьему хвосту», в равной степени говорящему о подлинно раблезианских амбициях и столь же отчаянном отсутствии всякой морали. Закревский сразу понял, что Хмарук не относится к числу крепких орешков, четких парней, живущих по поняткам, которые скорее сядут, чем выложат милиции компромат даже на своих врагов.

Напарник Пустовалова вышел, Закревский устроился за его столом, Хмарук оказался в проходе между столами, но сел ближе к Пустовалову, с которым уже несколько раз встречался.

– Итак, гражданин Хмарук, – начал хозяин кабинета, – мы с моим коллегой работаем по Экссону, в частности по учредителю и гендиректору Андрею Разгону, который причастен… вобщем очень серьёзно причастен… и хотели бы сейчас, для начала без протокола, услышать что-нибудь интересное о нём.

– Разгон! – «рыбий хвост» живо задергался. – Этот распиздяй завалил мне возврат НДС, я попадаю на большие бабки!

Закревский с Пустоваловым обменялись довольными взглядами – здорово, с первого раза фдисятку. Пустовалов попросил свидетеля рассказать всё коллеге, «ведущему дело», и Хмарук, повернувшись к Закревскому, принялся излагать.

Пауэр Интернэшнл отгрузил на Узбекистан купленные у Экссона тепловозные аккумуляторные батареи 32ТН450 производства завода Электро-Балт. Хмарук собрал все документы, касающиеся сделки, и отправил по почте в налоговую инспекцию. Которая, проведя встречную проверку Экссона выявила, что такой фирмы не существует – она снята с учета. На основании этого московская налоговая инспекция отказала Пауэру в возврате НДС. Со всеми менеджерами Пауэр заключает договора материальной ответственности, и теперь Хмарук обязан возместить компании убытки, а как он будет возмещать свои – это его проблема.

– Экссон сняли с учета – значит криминальное банкротство в Волгограде, – обратился Пустовалов к Закревскому, но тот отмахнулся – всё не то, памятуя о том, что у Разгона в родном городе всё схвачено и нужен мощный компромат, чтобы местные правоохранительные органы зашевелились. И начал опрашивать свидетеля: «Что вы знаете про Экссон? Как Андрей Разгон обналичивает деньги? С какими бандитами общается Разгон?»

Но Марьян Хмарук не был в курсе всех этих дел и даже не высказал ни одной догадки или озарительного предположения. Чтобы взбодрить его память, Пустовалов напомнил про обнал, который тот практикует (правда мелкими суммами – эпизод незначительный для того, чтобы выезжать на фирму с мигалками, но для дружеской беседы сойдёт):

– Как поживает мусью Вексельберг?

Хмарук ощерился и ответил что-то подобающее случаю – мол, коптит и без того прокопченное московское небо. Лейзер Вексельберг занимался незаконным обналичиванием и промышлял поддельными ценными бумагами, разными мелкими гешефтами, и Хмарук часто прибегал к его услугам.

– А вы не хотите собраться с Вексельбергом по-братски как-нибудь в шабад, посидеть, покумекать по Разгону, – предложил Пустовалов. – Появятся идеи – не стесняйтесь, делитесь с ОБЭПом, мы, со своей стороны, будем ходатайствовать, чтобы вас возвели в звание старшего цадика.

* * *

Оперативно, без напоминаний, Хмарук принёс Пустовалову добытую у Вексельберга информацию – так сказать, с доставкой в отделение. Лейзер Вексельберг, он же Лёня Вексель, периодически оказывает услуги людям Владислава Коршунова – регистрирует левые фирмы, обналичивает деньги, устраивает заказные налоговые проверки, банкротит фирмы, и так далее. Но к самому Коршунову это никак не относится, он птица очень высокого полёта, легализовавшийся вор в законе, отсидевший в общей сложности около 18 лет. Сейчас он солидный бизнесмен, владелец торговых центров, различной коммерческой недвижимости, и давно отошёл от темных дел. А вот его шестерки, оставшиеся «с тех времён», до сих пор шурупят – каждый в меру своей испорченности.

Так вот петербургские смотрящие Коршунова каким-то боком связаны с Андреем Разгоном, имеют общие дела.

Вексельберг промышляет ценными бумагами, в том числе поддельными, по этому направлению сотрудничает с Завом. Зав, он же Залёт Ваххабитов – член чеченской диаспоры и вообще очень страшный человек. Хмарук рассказал про чеченцев так, до кучи, чтобы сблизиться с обэповцами и в будущем иметь возможность обращаться к ним по разным вопросам.

– Что за левая хуйня – Залёт Ваххабитов, – подал голос напарник Пустовалова – сидели в кабинете втроём, и напарник тоже принимал участие в разговоре. – Ты еще скажи: Рулон Обоев, Бидон Отстоев, Кошмар Страхов. Кто тебе скормил эту шнягу?

Хмарук смутился – он в точности передал то, что сообщил Вексельберг, однако, судя по всему, тот решил его разыграть. Хмарук повинился, и, пообещав уточнить имена-фамилии, удалился, провожаемый подозрительными взглядами оперативников.

Он перепроверил сведения, Пустовалов тоже не сидел сложа руки и навёл справки у знакомых из уголовного розыска. И оказалось, что Залёт Ваххабитов (он действительно так представился Вексельбергу) – это находящийся в федеральном розыске Заза Вахаев, причастный к убийству журналиста Исраэля Соркина.

В конце 90-х в Москве было организовано преступное сообщество. Его создал Лечи Вайнах, выходец из Грозного, для совершения заказных убийств. Он организовал несколько тяжких и особо тяжких преступлений, в том числе убийство Исраэля Соркина. Преступный авторитет Мозаид нанял Лечи Вайнаха и его соратников Зазу Вахаева и Умара Радулова для совершения убийства журналиста. Причиной стала написанная Соркиным книга «Разговор с варваром», в которой прогрессивный журналист впервые назвал ичкерийских сепаратистов «бандой террористов». 8 марта 2003 года на улице Скотопрогонной Исраэль Соркин был расстрелян в упор. Через час журналист скончался в больнице, не приходя в сознание.

Следователи прокуратуры уже шли по следу этой преступной группы и быстро установили, что убийство Соркина – очередное преступление в целом ряду заказных убийств. К сожалению, выйти на след бандитов пока не удаётся.

«Это будет адский замес», – решил Пустовалов, задумавший объединить Вексельберга, Разгона и Вайнаха со товарищи в один большой криминальный эпизод, из которого Разгону не выбраться без ущерба для своей юридической неприкосновенности.

Глава 20

Во второй половине мая в Петербург приехала Мариам с ребенком, вместе с ней прибыли её мать и бабушка. Андрей был рад её приезду, но вместе с тем несколько удивлен. Ввиду предстоящего празднования трехсотлетия Петербурга городские власти настойчиво советовали жителям на время покинуть город. Праздник устраивался не для горожан, а для высоких иностранных делегаций, планировалось прибытие президента страны и глав государств большой восьмерки, соответственно вместе с ними должны прибыть многолюдные свиты. Собственно, им тоже этот праздник на хуй не нужен, они бы с гораздо большим удовольствием оттянулись на Багамских островах, вместо того, чтобы глазеть на народные массы. Но необходимо соблюдать этикет, условности, все дела.

Реальный праздник был у фирм, выигравших тендер на обслуживание праздничных мероприятий. На одно только озеленение закопали несколько миллиардов рублей. Винцас Блайвас, сумевший немного позолотить ручку на подрядах треста зеленого хозяйства, сообщил, что в этих сделках забита фантастическая рентабельность – так как практически невозможно проконтролировать, сколько посажено цветов и деревьев, а тем более сколько из них принялось.

Петербург опустел. По улицам стало приятно ездить даже в будние дни – никаких пробок. Предприятия отправляли работников во внеочередной отпуск. Все здравомыслящие люди покидали город в преддверии предстоящего дурдома, который должен был состояться в начале июня – празднование дня города.

А Мариам с матерью приехала специально для того, чтобы принять участие в празднике.

– Какой «праздник»?! – удивленно спросил Андрей. – Что ты называешь «праздником» – толпу пьяного быдла, заблеванные и обоссаные тротуары, парки, пьяный дебош, драки?

Мариам прекрасно знала его отношение к народным гуляньям, больше того, они уже однажды побывали в переделке во время дня города в Волгограде. Андрей всегда уезжал из города, придумывал себе командировки на время городских праздников, если таковые в ближайшее время планировались. На Экссоне объявили коллективный отпуск, все разъехались кто куда – Владимир улетел в Сингапур, Игорь – на Мадейру, Ансимовы поехали в Волгоград навестить родителей. Андрей был вынужден остаться – уклониться в этот раз не представлялось возможным. У него сложилось впечатление, что Мариам нарочно делает всё наоборот. Знает, абсолютно точно знает, какое это будет попадалово и разочарование на так называемом празднике, но с идиотской настойчивостью попрется туда, потащит с собой Андрея просто чтобы позлить его. Хорошо еще, что Алик останется дома – бабушка с ним посидит.

Андрей красочно описал предстоящее мероприятие – пьяную толпу, люмпенов, которые мочатся в кустах, давку и так далее. Поведение гегемонов прекрасно объясняется обстановкой ярмарочного веселья и снисходительностью моральных норм балаганной культуры. Потом спросил, осталось ли у неё желание идти на праздник, а точнее – наблюдение народных нравов. Мариам благодушно ответила, что приехала специально на празднование 300-летия Петербурга. Будет лазерное шоу (пригласили новомодного японского светотехника, стоимость его услуг – умопомрачительная сумма $15,000,000, половина которых осядет в карманах городских чиновников в виде откатов), а также парад старинных судов на Неве на участке между Дворцовым мостом и Троицким и импровизированный морской бой в районе Зимнего дворца. Причем в первый день, собственно день города, третьего июня, шоу будет показано исключительно для высоких гостей – весь центр будет перекрыт, доступ только для правительственных делегаций. На следующий день всё то же самое покажут толпе. Ужесточился паспортный контроль, въезд в город ограничили, жителям очередной раз официально напомнили, для кого устраивается день города и рекомендовали на время уехать из города.

Уже не в силах отговорить её от этой безумной затеи, Андрей срывался на мелочах, – да, как пятна на Солнце, так и у джентльменов бывают маленькие недостатки. Всю их совместную жизнь, а это уже шесть лет, Мариам доводила его тем, что наглухо задраивала окна квартиры даже в самую жару, курила при закрытых окнах, а в холодное время года, игнорируя наличие электрических обогревателей, включала все конфорки газовой плиты для обогрева. Другой момент, который выводил Андрея из себя – Мариам клала в холодильник продукты без упаковки, кастрюли и тарелки – соответсвенно без крышек. От этого продукты приобретали несьедобный вкус. А холодильник всё время держала приоткрытым – не закрывала полностью. Сколько Андрей ни бился, Мариам упрямо делала по-своему. Насчет холодильника, еле сдерживая ярость, он объяснял, что электроприбор портится, если держать дверцу открытой, Мариам огрызалась: «Сама знаю, не делай из меня идиотку!», но всё равно оставляла холодильник приоткрытым.

А когда родился Алик, она опять же с каким-то дьявольским упрямством противодействовала его закаливанию, хотя прекрасно знала все рекомендованные педиатрами правила – этому обучали на нескольких кафедрах в мединституте. Квартира никогда не проветривалась, ребенка укутывали так, что он постоянно потел, а на улицу надевали чрезвычайно теплую одежду, но дрянную (хоть и дорогую) обувь из синтетических материалов, в которой ноги сначала быстро потели а потом мерзли. Результат – ребенок рос болезненным. Андрей пытался доказать, что причина частых болезней Алика – неправильный тепловой режим, что его необходимо закаливать, а Мариам твердила, что нельзя приступать к закаливаниям, пока ребенок болен, а болеет он потому, что его настырный папаша, как только она отвернется, открывает форточки и моет ребенку ноги холодной водой.

Для собственного спокойствия, поскольку не представлялось возможным переломить ситуацию, Андрей старался реже бывать дома. А наблюдая все безобразия – задраенные форточки, полные пепельницы окурков, открытый холодильник, испорченные продукты – просто отключался, думал о делах.

Но в этот раз, ввиду предстоящего «праздника» его прорвало, он прошелся по всем пунктам. Мариам совершенно невозмутимо выдержала его нападки, кажется её порадовало, что муж сильно перенервничал. Обычный список претензий показался Андрею недостаточным, и он припомнил, что когда заселялись в эту трехкомнатную квартиру на Большеохтинском проспекте, он обустроил себе рабочее место в самой маленькой комнате. Стол, и напротив него книжный шкаф (половину которого оккупировала Мариам), заняли половину комнаты, на оставшейся части был диван и большой пластмассовый контейнер с игрушками Алика. (Его вещи и игрушки были и в оставшихся двух комнатах – в спальне и зале).

Едва Андрей оборудовал рабочее пространство, Мариам потребовала, чтобы он убрал письменный стол. Андрей сначала не понял, и она громогласно заявила, что «нормальные мужики не превращают квартиру в офис». У неё сложилось некое представление об «идеальных мужиках», которые выполняют по дому всю поденную работу (даже если у них достаточно денег нанять сантехников, автослесарей, других рабочих – всё равно «нормальный мужик» «должен» всё делать своими руками), у таких «мужиков» фиксированный рабочий день, в идеале они вообще не ходят на работу, а зарплату им приносят домой.

Андрей опешил:

– Послушай, я занимаю чуть больше чем один квадратный метр – компактный стол и стул; книжный шкаф наполовину твой, и ты прогоняешь меня даже с этих полутора метров? Ты вообще, соображаешь что ты говоришь? Тебе мало двух с половиной комнат?

Ему показалось что Мариам играет, шутит, но она непреклонно требовала, чтобы рабочий стол был убран и договорилась до того, что обвинила в том, что ему «насрать на семью». Андрей напомнил: в Волгограде у них такая же по площади квартира, и там у него отдельная комната, в которой оборудован полноценный рабочий кабинет. То есть получается, что там ему не «насрать» на семью, а здесь, занимая меньшую площадь – «насрать». Мариам упорствовала – здесь, в Петербурге, всё по другому, что именно по-другому, она объяснить не смогла, но ей нужно, чтобы он убрал свой рабочий стол.

Андрей привёл пример – они жили до этого на съемных двухкомнатных квартирах, и даже в однокомнатной, и во всех них у него было примерно такое же рабочее место, и все были довольны. Что же изменилось при переезде в большую по площади квартиру? Но Мариам стояла на своём: заниматься работой он должен в офисе, и опять же поставила в пример воображаемых «идеальных мужиков», тогда он заявил, что ему абсолютно необходим рабочий стол, и если ей мало пространства, тогда он снимет четырех-, пяти-, шестикомнатную квартиру, скольки угодно комнатную квартиру, в которой у него будет свой небольшой угол – с рабочим столом и книжным шкафом. Но, желчно заметил он напоследок, будь там хоть сто комнат, Мариам всё равно будет недостаточно и она потребует, чтобы он убрал свой стол. Потому что дело не в нем, а в её упертости.

Дело приняло серьезный оборот. Пререкания перешли в скандал с криками и взаимными оскорблениями, после которого супруги не разговаривали несколько дней. Андрей оставил последнее слово за собой, заявив, что его рабочее место останется неприкосновенным, и порекомендовал жене не борзеть и осваивать под свои нужды оставшуюся площадь – две с половиной комнаты плюс просторную кухню, плюс лоджию.

И сейчас, в этот приезд Мариам в канун ненавистного праздника, Андрей вспомнил тот скандал:

– Ну, и ради чего ты устроила тогда мега-срач? Приезжаешь сюда раз в год, и в эти несколько дней тебе необходимо, чтобы у меня тут не было рабочего места?!

Но у неё было абсолютно непробиваемое настроение. Она действительно радовалась, что сумела досадить мужу.

* * *

Реальная картина мероприятия оказалась хуже, чем Андрей представлял себе, хуже его самых страшных кошмаров – предстоящий народный «праздник» для получения моральных и физических травм вполне сгодится. В шесть вечера вместе с женой и тещей он выехал на такси в сторону центра. Праздничное представление должно было происходить в районе стрелки Васильевского острова, но таксист был вынужден остановить машину уже на набережной Робеспьера – дальше всё было забито народом. Пришлось выйти и дальше идти своим ходом. Кое-как продравшись через толпу, дошли до Литейного моста и увидели нечто невообразимое. Набережные по обе стороны Невы и мосты были не то что битком забиты народом, – казалось, что люди сидят друг на друге. Пробираться дальше можно было только расталкивая локтями людей, вдоль домов, где оставался узенький проход, а на тротуарах и проезжей части люди стояли так плотно друг к другу, что даже не могли пошевелиться. Оставалась совершенно непонятной их мотивация – с какой целью они тут собрались, ведь даже находясь у перил набережной, отсюда невозможно ничего увидеть – слишком далеко до Дворцовой набережной, где состоится представление. И неужели они будут кантоваться здесь до полуночи, а возможно и дольше – ведь, зажатые в гуще толпы, они чисто физически не смогут выбраться.

Андрей предложил ретироваться, пока они не оказались замурованными в этой ловушке (хотя это было ужеʹ затруднительно, так как все двигались в сторону Дворцовой набережной), но Мариам с матерью, как одержимые, шли вперёд. Он задал резонный вопрос: если уже здесь, в районе Литейного моста, не протолкнуться, что же будет дальше?!

Но его никто не услышал, его спутницам передалось безумие толпы – они как бараны ломились в направлении ожидавшегося шоу. Возле кулька (Институт культуры) пришлось остановиться – они оказались запертыми со всех сторон. Каких-то несколько минут назад еще можно было предпринять попытки к бегству, но теперь без вариантов.

– Ты как, сможешь продержаться в таком состоянии до утра? – язвительно поинтересовался он у Мариам.

Со всех сторон наседала толпа, – отнюдь не джентльменов и фотомоделей, становилось уже невозможно не только двигаться, но даже совершать дыхательные движения. Ценой неимоверных усилий удалось пробиться на Марсово поле. А народ всё прибывал и прибывал на набережную, забитую сверх меры. Далее вдоль реки в направлении Дворцовой набережной двигаться было невозможно в принципе, не осталось прохода даже вдоль домов. Троицкий мост также стоял в мертвую.

Толпа, руководствуясь простыми ассоциациями, была миролюбиво настроена, мужичье с промзон притащилось сюда со своими бабами и выблядками, в пакетах семейный ужин – димедрольное пиво, паленая водка, колбаса. Флаги и яркие огоньки внушают веселые и мирные мысли. Глазея на праздничное убранство, люмпены пускаются в пляс. Всё бы хорошо, но несметнейшая орда пусть даже миролюбиво настроенных граждан опасна, учитывая то, что у них с собой в пакетах сотни декалитров дешевого бухла.

Андрей снова предложил вернуться домой – пешком по Садовой улице дойти до Невского проспекта, и там поймать какой-нибудь транспорт. Но Мариам с тещей, получив неожиданную возможность относительно свободно передвигаться, вознамерились идти в обход в сторону Дворцовой площади – через Марсово поле, уже забитое народом почти под завязку, и похожее на лагерь беженцев, выживших в пейнтбольном сражении. Толпы беспокойными валами перекатывались через поле. Ошеломленные горожане будто потеряли себя, – они наталкивались друг на друга, орали, в общем, неупорядоченное броуновское движение в увеличенном масштабе.

– Но там то же самое, а может еще хуже! – заорал Андрей, перекрикивая пьяный гвалт.

Жена и теща не вняли голосу разума, они, работая локтями, уже ломились в сторону храма Спаса-на-Крови.

«Вот что должно произойти, чтобы они остановились, – с ужасом подумал Андрей, – перелом ребер, удушение, затаптывание ногами?!»

На мгновение у него возникла мысль – может развернуться и поехать домой? Мариам шла в обычной своей манере, ничего не видя вокруг себя. Она всегда так ходила, а её спутнику приходилось семенить следом, не отвлекаясь, чтобы не потерять её из виду. Сколько раз он выговаривал ей, что нужно следить за тем, с кем идешь, особенно если это ребенок. Как она гуляла с Аликом – страшно представить. В такой толпе нетрудно потеряться, и если Андрей исчезнет, его объяснение будет правдоподобно выглядеть. Эти две идиотки наверное долго будут биться как рыба об лед в этом столпотворении, и нескоро обнаружат его исчезновение.

Но он продолжал идти вслед за ними, ругая себя за нерешительность. Колыхаясь, как обломки кораблекрушения, скорее по воле живых волн, нежели по собственному желанию, они добрались до канала Грибоедова, и снова встали. Дальше можно было двигаться, только прорубив большак в толпе при помощи мачете. Со всех сторон толкали, наседали, и Андрей снова попытался уговорить Мариам вернуться домой. Но у неё, как и у тёщи, начался психоз:

– Может как-то можно пробраться?!

Куда пробраться – они уже не соображали. Куда-то НАДО двигаться, и всё тут. Дворами, через Шведский переулок, прошли на Большую Конюшенную улицу, и там опять остановились, не зная что делать. Расстояние менее километра они преодолели за два часа. Следующий час они толкались, давились и душились среди пахнущих плохим пивом сограждан, пытаясь пробраться на Дворцовую площадь – по Невскому проспекту, затем через Волынский переулок, дворами мимо Академической капеллы и через мост, затем через Конюшенный переулок. Но всё бесполезно. Люди тупо стояли сплошной стеной, и чтобы пробраться сквозь толпу, нужен был как минимум бульдозер.